4 день 10 месяца 987 года общего летоисчисления

Сегодня я впервые продался.

Вот. Слово сказано. Во всяком случае, написано.

Я никогда раньше не вел дневник. Наверное, это судьба. Я печатаю, потому что не хочу, чтобы мама слышала, как я диктую текст на терминал. Наш компьютер старый, туповатый, и к нему надо очень громко обращаться, если хочешь чего-то добиться. Новый, правда, мы не можем себе позволить.

Итак, я больше не девственник. Или это не считается? Никто меня по-настоящему не трахнул, ничего такого не было. Мужики вообще не по моей части. Или все-таки по моей? Я ничего такого не чувствую в себе, да и внешне я остался таким же. Когда я запишу все по порядку, возможно, я и пойму, изменилось ли что-нибудь во мне.

Мне немножко страшно.

Голоса не исчезли. А я-то надеялся, что стоит мне утратить невинность — и с ними будет покончено. Сам не знаю, почему я так решил. Иногда мне кажется, что у меня едет крыша. Они все нашептывают и нашептывают, а я не могу толком разобрать, что они там шепчут.

Грампи Лон считает, что слышать голоса — это признак Немоты. Но маме я об этом не особо рассказываю. Стоит лишь коснуться этой темы, как она сразу переводит разговор на другое или просто перестает мне отвечать. Я знаю, что в детстве меня тестировали, даже дважды, и оба раза результат был отрицательным. Немых детей забирают из дома, так что вряд ли я Немой.

Неважно. Я сейчас о другом.

Я сделал это ради денег. Уличной игрой много не заработаешь, а шестнадцатилетнему, который не в состоянии платить за учебу, найти постоянное место вообще невозможно, когда есть столько дешевых рабов. И всем наплевать, сколько часов ты тратишь на поисковые сети. В общем, я стоял на углу, там, где продают ламинарию, и играл на флейте. Я с шести лет играю на флейте, с тех самых пор, как Грампи Лон решил меня обучать, и теперь я очень неплохо играю.

Так вот. Торговцы ламинарией сидят на самом краю рынка, там, где начинаются деловые кварталы и где то и дело шныряет офисный народ из высоких зданий, которые власти Единства отстроили здесь после аннексии. Было множество машин, и наземных, и аэрокаров. В такой толкотне и клаустрофобия может начаться, самое подходящее место для уличного музыканта. Так мне тогда казалось.

Но я ошибался. Три часа спустя пальцы мои болели, а заработал я четверть кеша. Хватит на скромный ланч. И вот тут появился Джесси.

Я познакомился с ним на рынке шесть месяцев назад. Внешне он не очень симпатичный — в волосах перхоть, тяжело нависшие брови, заостренный нос. Довольно крепкого сложения. Он не из заведения, поэтому его услуги дешевы и ему нетрудно найти клиента. Живет он, как мне кажется, на улице, прячась от работорговцев и головорезов, охраняющих заведения. Один раз они его все-таки сцапали и так отмолотили, что с тех пор он хромает. После того случая он еще сильнее пристрастился к джею, и все, что зарабатывает на улице, он тратит именно на джей.

Ну вот. Джесси посмотрел на монеты в моей шляпе и бросил туда пятьдесят кешей. Я перестал играть.

— Слава. Это что еще за хрень? — спросил я его.

Я по-разному разговариваю, когда я на рынке и когда дома. Мамочка бы грохнулась в обморок, доведись ей услышать, как я изъясняюсь на улице (ну, или в этом дневнике).

— Слава. Это твоя доля. — Джесси сунул согнутые пальцы в карманы штанов.

Я тупо уставился на него.

— Видишь, вон стоит парень, на той стороне улицы? — он мотнул головой. — Вон тот, в красной рубахе.

Я машинально повернул голову и посмотрел через улицу. У стены стоял человек средних лет, одетый во что-то красное. По улице с шумом проезжали машины. Человек был худой, на вид лет сорока и выглядел так, будто только что вышел из салона красоты. Я думаю, он постарше, чем Грампи Лон. Казалось, он нервничает.

— Ну и что? — спросил я.

— Он попросил меня найти третьего. За пятьдесят кешей. Согласен?

Я подобрал деньги из своей шляпы и протянул Джесси.

— Даже и не думай.

— Слушай, парень, — заговорил Джесси. Руки из карманов он так и не вынул, так что деньги остались у меня. — За весь день это у меня первый клиент, а я один ему не нужен.

— Ни за что.

— Да не собирается он тебя трахать, — продолжал Джесси. — Тебе надо будет просто лечь и расслабиться. Все остальное я сделаю.

— Мужики не по моей части, понял?

— Да при чем тут это? Я же не секс тебе предлагаю, Седжал, а деньги. ДЕНЬГИ. — Он бросил взгляд на мою шляпу. — Ты за эту выручку весь день играешь?

— Ага, — пришлось мне согласиться.

Джесси придвинулся ближе. От него пахло потом и кожей дешевой выделки. Внезапно я проник в его сознание. Со мной такое бывает. Первый раз такое случилось около полугода назад, и это не поддается моему контролю или желанию. У меня каждый раз просто все поджилки дрожат. В мое собственное сознание вообще-то тоже то и дело кто-то вмешивается, а тут Джесс просто как с цепи сорвался. Он хотел есть, еще больше он хотел своего джея. Он нервничал, но не терял надежды. Не было у него только сексуального желания. Но тут вспышка погасла.

— Слушай, — опять заговорил Джесси. — Он заплатит тебе пятьдесят кешей за полчаса. А может, он и двадцати минут не продержится.

Во рту у меня пересохло, и я опять бросил взгляд на другую сторону улицы. Он стоял все там же. Я попытался распознать его мысли, но вспышка не сработала. По моему желанию она никогда не появляется.

— Пятьдесят кешей, Седжал, — настаивал Джесси. — Ты когда-нибудь зарабатывал пятьдесят кешей в течение двадцати минут?

— Ни за что, — повторил я, но уже не так громко, как в первый раз.

— Ты играешь не на том инструменте, парень, — Джесси кивнул на мою флейту.

Я посмотрел на него. В эту минуту я мог бы оттолкнуть его силой сознания. Еще одно мое умение, которым я могу распоряжаться по своей воле. Я будто бы протягиваю руку и натягиваю какие-то струны, и люди начинают двигаться так, как я хочу. Такое получается не только с одним человеком, а даже и с группой. Уже месяца три как у меня открылся этот талант.

Первый раз это произошло случайно. Я возвращался домой, проиграв целый день на улицах и заработав два кеша. Вдруг на меня напал какой-то громила, а второй приставил нож к горлу. Там был еще и третий. Я так перетрусил, что не мог даже думать. Я просто отбросил их силой сознания. Не знаю, как правильно это описать. Как будто пространство вокруг меня становится плотным, реальным, а я передаю через это пространство свои команды. Тем двоим я очень настойчиво скомандовал, и они просто приросли к месту. Третий испугался, я переключил свое сознание на него и еще подбавил напряжения. Тут он испугался по-настоящему и дал деру.

Об этом я тоже никому не рассказывал. Ни Джессу, ни Грампи Лону, и уж, конечно же, ни маме. Не знаю, связано ли это второе умение со вспышками в чужом сознании. Может, и связано, но спросить-то не у кого.

— Слушай, ну помоги ты мне один раз, а? — приставал Джесси. — Если не понравится, никто же тебя снова заставлять не будет, но деньги-то ты получишь все равно. Всего двадцать минут, парень.

Я опять посмотрел через дорогу. У того человека волосы были более светлого оттенка, чем мои, почти каштановые. По крайней мере, не противный на вид. Джесси рассказывал мне, что клиенты бывают разные, бывают очень толстые, бывают такие, которые совсем не моются. Этот-то на вид ничего. И пятьдесят кешей. Это больше, чем месячная плата за жилье.

— Чего именно он хочет? — спросил я.

Джесс усмехнулся и повел меня через улицу. Клиент и на самом деле ничего особенного не хотел.

Джесс сказал правду: я просто лег и лежал с закрытыми глазами. Не знаю, чей это рот меня обрабатывал и отчего тряслась кровать. В комнате было душно и попахивало плесенью, простыни были слегка влажные. Эта тряска и облизывание все не кончались, а мне хотелось поскорее оттуда выбраться.

И тогда я применил такой же прием, как и с теми двумя бандитами. Не очень-то хотелось забираться в сознание этого придурка, но пришлось. Оказалось, он возбужден и заведен до предела. Я добавил ему напряжения, и он пережил такой оргазм, какого в жизни не испытывал. С громким криком он повалился на матрац, а мне на ногу закапало что-то теплое. Я все так же лежал с закрытыми глазами. Зубы сжал так сильно, что даже голова заболела.

— Вот дьявол, — пробормотал Джесси. — Он в обмороке.

Джесс принес из ванной мокрое полотенце, отжал немного воды прямо ему на лицо, а потом вытер мою ногу. Когда я открыл глаза, клиент уже одевался. Он улыбался во весь рот.

— Если еще придет такая охота, ребята, я плачу вдвое. Слава, — сказал он.

Мы с Джессом получили от него еще по двадцать кешей, и он ушел. Я взглянул на часы. Прошло двадцать минут. Семьдесят кешей за двадцать минут.

— Что это было? — Джесс перешел на шепот, разглядывая деньги у себя в руке. Он был все еще голый.

— Не знаю, — я стал натягивать одежду. — Ну что, это все? Мы закончили?

— Закончили, приятель, если только ты не хочешь подать сведения налоговому инспектору.

Я даже не засмеялся. Просто ушел.

И вот я сижу в своей комнате. Мама собирается на какой-то митинг. Вся ее жизнь — сплошные митинги. Она, возможно, захочет, чтобы я посидел с малышами, но я пошлю ее подальше.

Ну, не так грубо, конечно. Вообще-то я ее люблю, но иногда она уж очень достает. Вечно на каком-нибудь митинге решает какие-то неотложные проблемы. Можно подумать, что если бы не она и ее митинги, вся наша жизнь пошла бы прахом.

Интересно, что бы она сказала, если бы узнала обо всем? Коньки бы отбросила, как пить дать. Как же я скажу ей про деньги?

Я их отложу. Может, если удастся скопить побольше, я куплю нам пассажик где-нибудь подальше от этих каменных джунглей, где бы не воняло день и ночь рыбой.

Да. А деньги-то можно добыть лишь одним способом — продолжая в том же духе. Но этим я больше не намерен заниматься. Ни за что на свете.

Мам идет. Пора закругляться.

8 день 10 месяца 987 года общего летоисчисления

Я не сдержал свое обещание. Наверное, это плохо. Что, если меня поймают? Бояться надо не только властей, но и хозяев заведений. У них ведь все расписано, кто где может стоять, что кому разрешается делать, а что — нет. А если кто посягнет на их территорию, тому мало не покажется.

Так вот. Я спокойно играл себе на флейте, на своем обычном месте, и не собирался ни во что ввязываться. День был удачный, и меньше чем через три часа я заработал два кеша. Но каждый раз, когда мне в шляпу летела монета, я не мог не вспомнить о том, как заработал семьдесят кешей за двадцать минут.

Джесси промышлял в другом конце улицы, довольно далеко от меня. Он меня увидел и помахал рукой. Через пару минут к нему подошел какой-то парень, не тот, что в первый раз, а другой. Они поговорили немного, потом Джесси куда-то его повел, все так же прихрамывая. Я посмотрел на свои монеты. Будь оно все проклято.

Я сунул флейту в карман и медленно, как бы прогуливаясь, направился к тому месту, где стоял Джесси. Шляпу я забирать не стал. Ее тут же кто-то прихватил, но мне было все равно. Сердце у меня так бухало, что казалось, оно подступило к самому горлу. Прислонившись к стене, я засунул согнутые пальцы в карманы, в точности, как это делал Джесс. И тут я понял, что в таком положении штаны сильнее натягиваются на ширинке. Люди пялились на мои причиндалы, но рук из карманов я не вынимал.

Секс тут ни при чем, — говорил я себе. — Это все деньги. ДЕНЬГИ.

Во рту пересохло, как в пустыне. Я не знал, как должен себя вести. Надо смотреть людям в глаза? Надо говорить, что за деньги они вполне могут тобой попользоваться? Хоть бы Джесси спросить.

А тут опять эти голоса. Я сосредоточился, стараясь сделать так, чтобы они оставили меня в покое. Никогда не могу толком разобрать, что именно они говорят, и от этого бывает страшно. Иногда я слышу эти голоса по ночам, и это самое ужасное. Как будто привидения садятся тебе на грудь.

И тут подходит ко мне эта женщина, подходит, как ни в чем не бывало, и говорит:

— Слава. У тебя такой вид, как будто ты заблудился.

А голоса все шепчут, шепчут, шепчут.

Я уже принялся отнекиваться, когда понял, что женщина прекрасно осознает, что вовсе я не заблудился. И что же надо сказать? Что бы сказал Джесси?

— Слава, — ответил я. — В таком месте немудрено заблудиться.

— Подвезти тебя куда-нибудь?

Она была лет на десять старше меня, немного приземистая, с короткими каштановыми волосами. И одета по-настоящему дорого.

Шепот, шепот, шепот…

— Ага, конечно, — ответил я. — Можно подвезти.

— Тогда пошли.

Ее аэрокар — аэрокар! — был припаркован неподалеку, но я так распсиховался, что едва мог передвигать ноги. Сели я не сумею взять себя в руки, то ничего не получится, и поэтому я стал думать, что я — это Джесси. Джесси понимает, что к чему. Я — это Джесси, сильный и ловкий.

Голоса немного поутихли, и это прибавило мне уверенности.

В аэрокаре клиентка положила руку мне на бедро, но я уже контролировал ситуацию.

— Сотня, — сказал я. Сам не знаю, откуда взялась эта цифра. Она дала мне деньги.

Жила она в пентхаузе под самой крышей, из чего я заключил, что она какая-то шишка в Единстве. Дамочка приземлила свой аэрокар на крыше, рядом с входной дверью. Внутрь нас впустила горничная. Дамочка не обращала на горничную никакого внимания, как будто той вообще не было, и я последовал ее примеру. Горничная тоже меня игнорировала.

Я старался не глазеть по сторонам, но не так-то легко было удержаться. Пол устилали толстые ковры, повсюду были картины и скульптуры, причем настоящие, не голограммы, а ее спальня по размеру превосходила всю мою квартиру. Наверное, ее любимый цвет — голубой, потому что в ее комнате все было решено именно в этом цвете: голубые ковры, голубые стены, голубое покрывало на кровати.

Дамочка закрыла дверь и притянула меня на кровать, не говоря ни слова. Я решил, что она хочет, чтобы я ее раздел. Ну я так и сделал. Я стал Джесси, а Джесси знал, что делать. Я расстегнул ей блузку, белья под которой не оказалось, а потом стащил с нее юбку. Она лежала на кровати, закрыв глаза и не шевелясь.

Это меня немножко удивило. Она не пыталась ни раздеть меня, ни поцеловать. Она просто лежала на кровати. Ее груди были похожи на маленькие подушечки с розовым пятном посредине. Я уставился на ее грудь. Никогда раньше не видел голой женщины. Меня охватило сильное возбуждение (говорю же, что мужики не по моей части). И тут-то она заговорила.

Она изъяснялась в таких выражениях, какие и на улице-то нечасто услышишь. Она изобретала всякие названия для меня, такие как «уличная шлюшка» и «мальчик с пальчиком», а потом стала объяснять, что я должен сделать с ней. Я обрадовался, что не придется самому ломать голову.

Она взобралась на меня верхом. Вдруг мне захотелось поскорее убраться оттуда куда-нибудь подальше. Мне не нравилось, как она пахнет, как она выглядит, мне не нравилось ее слушать. Мне не хотелось, чтобы она дотрагивалась до меня. И не успела она еще ничего предпринять, как я сосредоточился и сделал так, что она испытала сильнейший оргазм. Она громко вскрикнула и повалилась на кровать. Я испугался, что сейчас прибежит горничная.

— Как ты это сделал? — спросила дамочка, едва переведя дыхание.

Я пожал плечами. И тут заметил, что голоса совсем замолчали.

— А еще раз можешь? — спросила она.

— Могу, за подходящие деньги, — ответил я, не задумываясь.

Она дала мне еще сотню, и я повторил свой номер. Совсем не трудно, я даже и не трогал ее особенно. Ну и достаточно на первый раз.

После этого дамочка отправилась в ванную. Я натянул на себя одежду и осмотрелся вокруг. В комнате стояло четыре шкафа и туалетный столик, по размерам больше похожий на внушительный грузовик. Мне пришло в голову, что тут можно выудить что-нибудь и поинтереснее пары сотен. А если она вдруг появится, я ведь могу просто заморозить ее на месте, пока не закончу, она и не узнает ничего. И я уже потянулся к столику. Но передумал.

Ладно, хорошо. Теперь я — наемный мальчишка. Шлюха. Член за деньги. Но я не вор. В том районе, где мы жили, воровство считалось тягчайшим грехом, и я не намерен отступать от этих правил.

Дамочка вернулась немного впопыхах, как будто как раз подумала о том, что оставила в своей спальне потенциального вора. Ну и пошла к черту. Не прошло и часа, как я вновь вернулся на рынок, имея в кармане две сотни кешей. Чувствовал я себя превосходно. Все получается, я контролирую ситуацию. Я заработаю много денег без большого напряжения на работе.

Недавно я вернулся домой. Мамы, разумеется, нет, и я не знаю, где она. У нее нет постоянной работы. Я уже говорил, в нашем районе жители собирают пожертвования, чтобы оплачивать наши счета и квартиру в обмен на общественную работу, которой она занимается. Мама у нас тут настоящая королева. Если не буянишь, не бьешь жену, не колешься — о’кей, все в порядке, если же нет — выметайся. Мама, конечно, не может никого выселить официально. Властям Единства глубоко наплевать, что происходит у нас, в квартале батраков, и что люди способны учинить друг с другом, и поэтому когда пара десятков молодцов начинают выносить вашу мебель на улицу, тут сопротивляться бесполезно.

У мамы настоящий талант собирать людей под свои знамена. Что-то такое есть в ее голосе, от нее нельзя просто так отмахнуться. Ну и конечно, людям нравится, когда в их квартале нет ни наркоманов, готовых на все ради своего зелья, ни хулиганов, шатающихся по улицам. На чьей стороне будет победа — горстки окосевших наркоманов или хорошо организованных сознательных патрулей?

Так вот, мы тут все бедные, но честные. Мама убедила народ выращивать овощи на крышах и в ящиках на окнах, мы продаем их на рынке, а деньги идут в общественный фонд для уплаты докторам и все такое. Некоторые разводят мелкое зверье — кроликов, цыплят, которых мы тоже продаем. Каждый должен внести свой вклад. А не хочешь — мебельный комитет не заставит себя долго ждать.

Так вот. Я вернулся домой и решил вздремнуть. Комнатка у меня маленькая, с голым деревянным полом. Из мебели — кровать, вся в кочках и ухабах, которая к тому же скрипит, маленький стол и шкаф, еще того меньше. Хорошо, что у меня немного одежды. Я подумал про дамочку, которая сейчас сидит, наверное, в своей огромной голубой комнате и потягивает аперитив, который ей приготовила горничная. От таких мыслей моя комната показалась мне еще меньше.

Я достал флейту и начал играть. Печальные мелодии. Не знаю, какие именно. Когда у тебя плохое настроение, нужна грустная музыка. Чтобы улучшить настроение, казалось бы, нужна веселая музыка. Но когда настроение плохое, от веселой музыки просто тошнит.

Осточертели мне эти места! Однако убраться отсюда можно лишь одним способом, так ведь?

Мама идет, пора закругляться.