Париж

«Ягуар» отъехал от тротуара и двинулся по Севастопольскому бульвару в направлении шоссе Е-19 и дальше — к Бельгии. Ательдин развернулся через две полосы, проехал мимо Гар-дю-Нор, а потом, когда перед ними открылась дорога, придавил педаль газа. Ник откинулся к спинке кожаного сиденья, спрашивая себя, сидела ли здесь Джиллиан, впечатлялась ли этим гудением мощного двигателя.

Он бросил взгляд назад — не преследует ли их кто. Дорога была пуста. Он увидел только Эмили, свернувшуюся в уголке заднего сиденья и поглядывающую в окно.

— Что вы имели в виду, когда говорили, что книга заморожена? — Говорила она тихим голосом, едва слышным за ревом двигателя.

— Это последний этап консервации. Худшим врагом книги после огня является вода. Нужно избавиться от нее как можно скорее. Но сушка книги — ценной книги — дело ох какое хлопотное. Если у вас на руках целая библиотека, то вы не можете обрабатывать каждую книгу отдельно. На это нет времени. Поэтому вы их замораживаете и держите в холодном месте, пока у вас не дойдут до них руки, и тогда уже размораживаете и консервируете надлежащим образом.

— И сколько времени нужно, чтобы разморозить книгу?

— Несколько часов. У них там есть все необходимое оборудование. — Ательдин обогнал несколько грузовиков. — И тогда посмотрим, что нам удастся найти. Может быть, вашу таинственную игральную карту. — Он нажал на тормоза, когда перед ними вывернул маленький «пежо», а потом перестроился, чтобы обогнать его. — Если только, конечно, вы уже не нашли ее.

Ник ждал этого момента и долго обсуждал с Эмили варианты ответа. Он засунул руку в сумку у него под ногами и вытащил карту из жесткого конверта. Ательдин стрельнул в нее глазами.

— И где вы ее нашли?

— Джиллиан оставила ее мне. — Ник понимал, что таким ответом он словно оправдывается. Он посмотрел на карту, потом на значок на рулевом колесе — рычащая голова ягуара. Куда бы он ни бросал взгляд, перед ним были открытые челюсти и острые зубы.

— А подсказок, куда она сама направилась, видимо, не оставила?

— Никаких.

— Жаль. — Ательдин снова впился взглядом в дорогу. Стрелка спидометра переместилась чуть выше.

— Ник сказал, что вы по телефону упомянули «Бедфордский часослов», — подала голос Эмили. — Какая тут связь?

— Вы, Эмили, наверняка знаете, что часослов — это молитвенник, предлагающий людям молитвы на разное время суток. Он основан на идее монашеского распорядка дня. «Бедфордский часослов» — одна из таких книг. Он была сделана к свадьбе герцога Бедфордского в тысяча четыреста двадцать третьем году. Необыкновенно замысловатая и богато иллюстрированная книга, изготовлена она в Париже. Мы не знаем имени художника, который рисовал ее, поэтому называем Бедфордским мастером.

— На манер Мастера игральных карт, — сказал Ник. — У этих людей что — имен не было?

— Почти никаких, — ответил Ательдин. — По крайней мере до конца пятнадцатого века. А до этого времени преобладает средневековый дух анонимности. Искусство рассматривалось как способ проявить не свой гений, а гений Господа. Вдохновение — дар Божий, так тогда считалось. А мастер или ремесленник были всего лишь проводниками божественного вдохновения. И только в эпоху Возрождения искусство снова становится эгоцентричным. Можно провести прямую линию от да Винчи до Пикассо, отвратительного мистера Херста и всей остальной шайки.

— Привлекательная теория, — сказала Эмили.

— Вот только от нее мало проку, когда нужно определить происхождение той или иной вещи. Мы можем всего лишь попытаться идентифицировать работу, основываясь на стилистических особенностях. Вот тут-то и может пригодиться Бедфордский мастер. На настоящий момент известно, что у него была мастерская в Париже и он использовал для работы нескольких ремесленников и помощников. Разные люди исследовали книги, приписываемые его мастерской, и они обратили внимание на присутствующие в этих книгах мотивы игральных карт. Очень похожие птицы и звери, а иногда просто идентичные с теми, на картах. Мне кажется, Джиллиан пыталась, пусть и уклончиво, донести мысль, что картинки в бестиарии тесно связаны с изображениями на картах.

Ник переварил услышанное.

— Так вы думаете, что Мастер игральных карт и Бедфордский мастер — это одно лицо?

— Может, и нет.

Ательдин напоминал Нику одного из университетских профессоров — был в годы его учебы такой напыщенный тип, который больше всего любил демонстрировать свою ученость, в особенности распуская на павлиний манер хвост перед хорошенькими аспирантками. Неужели это произвело впечатление на Джиллиан?

— Он мог работать в этой мастерской учеником. Он мог видеть эти картинки и скопировать их. А может быть, существовала некая модельная книга.

— Модельная книга?

Ательдин не позволил вопросу Ника отвлечь его.

— Европа пятнадцатого века погружена в сумерки Средневековья, но уже не за горами рассвет Нового времени. Все меняется, и в первую очередь это относится к распространению всевозможных идей. Люди все яснее начинают понимать, что им нужно более широкое общение. Вот только у них нет средства для этого. Модельные книги — один из ответов на требование времени. Вы изготовляете книгу с примерами самых разных картинок, и тогда любой человек, увидевший такую книгу, может создать более или менее точную копию этой картинки. Некоторые книги сопровождаются пошаговыми инструкциями, объясняющими, как делать рисунки и раскрашивать их. Рисование по числам. Мастер игральных карт доводит это до логического завершения — он изобретает способ печати с медной доски, а это уже массовое производство. — Он шмыгнул носом. — А несколько лет спустя Гутенберг осуществляет прорыв, создав печатный станок.

Машина по-прежнему катила по пустому шоссе.

Элоиза Дювалье была курильщицей. Что облегчало дело. «Не звоните из офиса, — предупредили ее. — Воспользуйтесь телефоном-автоматом на улице». Они даже дали ей платежную карточку, чтобы не искать мелочь.

«Если мсье Ательдин отправится в Брюссель, вы должны немедленно нам позвонить», — сказал ей священник. И два дня спустя Ательдин вышел из своего кабинета, натягивая на ходу плащ, и крикнул своей секретарше, что отправляется в Брюссельское хранилище. Элоиза в это время натирала стеклянную перегородку соседнего кабинета — она на этой неделе много времени отдавала перегородке.

«Откуда священнику было известно, что Ательдин отправится в Брюссель?»

Он был священником, а значит, ему были известны тайны мира. Он обещал ей пятьсот евро, если она ему сообщит. Это было больше, чем она зарабатывала за месяц, убирая офис Стивенса Матисона, где люди могли себе позволить за ланчем бутылку вина, которая стоила не меньше.

Она решила подождать пятнадцать минут — так безопаснее. Прошло десять, и она подумала, что этого достаточно. Задержка может стоить ей денег. У нее в Абиджане было шесть сестер, которые жили на присылаемые ею деньги. А получив пятьсот евро, она, может, выкроит еще немного и для себя. Она показала своему начальнику, что пойдет покурить, тот постучал по своим часам и выставил три пальца. Три минуты. Допросишься у него минут — снега зимой не даст. Охранник выпустил ее из здания.

В телефонной будке была девица в короткой юбке и розовой курточке с оторочкой из искусственного меха. Элоиза ждала, трясясь от холода и слушая жалобы маленькой принцессы собеседнику. Вероятно, бойфренду. Прошла одна минута, потом другая. Элоиза постучала по стеклу будки и получила в ответ гневный взгляд. Ее время истекало — она не могла надолго тут задерживаться. Даже за пять сотен евро.

Девица повесила трубку, и Элоиза, даже не дав ей выйти, тут же втиснулась в будку. Она схватила трубку, набрала номер. Священник ответил по первому звонку.

— Oui?

— Он в пути.