Майнц

Паром отошел от пристани, осторожно протиснулся между двумя спускавшимися с верховьев баржами, груженными лесом. Август был дождливый и ветреный; мощный поток подхватил маленькое суденышко, когда оно вышло из-под защиты более крупных барж. Бурая волна ударила ему в борт. Лодочник принялся грести изо всех сил, а пассажиры прижались друг к другу и стали креститься. Я смотрел на их испуганные лица с безопасного берега. Один раз я путешествовал на этом пароме — бледнолицый юнец, отправившийся в большой мир. Какой долгий путь проделал я с тех пор.

Из склада появился Фуст, прошагал мимо группы бродячих комедиантов, только что сошедших на берег, и, подойдя ко мне, поздоровался на свой всегдашний манер.

— Сколько страниц?

— Девять.

— А сколько должно быть?

— Двадцать одна.

— Уже очень запаздываем. — Он нахмурился. — Почему?

— Когда берешься за проект такого масштаба, не обойтись без проблем. Литеры изнашиваются быстрее, чем мы предполагали. Мы расходуем больше чернил, чем разрешается, — я не знаю почему. И мы до сих пор не можем добиться того, чтобы буквицы попадали на место.

— Второй пресс?

— Саспах обещает изготовить его через две недели.

— Он обещал это две недели назад.

— Один из столбов не был должным образом высушен. Он настоял, чтобы мы его разобрали и начали заново.

Фуст закатил глаза.

— Тоже мне педант.

— Задерживает нас не это. Наборщики набирают текст дольше, чем печатники печатают. Я разбил их на две команды, и они теперь работают над разными частями Библии, но Гюнтер все еще находит слишком много ошибок. Вчера он отправлял назад одну страницу пятнадцать раз, прежде чем она была готова. Но ошибки все равно остаются. Вчера мы отпечатали девять экземпляров одной страницы и только после этого заметили, что две строки набраны справа налево.

— На бумаге или на пергаменте?

— На пергаменте.

— Сначала нужно делать отпечатки на бумаге, — укоризненно проговорил Фуст. — Тогда ошибки будут обходиться нам дешевле. И не следует так уж переживать из-за незначительных погрешностей. Если мы будем переделывать каждую страницу из-за описок, то будем печатать до Судного дня.

У меня мурашки пошли по телу. Любая мысль о небрежности в книге ранила меня.

Фуст отвернулся.

— Пройдемся.

Я поспешил за ним, обходя лужи на набережной. Подняв глаза к небу, я понял, что к ночи луж станет еще больше. Нужно будет перед сном проверить крышу в кладовке для бумаги.

— Дело, которым ты занимаешься, Иоганн, уникально.

Я молчал. Когда он называл меня по имени, у меня появлялись сомнения. Наверху раздался скрип подъемника, переносившего с баржи тюки с негашеной известью. Немного порошка просыпалось сквозь дыру в тюке, и вода, куда попадала известь, начинала бурлить и шипеть.

— Я знаю, что любому новому ремеслу сопутствуют трудности. Проблемы, которые мы не предвидели. Но нам нельзя благодушествовать. Мы должны энергично реагировать, иначе эти трудности будут накапливаться. Правда, тут есть и другие соображения.

За разговором мы подошли к складу, расположенному чуть поодаль от реки. Он был построен на манер замка — с окнами-щелями и зубчатой стеной вдоль крыши. Фуст показал глиняную табличку стражнику, который пропустил нас внутрь. В помещении пахло вином и опилками. Я увидел тюки с материей, кувшины с маслом и в одном углу гору коробок, запечатанных воском с нарисованным символом в виде виноградной грозди.

Фуст вытащил складной нож из мешочка на поясе и разрезал крышку верхней коробки. Затем развернул влагостойкую ткань, в которую было завернуто содержимое. Я знал, что под этой тканью. Я открывал не один десяток таких коробок в кладовке Хумбрехтхофа. Упаковка бумаги, пропитанной шлихтовочным составом, а оттого хрупкой и глянцевой.

— Я не заказывал еще бумаги, — сказал я.

— Я заказал.

Я насчитал девять коробок. В каждой по две упаковки в пятьсот листов. На четверть больше наших запасов.

— И во сколько же это обошлось? Даже с учетом отходов у нас больше чем достаточно для наших потребностей.

— Я разговаривал с моими клиентами. — Он успокаивающе прикоснулся к моей руке. — Между нами. Я произвел кое-какие расчеты. Ты сам говорил, что основные трудозатраты — это набор страницы. Стоимость набора не зависит от того, сколько мы сделаем оттисков — один или тысячу. Но когда страница набрана, отпечатки получаются сравнительно быстро. Поэтому чем больше экземпляров мы напечатаем, тем меньше будет стоимость набора из расчета на одну страницу. А затраты на дополнительное время, бумагу и чернила — они почти самоокупаются.

— И сколько еще отпечатков?

Он повел меня из склада на улицу.

— Тридцать. Все на бумаге. По моим расчетам, это увеличит общие расходы на девяносто гульденов — я вкладываю эти деньги, — но при этом увеличится и прибыль — на девятьсот гульденов.

— Если мы их продадим, — предостерег я его. — К тому же мы еще больше отстанем от нашего расписания.

— Мы не можем позволить себе отодвигать сроки. Те деньги, что я вложил в работу, взяты под проценты и должны быть возвращены через два года.

— Долги можно переструктурировать, — беззаботно сказал я.

Наверное, слишком беззаботно. Он повернулся и жестким взглядом посмотрел на меня.

— Книга будет закончена вовремя. Мы должны удвоить наши усилия. Может быть, какие-то процессы могут быть усовершенствованы.

— Какие?

— Ну, взять, например, рубрикацию. Я был в печатне, видел, сколько времени мы теряем, накладывая чернила двух цветов на литеры. Иногда черные чернила натекают на красные, и тогда приходится удалять всю форму, протирать и накладывать чернила снова.

— Да, процесс трудоемкий, — признал я. — Но без рубрикации книга будет стоить меньше. — Говоря откровенно, мне была невыносима мысль о постороннем вмешательстве в мою книгу, о том, что кто-то нарушит единство целого.

— Чепуха. Покупатели и знать не будут о незначительной потере. Любой покупатель Библии предполагает, что он должен будет заплатить рубрикатору, так же как переплетчику и иллюминатору.

— Не иллюминатору. У них будут дощечки Каспара.

Мы остановились на набережной. Река билась о стену внизу. Стая лебедей клевала траву, пробивающуюся между камнями.

— От этого тоже придется отказаться.

Фуст и не глядя на меня наверняка знал о том выражении, что появилось у меня на лице.

— Я знаю, что он твой давнишний друг. Но мы вложили в это предприятие слишком много и не можем позволить какой-то дружбе ставить его под угрозу.

«Какой-то дружбе».

— Он больше чем друг. Без него не было бы всего этого предприятия. Я переписывал учебники в Париже, а он в это время уже печатал свои карты.

— Тогда он должен понять, что новое ремесло требует компромиссов.

У меня это вызывало большие сомнения.

— Что-нибудь еще? — спросил я.

— Тебе нужно обратить внимание на композицию страницы. Петер считает, что на каждую страницу можно добавить по две строчки, не меняя ее внешнего вида. Большее число строк на странице означает меньшее число страниц в книге. Меньше расход бумаги и времени, больше прибыль. Уже одно это позволит сэкономить половину времени, потраченного на печать лишних экземпляров.

— Я подумаю об этом, — холодно сказал я. Несмотря на свой солидный возраст, я чувствовал себя ребенком, которому не дали обещанную игрушку. Мне хотелось плакать.

Фуст стряхнул в ладонь четки с запястья и принялся перебирать их быстрыми, выверенными движениями, словно костяшки на счетах.

— Ты не можешь сделать все, Иоганн. Эта книга и без того уже настоящее чудо. За два года мы изготовим больше книг, чем один писец мог бы за две жизни. Мы не должны ставить перед собой невыполнимые задачи.

— Это была моя мечта, — прошептал я. — Донести Божье слово таким, каким его задумывал Господь.

— Слова не меняются. Речь идет только об украшениях. Ради бога, откажись от них. Мы вложили в это дело слишком много, чтобы позволить себе потерпеть неудачу.

— Я делаю это не ради прибыли.

— Не ради? Я видел твое лицо, когда сказал, какой доход мы получим от дополнительных экземпляров. И потом, если ты работаешь не ради прибыли, то я — ради. А ты работаешь на меня.

— У нас партнерство.

— Если тебе не нравятся условия, я готов разорвать соглашение. — Он сжал четки в кулаке. — Я не это имел в виду. Я знаю, все это очень важно для тебя. Но ты, как никто другой, должен исходить из практических соображений.

Он несколько мгновений смотрел на меня, потом перекинул четки назад на запястье, вздохнул, собираясь уходить, однако вспомнил что-то.

— Я вчера произвел учет наших запасов пергамента. Отсутствуют три кожи. — Он внимательно посмотрел на меня. — Я слышал, что ты напечатал партию грамматик в Гутенбергхофе на прошлой неделе.

— Пергамент, который мы собирались использовать, промок. После просушки он начал бы крошиться, как печенье. Я обещал, что книги будут поставлены вовремя, поэтому позаимствовал несколько кож из запасов в Хумбрехтхофе. Верну их, когда мы получим новую партию.

Его глаза сверкнули.

— Ты помнишь мои слова? Все, что приобретается для нашего предприятия, в нем и остается. Ты не можешь что-то заимствовать, как работник на винограднике, набивающий живот виноградом хозяина. На сей раз я закрою на это глаза, но чтобы больше такого не повторялось.

Он ушел, оставив меня на набережной. Течение крутило колеса плавучих мельниц. Мне вдруг пришло в голову, что моя мать, наверное, стояла здесь несколько десятилетий назад, глядя, как ее младший сын отплывает в Кельн с одной только чистой рубашкой на смену. Плакала ли она? Думала ли, что вот ее жизнь отрывается от нее: сначала муж, потом сын? Предполагала ли она, что может случиться дальше?

На лицо мне упали капли дождя, смешиваясь со слезами.