Мы стояли возле Адрианопольских ворот, дрожа от холода даже под плащами. Дождь, прекратившийся было вчера днем, снова пошел ночью и барабанил по крыше с такой силой, что я почти не сомкнул глаз. За два часа до рассвета мы — Анна, Фома и я — встретились у ворот при слабом свете факела, защищенного сводами арки. Горящие капли смолы с шипением падали с него в грязь под нашими ногами. Не слишком благоприятное начало для столь ненадежного предприятия!

— Если тебя будут расспрашивать, расскажи свою подлинную историю: как ты пришел сюда, какова судьба твоих родителей, как ты старался выжить в городских трущобах. Можешь обвинить во всех невзгодах ромеев, которые не помогли вашей армии и не оказали вам никакой помощи, когда вы вернулись в город.

Я не ждал, пока Анна закончит переводить мои слова, и не слишком заботился, поймет ли меня Фома. Все это я повторял ему прошлым вечером не меньше десяти раз, а сейчас говорил больше для того, чтобы успокоить нервы.

— Тебе нужно обогнуть Золотой Рог и выйти на другую сторону бухты. Прогулка эта будет не самой приятной, но переправляться отсюда на лодке значило бы подвергать тебя слишком большому риску. Дай мне твой плащ.

Фома неохотно снял промокший плащ и подал его мне, оставшись в тонкой тунике, которая была специально разодрана и выпачкана в грязи.

— Он умрет от холода, прежде чем доберется до озера, — пробормотала Анна.

Я почти надеялся, что она все-таки попытается отговорить юношу от участия в моем плане.

— Он должен выглядеть грязным, замерзшим и несчастным! — сказал я с нарочитой резкостью. — Как и полагается мальчишке, несколько недель прожившему в трущобах. Строго говоря, для этой роли он уже несколько толстоват!

Я вновь повернулся к Фоме.

— Твоя история должна вызывать в слушателях жалость. Найди рыцаря подобрее и попросись к нему в слуги или конюхи. Когда немного освоишься, попытайся отыскать монаха и разузнать, где бы мы могли его схватить. Как только выяснишь это, тут же беги в Галату и разыщи там дом торговца Доменико. Я показывал тебе это место на карте, помнишь?

Фома кивнул, хотя, наверное, только потому, что я закончил говорить.

Из караульного помещения вышел закутанный в накидку стражник. Мельком глянув на выписанный Крисафием пропуск, он без лишних слов принялся открывать засовы массивной двери. Я надеялся, что дождь, заливающий глаза, помешает ему как следует рассмотреть Фому: лучше, чтобы никто не видел, как юноша покидает город.

— Не нравится мне эта затея, — грустно сказала Анна. — Но Фома сам пошел на это, и мешать ему я не вправе.

Стражник открыл последний засов и налег плечом на дверь. Снаружи была только темнота и дождь.

— Ступай, Фома, — сказал я, легонько подтолкнув юношу вперед.

Фома шагнул к Анне, неловко обнял ее, затем повернулся ко мне спиной и мгновенно исчез в непроглядной ночи.

Я вернулся домой, в свою постель, но был настолько взбудоражен, что так и не заснул. Несколько часов я вертелся с боку на бок, заставляя себя успокоиться, однако и с закрытыми глазами продолжал видеть, как Фома уходит в темноту. Беспощадный утренний свет и шумная суета на улице терзали мои чувства, и мне не было покоя, даже когда удавалось ненадолго забыть о Фоме.

Наконец я сдался и выбрался из-под одеяла. Выглянув из окна, попытался определить, который час, но это оказалось не так просто: утренние сумерки ничем не отличались от дневного сумрака. Видимо, была примерно середина утра.

Я раздвинул шторы, подошел к каменной раковине и плеснул водой на лицо. Вода была ледяной, пол — тоже, но это не очень помогло мне взбодриться.

Зоя сидела за столом и зашивала прореху на рубашке.

— Сегодня ты поднялся позже Елены. Ей это не понравилось. Она говорит, что заботливый отец должен просыпаться ни свет ни заря.

— Пусть она оставит свое негодование при себе. Этой ночью я вообще не спал.

Я нашел горбушку хлеба, намазал ее медом и принялся лениво жевать. Зоя посмотрела на меня поверх шитья.

— Ты куда-то ходил этой ночью? Елене показалось, что она слышала стук двери.

Твердая корка оцарапала мне нёбо, и я поморщился.

— Да, я уходил. Темная ночь — лучшее время для темных тайн.

— И темной судьбы, — предостерегла меня Зоя.

Внизу хлопнула входная дверь, и на лестнице послышались легкие шаги. Кажется, это заняло больше времени, чем обычно, но наконец дверь в комнату отворилась.

— Проснулся наконец, — осуждающе сказала Елена. Она несла под мышкой корзину с хлебом и овощами. Ее палла была заляпана грязью. — Я уж думала, твой сон станет восьмым чудом света!

В голове у меня молоточком застучала боль. Я отнюдь не одобрял неуважительного поведения дочери, но постарался остаться спокойным.

— Моя душа тоже радуется при виде тебя. Что мы будем есть на завтрак? Баранину?

— Баранины не было. — Елена со стуком поставила корзину на стол. — Только вот это.

Я заглянул в корзину.

— Пост начнется дней через десять. Неужели ты не могла купить какой-нибудь рыбы или дичи?

— Праведным людям не нужен священник, чтобы знать, когда пировать, а когда поститься, — холодно ответила Елена.

— Выходит, его там не было? — спросила Зоя.

Я внимательно посмотрел на своих девочек.

— О ком это вы?

— О мяснике, — быстро ответила Елена. — Нет, не было. Он продал все мясо и отправился домой. Должно быть, в нашем городе много таких же прожорливых, как ты, папа, но они, по крайней мере, встают вовремя.

— Как мне хочется тушеной баранинки! Ну что ж, если родная дочь не может мне ее приготовить, придется идти в таверну. — Я надел теплую далматику, обулся и напоследок пообещал: — А днем мы, возможно, сходим к тетке торговца пряностями и повидаемся с ее племянником.

Последние слова, сказанные мною в знак примирения, вызвали у Елены необъяснимую реакцию: она топнула ногой, сверкнула на меня глазами и умчалась в спальню.

Я воздел руки к небу и взглянул на мою младшую дочь.

— Господи, что это с нею?

Но Зоя внезапно полностью сосредоточилась на шитье. Она уставилась на иголку и стала такой же загадочной, как и ее сестра. Моя попытка быть заботливым отцом потерпела неудачу.

— Я пошел в таверну, — сказал я Зое. — Буду есть тушеную баранину.

Увы, в этот день мне не суждено было поесть мяса. Не успел я выйти из дома, как передо мною появилась четверка печенегов. Трое сидели в седлах, четвертый стоял возле моей двери, держа свою лошадь под уздцы. За его спиной я увидел пятую лошадь.

— Ты должен явиться во дворец, — известил меня спешившийся печенег. — Немедленно!

Я потер виски.

— Неужели удалось поймать монаха? Если это не так, то я предпочту сначала позавтракать. Крисафий может и подождать.

Печенег шагнул вперед, ощетинившись.

— Приказ исходит не от евнуха, а от человека, с которым ты не можешь не считаться. Идем!

И я пошел.

У меня было много причин пожалеть о том, что варягов сослали на городские стены, и не последней из них было то, что они всегда включали меня в разговор. В отличие от них печенеги держались отчужденно. Двое из них ехали впереди, двое — позади, причем со скоростью, позволявшей им отдавать лишь короткие приказы, куда ехать. Я даже почувствовал благодарность к лошадкам, сократившим время поездки, хотя голова у меня от тряски в седле разболелась еще больше.

Избранный печенегами путь был таким же прямым и бесхитростным, как и их манеры: мы выехали на Месу, миновали Милион и Тетрапилон и въехали на Августеон, с которого на нас взирали лики древних правителей. Как только мы остановились, воины спешились и принялись разгонять торговцев свечами и образками, заполонивших собой внешний двор храма Святой Софии. Они проложили путь к огромным Халкийским воротам, сунули поводья своих скакунов в руки стоявшего возле ворот конюха и, оставив позади просителей и праздных зевак, вошли в первый дворик императорского дворца. Мне не оставалось ничего иного, как только покорно следовать за ними. Я быстро потерял счет поворотам, коридорам и дворикам, поскольку два печенега постоянно наступали мне на пятки, не давая времени сориентироваться. Бесконечные мраморные залы и золотые мозаики походили друг на друга как две капли воды. О том, что мы приближаемся к внутренним покоям дворца, можно было судить единственно по тому, что залы и коридоры эти становились все безлюднее.

Мы остановились у двери, по бокам которой стояли две огромные урны, каждая высотой в человеческий рост. Печенег, шедший первым, повернулся ко мне и указал рукой на зеленый внутренний дворик:

— Сюда!

Я немного выждал, чтобы перевести дыхание и обрести уверенность. Потом шагнул из коридора — и попал в другой мир.

Это был не просто дворик, как я подумал вначале, — это был сад. Однако сад, подобных которому я не только никогда не видел, но даже и вообразить не мог. Снаружи, в городе, стояла глубокая зима и лил дождь, здесь же был самый разгар лета. Залитые золотистым светом деревья были усыпаны чудесными цветами и плодами. Земля под ногами была такой мягкой, словно я ступал по зеленому ковру, но трава казалась настоящей. Она была влажной, но, должно быть, от росы, потому что, глядя вверх сквозь ветви и трепещущие листья, я видел лишь глубокую синеву. И где-то там в деревьях распевали птицы.

У меня закружилась голова. Я сделал несколько шагов вперед и, оглянувшись назад, не увидел никаких признаков двери. Откуда-то сбоку донесся тихий звук, напоминающий шелест листвы или шелка, хотя ветра здесь не чувствовалось, и я стремительно повернулся, чтобы не пропустить появления какого-то сказочного создания.

Я почти ожидал увидеть перед собой кентавра, грифона или единорога, но это оказался человек. Человек, чье великолепие затмевало легенды. Корона на его голове блистала подобно солнцу, как будто сама являлась источником таинственного света. Длинная пурпурная мантия была расшита золотом, а лор, пересекавший широкую грудь, мог бы служить доспехами богу, так обильно он был украшен драгоценными каменьями.

Еще не успев увидеть красные носки сапожек этого человека, я рухнул наземь. Земля подалась подо мной, словно вбирая меня в себя, и я поскорее раскинул руки, чтобы удержаться на поверхности, и пробормотал слова приветствия. Хотя все сооружения, в которых я видел его прежде — огромная церковь, золотой зал и ипподром, — были великолепны в своем роде, но только здесь, в этом саду я впервые поверил, что человек действительно может быть живым светилом, что он может здравствовать тысячу лет.

— Встань, Деметрий Аскиат!

С некоторым усилием я оторвался от мягкой, как губка, почвы и встал, держа глаза опущенными. В голосе императора было что-то рассудительное, приземленное, не вполне соответствующее этому чудесному месту.

— Тебе нравится мой сад?

— Твой… твой сад? Да, мой господин, — пробормотал я.

— Я не думал, что его вид приведет тебя в такое смущение. На меня он действует успокаивающе, ибо совсем не походит на тот мир, которым мне выпало править.

— Да, мой господин.

Император поскреб в бороде и взглянул мне в глаза.

— Деметрий, я позвал тебя сюда, чтобы поблагодарить. Если бы не ты, то я оказался бы в небесном саду без всякой помощи искусных мастеров со всеми их ухищрениями.

Никогда прежде мне не доводилось принимать похвалы от императора, и я не знал, как должен отвечать. Вконец смутившись, я зачем-то переспросил:

— Ухищрениями, господин?

— Неужели ты думаешь, что я способен управлять погодой и временами года? Попробуй на ощупь эти листья на дереве, эти бутоны, готовые вот-вот раскрыться в цветок.

Я протянул руку и потер между пальцами один листик. На вид это был молодой дубовый лист с блестящей, будто навощенной, поверхностью и темными прожилками, разбегающимися от черенка. Но на ощупь…

— Прямо как шелк! — восхитился я.

— Вот именно. — Император Алексей повел рукой вокруг себя. — Все эти деревья, трава и даже небо сделаны из шелка. Солнце здесь заменяют зеркала и светильники, если же ты сорвешь одно из этих яблок и попытаешься его надкусить, то сломаешь себе зубы. В отличие от моего царства здесь никогда не бывает ни осени, ни зимы.

— Этим временам года отведены другие залы? — подумал я вслух.

Алексей хрипло рассмеялся.

— Возможно, но я их пока не нашел. Я прожил во дворце пять лет, прежде чем обнаружил это помещение. Тогда-то я и поручил мастерам восстановить все это великолепие. — Он кашлянул. — Но я пригласил тебя сюда не для того, чтобы беседовать о моем саде, Деметрий. Как я уже сказал, я хочу отблагодарить тебя за то, что ты отвел топор предателя от моей шеи.

— Я сделал бы то же самое для любого человека.

— Не сомневаюсь. Однако не каждый человек может вознаградить тебя так, как я.

— Твой советник и так платит мне куда больше, чем я заслуживаю. Я всего лишь…

Алексей улыбнулся.

— Неважно, чего заслуживаешь ты, — мой советник платит тебе за то, чего стою я. А я плачу за то, что ценю сам. Я приказал своим секретарям выплатить тебе определенную сумму. Думаю, ты останешься доволен.

— Благодарю тебя, мой господин! Щедрые дары плывут из твоих рук, как вода из…

Император недовольно качнул головой.

— Мне не нужна твоя лесть. Пусть льстит тот, кто не способен ни на что иное. Хочешь доказать свою верность — докажи ее поступками.

— Да, мой господин.

— Крисафий сказал, что, по твоему мнению, меня пытались убить варвары. Те самые люди, которые стоят сейчас лагерем в Галате, едят мой хлеб и отказываются принимать моих послов.

— Есть очевидные причины думать так.

Император сорвал с ветки шелковый листик и смял его в руке.

— Мой брат Исаак считает, что мы должны немедленно уничтожить войско варваров, а выживших отправить в цепях по морю к их родным берегам. Кстати, у Исаака есть множество единомышленников как во дворце, так и в городе.

— Это будет нарушением законов Божьих, — возразил я, не зная, что еще тут сказать.

Алексей отбросил шелковый листик в сторону.

— Это будет нарушением законов здравого смысла. Варвары находятся здесь, потому что я сам попросил их прийти на помощь. И если они явились в количестве куда большем, чем я надеялся, и со своими собственными целями, они все равно нужны мне. Спасти наши восточные земли без их помощи мы не сможем.

— Многие считают, что варвары пришли не спасать эти земли, а захватить их для себя.

Мне трудно было поверить, что я пытаюсь обсуждать с императором вопросы столь важного значения, но вопреки всем ожиданиям он охотно откликнулся на мои слова:

— Разумеется, так оно и есть. Неужели они прошли полмира лишь для того, чтобы защищать мои интересы? Поэтому я и хочу, чтобы они уже сейчас поклялись вернуть то, что принадлежит мне по праву. Судьба прочих земель за нашими восточными границами меня не особенно интересует. Я предпочту иметь соседями христиан, а не турок и фатимидов.

— Мой господин, неужели ты настолько доверяешь этим варварам?

— Доверяю, пока они держат свои мечи подальше от меня. А они умеют ими пользоваться. Когда норманны вторглись в наши пределы, я двенадцать раз встречался с ними на поле боя и проиграл все битвы одну за другой. И тем не менее я прогнал их с наших земель. Почему? Потому что они не привыкли доверять друг другу! В этом смысле они куда слабее сарацин. Их объединяет ненависть к исмаилитам и разделяет жажда богатства и власти. Они получат золото и земли, а мы сохраним наши владения и будем сосуществовать рядом в некоторой зависимости друг от друга.

— И это получится?

Алексей фыркнул совсем уж не по-императорски.

— Поживем — увидим. Варваров могут вырезать турки, они могут перессориться прежде, чем дойдут до Никеи, их пресвитеры могут решить, что Господь ждет от них совершенно иных подвигов. Но ничего этого вообще не произойдет, если мне не удастся вынудить их военачальников дать мне клятву. — Император взял меня за руку. — И эта клятва станет надежной основой нашего союза. Если варвары все-таки убьют меня или будут замешаны в попытке сделать это, между нашими народами начнется большая война, и единственными победителями в ней будут турки!

На этом аудиенция завершилась. Я покинул сказочный сад вечной весны и вернулся в привычный мне мир, где все еще шел дождь.