Перепуганный сенатор Соединенных Штатов Америки Сэмюэль Райдер давал задний ход.

Сейчас ему нужно было только одно — хоть как-то объясниться.

В камине плясали языки пламени. Райдер сидел в уютном кабинете джорджтаунского особняка, не отрываясь, глядел на огонь и пытался сообразить, как ему отделаться от Филиппа Блоха и Хендрика де Гира.

«Боже мой, — сказал один из его помощников, протягивая ему в понедельник утреннюю газету, — нам дивно подфартило. У вас как будто дар предвидения. Вы выглядите здесь, на первой странице «Тайме» простецким парнем и в то же время оказались впереди этой леди. Она доставила бы нам немало хлопот».

Да, действительно. Дивно подфартило.

Интересно, кто из них сделал это, думал он. Блох? Де Гир? Каждому из них есть что терять. Любой из двоих вполне мог бы слегка подтолкнуть эту крошечную старушку. Или поручить это кому-нибудь.

Они оба знали, как она опасна, и узнали об этом от него.

Ты не виноват. Рахель Штайн понимала, что рискует, еще до того как обратилась к нему.

Ее смерть могла быть простой случайностью. Так уж подфартило, как сказал его помощник.

Ему хотелось поскорее услышать что-то от де Гира. От него не было известий с их последней встречи у Линкольн-центра. В это время Рахель уже умирала — или это случилось еще раньше? А может, после того? Мог ли он убить женщину и как ни в чем не бывало курить сигару? Он подонок. Он способен на все. Но если ему удастся достать Менестреля, тогда наконец Сэм Райдер сможет порвать все отношения с Филиппом Блохом и развязаться с ним раз и навсегда.

А если нет?

Нужно как-то объясниться. Это необходимо. Он не виноват. Он не знал. Я ничего не делал! Да, именно эти слова он хотел произнести с полной убедительностью. Просто на всякий случай.

Зазвонил телефон. Он старался не замечать его, но проклятый звонок не умолкал. Хорошо, что он в доме один. Проклиная все, Сэм схватил трубку.

— Слушаю.

— Лейтенант.

Блох.

— В чем дело? Я же просил тебя не звонить сюда.

— Перестань, Сэм. Ну, как дела с алмазом?

Райдер напрягся, вспомнив предупреждение Голландца, которое тот повторил в машине несколько раз. Де Гир будет сотрудничать — так он сказал — только при одном условии: Райдер не должен говорить Блоху о Менестреле, о Рахель Штайн или о Пеперкэмпах. «В противном случае, — сказал он, — я убью вас».

— Сержант, — осторожно заговорил Райдер, — я все хорошо обдумал, и мне не нравится, что ты постоянно вмешиваешься. Ты можешь все испортить. Пожалуйста, предоставь это мне. Послушай… Я предпринимаю все возможное. Тебе понятно? Может быть, этого камня вообще нет в природе, и если у меня не выгорит с ним, я не хочу, чтобы ты винил меня. Я рассказал тебе достаточно много, чтобы не показаться невежливым.

И если де Гир узнает об этом… Но он не стал предугадывать возможные повороты событий. Он — американский сенатор. Де Гир не доберется до него.

— Не болтай ерунды, лейтенант, — насмешливо протянул Блох. — Ты рассказал мне, потому что знал, что, если не скажешь, я доберусь до тебя и припру к стенке. Кто говорит, что я собираюсь вмешиваться? Просто хочу кое-что уточнить. Расскажи мне поподробнее о том, что за связь между Штайн и де Гиром.

— О чем еще рассказывать? Он выдал ее семью и людей, которые прятали их.

— Они меня очень интересуют. Вроде бы, Штайн сказала тебе, что когда они скрывались, де Гир делал вид, что помогает им, и подкупал немцев бриллиантами. А где он брал бриллианты?

— Из тайников Пеперкэмпов, полагаю. Они старательно скрывали бриллианты от нацистов, чтобы те не пустили их на военные нужды, и предлагали их только тем немцам, кто хотел приобрести камни для себя. И…

Холодная дрожь пробежала у него по спине, и он смолк, нутром почувствовав зловещее молчание на другом конце провода.

— Сэмми, ну-ка повтори еще раз эту фамилию. Пеперкэмп?

Проклятье. Черт бы его побрал, думал Райдер. Ну что ж, он не виноват. Блох хитростью втянул его в разговор, и он нечаянно обмолвился о Пеперкэмпах. Все равно сержанту это ничего не даст. Так что, какая разница, знает он имя или нет?

— Не говори де Гиру о том, что я тебе сказал, — попросил он.

— Конечно, Сэмми. Будь спокоен. Ты думаешь, что алмаз у них?

Райдер молчал. Он желал только одного — быть в тепле, безопасности и подальше отсюда, чтобы не чувствовать этого страха, который овладел им три месяца назад, когда Филипп Блох позвонил и сказал, что решил временно устроить привал в уединенном рыбацком лагере Райдера в северо-западной части Флориды. Райдер не смог тогда ничего возразить, как не может и сейчас. Блох все равно поступил бы так, как счел нужным. Единственный способ избавиться от него — мой единственный шанс! — это Менестрель. Тогда у Блоха будут средства, чтобы основать постоянный лагерь и исчезнуть из жизни Райдера. Но сначала нужно достать камень, а чтобы сделать это, ему придется иметь дело с Хендриком де Гиром.

— Теперь я кое-что начинаю понимать, — проговорил Блох.

Еще бы. Камень Менестреля может находиться только у Пеперкэмпов. Если он существует. Рахель Штайн решительно не верила в это. «Говорят, что Хендрик косвенно воспользовался Менестрелем, чтобы помочь нам», — сказала она ему, отчаянно пытаясь заручиться поддержкой сенатора, чтобы добраться до де Гира. — «Но это абсурд. Он даже не смог бы прикоснуться к алмазу. Менестрель — миф. Для Хендрика де Гира свои интересы всегда были превыше всего, и он мог наобещать с три короба, лишь бы спастись».

Но Райдер тоже был в отчаянии, поэтому ухватился за Менестреля и надеялся, что он существует. Должен существовать. И что голландец сможет достать алмаз для него — его можно заставить. Это афера и, наверное, сумасшедшая афера. Но он должен выиграть.

Если бы только знать, где сейчас де Гир.

— Я приду с камнем, — сказал голландец. — Ждите. Ничего не предпринимайте и никому не проговоритесь. В противном случае вы ответите мне.

Мелкая дрожь сменилась холодным потом, и Райдер подвинулся к камину. Кто напугал его больше? Блох? Де Гир? Подонки! Единственный шанс для него — это натравить их друг на друга.

— Мне нужны их имена, лейтенант, — сказал Блох. — Я хочу знать, кто они такие, где живут, знать все.

— Я не могу!

— Мне это надо на тот случай, если ты запорешь дело, Сэмми. Мне нужно, чтобы я тогда смог сам достать этот камень. Так что говори.

— Боже мой. — Райдер тяжело дышал, по его спине стекал пот, хотя ему было очень холодно. — Ты обещаешь, что не будешь вмешиваться? Черт возьми, сержант, ты дашь мне шанс?

— Конечно, Сэмми.

Блох мог бы просто рассмеяться ему в лицо: это было бы не более убедительно, чем его пустое обещание. Но разве у Райдера есть выбор? Он понимал, что его загнали в угол. Если он откажется все рассказать Блоху, то тот приедет в Вашингтон. И что тогда будет делать Райдер?

— Хорошо, — с трудом выговорил он, стараясь не выдать свой страх. — Если верить мисс Штайн, то Пеперкэмпов сейчас четверо. Джоханнес Пеперкэмп, огранщик алмазов из Антверпена — один из четверых. У него, по моему мнению, с наибольшей вероятностью находится алмаз, или он должен знать, где найти Менестреля.

— Джоханнес Пеперкэмп, огранщик алмазов, Антверпен. Звучит неплохо. Дальше.

— Но он наиболее…

— А если он ничего не знает? Что тогда? Ты сказал, их четверо. Мне нужны другие имена.

Райдер закрыл глаза и слизнул с верхней губы соленую каплю пота. У его ног потрескивал огонь.

— Есть еще Вильгельмина Пеперкэмп. Она живет в Роттердаме, на пенсии, бывшая служащая, имеет весьма скромные средства. Я не думаю…

— Это два. Дальше.

— Ее сестра, Катарина Фолл, которая живет в Нью-Йорке и держит кондитерскую. Она, видимо, собиралась поддержать обвинения мисс Штайн против Хендрика де Гира, но теперь, после… м-мм… смерти…

Он замялся. Зачем он упомянул об этом?

— Очень кстати, правда? Совершенно никчемное существо, не стоит о ней переживать.

Вжавшись в диван, Райдер вспомнил, что сержант Блох всегда на дух не переносил никчемных людей. На войне эта убежденность спасла не одну шкуру. Но сейчас не война. Райдер сильно, чуть не до крови прикусил нижнюю губу, но сказал себе, что Блоху не имело никакого смысла убивать Рахель Штайн или желать ее смерти. Это был несчастный случай. Ты сам видел, какой старой и хрупкой она была.

До этого момента слово «хрупкая» не приходило ему в голову, когда он думал о напористой, неумолимой, но все же такой добросердечной агентше из Голливуда.

— Теперь три, — сказал Блох. — А четвертый номер?

Райдер замер. Он открыл глаза и в красно-оранжевых языках пламени увидел светлые шелковистые волосы Джулианы Фолл, изумрудные глаза, плавные линии ее груди. Блох не посмеет тронуть её. Она слишком знаменита и так прекрасна.

— Молодая женщина, — хрипло сказал он. — Скорее всего, ей ничего неизвестно ни об одном из бриллиантов. Она не…

— Бога ради, имя.

— Нет!

— Черт с тобой, я сам выясню.

— Не надо… Нет, не надо. Фолл. — Он поднес дрожащую руку ко рту, словно пытаясь поймать рвущееся из него имя и скрыть его от Блоха. — Ее зовут Джулиана Фолл. Это дочь Катарины Фолл.

— Тоже живет в Нью-Йорке?

— Да, — прошипел Райдер.

— Вот теперь четыре.

Он слышал, как Блох зевнул.

— Сержант, я был с тобой более чем откровенен. Скажи мне хотя бы, что ты собираешься делать?

— Эх, Сэмми, Сэмми. Я хочу быть уверен, что ты не завалишь дело. Разве не об этом я думаю все время?