Похороны Гизелы сильно расстроили Томаса поэтому, возвратившись в дом Абигейл, он был рад увидеть свою четырехлетнюю внучку Ребекку, которая показала ему, сколько она накопала червей и взяла обещание пойти на прогулку. Томас избегал Абигейл. У него по-прежнему оставались нехорошие предчувствия после их утреннего разговора. Между ней и Жаном-Полем Жераром было нечто большее, нежели просто отношения жертвы похитителя драгоценностей к своему обидчику, красивому, молодому вору. Томас мимоходом подумал, что это не его дело, поскольку Абигейл он знал с самого ее рождения, а Жан-Поль был сыном Гизелы Мажлат. Этим секретом баронесса поделилась лишь со своим давним другом Томасом Блэкберном. Пора было возвращаться с Ребеккой в Париж, но вот как неожиданно закончился их визит на Ривьеру: Гизела с утеса бросилась в море, Абигейл хранит какое-то страшное молчание, а Жан-Поль пустился в бега.

Хорошо хоть Куанг Тай наконец согласился вернуться во Вьетнам. Прекрасно образованный, незлословящий Тай считал правительство Нго Динь Зьема параноидальным, дубиноголовым, но и планы коммунистов по коллективизации всего Вьетнама он не одобрял, равно как и их упрямую веру в то, что только их путь является правильным. Тай понимал, однако, что его народ питает глубокое, неизменное неприятие иностранного господства. К американцам во Вьетнаме относились не лучше, чем к французам, японцам или китайцам. Томаса не надо было в этом убеждать, но в правительстве Соединенных Штатов сидели ослы, которые не видели дальше предполагаемой глобальной коммунистической угрозы законным национальным целям вьетнамского народа. Он надеялся, что Тай, пусть даже один не воин, заставит выслушать его доводы разумных людей с той и другой стороны.

Хоть один, да ведь должен кто-то начать.

Томасу вдруг страшно захотелось вновь попасть в Сайгон. Он вернется с Ребеккой в Бостон, повидается с внуками и постарается убедить сноху Дженни, что он был совершенно искренним, когда говорил, что она вольна поступать с домом на Западной Кедровой, как ей заблагорассудится, в том числе может подвязать в саду гамак, а в детской повесить занавески с изображением веселых хрюшек. Какого черта ему вмешиваться? Да и что толку, даже если вмешаться?

— Дедушка, я хочу поехать в Сайгон, в гости к Там, — заявила Ребекка.

Томас крепко держал внучку за сильную, чумазую ручонку, так как они преодолевали крутой спуск к полянке под лимонным деревом, откуда открывался вид на Средиземное море. Вид, от которого заходилось сердце.

— Надеюсь, когда-нибудь ты побываешь в Сайгоне, — сказал Томас внучке.

— Там очень грустит, что ей надо уезжать.

— Понимаю. Она почти всю свою жизнь провела во Франции, но ее родина — Сайгон.

— А может, она приедет ко мне в Бостон, тогда мы покатаемся на велосипеде.

Томас улыбнулся важности, с какой Ребекка всегда произносила имя родного города.

— Там плакала, — продолжала Ребекка, когда они расположились под лимонным деревцем, глядя на синюю гладь моря с виднеющимися тут и там парусными шлюпками. — Она даже не захотела копать со мной червей. Осталась в комнате тети Абигейл и плакала.

Для неунывающей Ребекки это повод обидеться, подумал Томас. Ребекка между тем продолжала:

— Но ей стало веселее, когда я показала красивые камушки тети Абигейл.

Томас уставился на девочку:

— Что за камушки?

— Красивые игральные камушки, — терпеливо повторила Ребекка. — Я их нашла.

— Большие?

Ребекка развела большой и указательный пальцы на неправдоподобное расстояние, размером в булыжник:

— Вот такие. Некоторые даже больше.

— Разноцветные?

— Угу. — Польщенная вниманием деда, Ребекка наморщила лобик и стала перечислять: — Голубой, красный, розовый, белый, желтый, зеленый… м-м-м… черный! Остальные не помню.

— И что вы с ними сделали?

— Мы положили их обратно, — важно сказала Ребекка и вдруг вскочила, показывая пальцем на морскую гладь: — Посмотри, дедушка, какая большая лодка!

Томас кивнул, сбитый с толку. Внучка только что описала Камни Юпитера, принадлежавшие Гизеле. Настоящие ли, поддельные ли, но то, что они оказались у Абигейл, подтверждало подозрение, возникшее у Томаса в последний день: у нее был роман с Жаном-Полем Жераром. Должно быть, Жан-Поль украл камни у матери для своей любовницы. Неудивительно, что несчастная Гизела пережила страшное потрясение: сын оказался вором, лишившим собственную мать самого ценного и дорогого, что у нее было, ради богатой, самовлюбленной женщины вроде Абигейл Вайтейкер-Рид.

А та, чуть узнала, что ее любовник-француз и есть знаменитый Кот, — так сразу сдала его полиции, не упомянув при этом характер их взаимоотношений. Однако Томас не считал себя вправе винить ее за это.

Он только осуждал ее за то, что она не возвратила камни Гизеле. Что теперь намеревается делать с ними Абигейл, после самоубийства баронессы Мажлат и бегства Жана-Поля?

Почти час Томас с Ребеккой смотрели на море и лодки, прежде чем возвратились в дом Абигейл.

Наутро они уехали в Париж, а через два дня уже были в Бостоне. Еще через неделю Томас вернулся в свою тихую квартиру в Сайгоне.

До следующей встречи с Абигейл оставалось два года.

И еще три года прошло, прежде чем он лег с ней в постель.

Это случилось, потому что он устал от одиночества, потому что его молодая приятельница делала скромные успехи, помогая американским бизнесменам понять устройство Южного Вьетнама в степени, достаточной, чтобы делать деньги, но не могла помочь им, или кому бы то ни было в Вашингтоне или Сайгоне, понять серьезность ошибок, которые они совершали. Надежды и чаяния Томаса, что эта многострадальная страна найдет свое место в мире как свободная и независимая, таяли по мере того, как возрастала коррупция и изоляция правительства Зьема, а в Сайгон прибывали тысячи и тысячи американских военных советников, боеприпасы, вооружение, вертолеты, самолеты и с невероятной легкостью раздавались посулы. Томас Блэкберн направлял письмо за письмом в администрацию президента Кеннеди. Тогда же возникли слухи, что его хотят назначить послом Соединенных Штатов в Сайгоне.

Тем временем горели стратегические деревушки, а президент Зьем продолжал противиться необходимым политическим и экономическим реформам, вызывая враждебное отношение со стороны своего народа, которому он был призван служить. По меткому выражению Томаса, горшок завонял. Второго января 1963 года превосходившее силой и вооружением, — по крайней мере, на бумаге — пользовавшееся услугами американских военных советников подразделение Республиканской Армии Вьетнама потерпело сокрушительное поражение от маленькой группы Вьет-Конга близ деревни An-Бак. Не только правительство погрязло в коррупции, но и большая часть вьетнамской армии. Томас видел, как все рушится, а Вьет-Конг с успехом продолжал партизанские действия под покровом ночи.

В разгар этого бедственного положения, в середине января прибыла Абигейл Рид, чтобы, по ее словам, самой посмотреть, как ее муж управляется с делами компании «Вайтейкер и Рид», которую он основал на ее деньги. Это была у нее не первая поездка в Индокитай. Осенью она пробыла тут две недели, но Томас не смог увидеться с ней по причине крайней занятости.

На этот раз он решил встретиться с Абигейл.

Они поужинали в ресторане отеля «Континенталь-Палас». Абигейл была очарована красотой Сайгона, особенно тенистыми улицами и пастельными провинциальными зданиями, которые напоминали ей ее любимый юг Франции. Томас посоветовал ей съездить в Хуэ, старинную резиденцию королей, город на Сонг-Хуонг, Благоуханной Реке, который когда-то был религиозным и культурным центром страны. Еще он хотел, чтобы она посмотрела на рисовые плантации в дельте Меконга и на необычайной красоты берега Южно-Китайского моря. Томас давно был влюблен в эту живописную, опасную, поделенную надвое страну — с 1934 года, когда он, вскоре после смерти Эмилии, впервые приехал сюда.

Абигейл, однако, было вполне достаточно Сайгона.

— Я не любительница шляться, — так она выразилась. — Не то попадешь на мушку снайпера из Вьет-Конга.

Томас спросил, почему она приехала в Сайгон одна.

Абигейл закурила сигарету. Эту привычку она приобрела совсем недавно.

— У Бенджамина деловые встречи в Бостоне. Он обещал подъехать, как только освободится, но я не собираюсь сидеть тут и ждать его.

Она проговорила это с заметным раздражением. Томас непроизвольно решил успокоить ее, принять покровительственную роль. Ему показалось, что Абигейл нуждается в этом. Он сказал:

— Уверен, что Бенджамин неохотно отпустил тебя одну.

— Мне скоро тридцать четыре. Я уже не ребенок. — Она вдруг улыбнулась и, протянув через покрытый крахмальной скатертью стол руку с ярким маникюром, дотронулась до ладони Томаса. — Кроме того, ты ведь позаботишься обо мне, Томас? Ты всегда опекал меня.

Она намеренно неверно истолковала его слова. Он только хотел сказать, что Бенджамин, будучи ее мужем, видимо, разлучился с ней не по доброй воле, а по необходимости, а вовсе не то, что она нуждается в его или чьей бы то ни было защите. И все же Томас был умилен и польщен, когда женщина девятнадцатью годами моложе, всегда называвшая его «неисправимым педантом», готова пуститься с ним во флирт. Во время пребывания в Юго-Восточной Азии он был очень занят и озабочен тем, как развиваются события, чтобы думать о флирте. А с Абигейл это довольно безобидно. Бенджамин, по возрасту находясь как раз между Томасом и Стивеном, был другом обоих. Да и сам Томас помнил Абигейл с пеленок.

После обеда они отправились на прогулку по улице Ту-До, дошли до французского посольства и возвратились в квартиру Томаса. Вечер был теплый и безветренный, полный романтической прелести. Томас почувствовал, как в нем возникает знакомое ощущение одиночества.

Отель, где остановилась Абигейл, был через дорогу, но когда она попросила Томаса напоить ее кофе, он смягчился. Квартира не слишком шикарная, объяснил он, всего две комнаты, балкон, простая мебель и много книг. Абигейл понравилось.

— Я устала от Бостона, — сказала она, проводя кончиками пальцев по книжным корешкам. — Все эти бессмысленные вечеринки, приемы, по пятницам — симфонические концерты. Иногда хочется волком взвыть. Я хочу сделать что-нибудь такое, что изменило бы мою жизнь. Надоело плыть по течению.

— Ну так делай.

— Что, Томас?

Он засмеялся и налил два стакана бренди.

— Это тебе решать, Абигейл.

Она усмехнулась:

— Может, пойти в монахини?

— А что на это скажет Бенджамин?

— Ему все равно. — Она отошла от книжного шкафа и взяла предложенное бренди. — Он больше меня не хочет.

Томасу стало неловко.

— Абигейл…

— Мы не спим вместе уже полгода. — Потягивая бренди, она нагло смотрела на Томаса из-за стакана; она даже не покраснела, и казалось, наслаждается его дискомфортом. — Тебя шокирует моя откровенность?

— Нет, — спокойно ответил он. — Просто я не знаю, чего от тебя ждать, что ты скажешь в следующую минуту. Ты и ребенком была своенравна. Совершенно непредсказуема.

Абигейл пожала плечами:

— Я эгоистка. Люблю поступать так, как мне хочется.

— Пожалуй, с этим можно согласиться.

— Я хочу, чтобы меня любили, Томас, — сказала она надломившимся голосом.

Он откашлялся:

— Каждый человек этого хочет.

Она презрительно фыркнула и вдруг спросила:

— А что бы ты стал делать, если бы я сейчас скинула с себя одежду?

Пораженный Томас не нашелся, что ответить.

Она засмеялась, довольная его реакцией. Отставила бренди и начала неторопливо расстегивать блузку.

— Абигейл, не надо.

— Когда мне было лет четырнадцать-пятнадцать, — продолжала она, — я любила прохаживаться мимо твоего дома и мечтать, представлять себе, как ты дотрагиваешься до моей груди. Я становилась старше, мне хотелось, чтобы ты касался языком моих сосков. Ужасно, правда, Томас? — Она расстегнула блузку, вытащила ее из-под юбки и бросила на пол. На ней был кружевной бюстгальтер, но сквозь двойной слой тонкой материи Томас прекрасно различал коричневые соски. Абигейл улыбнулась. В ее невозможно синих глазах сверкнули капельки слез. — Я ужасная, я знаю.

— Нет, вовсе нет, Абигейл. Ты в незнакомой стране, ты растерялась…

— Я не растерялась. Я прекрасно знаю, чего хочу.

— Абигейл…

Она сняла с плеч бретельки, и бюстгальтер соскользнул вниз. На груди и руках блестели крошечные капельки пота. Ее груди были полные, красивые, соски удивительно темные, вытянувшиеся. Бюстгальтер последовал за блузкой.

— Бенджамин просит, чтобы я дала ему развод.

По щекам у нее полились слезы. В теплой, сыроватой квартире Томаса было так тихо, что слышалось дыхание.

— Полюби меня, Томас, — прошептала Абигейл. — Не отталкивай меня.

Предощущая в себе пробуждение страсти, Томас поспешно поднял с пола бюстгальтер и протянул его Абигейл:

— Я провожу тебя до отеля.

— Нет!

С внезапностью и энергичностью, поразившей Томаса, она привлекла его к себе, взяла его ладонь и приложила к своей груди.

— Полюби меня, — молила она. — Прошу тебя, Томас… Пожалуйста!

Он убрал руку.

— Но не так же, Абигейл! Потом я возненавижу себя за то, что воспользовался тобой. И ты себя возненавидишь. — Он смотрел как бы мимо нее. — Давай забудем этот эпизод.

Она проворно надела бюстгальтер.

— Мне не забыть.

И она действительно не забыла. Пришла к нему на следующий день. И через день. Не разоблачалась, не умоляла, просто рассказывала Томасу, как за последний год намучилась в браке, как ей одиноко, как хочется ей быть хорошей матерью Квентину, несмотря на грозящий развод.

— Разумеется, я разрешу ему встречаться с сыном, — говорила она. — Мы постараемся, чтобы наш разрыв привлек как можно меньше внимания. Просто мы не сошлись характерами с Бенджамином. Нет смысла поддерживать отношения, которых, по существу, уже нет.

— Очень жаль, Абигейл, что у вас так вышло. Я люблю и тебя, и Бенджамина.

— Нечего жалеть. Поверь, все к лучшему. — Она храбро улыбнулась, но скоро помрачнела. — Боюсь, я уже непривлекательна для мужчин. Я прекрасно понимаю, что не красавица…

— Брось. Ты очень интересная женщина.

Абигейл вскинула брови:

— Тогда почему ты отвергаешь меня?

Он улыбнулся:

— Уверяю, вовсе не потому, что не испытываю искушения.

Это ей и хотелось услышать.

На следующий вечер она пришла к Томасу с пластинками Фрэнка Синатры и Дюка Эллингтона. Включив старенький проигрыватель, они танцевали до полуночи. И занимались любовью до рассвета.

Так продолжалось до конца ее десятидневного визита в Сайгон.

И хотя Томаса заворожили ее молодость, оптимизм и симпатичная развязность, все-таки он не мог освободиться от мысли, что совершает нечто дурное. Ведь Абигейл замужняя женщина. Никаких формальных подтверждений разрыва, а тем более развода, не было. Томас считал, что она должна разобраться с одним мужчиной, прежде чем пускаться во что-либо серьезное с другим, но, вспомнив Жана-Поля Жерара, он понял — Абигейл не из тех, кого смущает адюльтер.

Проводил ее Томас со смешанным чувством печали и облегчения.

Она обещала скоро вернуться.

— Я обожаю тебя, Томас, — сказала Абигейл, поцеловав его в аэропорту. Даже когда он повернул прочь, она продолжала стоять с полуприкрытым ртом.

Но через две недели прилетела не Абигейл. Прилетел Бенджамин. Он объявил, что вице-президентом его компании стала его жена, а «Вайтейкер и Рид» добился выгодного контракта от правительства Соединенных Штатов.

— Абигейл любит повторять, что мы сделаем состояние, покуда в Индокитае идет война, — радостно изрек Бенджамин.

Стивен предупредил отца, чтобы тот не принимал болтовню Бенджамина слишком серьезно:

— Абигейл возвратилась из путешествия, полная идей, как «Вайтейкер и Рид» может делать деньги в этой стране, и все эти идеи так или иначе подразумевают, что американское военное присутствие в регионе будет наращиваться. Сейчас она, вероятно, сочиняет депешу в Конгресс. Бенджамин совсем с ней свихнулся. Но ничего — несколько дней в обществе Блэкбернов, и он вновь придет в норму.

Потрясенный вероломством Абигейл, Томас больше не мог ей верить ни в чем.

— Судя по тому, что она говорила, когда была здесь, у меня сложилось впечатление, что Бенджамин просит развод…

— Бенджамин? — расхохотался Стивен. — Она над тобой посмеялась. Да он боготворит Абигейл! Что до меня, так я не доверил бы ей своих детей, даже если бы отправился всего-навсего в соседнюю комнату.

Томас кивнул. Ну и болван же он.

Он решил не думать больше об Абигейл. Бедственное положение в Южном Вьетнаме занимало все его мысли.

Вскоре, теплым, дивным вечером его сын привел ужинать Жана-Поля Жерара.

Фактически, это была первая встреча Томаса Блэкберна и Жана-Поля Жерара, родовитого бостонца и французского гонщика. До этого их связывала только Гизела. Она с любовью рассказывала им друг о друге. Томас был ее благородным приятелем, чья обстоятельность ее и восхищала, и забавляла. Они познакомились в Париже в 1931 году, когда он был безнадежно влюблен в Эмилию. Гизела и несколько ее обожателей — иногда по отдельности, чаще все вместе — показывали ему город. Естественно, это случилось задолго до того, как Гизеле вздумалось объявить себя репрессированной венгерской баронессой. Тогда она была просто Гизелой Жерар, шаловливой, очаровательной молодой женщиной, которой нравилось танцевать, смеяться и любить. После смерти Эмилии Гизела не послала ни цветов, ни формального соболезнования. Она написала Томасу, что передаст деньги в некий монастырский приют в Провансе в память его супруги, и сестры-монахини обещали назвать одну из сироток Эмилией. Томас не мог поручиться, что так оно и произойдет, ибо Гизела легко загоралась новыми идеями, но редко их осуществляла. Однако он оценил ее красивый жест.

Жан-Поль был ее единственным сыном — ее «капризом», как она называла его, появившимся на свет потому, что ей вдруг очень захотелось иметь ребенка. Кто его отец, она не говорила, поскольку презирала социальные конвенции вроде замужества и моногамии. Вторая мировая война ее несколько отрезвила, но Гизела сумела сохранить жажду жизни. Когда Жану-Полю исполнилось шестнадцать лет и он пожелал жить самостоятельно, она искренне обрадовалась. Ее сын стал профессиональным автогонщиком, обладателем Гран-При. Это ее не огорчало и не радовало, поскольку Жан-Поль не признавал ее матерью. Она поселилась на Ривьере под именем баронессы Гизелы Мажлат и наслаждалась новым периодом своей жизни.

Томас часто спрашивал себя, знала ли Гизела, что Жан-Поль развлекается под личиной Кота? Не это ли разочарование толкнуло ее на самоубийство? Или она не смогла примириться с потерей Камней Юпитера?

Однако все эти вопросы не относились к разряду тех, что можно задать гостю, а посему Томас любезно сделал вид, будто не узнает сына покойной приятельницы, а ныне вора в бегах. Очевидно, он или покинул Францию без украденных драгоценностей, или успел промотать добычу. Годы, проведенные в Иностранном Легионе, ожесточили его. Хотя ему было всего двадцать восемь, вокруг глаз легли глубокие морщины, а огрубевшая кожа делала его много старше. Но он был крепок и мускулист — сказывалась постоянная тренировка. Интересно, подумал Томас, увиваются ли вокруг него женщины, как прежде, или они узнают в Жане-Поле Жераре человека, много повидавшего и испытавшего, которому практически нечего терять? Во время разговора он сообщил, что уволился из легиона и приехал во Вьетнам, потому что здесь его знание французского и армейская выучка могут пригодиться, как ни в одном другом месте.

Томас подумал, что выбор француза пал на Индокитай еще и потому, что здесь развернула свою деятельность компания «Вайтейкер и Рид».

— Вам нравится убивать людей? — спросил Томас.

В ответ на него посмотрели влажные глаза Гизелы на обветренном лице Жерара:

— Нет, просто я хочу выжить.

Стивен был смущен резким вопросом отца, но остаток вечера Томас вел себя вполне корректно. Он понял, что молодые мужчины прониклись друг к другу симпатией. Ну так что ж? Четыре года, проведенные и Иностранном Легионе, — это достаточное наказание за любые грехи.

Через неделю в Сайгон прилетела Абигейл Рид. Томас разнервничался при мысли о том, что произойдет, если она случайно столкнется с Жераром. Хватит того, что Томасу придется самому встретиться с ней и посмотреть прямо в глаза.

— Ты меня обманула, — заявил он ей с упреком. — Бенджамин не просил у тебя развода.

Она закурила сигарету и выдохнула дым в стиле Бетт Дэвис.

— Но это не означает, что он этого не хочет, уверяю тебя. Просто он трус. Томас, ну перестань сердиться. Когда еще у тебя появилась бы возможность быть соблазненным женщиной на двадцать лет моложе тебя? Она улыбнулась, совершенно не чувствуя за собой вины. — Ты должен быть мне благодарен.

Что мог возразить Томас? Он знал Абигейл всю жизнь и обязан был понять, что она изо всех сил борется со скукой, что у нее особые представления о чести и порядочности. Он должен был отдавать отчет, во что ввязывается, ложась с ней в постель, а если не сообразил это, то он еще больший болван, чем думал.

— Надеюсь, — сказал он, — что ты не расскажешь Бенджамину о нашей глупости. Этим ты лишь причинишь ему боль.

Она отмахнула сигаретный дым.

— Не волнуйся, он ничего не узнает. Хотя, — добавила она с упреком, — я не считаю это глупостью, Томас. То, что мы совершили, называется…

— Я знаю, как это называется, — оборвал он, не позволив ей произнести намеренную грубость. — Ты ведешь себя точно гадкая девочка десяти лет. Зачем ты вернулась в Сайгон?

— По той же причине, по какой прилетала сюда в прошлый раз: своими глазами посмотреть, что делает Бенджамин с моими деньгами. Не будь назойливым, Томас. Я сыта тобой по горло.

— Возвращайся в Бостон.

Она погасила окурок.

— Только когда сочту нужным.

Наутро после первого визита Жан-Поль опять пришел в квартиру Томаса Блэкберна. Томас предложил выпивку на выбор, но молодой француз явился не за этим. Он открыл папку и разложил на кухонном столе шесть черно-белых фотографий.

— Как видите, я не вчера прибыл в Сайгон, — сказал Жан-Поль.

— Вижу.

На фотографиях были Абигейл и Томас во время своей короткой, изнурительной связи. За ужином в ресторане, прогуливающиеся за ручку по бульвару Нгуен-Хуэ, целующиеся в аэропорту и одна, самая компрометирующая, — на ней Абигейл снимала блузку в то время, как Томас открывал дверь в свою квартиру.

— Не замечали меня? — спросил Жан-Поль, довольный собою.

— Никогда. Вы изменили внешность?

— Я был с бородой. А вообще за последние годы я научился сливаться с окружающей обстановкой.

— Надо полагать, — спокойно сказал Томас. — Однако для чего все это?

Лицо Жана-Поля стало серьезным.

— Мне нужны Камни Юпитера.

— Вы думаете, что они у меня?

— Нет, — он показал взглядом на фото Абигейл с голой грудью. — У нее.

Против этого Томас не мог ничего возразить: мало того, они с Абигейл никогда не обсуждали эту тему. Каждый раз, как Томас пытался перевести разговор на Кота, Гизелу и Камни Юпитера, Абигейл уклонялась, увиливала или просто отмалчивалась. А Томас был до глупости деликатен и не настаивал.

— А если она не согласится отдать Камни Юпитера, — сказал Томас, — то вы, надо полагать, покажете эти фотографии Бенджамину?

— Совершенно верно. Но это только начало. В голову приходит немало людей, заинтересованных в компромате на Томаса Блэкберна, к примеру, из администрации президента Кеннеди, посольские служащие, и может быть, даже сам президент.

— Вы хотите, чтобы я оказал давление на Абигейл?

— Мне надо получить Камни Юпитера любой ценой, месье Блэкберн, — холодно проговорил Жан-Поль.

Томас отодвинул фотографии.

— Если бы вы пришли ко мне как сын Гизелы, может быть, я помог бы вам. А теперь нет.

— В смелости вам не отказать, — горько усмехнулся Жерар. — Понятно, почему вы связались с Абигейл. А мне нужно лишь одно — Камни Юпитера, принадлежащие моей матери.

— Тогда ступайте к Абигейл.

Жан-Поль привалился к спинке стула и стал едва различим в сумерках удушливого рассвета.

— Я уже был у нее.

Естественно. Томас не удивился. Но Абигейл не приходила к нему за помощью.

— И что она сказала?

— Пожелала сгореть мне в адском пламени.

Через два дня Абигейл улетела в Бостон, ни словом не обмолвившись о Камнях Юпитера. Не прошло и недели, как сбылась ее мечта: Жан-Поль Жерар, единственный, оставшийся в живых после нападения вьет-конговцев, убивших Стивена Блэкберна, Бенджамина Рида и Куанг Тая, попал в плен к коммунистическим партизанам.

Томас организовал поездку по дельте Меконга с целью сбора информации. Место это считалось относительно безопасным, хотя известный риск все же существовал. А как исключить риск, будучи в стране, где идет война? Водителем джипа Томас пригласил Жана-Поля. Он сноровистый, отчаянный. Видимо, он блефовал, когда сказал, что приходил к Абигейл с фотографиями. Стивен и Бенджамин стали его друзьями, и он, как бы ни ненавидел Абигейл за то, что она предала его в 1959 году, не захочет подвергать их опасности. Томас надеялся, что Жан-Поль, пусть медленно и трудно, но прощается со своими ошибками.

Первоначально поездка задумывалась с участием Томаса, Жана-Поля и Тая. Однако в последний момент Бенджамин решил тоже поехать, посмотреть, что делается в провинции, а посол Нолтинг вдруг захотел встретиться с Томасом.

И вместо отца в дельту Меконга отправился Стивен.

В ходе последующего анализа восстановили, как разыгрывались события во время трагического инцидента: Тай был убит сразу, а Стивена ранили в ногу, и он умудрился подстрелить одного из нападавших из армейского кольта, прежде чем был убит выстрелом в голову. Еще двоих партизан уничтожил Жан-Поль из своего автомата.

Раненый в живот Бенджамин Рид принял медленную, ужасную смерть.

Его вдове решили не сообщать об этом. И Томас сначала с готовностью поддержал это решение.

Через несколько дней, однако, он передумал. Не стоило скрывать от Абигейл ни одной подробности этой бойни.

«Ты ложишься в постель с гадюкой», — сказал ему Тай вскоре после второго визита Абигейл во Вьетнам.

«Ты знал?»

«Да, но я знал также, что твой здравый смысл предохранит тебя от ее чар».

Томас улыбнулся. Тай отработал на Абигейл пять лет. Он имел право ненавидеть ее.

«В следующий раз, как я воспылаю любовью, непременно покажу тебе свою избранницу».

Но Тай говорил совершенно серьезно.

«Томас, у нее контакты по всей столице. С преступными главарями, с полицией, с Вьет-Конгом. Она добьется всего, чего ни пожелает. Она может уничтожить кого ей вздумается. Она в Сайгоне зря время не тратила. У нее есть средства получить все, что она захочет».

«Господи, да она так неопытна, что с трудом могла найти дорогу в свой отель…»

«Она быстро делает успехи, мой друг. Поверь мне. У нее есть деньги, и ей нужна война — для того, чтобы пощекотать себе нервы. Боюсь, она разыгрывает очень опасную комбинацию. Она употребит связи, чтобы взять под контроль мужа и самой делать деньги для «Вайтейкер и Рид». Но не верь ей, Томас, — сказал Тай и несмело улыбнулся. — И не наступай ей на мозоль».

Но это было сказано слишком поздно.

У Томаса не было ничего, кроме своих нехороших предчувствий, слов Куанг Тая и знания Абигейл Вайтейкер-Рид, добытого за долгие годы, но он верил — был уверен — что она разузнала о его планах и послала весточку партизанам.

Он прочесал весь город в поисках информации и обнаружил достаточно фактов, которые убедили его в правоте Куанг Тая. У нее были контакты, деньги, хватка. Если бы все получилось так, как она задумала, она одним махом избавилась бы от двух бывших любовников: Жана-Поля, похитителя драгоценностей и шантажиста, и Томаса, твердолобого дурня средних лет.

Но он не сумел собрать доказательств того, что Абигейл Рид была кем-то иной, кроме как богатой, скучающей дамой из Бостона, потратившей в Сайгоне уйму денег и наговорившей кучу такого, что прежде никому не приводилось слышать. Томас вывернул весь Сайгон наизнанку, поставил все с ног на голову, но не нашел ничего, что можно было бы представить в уголовном суде.

Тогда же начали циркулировать слухи.

«Томас, о тебе говорят нехорошие вещи, — сказал ему его друг из государственного департамента. — Люди думают, что ты имел в тот день тайную встречу с представителями Вьет-Конга».

Стараниями Абигейл. Ее запашок чувствовался повсюду, хотя сама она пребывала в безопасности в Бостоне, оплакивая мужа и призывая направить дополнительную военную помощь правительству Южного Вьетнама.

В конце концов Томас взял на себя всю ответственность за трагедию, унесшую жизни троих людей, которых он любил, и, возможно, четвертого, с которым был только знаком. Если он прав, и Абигейл имела тайную связь с Вьет-Конгом, то показать на нее пальцем, когда нет никаких существенных доказательств, — это безумие. Значит, надо позаботиться об оставшихся членах своей семьи: Дженни, ее детях. Если он сделает попытку вывести Абигейл на чистую воду, разве она остановится и не станет угрожать им?

Томасу казалось, что он понемногу сходит с ума, что он всячески ищет, как бы не думать о собственной вине. Здравый смысл должен был подсказать ему: держись подальше от ее постели. Здравый смысл должен был подсказать: будь осторожнее, устраивая поездку по дельте Меконга.

Томас собирался взять с собой в Бостон десятилетнюю дочку Куанг Тая Там, но друзья погибшего Тая обещали позаботиться о ней во Вьетнаме. Томас погоревал об ее судьбе, вспомнив, как она мечтала о каменном сельском доме на Ривьере, о прекрасных розах, которые разводил ее отец, о запахе лимонов, цветов и Средиземного моря.

Правильно ли он сделал, когда уговорил их покинуть юг Франции?

«Я и сам непременно вернулся бы, — сказал ему Тай. — Запомни это, мой друг. Ты суровый человек, Томас, но к себе ты суровее, чем к другим. Что бы ни случилось со мной или с моей родиной, я не хочу, чтобы ты винил себя».

Господи Боже мой, да как он может себя не винить?

Через месяц после гибели мужа Абигейл стала председателем совета директоров и президентом компании «Вайтейкер и Рид».

После той трагической засады Томас Блэкберн перестал пользоваться доверием. Его фирма прогорела, а шансы стать послом испарились. Что-что, а став послом, он сделал бы Вьетнам главной темой американских газет, а этого ох как не хотели в правительстве. Оставалось немало людей, кто предпочитал творить свои дела во Вьетнаме быстро, тихо, неприметно, и уехать из страны, прежде чем им начнут задавать трудные вопросы.

Томас возвратился на Западную Кедровую улицу, в свой дом, что располагался в какой-то полумиле от дома Абигейл Рид. Он молил Бога, чтобы она, устранив со своей дороги его и Жана-Поля, наконец успокоилась.