Ребекка узнала о смерти отца серым зимним днем в начале 1963 года. Тогда ей было восемь лет. В школу, где училась она и двое ее младших братьев, пришел Джед Слоан. Он сказал, что им надо идти домой. Она училась в третьем классе, а Квентин Рид, за которым уже прислали машину, — в пятом, в той же школе.

— Семейные обстоятельства требуют, — вот все, что сказал Джед.

Ему было тринадцать. Он вел за руку семилетнего Зеке и пятилетнего Тэйлора, а Ребекка шла сама по себе, рядом. Джеду, когда он вызвался сходить в школу, позволили это сделать. И его мать, и тетя Абигейл, и Дженнифер Блэкберн от горя мало что соображали. Джед свой, он не напугает.

Ребекка почувствовала, как мерзнет лицо на дувшем с моря ветре.

— Где мама?

— Она осталась с маленькими.

У Ребекки было еще трое младших братишек: Стивен, четырех лет, и близнецы Марк и Джейкоб, по два с половиной года. Однажды Ребекка услышала, как дед ворчал на отца: «Не многовато ли у вас детей? Еще подумают, что мы держим приют». Отец, который, как и Ребекка, никогда не принимал ворчание деда всерьез, спросил, с каких это пор Блэкберны стали оглядываться на то, что подумают люди? Томас Блэкберн обо всем судил излишне резко, но Ребекка знала, что он любит ее и ее братьев. Когда он жил в Бостоне, они вшестером ходили в музеи, по старинным кладбищам, кидали камушки в реку Чарлз.

Не удовлетворившись ответом, Ребекка спросила Джеда:

— Что-нибудь случилось с Фредом?

Фредом звали одного из четырех котов, которые жили в их доме. Дед и на это жаловался, говорил, что Западная Кедровая улица — это не деревня.

Джед побледнел:

— Нет, Ребби, с Фредом все в порядке.

— Хорошо.

Мать встречала их у дверей особняка Элизы Блэкберн на Бикон-Хилл. Подолгу бывая в Индокитае, Томас настоял, чтобы сын, сноха и внуки жили в его доме. Ребекка сразу поняла, что произошло нечто ужасное. Лицо матери было белое, как бумага, с блестящими бороздками высохших слез. Она побежала к ним навстречу, обняла ее, Зеке и Тэйлора, трясясь от сдавленных рыданий. Ребекка с надеждой посмотрела на Джеда. Ей хотелось, чтобы он увел ее куда-нибудь подальше: попить горячего шоколада или в Комон на каток, — только бы не услышать то, что собиралась сказать мама.

Но Дженни Блэкберн, выдавив жалкую улыбку, поблагодарила его и велела идти в дом тети на Маунт-Вернон, где его ждала мать.

— Ты дойдешь один? — спросила она. Как-никак, он потерял дядю и Стивена Блэкберна, который был для него тоже как дядя.

— Не беспокойтесь обо мне, миссис Блэкберн.

Оставшись с детьми, Дженни сказала им, что их папу убили на войне в Южном Вьетнаме, куда он и дедушка поехали, чтобы помочь установить мир. Она взяла старый глобус Томаса и показала эту далекую от Бостона страну. Тщательно подбирая слова, Дженни объяснила, что их отец с Бенджамином Ридом отправились в место, которое называется дельта реки Меконг, и там на них, приняв за врагов, напали партизаны Вьет-Конга.

— А кто такие партизаны? — спросила Ребекка. — Это звери?

— Нет, — сказала мама. — Они такие же люди, как и мы.

Но почему тогда они убили ее папу? Ребекка продолжала думать о партизанах, как об опасных животных.

— А что с дедушкой? — спросила она, не оправившись от потрясения. — Его тоже убили?

Дженни покачала головой, и голос ее дрогнул, когда она ответила:

— Твой дед Блэкберн всегда выйдет сухим из воды.

Дженнифер О'Кифи и Стивен Блэкберн познакомились в Кембридже, где она училась в колледже Радклифф как стипендиатка, а он, по настоянию отца, тратил скудеющее состояние Элизы Блэкберн на гарвардское образование, как было принято у потомков знаменитой леди. Стивен был коренной бостонец с безукоризненной родословной. Дженни — живая, прямая в беседе южанка, собиравшаяся после окончания колледжа вернуться домой учительствовать. Когда Стивен показал ей надгробие Элизы на старом бостонском кладбище, она заметила, что ее предки были конокрадами и мошенниками.

Дженни и не предполагала, что влюбится в янки из Новой Англии, но — влюбилась.

И немудрено. Стивен был добрый, умный, смешной, мягкий, чуткий. И, в отличие от отца, не позволял себе колких замечаний о людях. И отец, и сын, как водилось у Блэкбернов, были историками, блестящими интеллектуалами с недосягаемыми моральными устоями, но Томас имел неприятную привычку унижать других за слабость и своекорыстие. С ним было нелегко общаться.

«Он тонкий знаток человеческой натуры», — говаривал Стивен.

И Дженни не сомневалась в его словах.

Они повенчались в исторической церкви на Копли-Сквер теплым весенним днем в 1954 году, вскоре после того, как Вьет-Минь нанес поражение французам под Дьенбьенфу. Стивен, смеясь, предупредил невесту, что свёкор именно по этой мете запомнит год бракосочетания единственного сына. «События творятся не в пустоте», — любил повторять Томас Блэкберн. Дженни он показался вполне безобидным чудаком из тех мозговитых типов, что щеголяют по восточному побережью в дырявых твидовых парах. После смерти жены в 1933 году, Томас проводил в Юго-Восточной Азии столько времени, сколько было возможно, и чем старше становился Стивен, тем чаще Томас бывал в Индокитае. Стивен беспокоился, что отец сует нос в такой опасный регион. Дженни не разделяла его тревоги. Она выросла среди озер и цитрусовых рощ центральной Флориды и с первого взгляда могла распознать человека, который уцелеет при любых обстоятельствах.

В конце 1959 года, когда на подходе был его четвертый внук, Томас удивил всех, кто его знал, тем, что основал собственную консультативную фирму. После Элизы никто из Блэкбернов не пачкал руки в коммерции. Томас в качестве консультанта снабжал правительственные круги и бизнесменов злободневным анализом политической, экономической и социальной обстановки в Индокитае. Пусть нелюбезный в общении, Томас обладал знаниями о регионе, непонятном большинству американцев, хотя руководство страны внушало ее гражданам, что это — район жизненно важных интересов Америки. Томас видел задачу своей компании не в эксплуатации народов Юго-Восточной Азии, а в сотрудничестве с ними. Он считал, что Соединенные Штаты должны помочь им добиться своих целей.

Через два года он пригласил в компанию сына. Получив небезоговорочное благословение Дженни, Стивен согласился.

Еще через два года Стивен погиб.

Томас Блэкберн сопровождал из Вьетнама в Бостон тела сына и Бенджамина Рида. А тремя месяцами раньше Бенджамин, перед тем как основать строительную фирму в Южном Вьетнаме, обратился в компанию Томаса за информацией и советом. «Вайтейкер и Рид» функционировала на деньги жены. Бенджамин хотел, чтобы дела процветали, поэтому и попросил помощи Блэкбернов. Он дружил и с Томасом, и со Стивеном, потому что по возрасту был как раз между ними.

Расследование показало, что Томас ни в чем не виноват. Он устроил Стивену и Бенджамину поездку по дельте Меконга, но и предположить не мог, что они наткнутся на засаду вьет-конговцев.

А вдруг мог?

Ходили упорные слухи, что Томас, в своем стремлении раздобыть информацию, договорился с представителями Вьет-Конга о встрече в тот день, когда была устроена засада. Потом он передумал — умыл руки в последнюю минуту — и отправил Куанг Тая, Бенджамина и Стивена одних, понадеявшись, что не случится ничего плохого, если его не будет с ними. А вьет-конговцы напали на них. Все трое погибли. Видимо, это было тяжелым уроком для Томаса Блэкберна, который понял, что партизанам-коммунистам нельзя не только доверять — их трудно даже перехитрить. Тут на гарвардском интеллектуализме не выедешь. Он считал, что его критика американской, неправильной, по его мнению, политики в Южном Вьетнаме склонит партизанов Вьет-Конга оставить его людей в покое. Ведь он не империалист. Засада показала, что он был или слишком самонадеянным, или просто наивным.

Все: от снохи до корпуса американских военных советников и самого президента Кеннеди — ждали от Томаса оправданий. Думали, что он опровергнет слухи.

А он отмалчивался.

«Я беру на себя, — говорил он Дженни, Абигейл, коллегам, клиентам, военным и репортерам, — всю ответственность за случившееся».

Они и возложили на него эту ответственность.

После похорон сына он ненадолго отправился в Индокитай. Компания его быстро обанкротилась, а президент Кеннеди отказался, как говорили, от смелого шага — назначения Томаса Блэкберна послом в Сайгоне. Томас ничем не выдал своего разочарования, принимая удары судьбы как нечто заслуженное и ожидаемое. Он по-прежнему не отвечал на умозрительные обвинения — просто удалился в свой дом на Бикон-Хилл, посвящая все свободное время садоводству и увлечению редкими книгами.

К лету Дженни пришла в себя от потрясения, вызванного гибелью мужа. Она поняла, что не может долее оставаться в доме свекра. Встречаясь на улице с Абигейл Вайтейкер-Рид, ставшей по милости Томаса вдовой, она не находила слов. С ее детьми перестали водиться сверстники, потому что имя Блэкбернов значило теперь совсем не то, что раньше. И деньги заканчивались. Состояние Элизы, заработанное еще в конце восемнадцатого века, позволяло ей с шестерыми малыми детьми и свекром-парией лишь кое-как перебиваться.

Но главная причина заключалась в самом Томасе. Дженни не могла больше видеть его каждый день за утренним кофе, слышать, как он возится в саду вместо того, чтобы что-то делать. Искать работу. Бороться за себя. Начать все сначала. Хоть что-нибудь делать.

Наконец она твердо решила устроить свою жизнь и жизнь своих детей вдали от Бостона. Дженни позвонила отцу. Конечно, сказал он ей, ты можешь возвратиться домой. В глубине души он всегда на это надеялся.

Она наняла грузовик и договорилась со старшеклассниками из южного Бостона, чтобы они помогли ей погрузить те немногие вещи, какие они со Стивеном нажили за девять лет. В тот же день, но немного позже, приехал отец, который отвез их во Флориду. В грузовике рядом с ним сидели Зеке и Ребекка, а остальных детей Дженни взяла в легковую машину.

Томас бесстрастно взирал за их отъездом с крыльца. Когда Дженни заранее объявила ему, что собирается «домой», он не принял ее слова всерьез, и вот уже узкую улицу перегородил грузовик, и дети играют в пустом кузове. Он приготовился смириться с неизбежностью.

— Вы уезжаете, — сказал он снохе.

— Что в этом такого? — Она решила не позволить ему повернуть разговор так, чтобы ей пришлось защищаться. — По крайней мере, дети подышат свежим воздухом.

— Свежим воздухом? Воздуха предостаточно и в Бостоне. Возьми их на крышу дома, и пусть вбирают в себя воздуха сколько влезет. А чем плоха Эспланада? Дети могут гонять на велосипеде по набережной куда пожелают. Я буду с ними. А парки? В городе полно парков. Это не сравнится ни с каким частным владением.

Дженни понимала, что он хоть и безобидно, но смеется над нею.

— Вы думаете, дети должны играть на улице?

— Почему бы нет? Конечно.

«Жаль, что тебя не переехали в детстве», — злорадно подумала она. Но тогда она не повстречалась бы со Стивеном, и у нее не было бы от него детей. Дженни ненавидела себя за свою ненависть к Томасу. Только по одной этой причине надо было уехать.

— Что ты надеешься найти во Флориде, кроме аллигаторов и ядовитых змей?

— Аллигаторы и ядовитые змеи, — парировала она, — куда приятней иных обитателей Бикон-Хилл.

Он слабо улыбнулся:

— Волнуешься, дорогая.

— Не время сейчас спорить, — вздохнула она. — Я уезжаю, Томас.

— Знаю. — Он дотронулся до ее руки. — Дженни… Господи, как бы я хотел, чтобы все изменилось. Надеюсь, ты знаешь это.

— Нет, Томас. Я знаю только, что мой муж мертв, а вы пожелали взять на себя ответственность за его смерть, когда никто вас об этом не просил. Теперь люди говорят, что вы сотрудничали с коммунистами, что вас обвели вокруг пальца, что вы наивный и самонадеянный человек. Если бы вы думали обо мне и внуках, вы бы отвели эти обвинения!

— Что толку?

Она вырвала руку и язвительно проговорила:

— И до этой трагедии нелегко было носить имя Блэкбернов. Представляете, каково это теперь? Как детям расти, зная, что их дед взял на себя всю ответственность за смерть троих человек, один из которых был их отцом? Даже вдали от Бостона будет нелегко справиться с этим.

Томас пожевал губами и вздохнул:

— Ты права, конечно.

— И, тем не менее, это ничего не меняет?

— Боюсь, что нет.

— Проклятая гордость Блэкбернов, — с горечью проговорила она и отвернулась, чтобы Томас не видел ее слез.

А он, не сказав больше ни слова, ушел в дом. И не вышел, когда приехал Ян О'Кифи и стал помогать дочери собираться. Потом она нашла его в саду, срывающим засохшие ноготки.

— Вы приедете к нам в гости? — спросила она.

Он отвлекся от цветов.

— Нет, — сказал он, — ведь ты хочешь поскорей все забыть.

— Это не так.

— Тогда, наверное, приеду. Если пригласишь.

Она не пригласила.