К тому времени, когда Себастьян вошел в дверь своего особняка, дождь полил вовсю.

– Леди Девлин дома? – поинтересовался виконт, протягивая шляпу и перчатки дворецкому, бывшему сержанту артиллерии по имени Морей.

– Дома, милорд, – ответил тот, бережно отряхивая капли воды с хозяйского цилиндра. – Полагаю, вы найдете миледи в гостиной с одним пожилым джентльменом, неким господином Бенджамином Блумсфилдом. Я только что подал им чай.

– Спасибо.

Поднимаясь по лестнице на второй этаж, Девлин слышал, как дрожащий немолодой голос прогудел:

– Не думаю, что в Лондоне найдется много людей, оплакивающих его кончину.

– Он был пронырливым дельцом? – спросила Геро.

– Пронырливым? Можно назвать и так.

Себастьян уже мог рассмотреть визитера, который расположился в кресле, придвинутом к камину: мужчина действительно почтенного возраста, белая, как полярная сова Эйслера, длинная волнистая борода, сложенные домиком костлявые пальцы покручены артритом и трясутся от старости, плохо сидящий черный сюртук старомодного кроя и довольно поношенный. Но в светло-карих глазах светился острый ум, а желтоватое морщинистое лицо хранило добродушное выражение, свидетельствующее о готовности посмеяться над превратностями судьбы и над глупостью собратьев по роду человеческому. Никому при виде его потертых башмаков и заштопанных чулок и в голову бы не пришло, что это один из богатейших предпринимателей Лондона, чьи интересы простираются от банковских услуг и морских перевозок до торговли пушниной, зерном…

И бриллиантами.

– Сказать по правде, Даниэль Эйслер был порочным и беспринципным негодяем и без него этот мир стал лучше. – Старик повернул голову к остановившемуся в дверях хозяину дома и сделал движение, словно намереваясь подняться.

– Нет-нет, прошу вас, сэр, не вставайте, – заговорил виконт, подходя и пожимая гостю руку. – Хотя мы никогда не встречались, мистер Блумсфилд, я наслышан о вашей благотворительной деятельности. Для меня честь познакомиться с вами.

– Мне тоже весьма приятно, молодой человек. Я знаю мисс Джарвис – ох, прошу прощения, леди Девлин – уже немало лет и, должен признаться, почти отчаялся увидеть, когда она обзаведется собственной семьей. Вас следует поздравить как с удачным, так и с благоразумным выбором.

Себастьян глянул на жену как раз вовремя, чтобы заметить окрасивший ее щеки легкий румянец. Затем Геро намеренно отвела глаза в сторону и с преувеличенной вежливостью поинтересовалась:

– Не желаешь ли выпить чаю?

Девлин проглотил улыбку:

– Да, пожалуйста.

– Ваша супруга сообщила мне, будто вы считаете арестованного властями молодого джентльмена невиновным, – обронил Блумсфилд.

– Это так. – Чтобы прогнать усиливающийся вечерний холод, в камине развели небольшой огонь, и Себастьян встал поближе к теплу. – Вы знали Эйслера? Он, кажется, был вдовцом?

Блумсфилд покачал головой:

– Насколько мне известно, он никогда не состоял в браке. Долгие годы жил один в древней развалине всего лишь с двумя дряхлыми стариками в услужении.

– Я видел особняк Эйслера. В нем некоторый переизбыток мебели и предметов искусства.

– Намекаете, что дом выглядит, словно процветающий ломбард? – невесело хохотнул пожилой джентльмен. – По сути, он таковым и являлся.

– Хотите сказать, торговец практиковал выдачу ссуд? – спросила Геро, протягивая мужу чашку.

– Не знаю, можно ли это назвать «практиковал». «Промышлял» вернее. Его проценты были разорительными, а условия – крайне жесткими. Эйслер обычно требовал, чтобы его жертвы – прошу прощения, клиенты – оставляли в качестве залога ценные вещи: картины, скульптуры… даже мебель, если она была достаточно хороша.

– И драгоценные камни?

– О, да, камни он жаловал особенно. Излишне говорить, что очень немногим из заемщиков Эйслера удавалось вернуть свою собственность – даже когда они выплачивали долг.

Себастьян отпил глоток чая.

– Мне намекали, якобы немалое число жителей Лондона рады видеть Эйслера мертвым. Теперь я начинаю понимать, что имелось в виду.

Блумсфилд кивнул.

– Я недавно слышал про одного аристократа, который решил отдать в чистку фамильные изумруды, перед тем как подарить их своей новоиспеченной супруге, и обнаружил, что все они фальшивые. Камни подменила его матушка, а настоящие отдала в заклад Эйслеру, чтобы уплатить карточные долги. Молодой маркиз угрожал ростовщику судебным иском – в конце концов, мать не имела никаких прав на драгоценности, – но в итоге отказался от претензий.

– Почему? – поинтересовалась Геро.

Старик пожал плечами.

– Этого мне не рассказывали. Но подобные случаи не редкость. Известно ли вам, что больше половины драгоценных камней в британских королевских регалиях – поддельные? Настоящие давным-давно заложены, чтобы оплатить многочисленные войны наших блистательных монархов.

– Не говоря уже об их фаворитках, – добавила виконтесса.

В светло-карих глазах гостя заплясали веселые чертики:

– И это тоже.

– Я слышал, Эйслер продавал для кого-то крупный бриллиант, – заметил Себастьян. – Он таким тоже занимался? Выступал посредником в сделках с драгоценностями?

– Да, и часто.

– По какой причине? – поинтересовалась Геро. – То есть, мне понятны резоны торговца, поскольку он наверняка получал немалые комиссионные. Но почему хозяину драгоценного камня не продать его самому в открытую?

– Обычно потому, что владельцы не желают афишировать продажу. Если вы прослышите, что некий коллекционер сбывает одну-две вещицы из своего собрания, это, как правило, весьма надежный показатель его финансовых затруднений. А большинство людей предпочитают не предавать огласке сведения подобного рода.

– Вы не в курсе, кто из коллекционеров на сегодняшний день предлагает драгоценности на продажу? В частности, крупный голубой бриллиант?

– Нет, ни о ком не слышал, – покачал головой Блумсфилд, но вид у него сделался несколько обеспокоенным.

– Да? – переспросил Себастьян, наблюдая за гостем.

– Вы сказали, крупный голубой бриллиант?

– Совершенно верно. А что?

– Просто… Видите ли, такие камни чрезвычайно редки. Единственный, который соответствует вашему описанию и приходит мне на ум… – собеседник умолк и снова покачал головой. – Нет, это невозможно.

– Значит, вам известен такой камень?

Вцепившись в подлокотники, старик подался в кресле вперед и его дрожащий голос оживился от прилива возбуждения.

– В настоящее время мне не известно о наличии в чьей-либо коллекции большого голубого бриллианта. Но я знаю похожий камень, который был утерян. И что любопытно, пропал он в этом же месяце ровно двадцать лет назад. Слышали о le diamant bleu de la Couronne? – светло-карий взгляд перекочевал с Себастьяна на Геро.

– Нет, – в унисон ответили супруги.

– В Англии этот камень известен как «Голубой француз». Некогда он был частью сокровищ французских королей. Поговаривают, будто его привезли из Индии в виде огромного, грубо ограненного треугольного алмаза весом более ста карат. Людовик Четырнадцатый приобрел его, велел переогранить и вставить, по-моему, в булавку для галстука

– Крупноватая должна была получиться булавка, – обронила леди Девлин.

– Верно, – весело блеснули глаза Блумсфилда. – С другой стороны, король и сам был крупным мужчиной. Его преемник, Людовик Пятнадцатый, поместил камень в центр великолепной подвески с орденом Золотого Руна.

– Что же стало с бриллиантом?

– Исчез вместе с остальными драгоценностями французской короны во время революции – а точнее, 11 сентября 1792 года – и так и не был найден.

– Двадцать лет явно имеют значение, – отметил Себастьян. – Почему?

– Потому что в 1804 году Наполеон издал декрет, устанавливающий двадцатилетний срок давности для всех преступлений, совершенных в годы революции, – хотя у меня нет сомнений, что французская королевская семья оспорит продажу бриллианта и заявит свои права на него, как только о нем услышит.

– Еще одна веская причина продать камень без лишней огласки, – отставила в сторону свою чашку Геро.

– Верно, – согласился Блумсфилд.

Вдалеке, нарастая все громче и громче, зарокотал гром, ветер хлестнул проливным дождем в окна гостиной.

– Если Эйслер продавал «Голубого француза», кто мог выступать вероятным покупателем? – поинтересовался Девлин.

Гость какое-то время сидел в задумчивом молчании, затем опустил взгляд на огонь и длинно, встревожено выдохнул.

– Кто? – повторила вопрос наблюдавшая за стариком Геро.

Блумсфилд с вытянувшимся лицом поднял глаза:

– Принни. Вот кому я бы постарался сбыть этот бриллиант, будь я Эйслером. Принцу-регенту.