Придвинув казенный стул к небольшому столу, Рассел Йейтс что-то писал, когда охранник открыл перед Себастьяном окованную железными полосами дубовую дверь. За прошедшие сутки бывшему каперу удалось побриться и переодеться в чистое. Перина и теплые одеяла сделали удобнее жесткие нары; на грубой полке появились кувшин с водой и таз для умывания, а рядом – бутылка хорошего коньяка и хрустальный бокал. Для тех, у кого хватало денег договориться, тюрьма могла стать на удивление благоустроенной.

Но все равно оставалась тюрьмой.

– Мне следует позволить, чтобы вас вздернули, – без предисловий заявил Девлин, как только надзиратель запер за ним тяжелую дверь. – Клянусь Богом, если бы не Кэт, я так бы и поступил.

Йейтс, неуклюже покачнувшись из-за нарушавших равновесие ножных кандалов, поднялся со стула.

– Что, черт подери, это означает?

– Это означает, что если вы не можете быть честным со мной, вы зря тратите и свое время, и мое. А у вас, на мой взгляд, осталось не так много времени, чтобы терять его попусту.

На челюсти заключенного дернулся желвак.

– И в чем же, по-вашему, я солгал?

– Наворотили мне столько вранья, что теперь не знаете, на каком именно я вас поймал? – невесело хохотнул Себастьян. – Я говорю об утре минувшего воскресенья, когда вы посреди Фаунтин-лейн угрожали перерезать горло Эйслеру. Прохожий, ставший свидетелем стычки, несомненно, даст показания на суде. Как считаете, каковы теперь шансы на ваше оправдание?

Йейтс с побледневшим лицом молча уставился на виконта.

– Вы утверждали, будто у вас с торговцем не было разногласий. Из-за чего возникла ссора?

Арестант опустился на стул, с такой силой подперев ладонью щеку, что черты исказились.

– Из-за чего? – требовательно повторил Девлин, когда собеседник промолчал.

Йейтс передвинул руку, прикрывая подбородок и рот:

– Старый хрыч попытался меня облапошить. Он умудрился заполучить определенные сведения. Полагаю, нет необходимости уточнять их характер. Эйслер рассчитывал воспользоваться ими в собственных интересах.

– Почему, разрази вас гром, вы не сообщили этого раньше?

Лицо узника слегка потемнело.

– Думал, если вы узнаете, что у меня был мотив разделаться с ним, то не возьметесь мне помогать. Но я не стрелял в Эйслера. Не отрицаю, я помышлял об этом. И все же я его не убивал.

Сен-Сир вгляделся в напряженные черты собеседника. Тяжеловесная система британского правосудия именовала мужчин вроде Йейтса «содомитами» и наказывала их с особенной суровостью. Сами они обычно называли себя «молли». Эти люди создали в Лондоне собственное подпольное сообщество – тайный, но оживленный мирок пивных и кофеен, прозванных «домами молли», – где могли знакомиться и общаться, развлекаться и танцевать. Тем не менее над ними постоянно довлела угроза позора, тюремного заключения и смертной казни. Мужчины, вращавшиеся в этом подпольном мирке, жили в непрестанном страхе как разоблачения, так и шантажа.

– Где Эйслер раздобыл эти сведения? – поинтересовался Себастьян.

– Мерзавец скупал чужие секреты точно так же, как скупал драгоценные камни, мебель и произведения искусства. Все время выведывал от тех, кто ему задолжал, неприглядные подробности об их знакомых.

– Хотите сказать, торговец промышлял шантажом?

– Не в прямом смысле. Его подход был гораздо тоньше. Однако нет сомнений, Эйслер извлекал из своей осведомленности о чужих грешках немалую выгоду.

– Обмен громкими угрозами посреди улицы не производит впечатления особо тонкого подхода.

– Верно, – тенью улыбки ответил Йейтс. – Но ведь я отказывался плясать под его дудку.

– Вы не испугались?

Подбородок бывшего капера отвердел.

– Меня и прежде пытались шантажировать.

Виконт слышал о схемах вымогательства, с которыми сталкивались мужчины предосудительных склонностей. Два афериста прогуливались по паркам и уединенным аллеям, известным как места, часто посещаемые лондонскими «молли». Затем напарники разделялись, и один из них – как правило, более молодой и привлекательный – подходил к намеченной жертве «условиться». Как только дело доходило до компрометирующих поз, появлялся второй мошенник и угрожал донести властям, если объект шантажа не заплатит. Щедро и неоднократно.

– И что же вы сделали с теми, кто посчитал вас подходящей для вымогательства жертвой? – поинтересовался Себастьян. – Прикончили?

Йейтс лишь молча посмотрел в ответ.

– Дьявольщина! – ругнулся Девлин.

– Хотите сказать, вы на моем месте не поступили бы точно так же?

Взгляды собеседников встретились. Схлестнулись.

– Если бы я убил Эйслера, я бы вам признался, – утвердил Йейтс. – Но я его не убивал.

Себастьян подошел к небольшому зарешеченному окну с видом на Пресс-Ярд. Этот двор назывался так потому, что здесь до недавнего времени арестованных, отрицавших свою вину, в буквальном смысле слова помещали под пресс: на грудь подозреваемого укладывали груз, увеличивая тяжесть до тех пор, пока человек не сознавался.

Или же пока его не раздавливало насмерть, после чего юридические тонкости уже не имели значения.

– Говорят, Даниэль Эйслер готовился продать крупный – очень крупный – голубой бриллиант. Вам об этом что-либо известно?

– Нет.

– А про человека по имени Джад Фой? Слышали о таком?

– Фой? Не думаю, – покачал головой заключенный. – Как он выглядит?

– Тощий. Неухоженный. Напоминает обитателя Бедлама.

На лице бывшего капера промелькнула усмешка:

– Право же, Девлин. Я, признаться, общаюсь с некоторыми типами из низов, но всему есть предел.

– А как насчет отставного лейтенанта Тайсона?

– Имеете в виду Мэтта Тайсона?

– Значит, вы с ним знакомы?

– Встречались несколько раз то тут, то сям. А что?

– Не в курсе, он вел какие-либо дела с Эйслером?

Подумав, Йейтс ответил:

– Должно быть, вел. Помню, как-то я столкнулся с лейтенантом на Фаунтин-лейн, хотя это было уже давненько. Примерно месяц назад.

– Вам известно, зачем он туда ходил?

– Нет. А что? Какое отношение имеет к этому Тайсон?

– Не знаю, – оттолкнулся от окна Себастьян. – Однако намерен узнать.

Лейтенант Мэтт Тайсон как раз собирался войти в боксерский клуб Джентльмена Джексона, когда приблизившийся к нему Девлин произнес:

– Нужно поговорить. Идемте, прогуляемся.

Тайсон остановился и с едва заметной усмешкой, натянувшей загорелую кожу у тонких губ, покачал головой.

– Извините, у меня здесь на четыре назначена встреча.

Тон виконта оставался любезным.

– Можем побеседовать и внутри, если вам так угодно. Не сомневаюсь, остальные завсегдатаи клуба сочтут подробности военно-полевого суда над вами небезынтересными.

В глазах лейтенанта что-то промелькнуло, но почти сразу же спряталось за предусмотрительно опущенными веками.

– Я был оправдан, помните?

– Не мною.

Не глядя на собеседника, Тайсон водрузил шляпу обратно на голову и повернул к Пикадилли. Плотная гряда темных облаков по-прежнему низко висела над промокшим городом. Вода скапывала с карнизов, сбегала по запотевшим оконным стеклам; тротуар поблескивал темной влагой.

– Когда вы продали офицерский патент? – поинтересовался Себастьян,

– Если вам так нужно знать, пару месяцев назад. А какая, к черту, разница?

– Любопытно выбранное время.

– Что вы хотите этим сказать?

– Только то, что после всех неудачных лет Веллингтону, похоже, удалось наконец переломить ситуацию против французов. Мне казалось, теперь открываются большие возможности для человека с вашими… способностями.

Глаза бывшего лейтенанта сузились, но он сказал только:

– Порою просто надоедает убивать.

– Не каждому.

– Вам же надоело, – искоса глянул Тайсон.

С тех пор как Девлин оставил военную службу из-за сложного сплетения обстоятельств, с которыми ему еще предстояло разобраться, прошло уже два года. С другой стороны, Себастьян никогда не принадлежал к тем, кто находит удовольствие в уничтожении себе подобных.

А вот Тайсон принадлежал.

– Какого рода дела связывали вас с Даниэлем Эйслером? – поинтересовался Девлин.

Легкая усмешка спутника стала шире:

– Бог мой, а вы времени зря не теряли.

– Так какие? – повторил вопрос Себастьян.

Тайсон пожал плечами.

– Эйслер покупал камни. У меня было несколько на продажу. Нет, я не резал глотки испанским сеньоритам и не насиловал монахинь, чтобы завладеть ценностями. Я забрал эти побрякушки у мертвого французского полковника после битвы при Бадахосе. А где их раздобыл он, меня не касается, не так ли?

Так уж было заведено, что с трупов вражеских солдат перед захоронением или сожжением снимались ценности, форма и сапоги. Военная добыча с давних пор считалась естественным дополнением к армейскому жалованью. Офицеры обычно не принимали участия в ограблении мертвецов, хотя некоторые все же опускались до этого.

Но грабить мирное население было совершенно иным делом. Веллингтон никогда не поощрял многовековой традиции отдавать захваченный город на трехдневное разграбление мародерствующим, пьяным солдатам – и потому, что это отрицательно сказывалось на дисциплине, и потому, что англичане желали показать себя спасителями, а не завоевателями. Однако Бадахос навсегда лег пятном на честь британской армии, поскольку этот укрепленный испанский пограничный город пережил не один день жестокого насилия, убийств и разбоя после штурма войсками Веллингтона в минувшем марте. Хотя Тайсон и утверждал, будто снял трофеи с тела французского полковника, Себастьян подозревал иное.

– И Эйслер дал хорошую цену за ваши «побрякушки»?

– Разумеется. А иначе зачем мне было иметь с ним дело?

– Кто свел вас с торговцем? Томас Хоуп?

Лейтенант покачал головой.

– Один друг по Испании. И я уже несколько недель не наведывался к старику, так что если вы присматриваете, на кого бы, помимо Йейтса, навесить это убийство, поищите в другом месте.

По опыту Девлина, большинство людей, говоря неправду, были склонны суетиться. Они колебались, повышали голос, их поведение едва заметно менялось. Но находились и те, кто мог твердо смотреть собеседнику в глаза, улыбаться и лгать с небрежным изяществом, проистекающим из полного отсутствия как раскаяния, так и страха перед разоблачением. Мэтт Тайсон относился именно к таким.

– Я мог бы поверить вам, – заметил Себастьян, – не председательствуй я на судившем вас трибунале.

Черты лейтенанта напряглись от вспышки гнева, но тут же тщательно разгладились. Повернув голову, Тайсон проводил взглядом элегантную красную коляску, лихо мчавшую по улице, и через некоторое время сказал:

– Когда я последний раз бывал в доме Эйслера, то кое-что видел. Возможно, вы сочтете это относящимся к делу.

– Вот как? И что же?

– В момент моего прибытия особняк на Фаунтин-лейн покидала молодая, хорошо одетая женщина. Не могу сказать, кто она: ее лицо скрывала густая вуаль, а экипаж, ожидавший на улице, был наемным. Поначалу я предположил, что дама посещала торговца по той же причине, что и я – продавала какую-нибудь безделушку, вероятно, чтобы оплатить карточный долг. Но потом я увидел Эйслера.

– И?

– У старого козла была косо застегнута ширинка. Должно быть, он поимел дамочку прямо в передней, потому что там разило похотью. Уже потом мне рассказывали, что торговец всегда укладывал своих женщин в прихожей – что шлюх, что аристократок.

– Хотите сказать, он регулярно это проделывал?

– А вы не знали? – Лицо собеседника расплылось в самодовольной улыбке, граничащей с издевкой. – Этот ваш Эйслер был мерзким развратником. Ссужал деньги молоденьким красоткам, а когда они не могли оплатить разорительные проценты, предоставлял выбор: либо отдаться ему на облезлой кушетке, либо отдать в качестве неустойки оставленные в залог ценности. То же самое он предлагал и мужчинам, просрочившим платеж, – если у тех были красивые жены.

Когда Себастьян промолчал, Тайсон громко рассмеялся:

– Не верите мне? Спросите его сибаритствующего племянника.

– Имеете в виду Перлмана? Что он может знать об этом?

– Гораздо больше, чем вы думаете. Поговаривают, якобы Перлман добивался расположения дядюшки, в том числе поставляя ему шлюх. – Лейтенант остановился, поскольку колокола городских церквей один за другим начали отбивать над промокшими  улицами время. – А теперь извините. Я ведь упоминал, что встречаюсь кое с кем в четыре часа.

Девлин не удерживал его.

При обычных обстоятельствах Себастьян подверг бы сомнению каждое слово такого скользкого типа, как Тайсон. Однако он помнил сырую, пыльную переднюю Эйслера с массивным старинным камином и пару синих атласных туфелек, выглядывавших из-под потертой кушетки.