Лорд Чарльз Джарвис составлял компанию принцу-регенту в игорном заведении неподалеку Портленд-плейс. Барон скучающим взглядом следил за колесом рулетки, когда Себастьян подошел к нему и, приклонившись ближе, заговорил:

– Насколько мне известно, сегодня вечером вы побывали на Кавендиш-сквер.

Джарвис покосился на принца.

– Имеете в виду мой визит соболезнования к безутешной молодой вдове Рассела Йейтса?

– Визит соболезнования? Вы так это называете?

– А вы бы назвали как-то иначе?

Девлин вперился в дородное, высокомерное лицо вельможи:

– Год назад я предупреждал: если вы предпримете что-либо во вред Кэт Болейн, я убью вас. Учтите, моя женитьба на вашей дочери ничего не меняет. Если выясню, что сегодняшнее нападение ваших рук дело, вы покойник.

Повернувшись, Джарвис посмотрел на зятя в упор прищуренными, жесткими серыми глазами, столь похожими на глаза его дочери.

– Надеюсь, вы в свою очередь учитываете, что брак с Геро никоим образом вас не защищает. Попытаетесь помешать тем действиям, которые я считаю необходимыми для сохранения и процветания нашего государства, и я уничтожу вас. Без колебаний и сожаления.

Их взгляды встретились, схлестнулись.

Себастьян неторопливо, сдержанно кивнул  и пошел прочь.

Вернувшись на Брук-стрит, леди Девлин обнаружила, что супруг сидит в потертом кожаном кресле возле библиотечного камина, глядя на раскаленные угли. Рядом с ним растянулся на коврике черный кот.

Когда она остановилась в дверях, Себастьян поднял голову. Стоявший рядом подсвечник отбросил резкие линии света и тени на его худощавые черты.

– Ты видела своего отца?

– Нет, а что? Вы с ним снова на ножах?

– Вроде того.

Приблизившись, Геро неловким утешающим жестом положила руку на плечо мужа.

– Слышала про Йейтса. Очень сожалею; знаю, ты симпатизировал ему.

Себастьян накрыл ее ладонь своею.

– Йейтс был интересным человеком. Мне хотелось бы узнать его получше. А теперь… он мертв.

– Кэт Болейн не пострадала при нападении?

– Нет.

– Благодарение Богу хотя бы за это. – Геро помедлила. – Надеюсь, ты не считаешь, будто мой отец имеет отношение к сегодняшнему происшествию?

– Честно? – Девлин откинул голову, встречаясь глазами с женой. – Не уверен.

Геро чувствовала звеневшие в нем гнев и решимость. И ее сердце пронзила боль и тревога женщины, которая любит двух ненавидящих друг друга мужчин – отца и мужа.

Ее голос был тихим, однако твердым.

– Он мой отец, Девлин. Я не питаю иллюзий относительно его человеческих качеств. И все же люблю его всем сердцем.

– Я знаю.

– Только это не имеет значения, да?

– Имеет. Но…

– Но недостаточное. – Подхватив с коврика черного кота, Геро долгую молчаливую минуту качала его на руках, затем подняла глаза. – Я иду спать. Ты со мной?

Внезапную тишину в комнате нарушил мягкий шорох упавшей на каминную решетку золы.

– А ты хочешь?

– Да.

Этой ночью в их любовных ласках чувствовалось острое, обжигающее отчаяние, какого не было прежде.

Никто из супругов больше не заговорил ни о событиях минувшего дня, ни о тени, которую случившееся бросило между ними. Но ощущение этой тени осталось, как и понимание, что та, кому Себастьян давным-давно отдал свое сердце, теперь стала свободной.

Суббота, 26 сентября 1812 года

Сны уносили Себастьяна в самые разные места. На дикие, продуваемые всеми ветрами склоны корнуоллских холмов с видом на скалистую бухту; в жаркие, горячечные ночи под вест-индским небом, мерцающим мириадами незнакомых звезд; в сухую, выжженную солнцем землю почерневших от дыма стен, невидящих взглядов женщин и высохших до белизны костей давно погибших мужчин.

Но сегодня ему снились степенные дамы в нарядах из тяжелого бархата и парчи и белеющих на весеннем солнце наголовных покрывалах. Себастьян бродил по гравийным дорожкам, затененным листвой каштанов, вдыхал аромат лаванды и галльских роз, вербены и мелиссы. Взобравшись по ступенькам на широкую, только что выметенную террасу, он вошел в ладный дом из песчаника, освинцованные окна которого не были затянуты ни плющом, ни паутиной, ни вековечной грязью.

Плиты под его ногами лежали ровные и тщательно вымытые, на свежепобеленных стенах висели дорогие гобелены и скрещенные клинки. Шагая по коридору, Себастьян слышал в отдалении переливчатые трели дудочки, детский смех, мужское пение, которое внезапно смолкло… И тут, вздрогнув, проснулся, резко схватился, свесив ноги с постели. Обнаженное тело обожгло ледяным воздухом бледного утра.

– Что случилось? – сонно спросила Геро, перекатившись на бок и положив ладонь мужу на плечо.

– Мне вот уже несколько дней не дает покоя особняк Эйслера.

Геро села, укутываясь покрывалом от холода. Темные волосы рассыпались по ее оголенным плечам.

– И что не так с этим особняком?

Девлин поднялся с кровати.

– В пропорциях комнат какое-то несоответствие. Не могу разобраться, какое именно. Осмотреть бы еще разок. – Он оглянулся на жену. – Не хочешь поехать со мной?

– Думаешь, Перлман позволит тебе снова обыскивать дом?

– А я не намерен его спрашивать.

Двери в ветхое тюдоровское строение на Фаунтин-лейн открыла кислолицая женщина в черном бомбазиновом платье и пожелтевшем чепчике. Она была настолько же дородной, насколько ее супруг был тощим, на добрых пятнадцать-двадцать лет моложе него, с густыми, кустистыми седыми бровями, носом картошкой и маленькими темными глазками, наполовину скрытыми под набрякшими веками.

– Доброе утро, – бодро поздоровался виконт. – Я…

– Да знаю я, кто вы… – фыркнула старуха. – Кэмпбелл сегодня с утра подался на рынок – и слава Богу. С тех пор как вы давеча здесь побывали, он только то и делает, что талдычит, как «помогал» самому лорду Девлину в его «расследовании». Пфф…

Себастьян и Геро переглянулись.

– Мы приехали еще раз осмотреть дом, – заявила виконтесса и проскользнула мимо экономки, не давая той возможности возразить. Но едва шагнув внутрь, с нескрываемым изумлением остановилась:

– Бог мой…

– Оно, конечно, здесь не так чисто и опрятно, как следовало бы, – заблеяла миссис Кэмпбелл, мгновенно меняя тон с вызывающего на заискивающий. – Только мистер Эйслер страх как трясся над своими вещами: пусть, мол, лучше совсем скроются под пылью и паутиной, лишь бы я к ним не притрагивалась.

– А к полам у него было такое же отношение? – сухо поинтересовалась Геро, устремляя взгляд на древние каменные плиты, наполовину погребенные под многолетними наслоениями сухих листьев, грязи и мусора.

– Знаете, я ведь тут одна на все про все. И уже не такая молоденькая, как…

– Спасибо, миссис Кэмпбелл, – вмешался Себастьян. – Пока это все.

Экономка засопела и удалилась в сторону кухни, ворча себе под нос.

Геро медленно повернулась вокруг своей оси, округляя глаза при виде завалов запыленной мебели и бесконечных рядов полотен великих мастеров, массивные золоченые рамы которых были испятнаны плесенью и засижены мухами.

– Причем так выглядит весь дом, – отметил Себастьян.

– И ты считаешь, что пропорции комнат нарушены? Как тебе только удалось разглядеть их в таком беспорядке?

Девлин провел ее через отделанную камнем арку в коридор.

– Во-первых, посмотри на размер помещения, которое Эйслер использовал в качестве кабинета.

Геро глянула сквозь проем двери на хаос, оставленный Самуэлем Перлманом после настойчивых поисков бухгалтерских книг его дяди.

– А теперь вернись вот сюда, – Себастьян размашисто шагнул к передней и отдернул штору, закрывавшую вторую дверь, – и посмотри, где заканчивается эта комната.

Нахмурившись, виконтесса несколько раз прошлась туда-сюда между двумя комнатами, затем задумчиво уставилась на стену передней:

– Я понимаю, о чем ты. Выглядит так, словно между ними находится еще одна небольшая каморка. Часть пространства наверняка занимает дымоход этого массивного старого камина. Но он смещен от центра, и с противоположной стороны нет топки, как можно было ожидать. – Она оглянулась на мужа: – Что ты предполагаешь?

Себастьян подошел к резной каминной полке и начал методично нажимать, тянуть и поворачивать затейливые изображения зверей и фруктовых гирлянд.

– Мой брат Ричард заметил подобное несоответствие в нашем корнуоллском поместье. В итоге выяснилось, что там была древняя «патерская нора», про которую все давно позабыли.

Геро пришла мужу на помощь, сосредоточившись на вертикальных брусках, средниках и поперечинах обшитой панелями стенки слева от очага. Но через минуту остановилась и принюхалась.

– Что такое? – посмотрел на нее Девлин.

– Разве ты не чувствуешь?

Он покачал головой.

– Плесень? Сухая гниль? Кости мертвецов? Что?

– А я-то считала, что все твои органы чувств необычайно восприимчивы.

– Только не обоняние. Как раз оно, к сожалению, довольно слабое.

– Правда? – обернулась к мужу Геро. – Мне приходит на ум множество ситуаций, когда слабый нюх имеет определенные преимущества.

– Сейчас явно не такая ситуация. Что ты учуяла?

– Запах мочи. Очень сильный – и воняет вот отсюда. – Виконтесса для пробы постучала по панели. – Тебе этот звук не кажется полым?

– Кажется. – Себастьян отступил, пристальным взглядом оценивая стыки потемневших от времени панелей. Теперь, когда он знал, где искать, контуры одной из секций виделись отчетливее. Виконт потянулся к сапогу за кинжалом.

– Нож? – удивилась наблюдавшая за ним жена. – Ты собираешься использовать свой нож? Для чего?

Девлин просунул кончик лезвия в ближайший к каминной топке стык.

– Если удастся найти защелку… – Он замолчал, почувствовав, как острие кинжала уткнулось в металл. Себастьян медленно и осторожно производил манипуляции с замком сначала в одном направлении, затем в другом. Передвинув лезвие под язычок, он нажал вверх и услышал негромкое «клац».

Панель скользнула в сторону.

– Полагаю, это жульнический прием, но все равно впечатляет, – отметила Геро.

– Спасибо.

Сунув кинжал обратно в ножны, Девлин толкнул панель, открывая пошире.

Помещение, размером примерно шесть на восемь футов, было пыльным и пустым, не считая двух окованных железом деревянных сундуков, корзины с маленькими стеклянными пузырьками, закупоренными пробкой, и сыроватого пятна, до сих пор заметного на плитах сразу за порогом древней каморки. В спертом воздухе замкнутого пространства запах мочи ощущался острее.

Геро наморщила нос:

– Думаешь, кого-то закрыли здесь так надолго, что он не смог утерпеть?

Внимание Девлина привлекла скомканная тряпица, лежавшая сбоку от проема. Подняв ее, он обнаружил, что держит дешевое изделие из пожелтевшего муслина и китового уса, с растрепанными от длительной носки завязками.

– Благие небеса, – охнула Геро. – Это же женский корсет.

Себастьян передал одежку ей.

– Такой маленький… – Виконтесса подняла глаза, встречаясь взглядом с мужем: – Думаешь, он принадлежит хозяйке синих атласных туфелек?

Девлин, развернувшись, посмотрел на длинную старомодную переднюю. Человек, запертый в «патерской норе», отлично мог бы видеть все происходившее в комнате… если имелся глазок.  

Найти отверстие, искусно проделанное в узоре панельной обшивки, заняло не больше минуты.

– Подозреваю, Эйслер запихнул сюда свою гостью – и большую часть ее одежды, когда их прервал чей-то стук в парадную дверь, – предположил Себастьян. – Девушка, вероятно, подсматривала в глазок, когда посетитель застрелил старика, и так перетрусила, что даже обмочилась. Йейтс утверждал, что ворвался в дом, как только услышал выстрел, и Перлман явился буквально следом за ним.

– А куда же подевался убийца?

– Мог тут же выскочить через черный ход. Или спрятаться за шторой, пока Йейтс и Перлман не ушли, а потом сбежать.

– А за ним и твоя синеатласная Золушка, которая уронила корсет и не посмела задержаться, даже чтобы захватить свою обувь. Вероятно, она очень испугалась.

– А кто бы не испугался?

Геро кивнула. Она сложила маленький, поношенный корсет так бережно, словно изысканную и дорогую вещь.

– Выходит, ей известно, кто убийца.

– Пускай она не знает его имени, но наверняка сумеет опознать внешность.

Жена с посерьезневшим лицом подняла глаза:

– Вопрос в том, известно ли про Золушку преступнику?

– Надеюсь, нет.