– Извините, что втянула вас в это, – сказала Геро.

Обреченные сидели бок о бок на каменном выступе, идущем вдоль стены сводчатого подвала. Девушка подтянула колени к груди, крепко обхватив их руками. Себастьян поставил фонарь рядом с ней, хотя жалкое тепло свечи служило лишь призрачной защитой от промозглого холода подземелья.

Повернув голову, виконт посмотрел на соседку. Та растеряла почти все свои шпильки, волосы рассыпались, обрамляя лицо спутанными прядями, и от этого мисс Джарвис выглядела не такой уж неприступной.

– Я сам себя втянул, – возразил Себастьян.

– Но почему? – между бровями испытующе вглядывавшейся в него собеседницы пролегла морщинка. – Зачем вам заниматься расследованием убийств? 

Запрокинув голову, Девлин уставился на старинный свод.

– Мне говорили, это одно из проявлений высокомерия – считать, что ты способен разгадать загадку, ставящую в тупик остальных.

– Но ведь вы не потому взялись за это дело?

– Нет, – подтвердил виконт, чувствуя, как губы невольно складываются в улыбку.

– Это из-за жертв, да? Вот почему вы этим занимаетесь – ради погибших?

– А разве вы сами по другой причине впутались во все эти неприятности? Не из-за женщины, умершей на ваших руках?

Какое-то время мисс Джарвис молчала. Себастьян слышал звук капающей где-то в отдалении воды, чувствовал давление толщи земли над головой.

– Мне бы хотелось так думать, – наконец произнесла Геро. – Но я пришла к унизительному выводу, что делаю это большей частью ради себя.

– Ради себя?

Девушка беспокойно поерзала, придвинувшись к собеседнику чуть-чуть ближе. Будь на ее месте любая другая, Себастьян давно бы предложил тепло своих объятий – для спасения от холода их обоих. Но с дочерью лорда Джарвиса подобное представлялось немыслимым – даже если она озябла и обречена на скорую гибель.

– Отец полагает, что я поддерживаю реформы, потому что питаю сентиментальную склонность к добрым делам, – продолжала Геро.

– Не очень-то хорошо он знает родную дочь, правда?

Собеседница удивила виконта, издав приглушенный смешок.

– Да, в этом отношении не знает. Я нимало не расположена к благотворительности. И пытаюсь добиться реформ из чувства, что так будет правильнее, из убеждения, что в обществе назрели изменения. Это скорее исходит от ума, нежели от сердца.

– Мне кажется, вы чересчур строги к себе.

– Ничуть. Судьба неимущих женщин и беспризорных детишек волновала меня примерно так же, как участь ломовых лошадей. Я сочувствовала им, как страдающим живым существам, но, разумеется, никогда не допускала, что могу оказаться на их месте. И тут… – запнувшись, Геро сглотнула, но продолжила. – Тут я повстречала Розу – Рейчел Фэйрчайлд. И поняла, что она… точь-в-точь как я. Девушка, рожденная и выросшая в достатке, обладавшая всеми преимуществами привилегированного положения, танцевавшая в «Олмаксе» и катавшаяся в Гайд-парке – и все же по неведомой причине закончившая свои дни в приюте Магдалины. Именно тогда я, кажется, впервые осознала: «когда б не милость Божья, быть бы там и мне».

Повернув голову, Себастьян взглянул на собеседницу. Фонарь мягким сиянием золотил ее горделивые черты, придавал волосам блеск, которым те не отличались при свете дня.

– Так вот почему вы решили выяснить, кем эта девушка была и почему погибла? Из-за чувства вины? Из-за того, что ваша жизнь осталась благополучной и безопасной, в то время как ее разлетелась на куски?

Дрожащая улыбка промелькнула на губах мисс Джарвис.

– Ну, сию минуту я не ощущаю себя в безопасности, – Геро поежилась, и Себастьян, подавшись вперед, неуклюже привлек ее к теплу своего тела. Он ожидал сопротивления, но девушка лишь пробормотала:

– Мне так страшно.

Девлин растер ладонями ее озябшие плечи и обнял крепче, положив подбородок на русую макушку.

– Мне тоже.

* * * * *

В какой-то момент Геро попросила:

– Расскажите о своей службе в армии.

И виконт принялся описывать места, в которых побывал, и военные эпизоды. К собственному удивлению, он откровенно рассказывал о событиях и переживаниях, о которых не говорил никому, даже Кэт. О том, что видел, и о том, что делал, и о том, как, в конце концов, понял, что ему придется либо вырваться из этого кошмара, либо потерять самого себя в мире, где все человеческие ценности могут быть принесены в жертву химере.

Когда через некоторое время Себастьян замолчал, слушательница вскинулась:

– Не останавливайтесь. Пожалуйста. Просто… говорите.

И он говорил.

* * * * *

– Если мы умрем сегодня здесь, о чем из несделанного вы пожалеете? – спросила Геро.

Виконт теснее обнял ее, прижимая спиной к своей обнаженной груди. Сидя так, он не  мог видеть лица девушки, а она не могла видеть его. Поразмыслив, Девлин признался:

– Пожалуй, сожалею, что подвел своего отца. Больше всего на свете граф хотел, чтобы я женился и произвел на свет наследника. Я этого не сделал, – помедлив, он вернул вопрос: – А вы? Чего жаль вам?

Геро откинула голову ему на плечо.

– Очень многого. Я с детства мечтала путешествовать: проплыть по Нилу, исследовать африканские джунгли, пересечь пустыни Месопотамии по пути в Гиндукуш.

Себастьян поймал себя на том, что улыбается.

– Представляю, как вы странствуете. А еще?

Собеседница на мгновение умолкла. Он чувствовал, как под рукой от глубокого вдоха поднялась и опустилась ее грудь.

– Жалею, что не испытаю, каково это – иметь собственного ребенка. Странно осознавать это, учитывая, что я никогда не собиралась выходить замуж.

– Нет? Почему же?

– Женщина, нынче вступающая в Англии в брак, обрекает себя на положение, мало чем отличающееся от статуса раба в Америке.

– Вот оно что. Вы – последовательница Мэри Уолстонкрафт.

– Вам известны ее труды? – повернувшись, недоуменно глянула Геро.

– Вас это удивляет?

– Да.

– А ведь она вышла замуж, – заметил виконт.

– Знаю. Хотя никогда не могла понять, почему.

– Ясное дело, – ухмыльнулся в русые волосы Себастьян.

Воцарилась тишина, наполненная отголосками всего, что было и не было высказано. И тут большой колокол, а за ним и его эхо, начали отбивать время: пять часов.

– О, Господи… – высвободившись, Геро соскочила с выступа и метнулась через сумрачный подвал к груде камней, отделявшей узников от реки. Там она замерла спиной к Себастьяну, откинув с лица рассыпавшиеся волосы и сдавливая затылок переплетенными пальцами. Когда колокола Святого Климента принялись вызванивать «Девушку из Гоури», Геро накрыла ладонями уши, словно пытаясь оградить себя от звуков.

– Не хочу умирать. Не сейчас. Не здесь. Не так.

Подойдя, Себастьян привлек ее обратно в свои утешающие объятья. Геро повернулась, приподнимая лицо. Поцелуй был невинно-девическим, вызванным больше ужасом и отчаянием, нежели плотским желанием. И Себастьян сжимал девушку так же неистово, как и она его, потому что понимал и разделял ее страх.

Он слышал ее прерывистое дыхание, чувствовал, как выгибается дугой стройное тело, в то время как эхо колоколов церкви Святого Климента таяло в могильной тиши. И неожиданно удивился, словно пробудившись от глубокого, одурманенного сна. И подумал: «Вот она – жизнь. Вот она – женщина». Нежная кожа, сердце, бьющееся у него на груди, рука, тянущая его аонь к потаенным нетронутым местечкам. Никаких запретов. Суд общества ничего не значит перед лицом неотвратимой смерти.

Подхватив Геро на руки, Себастьян понес ее обратно, туда, где фонарь отбрасывал пятно теплого света. Опуская девушку на камни, он почувствовал на себе пристальный взгляд.

– Скажи, что это то, чего ты хочешь, – попросил он.

Ответом были обнявшие его за шею руки и обвившиеся вокруг его бедер ноги.

Когда он проник в податливое тело, ее глаза были широко открыты. Она только раз вскрикнула, а затем часто и неглубоко задышала. Себастьян ощутил на губах соленый вкус слез.

– Я могу остановиться, – замер он.

– Не останавливайся, – шепнула Геро и смежила веки.

Она отчаянно прижимала любовника к себе, словно пыталась в этом последнем акте своеволия силой удержать собственную жизнь. Себастьян прежде полагал, что внутри него мертвая пустота. Временами он действительно желал смерти. По иронии судьбы он ощутил переполняющую тело жизнь именно сейчас, когда вот-вот должен ее лишиться.

– Обними меня, – шептала Геро, теплым дыханием щекоча ухо, впиваясь пальцами в плечи.

Себастьян откуда-то знал, что эта женщина окажется именно такой на вкус, на ощупь. И когда его обмякшее тело навалилось на нее во вспыхивающей темноте, Геро сказала:

– Французы называют это le petit mort. Маленькая смерть. Мне всегда было интересно, почему.

И он ответил:

– Что может сблизить больше, чем совместная смерть?

* * * * *

После Себастьян отвел повлажневшие пряди с ее высокого лба. Пальцы подрагивали, дыхание по-прежнему было бурным и учащенным. И вдруг он замер, привлеченный каким-то отдаленным звуком.

Геро уловила его напряжение.

– Что это? – спросила, вернее, начала спрашивать она. Потому что теперь звук нельзя было не узнать. Это был нарастающий шум стремительно прибывающей воды.