Вместо того чтобы вернуться на Брук-стрит, Девлин вначале отправился на поиски мистера Бевина Чайлда.

В маленьком тупичке, известном как Уайн-Офис-корт, рядом с Флит-стрит, располагалось почтенное заведение, которое пользовалось популярностью у мужей науки и адвокатов из близлежащего Темпла. Приглушенный разговор с дородным официантом направил виконта вверх по узеньким ступенькам в прокуренный зал с обшитым досками низким потолком, где за столиком под массивными деревянными окнами антиквар в гордом одиночестве вкушал бифштекс по-ротэрхемски.

Он как раз подносил кусочек к открытому рту, когда поднял глаза, заметил приближавшегося Себастьяна и со звоном выронил вилку.

– Добрый вечер, – поздоровался виконт, опускаясь на диванчик с высокой спинкой напротив Чайлда. – Я удивился, услышав от слуги, что вас можно найти здесь. Насколько я помню, обычно вы по пятницам находитесь в Гоф-Холле. 

Антиквар захлопнул рот.

– На этой неделе мой распорядок… нарушился.

– Как огорчительно для вас.

– Да, вы себе и не представляете. – Чайлд медленно поднял вилку, сжевал кусочек бифштекса и тяжело сглотнул. – Я… – Подавившись, он откашлялся и начал снова: – Я надеялся, мои вчерашние объяснения в музее удовлетворили вашу супругу. 

Себастьян сохранял бесстрастное лицо, хотя, если честно, не имел ни малейшего понятия, о чем говорит собеседник.

– Уверены, что ничего не пропустили?

– Нет-нет, ничего.

Виконт подал сигнал официанту принести кружку горького пива.

– Расскажите мне еще раз, каким образом мисс Теннисон выяснила, что крест поддельный.

Чайлд опасливо зыркнул по сторонам и подался вперед, понижая голос.

– Вообще-то, по чистейшей случайности. Мы условились, что Габриель подъедет в Гоф-Холл в пятницу, чтобы взглянуть на артефакт. Я ожидал ее приезда в начале дня, но время шло, а она все не показывалась, и я уже перестал ее высматривать. И тут явился ремесленник, изготовивший крест. – Пухлое лицо ученого вспыхнуло от негодования. – Этот прохвост набрался наглости прийти незваным, чтобы снова предложить свои услуги. Я как раз в  конюшне высказывал ему все, что думал о его предложении, когда повернулся и увидел на пороге мисс Теннисон. Она... Боюсь, она услышала достаточно, чтобы уловить суть происходящего.

– Откуда ей стало известно о причастности Джарвиса?

Антиквар нервно облизнул губы.

– От меня. Видите ли, Габриель угрожала разоблачением. Вот я и предостерег, что она даже не представляет, против кого и чего собирается выступить.

– И это сообщение не испугало ее?

– К несчастью, нет. Скорее наоборот, только сильнее распалило.

Себастьян обвел взглядом блестящее от испарины лицо толстяка.

– Кто, по-вашему, убил мисс Теннисон?

Чайлд прыснул.

– Вы находите мой вопрос забавным?

Антиквар отрезал следующий кусочек бифштекса.

– В сложившихся обстоятельствах – да.

– Он без подвоха.

Оставив еду, собеседник наклонился вперед:

– Честно?

– Честно.

Ученый муж снова стрельнул глазами по сторонам.

– Джарвис. Я считаю, лорд Джарвис убил ее – вернее, приказал убить.

– Любопытно. Видите ли, барон полагает, будто это сделали вы.

– Вы серьезно? – вытаращился Чайлд. – Я никогда бы не смог поднять руку на Габриель. Я любил ее! Любил с того самого момента, как впервые увидел. Господи Боже, ведь я хотел жениться на ней, несмотря на то, что отлично знал о припадках.

– О чем? – изумленно посмотрел на него виконт.

Антиквар прижал к губам салфетку.

– Понятное дело, Теннисоны предпочитают об этом не распространяться. И хотя, признаться, я никогда не замечал каких-либо признаков за Хильдеярдом или Габриель, нет сомнений, что в их роду это частое явление. Знаете, еще их прадед болел и, насколько мне известно, отец мальчиков – который викарием в Линкольншире – тоже ужасно страдает от приступов.

Себастьян уставился через стол на собеседника:

– О чем, разрази вас гром, идет речь? Какие приступы?

Чайлд недоуменно заморгал:

– Что значит «какие»? Падучей болезни, конечно же. Вот почему мисс Теннисон решительно отказывалась выходить замуж. Хотя у нее самой проявлений не наблюдалось, она опасалась, не передастся ли недуг будущим детям. Габриель называла его «фамильным проклятьем». Д’Эйнкорт, скажу я вам, из-за этого просто бесился. 

– Д’Эйнкорт? Но почему?

– Наш досточтимый парламентарий может отрицать до посинения, но он, бесспорно, и сам страдает от припадков – хотя не в такой степени, как его старший брат. Когда мы учились в Кембридже, д’Эйнкорт чуть не убил намекнувшего на это сокурсника. – Запнувшись, Чайлд повторил собственные слова, словно только что понял их скрытый смысл. – Да, чуть не убил.