Виконт нашел жену в библиотеке, за столом перед открытой одной из записных книжек Габриель Теннисон.

Поза Геро выглядела непринужденной, но Девлин буквально видел звеневшее в каждой линии ее тела напряжение. Когда он остановился в дверях, жена подняла глаза, и на ее щеках выступил легкий румянец. Себастьян ощутил снова возникшую между ними настороженность, скованность, которой недавно не было, но не знал, какие слова сказать, чтобы ослабить неловкость.

Геро произнесла их за него.

– Не очень-то хорошо мы справились с ситуацией, да? Или вернее, я не справилась?

Приблизившись, он подтянул стул и сел напротив. Злость, переполнявшая его сердце на берегу Темзы, вытекла, оставив неожиданную опустошенность и гнетущую тяжесть, в которой Себастьян узнал печаль.

Он провел взглядом по сдержанно-спокойным чертам.

– Я бы остановился на «мы».

– Мне жаль, что все так сложилось, – натянуто сказала Геро, – но в своем решении я не раскаиваюсь.

– Полагаю, это правильное решение. Я восхищаюсь твоей преданностью отцу, хотя и не вполне согласен с ней.

Девлин с удивлением уловил, как по лицу жены пробежала слабая дрожь, но Геро по-прежнему жестко держала себя в руках. Лишь однажды Себастьян видел, как ее самообладание дало трещину: в подземелье старого Сомерсет-хауса, когда они вместе смотрели в лицо смерти – и зачали ребенка, который теперь рос в ее лоне.

– Я разговаривал с Джарвисом. Он посоветовал спросить у тебя, откуда ты узнала про его столкновение с Габриель Теннисон. Это она тебе рассказала?

– Не совсем. В пятницу вечером я гостила у матери, и тут с нижнего этажа донеслись сердитые голоса. Слов нельзя было разобрать, – сдержанные черты осветились слабым подобием улыбки, – не всех же Создатель наградил твоим слухом. Но мне показалось, будто я узнаю голос своей подруги. Поэтому я спустилась вниз, но только дошла до холла, как Габриель вылетела из библиотеки со словами: «Я предупредила Чайлда: если он продолжит эту затею, я разоблачу его – и вас заодно». Потом повернулась и заметила меня. Она просто… посмотрела на меня через холл и выбежала на улицу. – Геро на миг умолкла, и ее лицо сжалось от горя. – Больше я никогда ее не видела.

– Ты спрашивала у отца, что произошло?

– Спрашивала. Он ответил, что Габриель чересчур эмоциональная и явно неуравновешенная особа. Что у нее в тот день случилась какая-то ссора с Чайлдом, однако мне нет никакой нужды из-за этого беспокоиться.

– Твой родитель не очень-то хорошо знает тебя, правда?

Геро встретила взгляд Себастьяна с верувшейся в глаза улыбкой.

– Не настолько хорошо, как ему нравится думать. – Жена закрыла тетрадь, которую читала, и отложила ее в сторону. Теперь Девлин увидел, что это был перевод «Леди Шалот». – На следующий день я отправилась на террасу Адельфи, намереваясь поговорить с Габриель. К сожалению, она еще не приехала с раскопок.

– В котором часу это было?

– Точно не скажу, где-то после обеда. Я оставила Габриель записку, а тем же вечером получила вот что, – Геро вытащила из-под обложки тетради сложенный листок и протянула его мужу.

Развернув записку, Себастьян прочел:

« Геро, поверь, я меньше всего склонна упрекать кого-либо за поступки членов его семьи. Пожалуйста, непременно приезжай на раскопки на Кэмлит-Моут в понедельник, как мы договаривались. Тогда все и обсудим.

Твоя подруга, Габриель»

Задумчиво повертев в руках листочек, Девлин поднял глаза:

– Мисс Теннисон когда-нибудь рассказывала тебе, почему решила никогда не выходить замуж?

Его вопрос, похоже, застал Геро врасплох. Какой-то миг она выглядела озадаченной, затем покачала головой.

– Мы никогда этого не обсуждали. Я полагала, она считает, будто брак несовместим с жизнью, посвященной науке.

– А Бевин Чайлд утверждает, якобы в роду Теннисонов есть эпилепсия, и Габриель боялась, как бы недуг не передался ее детям.

Губы Геро приоткрылись, ноздри дрогнули от резкого вдоха.

– Эпилепсия? Это падучая болезнь, да? По-твоему, Чайлд знает, о чем говорит?

– Не уверен. Я поехал к Теннисонам, чтобы расспросить Хильдеярда, но он по-прежнему где-то разыскивает племянников. Нельзя отрицать, некоторые моменты теперь становятся понятнее: все эти странные фразы насчет здоровья преподобного Теннисона, превращение д’Эйнкорта в отцовского наследника, даже кое-что из сказанного о мальчиках.

– Думаешь, дети тоже могли страдать этой болезнью?

– Не знаю. Ты не замечала никаких признаков?

– Нет, но, если честно, мне почти ничего не известно ни о падучей, ни о ее признаках. А тебе?

– И мне тоже. – Себастьян поднялся со стула. – Зато я знаю, кому наверняка известно.

– Падучая болезнь?

Пол Гибсон перевел глаза с Себастьяна на Геро и обратно. Они втроем сидели в обшарпанных креслах в захламленной, приземистой гостиной доктора. Перед ними на коврике у камина дремал рыже-черный пес.

– Это же более распространенное название эпилепсии? – поинтересовался Девлин.

– Да, но… – Гибсон длинно выдохнул. – Не уверен, что многое вам сообщу. Я ведь хирург, а не врач общей практики.

– Вряд ли ты знаешь об этом меньше, чем мы.

– Ладно... – ирландец поскреб темное от щетины лицо. – Насколько я понимаю, пока точно неизвестно, чем вызывается данное заболевание, хотя теорий, конечно же, существует множество – одна нелепее другой. Но, похоже, наследственная составляющая и впрямь присутствует, по крайней мере в большинстве случаев. Подозреваю, что в действительности под этим названием кроется несколько различных нервных расстройств, которые возникают по разнородным причинам. Одни поражают главным образом маленьких детей, другие не проявляются лет до десяти-двенадцати.

– Именно в этом возрасте был старший сын «Старика с пустошей», когда отец лишил его наследства и завещал все д’Эйнкорту, – заметил Себастьян.

– И не существует никакого лечения? – посмотрела на доктора Геро.

– Боюсь, нет. Обычно таким несчастным предписывают подольше гулять. И еще воду.

– Воду?

– Да. Пить побольше воды, принимать длительные ванны, заниматься плаванием – говорят, помогает. Больные также… – Гибсон покосился на даму и захлопнул рот.

– Что? – поинтересовалась она.

Ирландец нервно заерзал и бросил умоляющий взгляд на Себастьяна.

– Ты не выйдешь на минутку со мной на кухню?

– Можешь говорить здесь. Все равно, когда приду обратно, то сразу же ей перескажу.

Хирург снова поерзал и прочистил горло:

– Ну ладно… Есть признаки… То есть, многие считают, будто судороги могут провоцироваться определенными видами деятельности.

– Какими?

Гибсон вспыхнул малиновым румянцем.

– Как я догадываюсь, – обронила Геро, – вы имеете в виду деятельность плотского характера?

Доктор, щеки которого покраснели уже до пунцового оттенка, кивнул.

– Думаю, такое мнение в немалой степени повинно в том, что болезнь считается постыдной, – предположил Себастьян.

– Да, это так. Установлено, что курение и злоупотребление спиртным тоже вызывают приступы. Любопытно, что обычно, говоря об эпилепсии, мы имеем в виду судорожные конвульсии. Однако она может проявляться и в мягкой форме. Бывает, больные просто на несколько минут становятся невосприимчивыми к окружающему. Они вроде бы в сознании, но кажутся отсутствующими. Затем приходят в чувство, но совершенно не помнят этого промежутка времени.

Девлин увидел, как Геро подалась вперед.

– Что? – спросил он, не сводя с нее глаз.

– С Габриель такое случалось. Не часто, но я дважды наблюдала подобное. Это было, словно она просто… уходила в себя на минуту. А потом вдруг снова становилась прежней.

Доктор кивнул.

– Иногда недуг не прогрессирует дальше. Но случается, что испытанное потрясение, волнение, испуг или иное переживание, которого мы даже толком не осознаем, может стать причиной острого приступа.

Геро покосилась на мужа:

– Но я все равно не понимаю, почему ты считаешь падучую болезнь ключом к убийству.

– У меня из головы не выходит рассказ Чайлда о том, как Чарльз д’Эйнкорт чуть не убил одного из соучеников в Кембридже за намеки в свою сторону. Большинство людей воспринимают эпилепсию как нечто позорное, как семейную тайну, которую, наравне с сумасшествием, следует скрывать любой ценой.

– А такого амбициозного и ни перед чем не останавливающегося типа как д’Эйнкорт еще поискать, – отметила жена. – Так что ты предполагаешь? Что у юного Джорджа начали проявляться признаки болезни? А когда Габриель отказалась отправить племянника обратно в Линкольншир, наш парламентский деятель убил ее и обоих мальчиков?

Шьен поднял голову и заскулил.

– Я думал не об д’Эйнкорте, – ответил Девлин, приседая на корточки рядом с собакой. – Никаких сомнений, он высокомерный, беспринципный лжец, но он еще и трус. Вряд ли парламентарий потащил бы труп своей кузины за десять миль от Лондона на какой-то заброшенный ров, о котором, скорее всего, не слышал и которого наверняка никогда не видел. И если бы кто-то наподобие Рори Форстера пытался шантажировать д’Эйнкорта, тот бы заплатил – не стал бы встречаться с вымогателем в темном лесу и стрелять в него в упор.

Геро круглыми глазами посмотрела на треплющего псу уши Себастьяна.

– Боже милосердный. Ты ведь не думаешь, что Хильдеярд… из-за Габриель? Но это невозможно, – покачала она головой. – Он же был в Кенте.

– Был. Но его имение находится всего в четырех часах быстрой езды от Лондона. Он мог скрытно уехать из Кента рано утром в воскресенье, прискакать в Лондон, убить сестру, отвезти ее тело на Кэмлит-Моут и поздним вечером вернуться в Кент. Нам известно, что адвокат находился в поместье, когда в понедельник туда прибыл гонец из Боу-стрит с сообщением о смерти Габриель, но я очень сомневаюсь, что полицейский поинтересовался передвижениями мистера Теннисона в день накануне.

За узким окном мелькнула молния, осветив лицо Геро мимолетной белой вспышкой.

– Но почему? По какой причине он совершил бы такое?

– Думаю, у твоей подруги случился припадок – гораздо сильнее тех, которые наблюдались у нее раньше. Возможно, он был спровоцирован душевным волнением от известия, что любимый ею человек собирается бежать во Францию, а может, их близостью, или даже страхом и возмущением, пережитыми, когда она узнала правду о подлоге Чайлда. Скорее всего, Габриель написала о приступе брату и заявила, что ему следует уведомить свою невесту о том, что в их роду есть эпилепсия. Вот тогда он и поспешил в Лондон.

Вдалеке пророкотал гром.

– Чтобы убить сестру? Не верю.

– Вряд ли Теннисон приехал с намерением убить. Мне представляется, он собирался поспорить с Габриель, но вспылил и в порыве ярости ударил ее ножом.

– А потом расправился с детьми? Нет, – покачала головой Геро, – он не настолько… дурной человек.

– Весьма сомнительно, чтобы Хильдеярд Теннисон считал себя дурным человеком. Подозреваю, на самом деле он винит сестру в том, что та довела его до смертоубийства. По моему опыту, люди убивают, когда ими завладевают чувства – будь то страх, жадность или гнев. Некоторые впоследствии так мучаются раскаянием, что сводят счеты с собственной жизнью. Но большинство достаточно эгоистичны, чтобы объяснять свой поступок как вынужденный или даже оправданный.

– Загвоздка в том, – вмешался Гибсон, – что у тебя нет никаких доказательств. Даже если выяснится, что Теннисон действительно уезжал из поместья в воскресенье, это лишь подтвердит, что у адвоката была возможность совершить убийство, но не факт его совершения. Д’Эйнкорт тоже располагал такой возможностью. И Чайлд. И Арсено.

– А мне непонятно вот что, – заметила Геро, – если ты прав – хотя я с этим не соглашаюсь, – с какой стати Хильдеярду прятать тела детей где-то в другом месте? У д’Эйнкорта на то была бы веская причина – отвлечь расследование от смерти мальчиков на Габриель. Но не у Хильдеярда. Он же каждый день мчался в Энфилд на поиски племянников.

– Разве? – Себастьян положил руку на бедро. – Нам известно, что во вторник Теннисон поехал на островок и с большим размахом устроил поиски. Но можно ли с уверенностью утверждать, что с тех пор он действительно все дни с утра до вечера провел там?

Поразмыслив, Геро покачала головой:

– Нет.

– Как знать, может, адвокат большую часть этого времени прочесывал Лондон в надежде найти детей – и заставить их замолчать.

– Но если мальчики живы, где же они?

Шьен подтолкнул застывшую ладонь Себастьяна, и тот снова принялся поглаживать лохматую рыже-черную шерсть, думая о том, как девятилетний Джордж говорил Арсено, что пса следовало назвать «Ромом». Не «Цыганом», а «Ромом». Перед глазами виконта внезапно предстал сине-белый nazar, висевший на шее старой гадалки, и точно такой же амулет на столе в детской рядом с треснувшей глиняной трубкой и глянцевым каштаном.

– Что? – спросила наблюдавшая за мужем Геро.

Себастьян выпрямился.

– Кажется, я догадываюсь.

– Хочешь сказать, догадываешься, где они похоронены?

– Нет. Думаю, дети не погибли. Мне кажется, что они ушли к цыганам-хейя-хейя-хо.