Себастьян бы не удивился, откажись леди Жизель его принять. Но не стоило ее недооценивать. Известив через лакея, что освободится через несколько минут, она радушно встретила нежданного гостя; правда, не в гостиной, а в маленьком, заставленном книгами кабинете на первом этаже, вероятно, предназначенном для дворецкого или управляющего.

На леди Жизель было серо-голубое шерстяное платье, отделанное черной лентой. Светлые локоны окаймляли нежное лицо; черная бархотка охватывала длинную, тонкую шею. Из украшений – лишь золотые часики, приколотые к лифу, да простые жемчужные сережки.

– Лорд Девлин, – произнесла она, протягивая ему руку, теплая улыбка словно намекала на их общий секрет. – Простите, что принимаю вас в этой каморке, но в гостиной сейчас Мария-Тереза. Боюсь, одного упоминания вашего имени достаточно, чтобы вызвать у нее припадок.

– Спасибо, что согласились встретиться со мной, тем более в таких обстоятельствах.

– Пожалуйста, присаживайтесь. Обнаружили что-то интересное?

Он уселся, куда она указала – в красное кожаное кресло с облезлыми деревянными подлокотниками.

– Кое-что обнаружил. И хотел бы уточнить: где вы и Мария-Тереза провели четверг на прошлой неделе? Помнится, вы посвятили этот день молитвам за ее отца, короля. Но вы молились здесь, в Лондоне, или в Хартвелл-Хаусе?

Смутная тень промелькнула по лицу леди Жизель. И исчезла неуловимо быстро. Что это было? Опаска? Расчет? Или просто скорбное воспоминание?

– Здесь, – вздохнула она. – Мы тогда на несколько дней приехали в Лондон, чтобы Мария-Тереза смогла получить консультацию у доктора Пельтана. А в пятницу утром отправились обратно в Хартвелл-Хаус.

– Должен признаться, теперь для меня не секрет та причина, по которой Мария-Тереза вдруг возымела желание обратиться к Дамиону Пельтану. Эта причина не имеет никакого касательства к его врачебной репутации, а обусловлена тем, что отец впервые привел Дамиона домой приблизительно в то же время, когда маленький дофин умер в Тампле. Полагаю, до принцессы дошли слухи, объявлявшие Пельтана пропавшим дофином, и ей захотелось с ним увидеться, чтобы самой рассудить, является ли он ее братом.

Последовала долгая пауза, но лицо леди Жизель не выдало ни малейшего намека на испуг или тревогу. Наконец она слегка улыбнулась и сказала:

– Конечно, вы правы. Мария-Тереза никогда не переставала надеяться, что однажды ее брат найдется живым. Вы не представляете, со сколькими самозванцами ей довелось собеседовать на протяжении многих лет, и каждый раз ажиотажное предвосхищение сменялось разочарованием, когда она убеждалась, что снова повелась на обман.

– Но Дамион Пельтан никогда не утверждал, будто является пропавшим дофином.

– Не утверждал. Именно поэтому ей особенно хотелось его повидать.

– И к какому выводу она пришла?

– По правде, она обнаружила в нем столь сильное сходство со своей покойной матерью, что была ошеломлена. Первоначально Мария-Тереза намеревалась для проверки задать ему несколько вопросов о прошлом, но душевное волнение буквально лишило ее речи. Мне пришлось ее увести.

– Так вы поэтому снова встретились с Пельтаном в четверг вечером?

Себастьян ожидал, что леди Жизель попытается отпереться, но для этого она была слишком умна. Наверное, с самого начала догадывалась, к чему ведут его вопросы.

Склонив голову набок, она пристально вгляделась в его лицо.

– С чего вы это взяли?

– Вас кое-кто узнал.

– А-а.

Не дождавшись продолжения, Себастьян спросил:

– Вы мне говорили, что весь тот день молились вместе с Марией-Терезой. Почему было не сказать правду?

– Тогда мне казалось, что так будет лучше. Теперь ясно, что я ошибалась. Пожалуйста, извините.

– Насколько понимаю, вы оставили принцессу одну в годовщину смерти ее отца впервые за восемнадцать лет, верно?

Она покачала головой.

– Нет. Боюсь, в такие дни скорбь Марии-Терезы до того возрастает, что становится для нее чрезмерной, непереносимой. Тогда она уже не может успокоиться и доводит себя до болезни. И единственным спасением для нее остается сон.

Другими словами, леди Жизель пресекала истерики принцессы лауданумом.

Теперь она сидела прямо, сплетя пальцы на коленях, как олицетворение спокойствия и удовлетворения от выполненного долга – Святой Людовик, а не женщина. Леди Жизель добавила:

– Мария-Тереза поручила мне встретиться с Пельтаном и расспросить его, раз уж она сама оказалась не в состоянии. Я лишь повиновалась.

– Что вам удалось выспросить?

– Почти ничего. Он сильно рассердился, когда понял цель моего визита, и наотрез отказался затрагивать тему прошлого. Поэтому мы ушли.

– Мы?

В ее голос вкралась нотка раздражения.

– Вы же не думаете, что я наведалась к мужчине в одиночку? Мой кузен по материнской линии, шевалье д’Армиц, любезно согласился меня сопроводить. – Голова снова изящно склонилась к плечу, и гладкий лоб недоуменно наморщился. – Почему вы задаете мне эти вопросы?

– Потому что вы и ваш кузен были одними из последних, кто видел Дамиона Пельтана живым. Что он делал, когда вы уходили?

Леди Жизель пожала плечами.

– Стоял на тротуаре возле гостиницы и смотрел в ночное небо. Я же сказала, наш разговор вывел его из себя. Возможно, он пытался успокоиться, прежде чем вернуться вовнутрь.

– Вы еще кого-нибудь видели, пока там были?

– Перекинулись парой слов со слугой при кофейне, если вам это интересно. Но больше никого не припомню.

– А ваш кузен, шевалье д’Армиц? Возможно, он кого-то заметил. Нельзя ли мне с ним поговорить?

– Сожалею, но сейчас его нет в Лондоне.

– Досадно, – нахмурился Себастьян.

– Да. Это все?

– Расскажите мне о вашем кузене.

Она тихонько вздохнула.

– Что вас интересует?

– Он долго прожил в Англии?

– Большую часть своей жизни.

– Он молод?

– Да, ему всего двадцать. – Она взглянула на часики, украшавшие ее платье. Себастьян злоупотребил гостеприимством, и леди Жизель не постеснялась дать ему это понять. Она поднялась на ноги. – Боюсь, теперь вам придется меня извинить, милорд. Мы собираемся завтра с утра отправиться в Хартвелл-Хаус, а Мария-Тереза изъявила желание предпринять еще одну вылазку на Бонд-стрит.

Себастьян тоже встал, держа в руке шляпу.

– Тогда поспешите, – сказал он. – Кажется, дождь собирается.

– Надеюсь, до полуночи прояснится, – грустно улыбнулась леди Жизель. – Этим вечером в часовне состоится закрытая служба, на которой я непременно должна присутствовать.

Он вглядывался в ее мягкое лицо с тонкими чертами. Прелестная женщина, все еще достаточно молодая, чтобы родить ребенка, и с достаточным приданым, чтобы привлечь женихов, если пожелает. Вместо этого она посвятила свою жизнь поддержке ущербной принцессы, которую даже доброжелательные люди считали заносчивой и раздражительной, а менее снисходительные – полусумасшедшей.

Трудно было удержаться от вопроса:

– Почему вы все это время оставались с Марией-Терезой?

– Потому что я ей нужна, – просто сказала леди Жизель. – Когда восемнадцать лет назад ее освободили из тюрьмы, я пообещала, что останусь при ней, пока Бурбоны не вернутся на предназначенное им место, на престол Франции. И держу слово.

– А если реставрация Бурбонов никогда не состоится?

Она взглянула на него с непреклонной убежденностью Жанны д’Арк или инквизиторов, сжигавших ведьм на костре.

– Состоится. Такова воля Господня.

– Божественное право королей и все такое прочее?

Хрупкая челюсть напряглась.

– Можете насмехаться, если хотите. Но с истиной не поспоришь: Господь сделал Бурбонов земными сюзеренами, точно так же как Папу Римского – сюзереном духовным. Именно поэтому ни один монарх не может быть подчинен мирским установлениям: монаршее право на власть проистекает от Бога, а не от подданных. И любая их попытка сместить своего законного короля или каким-то образом ограничить его власть является прямым оскорблением Господу, а следовательно, надолго не затянется.

– Соединенные Штаты Америки выглядят довольно долговечными.

– А французская Революция сколько продлилась? Около десяти лет. Сомневаюсь, чтобы Наполеон продержался намного дольше.

– Наполеон совершает ту же ошибку, что и Бурбоны: пытается противостоять течению истории. Время монархий проходит. Даже если армии России и Британии разобьют Наполеона и реставрируют Бурбонов, те на троне долго не усидят.

Леди Жизель чопорно поджала губы.

– Никогда бы не заподозрила вас в подобном радикализме, милорд. – Растянутое до «мой лорд», слово «милорд» неожиданно прозвучало как издевка. – Во что же вы верите? В так называемые «права человека»?

– Вообще-то, я мало во что верю.

Себастьян намеренно пытался ее спровоцировать и преуспел сверх всяких ожиданий. Но вдруг леди Жизель, похоже, осознала, до какой степени себя выдала. Она моргнула, и стальная несгибаемая убежденность, вдохновлявшая таких деятелей, как Коттон Мэзер, Оливер Кромвель и Максимилиан Робеспьер, скрылась под обычным для нее выражением спокойной доброжелательности.

Она примирительно сказала:

– Полагаю, вы верите в большее, чем готовы признать, милорд.

– Возможно, и так.

Сопроводив Себастьяна в вестибюль, леди Жизель легким кивком отправила дворецкого открыть входную дверь.

– Скажите, милорд, – спохватилась она. – Вы уже близки к тому, чтобы выяснить, кто стоит за всеми этими ужасными убийствами?

– Пожалуй что близок.

– В самом деле? Тогда, надеюсь, скоро нам будет спокойней спаться в наших кроватях.

– А вы чего-то боитесь? – спросил Себастьян, глядя ей в глаза.

– Страх был нашим постоянным спутником в течение многих лет.

– Не думаю, чтобы вам имело смысл беспокоиться об этих убийствах.

– Но вы нам сообщите, если что-то узнаете?

– Обязательно.

Сверху раздался женский голос. – Жизель? Où es-tu?

– Извините меня, милорд. – Леди Жизель присела в неглубоком реверансе. – И позвольте вас поблагодарить.

Он смотрел, как она уходит, полностью восстановившая броню самообладания. Невозможно было поверить, чтобы эта женщина теряла сон из страха перед жестоким убийцей, бродившим по улицам Лондона. Но Себастьян допускал, что она действительно тревожится.

По совсем другой причине.