Она сидела в старом обшарпанном кресле у камина, запрокинув голову. Отблески пламени играли на изящной линии ее длинной, красивой шеи и придавали рыжину темным волосам. Бархатное вишневое манто небрежно свисало со стола. На ней все еще был костюм Розалинды.

– Полагаю, замок вы вскрыли. – Себастьян закрыл за собой дверь и прислонился к косяку.

– Это оказалось совсем не сложно, – сказала Кэт Болейн, и по ее губам скользнула улыбка.

Он подошел к ней.

– Зачем вы пришли?

– Вы оставили в театре свою одежду. Я принесла. Он не стал расспрашивать, как она нашла его здесь, в «Розе и короне». У нее свои способы, у него – свои. Он осознавал и принимал исходящую от нее опасность с момента их первой встречи.

– Вы ранены, – заметила она, когда он встал перед ней так близко, что почти касался ногой ее колен.

– Пришлось прыгать в окно.

– Значит, Лео застукал вас.

– А почему вы решили, что я виделся с Пьерпонтом?

– В Мэйфейре нынче вечером мало маскарадов. – Она шевельнулась в кресле, вскользь задев его бедро. – Зачем вы пошли туда?

– По словам Хью Гордона, Пьерпонт – руководитель французской шпионской группы.

Она несколько мгновений сидела неподвижно, затем спросила:

– И вы ему верите?

Себастьян пожал плечами.

– Конечно, у Гордона нет доказательств. Но я нашел шифр в библиотеке Пьерпонта. – То, что ему рассказал Гендон, Себастьян решил придержать при себе.

– А при чем тут Рэйчел?

Себастьян отвернулся, чтобы снять плащ и повесить его на крюк у кровати.

– Я думаю, она могла снабжать Пьерпонта информацией. Похоже, ваша подруга предпочитала весьма любопытных поклонников. Людей, чье положение подразумевает, что они много знают и легко могут обронить кое-какую информацию, например о передвижении войск, о союзах и мнениях людей, близких к королю.

– Говорят, что тело Рэйчел украли с кладбища? – спросила она. – Это ваших рук дело?

– Да.

Любая другая женщина на ее месте сочла бы уместным изобразить ужас. Но не Кэт. Она смотрела, как он снимает дублет и рубашку, затем плещет холодную воду из тазика на покрытые коркой крови лицо и шею.

– И что вы собирались узнать?

Полотенце было грубым и жестким, потому он осторожно промокнул кожу вокруг порезов.

– Не знаю. Но я уже выяснил один интересный факт – тот, кто убил Рэйчел, сначала перерезал ей горло. А потом уже удовлетворил свою похоть.

– Грязный извращенец.

Себастьян отбросил в сторону полотенце.

– Каким же надо быть человеком, чтобы изнасиловать мертвую женщину?

– Я бы сказала, что надо очень сильно ненавидеть женщин.

Себастьян посмотрел на пятна крови, оставшиеся па старом полотенце. Под таким углом он это дело не рассматривал. Он не думал, что изнасилование Рэйчел могло быть актом ненависти, а не похоти, но Кэт, наверное, была права. Тот, кто убил Рэйчел Йорк, получил удовольствие от ее смерти, сексуально возбуждаясь от самого процесса кромсания ее бледной плоти и зрелища медленно уходящей из ее очаровательных карих глаз жизни. Большинству мужчин нужен хотя бы какой-нибудь отклик от тех женщин, с которыми они совокупляются – в конце концов, именно поэтому проститутки стонут, ахают и изображают удовольствие. Но убийца Рэйчел Йорк находил удовлетворение в безответной пустой оболочке того, что некогда было живой женщиной.

Себастьян подумал о мужчинах, которые что-то значили в жизни Рэйчел, – о Хью Гордоне, Джорджио Донателли и Лео Пьерпонте. Кто из них настолько одержим ненавистью к женщинам? А что насчет постоянно меняющихся влиятельных поклонников, таких, как адмирал Уорт или лорд Граймс, из которых она, вероятно, тянула сведения? Подозрительное отношение ко всему женскому было почти традицией среди английской знати с ее элитными школами для мальчиков, замкнутыми мужскими клубами и приверженностью к таким развлечениям, как бокс, петушиные бои и охота. Но ведь большинство мужчин из-за этого не становятся убийцами. Кто же может перейти эту черту? Когда недоверие и неприязнь переходят в нечто более мрачное, опасное и злое?

Себастьян прислушивался к ветру под стрехой. Он снова ощутил ставший привычным страх, что никогда не найдет убийцу Рэйчел Йорк, что человек, который перерезал ей горло и насытил свою похоть ее окровавленным трупом, был каким-то случайным чужаком, тенью в ночи и Себастьян никогда не сумеет его выследить.

Он услышал движение, шорох платья. Кэт подошла к нему, нежно обхватила его голову ладонями.

– Ты его найдешь, – тихо сказала она, словно он вслух поделился с ней своими страхами. – Ты его найдешь.

И хотя он понимал, что она скорее пытается его успокоить, чем убедить, он ощутил в ее словах утешение. Утешение и эхо старого, но не забытого желания в ее прикосновении.

Он прижал Кэт к себе, запустив пальцы в темную гриву волос. Нашел губы. Ее дыхание было коротким и частым, как и его собственное. Он поцеловал закрытые глаза, коснулся гладкой, теплой кожи ее шеи и ощутил, как его тело задрожало от желания, большего, чем просто плотское.

Их губы снова слились. Камин с тихим шуршанием стрельнул угольками, когда он понес ее к постели. Кэт обнимала его за шею, всем телом стремясь к нему.

Дрожащие руки срывали одежду, пальцы скользили по гладкой горячей коже. Сейчас ему было все равно, что связывало ее с Пьерпонтом. Он забыл те слова, что произнес в один ужасный день шесть лет назад. Она была нужна ему.

С тихим вздохом Себастьян вошел в нее. Они двигались как единое целое, сначала медленно, затем все быстрее, и он ощутил, что холод и страх выходят из его души, когда ее быстрое горячее дыхание смешалось с его собственным.

Потом он лежал на спине в освещенной пламенем камина тишине ночи. Он прижимал Кэт к себе, целовал ее волосы, слыша откуда-то издалека звуки города, собирающегося спать, далекий грохот одинокой телеги. Где-то поблизости захлопнулись ставни. Он скользнул рукой по ее боку, по обнаженному изгибу бедра, вдохнул незабываемый, теплый и пьянящий аромат этой женщины.

Через некоторое время она подвинулась, оперлась па локоть, чтобы посмотреть на него.

– Что может испугать ангела?

Он тихо рассмеялся, провел рукой по ее обнаженному плечу.

– Что это за вопрос?

Она нарисовала что-то пальцем на его груди.

– Я думала об этой строке из Поупа – знаешь ее?

«Всегда туда кидается дурак.

Где ангел не решится сделать шаг».

Так чего же боится ангел?

– Думаю, утратить Благодать. Не знаю. Я не верю в ангелов.

– Хорошо, тогда бессмертный. Что вселяет страх в бессмертное существо?

Он задумался.

– Я бы сказал боязнь принять неверное решение. Сделать не тот выбор. Представь, что после этого придется жить вечно? – Он повернулся, посмотрел на ее профиль, прекрасный и неожиданно серьезный в отблесках пламени. – А по-твоему, чего боится ангел?

Она немного помолчала. Затем сказала:

– Любви. Думаю, ангел боится полюбить смертного – того, кто будет ему принадлежать лишь краткое время, а затем уйдет навсегда.

Он прижал ее к себе, обняв, чтобы поцеловать. Сейчас, когда они снова встретились, в ее любви появилось какое-то отчаяние, которого он не мог понять.

Незадолго до рассвета он проснулся от ее тихих шагов по истертым половицам. Она одевалась. Он мог бы что-то сказать, мог коснуться ее, попытаться остановить.

Но он позволил ей уйти. Она закрыла за собой дверь, впустив холодный воздух.

Затем он просто лежал, устремив взор в пустоту и дожидаясь рассвета.

Наутро выпавший накануне снег превратился в грязную жижу, что капала с крыш и текла широкими потоками посередине немощеных улиц.

Стараясь не попасть в воду, постоянно стекавшую с навесов и переполнявшую забитые канавы, Себастьян шел к приюту Сент-Джуд, расположенному на южном берегу Темзы близ Ламбета. Приют оказался огромным мрачным зданием, выстроенным два века назад из красного тюдоровского кирпича в том же угрюмом крепостном стиле, как и Хэмптон-корт.

– Уж не знаю, чем вам и помочь, – сказала матрона с красноватым лицом, когда Себастьян представился ей как кузен Саймон Тэйлор из Ворчестершира. – Мисс Йорк всегда приходила по понедельникам, когда я выходная.

По тому, как мамаша Снайдер буквально выплюнула имя мисс Йорк, стала понятна природа отношений двух женщин. Если когда-то эта суровая женщина крепкого сложения с массивным, тумбообразным задом и была молода или прелестна, ее характер давно стер все следы прежнего легкомыслия.

– Будь моя воля, таких, как она, вообще бы на порог приюта не пускали!

Себастьян поджал губы и согласно закивал.

– Думаю, преподобный Финли сможет вам что-нибудь рассказать.

– Преподобный Финли? – Себастьян заинтересовался.

До сих пор он не мог найти следов таинственного «ф», дважды упоминавшегося на страницах записной книжки Рэйчел. Если у красавицы имелся романтический интерес к молодому вдохновенному наставнику приюта, то это вполне объясняет, почему она посещала это место.

Миссис Снайдер снова поджала губы. Очевидно было, что и мистера Финли она недолюбливает.

– Если поторопитесь, сможете найти его на дворе. Он часто навещает детишек по воскресеньям перед службой.

Двор был унылым, продуваемым всеми ветрами местом с потрескавшимися дорожками и клочковатой травой, торчавшей из-под грязного вчерашнего снега. Подняв воротник, Себастьян прошел по неухоженному четырехугольнику двора к группке худых детей, сбившихся в дальнем углу в тусклом пятне слабого зимнего солнца. Подойдя поближе, он понял, что они сгрудились вокруг человека, который рассказывал им сказку про льва и кролика. Это был худой, сутулый старик. Его лысеющую розовую макушку обрамляли седые волосы, а на конце длинного тонкого носа сидели толстые очки.

Себастьян остановился, сунув руки в карманы дешевого пальто, и невольно улыбнулся, глядя, как старый священник своими простыми словами удерживает вокруг себя шайку оборванных беспризорников. Что бы ни связывало его с Рэйчел, романтические чувства тут были ни при чем.

– То, что случилось с Рэйчел, ужасно, – сказал преподобный Финли, когда, закончив сказку, отправил детей в часовню и остался выслушать посетителя. – Такая трагедия.

– Она давно тут служила? – спросил Себастьян, когда они вдвоем пошли к часовне.

Старый священник снял с носа очки в проволочной оправе и вытер покрасневшие глаза.

– Почти три года. Большинство женщин так надолго не задерживаются. Они всегда поначалу полны решительности и добрых намерений, но через некоторое время все это испаряется. Понимаете, столько малышей умирает. Я сам никогда этого не мог понять. Но у Рэйчел была теория, что они умирают от недостатка любви.

И потому она приходила днем по понедельникам и брала каждого ребенка по очереди на руки. Просто держала их на руках и пела им.

Себастьян взглянул через заснеженный двор на матрону Снайдер, которая, построив детей попарно, хлопотливо подгоняла их к дверям часовни.

– Удивительное поведение для такой женщины, правда?

– Вы хотите сказать, для успешной актрисы? – Старый священник пожал плечами. – Рэйчел была необычным человеком. Большинство людей, когда судьба помогает им выбраться из тяжелого положения, часто забывают о том, чем они были.

– Но она не была подкидышем.

– Нет. Но знала, каково быть одиноким ребенком, без друзей в этом мире. – Священник помолчал. Лицо его выражало тревогу. – Иногда я думаю…

– О чем?

В конце двора мрачно и печально зазвенел колокол часовни. Старик, прищурившись, посмотрел на небольшой шпиль.

– Последний месяц или около того Рэйчел как-то изменилась. Она была погружена в какие-то мысли. Будто бы боялась чего-то. Но я ничего ей по этому поводу не говорил. Эти последние дни, после всего, что случилось… Все думаю, что совершил ошибку. Наверное, я должен был ей чем-то помочь. Если бы я только спросил ее!

– А вы не предполагаете, чего она могла бояться? Старик удивленно огляделся по сторонам.

– Нет. Понятия не имею.

– А о ее намерениях вы ничего не знали?

Он задумался, затем покачал головой.

– Нет. Но вряд ли она собиралась вернуться в Ворчестершир.

Нет, подумал Себастьян, в Ворчестершир она не вернулась бы.

– А в ее жизни не было какого-нибудь мужчины, внушавшего ей страх, как вы думаете?

Почти все пары уже зашли в часовню. Только трое-четверо зазевавшихся ребятишек еще оставались снаружи, подгоняемые матроной Снайдер, которая смерила мужчин неприязненным взглядом.

Преподобный Финли направился к дверям часовни.

– Мы, конечно же, никогда не говорили с ней на эту тему, но я думаю, что да, был. Рэйчел кого-то любила, хотя я не сказал бы, что она боялась этого человека. Она выглядела как женщина, счастливая в любви. – Печальная, почти тоскливая улыбка коснулась губ старика. – Вы думаете, что я слишком стар, чтобы понять это, но ведь мы все когда-то были молоды.

Себастьян шел по холодным улицам Ламбета под порывами ветра к берегу Темзы, где нанял лодочку, чтобы переплыть через реку прямо к Тауэр-хилл. Оттуда до приемной Пола Гибсона было рукой подать.

Его друг сидел в скрипучем кожаном кресле у огня в гостиной, закутавшись в поношенный плед и глядя на пылающие угли.

– Нога болит, да? – сказал Себастьян, устраиваясь напротив.

– Да, ноет немного, – поднял взгляд Гибсон.

В глазах его играло нечестивое опиумное пламя. Многие раненые привозили с войны эту пагубную привычку. Ирландец обычно контролировал свое пристрастие к опиуму, но порой воспоминания о войне становились невыносимы, а остатки шрапнели, засевшей в ноге, начинали выходить, вызывая кровотечение, и тогда он на несколько дней погружался в наркотический туман. – Но ты не бойся, вскрытие я закончил.

– И?

Гибсон покачал головой.

– Боюсь, больше ничего. Если бы ее сразу ко мне принесли, то я мог бы найти какую-нибудь улику. Но сейчас…

Себастьян кивнул, скрывая разочарование. Он знал, что рискует.

– Сможешь связаться с Джеком-Прыгуном для меня?

– С Кокрейном-то? – Гибсон издал короткий смешок. – Еще один труп украсть хочешь, да?

Себастьян ухмыльнулся и покачал головой.

– Нет, на сей раз хочу получить кое-какую информацию. Может, эти расхитители могил слышали о ком-то, кто испытывает особый интерес к женским трупам.

Пол Гибсон задумчиво кивнул.

– Хочешь вычислить его с этой стороны?

– Стоит попытаться, – сказал Себастьян, вставая. Он на мгновение сжал плечо друга, прежде чем направиться к двери. – Зайду через пару дней. Проведаю тебя.

И уже взялся за дверную ручку, когда Гибсон остановил его.

– Знаешь, мое обследование все-таки прояснило один момент. Может, это важно для твоего расследования, а может, нет.

Себастьян резко обернулся.

– Что это?

– Рэйчел Йорк находилась, как говорят дамы, в интересном положении.

У Себастьяна внезапно свело желудок. Он вспомнил рассказ преподобного Финли о том, как девушка каждый понедельник приходила в приют посидеть с младенцами, пела им песни, спасая от недостатка любви. Знала ли она о ребенке? А если знала, то о чем думала в последние мгновения жизни, когда кинжал убийцы полосовал ей горло, снова и снова?

– И каков был срок? – странно хриплым голосом спросил Себастьян.

– Почти три месяца, сказал бы я. Достаточно, чтобы она поняла, что беременна.