Густой туман, который пришел ночью, принес с собой острый щекочущий запах ближних свежевспаханных полей и соленый воздух дальнего Северного моря. Зайдя к отцу на Гросвенор-сквер и узнав, что графа Гендона нет дома, Себастьян – одинокая целеустремленная фигура – пошел пешком по шумной Сент-Джеймс-стрит. Вечерняя улица на всей протяженности звенела цоканьем копыт, смехом мужчин в смокингах, прогуливающихся по аллеям соседнего парка или окликающих друг друга из проезжающих экипажей. Себастьян зашел в первый попавшийся на пути клуб, затем в следующий и так во все подряд, пока не отыскал отца мирно сидящим в библиотеке «Уайтс» – а раскрытая книга на одном колене, стакан бренди на столике.

Себастьян помедлил, задержавшись в дверях и глядя на отца. Тот сидел, низко склонившись над книгой, отдав все внимание чтению. Гендона не интересовали Платон и Плавт, Еврипид и Вергилий, но он испытывал глубокое уважение к трудам римских государственных мужей от Цицерона и Плиния Старшего до Юлия Цезаря и часто проводил вечера за чтением их произведений. Сейчас, сидя в мягком полукруге света, очерченном масляной лампой, граф напомнил сыну картинку из детства, из тех лет, когда братья были еще живы, а мать не исчезла из их мира.

Вспомнив те дни, Себастьян ощутил, как разрастается боль в груди, и тяжело вздохнул. Боль не исчезла. Отношения между графом Гендоном и его единственным оставшимся в живых сыном всегда были достаточно напряженными. Но в них – под обидами, отчужденностью и взаимным недовольством – любовь Себастьяна к отцу не угасала.

И сейчас, имея огромный груз сожалений и не меньшую тяжесть сочувствия, Себастьян, ступая по ковру, пошел к отцу.

– Отец, прошу вас, пойдемте со мной. Есть один вопрос, который нам необходимо обсудить.

Подняв глаза, Гендон встретил взгляд сына, минуту смотрел на него, затем, заложив книгу закладкой, встал.

– Сейчас. Только надену пальто и возьму трость.

Шагая бок о бок, они направились вдоль тротуара, залитого светом уличных фонарей, храня настороженное молчание.

Наконец Себастьян заговорил:

– Я хотел лично объявить вам, что послал уведомление в «Морнинг пост».

Взгляд отца устремился на него, и по сузившимся глазам, по его внезапно окаменевшей челюсти Себастьян понял: отец догадался, о чем он ведет речь.

Когда Гендон заговорил, его голос прогремел таким взрывом, что шарахнулась шедшая рядом лошадь.

– Разрази тебя Господь, Девлин! Не говори мне, что вправду сделал это.

– Пока нет. В понедельник в семь вечера, в соответствии с особым разрешением. Я не жду ваших благословений, но хотел бы, чтобы вы, отец, примирились с фактом.

– Примирился? – усмехнулся Гендон. – Никогда! Себастьян взял себя в руки, стараясь говорить как можно спокойнее.

– Это все равно произойдет, дадите вы свое согласие или нет. У вас нет возможности помешать мне.

– Клянусь всем святым, я лишу тебя наследства. И ты получишь от меня только то, что унаследуешь по закону, – титул и поместье.

– Я этого ждал.

– И решился, дьявол тебя забери?

Себастьян поднял глаза и глянул в потемневшее, искаженное гневом лицо отца.

– Отец, вы могли бы меня уважать, если бы я отступил перед лицом подобных угроз?

Рука Гендона застыла, судорожно сжимая набалдашник трости. Но через мгновение, к удивлению Девлина, черты его лица разгладились. Словно прибой отпрянул от берега, оставив на песке питавшие его обиду и разочарование.

– Себастьян.

Слово, которое произнес отец, поразило сына. Обычно граф Гендон обращался к нему, называя титул. И чрезвычайно редко звал его по имени.

– Бога ради, подумай еще.

– Неужели вы считаете, я этого не сделал? Уже не один год я только о том и мечтаю. Как вы, возможно, знаете.

Черты лица графа Гендона снова одеревенели.

– Мне ни разу не пришлось раскаяться в том, что я совершил семь лет назад.

Себастьян открыто встретил разъяренный отцовский взгляд.

– Вы сделали то, что находили правильным. Теперь я понимаю это.

– Понимаешь ли?

– Да. Но это не значит, что я считаю ваше решение правильным. Вы ошибались относительно Кэт, и она доказала это, отказавшись от денег, которые вы ей предложили.

– Ошибался? Тогда какого черта она принимает твое предложение? Не понимает, что ли, чем этот брак явится для тебя? Опомнись, Девлин! Взвесь последствия такого шага. Ты станешь изгоем в глазах всех. Потеряешь все, с чем связан теперь. Тебя исключат из клубов. Отвернутся друзья. И ради чего? Ради любви женщины? Ты думаешь, твое чувство окажется таким сильным, что уцелеет, когда ты поймешь, что позволил погубить свою жизнь?

– Пусть, – выдавил из себя Себастьян.

Гендон лишь энергично отмахнулся от него затянутой в перчатку рукой.

– Считаешь, ты первый из мужчин влюбился в неподходящую женщину? Я, как никто другой, понимаю, насколько тяжело тебе будет расстаться с ней, Девлин. Боишься, не сладишь с этим чувством? Ты одолеешь его, вот увидишь.

Себастьян изумленно взглянул на отца:

– Вы сказали, что понимаете, каково мне? Вы были влюблены в какую-то женщину?

– Не будем об этом, – мрачно бросил Гендон, словно пожалев о сделанном признании. – С тех пор прошли годы.

Они уже были на Гросвенор-сквер, Себастьян приостановился на нижней ступеньке лестницы, ведшей в Гендон-хаус.

– Очевидно, не так много их прошло, раз вы еще не забыли.

Гендон сжал перильце.

– Если ты будешь продолжать настаивать на своем решении, клянусь Богом, ты меня больше никогда не увидишь.

Себастьян подавил глубокий вздох. Опять эта острая боль в груди.

– В семь вечера в понедельник Кэт Болейн станет моей женой. Если по этой причине между нами возможна размолвка, я сожалею об этом. Доброй ночи, отец.