Париж, 28 октября 1314 года

Утро предвещало непогоду на весь день. Серое облачное небо грозило пролиться дождем. Солнце еще не поднялось из-за горизонта, и парижане понимали, что зимние морозы уже таятся за ближайшим углом.

В таких обстоятельствах было не очень-то приятно выбираться из города, однако Филипп Четвертый упорно желал отправиться на охоту, пока погода вконец не испортилась. Вскоре начнутся снегопады, тогда будет почти что невозможно предаваться занятию, которое с юношеских лет являлось любимой забавой короля.

С раннего утра в дворцовых псарнях и конюшнях поднялась суматоха. Начинался день большой охоты. Конюшие в последний раз расчесывали лошадей и проверяли сбрую, королевские псари науськивали собачьи своры. Их лай разносился по всей округе.

В гостевых покоях дворца прислуга тоже сбивалась с ног, приготовляя завтрак для дам, придворных и священнослужителей, приглашенных его величеством. Первые гости уже явились во дворец. Их принимали в соответствии с рангом и знатностью рода. На лицах некоторых приглашенных читалось раздражение из-за того, что им пришлось так рано вставать. В такой денек куда лучше было бы оставаться в теплой постельке, в объятиях щедрой на ласки подруги, нежели отправляться в промозглую даль.

— Погодка сегодня не для охоты. Облака долго не рассеются, если солнцу вообще удастся их разогнать, — ворчал Бернар де Понтиньи, снимая плащ и толстые перчатки, предохранявшие его от утреннего заморозка.

— Вижу, вы с утра не в духе, мой господин, — заметил дородный кардинал, поминутно потягивавший янтарный ликер из чаши, которая утопала в его широких ладонях.

— Полагаю, карета у подъезда принадлежит вашему преосвященству? — бесцеремонно поинтересовался канцлер.

— Да, дражайший Понтиньи.

— Так я и думал.

— Почему же?

— Потому что сегодня, как вижу, ваше преосвященство пребывает в необычайно милосердном расположении духа. Вы решили избавить вашу лошадь от тяжкого наказания. Ей не придется влачить на себе столько плоти, сколько скрывается под вашими просторными одеяниями.

Кардинал покончил с ликером, прищелкнул языком и укорил де Понтиньи:

— Полагаю, что канцлеру Франции прежде всего надо заботиться не о конюшнях своих ближних, а о своей собственной.

Таким ответом клирик язвительно намекал на всем известные слухи о том, что супруга Бернара де Понтиньи входила в число королевских любовниц.

Понемногу нижний дворцовый зал заполнялся приглашенными. Мажордом распорядился расставить здесь вдоль стен длинные столы, ломившиеся от яств, чтобы оказать охотникам достойный прием.

Слуги сновали от стола к столу, исполняя заказы, которые порою граничили с причудами. Минуты шли, обстановка постепенно разряжалась. Об этом можно было судить по частым взрывам смеха, вызванного каким-нибудь чересчур громким или неуместно веселым замечанием. Присутствие дам оживляло беседы.

Сквозь окна в зал проникал гомон, которым уже наполнился двор. Оттуда доносился нестройный лай собачьих свор, звон подков и скрип повозок. Их оси трещали под немалым грузом всякого скарба, без которого королевская охота попросту немыслима. Здесь были передвижные кухни, походные шатры и все необходимое для того, чтобы охота походила на праздник, на котором олени и кабаны являлись бы лишь одним из пунктов разнообразной программы.

Первоначальное недовольство знатных особ явно пошло на спад. Дамы теперь болтали от души. Для них день, проведенный на охоте, означал освобождение от каждодневной рутины их жизни, а кроме того — возможность неожиданного приключения. С не меньшим интересом ожидали подобных событий и кавалеры, по крайней мере те, которые могли питать какие-либо надежды на то, что им удастся завести интрижку.

Король появился чуть позже часа, назначенного для выезда. Разговоры в зале сразу прекратились, а шум во дворах, напротив, стал еще интенсивнее. Филипп приветствовал рыцарей и расточал улыбки дамам, которые низко склонялись перед его величеством, демонстрируя белизну грудей и стараясь предстать перед королем в самом выгодном ракурсе.

В свои сорок шесть лет Филипп Четвертый не утратил величественной осанки. Его красивое лицо было, как и в молодости, обрамлено черными волосами. Судя по взгляду больших печальных глаз, этот человек не отличался властным, жестким или же коварным характером.

Люди, знавшие короля, отмечали его мужскую притягательность, а еще малую ценность, которую он придавал своим словам. Филипп был способен бегать по лезвию бритвы и радостно приветствовать человека, которого уже приговорил к смерти от удара кинжала. Для Филиппа, получившего прозвище Красивый, предательство являлось политическим инструментом. Он прибегал к нему часто, без малейшего зазрения совести.

Сейчас монарх был одет в панталоны и охотничью куртку толстого светло-зеленого сукна. Такого же цвета был и его берет. Талию Филиппа стягивал широкий расшитый пояс, с которого свисал клинок дамасской стали.

Лес Руврэ, расположенный в нескольких лигах от парижских стен, представлял собой огромный, густой и труднопроходимый массив. Обычным людям доступ туда был заказан. Это место было предназначено для королевской охоты.

Больше века назад король Филипп Второй Август выкупил лес у аббатства Сен-Дени. С нарушителями границ этого участка расправлялись неукоснительно. Если кто-то проникал сюда в поисках богатой охотничьей добычи, дров для очага или даже грибов, спаржи и прочих даров природы, то такого наглеца, изловленного в лесу, могли и повесить. Хотя в большинстве случаев таких бедолаг пороли на одной из самых многолюдных парижских площадей, а затем на несколько часов запирали в колодки и оставляли на глумление горожанам.

Филипп Четвертый очень любил Руврэ. После своего паломничества в Булонь-сюр-Мер он повелел воздвигнуть здесь часовню, поэтому люди привыкли называть это место лесом Булонской часовни. В маленьком храме Филипп предавался уединенным размышлениям, когда ему становилось невмочь от забот по управлению государством.

Если король выезжал на охоту, то лес охранялся особенно тщательно. На подмогу лесникам присылались отряды лучников. Эти ребята при любом подозрительном движении сначала стреляли и только потом спрашивали, кто идет. Меры безопасности были усилены за несколько дней. Накануне всю территорию Руврэ прочесали вооруженные стражи.

Участники охоты покинули дворец под лай собак и ржание лошадей. Было очень холодно. Слабым лучам солнца все утро не удавалось разогнать облака. Всадники, собаки и пешие охотники по мосту перебрались на другой берег Сены и быстро достигли кромки леса. Лай собак, почуявших близость добычи, звучал оглушительно. К нему добавлялись выкрики псарей, звуки охотничьих рогов и волынок.

Утро оказалось удачным. За пронизывающий холод охотники были вознаграждены отличной добычей.

За обедом король перебрасывался шуточками с женщинами, а под конец предложил шести дамам и такому же числу кавалеров принять участие в испытании:

— Пусть дамы спрячут детали своей одежды не далее чем в пятидесяти шагах от часовни. Они изберут для себя кавалеров. Мы предоставим каждому из них время для поисков, затем право участвовать в игре получат и другие. Тот, кто отыщет больше сокровищ, будет объявлен победителем.

— Кто же выберет дам? — спросил Карл де Валуа.

— Жребий, любезный мой брат.

— А счастливчиков кавалеров?

— Тут мы тоже положимся на судьбу. Пишите на бумажках свои имена и бросайте в шляпу. Мы будем устраивать лотерею.

— Ваше величество, а каким будет приз? — спросил граф де Артуа.

— Это хороший вопрос, мой добрый Гийом. Пусть каждая дама сама назначит награду.

— Быть может, поцелуй любви?

— Лучше уж целая ночь, если муж возражать не будет! — заорал Пьер де Суле, здоровяк, нашедший пристанище в Париже после серьезной размолвки с герцогом Бургундским.

— Ваше величество, а вы будете участвовать в лотерее? — спросил Бернар де Понтиньи.

— Конечно.

Сначала были выбраны дамы, затем — кавалеры. Судьба благоволила к королю. Первой из дам оказалась Леонора дю Шатле, двадцатилетняя пригожая вдовушка. Она рассталась с шелковой лентой, которая поддерживала ее золотистые косы. Вдова избрала себе в кавалеры Филиппа, и двое рыцарей, не вошедших в число играющих, спрятали трофей в лесу.

Преимущество, которое получал король, отмерялось водяными часами и составляло двенадцать минут. Филипп вскочил на коня и через несколько мгновений скрылся в лесной чащобе, где дубы уже наполовину сбросили листву, укрыв землю хрустящим покрывалом цвета охры.

Прочие участники охоты жались поближе к кострам, защищаясь от подступающего холода. Болтая и пересмеиваясь, придворные дожидались истечения назначенного времени.

Когда этот срок миновал, а монарх так и не появился, с уст его соперников сорвался торжествующий клич. Пятеро рыцарей пришпорили коней и поскакали к часовне, до которой было около полумили.

Уже через несколько минут всадники рыскали вокруг постройки. Больше здесь никого не было. В лесу стояла тишина.

Рыцари решили, что его величество, наверное, отыскал свой трофей и вернулся другой дорогой. Они развернули коней, чтобы приступить ко второму испытанию. Никто не хотел ночевать в лесу, поэтому с игрой следовало поторапливаться.

Их возвращение в охотничий лагерь было отмечено радостными выкриками.

— А где же король? — спросил Карл.

Кавалеры, еще не успевшие спешиться, растерянно переглянулись.

— Разве он не здесь?

Крики и смех постепенно умолкли.

— Седлать коней! — приказал де Валуа.

Отряд всадников скрылся в лесу. Лишь несколько рыцарей остались охранять дам, теснившихся у огня. Мажордом велел слугам собирать пожитки. Он почему-то подумал, что возвращаться в город всем участникам охоты придется скорее, чем предполагалось.

Минуты тянулись томительно долго. Предположения насчет того, что же могло произойти, уступили место напряженному молчанию, которое порой нарушалось лишь хлопаньем крыльев хищной птицы, вылетевшей на вечернюю охоту, или зловещим карканьем ворона, сидевшего на верхушке одного из столетних дубов леса Руврэ.

Чем ближе подступала ночь, тем тревожнее становилось ожидание. Все чувствовали, что произошло нечто непредвиденное.

— Слишком долго их нет.

— Может быть, его величество погнался за каким-нибудь зверем, следы которого встретились ему на пути?

— Может быть, хотя лично я так не думаю. Его добычей должна была стать мадам дю Шатле.

Скудный свет облачного дня стремительно шел на убыль, темнота подступала гигантскими шагами, когда хруст листвы возвестил о возвращении рыцарей. Когда всадники появились на краю опушки, все обратили внимание на то, как медленно переступают лошади. Такое возвращение не внушало добрых надежд. На носилках, составленных из двух жердей и плаща, натянутого между ними, действительно лежало неподвижное тело Филиппа Четвертого.

Все разговоры в королевской передней утихли при появлении четырех главных придворных лекарей. По выражению их лиц всем стало ясно, что ничего хорошего ждать не стоит. Распахнулась дверь, ведущая в монаршие покои. В передней воцарилась полнейшая тишина, и сюда донеслись жалкие стоны Филиппа. Король не прекращал охать и ахать с тех пор, как пришел в сознание. Наверное, боль была невыносимой.

Люди, закутанные в длинные черные мантии, молча прошли к кабинету, где их дожидался старший сын короля, избалованный и недружелюбный юноша, который отказывался приходить к отцу. Их отношения складывались хуже некуда. Рядом с Людовиком, прозванным Сварливым, находился его дядя Карл де Валуа. Чутье в политических делах и полное отсутствие совести подсказывали ему, что пришла пора обратиться лицом к будущему, потому что перемены не заставят себя долго ждать.

— Его величество очень плох. Мы нашли на его теле множество весьма болезненных переломов. Он уже в агонии. Наша наука не в силах предотвратить фатальную развязку. Это вопрос нескольких часов. Монсеньор, мы советуем причастить короля как можно скорее, чтобы спасти его душу, — дрожащим голосом сообщил старейший из докторов.

Людовик выслушал его, не изменившись в лице, вообще не проявив никаких эмоций.

— Чем вы объясните эти многочисленные переломы и ушибы на теле его величества? — Карл де Валуа посмотрел на врачей взглядом инквизитора.

Ученые мужи пришли в волнение. Ответ нашелся не сразу:

— Ваше превосходительство, мы действительно были чрезвычайно удивлены, поскольку, как нам сообщили, несчастье, приключившееся с его величеством, явилось следствием падения с лошади. Неудачное падение может стать причиной ушиба или даже опасного перелома. Однако, по правде сказать, множественные ушибы и переломы, которые обнаружились на теле его величества, свидетельствуют о том…

Доктор не осмеливался закончить свою мысль.

— Ну же, говори!

— Простите, слова мои могут граничить с безумием, однако…

— Говори без страха.

— Создается впечатление, что его величество был основательно избит крепкой дубиной. Такие повреждения не могут быть результатом падения с лошади. Разве только животное долго топтало своего всадника, но и в этом случае характер повреждений был бы иным.

— Неужели ты намекаешь на то, что на короля могли напасть?

— Нет, никоим образом! Мы с коллегами всего-навсего установили, что повреждения на теле его величества появились не вследствие падения с лошади. Только и всего, мой господин.

Громкий стук в дверь оборвал гнетущее молчание, которое воцарилось в кабинете. Дверь приоткрылась, на пороге возникла тощая фигура Бернара де Понтиньи.

— Простите, но дело срочное!

— Что случилось? — спросил брат короля.

— Отец умер? — вырвалось у Луи.

— Нет, ваше высочество. Вы пока еще не ваше величество. — Канцлер, сознававший, что дни его при дворе сочтены, особо подчеркнул различия в титулах.

— В таком случае я сейчас очень занят. Сообщите, когда я стану его величеством! Я буду в павильоне зимнего сада.

Людовик покинул кабинет, громко хлопнув дверью.

— Де Понтиньи, что случилось?

Придворный бросил многозначительный взгляд на врачей, и те немедленно удалились.

Как только они с Карлом остались наедине, канцлер вытащил из кармана клочок ткани и протянул его брату короля.

— Что это?

— Взгляните сами.

— Я вас не понимаю, де Понтиньи! Это же просто обрывок тряпицы.

— Так и есть, мой господин. Но вам ничего не кажется странным?

— Ткань белая, в уголке вышит крестик…

— Да тот самый крест, которым тамплиеры украшали свои плащи.

— Что это значит?

— Не угодно ли вашему превосходительству узнать, где была обнаружена эта тряпица?

— Где?

— В лесу Руврэ, рядом с часовней.

— На что вы намекаете?

— Ни на что. Просто я подумал, что вам было бы полезно знать об этом обстоятельстве.

— Кто это нашел?

— Лесник, совершавший свой обычный обход.

Карл де Валуа ощупал платок, придирчиво прошелся пальцами по его краям.

— Он как будто бы новый. Да и оторвали этот клочок недавно.

— Я бы сказал, совсем недавно, — уточнил канцлер.

Через два часа, после длительной агонии, Филипп Четвертый Французский, вошедший в историю под именем Красивый, тот самый король, который покончил с орденом тамплиеров, испустил дух. На следующий день эта новость облетела весь Париж. В лавках менял, на рынках, в тавернах и харчевнях, на церковных папертях все разговоры вертелись вокруг странных обстоятельств этой смерти, чем-то напоминавшей кончину Папы в Авиньоне, случившуюся несколько месяцев назад.

Обе смерти произошли даже раньше срока, который Жак де Моле предрек, восходя на костер. Впрочем, многие парижане не верили в проклятие тамплиеров и громогласно заявляли, что все это лишь пустая болтовня.