Вечернее парижское солнце краснело над самой линией горизонта. До мансарды уличные шумы доходили уже приглушенными. Они больше напоминали шепот. В этот час многие горожане отправлялись в универмаги, которые высились в сотне метров от каждой станции метрополитена. Такова уж была отличительная особенность парижской жизни.

Денек у Пьера выдался беспокойный и долгий. Всего полчаса назад он вернулся домой из больницы.

Усталым жестом Бланшар кинул на стол последний выпуск «Фигаро». Он заново перечел статью на шестнадцатой странице, которая привлекла его внимание еще утром: «Загадочная смерть кардинала». Левая рука, накрепко прибинтованная к ребрам, затрудняла все его движения.

Маргарет отпила глоток чая и даже не заметила, что он остыл. Ее голова была занята другими вещами.

— О чем ты думаешь? — спросил Пьер.

Она ответила не сразу:

— Сейчас в моей голове целое скопище мыслей.

Пьер нежно пожал ее руку.

— Давай по порядку.

— Во-первых, насколько же тупыми бывают отдельные мужчины!

— Ты имеешь в виду кого-то конкретно?

— Да, тебя.

Журналист хотел было пожать плечами, но ощутил укол острой боли и прикрыл глаза.

— В чем же тупость?

— Если бы Годунов не установил за тобой наблюдение, то ты сейчас уже был бы присыпан землицей.

— Вовсе нет, — отшутился Пьер. — Мой труп сейчас находился бы в одном из холодильников Института судебной медицины или в лучшем случае на отпевании за упокой моей несчастной души.

Маргарет встряхнула головой. Грива ее каштановых волос, все еще влажных после душа, тут же отреагировала на это движение.

— Не понимаю, отчего ты так поступил. Ушел, ничего не сказав. Когда я проснулась и не увидела тебя, то решила, что ты отправился покупать обещанные мне бриоши. Я ждала как идиотка, думала, что мы вместе позавтракаем. Минуты уходили, ты все не возвращался, я все больше волновалась. Когда позвонили из больницы, я решила, что ты можешь…

Комок в горле мешал ей закончить фразу.

— Что я могу умереть?

— Да! — выкрикнула Маргарет со слезами на глазах.

Пьер понял, что его ранение потрясло Маргарет, и поспешил оправдаться:

— Я должен был удостовериться.

— Это не повод действовать в одиночку. Почему ты мне не сказал?

Пьер опять дернул плечами и снова почувствовал острый укол боли. Операция по вправлению ключицы оказалась куда более сложной и болезненной, чем предполагали врачи.

— Если мои подозрения были верны, то и опасность становилась настоящей. Я не хотел впутывать тебя в это дело.

— Гениально! — вскочила Маргарет. — Теперь ты утверждаешь, что не хотел меня впутывать! Ты говоришь это после того, как меня похищали, арестовывали, заковывали в наручники и допрашивали как преступницу! Невероятно!

— Все это верно. Однако ты ни разу не подвергалась опасности.

— Значит, не подвергалась? А разве не было опасно соваться в самое логово «Змееносца»? Для чего мы туда отправились? На экскурсию? На встречу с монашками-кармелитками?

— Это совсем другое, — тихонько возразил Пьер.

— Почему другое?

— Потому что сейчас опасность находилась по эту сторону двери. Я не мог предсказать реакцию д'Онненкура, когда заявил ему прямо в лицо, что он принадлежит к братству убийц. Если бы мои подозрения подтвердились, то я должен был бы обвинить Габриэля в убийстве Мадлен.

— Ты мог предупредить Годунова! — не унималась Маргарет, по-прежнему недовольная поступком журналиста.

— Тогда птичка упорхнула бы. Годунов мобилизовал бы своих людей, и д'Онненкур почувствовал бы, что полиция у него на хвосте. Не забывай, он руководил подпольной сектой. В чрезвычайных обстоятельствах чувствительность подобных людей обостряется просто невероятно.

— Все-таки Габриэль не смог понять твоих истинных намерений.

— Это отдельная тема.

— О чем ты?

— Д'Онненкур считал, что он передо мной в долгу.

Маргарет сделала удивленное лицо и снова села.

— Что-то новенькое!

— Эта история приключилась много лет назад, когда он был еще юношей, сыном богатого ювелира. Они жили в Алжире. Мой отец спас жизнь Габриэлю и его матери, покончил с убийцами его отца и вывез эту семью из Алжира. Они прихватили с собой целое состояние в золоте, драгоценных камнях и ювелирных изделиях, обосновались во Франции и начали новую жизнь.

— Когда ты узнал? — снова разозлилась Маргарет.

— Сегодня утром.

— Он пересказывал тебе свою биографию?

— Не совсем так. Габриэль целился в меня из пистолета и объяснял, что выдумал всю историю про семейство rex deus, чтобы держать меня подальше от «Братства змеи», когда выяснилось, что журналист, с которым Мадлен Тибо поделилась своими открытиями, носит фамилию Бланшар и является сыном того самого полковника.

— Все же он собирался тебя убить.

— Именно в тот момент, когда появился Годунов, д'Онненкур объяснял мне, как он сожалеет об этом.

— Поверить не могу!

— Придется поверить. Именно так он мне и говорил.

Маргарет чуть помолчала и спросила:

— Так, значит, пергаменты — это подделка?

— Не знаю.

— Как это не знаешь? Ты только что сказал, что д'Онненкур признался тебе в том, что он выдумал всю историю про семейство rex deus.

— Он выдумал все, что касалось принадлежности этих документов его брату, угроз со стороны «Красной змеи» и долгого их пребывания в комоде, до которого он якобы не мог добраться. На самом деле мне кажется, что никакого брата у него нет. Пересказывая мне свою алжирскую историю, Габриэль упоминал только о своей матери и о себе самом.

— Так, значит, пергаменты подлинные?

— В таком случае…

В этот момент зазвонил телефон. Трубку сняла Маргарет.

— Слушаю. — Через несколько секунд она спросила: — Они уже поднимаются? Спасибо.

— Что случилось? — спросил Пьер.

— Звонил консьерж. Он предупредил, что к нам поднимаются полицейские.

— Какого черта им тут надо?

Дверной звонок возвестил о прибытии стражей порядка.

— Открой пожалуйста, Марго.

Гости прошли в комнату. Годунова сопровождал молоденький инспектор, и Пьер сразу подумал о Дюкене.

— Простите, что я сижу. — (Годунов в ответ только махнул рукой.) — И сами присаживайтесь. Как дела у Дюкена?

— Врачи говорят, что он уже вне опасности, но еще недельку должен пролежать в больнице. Вчера его перевели из реанимации в обычную палату.

— Очень рад.

— Спасибо. А как ваше плечо?

— Хреново, хотя могло быть и много хуже. Теперь расскажите, пожалуйста, чем обязан столь неожиданному визиту?

— Для начала хочу вам представить инспектора Гамбетта, — указал на своего спутника Годунов; тот слегка поклонился.

— Очень приятно.

Когда полицейские уселись, Маргарет спросила:

— Комиссар, чем вас угостить?

— Вы очень любезны, профессор. Я мечтаю о чашечке кофе, и покрепче, пожалуйста.

— А вам?

— Тоже кофе, пожалуйста, — ответил Гамбетта.

— Покрепче?

— Да, если несложно.

Когда Маргарет ушла на кухню, Годунов заговорщицким тоном спросил:

— У вас роман?

Ответом был сердитый взгляд Пьера, и комиссар тотчас осознал свою ошибку:

— Простите, Бланшар. Не надо обижаться. Просто вижу, что ваша гостья выступает в роли хозяйки дома.

— Естественно! Ведь сам я мало на что гожусь. — Пьер покосился на свою руку, прижатую к груди.

— Из-за своей дурной головы, — не остался в долгу Годунов.

— Это еще как посмотреть. Благодаря одной дурной голове вам удалось справиться с несколькими проблемами.

— Не уверен.

Пьер откинулся в кресле:

— Как вас понимать?

— Мы получили еще один труп, пустую квартиру и одного задержанного, который покончил с собой.

— Кто покончил с собой?

— Некий Андре… Андре…

— Казей, — подсказал Гамбетта.

— Мы возлагали на этого субъекта большие надежды, но он повесился в больничной палате, куда его доставили, чтобы позаботиться о дырке в плече.

— Как же это вышло?

— Он воспользовался невнимательностью охраны и сделал петлю из брючного ремня. У парня не было при себе никаких документов, так что мы даже не знаем его настоящего имени. Мы уже выяснили, что квартира эта — обманка. Она была куплена некоей фирмой, которая тут же прекратила свое существование. Все по закону, кроме того, что эти ребята забыли переоформить право собственности. Ни одной зацепки. Телефона нет, плату за квартиру и за электричество вносили наличными. Нам лишь известно, что этот Андре заметил нас, куда-то позвонил по мобильнику и тут же стер номер. Мы до сих пор не знаем, кому он звонил. Полагаю, в квартире больше никто не объявится. Она, как говорят бандиты, засветилась.

— Но ведь это означает потерю помещения, — заметил Пьер.

— Насколько я понимаю, это их не сильно озаботит. Для них это попросту текущие расходы.

— Но ведь «Братство змеи»…

— По-видимому, оно обладает несметными доходами, о происхождении которых нам ничего не известно. Если их основные капиталы сосредоточены в Швейцарии, то им обеспечена полная закрытость. У них могут существовать многомиллионные счета, до которых нам не добраться и за сотню лет. Одна из причин успешности швейцарской банковской системы заключается в ее тотальной непрозрачности, что влечет за собой абсолютные гарантии для вкладчиков.

— А что насчет двух телохранителей?

— Им удалось скрыться. Мы уже установили, что номерным знакам на том «мерседесе» доверять можно не больше, чем Иуде.

— Все-таки братство лишилось своего руководителя.

— Это не имеет большого значения.

— Почему же?

— Во-первых, потому, что это лишь предположение.

— Как — предположение?

— Из этого Андре нам удалось вытянуть лишь имя магистра их братства — Арман д'Амбуаз.

— Как же так?

Пьер заворочался в кресле, пытаясь усесться так, чтобы рука меньше болела.

— Именно это имя значится в паспорте и в водительских правах.

— Но ведь этого человека звали Габриэль д'Онненкур! — воскликнул журналист, точно речь шла об очевидном факте.

Годунов ехидно ухмыльнулся, даже в его глазах блеснула издевка.

— Вы уверены?

Пьер понял, что спорит напрасно. В конце концов, откуда мог он знать, что ему не солгали, прикрывшись фальшивым именем? По здравом размышлении, эта версия представлялась самой логичной.

— Честно говоря, никакими доказательствами я не располагаю.

Появилась Маргарет с чашками кофе.

— Мы тоже ими не располагаем, — заметил комиссар и поблагодарил за кофе.

— А как же паспорт? — спросил Пьер.

— Поддельный, как и водительское удостоверение. Нам об этом сообщили, когда мы уже направлялись сюда.

— Итак, все, что у нас есть…

— Это неопознанный труп, самоубийца и квартира, тоже не дающая никаких зацепок. Совсем не густо, Бланшар.

— Мне очень жаль.

— Сожалений не нужно, лучше напрягите мозги. Наш единственный шанс, чтобы улики не растаяли, как кусок сахара в воде, — это именно вы.

— Я?

— Да, вы.

— Не понимаю.

— Мне нужно, чтобы вы рассказали все о ваших отношениях с месье… месье… не важно, называйте этого типа как хотите, но только не упускайте ни малейшей детали. Я хочу, чтобы вы припомнили все, с самого начала. Все без остатка. Как вы познакомились? Сколько раз встречались? О чем разговаривали? Все, Бланшар, абсолютно все, и не вздумайте что-нибудь скрывать, как вы делали раньше. Клянусь, что на сей раз я готов вас упечь за сокрытие фактов. — Потом Годунов с присущей ему бесцеремонностью обратился и к Маргарет: — Вы тоже можете оказаться нам полезны.

Подобное поведение комиссара разбудило в Пьере враждебное отношение к этому человеку, такое же, как и в самую первую их встречу.

— Боюсь, что угрозами вы ничего не добьетесь. Ваши требования продиктованы откровенной неприязнью.

— Не заблуждайтесь. Неприязнь к вам после всего, что вы сотворили, — самое естественное чувство.

— Что же такое я сотворил?

— А разве мало, что вы отправились к этому типу, ничего мне не сказав? — начал раздражаться Годунов.

— Если вы просите меня о сотрудничестве, то я готов, с удовольствием. Однако сначала я должен заявить, что вовсе не мухлевал во время нашей прошлой встречи. Да, мы заключили договор, но Габриэль д'Онненкур — или как там его звать — в условия не входил. В тот момент я не знал, что он связан с «Красной змеей». Удостовериться в этом мне довелось позже.

— Вы могли бы предупредить меня о своих подозрениях, — упрекнул комиссар.

— В этом вы правы, — уступил Пьер. — Но прав буду и я, если скажу, что вы смухлевали, когда установили за мной наблюдение.

— Для вас это оказалось удачей, — хмыкнул Годунов.

— Я жалуюсь не на результат, а на абсолютное отсутствие доверия.

— Вам придется признать, что я не слишком заблуждался.

Маргарет поняла, что если разговор будет продолжаться в том же духе, то ничем хорошим дело не кончится, и решила вмешаться:

— Мне кажется, хорошо бы обследовать дом, в который меня отвезли.

Годунов смерил шотландку взглядом и ответил:

— Мы обшарили здание сверху донизу и ничего стоящего не обнаружили. Эти ребята отлично соответствуют своему прозванию. Они такие же хитрые и неуловимые, как змеи.

— Кому принадлежит та вилла?

— Это собственность одного голландского семейства. Они приезжают туда на время летнего отпуска. Эти люди сами пришли в изумление, когда услышали о том, что там происходило. Мы много чего про них разузнали. Все указывает на то, что они не имеют ничего общего с нашей историей. Видимо, кто-нибудь из членов «Братства змееносца» знал о том, что дом используется только летом.

— Д'Онненкур мне говорил, что знает это место. Ребенком он часто проводил лето неподалеку, — вспомнилось Пьеру.

— Ладно, мы порыщем и в округе. Вдруг да найдется что-нибудь интересное.

— Есть еще квартира на Елисейских Полях, куда мы приходили вместе с этим человеком. Д'Онненкур объяснял, что она принадлежит его брату, но теперь я сомневаюсь, что у него вообще есть братья.

Гамбетта принялся записывать.

— Адрес не припомните?

— Как же! Я двадцать минут пытался поймать такси у этих дверей. Дом четыреста восемьдесят два.

— Повторите, пожалуйста, — застыл с ручкой на весу Гамбетта.

— Четыреста восемьдесят два.

— Это на углу с улицей Бальзака? — уточнил Годунов.

Пьер посмотрел на него с удивлением:

— Откуда вы знаете?

— К нам поступил сигнал о странном похищении. Исчез портье из этого дома, а последний этаж обчищен. Соседи заметили, что из квартиры выносят какую-то мебель, только никто не придал этому значения.

Пьер только фыркнул в ответ.

— Кажется, речь идет об одной и той же квартире, — подвел итог комиссар. — Мы, конечно же, все проверим, но боюсь, что в конце концов снова натолкнемся на непробиваемую стену.

Годунов огладил подбородок.

Пьер внимательно посмотрел на него и решил, что будет рассказывать ему о своих отношениях с Габриэлем д'Онненкуром, тщательно дозируя информацию.

— Когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с этим человеком?

— В тот же вечер, когда познакомился и с вами. Д'Онненкур подошел ко мне после лекции в Ассоциации друзей Окситании. Он сказал…

Беседа продолжалась в течение трех часов. Пьер основательно вымотался, когда Годунов наконец-то начал прощаться. Боль в плече была просто невыносимой. Полицейские уже были готовы уйти, когда Бланшар припомнил кое-что еще:

— Комиссар, у меня есть информация, которая, возможно, будет вам интересна. — Тот вопросительно воззрился на Пьера. — У меня есть номер мобильного телефона этого человека.

— Наверное, тот же самый, что мы нашли в вашем кармане. Это нас тоже ни к чему не приведет.

— Почему?

— Потому что телефон работал по карте предоплаты. Так какой же у вас номер?

Пьер назвал девять цифр и услышал взволнованный возглас Гамбетта, заглянувшего в свой блокнот:

— Тот же самый номер!

Пьера разбудил аромат кофе, доносившийся с кухни. Маргарет великолепно готовила этот напиток, что вообще-то несвойственно шотландцам. Из-за боли в плече Пьер совсем не выспался. Часы показывали половину десятого. Он с трудом выбрался из постели и кое-как сумел надеть халат.

Пьер вышел на кухню и обнаружил там Маргарет в синем костюмчике, очень простом, но элегантном. После стольких дней напряжения спокойный сон явно пошел ей на пользу. Волосы ее были собраны в хвостик, а лицо без всяких следов макияжа лучилось свежестью.

— Марго, ты великолепна!

— Давай-ка без глупостей.

Бланшар расцеловал ее в обе щеки, Маргарет не осталась в долгу.

— Будь добра, приготовь мне чашечку кофе.

Журналист выразительно взглянул на перевязанную руку.

— Какой у тебя жалкий вид!

— Давай посидим вдвоем.

Маргарет взяла в руки поднос, а Пьер направился в ванную. К столику, на котором уже дымились две чашки кофе, он вышел с конвертом в руке и положил его перед Маргарет.

— Марго, за такой кофе полагается награда.

— Давай без глупостей, — повторила она, как будто эта фраза являлась девизом сегодняшнего утра.

— Ты не хочешь посмотреть, что там внутри?

— Думаешь, стоит?

— Проверь сама, — подзадорил он.

Шотландка вытащила на стол связку бумаг и обнаружила, что это ксерокопии тех самых пергаментов.

Не отрывая взгляда от бумаг, она изумленно спросила:

— Как тебе удалось это раздобыть?

Пока Маргарет читала нотариальное свидетельство, удостоверявшее точность копий, Пьер хранил молчание и наблюдал за реакцией своей подруги.

— Это д'Онненкур тебе их передал?

— Не совсем так.

— Тогда как же?

Маргарет наконец подняла глаза на Пьера.

— Он показал их мне за несколько минут до появления полиции.

— Могу ли я узнать, как эти бумаги у тебя оказались? — нахмурила брови Маргарет. — Вчера Годунов жаловался, что у него нет никаких зацепок.

— Ну и черт с ним, с этим Годуновым! Я завладел ими, бросившись на пол в разгаре стрельбы. По отзыву этого фараона, я прыгнул прямо как профессиональный регбист. Честно говоря, в процессе перестрелки и общего переполоха никто и не видел, чем я занимаюсь. Ты даже не представляешь, во что превратилась комната всего за несколько секунд. — Пьер сделал глоток кофе и добавил: — Когда меня везли в больницу и оперировали плечо, я больше всего волновался о своем портфеле.

— Ты ничего не сказал полицейским?

Маргарет пристально смотрела на Пьера, больше доверяя его глазам, а не речам.

— А зачем? — бросил он непринужденно и добавил в порядке объяснения: — Не думаю, что для них это важно. Я журналист. Наконец-то мне подвернулся стоящий материал, так что мой долг — за него ухватиться.

— Ты неисправим! — возмутилась Маргарет, при этом внутренне ликуя.

— Нотариальное свидетельство ты уже видела. Д'Онненкур был большим аккуратистом. Он отнес документы и копии к нотариусу, тот их сличил и подтвердил верность копий.

— Габриэль д'Онненкур, или Арман д'Амбуаз? Вчера, после вопроса Годунова, ты заколебался.

— Да, верно, однако мне кажется, что мы с тобой могли бы разобраться в этом вопросе.

— Как?

— Родословные списки могут вывести нас на ту ил и иную фамилию.

Маргарет вскочила с кресла и снова поцеловала Пьера, теперь уже куда более пылко, чем давеча на кухне. Журналист пожалел о том, что владеет только одной рукой.

— Нам потребуется знаток древнееврейского языка для перевода текстов.

— У меня есть такой приятель.

— Надежный человек?

— Он мой давний должник, — сделал неопределенный жест Пьер. — Хотя для гарантии лучше выдумать какую-нибудь историю…

— Но ведь речь идет о династии rex deus. Если твой приятель и сам иудей, то он наверняка проявит любопытство.

— Не думаю, что ему хоть что-то известно про царственные библейские династии.

— Ты уверен? — не унималась Маргарет.

— Если у тебя есть мысль получше…

Она не купилась на этот выпад.

— Когда мы покажем ему документы?

— Могу я сначала допить кофе, а уж потом звонить?

Монсеньор Пассароло приказал своему секретарю не переключать на него никаких вызовов и беспокоить только в том случае, если позвонит камерарий или сам Святой Отец. Ему требовалось побыть в одиночестве. Госсекретарь Ватикана закрыл дверь кабинета на ключ, чтобы избежать нежелательных сюрпризов, а затем набрал некую комбинацию на кнопках сейфа, спрятанного в маленькой нише, где Рафаэль Санти изобразил свою версию Святого семейства. Там государственный секретарь хранил документы исключительной важности.

Пассароло вытащил нужный конверт и ощутил, как по спине пробежали мурашки. Всякий раз, когда он брал в руки эти документы, тело его покрывалось испариной, а на душу накатывала страшная тревога.

Госсекретарь никогда не забывал того момента, когда его предшественник, кардинал Ландриани, официально передал ему бумаги, хранившиеся в этом сейфе. Такова была церемония передачи полномочий государственного секретаря. Случилось это в самый канун Рождества двухтысячного года.

Старик Ландриани вручил своему преемнику этот пожелтевший конверт и заявил:

— Подготовьтесь, ваше высокопреосвященство! Когда вам станет известно содержание этих страниц, на ваши плечи возляжет столь тяжкое бремя, что вы и вообразить себе не можете.

— Что здесь?

— Узнайте сами, монсеньор.

Ландриани покинул кабинет, опираясь на трость и подволакивая левую ногу, которая ему почти не повиновалась. Пассароло остался наедине со своей новой ответственностью, раскрыл конверт и прочел три страницы, написанные неким Германом фон Мольтке, членом «Братства змеи».

Кардиналу сразу же стал ясен смысл слов Ландриани. Он ощутил всю серьезность угрозы, тяготевшей над Ватиканом. Новость обратилась в каменную плиту, которая обрушилась на него непосильным грузом.

В тот же вечер новоиспеченный госсекретарь еще раз встретился с Ландриани. Он хотел узнать об этом докладе все. Кто и почему его составил? Что такое «Братство змеи»? Где находится оригинал, о котором говорится в бумагах?

После долгой беседы Пассароло осознал, отчего тот древний текст так потряс душу Бернара Клервоского, что монах взялся за создание ордена храма и даже — как сообщалось в докладе — самого «Братства змеи», тесного круга внутри ордена монахов-воителей. Кардинал часто задавался вопросом о том, почему же святой из Клерво решил сохранить этот документ, хотя мог бы и уничтожить его.

Государственный секретарь уселся за стол, достал из кармана сутаны платок и отер пот со лба. Затем он снова перечитал страшный доклад, в котором сообщалось, что древний текст составлен в форме Евангелия. Судя по некоторым деталям, оно было написано намного раньше, нежели так называемые канонические Евангелия. Автор доклада утверждал, что это неопровержимое свидетельство, признанное самим Бернаром Клервоским. Фон Мольтке выделял в нем три элемента, подрывающие самые основы римского учения.

Все это было столь ужасно, что монсеньор Пассароло убрал листочки обратно в сейф и попытался не думать о прочитанном. Он упал на колени и принялся молиться, ища утешение для своего смятенного духа. Но и во время молитвы госсекретарь Ватикана размышлял о том, нет ли какого-нибудь способа заполучить этот пергамент так, чтобы Ватикану не пришлось признавать своих великих ошибок, как хотелось Арману д'Амбуазу.

— Что же, вполне логично, — заметила Маргарет.

— Почему?

— Потому что скрытность — это отличительная черта «Змееносца». Внутри братства из соображений безопасности принято использовать фальшивые имена.

Пьер и Маргарет неспешно прогуливались по бульвару Сен-Мишель. У них состоялась долгая и содержательная беседа с другом Пьера, профессором математики из Высшей школы горного дела. Потом они перешли на остров Сите, оказались перед фасадом здания Министерства юстиции, где любовались одной из жемчужин французской готики — часовней Сен-Шапель.

— Почему его семья в тысяча триста сорок девятом году переменила фамилию? — спросил Пьер.

— Ключ к разгадке следует искать именно в дате. Это были годы так называемой черной чумы, опустошавшей Европу. Смертность была столь велика, что в некоторых районах вообще не осталось жителей, в других население сократилось на треть или даже на половину. Людям требовался козел отпущения, чтобы выплеснуть свой гнев посреди всех этих ужасов и смертей. Во всем, конечно же, обвинили евреев. Они якобы отравляли воду и пищу, проводили кошмарные ритуалы, распинали детей на кресте. По всей Европе прокатилась волна жестоких погромов. Множество евреев погибли от ярости неуправляемой толпы. Погромщиков подстрекали власти, которые таким способом снимали напряжение, угрожавшее самим правителям. Многие иудеи меняли место жительства и свои имена. Как ты понимаешь, имя Иаков бен Садок определенно свидетельствовало о происхождении его носителя.

— Но если члены семьи хотели скрыть свою принадлежность к иудеям, то они многим рисковали, принимая фамилию д'Онненкур. Ведь это очень известный род, — возразил Бланшар.

— Не совсем так. На самом деле эти люди проявили большую хитрость. Они знали, что все представители семейства д'Онненкур в Лангедоке погибли, присвоили себе эту фамилию и переехали в Бургундию.

— И все-таки странно…

— Самое важное в этой истории то, что они сохранили свидетельства о своем происхождении с самого начала христианской эры и дальше, сквозь века. Ни о чем подобном мне слышать не доводилось.

— Наверное, статья, которую ты подготовишь, вызовет сенсацию в научных кругах. Бартелеми обещал через три дня передать нам полный перевод свитков.

— После всего, что мы испытали, мне придется пересмотреть свои прошлые взгляды на историю тамплиеров. Когда я только приехала в Париж, то обозвала бы фантазером любого, кто стал бы защищать мои нынешние убеждения. Впрочем, я вовсе не уверена в том, что стану писать эту статью.

Пьер остановился и заглянул Маргарет в глаза.

— Ты не знаешь, станешь ли писать статью о принадлежности семьи д'Онненкур к династии rex deus?

— Да, так я и сказала.

— Почему?

— Если я это сделаю, то столкнусь со множеством проблем.

Бланшар приобнял Маргарет за плечи.

— Не понимаю, о чем ты говоришь?

— Об утраченных пергаментах, Пьер. Мои коллеги, как это и принято, потребуют документальных подтверждений. Оригиналов у меня нет. Мне будет нечем засвидетельствовать свою правоту.

Пьер снова остановился.

— У тебя есть бумага нотариуса.

— Если я с этим выступлю, то сделаюсь посмешищем всего университета.

— Но почему?

— Потому что меня попросят предъявить оригинал. Если какой-то нотариус подтвердил его существование, то поднимется крик до небес — отчего же я не могу показать пергаменты? Мне пришлось бы разъяснять, что их владелец являлся магистром тайного общества, возникшего в самом сердце ордена тамплиеров. Раскаты хохота из Оксфорда долетят до самого Кембриджа. Моя профессиональная репутация покатится под откос.

— А если бы тебе удалось представить оригиналы?

— Тогда все было бы иначе. Хотя сначала мне пришлось бы заказать экспертизу, чтобы подтвердить датировку пергаментов. Еще нужно будет призвать палеографа для исследования различных типов почерка. Дело в том, что на первый взгляд оригиналы показались мне подлинными, но ведь таким же казался и Габриэль д'Онненкур.

— Когда ты думаешь возвращаться в Лондон?

— Я задержусь в Париже до тех пор, пока твой друг не передаст нам свой перевод. К тому времени и рука твоя немного поправится. Однако думаю, что не напишу ни строчки.

— Ты серьезно?

— Серьезно.

— Значит, ты останешься в Париже еще на три дня?

Теперь уже Маргарет замедлила шаг.

— Тебе это неудобно?

— Не говори ерунды!

Врач сообщил, что плечо хорошо заживает, но еще пару дней нужно держать его в неподвижности. Осмотр занял не больше пяти минут. В половине девятого утра Пьер уже вышел из клиники, расположенной в нескольких сотнях метров от его дома, и по пути купил в кондитерской бриоши на завтрак.

Когда он поднялся в квартиру, Маргарет бросилась ему на шею, не обращая внимания на поврежденное плечо, и бриоши превратились в лепешки. Пьер удивился, хотя в глубине души и надеялся на подобный прием.

— Ладно… Что вообще случилось?

— Случилось то, что ты свинтус, хотя и очаровательный.

— Ты довольна?

Прежде чем ответить, Маргарет поцеловала его в губы.

— Я просто счастлива.

— Теперь ты сможешь написать эту долгожданную статью?

— По крайней мере, попытаюсь.

Бланшар помахал пакетом с бриошами.

— Давай позавтракаем.

— Сначала ты должен рассказать, почему утаил от меня оригиналы.

— Не упущу ни единой детали.

Журналист поведал, что перед самым вторжением полиции д'Онненкур показал ему ксерокопии и нотариальное свидетельство, а потом убрал бумаги в портфель.

— С этого момента я не отрывал взгляда от его портфеля. Когда я повалился на пол, он был уже у меня в руках. Полицейские даже и не заподозрили, что это не моя вещь. Когда я открыл его в поисках копий, которые сложил туда д'Онненкур, моему изумлению не было предела. В другом конверте находились оригиналы!

Маргарет смотрела на Пьера с радостью и в то же время с тревогой.

— Если Годунов узнает, то он с тебя шкуру сдерет.

Пьер еще раз поцеловал подругу.

— Он никогда ничего не узнает, если только ты ему не скажешь.

Шотландка недовольно поджала губы.

— Мне надо бы об этом поразмыслить. Ведь как-никак ты должен заплатить за то, что скрывал их от меня.

— Это было глупо. Я думал, что ты сможешь написать статью, имея на руках копии и свидетельство нотариуса. Мне этого хватило бы, чтобы продать репортаж в какой-нибудь журнал, однако, по-видимому, в научном мире действуют другие законы. Не знаю, лучше они или хуже. Что ты собираешься делать теперь, заполучив оригиналы?

— Оставаться в Париже, пока не будет готов перевод.

— Я мог бы переслать его тебе, как только получу от Бартелеми. Он говорил, что работа займет три-четыре дня.

Маргарет вдруг посерьезнела, откусила кусочек бриоши, которая сохранилась после объятий, и произнесла:

— Со вчерашнего дня я не знаю, что и думать. У меня возникло ощущение, что ты хочешь отделаться от меня как можно скорее.

Пьер схватил руку Маргарет и прижал ее к губам.

— Не нужно так думать.