Ко всему прочему, у психотерапевта был сильный нью-йоркский акцент. У Анны было такое ощущение, что она по ошибке оказалась в фильме Вуди Алена. В любой момент могла начаться серия кадров из ее прошлого. Или на потолке могло появиться крупным планом огромное лицо одного из родственников Мирны.

— Итак, — сказала Эйлин Вайзфельд. — Спасибо, что ты очень внятно все изложила. Я ценю, что ты подробно и откровенно описала мне свои чувства к Шону Харрисону.

— Да. Но все это произошло несколько месяцев назад. Как я уже сказала, с тех самых пор я больше его не видела. Я видела только его подругу. Она работает в моем офисе.

— Для тебя это, должно быть, невыносимо, — посочувствовала Эйлин.

— Вовсе нет. Или, вернее, так было поначалу. Но сейчас я ничего такого не чувствую. Я знаю, что мои переживания были бесполезными и детскими. Как сказал Шон — хотя в тот момент я его не поняла — мне слишком часто мерещится нечто многозначительное в самых тривиальных вещах. Но с тех пор я стараюсь не принимать слишком близко к сердцу свои взаимоотношения с другими людьми.

— Хорошо, хорошо, — рассеянно сказала Эйлин. — На самом деле наш первый сеанс окончен, но мы можем поговорить об этом на следующей неделе, если ты решишь продолжить. Поговорить об этом и о твоих отношениях с родителями, которые в данном случае, я считаю, являются ключевой проблемой.

— Ты думаешь, что сможешь мне помочь?

— Ну, — Эйлин глубоко вздохнула и сложила свои красивые руки на коленях, — я не обещаю, что смогу предложить тебе панацею. Терапия не может этого сделать.

— Спасибо. — Анна взяла свою ручку. Больше она сюда не вернется.

Ей как раз была нужна панацея.

Было Рождество, и на улице стоял мороз. Тепло было только в магазинах, где уже вовсю продавали всякую всячину в подарочных упаковках Дом 113 «б» тоже выглядел довольно празднично.

Кое-где на оконных стеклах таял искусственный иней, только что выпущенный из распылителя. От кучки мусора на газоне поднимался дымок. Это было время, когда сжигали всякий домашний хлам. Возле зеленого мусорного бака, словно рождественский подарок, высилась башня из коробок, в которых продают еду навынос. Откуда-то доносились детские голоса. «Отвали, говнюк!»

Дом был неаккуратно выкрашен в кирпичный цвет. Везде виднелись подтеки, а под подоконником свисали сосульки из засохшей краски.

Анна нажала на звонок под буквой «Б», где сейчас висела табличка с надписью «Мирна и Том». Она поморщилась. Мирна и Том — их имена так хорошо сочетались. Их имена, стоящие рядом, словно они были семейной парой, лишь подтвердили то, чего боялась Анна, — ее бывшая соседка спит теперь с ее бывшим любовником. Из домофона раздался голос:

— Нет, мне ничего не надо.

— Мирна, это Анна.

— Анна Поттер?

— Да. Впусти меня, холод собачий.

Дверь запикала, оповещая, что замок открыт. Анна встала в теплой парадной, дожидаясь, пока Мирна откроет дверь квартиры. Доносившиеся с улицы крики шпаны оправдывали траты на установку в прошлом году трех замков, напоминающих застежки на бюстгальтере Мирны и таких же нерушимых.

Анна уже несколько месяцев не была в этой парадной. Как в старые времена, она просмотрела почту и обнаружила четыре счета на свое имя, а также ворох ярких рекламок. Наконец дверь открылась. В дверях показалась Мирна с копной кудряшек на голове.

— Ты что-нибудь забыла? — вежливо осведомилась Мирна.

— Я принесла твою вешалку, — ответила Анна, ставя тяжелую вешалку на пол. — Кажется, тебе она была нужна.

— Ой, спасибо. — Мирна с легкостью, точно пушинку, подхватила вешалку и понесла ее в квартиру, оставив дверь открытой.

Анна пошла за ней и услышала успокаивающие звуки работающего телевизора. Шелли говорила: «Некоторые люди заявляют, что пары всегда ссорятся. То, что делает нашу чрезвычайно хорошую телепередачу, пардон, интересной и, пардон, ужасной, — это то, что…»

— А, это же «Шоу Шелли», — сказал Анна, радуясь тому, что снова оказалась в своей бывшей гостиной. Анна скучала по запаху старого дивана и цветов Мирны, таких огромных и буйно разросшихся. — И на что похож их новый сценарий?

— На старый, — пробурчала Мирна, усаживаясь обратно в свое кресло и укрываясь одеялом. Анна тоже присела на диван и взяла в руки зеленую рождественскую открытку: «Дорогая Мирна, спасибо тебе за письмо. С Рождеством. Лав…» (Лав, дочь серийного убийцы???)

— А с кем сегодня беседует Шелли? — спросила Анна.

— С женщиной, которой надоело быть игрушкой в руках своего мужа. Ты что, читать разучилась? — раздраженно ответила Мирна. Внизу экрана, под героиней передачи, Анна прочла: «Кармен — устала быть игрушкой в руках своего мужа».

— Я рада, что ты дома, — сказала Анна, вдохнув старые запахи. — Нелегко было тащить эту вешалку через весь Лондон.

— Сожалею, что тебе пришлось тащиться в такую даль. А где мне еще быть, как не дома?

— Ты разве не собиралась пойти на учительские курсы?.. — Анна старалась поймать взгляд Мирны.

— С сентября. Со следующего учебного года.

— Ах да, точно.

— А я думала, ты снова играешь в театре.

— Хм.

— Или ты занимаешься этим только после работы?

Вечером пятого ноября Анна пошла на прослушивание. Небо было расцвечено фейерверком, который освещал путь Анны через Темзу по мосту Воксхол. Старинный холл оказался битком набит молодыми, полными надежд женщинами, такими же, как сама Анна. «Актрисы на роль тридцатилетней женщины в пьесе, которая будет участвовать в Эдинбургском фестивале». Все ждали уже довольно долго. Комната вся провоняла чипсами, но у всех женщин был холеный вид. Они нервно улыбались друг другу и демонстрировали наигранную солидарность. Одна из них держала в руках свою фотографию так, чтобы все могли видеть ее. «Голливудская улыбка», — подумала про себя Анна, хотя в жизни обладательница фотографии производила довольно жалкое впечатление. Несмотря на маникюр, пальцы у нее были короткие, желтые и заскорузлые от грубой работы.

Другая женщина делала дыхательные упражнения: «А-а-а-х. А-а-а-х. О-о-о-х О-о-о-х. Ах, ах, о-о-о».

Женщина, сидящая радом с Анной, посмеивалась. Анна отметила про себя, что она очень хорошенькая и напоминает со своими черными кудряшками юную Элизабет Тейлор, спрыгивающую с коня в фильме «Национальный вельвет».

— Нас заставляют ждать, а? — сказала соседка Анны.

— Это точно, — согласилась Анна. Слишком громким голосом.

— Как тебя зовут?

— Анна.

— А меня Мэдлин. Они не должны нас так долго задерживать, — сказала она. — Уже поздно.

Наконец из другой комнаты вышел упитанный мужчина. Он был одет в блестящую фиолетовую рубашку, которая с трудом на нем застегивалась. Он представился как режиссер Питер. Не будут ли дамы столь любезны подождать, пока он займется прослушиванием каждой из них по очереди? Анна пыталась дышать ровно, но она была в бешенстве.

— Вам не кажется, что было бы проще назначить всем нам разное время для прослушивания? — начала она. — Мы уже прождали полчаса.

Всегда найдется женщина, которая поднимет шум. Вылезет вперед. Возвысит голос. До сих пор Анна всегда предпочитала молча стоять в очередях, терпеливо ожидая, когда до нее дойдет черед. Так было всегда до этой минуты.

— Вы! Как вас зовут? — спросил Питер, поглаживая свою маленькую бородку.

— Анна. Анна Поттер.

Обычно Анна ни за что не стала бы вот так лезть на рожон, но тут она рассердилась за всех женщин, находящихся в этой комнате. И за всех женщин вообще. Будет уже совсем темно, когда дойдет очередь до последней женщины.

— Анна Поттер… Интересное имя, — произнес он, будто насосом вытягивая из себя каждое слово. Анна могла видеть, как активно работает его диафрагма над каждой интонацией. — Вот что, Анна Поттер. Почему бы вам не позволить мне самому решать, как проводить прослушивание? Я думаю, что у меня в этом больше опыта, чем у вас. — Он приподнял брови и окинул взглядом других женщин, потом взял резюме Анны и пробежал по нему глазами. — «Видение о Петре-пахаре»? — насмешливо произнес он. — Девочки, вы только послушайте: «Женщина, не стоящая внимания».

Все остальные женщины, как по команде, потупили взоры, демонстрируя внезапный интерес к своим собственным резюме.

Конечно, Анне следовало бы уйти прямо сейчас, но она все еще верила в свои книги по самосовершенствованию. «Многие люди полагают, что их начнут притеснять, если они посмеют отстаивать свою правоту, — писал Гриэ Лаутон. — Но верно как раз обратное. Очень важно посылать правильные сигналы. Если вы верите в себя, другие тоже поверят в вас».

— Смелый поступок, — сказала Анне Мэдлин, когда режиссер ушел.

— Я знаю. Меня всю трясет.

— Ой, слушай, прости, что я ничего не сказала.

— Ничего страшного.

Другие женщины, поглядывавшие на Анну, как на диковинку, снова начали в ожидании курить, шептаться и тихо посмеиваться.

— Просто я очень хочу играть в этой пьесе, — спокойно сказала Мэдлин. — Я уже несколько месяцев без работы — даже во второй состав не берут…

— Мэдлин Бучанан? — Питер, появившись в дверях, прервал их разговор.

— Удачи, — прошептала Анна.

Она была последней, кто прошел за эти двери. К этому времени Анна уже прочитала четыре журнала из пяти, лежащих на столе. В одном из них, в разделе о ночных клубах, была статья о клубе Джастин Квили «Фуксия».

«Открытие нового ночного клуба в Стормонте. Конечно, каждый называет его “Факсия”, но нет сомнений в теш, что именно на это рассчитывала продвинутая Джастин Квили, когда открывала ночной клуб, дизайн которого может поспорить с клубом “Мертвец”».

Итак, Джастин получила добро на утверждение своего проекта и без помощи Анны.

Это напомнило Анне о силе Джастин — силе, на которую Анна полагалась много раз. Она вспомнила вечеринку у Рассела Кокера. Туалет. Когда Чарли Секер начал орать: «Анна Поттер — девственница!», Джастин крикнула ему в ответ: «Да, и тебе наступит конец, если ты не прекратишь врать про мою лучшую подругу…»

И Чарли мигом заткнулся.

Джастин украла галстук Чарли и разрезала его на мелкие кусочки. Анна взяла один такой кусочек себе. Она хранила его в своей шкатулке для воспоминаний вместе со всем остальным: фотографиями Джастин и Анны, восковыми карандашами, значками членов Тайного Союза. «Открытие нового ночного клуба в Стормонте», — снова прочитала она и захотела поделиться с кем-нибудь, что в лучшие времена они с Джастин были лучшими подругами. Но у нее больше не было этому доказательств, даже в виде фотографий.

Анна очнулась от воспоминаний, только когда громко произнесли ее имя.

Она прошла в комнату, которая напомнила ей школьный актовый зал, продуваемый сквозняками. В одном конце комнаты возвышалась эстрада.

— Хорошо, дорогая. Поднимайся на сцену. Давай посмотрим, как ты умеешь использовать свою энергию в мирных целях, — спокойным голосом сказал Питер. Он прислонился к школьной парте, на которой стояла пара стаканчиков капуччино и лежал потеющий в целлофане рулет с джемом.

Анна поднялась на сцену и посмотрела вниз на Питера. Ее переполняла вера в себя. Она могла сыграть кого угодно, стать послушным воском в руках любого постановщика. И она была уверена, что Питер будет восхищен ее подготовленным монологом. Это была сцена из трагедии Лорки «Дом Бернарды Альбы», которую она очень долго репетировала.

— Хм, — сказал он, когда она закончила. — Давай посмотрим твою импровизацию.

Он попросил Анну рассмеяться, но она не могла рассмеяться по команде.

— Ну!.. Боже, это же просто смешно, — сказал Питер. — Я же не прошу тебя родить мне Вильяма Хейга, — всего лишь, черт возьми, рассмеяться. Отлично, отправляйся домой. Уходи, я устал.

Анна наклонилась, чтобы сложить обратно в сумочку свой реквизит: черную нарукавную повязку, кольцо с жемчугом, салфетки. Она спускалась со сцены, стараясь вспомнить, сколько актрис в начале своего пути, должно быть, слышали точно такие же слова: Джуди Гарланд, Джуди Денч…

Наверное, Питер видел даже слезы, потому что он окликнул ее и подозвал к своему столу. Он смягчился и посмотрел на нее почти по-доброму:

— Могу я дать тебе один совет?.. Э-э-э… — он посмотрел в ее резюме, — Анна.

— Да, — сказала она, наблюдая, как его друг кладет сахар в капуччино Питера.

— Питер, тебе сколько сахара? — спросил друг.

— Две, — ответил он и вздохнул, глядя на Анну. — Так вот, дорогуша… Знаешь, я провел уже много прослушиваний. Я видел нескольких блестящих актрис, по-настоящему хороших актрис. И я также видел ужасных актрис. Но, знаешь ли, в этом бизнесе даже хорошие актрисы не работают несколько месяцев подряд… — Он взял печенье. — Милочка, ты понимаешь, к чему я клоню? — Он обмакнул половинку печенья в кофе и опять вздохнул. — Твой послужной список не слишком-то велик, верно?

— Ну, на самом деле я только начинаю. Я проработала на радио почти десять лет.

— Почему же ты тогда бросаешь эту работу, дорогуша? — мягко спросил он, и у него изо рта посыпались крошки печенья.

— Потому что я хочу быть актрисой, даже если этот отрывок не…

— Я скажу тебе, что я думаю. — Он взял еще одно печенье и шумно выдохнул. — Мне кажется, ты не поняла. Я говорю серьезно, милочка. Мне очень жаль, что именно мне приходится говорить это тебе, но войди в мое положение.

Неужели я должен позволить тебе бросить свою работу? Ради чего? Потому что, любовь моя, ты не сможешь получить новую работу. Тем более в Голливуде. Актрисы, которые в шестьдесят раз лучше тебя, счастливы получить хотя бы недельную работу в театре с постоянной труппой. Зачем тебе все это? Лучше вместо этого играй в каком-нибудь любительском театре. Это просто мое мнение, милочка.

— Так ты уже побывала на многих прослушиваниях? — спросила Мирна без всякого интереса.

— На одном. Но режиссер имел на меня зуб после того, как я… И публичных прослушиваний проводится не много. Нужно быть членом профсоюза, иначе на тебя и глядеть не станут.

— Тогда вступи в профсоюз, — решительно сказала Мирна.

— Если бы это было так просто, — улыбнулась Анна. — Сначала надо стать профессиональной актрисой. Либо стриптизершей. Но я не за этим сюда пришла… Как ты поживаешь?

— Какого черта тебя это волнует?

— Конечно, волнует. Что ты этим хочешь сказать?

— Ну, можешь называть меня ранимой, — театрально ответила Мирна. — Но после тридцать второго звонка я просто-напросто плюнула на все.

— Ты мне звонила столько раз?

Но Анна знала, что Мирна звонила ей не переставая. Сначала она намеренно не отвечала на звонки подруги. Какой смысл в том, чтобы жить в центре Лондона и поддерживать отношения с Мирной, живущей на северной окраине города? С женщиной, у которой нет работы и у которой проблемы с весом.

Однако прошел месяц, и Анна начала скучать по ней. По Мирне и по Тому. Именно тогда она начала о них думать как о паре. Ну, они же жили в одной квартире. Разве не должны они были неизбежно оказаться в одной постели? Конечно, Анна не собиралась становиться у них на пути. Это естественное развитие событий, не правда ли? В один прекрасный вечер они оба хорошенько выпьют, и Мирна скажет что-нибудь остроумное. Том ответит мечтательно: «Мирна, ты такая умная». А потом возьмет ее за руку, и они…

Она запрещала себе думать о них. Эти мысли причиняли ей боль. Но она больше не могла заставить себя думать о них как раньше, так, будто между ними ничего нет.

— Ты же прослушивала звонки, так? — спросила Мирна, в то время как Анна осматривала гостиную, замечая повсюду следы присутствия Тома. Учебник Пустая банка из-под пива. Записка с мыслями Тома о некоторых «изобретениях», которые необходимо запатентовать. Она позабыла, какая у него светлая голова. Генератор идей.

— Каждый раз я слышала шикарный голос Себастьяна, — сказала Мирна. — Так что я подумала, что ты вечно болтаешься на вечеринках с красивыми людьми.

Позвонила Мэдлин. Не хочет ли Анна пойти куда-нибудь выпить? Они могли бы поговорить о режиссере Питере.

Они встретились в баре «Стегз-Хед», расположенном в Сохо.

Но Мэдлин оказалась — при более близком знакомстве — самой обыкновенной старушкой Мэдс. Без кудряшек. Она была довольно развязной, что несколько смущало Анну, и не переставала восхищаться Питером, который пригласил ее на второе прослушивание. Она была похожа на Лиз, разве что не смеялась. Этакая вторая Лиз, только без заразительного чувства юмора и в туфлях на высоких каблуках. Мэдс была из тех, кто говорит «береги себя» вместо «до свидания».

Анна не представляла себе свою новую жизнь в квартире Себастьяна без того Шона. Когда бы она ни представляла себя сидящей в джакузи, вместе с ней всегда был полуобнаженный Шон.

Она ошиблась, поверив в Шона. Теперь Анна уже понимала это. В конце концов, он всего лишь простой смертный. Анна знала, что у нее есть склонность сосредоточивать все свои желания на одном мужчине. Как писала Каролин Райе в книге «Открытие противоположностей», ни одному мужчине не нужна женщина, которая нуждается в нем: «Такие женщины виноваты в разрыве отношений. Они выбирают себе одного мужнину и переносят на него все свои идеалы. Они хотят верить, что этот мужчина умен, красив и непогрешим. А все отрицательные эмоции выплескиваются на прочих людей. Обычно на членов семьи или на друзей. Как показало исследование Хайнекера-Биллоуз, чаще всего негативным эмоциям подвержены женщины, имеющие очень узкий круг друзей. Женщинам, у которых много друзей, легче обрести позитивный настрой в жизни».

Анна обзвонила, как ей казалось, почти всех своих двести двадцать друзей, чтобы сообщить им свой новый номер телефона в Челси. Но первоначальный бурный поток гостей, заскакивающих посмотреть квартиру или просто поболтать, вскоре иссяк, и Анна осталась коротать свои вечера в одиночестве.

Гостиная стала походить на лучшую комнату для приема гостей в доме ее матери. Даже сама обстановка и расположение вещей как будто говорили о том, что Анна с нетерпением ждет гостей. Внутри у нее было пусто.

Она скучала по Ру и поехала навестить старую подругу. Теперь она стояла перед ее дверью и не решалась позвонить, тем более что в окне она видела Уоррена. Анна помнила, что она сказала Ру про его заигрывания с ней, и знала, что Уоррен, конечно же, будет все отрицать перед женой. Более того, он скажет, что Анна выдумала все это. Чтобы он захотел Анну Поттер! Да этого просто не может быть. Даже после нескольких бутылок виски.

Анна стояла там, жалкая, брошенная, тоскуя по подруге. Но сейчас в окне она видела Ру и не хотела вторгаться в семейную сцену, которая стояла у нее перед глазами. Уоррен, сидя рядом с Ру, смеется. Ру наклоняется, чтобы поднять с пола Оскара.

Уоррен предлагает Дэйзи глоток пива.

Анна знала, что за закрытыми дверями они, может быть, орут друг на друга. Ру кричит Уоррену, чтобы тот не травил их дочь алкоголем. Уоррен кричит на Ру, чтобы та прекратила делать из его сына «паиньку».

Но Анна, конечно, не могла слышать, о чем они говорят. Все четверо выглядели прелестно, как на семейной фотографии.

Она отошла от дома со слезами и захотела позвонить Лиз, чтобы просто посмеяться, как в старые добрые времена. Но вспомнила их последний разговор… Ей было необходимо кому-то выговориться — Джастин, кому угодно.

Ей отчаянно хотелось поговорить с кем-нибудь из родителей. Но она взяла себя в руки, чувствуя в себе слишком много глупой сентиментальности, и позвонила вместо этого Притти.

У Притти не было времени встречаться с Анной. Лишь после настойчивых уговоров старой подруги она согласилась оторвать целый час от своей работы — работы терапевта и по совместительству мамы своей Моники.

Во время ее визита к Анне пришел сантехник, чтобы починить бойлер. Анна провела его в подсобку. Притти последовала за ними.

— Ну, давайте начнем с того, что уберем этот бутерброд, — сказал мужчина. Но даже Притти не решилась взять его в руки. Мастер покачал головой — ох уж эти современные молодые девушки, — осторожно взял бутерброд с сыром и выбросил его в мусорное ведро на кухне.

Анна предложила ему кофе в качестве благодарности, чтобы он не спросил с нее лишних денег.

— Анна, я сварю кофе, — очень кстати предложила Притти.

— Первым делом расскажите мне его историю, — сказал сантехник, похлопывая бойлер, чтобы тот успокоился.

— О, я только что въехала…

— Какой вы любите кофе? — спросила Притти.

— Главное, чтобы…

— Черный, разумеется, — прорычал мужчина и покосился на Притти.

Анна уставилась на него во все глаза.

— Ушам своим не верю! — вскинулась она. — По-моему, вы даже не осознаете, что от ваших слов разит самым настоящим расизмом.

— О, нет, я ничего такого…

— Что он сказал?

— Вы думаете, что можете вот так в разговоре делать какие-то расистские намеки, и никто этого не заметит?

— Дамочка, одну минуту. Я не имел в виду…

— Анна, в чем дело?

— Очевидно, вы думаете, что Притти — какая-нибудь услужливая азиатская красотка, так? Лишь потому, что она была настолько любезна, что предложила сварить вам кофе. Так вот, она — врач. И прежде чем следовать стереотипам…

— Анна, пожалуйста!

— Думаю, мне лучше уйти, — сказал сантехник Притти, как будто они состояли в заговоре.

— Нет, вы не можете вот так взять и уйти! — возмутилась Анна, пока он застегивал свою сумку.

Притти посмотрела на Анну.

— Было очень неловко, — сказал Притти, когда мастер ушел. — И совсем ни к чему было устраивать этот цирк.

Кошка ухмыльнулась. Это напомнило Анне о Дэйзи. Кошка смотрела на нее таким же насмешливым взглядом и охраняла телевизор. Она свернулась калачиком перед шкафом с телевизором и весь вечер пролежала там. Если Анна пыталась ее согнать, кошка выпускала когти Доказательством зловредности этого животного были царапины на руках у Анны.

— О, какой ужас… — покачала головой Мирна, рассматривая руки Анны. — Думаю, что Себастьян должен платить тебе за то, что ты ухаживаешь за… Как, говоришь, ее зовут — Дэйзи?

— Да. Я ее переименовала в честь моей крестницы.

— Значит, ты поругалась и с Ру тоже?

— Что значит «тоже»?

— Ну, ты же и с матерью поругалась. Ты сильно разозлилась, что я попросила ее тебе позвонить? На мои же звонки ты не отвечала.

— Где ты узнала этот номер? — спросила Анна у Барбары, когда та позвонила.

— У твоей подруги Мирны.

Они умолки, ожидая, кто же заговорит первый.

Первой оказалась Барбара:

— Не переживай. Я долго тебя не задержу.

— Нет проблем, — сказала Анна, смягчившись. Она подумала, что один короткий телефонный разговор с матерью — это не страшно.

— Я звоню по просьбе Мирны, — деловито сообщила Барбара. — Ей нужна ее вешалка. Очевидно, ты забрала ее с собой, когда переезжала.

— Почему ты звонила на мою старую квартиру? — сурово спросила Анна.

— Мне надо передать тебе письмо из твоего политехнического.

— Не беспокойся, не надо пересылать мне эту макулатуру.

— Вот и Мирна сказала, что тебе будет неинтересно все, что касается прошлого… — безжизненно пробормотала Барбара.

— Как дела у Мирны? — поспешила спросить Анна, чтобы Барбара не попрощалась и не положила трубку. Только не сейчас.

— Похоже, она в ужасном состоянии.

— Почему? — поинтересовалась Анна, а сама подумала: «Я прекрасно знаю почему. Это потому, что я уехала от нее». Но она хотела услышать это из уст матери. Но ответ Барбары застал ее врасплох:

— Из-за смерти отца.

— Отец Мирны умер?..

— Да. Разве ты не знала? — полюбопытствовала Барбара.

— Нет.

Анне хотелось бы знать, как Мирна пережила это событие. Но потом она подумала, что у Мирны есть Том — он ее поддержит. Том в такой ситуации будет очень кстати, он успокоит Мирну.

— Мы больше не поддерживаем отношений, — сухо ответила она.

Интересно, если бы они с Мирной все еще дружили, пригласили бы ее на похороны? Вот уже много лет мистер Ломонд относился к Анне с неприкрытой враждебностью. Он считал, что его сын стал гомосексуалистом по ее вине. Почему она ни разу не сходила с Гримом на свидание? Этого могло бы оказаться достаточно, чтобы его сын уверовал в брак. Так ведь нет! Она украла у Грима шанс когда-нибудь иметь своих детей.

— Я о тебе беспокоюсь, — сказала Барбара, прерывая ход ее мыслей. — Дон сказал, что ты уходишь с работы.

— О, теперь, значит, Дон, — усмехнулась Анна. — Значит, он больше не «твой отец, который сидит в клубе консерваторов».

— Анна, пожалуйста…

— Почему бы тебе ни перестать волноваться за меня и не начать волноваться о своих собственных проблемах?

— Но у меня столько…

Барбара разрыдалась.

— Пожалуйста, не плачь, — смягчилась Анна. Не мать очень редко плакала — если такое вообще когда-нибудь бывало. Теперь же, казалось, она плачет постоянно.

«Пожалуй, пусть лучше выплачется», — решила Анна, так как почувствовала, что сама сейчас разрыдается.

— Ты не знаешь, какие у меня проблемы.

— Ах, какие у тебя могут быть проблемы! — вздохнула Барбара.

— О, ты даже себе не представляешь. Ты просто представить себе не можешь, — снисходительно сказала Анна. Она снова почувствовала себя ребенком, на четвереньках ползущим в материнские объятия. Только не вредна ли такая инфантильность?.. Ну, в конце концов, рассудила Анна, это всего лишь короткий телефонный разговор, и даже Вильгельм Гроэ верит в открытое выражение чувств, особенно когда они предназначаются родной матери.

— Анна, я тебя знаю, — сказала Барбара, шмыгая носом. — Твое решение бросить свою работу — это все твои фантазии. То же самое было с тем мальчиком в школе. Как там его звали? Чарли Сакер?

— Секер.

— У тебя прекрасная скромная работа. Зачем ее бросать?

— Мама, запомни, теперь на меня уже не действует эмоциональный шантаж.

— То же самое было, когда ты захотела стать собаководом.

— Мне же было всего семь… — возразила Анна, стараясь сохранить серьезность.

— И косметологом. Помнишь? Ты тогда сказала, что это твоя «мечта».

Анна действительно так сказала, когда, закончив Политех, умоляла родителей оплатить ее учебу в Лондонском институте красоты и моды.

Брошюра, в которой рекламировался этот курс, представляла все в радужном свете, на фотографиях были запечатлены красавицы, делающие стрижки на красивых головах или маникюр на тонких, изящных руках. Были там и глянцевые фотографии студенческого кафе, где холеные студенты попивали капуччино. Но Анна и не подозревала, что красота может быть такой серьезной научной дисциплиной — с лекциями, курсовыми работами, зачетами. В реальности ей приходилось возвращаться домой, сгибаясь под тяжестью учебников с иллюстрациями женщин, страдающих всякими заболеваниями кожи. В первый же день на нее обрушилась информация о сыпи, фурункулах и прыщах.

Она бросила учебу после первого же семестра.

— Анна, это было то, чем ты «всегда» хотела заниматься.

— Мама, тогда я была очень молода, — сказала она, изо всех сил сопротивляясь возвращению к своей старой роли — роли ребенка Барбары, которая в свою очередь играла (бездарно) роль матери.

— Твоя «мечта»… — повторила Барбара, но без тени осуждения или насмешки. — Ты не могла без этого жить. Ты хотела быть косметологом всех звезд Голливуда.

— Я про это забыла.

Анна уже начала улыбаться.

— Так, значит, папа съехал? — Она села на диван и подтянула колени к груди. Ей нравилось это состояние — снова быть ребенком.

— Да, но я позвонила тебе не затем, чтобы… Давай поговорим о более счастливых моментах, — оживилась Барбара.

— Что ты думаешь по поводу развода? — спросила Анна, обнимая колени.

— Ну… — Казалось, что слова даются Барбаре с трудом. — Зачем об этом говорить?

— Просто я знаю, как важен был для тебя брак — в принципе.

— Ну, тогда знай, что я не хотела развода. Но после нашего разговора… Слишком многое было между нами сказано, а сказанного не воротишь. Проблема Дона в том, что он не знает, когда счастлив. Он никогда не успокоится. Правда, в этом, на мой взгляд, виновата партия, которая вдалбливает людям в голову всякую чепуху. Это партия заставила Дона поверить в то, что ему нужны такие вещи, как, например, портьеры в складочку. Или Кэтрин. Все это сидит у него в голове. Но я-то знаю твоего отца. Он не будет счастлив с той женщиной.

Анна не знала, стоит ли ей пригласить мать к себе на новую квартиру. Ей хотелось услышать ее мнение о квартире; она прекрасно знала, что, во всяком случае, наружный вид дома уж точно произведет на Барбару впечатление, как бы она ни старалась скрыть это.

— Но он и раньше не был счастлив, так ведь? Никто из вас не был счастлив.

Любой приличный психолог сказал бы Анне, что тем самым она напрашивается на отповедь со стороны матери. «Зачем так делать? — слышала она призрачный голос Шона Харрисона. — Чтобы лишний раз подтвердить, что у тебя заниженная самооценка?»

— Ох, счастливы, — повторила Барбара таким тоном, словно это было какое-то неприличное слово. — Не будем больше об этом. Давай поговорим про Рождество. Чем ты будешь заниматься? Приедешь ко мне, как обычно?

— Ну, если выбор станет между тобой и Кэтрин…

— Ну, тогда лучше пойти к дьяволу, знаешь ли.

Анна почувствовала, как при этих словах ее мать улыбнулась.

— A «SOS!» выйдет в Рождество? — спросила Мирна у Анны, в то время как Шелли в знак соболезнования повесила на шею Кармен мишуру.

— Еще бы! Рождество — это самая горячая пора. Как раз в это время мы наживаемся за счет распадающихся семей и самоубийств. Количество слушателей нашей аудитории резко увеличивается. Это здорово. Нам поступают очень возбуждающие звонки о смерти…

Она посмотрела на Мирну и вдруг вспомнила:

— О боже, прости меня. Послушай, я так тебе сочувствую… насчет отца.

— Ну… Это не было неожиданностью.

— Я понимаю.

— Я к тому, что он тоже был смертен.

Анна задумалась. Она уже отрепетировала речь о смерти, но сейчас, когда она находилась в своей старой гостиной, был как будто не совсем подходящий момент. Так или иначе, Мирна быстро сменила тему:

— Каково тебе сейчас работать в «SOS!», зная, что ты увольняешься?

Сначала у Анны создалось такое впечатление, что коллеги готовятся к ее похоронам, причем еще при ее жизни.

Все они были шокированы, узнав о предстоящем уходе Анны, и глазели на нее с удивлением. Майк в особенности принял ее решение близко к сердцу и умолял ее остаться.

Однако неделю спустя все они стали вести себя так, как будто Анна зазналась и бросает их ради какой-то грандиозной карьеры. Члены команды «SOS!» собиралась кучками и шушукались. «Знаешь, она совершает боооль-шую ошибку…» При виде ее все заговорщически улыбались. Ее решение привело к тому, что в офисе наконец воцарился корпоративный дух и Анна ощутила, что такое общество, несмотря на то что сама была теперь в этом обществе изгоем.

То же самое она чувствовала, когда погибла принцесса Диана. Этот день мог бы принести ей массу удовольствия, если бы только она стояла на хорошем месте. К сожалению, с ее места был очень плохой вид — задний фасад Вестминстерского аббатства. Должно быть, в войну, во время бомбежек Лондона, люди чувствовали примерно то же самое. Им бы тоже понравилось это чувство единения, будь они в безопасности, в каком-нибудь красивом местечке за городом.

Анна хотела сказать Пэмми, что передумала и решила остаться до тех пор, пока не будет точно знать дату своего первого спектакля.

Но Пэмми уже сделала все необходимые приготовления для замены Анны. Лина запрыгала от радости, когда узнала, что ее ждет место оператора. Потом она увидела Анну и снова притихла. С точки зрения Лины, будущая жизнь Анны была пустой и бессмысленной. Почему она отказывается от стабильной работы в офисе?

Так или иначе, жизнь продолжалась. В передачу пришел новый гость — Вильгельм Гроэ. Анна очень хотела увидеть человека, который помог ей поверить, что она чего-то стоит. Но ей было очень трудно связать сухую фигурку в кресле второго ведущего с автором революционной, перевернувшей ее жизнь книги «Один месяц до счастья». У Гроэ была бородка, словно нарисованная ребенком, — бурые клочки разной длины торчали из его подбородка в разные стороны. Его астматический голос резал слух. Его широкие ноздри раздувались, как, впрочем, зачастую и ширинка на его брюках.

К счастью, Анна уже начала читать таких авторов, как Гриэ Лаутон, Лесли Шредер и Каролин Райе, которые критики вали теории Гроэ за надуманность и неубедительность. Она больше не воспринимала слова Гроэ, как священное писание. Гораздо больше ее интересовали работы Гертруды Саламанд и Денвила Джорджа. Саламанд заметила, что книги Вильгельма Гроэ относятся к «поп»-психологии, поскольку представляют собой выдержи из научных журналов, перефразированные для широких масс. Кроме того, сам Гроэ раздражал Анну.

Ему не нравились вступления, написанные Майком. Ему не нравилась Пэмми в качестве ведущей. Чрезвычайно популярный в Германии и скандинавских странах, он сделал одолжение своему старому другу Дункану, пожертвовав целый месяц своего бесценного времени на участие в передаче «SOS!». Оператор — Анна — не произвела на него впечатления. Лина ему тоже не понравилась — она была непочтительна. Блондинка слишком много строила из себя.

Команда «SOS!» начала игнорировать Вильгельма. Во время обеда пятеро главных сотрудников сидели за одним столиком и не пускали Гроэ в свою компанию («Извини, Вильгельм, у нас занято»). Пэмми говорила, что ее искушает мысль взять и разорвать контракт с Вильгельмом. Майк признался, что он еще никогда в жизни не видел такого лентяя. Лина говорила, что она еще никогда не встречала более противного типа. Анна пыталась примирить Вильгельма-человека и Вильгельма-писателя. Тодд бурчал, что не желает ни во что вмешиваться.

Пришел ноябрь, и Вильгельм Гроэ покинул передачу, недовольно ворча.

— У меня такое ощущение, будто я снова могу дышать, — сказал Майк, когда на передачу пришел Морис Стоу. В этом месяце они обсуждали смерть.

Стоу вечно улыбался.

— Жизнь слишком коротка, чтобы быть несчастным, — сказал он, стоя в очереди за кофе после Анны. Но декабрь угрожающе надвигался, и Анна занервничала. Ее увольнение стало запретной темой. Никто уже не обсуждал ее, и Анне стало страшно. Актрисы, играющие в шестьдесят раз лучше ее, были счастливы получить хотя бы недельную работу в театре с постоянной труппой.

К тому времени Морис Стоу уже ушел с передачи. Его место заняла Кристин Тейт с темой «рождественский стресс».

Анна была в ужасе. Она увольняется в январе, и никому до этого нет дела. Она выпадает из офисной жизни в никуда.

Никого не волновало, чем дальше займется Анна. За исключением Пэмми. Она попросила Анну прочитать книгу Джеральда Стоупа «Саморазрушение», в которой более чем на пятистах страницах анализировались случаи, когда человек под влиянием бредовой прихоти бросает место, на котором проработал всю жизнь.

Пэмми позвала Анну в свободную студию, чтобы они могли обсудить эту книгу и проблемы, которые она затрагивает. Нашли ли они хоть какой-то отклик в душе Анны?

— Ну, честно говоря, я не очень много помню из этой книги. В последнее время я прочитала много других книг. Все они начинают сливаться у меня в голове. А почему ты спрашиваешь? — заинтересовалась она. — Ты хочешь, чтобы я написала для тебя вступительное слово?

— Анна, я не планировала передачу по этой теме. Я хотела, чтобы ты прочитала эту книгу лично для себя.

— Понятно.

— А вообще, похоже, ты берешь на дом слишком много работы. Я одолжила тебе эту книгу, потому что хотела, чтобы ты еще раз подумала о своем намерении уволиться.

— Я не хочу увольняться, — призналась Анна. Пэмми облегченно вздохнула.

— Знаешь, Дункан только что согласился увеличить бюджет, — сказал она. — Тебе надо будет пройти собеседование на должность аналитика. Ничего не могу обещать. Но я постараюсь.

— Спасибо.

— Я не увольняюсь, — сообщила она Мирне. — Теперь я аналитик передачи. Не бог весть какой шик, но отец будет рад.

— Такова вся наша жизнь, — выразительно сказала Мирна. — Мы угождаем им даже после их смерти.

— О боже, мне так жаль, что я пропустила похороны.

— Не начинай все заново.

Анна соскучилась по Мирне, по ее резким замечаниям. Теперь она поняла это. Она скучала по лицу Мирны, ее темным глазам и копне вьющихся волос. Мирна была такой растрепой. В школе ее блейзер вечно был невыглаженным, и складки рассекали ее спину, словно молнии. Ее юбка морщилась, словно земная кора. Отец Мирны называл ее Великой Грязнулей.

Анна хотела, чтобы у них произошло настоящее, пылкое воссоединение с крепкими объятиями, как у настоящих соседок, каких показывают в телевизионных мелодрамах Мирна сказала бы: «О, Анна, ты самая лучшая подруга, которая когда-либо у меня быта». Анна сказала бы: «О, Мирна, нет ничего удивительного в том, что Том предпочитает тебя мне. Ты умнее, веселее, и у тебя нет экземы».

— Что не начинай? — вместо этого спросила Анна.

— Не будь такой отзывчивой.

— Что плохого в том, что люди открыто проявляют свое небезразличие?

— Господи, Анна! Послушай себя. С тех пор, как ты работаешь в «SOS!», ты стала такой отзывчивой. Эта твоя терпеливая, улыбчивая, раздражающая отзывчивость. Ради бога, неужели ты не видишь?

— Да, наверно, я была немного… — улыбнулась Анна.

— Тсс! Мой любимый момент.

Шелли стояла у подножия лестницы, как в «Унесенных ветром».

«Ну, вот вы и выслушали моих гостей и их проблемы. Теперь настал их черед подняться со своими проблемами к Нему. Кэрри, Бекка, Кармен, следуйте за мной вверх по лестнице Шелли…»

Шелли остановилась посередине лестничного пролета.

«Бекка, не отставай. Наступает минута, которую я люблю называть моим моментом истины. Вы уже слышали, что думают гости нашей студии по поводу ваших раздоров с мужьями. Все они анонимно проголосовали, и вот результаты. 66 % из них полагают, что вам лучше развестись. Нельзя ли показать это на том экране?.. 32 % думают, что вам лучше остаться вместе. 2 % не уверены. А сейчас давайте поднимемся по этим ступенькам».

Они дошли до картонных ворот, украшенных перламутром.

«Итак, пришел судный день в стиле Шелли. За этими жемчужными воротами сидит Шон Харрисон, наш постоянный психолог. Он слышал обо всех ваших проблемах, которые мы обсуждали в нашей передаче и… У нас что, сегодня проблема с жемчужными воротами?»

— У них вечно проблемы с жемчужными воротами, — пояснила Мирна.

Но вот «ворота» наконец открылись, и за ними показался невозмутимый Шон Харрисон.

— Не может быть… — Анна не поверила своим глазам, когда увидела его на троне Шелли.

— Анна, ты же не принимаешь это за чистую монету? — пошутила Мирна.

Анна хохотнула.

— Я и не подозревала, что передача Шелли такая увлекательная, — сказала она, расчесывая экзему на руках.

— Да, по мне, лучше уж смотреть на ругающихся мужей и жен, чем на тех, которые изо дня в день ходят на работу.

— Я думаю, что…

— Тсс! Шон выносит свой вердикт.

«Мой совет Кэрри, Бекке и Кармен будет следующим: относиться к своему браку как к деловому сотрудничеству. Конечно, их мужья неидеальны. Но и сама жизнь, черт возьми, неидеальна. Не правда ли?»

— Хорошо, — сказала Мирна, когда Шелли поблагодарила Шона и жемчужные ворота закрылись. — Хорошо ровно настолько, насколько хороша любая мораль.

— Хотя и довольно примитивно.

— Том расстроится, что пропустил Шона. Обычно я записываю для него Шелли на видео.

— Как вы вдвоем ладите? Что-нибудь произошло? В смысле — романтическое… — с наигранной беззаботностью поинтересовалась Анна.

«Пожалуйста, скажи “нет”!» — мысленно взмолилась она. На кресло был наброшен один из джемперов Тома.

— Что? С Томом? — удивилась Мирна. — Ты шутишь! Он для меня слишком крут. Я же родом из Мидлсборо, не забывай. Ты знаешь, что он учился в частной закрытой школе?

— Далеко не престижной.

Вне себя от радости, что ошибалась насчет Мирны и Тома, Анна затараторила об отце Тома, который был заметной фигурой в лейбористском движении. Он не одобрял частное образование, но Тому предложили бесплатное обучение в Уэслидейле. Мать Тома настояла на том, чтобы они приняли это предложение. Его родители развелись. Он ненавидел школу и школьные вечера.

— Ты говоришь, точно участница какой-то телевикторины, — сказала Мирна, прерывая ее монолог. — Расскажи мне все про Тома за тридцать секунд, время пошло. — Она улыбнулась. — Анна, не переживай. Если ты знаешь о нем достаточно, то я отдам его тебе в качестве главного приза. Отдам на тарелочке вместе с другими блюдами, которые он любит разогревать в микроволновке каждый вечер. Точно так же, как ты.

— Я уже несколько месяцев не ела полуфабрикатов, — призналась Анна.

— Вообще-то, — продолжала Мирна, — ему не следовало говорить мне про Уэслидейл. Это еще один повод поиздеваться над ним. Правда, у меня и так полно поводов для этого — его псевдосоциализм, его страдания по тебе…

«Он страдает по мне?» — поразилась Анна.

— Он использует слово «любовь», чтобы замаскировать свою маниакальную одержимость сексом, свойственную почти всем мужчинам. Я к тому, что вы были вместе только…

Она замолчала, так как в эту минуту в комнату вошел Том. В руке у него было две пачки сигарет «Силк Кат».

— Мирна, снова рассказываешь, как ты втайне жаждешь моего тела? — спросил он и бросил на Анну такой взгляд, будто она сидела тут с единственной целью — удивить его. — Посмотрите-ка, у нас в гостях призрак из прошлого. Привет.

У него был очень чувственный голос. К тому же в этом свитере у Тома был очень колючий вид. Колючий и пушистый. Анне всегда нравилось, как он выглядит в своих теплых свитерах.

— У тебя уже начались рождественские каникулы? — спросила она, разглядывая отвратительно розовую сыпь от экземы у себя на руках и запястьях.

— Нет. Я взял больничный. У меня болит горло.

— Сегодня у них в школе ревизоры, — пояснила Мирна, — поэтому Том наложил в штаны от страха и…

— Ты знакома с Мирниным дружком? — перебил ее Том. — Грегори. Они познакомились на художественных курсах…

— Вы с Грегори снова вместе? — спросила Анна у подруги. Как приятно было снова беседовать с Мирной и Томом, как в старые времена.

Том сел в кресло напротив дивана. Напротив Анны.

— Боже, Анна, неужели ты опять начинаешь о «взаимоотношениях»? — смутилась Мирна. Она подтянула свои гетры, давным-давно лишившиеся резинок. — Тогда я пойду поливать цветы. Оставлю вас вдвоем «поговорить». — Она поднялась, и Анна сглотнула, испугавшись при мысли, что останется с Томом наедине. Она вспомнила их последний, не очень-то приятный разговор.

Без Мирны комната вдруг показалось Анне очень большой. Том закурил.

— Так ты не бросил? — хрипло спросила она, проклиная себя за то, что похожа на мальчишку, у которого ломается голос.

— Бросаю с завтрашнего дня. Это мои последние сигареты.

— Где-то я уже это слышала. — Анна попыталась беспечно рассмеяться. Но смех получился слишком громким и затянувшимся.

— Не сомневаюсь. — Том, сощурившись, приглядывался к ней. — Итак, Мирна, смотрю, получила назад свою любимую вешалку. Затем ты сюда и пришла? Чтобы вернуть вешалку?

Анна посмотрела в его сощуренные глаза. Том не был похож на человека, который по кому-то страдает, а по ней и тем паче.

— Да, именно поэтому, — сухо ответила она, стараясь держать себя в руках. Она не должна забывать о том, что Том назвал ее эгоистичной сучкой, которая достойна только того, чтобы ее трахали.

Том посмотрел на пустой экран телевизора и сказал:

— Значит, я пропустил выступление твоего дружка на «Шоу Шелли»?

— Что?

— Твоего дружка. Или Шон Харрисон слишком стар, чтобы быть твоим бойфрендом? Ему ведь, должно быть, уже за сорок. Старик. — Он криво улыбнулся и стряхнул пепел в пепельницу. — Настоящий старпер.

— Он мне не дружок, — сердито возразила Анна.

Она взяла с журнального столика газету, и какое-то время они сидели молча. Анна читала о загрязнении воды в Уэльсе.

— Рад это слышать. — Теперь Том позволил себе улыбнуться во всю ширь лица. Он снова стряхнул пепел. — Он просто шарлатан.

— Зато умеет хорошо развлекать, — ответила Анна, смягчившись.

— Так я тоже был у тебя только ради развлечения?

— Нет, мне требуются более утонченные развлечения, — пошутила она, понимая, что это — тактика уклонения. Конечно, им нужно было обсудить свои отношения. Но Анна не знала, как высказать то, что у нее на душе.

Очевидно, Том тоже не знал, как это сделать. Он затушил наполовину выкуренную сигарету, поднялся и подошел к старомодной каминной полке — будто для того, чтобы взять политический журнал. Но было понятно, что он просто пытается уклониться от необходимости что-то говорить.

Анна так и сидела, уставясь в сливающиеся газетные строчки. Конечно, проработав не один месяц в «SOS!», она могла ясно высказать, что она чувствует и чего ждет от их отношений. Тогда бы Том понял, как она дорожит им, и мог бы откровенно рассказать о том, что волнует его самого.

Но Анна боялась, что если она начнет говорить, то залпом выпалит все, что накопилось у нее на душе. Она разрыдается и замямлит, как ей было одиноко все это время. И тогда они набросятся друг на друга и займутся сексом, так и не поговорив о серьезных вещах, как полагается взрослым людям.

Поэтому она молчала, и Том тоже молчал, пока в гостиную не вернулась Мирна с кувшином грязной воды, расплескивая ее на всем своем пути. Она поставила кувшин на телевизор и уселась в кресло, в котором только что сидел Том.

Том с недовольным видом сел на диван возле Анны. Он вытянул ноги и стал листать журнал.

— Ну?.. — с улыбкой спросила Мирна, подавшись вперед. — Вы снова вместе?

— Мирна!.. — ужаснулась Анна.

— Ой, пардон. — Сама невинность. Она откинулась на спинку кресла. — Неужели я дала вам недостаточно времени, чтобы утрясти ваши разногласия? Если они у вас вообще есть. Анна, знай, что жить с Томом было то же самое, что жить с тобой. Он, как и ты, не смывает с раковины зубную пасту.

— Мирна, бога ради… — отмахнулся Том с усталостью.

— Том, бога ради! — передразнила Мирна с притворной сварливостью. — Уверена, будь здесь вместо тебя Шон, он бы в считанные секунды разложил по полочкам их отношения с Анной. Они бы обсудили все свои чувства. Все доселе скрытое вмиг обнажилось бы. Включая Анну.

— Уверяю тебя, — решительно заявила Анна, — у меня нет ни малейшего желания обнажаться перед Шоном Харрисоном.

Анна глядела в газету, чувствуя на себе пристальный взгляд Мирны. Казалось, что Мирна оценивает ее для какого-то антропологического исследования.

— Ну так что, Анна, — наконец сказала Мирна, — ты скучаешь по этой квартире? Хочешь вернуться назад?

— Ну, вообще-то да. Скоро возвращается Себастьян и… — сказала она, поднимая глаза. У нее в душе вдруг зажглась надежда. До этого она не отдавала себе отчета, что есть такой вариант, как переезд обратно к Мирне.

— Мирна, так ты хочешь, чтобы я съехал? — спросил Том, оторвав взгляд от журнала.

Анна покосилась на него. Он в удивлении уставился на Мирну, как будто его только что предали — и не одна только Мирна, а сразу все женщины на свете.

— Том, я только хочу сказать, что ты один занимаешь комнату для двоих, — проворчала Мирна. — Я могла бы сдать ее двоим человекам, которые платили бы мне вдвое больше. Каким-нибудь милым супругам, которые вечно грызутся между собой.

— Мирна, к чему ты клонишь? — недоуменно спросил Том.

— Всего лишь к тому, что ты должен делить эту комнату с кем-то еще.

— Что ты имеешь в виду? — вскинулся он. — С кем?

— Кажется, ты сказала, что я могу въехать обратно?.. — тихо произнесла Анна.

— Можешь, — подтвердила Мирна.

— Подожди-ка, подожди-ка… — вмешался Том.

— Но тебе придется жить в комнате с кем-то еще. Это ведь ты, Анна, захотела эту большую двуспальную кровать. Зачем же потрачены деньги, если она будет стоять наполовину пустая? Так что дели-ка ты эту кровать с Томом. А иначе я сдам комнату другой паре.

Анна почувствовала, как пальцы Тома почти коснулись ее пальцев. Последовала долгая пауза.

— Короче, — произнесла наконец Мирна и поднялась с кресла. — Что вы оба на это скажете? — Она уперлась кулаками в свои необъятные бедра.

— Я не против того, чтобы делить эту кровать, — наконец ответила Анна. Том ничего не ответил, но взял ее за руку.

Заметив это, Мирна улыбнулась. Она подняла кувшин с водой и подошла к своей юкке.

— Мне жаль нарушать такую патетическую сцену, но этот цветок умирает, поэтому… — Дальше она еще что-то пробурчала про жизнь, а юкка, напоенная водой, оживала и вытягивалась вверх.

«Как символично, черт подери», — подумала Анна, надеясь, что Том не почувствует ее экзему.