ГЛАВА ПЕРВАЯ

Я висела на руке у одного из самых красивых в мире мужчин, а он смотрел мне в глаза.

— Представь себе… Брэда Питта, — шепнула я.

Темно-карие глаза глядели на меня с вежливым интересом.

Так, я не в ту сторону двинулась. Я вспомнила последнего любовника Клода — вышибалу в стриптиз-баре.

— Чарльза Бронсона представь себе, — предложила я. — Или, скажем, Эдварда Джеймса Олмоса.

В оттененных длинными ресницами глазах стал разгораться огонек. Уже теплее.

При беглом взгляде можно было бы подумать, что Клод вот сейчас задерет мне длинную шелестящую юбку, сорвет низко вырезанный лиф и будет меня уестествлять, пока я пощады не запрошу. К сожалению моему — и других дам в Луизиане, — Клод играл за другую команду. Грудастые и белокурые не были его идеалом. Крутые, грубые и мрачные, можно даже со щетиной на морде — вот что его зажигало.

— Мария-Стар, убери-ка тот локон назад, — велел Альфред Камберленд из-за камеры.

Фотограф — коренастый чернокожий с седеющими волосами и усами. Мария-Стар Купер быстро встала перед камерой, убрала выбившуюся прядь моих длинных светлых волос. Я снова перегнулась через правую руку Клода, невидимая (для камеры) левая моя рука отчаянно вцеплялась сзади в ткань черного фрака. Правая нежно лежала у Клода на левом плече, а левая ладонь Клода — у меня на талии. Поза подразумевала, что он опускает меня на землю с недвусмысленными намерениями.

Клод был одет в черный фрак, черные панталоны до колен, белые чулки и белую сорочку с кружевами. Я — в длинное синее платье с пышной юбкой и кучей нижних юбок под ней. Как я уже заметила, кверху это платье становилось весьма скудным — лиф и спущенные с плеч короткие рукавчики. И хорошо, что хоть тепло было в студии. Здоровенный юпитер (мне он напоминал спутниковую тарелку) оказался не таким жарким, как я боялась.

Ал Камберленд щелкал камерой, а Клод смотрел на меня горящим взором, пока я изо всех сил старалась ответить ему тем же. Моя личная жизнь последние недели — как бы это сказать — опустела, и я была слишком уж готова смотреть горящим взором на кого угодно. Вот до чего дошло!..

Мария-Стар, обладательница красивой светло-коричневой кожи и курчавых темных волос, стояла чуть поодаль с большим гримерным ящиком, кисточками и гребешками всех сортов, готовая навести последний лоск. Когда мы с Клодом приехали в студию, оказалось, к моему удивлению, что молодая ассистентка фотографа мне знакома. Я не видела Марию-Стар с тех пор, как примерно месяц назад выбрали вожака стаи Шривпорта. Там у меня мало было времени на нее смотреть, потому что конкурс за место вожака оказался страшным и кровавым. Сегодня я с удовольствием увидела, что Мария-Стар вполне оправилась от январского инцидента, когда ее сбила машина. Вервольфы быстро выздоравливают.

Мария-Стар меня тоже узнала, и мне стало легче, когда она мне улыбнулась. Мое положение в стае Шривпорта было, мягко говоря, неопределенным. Не то чтобы совсем добровольно, но я связала свой жребий с неудачливым претендентом на роль вожака. Сын этого претендента, Олси Герво, которого я считала, быть может, более чем другом, был уверен, что я подвела его во время состязания, а новый вожак Патрик Фернан знал о моих связях с семьей Герво. Так что я удивилась, когда Мария-Стар принялась непринужденно щебетать, застегивая мне костюм и причесывая волосы. Косметики она положила больше, чем я за всю жизнь использовала, но, поглядев в зеркало, я вынуждена была ее поблагодарить. Вид у меня был сногсшибательный, хотя от Сьюки Стакхаус мало что осталось.

Не будь Клод геем, он бы тоже оценил. Он брат моей подруги Клодины, а на жизнь себе зарабатывает стриптизом на вечерах для дам у «Хулиганов» — этим клубом теперь он и владеет. Мужик он просто потрясающий: шесть футов ростом, волнистые черные волосы и огромные карие глаза, идеальной формы нос и губы как раз в меру полные. Волосы у него такой длины, что закрывают уши, а сами уши хирурги подрезали, и они теперь круглые, как у людей, а не остроконечные, как были. Кто разбирается в сверхъестественном, заметит, что уши подрезаны, и поймет, что он фея. (Я этот термин использую не как презрительное обозначение сексуальной ориентации, а для указания, что Клод из фейри.)

— Запускай ветер! — велел Ал Марии-Стар. Мы слегка изменили позу, и она включила большой вентилятор. Теперь мы стояли посреди урагана. Мои волосы отнесло в сторону белокурой волной, но завязанный хвост Клода остался на месте. После нескольких снимков, фиксирующих этот вид, Мария-Стар развязала волосы Клода и перебросила их через плечо — теперь ветер раздует их фоном для его идеального профиля.

— Чудесно! — воскликнул Ал и нащелкал еще несколько кадров.

Мария-Стар несколько раз переставила вентилятор, запуская ветер в разных направлениях. Наконец Ал мне сказал, что я могу встать, и я с благодарностью выпрямилась.

— Надеюсь, у тебя рука не слишком устала, — сказала я Клоду, который снова выглядел спокойно и хладнокровно.

— Ерунда. А фруктовый сок тут у вас есть какой-нибудь? — спросил он у Марии-Стар.

В светском общении он явно не блистал.

Хорошенькая вервольфица показала на маленький холодильник в углу студии.

— Чашки сверху стоят, — сказала она Клоду. Проводив его глазами, она вздохнула — это часто бывает с женщинами, когда они поговорят с Клодом. Такой вздох означает: «Какая жалость!»

Посмотрев, что ее босс продолжает возиться с аппаратурой, Мария-Стар обернулась ко мне с сияющей улыбкой. Хотя она и вервольф, а потому ее мысли прочитать трудно, до меня дошло, что она мне хочет кое-что сказать… и не знает, как я это восприму.

Телепатия — не слишком большая радость. Самооценка сильно страдает, когда слышишь, что о тебе думают другие. А еще телепатия сильно мешает романам с обычными парнями. Подумайте — и поймете. (И помните: я узнаю, будете вы думать или нет).

— Олси туго пришлось после того, как его папочка проиграл, — сказала Мария-Стар, понижая голос. Клод был занят, рассматривал себя в зеркале, попивая сок. Алу Камберленду кто-то позвонил на сотовый, и он ушел к себе в офис поговорить.

— Да понятно, — ответила я.

Поскольку противник Джексона Герво прикончил, естественно было ожидать, что у сына Джексона будут некоторые трудности.

— Я послала пожертвование обществу защиты животных в его память, а они наверняка известили Олси и Джанис. (Джанис — это младшая сестра Олси, поэтому она и не вервольф. Интересно, как Олси объяснил сестре смерть отца.) В знак подтверждения я получила печатный листок с благодарностью — вроде тех, которые рассылают похоронные бюро, без единого личного слова.

— Ну…

Похоже, она никак не могла выложить начистоту то, что застряло у нее в глотке — и я уловила тень ее мыслей. Меня ножом пронзила боль, но я подавила ее и завернулась в плащ гордости. Это я научилась делать на самых ранних этапах жизни.

Взяв альбом с образцами работы Альфреда, я стала его листать, едва замечая фотографии женихов и невест, сцены бар-мицв, первых причастий, серебряных свадеб. Потом я закрыла альбом и отложила его, пытаясь выглядеть непринужденно, но вряд ли у меня это получалось.

С ослепительной улыбкой, повторявшей выражение лица самой Марии-Стар, я ответила:

— Мы с Олси, знаешь ли, не были на самом деле парой.

Может, были у меня желания и надежды, но им даже не дали возможности вызреть. Как-то все получалось не так.

Глаза Марии-Стар, чуть светлее глаз Клода, расширились в благоговении — или в страхе?

— Я слыхала, что ты так можешь, — сказала она. — Но поверить в это трудно.

— Да-да, — произнесла я устало. — Да, я рада, что вы с Олси встречаетесь, и у меня нет права быть против, если бы даже я была против. А я не против.

Получилось как-то путано (и не до конца правдиво), но, думаю, Мария-Стар поняла мои намерения: спасти лицо.

Когда Олси замолчал на недели сразу после смерти отца, я поняла, что какие-либо чувства ко мне в нем угасли. Это был удар, но не смертельный. На самом деле я от Олси другого и не ждала. Но черт меня побери, он же мне нравился, и это всегда жутко больно, когда видишь, как легко тебя заменить. В конце концов, незадолго до смерти отца Олси предлагал, чтобы мы жили вместе. А теперь он шляется с этой молодой волчицей и собирается, быть может, щенков с ней заводить…

Стоп! В эту сторону я думать не буду. Как же мне не стыдно! Какой смысл мне быть сукой? (Хотя, если подумать, Мария-Стар как раз ею и является — трое суток каждый месяц, это уж точно…)

Тьфу на меня еще раз, стерву злобную.

— Я очень надеюсь, что вы счастливы.

Она мне без слов протянула другой альбом, с надписью «ТОЛЬКО ДЛЯ». Открыв его, я поняла, что он — «только для» супернатуралов. Фотографии обрядов, которых люди никогда не видели… вампирская пара, одетая в изысканный костюм, позирует на фоне египетского креста, а вот молодой мужчина в процессе превращения в медведя, очевидно, в первый раз, групповое фото стаи вервольфов, и все члены стаи — в волчьем облике. Ал Камберленд, фотограф Жутких. Не удивительно, что Клод именно к нему пришел за фотографиями, которые должны были ракетой запустить его на орбиту, где вращаются топ-модели.

— Следующий снимок! — скомандовал Ал, вылетая из офиса и захлопывая телефон. — Мария-Стар, только что к нам пришел заказ на съемку двойной свадьбы в краях, где живет мисс Стакхаус.

Мне стало интересно, будет это работа с обычными людьми или с супернатуралами, но спросить было бы невежливо.

Мы с Клодом снова стали изображать любовь и нежность. Следуя инструкциям Ала, я задрала юбку, чтобы показать ноги. В ту эпоху, к которой относилось платье, вряд ли женщины брили ноги или загорали, а у меня они были коричневые и гладкие, как детская попочка. Да какая разница? Наверное, мужики тогда тоже в расстегнутых рубашках не разгуливали.

— Ногу подними, будто вокруг него ее обвить хочешь, — приказал Альфред. — Давай, Клод, это твой путь к славе! Чтоб у тебя был такой вид, будто ты вот-вот с себя штаны скинешь. Чтобы читательницы, на тебя глядя, дышали глубоко и нервно.

Портофолио снимков Клода пойдет в ход, когда он будет участвовать в конкурсе «Мистер Романтика», который каждый год организует журнал «Романтик таймз бук клаб».

Когда Клод поделился своими амбициями с Алом (я так понимаю, они на вечеринке где-нибудь встретились), Ал дал ему совет включить в портофолио снимки с женщиной того типа, что часто появляются на обложках любовных романов — он объяснил будущей звезде, что его смуглую внешность отлично оттенит голубоглазая блондинка. Среди знакомых Клода нашлась только одна блондинка с бюстом, согласившаяся помочь ему бесплатно, и это была я. Конечно, Клод знал стриптизерш, которые бы не отказались от этой работы, но за деньги. Клод с его обычным тактом рассказал мне все это по дороге в студию фотографа. Мог бы вообще промолчать — мне тогда было бы приятно чувствовать, что помогаю брату моей подруги — но нет, Клод так не может. Он все выложит начистоту.

— О'кей, Клод, а ты рубашку сними, — скомандовал Альфред.

Клод привык, что его просят раздеться. Грудь у него была широкая и безволосая, с выразительной мускулатурой, и выглядел он без рубашки отлично. Меня это не тронуло — наверное, иммунитет вырабатывается.

— Юбку, ногу, — напомнил мне Ал, и я себе сказала, что это работа такая. Ал и Мария-Стар были уверенно-профессиональны, ничего личного, а уж хладнокровнее Клода просто нельзя было быть. Но я-то не привыкла задирать юбку при всем честном народе, и для меня это было более чем личным делом. Хотя ноги мне случается до такой степени показывать, когда я хожу в шортах, и ни капельки при этом не краснеть, но вот задирание длинной юбки имеет какой-то сексуальный оттенок. Стиснув зубы, я подтянула материю вверх, подоткнув в нескольких местах, чтобы держалась.

— Мисс Стакхаус, у вас должен быть вид, будто вам это нравится, — сказал Ал и посмотрел на меня поверх камеры. Морщины на лбу явно свидетельствовали о его недовольстве.

Я попыталась не быть мрачной. Клоду я сказала, что согласна оказать ему услугу, а услуги следует оказывать охотно. Поэтому я подняла ногу так, что бедро стало параллельно полу, и изящно — как мне казалось — вытянула босой носочек. Обе руки я положила на голые плечи Клода и стала смотреть ему в лицо. Кожа его была на ощупь гладкой и теплой, но никак не эротической или возбуждающей.

— Вид у вас — скучающий, мисс Стакхаус, — заявил Альфред. — А должен быть такой, будто вы сейчас к нему прилипнете! Мария-Стар, придай мисс Стакхаус вид, более… более какой-нибудь.

Мария-Стар подскочила подтянуть мне рукавчики ниже, и чуть не перестаралась. Хорошо, что лиф тугой.

Штука тут была в том, что Клод мог бы передо мной ходить целый день красивый и голый, а я бы все равно его не захотела. Он грубиян, притом невоспитанный. Будь он даже сто раз гетеросексуалом, все равно не мой тип — мне бы десяти минут разговора с ним вот так хватило.

Пришлось мне, как Клоду только что, прибегнуть к фантазии.

Я представила себе вампира Билла, мою первую во всех смыслах любовь. Но вместо вожделения ощутила злость. Билл уже месяц с лишним как встречается с другой женщиной.

Ладно, а Эрик, начальник Билла, бывший викинг? С вампиром Эриком мы несколько дней в январе делили крышу и постель… нет, это было бы опасно. Эрику была известна тайна, которую мне не хотелось бы раскрывать до конца дней моих, хотя Эрик, когда гостил у меня, страдал амнезией и мог не знать, что в его памяти эта тайна хранится.

Промелькнули в сознании еще несколько лиц — мой босс, Сэм Мерлотт, владелец бара «У Мерлотта». Нет-нет, в эту сторону тоже не надо — представлять себе своего начальника голым — это не хорошо. Тогда Олси Герво? Нет, это тоже не годится, тем более в обществе его теперешней подруги… Ладно, материал для фантазий у меня кончился, придется прибегнуть к старым вымышленным персонажам.

Но кинозвезды казались мне очень бледными после сверхъестественного мира, где я поселилась с той минуты, когда Билл вошел в «Мерлотт». Последнее отдаленно-эротическое переживание у меня было в тот момент, когда мне вылизывали кровоточащую ногу — как ни странно. Это… здорово нервировало. Но даже в тех обстоятельствах у меня что-то в глубине тела сжималось и напрягалось. Я вспомнила, как шевелилась лысина Квинна, когда он вылизывал мне царапину как-то очень интимно, как крепко держали мою ногу его теплые сильные пальцы…

— Вот так подойдет, — сказал Альфред и начал щелкать затвором. Клод положил руку мне на голую ляжку, и почувствовал, наверное, что у меня от усилия сохранить позу задрожали мышцы. Снова мужчина держал мне ногу — Клод ее сжал слегка, поддерживая на весу. Это здорово помогло, но ни капли не было эротично.

— Теперь несколько кадров в постели, — сказал Альфред, как раз когда я решила, что больше мне не выстоять.

— Нет! — хором ответили мы с Клодом.

— Но это входит в пакет, — сказал Ал. — Раздеваться не надо, таких картинок я не снимаю — жена меня убила бы. Просто ляжете на кровать вот так как есть. Клод опирается на локоть и смотрит на вас, мисс Стакхаус.

— Нет, — ответила я твердо. — Вы лучше снимите несколько кадров, как он стоит один в воде.

В углу был фальшивый пруд, и снимки Клода, явно голого и отряхивающего воду с голой груди, будут потрясающе привлекательны (для любой женщины, которая с ним незнакома).

— Ты что про это думаешь, Клод? — спросил Ал. У Клода проснулся нарциссизм.

— Думаю, отлично будет, Ал, — ответил он, стараясь, чтобы голос звучал не слишком восторженно.

Я пошла в переодевалку, собираясь содрать с себя съемочный наряд и влезть в свои обычные джинсы. По дороге я оглянулась в поисках настенных часов — мне на работу надо было к половине седьмого, а по дороге к Мерлотту мне еще надо было заехать в Бон-Темпс и прихватить свою рабочую одежду.

— Спасибо, Сьюки, — сказал Клод мне вслед.

— Всегда рада, Клод. Удачи тебе с контрактами.

Он уже не слышал — любовался собой в зеркале. Мария-Стар проводила меня к выходу:

— Пока, Сьюки. Была рада снова тебя увидеть.

— Аналогично, — соврала я.

Даже через красноватые извитые переходы разума вервольфа я видела, что Мария-Стар не может допереть, с чего я уступила ей Олси. В конце концов, этот оборотень красив грубоватой красотой, умеет увлечь разговором и вообще молодой горячий гетеросексуал. Кроме того, он еще владелец буровой компании, богатый самостоятельный мужик.

Ответ соскочил у меня с языка раньше, чем я успела подумать.

— А кто-нибудь еще ищет Дебби Пелт? — спросила я осторожно, как трогают языком больной зуб.

Дебби долгое время то сходилась с Олси, то расходилась. Та еще штучка.

— Ищут, но уже другие, — ответила Мария-Стар и помрачнела. Ей не приятней моего было думать о Дебби, хотя и по другим причинам. — Детективы, которых Пелты наняли, сказали, что дальше этим заниматься — просто зря с них деньги драть. Так я слышала. Полиция такого не говорила, но тоже уперлась в тупик. Я с Пелтами только однажды виделась, когда они сразу после пропажи Дебби явились в Шривпорт. Совершенно дикие люди.

Я аж заморгала. От вервольфа такое редко про кого услышишь.

— А хуже всего Сандра, их дочь. Она свихнулась насчет Дебби, и потому они ради нее еще консультируются с представителями… достаточно нетрадиционных профессий. Я лично думаю, что Дебби похитили. Или она сама на себя руки наложила. Может, не вынесла, когда Олси от нее отказался.

— Может быть, — промычала я как-то неуверенно.

— Зато он от нее отделался. Хочу думать, она исчезла навсегда.

Сама я была того же мнения, но я, в отличие от Марии-Стар, знала, что с Дебби случилось. И это и был клин, вбитый между мной и Олси.

— Надеюсь, он ее больше не увидит, — сказала Мария-Стар. Лицо ее потемнело — чуть проявилась ее дикая сторона.

Хоть Олси и крутил роман с Марией-Стар, но до конца ей не доверился. Он точно знал, что Дебби он больше не увидит. Да, по моей вине, ну и что?

Я ее застрелила.

Как-то я более или менее примирилась с этим фактом, но все равно он выскакивал время от времени. Нельзя кого-нибудь убить и не измениться в результате самой. Последствия и твою жизнь поменяют.

В бар вошли два священника.

Звучит как первая фраза анекдота — и таких анекдотов миллион. Но с этими двумя не было кенгуру, и не сидели в баре ни раввин, ни блондинка. Блондинок я видала много, кенгуру только одного — в зоопарке, а раввина вообще не видела. А вот этих двух священников видела множество раз. У них был постоянный заказ на совместный обед раз в две недели.

Отец Дэн Риордан, чисто выбритый и румяный, был католическим священником и по субботам приходил в маленькую церковку Бон-Темпс служить мессу, а отец Кемптон Литтрелл, бледный и бородатый, был служителем епископальной церкви и раз в две недели отслуживал литургию в Клариссе.

— Сьюки, привет! — сказал отец Риордан с порога. Он был ирландцем, настоящим ирландцем, а не просто от ирландского корня. Я любила слушать, как он говорит. На лице у него были стильные очки в черной оправе, и лет ему было за сорок.

— Добрый вечер, отец, и вам тоже, отец Литтрелл. Что пить будете?

— Мне бы скотч со льдом, мисс Сьюки. А вам, Кемптон?

— А мне просто пива. И корзиночку куриных чипсов, если можно.

Епископальный священник ходил в очках с золотой оправой и был моложе отца Риордана. Очень добросовестный.

— Сию секунду, — улыбнулась я обоим.

Умея читать их мысли, я знала, что оба они — по-настоящему хорошие люди, и оттого мне было приятно. А то как-то огорчительно узнать, что у служителя Божьего в голове бывает: не только он не лучше тебя, но и даже не пытается быть лучше.

Поскольку на улице уже совсем стемнело, приход Билла Комптона меня не удивил, чего нельзя сказать про священников. Церквям Америки пришлось иметь дело с реальностью, в которой существуют вампиры. Сказать, что такая реальность их смутила, — значит ничего не сказать. Католическая церковь как раз сейчас собирала собор, чтобы решить: прокляты вампиры навсегда и для католиков они — анафема, или же принять их в свою паству как потенциальных обращенных. Епископальная церковь проголосовала против вампиров-священнослужителей, хотя разрешила им принимать причастие, но значительная часть мирян заявила, что это уж только через их труп. К несчастью, многие из них не понимали, насколько это легко будет реализовать.

Оба священника с неудовольствием смотрели, как Билл чмокнул меня в щеку перед тем, как занять свой любимый столик. Он на них даже и не посмотрел, а тут же развернул газету и стал читать. Вид у него всегда бывал серьезный, как будто он читает финансовые страницы или сообщения из Ирака, но я знала, что он сначала читает советы читателям, а потом комиксы — хотя не всегда понимает в них юмор.

Билл был один — приятно для разнообразия. Обычно он приводит с собой прекрасную Селу Памфри, а я ее на дух не выношу. Поскольку Билл был моей первой любовью и моим первым любовником, может, я никогда до конца от него не избавлюсь — а может быть, он того и не хочет. Кажется, он Селу притаскивает в «Мерлотт» каждый раз, как они встречаются. Я так думала, что он мне ее в морду тычет. А никто ведь не будет такого делать, если ему на самом деле все равно, правда ведь?

Ему не пришлось просить, как я уже поставила перед ним его любимый напиток, «Истинную кровь» группы «0». Очень аккуратно поставила на салфетку и уже повернулась уходить, как меня остановило прикосновение холодной руки. От его прикосновения я всегда вздрагиваю — может, и всегда буду. Билл всегда ясно давал понять, что я его завожу, и после целой жизни без влюбленностей и без секса я наконец расправила плечи, когда Билл показал, что находит меня привлекательной. И другие мужчины на меня начали посматривать так, будто я стала интереснее. Теперь я понимала, почему люди так много думают о сексе: Билл дал мне хорошее образование.

— Сьюки, постой минуточку.

Я глянула в карие глаза, на белом лице казавшиеся еще темнее, чем были. У Билла волосы темные, гладкие и ровные. Он строен и широкоплеч, руки бугрятся мускулами — как у фермера, кем он и был когда-то.

— Как ты тут?

— Нормально, — ответила я, стараясь не выдать голосом изумления. Не часто Биллу случалось убивать время, и светская болтовня не числится среди его сильных сторон. Даже когда мы были парой, не особо-то он был разговорчивый. Вампир тоже может быть трудоголиком: Билл помешался на компьютерах. — А у тебя все путем?

— Вполне. Ты когда в Новый Орлеан поедешь за наследством?

Тут я по-настоящему удивилась (дело в том, что я не умею читать мысли вампиров, и потому я их так люблю. Чудесно, когда твой собеседник — для тебя загадка). Мою кузину убили полтора месяца назад в Новом Орлеане, а Билл был со мной, когда явился ко мне эмиссар королевы Луизианы, чтобы об этом сообщить… и выдать убийцу на мой суд.

— Думаю где-то в следующем месяце явиться на квартиру Хедли. Я еще с Сэмом не говорила насчет отпуска.

— Я тебе сочувствую в твоей потере. Ты горевала?

Хедли я не видела годами, а видеть ее после того, как она стала вампиром — это было куда жутче, чем я могла бы высказать. Но у меня и так мало родственников, и терять еще одну ниточку было жаль.

— Немного.

— Ты не знаешь, когда могла бы поехать?

— Я еще не решила. Помнишь ее адвоката, мистера Каталиадиса? Он сказал, что скажет мне, когда будет утверждаться завещание. Обещал сохранить для меня квартиру нетронутой, а когда тебе обещает адвокат самой королевы, нельзя не верить. Я на самом деле не очень заинтересовалась, по правде говоря.

— Может, я поехал бы с тобой в Новый Орлеан, если ты не возражаешь против спутника.

— Ух ты! — восхитилась я лишь с едва заметной язвительностью. — А Села не возразит? Или ты ее тоже с собой возьмешь?

Веселая была бы поездка.

— Нет.

И он закрылся. Когда Билл вот так складывает губы, из него больше ничего не вытащишь, по опыту знаю. Ладно, будем считать, что я смутилась.

— Я тебе сообщу, — сказала я, пытаясь его понять. Хотя мне и больно было находиться в обществе Билла, верить я ему верила. Билл мне вреда не причинит и никому другому такого не позволит. Но вред — он разный бывает.

— Сьюки! — позвал меня отец Литтрелл, и я поспешила к нему.

Оглянувшись на ходу, я увидела, что Билл улыбается — и улыбочкой чертовски довольной. Не знаю, к чему бы это, но мне нравится смотреть, как улыбается Билл. Может, он надеется оживить наши отношения?

— Мы тут немного беспокоились, увидев, как вы так долго и так оживленно воркуете с тем вампиром, — сказал отец Риордан. — Этот выходец из преисподней пытался вас заколдовать?

Вдруг его ирландский акцент совершенно перестал быть очаровательным, и я посмотрела на отца Риордана испытующе.

— Вы шутите, что ли? Знаете наверняка, что мы с Биллом долго встречались. И вы явно ничего не знаете о выходцах из преисподней, если думаете, что Билл хоть сколько-нибудь на них похож. — Я много видела тварей куда более темных, чем Билл, в нашем богоспасаемом городке Бон-Темпс. И некоторые из этих тварей были людьми. — Отец Риордан, я как-нибудь сама разберусь со своей жизнью. Природу вампиров я понимаю так, как вам никогда ее не понять. Отец Литтрелл, — спросила я, — вам к курице медовую горчицу или кетчуп?

Он выбрал медовую горчицу — несколько ошарашенный. Я отошла, стараясь тут же забыть этот незначительный инцидент и гадая, как бы реагировали священники, знай они, что тут было месяца два назад — когда посетители сбились в стаю, чтобы избавить меня от некоего типа, пытавшегося меня убить.

Поскольку тот тип был вампиром, священники наверняка утвердились бы в своей точке зрения.

Перед уходом отец Риордан подошел ко мне «перемолвиться парой слов».

— Сьюки, я знаю, что тебе сейчас не очень приятно со мной разговаривать, но я должен спросить одну вещь не от своего имени. Если из-за моего поведения вышло так, что ты еще менее склонна меня слушать, пожалуйста, забудь об этом и удели этим людям то внимание, которое уделила бы без того.

Я вздохнула. Отец Риордан хотя бы пытался быть хорошим человеком. И я неохотно кивнула.

— Спасибо, ты хорошая девочка. Тут со мной связалась одна семья из Джексона…

У меня сразу сработали все сигналы тревоги. Дебби Пелт была из Джексона.

— …по фамилии Пелт. Я знаю, что ты об этих людях слышала. Они ищут сведения о своей дочери, которая пропала в январе. Дебби ее звали. Ко мне они обратились, потому что их священник со мной знаком, знает, что я служу пастве Бон-Темпс. Пелты хотели бы с тобой увидеться, Сьюки. Они хотят поговорить с каждым, кто видел их дочь в тот вечер, когда она пропала, и они боятся, что ты их с порога прогонишь. Боятся, что ты сердишься на них за частных детективов, которые тебя допрашивали, за полицию, которая к тебе приставала, и вообще из-за всего этого возмущена.

— Я не хочу их видеть, — ответила я. — Отец Риордан, я уже все рассказала, что знаю. — Это была правда, только рассказала я не полиции и не Пелтам. — Я не хочу больше разговаривать о Дебби Пелт. — И это было правдой, полной правдой. — Скажите им со всем должным уважением, что говорить нам не о чем.

— Скажу, — ответил он. — Но не скрою, Сьюки, что ты меня разочаровала.

— Вот такой у меня неудачный вечер сегодня, — вздохнула я. — Потеряла даже ваше хорошее мнение.

Он вышел, ничего больше не сказав, чего я и добивалась.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

На следующий вечер время близилось к закрытию, когда случилась еще одна необычная вещь. Как только Сэм дал нам сигнал предложить посетителям сделать последний заказ, в бар «У Мерлотта» вошел некто, кого, как я думала, никогда уже здесь не увижу.

Для мужчины столь крупного двигался он тихо. Стоял он прямо у входа, оглядываясь в поисках свободного столика, и я заметила его из-за блеснувшего на лысине блика. Он был очень высок и очень широкоплеч, с гордым носом и большими белыми зубами. У него были полные губы, смугло-оливковое лицо, и был он в чем-то вроде бронзовой спортивной куртки поверх черной рубашки и в брюках. Хотя более органично он бы смотрелся в мотоциклетных ботинках, на ногах у него красовались начищенные туфли.

— Квинн, — тихо сказал Сэм. И руки у него застыли неподвижно, хотя он как раз смешивал «Тома Коллинза». — Что он тут делает?

— Я не знала, что вы его знаете, — сказала я и почувствовала, как краснею, потому что сообразила: именно об этом лысом я думала всего лишь вчера. Это он слизал языком кровь с моей ноги — ощущение очень интересное.

— В моем мире все Квинна знают, — сказал Сэм с непроницаемым выражением лица. — Но удивляюсь, что ты с ним знакома — ты же не оборотень.

В отличие от Квинна, Сэм не слишком крупен, но очень силен, как свойственно оборотням, а курчавые рыжевато-золотые волосы образуют вокруг его головы просто ангельский нимб.

— Встречались с ним на конкурсе за место вожака стаи, — ответила я. — Он был типа ведущий.

Конечно, мы с Сэмом говорили о смене руководства в стае Шривпорта. Этот город очень близко к Бон-Темпс, а дела вервольфов очень важны для оборотней всех видов.

Истинные оборотни, вроде Сэма, могут превращаться в кого угодно, хотя у каждого есть излюбленный зверь. Чтобы внести еще большую путаницу, все, кто умеют менять облик человека на облик зверя, называют себя оборотнями, хотя мало у кого из них есть универсальность Сэма. Те, кто умеют принимать только одну животную форму, называются по имени зверя с добавкой слова «оборотень»: тигры-оборотни (как Квинн), медведи-оборотни и так далее. Хотя есть и исключения: всем известные вервольфы, например. Волки считают себя выше по культуре и силе, чем прочие оборотни.

Вервольфы к тому же самый многочисленный сегмент сообщества оборотней, хотя, если сравнить с общим чис¬лом вампиров, их очень-очень мало. И тому есть несколько причин. Рождаемость у вервольфов низкая, детская смертность выше, чем у просто людей, и только один ребенок, рожденный чистокровными вервольфами, таковым полностью становится. Это случается во время пубертата — будто этот период и без того не достаточно мерзок.

Оборотни очень скрытны. Эту привычку им очень трудно нарушить даже с такими симпатизирующими и необычными людьми, как я. Они пока что не вышли открыто на свет божий, и информацию об их мире я получаю мелкими порциями.

Даже от меня у Сэма много секретов, а ведь я считаю его другом. Сэм превращается в колли и часто в таком виде ко мне заходит (иногда даже спит на коврике возле моей кровати).

А Квинна я видела только в человечьем облике.

Рассказывая Сэму о драке между Джексоном Герво и Патриком Фернаном за место вожака стаи Шривпорта, я не упомянула о Квинне, и сейчас Сэм глядел на меня недовольно, ведь я утаила от него информацию, но я не нарочно. Я посмотрела на Квинна — он чуть-чуть задрал нос. Принюхивался, искал след. Кого выслеживает?

Когда он уверенно направился к столику на моей половине — а на той, которую обслуживала Арлена, было много свободных, — я поняла, что меня.

Хм, сложное чувство это у меня вызвало.

Я покосилась на Сэма — посмотреть на его реакцию. Ему я доверяла уже пять лет, и он ни разу меня не подвел.

Сейчас он мне кивнул:

— Пойди спроси, чего он хочет, — сказал он таким низким голосом, что в нем слышалось даже рычание.

Подходя к новому клиенту, я здорово нервничала, мне даже краска бросилась в лицо. Чего я так переживаю?

— Здравствуйте, мистер Квинн, — сказала я; глупо было бы притворяться, что я его не узнала. — Что вам принести? Боюсь только, что мы скоро закрываемся, но я еще успею вам принести пива или чего-нибудь покрепче.

Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох, будто меня вдыхал.

— Я бы тебя узнал в законопаченном темном чулане, — сказал он и улыбнулся мне — широко и красиво.

Я отвернулась в сторону, загоняя внутрь ответную ухмылку, лезущую на лицо. Вроде как… застеснялась, хотя не стеснялась никогда. Скорее уж стала жеманиться, а этого слова я не люблю.

— Наверное, я должна сказать спасибо? — осведомилась я осторожно. — Это был комплимент?

— Имелся в виду комплимент. А кто этот пес за стойкой, который на меня смотрит, будто хочет сказать: «Не подходи»?

Пес — это была техническая характеристика, а не презрительная кличка.

— Это мой босс, Сэм Мерлотт.

— Он тобой интересуется.

— Хотелось бы надеяться. Я у него работаю худо-бедно уже пять лет.

— Хм… так как насчет пива?

— Без проблем. Какого именно?

— «Будвайзер».

— Уже несу, — ответила я, поворачиваясь уходить.

Я знала, что он смотрел мне вслед до самой стойки, потому что ощущала его взгляд. И знала из его разума, хотя это был плотно охраняемый разум оборотня, что смотрел он с восхищением.

— Чего он хочет?

Вид у Сэма был почти… ощетинившийся. Будь он в образе собаки, у него бы шерсть на загривке дыбом встала.

— «Будвайзер», — ответила я. Сэм посмотрел на меня мрачно:

— Сама знаешь, что я не об этом.

Я пожала плечами. Понятия не имела, чего хочет Квинн.

Сэм плюхнул налитый бокал на стойку рядом с моими пальцами — я аж вздрогнула. Потом посмотрела на него пристально, чтобы у него сомнений не осталось: мне это не понравилось. И только потом отнесла пиво Квинну.

Квинн выдал мне цену пива и хорошие чаевые — но не до смешного огромные, отчего я почувствовала бы, будто меня покупают, — которые я сунула себе в карман и пошла обходить прочие столы.

— Вы сюда к кому-то приехали? — спросила я Квинна, проходя мимо него на обратном пути от другого стола. Почти все клиенты платили и выходили постепенно из «Мерлотта». Было тут одно заведение, работающее после положенных часов, за городом, и Сэм делал вид, что о нем не знает, но в основном завсегдатаи разбредались по домам. Если можно назвать бар «семейным», то «Мерлотт» таким и был.

— Да, — ответил он. — К тебе.

Тут уж мне деваться было некуда — в смысле разговора.

Я продолжала работать, но так задумалась, снимая бокалы с подноса, что чуть один не уронила. Не помню случая, чтобы я так суетилась.

— Личное или бизнес? — спросила я, когда в следующий раз проходила мимо.

— И то, и другое, — ответил он.

Моя радость несколько сдулась, когда я услышала про бизнес, но зато я осталась при обостренном внимании… а это хорошо. Когда имеешь дело с супернатуралами, все чувства должны быть обострены. У них цели и желания такие, которые нормальным людям не постичь. Я это знаю, поскольку всю свою жизнь была невольным складом для «нормальных» человеческих целей и желаний.

Когда Квинн остался среди немногих еще не ушедших посетителей — не считая официанток и Сэма, — он встал и посмотрел на меня с ожиданием. Я подошла к нему, лучезарно улыбаясь — как всегда, когда я в напряжении. И мне показалось интересным, что Квинн напряжен не меньше. Просто по рисунку мыслей это ощущалось.

— Я бы к тебе домой зашел, если тебя это устраивает, — сказал он, глядя на меня серьезно. — Если тебе это неудобно, можем где-нибудь в другом месте. Но говорить я хочу сегодня, если ты не слишком вымоталась.

Это было изложено достаточно вежливо. Арлена и Даниэль очень старались не смотреть — то есть на самом деле очень старались глазеть, но так, чтобы Квинн не видел, — но Сэм повернулся спиной и возился с чем-то за баром, в упор не видя другого оборотня. Очень невежливо себя вел.

Я быстро обработала запрос Квинна. Если принимать его у себя дома, то я буду в его власти. Живу я уединенно, мой ближайший сосед — опять же мой бывший, Билл, и живет он от меня по ту сторону кладбища. С другой стороны, если бы Квинн был у меня постоянным кавалером, я бы его домой позвала, не задумываясь. Из его мыслей я могла понять, что ничего дурного он не планирует.

— Ладно, — сказала я наконец.

Он явно успокоился и с облегчением снова мне широко улыбнулся.

Я смахнула на поднос его пустой бокал и тут заметила, что три пары глаз на меня неодобрительно смотрят. Сэм злился, а Даниэль с Арленой искренне не могли понять, как можно меня предпочесть им, хотя Квинн даже этим закаленным официанткам из бара внушал некоторый трепет. От него исходила какая-то аура инаковости, явно воспринимаемая даже людьми самого прозаического склада.

— Я через минуту буду готова, — сказала я.

— Не торопись.

Я набила фарфоровые прямоугольники на всех столах пакетами сахара и подсластителя, проверила, что салфеткодержатели заправлены, солонки и перечницы полны. Но эта работа не заняла много времени. Из кабинета у Сэма я захватила сумочку и крикнула ему «пока».

Квинн пристроился за моей машиной на темно-зеленом полугрузовичке. Под фонарями парковки грузовик казался с иголочки новым, с блестящими шинами и колпаками, удлиненной кабиной и крытым кузовом. Ручаться готова, что нагружен он всякими наворотами. Я уже давно такой шикарной машины не видела, а мой брат Джейсон слюну бы пустил: у него на борту его пикапа розовые и голубые разводы.

Я поехала к югу по Хаммингберд-роуд и свернула налево к своему дому. Проехав через два акра леса, я выехала на поляну, где стоял наш старый фамильный дом. Наружное освещение я выключила, уезжая, и горел только аварийный фонарь на столбе, автоматически включающийся, чтобы поляна была освещена. Я заехала задом и припарковалась, а Квинн поставил машину рядом с моей.

Он вылез из пикапа и огляделся. Аварийный фонарь освещал небольшой дворик, дорожка недавно отлично отремонтирована, а сарай для инструментов я сама покрасила. Имелся еще бак с пропаном, который никакой ландшафтной архитектурой не спрячешь, зато моя бабушка разбила множество цветочных клумб вдобавок к тем, что моя семья завела за те сто пятьдесят с хвостиком лет, которые здесь прожила. Я в этом доме и на этой земле жила с семи лет и все здесь любила.

Ничего особенного в моем доме нет. Он возник как дом фермерской семьи, за многие годы был не раз расширен и перестроен. Я его держу в чистоте и стараюсь не запускать двор. Но капитальный ремонт — это не по моим талантам, хотя иногда Джейсон мне помогает. Он не был особо доволен, когда бабушка оставила землю и дом мне, но сам он переехал в дом наших родителей, когда ему было двадцать один, и я не пыталась вытребовать компенсацию за мою половину этой недвижимости. Завещание бабушки казалось мне вполне справедливым, и Джейсон хоть не сразу, но понял, что она поступила правильно.

За последние месяцы мы стали друг другу ближе.

Отперев боковую дверь, я впустила Квинна в кухню. Он огляделся с любопытством, пока я вешала куртку на спинку стула, задвинутого под стол посреди кухни, где я завтракаю, обедаю и ужинаю.

— Тут не закончено, — сказал Квинн.

Тумбы и ящики для столов стояли на полу. Их надо еще собрать, потом покрасить все помещение и поставить крышки на столы. Тогда я смогу спокойно умереть.

— У меня старая кухня сгорела недавно, — сказала я. — Подрядчик ликвидировал последствия в рекордное время, но тумбы под столы не доставили вовремя, и он свою бригаду послал на другую работу. Когда столы пришли, бригада там уже почти закончила. Наверное, скоро сюда вернется.

А пока что я хотя бы могу снова наслаждаться пребыванием в собственном доме. Сэм великодушнейшим образом пустил меня пожить в один из своих сдаваемых домов (черт, как мне понравились ровные полы, новая сантехника, соседи!), но дома все равно лучше.

Новая плита уже работала, так что я могла готовить, и я положила на ящики лист фанеры в качестве кухонного стола. Новый холодильник блестел, тихо гудя, совсем не так, как тот, что стоял тридцать лет у бабушки. Новизна кухни каждый раз меня поражала, когда я входила с задней веранды — которая стала просторной и закрытой, — чтобы отпереть новую тяжелую дверь, с глазком и засовом.

— Вот где начинается этот старый дом, — сказала я, выходя из кухни в холл. Во всем доме надо было заменить только несколько половиц, и все было отмыто и свежепокрашено. Не только стены и потолок были закопчены дымом, но пришлось искоренять въевшийся запах горелого. Я заменила занавески, выбросила пару старых дорожек, и мыла, скребла, терла. Эта работа занимала всякую свободную минуту, которую удавалось урвать.

— Хорошая работа, — заметил Квинн, глядя, как были соединены обе части.

— Заходите в гостиную, — сказала я, польщенная. Мне приятно было сейчас показывать дом, когда я знала, что обивка всюду чистая, что нет нигде пыльных залежей, а стекло на картинах попросту сияет. Занавески в гостиной я тоже заменила — мне уже целый год хотелось это сделать.

Да благословит Бог страховку и те деньги, которые я заработала, пряча Эрика от его врага. В моем счете образовалась дыра, но зато у меня в минуту необходимости оказались деньги, и я за это была благодарна.

Камин был вполне готов к растопке, но слишком было жарко, чтобы его зажигать. Квинн сел в кресло, я села напротив.

— Хотите выпить — пива, скажем, или холодного чаю, или кофе? — спросила я, осознавая свою роль хозяйки.

— Нет, спасибо, — ответил он и улыбнулся. — Я с тех пор, как встретил тебя в Шривпорте, все хотел снова увидеть.

Я с усилием не отвела от него глаз — импульс потупить взгляд на собственные руки или ноги был почти неодолим. А глаза у него были действительно темно-лиловые, как мне помнилось.

— Тяжелый тогда выдался день для семьи Герво, — сказала я.

— Ты вроде встречалась с Олси, — заметил он безразличным голосом.

Я прикинула парочку возможных ответов и остановилась на таком:

— Я его после состязания за место вожака не видела.

Он широко улыбнулся:

— То есть он не твой нынешний друг?

Я покачала головой.

— Так что ты свободна?

— Да.

— Я никому на ноги не наступаю?

Я попыталась улыбнуться, но радостной улыбки не получилось:

— Я этого не говорила.

Наступать-то наступал, и владелец этих ног вряд ли будет доволен. А нечего ему поперек моей дороги ноги протягивать.

— Я думаю, что как-нибудь справлюсь с недовольными бывшими кавалерами. Так что, ты пойдешь со мной куда-нибудь, если я приглашу?

Я посмотрела на него секунду-другую, пытаясь очистить разум для мыслей. Из его мыслей я ничего не могла извлечь, кроме надежды: не видела ни обмана, ни эгоизма. Когда же я стала рассматривать свои возражения, они просто растаяли.

— Да, — ответила я, — пойду.

Его белозубая улыбка заставила меня улыбнуться в ответ, и на этот раз искренне.

— Что ж, — сказал он, — о приятном мы договорились. Теперь о полезном, о бизнесе, причем одно с другим не связано.

— О'кей, — сказала я, убирая улыбку и надеясь, что потом появится причина вернуть ее на место, но любой бизнес, который он мог предложить, связан с супернатуралами, а потому сулит немало проблем.

— Слыхала о региональном саммите?

Саммит вампиров: короли и королевы из нескольких штатов соберутся посовещаться… по вампирским делам.

— Эрик что-то такое говорил.

— Он тебя не нанял для работы?

— Говорил, что я ему могу понадобиться.

— Королева Луизианы узнала, что я буду здесь, и попросила меня обратиться к тебе за услугой. Я думаю, ее просьба отменяет просьбу Эрика.

— Об этом вам надо спросить Эрика.

— Я думаю, что это тебе придется ему сказать. Желания королевы — для Эрика приказы.

Я почувствовала, как у меня вытянулось лицо. Эрику, шерифу Зоны Пять Луизианы, я ничего не хотела говорить. Чувства ко мне у Эрика были смешанные, а смею вас уверить — смешанных чувств вампиры не любят. Шериф потерял все воспоминания о том недолгом времени, что прятался в моем доме. И этот провал памяти сводил Эрика с ума: он любил, чтобы все под контролем — а значит, чтобы он точно знал каждый свой шаг. Так что он дождался шанса оказать мне услугу, а в уплату потребовал подробный рассказ обо всем, что происходило, пока он жил у меня.

Может, я переборщила с откровенностью. Эрик не особенно удивился, узнав, что у нас с ним был секс, но просто опешил, когда услышал, что готов был бросить столь тяжким трудом завоеванное место в иерархии вампиров и переехать жить ко мне.

Кто знает Эрика, поймет, что для него это просто нестерпимо.

Он больше со мной не говорил. Просто таращился на меня, когда мы встречались, будто пытаясь воскресить собственные воспоминания о том времени и убедиться, что я не права. Мне печально было видеть, что те отношения, которые были у нас — не тайное счастье нескольких дней, проведенных им со мной, но занятные отношения мужчины и женщины, у которых мало что есть общего, кроме чувства юмора, — эти отношения перестали существовать.

Никуда я не денусь — именно мне придется ему сказать, что его королева действует через его голову, но мне точно этого не хотелось.

— Вот и нет улыбки, — заметил Квинн, тоже становясь серьезным.

— Ну, так Эрик же… — Я не знала, как закончить фразу. — Очень он не простой, — договорила я беспомощно.

— Что будем делать на первом свидании? — спросил Квинн.

Хорошо умеет менять тему.

— Могли бы в кино сходить, — сказала я, чтобы поддержать разговор.

— Могли бы. А потом поужинать в Шривпорте. Можно у «Ральфа и Кьеку», — предложил он.

— Там раковый соус хорош. — Я не давала разговору угаснуть.

— Раковый соус все любят. Или можно еще сходить на боулинг.

Мой двоюродный дед был завзятым боулером. Я просто увидела перед собой его ноги в туфлях для боулинга и вздрогнула.

— Я не умею.

— Можно на хоккей.

— А это может быть весело.

— Можем вместе готовить у тебя на кухне, а потом фильмы смотреть на твоем дивиди-проигрывателе.

— Это лучше оставим на потом.

Слишком как-то интимно звучало это для первого свидания — хотя насчет первых свиданий у меня не слишком большой опыт. Но я знаю, что близость к спальне — не самый лучший фактор при отсутствии уверенности, что не будешь возражать, если ход событий поведет в том направлении.

— Можем посмотреть «Продюсеров». В «Стрэнде».

— Нет, правда? — Вот это меня взволновало. Восстановленный театр «Стрэнд» в Шривпорте принимал гастролирующие труппы всех жанров подряд, от драм до балетов. А я никогда до сих пор не видела настоящего спектакля. А это не будет до ужаса дорого? Ну, не стал бы он предлагать, если бы не мог себе этого позволить. — На самом деле?

Он кивнул, довольный моей реакцией.

— Я могу забронировать билеты на выходные. У тебя как с расписанием смен?

— Вечером в пятницу я свободна, — ответила я радостно. — И… гм… я бы рада была оплатить свой билет.

— Я пригласил, и я плачу, — твердо ответил Квинн. По его мыслям я прочла, что мое предложение его удивило. И тронуло. Гм, мне это не понравилось. — О'кей, договорились. Как только доберусь до своего компьютера, закажу билеты по Интернету. Я знаю, что там еще остались хорошие места — проверил наши возможности до того, как сюда ехать.

Я, естественно, задумалась насчет соответствующей одежды, но отложила это на потом.

— Квинн, а где вы на самом деле живете?

— У меня дом под Мемфисом.

— А, — сказала я, подумав, что слишком далеко получается ездить, чтобы встречаться.

— Я партнер в компании, называемой «Особые События». Мы — вроде как тайный филиал «Супер(Стильных)Событий». Логотип этой компании ты видела, ну, С(С)С. — Я кивнула. С(С)С много организовала в масштабе страны самых изысканных мероприятий. — Нас четверо партнеров с полной занятостью, и у каждого несколько работников с полной и частичной занятостью. Поскольку мы все много разъезжаем, у нас есть по всей стране места, где остановиться — иногда просто комната в доме друга или приятеля, иногда настоящие квартиры. Здесь я останавливаюсь в Шривпорте — в домике для гостей при особняке одного оборотня.

За эти две минуты я о нем очень много узнала.

— Итак, вы организуете культурные события в мире сверхъестественного, вроде как состязание за пост вожака стаи. — Опасная работа, требующая целой кучи специальной атрибутики. — А что еще? Конкурс за место вожака то здесь, то там? Сколько вам приходится ездить? И какие еще особые события ставите?

— Обычно я занимаюсь юго-востоком, от Джорджии до Техаса. — Он подался вперед, положив крупные руки на колени. — От Теннеси к югу до Флориды. В этих штатах, если кто хочет устроить драку за место вожака, или обряд возведения шамана или ведьмы, или династическую свадьбу вампиров — и устроить как следует, чтобы все без сучка и задоринки прошло, — идет ко мне.

Я вспомнила те фотографии из особого альбома Альфреда Камберленда.

— И вам всегда хватает работы?

— О да, — ответил он. — Конечно, есть и сезонность. Вампиры женятся зимой, потому что ночи тогда существенно длиннее. Я вот в этом году в январе в Новом Орлеане устраивал династическую свадьбу. А некоторые события привязаны к викканскому календарю. Или к половому созреванию.

Я не могла еще представить себе этих церемоний, но описания отложим до другого раза.

— И у вас три партнера с полной занятостью? Прошу прощения, я вас не допрашиваю, я не хотела… Но у вас такая интересная работа!

— Рад, что ты так думаешь. Приходится очень здорово уметь работать с людьми, и уметь держать в голове кучу деталей и организационных моментов.

— Да, надо быть очень, очень жестким, — сказала я вполголоса, озвучивая собственную мысль.

Он медленно улыбнулся:

— С этим проблем нет.

Ага, вроде бы для Квинна быть жестким действительно не проблема.

— И надо уметь увлекать людей, чтобы клиенты двигались в нужную сторону и остались довольны той работой, что ты для них сделал.

— А можете какие-нибудь случаи рассказать? Или мешает конфиденциальность в работе с клиентами?

— Клиенты подписывают контракт, но ни разу никто не включал пункт о конфиденциальности, — ответил он. — Особые события — тут мало шансов предоставляется поговорить о том, что делаешь, потому что клиенты в основном еще живут на темных задворках обычного мира. Так что поговорить об этом — в каком-то смысле облегчение. Обычно я девушкам говорю, что я бизнес-консультант, или другую такую же лапшу на уши вешаю.

— И мне тоже облегчение — иметь возможность поговорить и не бояться, что выложу случайно чью-нибудь тайну.

— Нам повезло найти друг друга? — сказал он с той же белозубой улыбкой. — А сейчас я лучше не буду тебе мешать отдыхать после работы.

Квинн встал, выпрямился во весь рост и потянулся. У такого мускулистого мужика этот жест был впечатляющий. Может, он вполне знал, какое производит отличное впечатление, когда тянется. Я опустила глаза, пряча улыбку: я нисколько не была против, что он хотел произвести на меня впечатление.

Взяв меня за руку, он одним легким движением поднял меня на ноги, я почувствовала, как его внимание сосредоточилось на мне. Рука у него была теплая и твердая. Он запросто мог бы раздавить мне кости.

Среднестатистическая женщина не стала бы раздумывать, как скоро собирается ее кавалер ее убить, но я-то не среднестатистическая. Это до меня дошло, когда я чуток подросла и стала понимать, что не каждый ребенок слышит и понимает, что думают о нем члены его семьи. Не каждая девочка знает, когда учителям она нравится, когда они ее презирают, когда сравнивают с братом (он и тогда уже мог кого угодно охмурить). Не у каждой девочки есть забавный дядюшка, который старается остаться с ней наедине на каждом семейном сборище.

Так что я не стала отнимать руку у Квинна, заглянула в его сине-лиловые глаза и минуту наслаждалась его восхищением, омывающим меня как целая ванна одобрения.

Да, я знала, что он тигр. Не в смысле, что в постели тигр, хотя я вполне могла поверить, что там он тоже мощен и свиреп.

Когда он поцеловал меня на прощание, губы его едва коснулись моей щеки, и я улыбнулась.

Вот люблю я, чтобы мужчина знал, когда напирать. И когда не напирать.

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

На следующий вечер мне позвонили прямо в «Мерлотт». Конечно, нехорошо, когда тебе звонят на работу, и Сэм этого не любит — разве что если дома что-то случилось. Поскольку мне из всех официанток звонили реже всех — по пальцам одной руки можно пересчитать, — я старалась не испытывать чувства вины, когда махнула рукой Сэму, показывая, что возьму трубку с телефона у него на столе.

— Алло? — осторожно сказала я.

— Сьюки? — спросил знакомый голос.

— Ой, привет, Пам.

Я испытала облегчение, но только на секунду. Пам — правая рука Эрика, и она его дитя — в вампирском смысле.

— Босс желает тебя видеть, — сказала она. — Я из его кабинета звоню.

Кабинет Эрика в служебных помещениях его клуба, «Клыкочущего веселья», был отлично звукоизолирован. Едва-едва слышалась «КДЕД», вампирская радиостанция, фоновой музыкой исполнявшая вариант Клэптона «После полуночи».

— Ух ты, какие церемонии! Он что, слишком важным стал, чтобы сам звонить?

— Да, — ответила Пам. «Понимает все буквально» — это про нее сказано.

— А в чем дело-то?

— Я следую его инструкциям, — сказала она. — Он велел мне позвонить телепатке, я тебе звоню. Ты приглашена.

— Пам, мне нужно чуть более подробное объяснение. Особого желания видеть Эрика у меня нет.

— Жестоковыйствуешь?

Ну-ну. Такое мне в календаре «Слово-в-день» еще не попадалось.

— Не уверена, что поняла.

Иногда лучше честно сознаться в невежестве, чем пытаться прикидываться.

Пам вздохнула — с оттенком гордого страдания.

— Упираешься рогом, — пояснила она с усилившимся английским акцентом. — А не надо бы. Эрик с тобой очень хорошо обращается.

Голос был такой, будто она не могла мне поверить.

— Я не пожертвую работой или отдыхом, чтобы мчаться в Шривпорт, поскольку мистер Великомогучий желает, чтобы я прибежала на его свист, — возразила я. Надеюсь, разумно возразила. — Может сам притащить сюда свою драгоценную задницу, если ему есть, что мне сказать. Или хотя бы взять трубку собственной персоной.

Вот так вот.

— Если бы он хотел взять трубку «собственной персоной», как ты выразилась, он бы так и сделал. Приезжай вечером в пятницу — так он велел мне тебе передать.

— Извини, не получится.

Многозначительное молчание, потом:

— Ты не приедешь?

— Не могу. У меня свидание, — ответила я, изо всех сил стараясь, чтобы в голосе не прозвучало самодовольство.

Еще раз молчание. А потом Пам захихикала.

— Вот это в масть! — резко переключилась она на родное американское произношение. — С каким удовольствием я ему это передам!

Ее реакция несколько меня встревожила.

— Ну, Пам, — начала я, думая, не стоит ли сдать назад, — послушай…

— Нет-нет, — прервала она меня, громко смеясь, что было никак не в стиле Пам.

— Ты ему передай, что я сказала спасибо за оттиски календаря, — сказала я.

Эрик, постоянно старающийся еще увеличить прибыльность «Веселья», придумал вампирский календарь для продажи в лавчонке сувениров. Сам он стал мистером Январем — позировал у кровати и с длинной белой меховой мантией. Нет, не в мантии, нет-нет. Эрика и кровать окружал светло-серый фон с огромными блестящими снежинками. Одной ногой вамп стоял на полу, колено другой опиралось на смятую постель, и смотрел он прямо в камеру горящим взором (кое-чему он мог бы Клода научить). Светлые волосы Эрика спадали на плечи спутанной гривой, правая рука сжимала сброшенную на кровать мантию, и белый мех был достаточно высоко, чтобы закрыть то, что надо было закрыть. Эрик стоял вполоборота, так что слегка видна была линия потрясающих ягодиц. К югу от пупка уходила дорожка белокурых волос потемнее. И она будто во всю глотку орала: «Скрытое ношение оружия!»

Мне дано было знать, что у Эрика не тупоносый короткоствольник, а скорее «Магнум» — триста пятьдесят семь.

Почему-то я все время поглядывала на январскую страницу календаря.

— Хорошо, я ему передам, — сказала Пам. — Эрик говорил, что многим бы не понравилось, окажись я на календаре для женщин… так что он меня поместил на календарь для мужчин. Послать тебе копию моей фотографии?

— Ты меня удивила, — созналась я. — Нет, серьезно. В смысле, что ты согласилась позировать.

Мне трудно было представить себе ее участие в проекте, потакающем людским вкусам.

— Эрик мне сказал позировать — я и позировала, — ответила она по-деловому.

Хотя у Эрика была существенная власть над Пам — он был ее творцом, — я понятия не имела, что Эрик может попросить Пам сделать что-нибудь, что она делать не готова. Либо он ее хорошо знал (как оно, несомненно, и было), либо Пам готова была делать решительно все.

— Я на фотографии с кнутом, — сказала Пам. — Фотограф говорил, что это даст миллион на продажах.

В сексуальных вкусах Пам держалась широкого диапазона.

В течение долгой секунды рассмотрев возникший передо мной ментальный образ, я сказала:

— Наверняка даст, Пам. Но знаешь, я пропущу.

— Мы все получим процент — все, кто согласился позировать.

— Но у Эрика процент будет больше, чем у всех прочих.

— Так он же шериф, — разумно заметила Пам.

— Да, правда. Ладно, пока.

Я собралась повесить трубку.

— Эй, постой, что мне Эрику сказать?

— Скажи правду.

— Ты же знаешь, что он разозлится.

Но в голосе Пам совсем не было страха. Наоборот, ликование слышалось.

— Это его проблемы, — ответила я — быть может, несколько ребячески, и на этот раз положила трубку. Вообще-то разозленный Эрик наверняка окажется моей проблемой.

Было у меня неприятное чувство, что я, отказав сейчас Эрику, сделала серьезный шаг. И понятия не имела, что дальше произойдет. Когда я впервые познакомилась с шерифом Зоны Пять, я встречалась с Биллом. Эрик хотел воспользоваться моими необычными способностями, и через мою голову терзал Билла, чтобы вынудить мое согласие.

Когда я с Биллом порвала, Эрик лишился средств принуждения, пока мне не понадобилось от него одолжение, а потом я дала Эрику в руки самое мощное против меня оружие — знание, что это я застрелила Дебби Пелт. Неважно, что это он спрятал ее тело и ее машину, и сам не мог вспомнить, где, — такого обвинения хватит, чтобы загубить весь остаток моей жизни, даже если доказать ничего не удастся. Даже если я смогу заставить себя все отрицать.

Весь этот вечер я, выполняя в баре свою работу, все думала, выдаст ли Эрик на самом деле мою тайну. Если Эрик расскажет полиции, что я сделала, он же должен будет и свою роль в этом признать? Разве не так?

Детектив Энди Бельфлер подстерег меня, когда я шла к стойке. Энди и его сестру Порцию я знала с детства. Они были на пару лет меня старше, но учились мы одних и тех же школах, росли в одном и том же маленьком городке. Как и меня, их в основном растила бабушка. В наших с детективом отношениях имелись свои сложности. Последние несколько месяцев Энди встречался с молоденькой учительницей Халли Робинсон.

Сейчас он хотел поделиться со мной тайной и попросить об услуге.

— Послушай, сегодня она закажет цыпленка в корзинке, — сказал он без предисловий. Я посмотрела на их столик, проверяя, что Халли сидит спиной ко мне. Так и было. — Когда принесешь еду, сделай так, чтобы там лежало вот это, прикрытое.

Он сунул мне в руку маленькую бархатную коробочку. Под ней лежала десятка.

— Без проблем, Энди, — сказала я, улыбаясь.

— Спасибо, Сьюки, — ответил он и улыбнулся в ответ — простая, беспонтовая и испуганная улыбка.

Энди угадал в самую точку. Когда я подошла к их столику, Халли заказала курятину в корзинке.

— Добавь еще картошки, — сказала я новой поварихе, передавая заказ. Я хотела камуфляжа побольше. Повариха отвернулась от плиты и глянула на меня сердито. У нас поваров целый ассортимент — всех возрастов, цветов, полов и сексуальных предпочтений. Однажды даже вампир у нас работал. Сейчас наша повариха — чернокожая средних лет по имени Кэлли Коллинз. Женщина тяжелая, настолько тяжелая, что мне даже непонятно, как она выдерживает столько часов на ногах в жаркой кухне.

— Добавить картошки? — спросила Кэлли, будто впервые к ней обратились с подобной просьбой. — Ну-ну. Дополнительную порцию картошки дают тем, кто за нее платит, а не друзьям официанток.

Может, Кэлли такая колючая потому, что помнит еще старые недобрые времена, когда у черных и белых были разные школы, разные залы ожидания и разные питьевые фонтанчики. Я такого уже не помню, но не хочу делать на это скидку каждый раз, когда приходится говорить с Кэлли.

— Они оплатят дополнительную картошку, — соврала я, не желая пускаться в объяснения через служебное окошко, когда каждый может подслушать, и вместо того вложила в кассу доллар из своих чаевых. При всех наших неладах я желала Энди и его училке счастья. Женщина, согласная войти в дом Каролины Бельфлер даже не невесткой, а женой ее внука, заслуживает романтической минутки.

Когда Кэлли позвала меня за готовым блюдом, я подбежала рысью. Сунуть коробочку под картошку было трудней, чем я думала, и пришлось ломтики осторожно переложить. А Энди сообразил, что бархат станет жирный и соленый? Ладно, это же не мой романтический жест, а его.

С радостным ожиданием несла я поднос к их столу. Энди даже пришлось одернуть меня (суровым взглядом), чтобы я сделала более безразличную физиономию, когда подавала блюда. Перед ним уже стояло пиво, а перед Халли — бокал белого вина. Она почти не пила, как и полагается учительнице младших классов. Поставив еду на стол, я сразу повернулась и ушла, забыв даже спросить, как положено хорошей официантке, не нужно ли еще чего-нибудь.

После этого уже не в моих силах было оставаться безразличной. Хоть я и старалась, чтобы это не было заметно, я наблюдала за ними так пристально, как только могла. Энди сидел как на иголках, и я слышала его мозг, который просто кипел. Он действительно не знал, будет ли предложение принято, и мысленно перебирал весь список вещей, которые могли ей не понравиться: и то, что Энди почти на десять лет старше, и его опасная профессия…

Я заметила момент, когда она увидела коробочку. Может, с моей стороны нехорошо было ментально их подслушивать в такую интимную минуту, но, правду вам сказать, я тогда даже об этом не подумала. Хотя обычно я держу себя в руках, все же есть у меня привычка подключаться к людским головам, если что-нибудь интересное замечу. Еще я привыкла считать эту свою способность минусом, а не плюсом, так что если из нее можно извлечь что-нибудь приятное, то имею право.

Я стояла к ним спиной, убирая с очередного стола, что вообще-то надо было оставить уборщику. И потому стояла достаточно близко, чтобы услышать.

Она на долгую секунду застыла.

— У меня тут какая-то коробочка на тарелке, — сказала она наконец тихо — подумала, что если поднять шум, Сэм будет недоволен.

— Я знаю, — ответил он. — Это от меня.

Вот тут она поняла, и мысли у нее в мозгу понеслись галопом, спотыкаясь и мешая друг другу в своем энтузиазме.

— Ох, Энди! — прошептала она — наверное, открыла коробочку. Я с трудом смогла не повернуться и не посмотреть вместе с Халли, что там такое.

— Тебе нравится?

— Да, красивое.

— Ты станешь его носить?

Молчание. Очень уж у нее все в голове перепуталось. Половина орала «уррра!», другая половина тревожилась.

— Да, с одной оговоркой, — сказала она медленно. Я ощутила, как он опешил. Любой реакции Энди ожидал, но не такой.

— И она заключается? — произнес он вдруг голосом скорее полицейского, чем влюбленного.

— Мы должны жить своим домом.

— Чего? — Энди явно не ожидал такого ответа.

— У меня всегда было впечатление, что ты собираешься остаться в фамильном доме, с бабушкой и сестрой, даже когда женишься. Это чудесный старый дом, и бабушка твоя и Порция — чудесные люди.

Тактично. Молодец Халли.

— Но я хотела бы иметь свой дом, — произнесла она чуть ли не извиняясь и зарабатывая тем мое восхищение.

Но мне уж точно пора было от них отвалить — другие столы надо обслуживать. Однако, наполняя пивные кружки, унося пустые тарелки и таская деньги Сэму за кассой, я не могла не восхищаться позицией Халли, поскольку особняк Бельфлеров был домом номер один в Бон-Темпс. Многие молодые женщины отдали бы палец, если не два, чтобы там жить, особенно с тех пор, как старый дом был решительно перестроен и освежен впрыском денег от таинственного незнакомца. На самом деле этим незнакомцем был Билл, обнаруживший, что Бельфлеры — его потомки. Зная, что у вампира они денег не возьмут, он подстроил эту хитрость с «таинственным наследством», и Каролина Бельфлер тут же бросилась тратить его на особняк с таким удовольствием, с каким Энди ел чизбургеры.

Через несколько минут Энди меня перехватил по дороге к столику Сида Матта Ланкастера, так что пожилому адвокату пришлось еще несколько секунд ждать своего гамбургера с картошкой.

— Сьюки, я должен знать, — сказал он напористо, но очень тихо.

— Что именно, Энди? — спросила я, напуганная его настойчивостью.

— Она меня любит?

В голове у него ощущалось некое унижение, что ему пришлось меня спрашивать. Энди — мужик гордый, и хотел он некоторого заверения, что Халли не гоняется за его фамилией или за его домом — как, бывало, гонялись другие претендентки. Ну, насчет дома он выяснил. Халли его не хочет, и Энди переедет с ней в небольшой скромный домик, если она его действительно любит.

Никто раньше от меня такого не требовал. После всех этих лет, когда я хотела, чтобы люди мне поверили, поняли мой уродский талант, оказалось, что когда меня принимают всерьез, мне это совсем не в радость. Но Энди ждал ответа, и мне не удалось бы отказаться. Мало кого я еще могу назвать такого цепкого.

— Она тебя любит не меньше, чем ты ее, — сказала я, и он отпустил мою руку. Я пошла дальше к столу Сида Матта. Когда я оглянулась, он смотрел мне вслед.

Переваривай, Энди Бельфлер, — подумала я и тут же мне стало немного стыдно. Но если он не хотел слышать ответ, не надо было спрашивать.

Кто-то прятался в лесу возле моего дома.

Я переоделась для сна как только доехала домой, потому что один из самых моих любимых моментов во всех двадцати четырех часах каждых суток — это когда пора надевать ночную рубашку. Было достаточно тепло, и купальный халат не был нужен, поэтому я бродила по дому в старой синей спальной футболке до колен. Как раз я подумала, не закрыть ли окно в кухне, потому что мартовский вечер становился прохладным. Моя посуду, я прислушивалась к голосам ночи: лягушки и сверчки заполнили своими хорами свежий весенний воздух.

Вдруг эти голоса, от которых ночь казалась ласковой и живой, как день, резко оборвались.

Я остановилась, не вынимая рук из мыльной воды. Вглядываться в темноту — это ничего мне не дало, и тут я сообразила, насколько меня хорошо видно — на фоне окна с раздвинутыми занавесками. Двор был освещен фонарем, но за деревьями, окружающими поляну, лежал безмолвный темный лес.

Что-то там было. Я закрыла глаза и попыталась дотянуться мыслью, и какую-то активность нащупала. Но слишком неясную, чтобы ее определить.

Подумала, не позвонить ли Биллу, но я уже звонила ему как-то, когда беспокоилась о своей безопасности, и нельзя превращать это в привычку. А может, этот наблюдатель в лесу — сам Билл? Иногда он бродил по ночам вокруг — и приходил время от времени проверить, как я тут. С тоской я посмотрела на телефон на стене над краем кухонного стола (ладно, над тем местом, где будет кухонный стол, когда его соберут). Новый телефон у меня был переносной — я могла схватить его, сбежать к себе в спальню и вызвать Билла одним щелчком пальцев, потому что он был у меня в быстром списке. Если он снимет трубку, я буду знать, что имеет смысл беспокоиться, что это там в лесу.

Но если он дома, он же тут же сюда примчится. В моем звонке он услышит: «Билл, ради Бога, беги сюда меня спасать! Ничего не могу придумать, кроме как позвать на помощь большого сильного вампира!»

Я заставила себя признать, что действительно знаю: кто бы там в лесу ни был, это не Билл. Если бы там прятался вампир, я бы вообще ничего не почувствовала. Только дважды я поймала отголосок сигнала от вампирского мозга, и это было как электрическая вспышка при аварийном отключении.

А как раз рядом с телефоном — задняя дверь, и она не заперта.

Ничто на свете не удержало бы меня возле раковины, как только до меня дошло, что дверь открыта — я просто бросилась к ней. Вышла на заднее крыльцо, защелкнула задвижку на стеклянной двери веранды, прыгнула снова в кухню и заперла большую деревянную дверь, к которой присобачила когда-то щеколду и засов.

А потом прислонилась к двери спиной. Лучше всякого другого я знала о бесполезности дверей и замков. Для вампира этот физический барьер был ерундой — но вампиру нужно приглашение в дом. Для вервольфа двери были все же препятствием, но не слишком значительным: с их невероятной силой они умеют проникать, куда только им захочется. И другие оборотни тоже.

Так почему же попросту не держать дом открытым?

Но мне почему-то стало намного лучше, когда между мною и тем, кто там в лесу, оказались две запертые двери. Я знала, что передняя дверь заперта на замок и засов, потому что ее уже много дней не открывали. Гостей у меня немного, и обычно я вхожу и выхожу через заднюю дверь.

Я подобралась снова к окну, закрыла его и заперла. И занавески задвинула — все сделала, что могла, для своей безопасности, а потом вернулась к посуде. Спереди на моей спальной футболке расплылось круглое мокрое пятно — мне пришлось прислониться к раковине, чтобы успокоить трясущиеся ноги. Но я заставила себя продолжать мыть посуду, пока все тарелки не оказались на сушилке, а раковина насухо вытерта.

После этого я напряженно прислушалась. В лесу все еще было тихо. Как бы ни напрягала я все чувства, имеющиеся в моем распоряжении, ни малейшего сигнала до мозга не донеслось. Все исчезло.

Я еще посидела в кухне, мозг работал на высоких оборотах, — но потом заставила себя вернуться к обычным делам. Пока я чистила зубы, сердцебиение вернулось к нормальным цифрам, и я, забираясь в кровать, почти уговорила себя, что ничего там в лесу не было. Но я очень стараюсь быть честной с собой. И знала, что какое-то создание было там, в моем лесу, и это создание было побольше и пострашнее енота.

Выключив лампу около кровати, я вскоре снова услышала лягушек и насекомых. Хор их так и пел, не прерываясь, и я под него заснула.

 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Встав утром, я первым делом набрала номер сотового телефона моего брата. Плохо ли, хорошо ли, но сколько-то я проспала. Джейсон ответил со второго звонка, сказав «Алло?» — голосом человека, которого отрывают от дела.

— Привет, братик. Как жизнь?

— Послушай, у меня к тебе есть разговор, но прямо сейчас не могу. Где-то через пару часов у тебя буду.

Он повесил трубку, не прощаясь, и голос у него был чем-то очень и очень встревоженный. Вот только еще одного осложнения мне не хватало.

Я глянула на часы. Пара часов — это мне дает достаточно времени прибраться и смотаться в город за продуктами. Джейсон приедет около полудня и будет ждать, что я его накормлю ленчем. Увязав волосы в хвост, я прихватила их резинкой, сделав нечто вроде пучка на макушке — так, чтобы концы их веером торчали над головой. Хотя я не хочу себе в этом признаваться, но эта небрежная прическа мне кажется забавной и симпатичной.

Было свежее холодное мартовское утро, такое, которое обещает теплый день. Небо яркое и солнечное, поднимающее настроение, и в Бон-Темпс я ехала, опустив стекло, распевая вместе с радио во весь голос. В это утро я бы даже с Жутким Алом Янковичем спела.

Я ехала мимо рощ, мимо отдельных домов, мимо пастбища, полного коров (и еще там была пара буйволов — чего только люди не разводят…)

Диск-жокей крутил «Голубые Гавайи» — из старого доброго золотого фонда, и я подумала, где сейчас Бубба — не мой брат, а вампир, известный теперь только под этим именем. Я его не видала уже недели три или четыре. Может быть, вампиры Луизианы перевели его в другое укрытие, а может, сам ушел бродить, как бывает с ним время от времени.

Это была радостная, блаженная минутка счастья и довольства, но забрела мне в голову шальная мысль, из тех, что забредают в самый неподходящий момент. Я подумала: как было бы здорово, если бы со мной сейчас в машине ехал Эрик. Как бы отлично он выглядел, когда ветер развевал бы ему волосы, как бы он радовался… Ну, да. Пока бы не сгорел до углей.

Но я поняла: об Эрике я подумала, потому что день был такой, который хочется разделить с тем, кто тебе дорог, с тем, чье общество тебя больше всего радует. И это Эрик, каким он был, когда его прокляла ведьма: Эрик, не закаленный в столетиях вампирской политики, Эрик, не презирающий людей и дела их, Эрик, который не управлял многочисленными финансовыми предприятиями и не был виноват в утрате доходов и жизни многими людьми и вампирами. Другими словами, такой Эрик, каким он уже никогда опять не будет.

Динь-дон, ведьма умерла, а Эрик восстановил характер — такой, как сейчас. Этот восстановленный Эрик остерегался меня, обожал меня и не доверял мне (или своим чувствам ко мне) ни на грош.

Я тяжело вздохнула, и песня умолкла у меня на губах. Она даже из сердца почти ушла, но я велела себе перестать быть меланхоличной идиоткой. Я молода, я здорова. День прекрасен. И в пятницу вечером у меня свидание, настоящее. Я обещала себе как следует повеселиться. И вместо того, чтобы сразу ехать за продуктами, я заехала сперва в «Наряды от Тары» — магазин верхней одежды, который держит моя подруга Тара Торнтон.

Я Тару уже довольно давно не видела. Она уезжала на каникулы к тете в южный Техас, а с тех пор, как вернулась, работает в магазине, не разгибаясь. По крайней мере, так она мне сказала, когда я позвонила сказать спасибо за машину. У меня машина сгорела вместе с кухней, и Тара мне одолжила свою старую, «Малибу» возраста двух лет. Сама она обзавелась новой, прямо с конвейера (как обзавелась — не важно), и искала возможность «Малибу» продать.

К моему удивлению, где-то около месяца тому назад Тара прислала мне по почте документы на машину и договор продажи вместе с письмом, сообщающим, что теперь машина принадлежит мне. Я позвонила ей, попыталась возразить, но она слушать не стала, и мне вроде бы не осталось ничего иного, как принять подарок.

Она считала, что это плата, потому что я вытянула ее из ужасной ситуации. Мне при этом пришлось задолжать Эрику — но это мне было все равно. Мы с Тарой были подругами всю мою жизнь. Теперь ей ничего не грозит, если ей хватит ума держаться подальше от мира супернатуралов.

Хотя я была благодарна и очень радовалась, получив машину куда новее, чем мне приходилось водить, но мне приятнее было бы сохранить неомраченную дружбу с Тарой. А так я старалась держаться подальше, полагая, что вызываю у нее слишком много неприятных воспоминаний. Но сейчас я была настроена пробить эту стену ко всем чертям. Может быть, Таре тоже времени хватило.

«Наряды от Тары» располагались в торговых рядах на южной окраине Бон-Темпс. Перед магазинчиком стоял один автомобиль, и я решила, что хорошо будет иметь свидетеля — меньше будет в этой встрече личного.

Когда я вошла, Тара занималась с сестрой Энди Бельфлера Порцией, так что я стала перебирать вещицы десятого размера, потом восьмого. Порция сидела за столом «Изабель», что было крайне интересно. Тара является местным представителем «Изабель Брайдал» — компании, каталоги которой стали библией во всем, что связано со свадьбами. В местной лавке можно примерить образцы платьев для подружек и заказать нужный размер, и каждое платье может быть двадцати примерно цветов. Сами свадебные платья популярны не меньше — у «Изабель» их двадцать пять моделей. Компания также предлагает приглашения на смотрины, украшения, подвязки, подарки для подружек невесты и любые вообще свадебные принадлежности, которые только можно вообразить. Но интерес в том, что «Изабель» — фирма для среднего класса, а Порция уж точно женщина извысшего.

Порция жила с бабушкой и братом в особняке Бельфлер на Магнолия-стрит, она выросла среди готической роскоши вырождения. Сейчас особняк отремонтировали, и владелица планирует дальнейший ремонт, а потому Порция, когда попадается мне в городе, выглядит куда счастливее. В «Мерлотт» она не часто заглядывает, но когда она там бывает, больше времени общается с людьми и иногда улыбается. Обыкновенная женщина за тридцать, и самое в ней привлекательное — густые, блестящие каштановые волосы.

Порция думала: Свадьба. Тара думала: Деньги.

— Я еще раз поговорю с Халли, но думаю, нам понадобится четыреста приглашений, — говорила Порция, и я подумала, что сейчас у меня отвалится челюсть.

— Ладно, Порция, если ты не против доплатить за срочность, то за десять дней можно будет сделать.

— Ох, отлично! — Порция определенно была рада. — Конечно, у нас с Халли платья будут разные, но мы думали, что можем попробовать выбрать один фасон платья для подружек. Может, разных цветов. Что ты думаешь?

Я лично думала, что сейчас от любопытства лопну. Порция тоже замуж собралась? За того тощего бухгалтера, с которым встречалась, за этого из Кларисса?

Тара заметила мое лицо поверх стоек с одеждой, и подмигнула мне, воспользовавшись тем, что Порция листала каталог. Тара была рада богатой покупательнице, и ко мне явно питала хорошие чувства. Мне стало намного легче.

— Я думаю, что один и тот же фасон в разных цветах — согласованных цветах, конечно, — это будет по-настоящему оригинально, — сказала Тара. — Сколько будет подружек?

— Пять на каждую, — ответила Порция, не отвлекаясь от читаемой страницы. — Можно я этот каталог возьму домой? Чтобы мы с Халли посмотрели сегодня вечером.

— У меня только один дополнительный экземпляр. Сама знаешь, для «Изабель» один из способов делать деньги — это драть три шкуры за этот чертов каталог, — сказала Тара с чарующей улыбкой. Она умеет, если ей надо. — Я тебе его дам домой, но перекрести себе сердце, что принесешь его утром обратно!

Порция сделала требуемый детский жест и сунула толстый каталог под мышку. Одета она была в один из своих «адвокатских костюмов» — коричневатая прямая юбка, твидовая на вид, и жакет на шелковую блузку. Еще у нее были бежевые колготки и туфли на низком каблуке. И сумка к ним под стать. Ску. Ко. Ти. Ща.

Порция была взволнована, и в мозгу у нее вихрились счастливые картинки. Она знала, что в роли невесты будет выглядеть старой, особенно рядом с Халли, но слава Богу, наконец-то она будет невестой. Порция получит свою долю веселья, подарков, внимания, одежд, не говоря уже о том, что у нее будет собственный муж. Оторвавшись от каталога, она заметила меня за стойкой с одеждой. Счастье ее было так глубоко, что включило в свою орбиту даже меня.

— Сьюки, привет! — поздоровалась она, буквально сияя. — Энди мне рассказал, как ты ему помогла сделать Халли сюрприз. Я очень тебе благодарна.

— Это было весело, — ответила я, изо всех сил изображая доброжелательную улыбку. — А правда, что тебя тоже нужно поздравлять?

Я знаю, что не полагается поздравлять невесту, а только жениха, но вряд ли Порция стала бы возражать. И она не возразила.

— Да, я выхожу замуж, — созналась она. — И мы решили обе церемонии провести вместе, с Энди и Халли. Прием будет в доме, конечно. Зачем нужен особняк, если нельзя в нем устроить прием?

— Хлопот будет много, чтобы устроить свадьбу… а когда? — спросила я, стараясь говорить сочувственно и заботливо.

— В апреле. Ты мне будешь рассказывать! — засмеялась Порция. — Бабушка уже из кожи вон лезет. Она обзвонила все фирмы, которые этим занимаются, пытаясь заказать церемонию на вторые выходные апреля, и наконец нашла «Особые События», потому что у них произошла отмена заказа. К тому же к ней сегодня приезжает из Шривпорта человек, который там заведует «Скульптурным лесом».

«Скульптурный лес» — это главный центр ландшафтной архитектуры и питомников растений в нашей округе, — по крайней мере, если верить вездесущей рекламе. Нанять «Скульптурный лес» и «Особые События» одновременно — это значит сделать из двойной свадьбы главное событие года в Бон-Темпс.

— Мы думаем сделать свадьбу на свежем воздухе перед домом и поставить тенты на заднем дворе, — говорила Порция. — В случае дождя придется перейти в церковь, а прием будет в общественном здании прихода Ренар. Но держим скрещенные пальцы, чтобы дождя не было.

— Звучит чудесно. — Другой фразы я придумать не могла. — А как ты будешь работать со всеми этими свадебными хлопотами?

— Справлюсь как-нибудь.

Мне было интересно, с чего такая спешка. Почему счастливые пары не могут дождаться лета, когда Халли не будет работать? Почему не подождать, чтобы Порция могла освободить себе время для настоящей свадьбы и медового месяца? А мужчина, с которым она встречается, он не бухгалтер? Свадьба в сезон подачи налоговых деклараций — хуже времени не придумаешь.

О! Может быть, Порция беременна. Но если она живет по традициям своей семьи, она об этом не думает, а вряд ли она живет иначе. Ох, если бы я обнаружила, что я беременна, как бы я была счастлива! То есть если бы этот человек меня любил и готов был бы жениться, — я не настолько сильна, чтобы растить ребенка одна, да и бабушка моя бы в гробу перевернулась, стань я матерью-одиночкой. Современные идеи на эту тему мою бабушку миновали начисто, даже волос у нее на голове не пошевелив.

Все эти мысли гудели у меня в голове, и до меня не сразу дошли слова Порции:

— Так что постарайся вторую субботу апреля ничем не занимать, — сказала она с улыбкой настолько чарующей, насколько у Порции Бельфлер получилось ее изобразить.

Я обещала, что так и сделаю, постаравшись язык не прикусить от удивления. Девушка явно в сильной предсвадебной горячке. Почему это на свадьбе может быть желательным мое присутствие? Ни с кем из Бельфлеров я в закадычной дружбе не состою.

— Мы попросим Сэма быть барменом на приеме, — продолжала она, и мой мир принял более привычные очертания. Она меня приглашает помогать Сэму.

— Свадьба будет днем? — спросила я.

Сэм иногда берет подработку на стороне, но суббота обычно в «Мерлотте» — день нагруженный.

— Нет, вечером, но я уже говорила сегодня с Сэмом, и он согласился.

— О'кей, — сказала я.

В моем тоне она прочла больше, чем я туда вложила, и покраснела.

— Глен хочет пригласить некоторых клиентов, — сказала она, будто я просила объяснений, — а они могут прийти только после темноты.

Глен Викс и был этим бухгалтером — я была довольна, что смогла вспомнить фамилию. Тут все встало на свои места, я поняла смущение Порции. Она хотела сказать, что клиенты у Глена — вампиры. Ну-ну. Я улыбнулась ей.

— Уверена, что свадьба будет прекрасна, и жду ее с нетерпением, — сказала я, — раз ты была так добра, что меня пригласила.

Я нарочно сделала вид, что не поняла, и, как я и предвидела, она еще сильнее покраснела. Тут меня посетила еще одна идея на эту тему, столь важная, что я обошла одно из своих правил.

— Порция, — сказала я медленно, чтобы до нее точно дошло. — Ты должна пригласить Билла Комптона.

Сейчас Порция терпеть не могла Билла — вообще все вампиры были ей неприятны, — но когда она осуществляла одну из своих интриг, то какое-то время с ним встречалась. Что было не совсем хорошо, поскольку он потом выяснил, что она ему пра-пра-пра-пра-правнучка или что-то вроде этого.

Билл вполне мирился с тем, что она изображает к нему интерес — в тот момент его только интересовало, какова ее истинная цель: он понимал, что у нее мурашки по коже бегут от его присутствия. Но когда выяснилось, что Бельфлеры — единственные его родственники, он анонимно обрушил на них большую кучу денег.

Я «слышала», как Порция думает, будто я нарочно напоминаю ей о тех случаях, когда она встречалась с Биллом. Она не хотела, чтобы ей об этом напоминали, и ее злило, что я это себе позволила.

— А почему ты это предлагаешь? — спросила она холодно, и я выставила ей высокий балл, что она не вышла из магазина бочком-бочком. Тара изображала занятость возле стола «Изабель», но я знала, что наш разговор она слышит. Со слухом у Тары все в порядке.

А во мне шел яростный внутренний спор, но наконец то, чего хотел Билл, возобладало над тем, чего хотела для него я.

— Забудь, — ответила я неохотно. — Твоя свадьба, тебе решать, кого звать.

Порция посмотрела на меня так, будто в первый раз увидела.

— Ты еще с ним встречаешься? — спросила она.

— Нет, он сейчас с Селой Памфри, — ответила я пустым и ровным голосом.

Порция посмотрела на меня непонятным взглядом. Потом, не сказав больше ни слова, вышла к своей машине.

— Что это было? — спросила Тара.

Я не могла объяснить, и потому сменила тему на более близкую купеческому сердцу Тары.

— Я рада, что этот заказ достался тебе.

— Тебе и мне. Если бы ей не надо было делать все так быстро, ставлю что хочешь, что никогда бы Порция Бельфлер не обратилась к «Изабель», — откровенно сказала Тара. — Она бы ездила в Шривпорт и обратно миллион раз ради любых мелочей, если бы у нее было время. Халли сейчас просто в кильватере идет за Порцией, бедняжка. Она сегодня придет, и я покажу ей то же, что показывала Порции, и ей придется прогнуться. А меня все это устраивает. Они берут весь пакет целиком, потому что система «Изабель» может доставить все вовремя. Приглашения, записки с благодарностью, платья, подвязки, подарки подружек, даже платье матери невесты — одно купит мисс Каролина, другое мать Халли — они все это здесь получат, либо из моих запасов, либо из каталога «Изабель». — Она оглядела меня с головы до ног. — Кстати, а тебя что сюда привело?

— Мне нужны какие-то шмотки, чтобы надеть на спектакль в Шривпорте, — сказала я, — а потом мне надо еще за продуктами заехать и приготовить Джейсону ленч. Ты что-нибудь можешь предложить?

Улыбка Тары стала хищной.

— Ну, — сказала хозяйка салона, — кое-что предложить могу…

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

Я рада была, что Джейсон несколько опоздал — когда он появился, я уже закончила жарить бекон и выкладывала на сковородку гамбургеры. Упаковку булочек я уже открыла, положила две Джейсону на тарелку, а пакет с картошкой-фри поставила на стол. Налив ему чаю, я поставила стакан рядом с его прибором.

Джейсон вошел без стука, как всегда входил. Он не сильно переменился — по крайней мере, глаза не переменились, — с тех пор как стал пантерой-оборотнем. Был он все также белокур и привлекателен — привлекателен в прежнем смысле: на него было приятно смотреть, но он был еще из тех мужчин, на которых все оборачиваются, когда они входят в комнату. А еще была в нем некоторая злобность, но после перемены он стал будто лучше. Я не очень поняла, почему. Может быть, когда он раз в месяц становится диким зверем, это снимает какую-то жажду зла, которой он раньше за собой не знал?

Поскольку он был укушен, а не рожден, то изменился он не полностью — стал в некотором смысле гибридом. Сперва он был этим разочарован, но потом примирился. Уже несколько месяцев он встречается с прирожденной пантерой-оборотнем по имени Кристалл. Она живет в небольшом сельском поселке за несколько миль от города — и должна вам сказать, что деревня за несколько миль от Бон-Темпс, штат Луизиана, — это настоящая деревня.

Перед едой мы произнесли короткую молитву. Джейсон ел без своего обычного аппетита. Поскольку мне гамбургер показался вкусным, то я решила, что Джейсон приехал с действительно важным вопросом. Прочесть у него из мозга я не могла — мой братец стал оборотнем, и его мысли уже не были для меня так ясны.

В общем, это было к лучшему.

Откусив два куска, Джейсон положил гамбургер на тарелку и подвинулся на стуле. Он был готов разговаривать.

— Должен тебе кое-что сказать, — начал он. — Кристалл просила никому не говорить, но я очень за нее беспокоюсь. Вчера… вчера у нее был выкидыш.

Я закрыла глаза на несколько секунд. Два десятка мыслей промелькнули у меня в голове, и ни одну из них я не додумала до конца.

— Мне очень жаль, — сказала я. — Как она сейчас?

Джейсон посмотрел на меня поверх тарелки с начисто забытой едой.

— Она не хочет идти к врачу.

Я уставилась на него, не понимая.

— Погоди, но ей ведь надо сделать выскабливание, — сказала я рассудительно. Я не очень знала, что это такое, но знала, что после выкидыша надо идти в больницу и там вот это самое и сделают. Моей подруге и коллеге Арлене после выкидыша делали выскабливание, она мне об этом несколько раз рассказывала. Несколько раз. — Вводят инструмент… — начала я, но Джейсон оборвал меня на полуслове:

— Ладно, не надо мне это знать, — сказал он так, будто ему было очень неловко. — Я знаю только, что Кристалл — оборотень, а потому в больницу не хочет. Ей пришлось ложиться, когда ее пырнул клыком тот дикий кабан, как Калвину, когда его подстрелили, но они оба так быстро поправились, что разговоры пошли в ординаторской, она сама слышала. Так что сейчас она не пойдет. Она сейчас у меня дома, но… но она не очень хорошо себя чувствует. И ей становится хуже, а не лучше.

— Ой-ой… Так, что там происходит?

— У нее слишком сильное кровотечение, и ноги не слушаются… — Он сглотнул слюну. — Едва стоять может, не то что ходить.

— Ты Калвину сообщил?

Калвин Норрис, дядя Кристалл, — вожак небольшой общины пантер Хотшота.

— Она не хочет, чтобы я звонил Калвину. Боится, что Калвин меня убьет за то, что я ее трахнул. Она не хотела, чтобы я и тебе говорил, но мне нужна помощь.

Матери у Кристалл не было, но полно было родственниц в Хотшоте. У меня никогда не было ребенка, я никогда не была даже беременна, и я не оборотень. Любая из них лучше помогла бы, чем я. О чем я и сказала Джейсону.

— Я не хочу, чтобы она сидела всю дорогу до Хотшота, особенно в моей машине.

И вид у моего братца был упрямый, как у мула.

Одну жуткую минуту я думала, что он за свою обивку беспокоится, и уже готова была вцепиться ему в глотку, когда он добавил:

— Там подвеску давно надо заменить, и я боюсь, что прыжки грузовика на этой плохой дороге сильно растрясут Кристалл.

Значит, надо родственниц к ней доставить… но я сразу поняла, что Джейсон найдет способ и здесь наложить свое вето. У него какой-то свой план.

— О'кей, так чем я могу помочь?

— Ты вроде говорила, когда была ранена, что есть какой-то доктор, которого вампиры привели посмотреть твою спину?

Мне не хотелось думать об этой ночи. На спине от того нападения до сих пор остались шрамы, яд на когтях менады меня чуть не убил.

— Да, — медленно ответила я. — Доктор Людвиг.

Врач всех жутких и странных, доктор Людвиг сама тоже была диковинкой. Необычайно низкорослая — низенькая-низенькая. И черты лица у нее тоже не совсем правильные. Я бы крайне удивилась, узнав, что доктор Людвиг вообще человек. Второй раз я ее видела на состязании за место вожака. Оба раза дело было в Шривпорте, и можно было предположить, что там доктор Людвиг и живет.

Начиная с простейшего, я сперва вытащила из ящика под телефоном на стене справочник Шривпорта. В книге была доктор Эми Людвиг. Скорее всего, она.

Я очень нервничала, что мне приходится обращаться к доктору Людвиг от своего имени, но когда я увидела, как тревожится Джейсон, не могла ему отказать в одном несчастном телефонном звонке.

Телефон прозвонил четыре раза, автоответчик снял трубку.

— Вы позвонили по телефону доктора Эми Людвиг. Доктор Людвиг не принимает новых пациентов, застрахованных или не застрахованных. Доктор Людвиг не интересуется образцами фармацевтических препаратов, и никакая страховка ее тоже не интересует. Она не хочет никуда вкладывать деньги и не дает ничего на благотворительные мероприятия, которые не сама выбрала.

Настала долгая пауза, во время которой звонящий, очевидно, должен был повесить трубку.

— Да? — буркнул неприветливый слабый голосок.

— Доктор Людвиг? — осторожно спросила я.

— Да, в чем дело? Я же сказала, новых пациентов не принимаю! Очень занята!

Голос у нее был и нетерпеливый, и настороженный.

— Я Сьюки Стакхаус. Вы — та доктор Людвиг, которая меня лечила в офисе Эрика в «Клыкочущем веселье»?

— А вы — молодая женщина, отравленная когтями менады?

— Да. И еще месяц с лишним тому назад мы с вами виделись, помните?

— Где же?

Она отлично помнила, но хотела еще одного доказательства, что я — это я.

— В пустом здании в промышленном парке.

— И кто там вел представление?

— Высокий лысый, звали его Квинн.

— Так, правильно. — Она вздохнула. — И что вам надо? У меня работы много.

— У меня для вас пациентка. Я бы вас просила ее посмотреть.

— Везите ее ко мне.

— Она слишком слаба, чтобы ехать.

Что-то доктор про себя бормотала, но я не разобрала слов.

— Тьфу ты, — сказала она наконец. — Ладно, мисс Стакхаус. Расскажите, в чем проблема.

Я объяснила, как смогла. Джейсон слонялся по кухне — слишком волновался, чтобы сидеть спокойно.

— Идиоты. Кретины, — подытожила доктор Людвиг. — Расскажите, как до вас доехать, оттуда отведете меня к девушке.

— Мне, быть может, придется уйти на работу раньше, чем вы доедете, — сказала я, посмотрев на часы и подсчитав, сколько будет ехать доктор от Шривпорта до меня. — Мой брат вас здесь подождет.

— Он за все это отвечает?

Я не знала, спрашивает она о счете за свои услуги или о беременности. За то или за это, но отвечать ему.

— Она едет, — сказала я брату, объяснив доктору Людвиг дорогу и повесив трубку. — Не знаю, сколько она возьмет, но сказала, что ты заплатишь.

— Конечно, конечно. А как я ее узнаю?

— Ты ее ни с кем не перепутаешь. Она сказала, что у нее водитель — сама она ничего бы из-за баранки не увидела. Я бы на эту примету обратила внимание.

Джейсон суетился, а я тем временем мыла посуду. Он позвонил Кристалл узнать, как она, и вроде его устроило то, что он услышал. Наконец я попросила его выйти и сбить с сарая старые осиные гнезда. Раз все равно не сидится ему на месте, так пусть хоть польза будет.

Загружая стиральную машину и потом, надевая наряд официантки (черные штаны, белая водолазка с вышивкой «У Мерлотта» слева на груди, черные «адидасы»), я продолжала обдумывать ситуацию, и мне она не нравилась. Я волновалась за Кристалл — но Кристалл мне тоже не нравилась. Мне жаль было, что она потеряла ребенка, потому что я знала, что это — грустные переживания, но была довольна, потому что очень не хотела, чтобы Джейсон на ней женился, что наверняка случилось бы, если бы сохранилась беременность. В поисках чего-нибудь, отчего я почувствовала бы себя лучше, я открыла шкаф и посмотрела на свой новый наряд, купленный в «Нарядах от Тары» для свидания. Но даже он меня нисколько не порадовал.

В конце концов, я сделала то, что хотела сделать до того, как услыхала новости Джейсона: взяла книжку и уселась в кресле на веранде, почитывая отдельные предложения и любуясь цветущей грушей во дворе, где гудели пчелы.

Солнце сияло, нарциссы только-только начинали отцветать, а меня ждало свидание в пятницу. И еще я уже сделала в этот день доброе дело, позвонив доктору Людвиг. Тревожный клубок в груди начал потихоньку рассасываться.

Время от времени с заднего двора доносились какие-то звуки: Джейсон, разобравшись с осиными гнездами, нашел себе еще какое-то занятие. Может, сорняки выпалывал с клумб, и я обрадовалась, поскольку бабушкиного энтузиазма в садоводстве у меня не было. Результатами я любовалась, но процесс меня никак не радовал.

Я то и дело смотрела на часы, а потом увидела жемчужно-серый «Кадиллак», заезжающий на парковку перед домом. На переднем пассажирском сиденье виднелась крошечная фигурка. Открылась дверца водителя, и вышла вервольфица по имени Аманда. У нас с ней были свои разногласия, но разошлись мы на справедливых условиях. Мне было приятно видеть знакомое лицо. Аманде, с виду похожей на жизнерадостную мамашу-домохозяйку из среднего класса, было за тридцать. Рыжие волосы казались натуральным, совсем не то, что у моей подруги Арлены.

— Привет, Сьюки. Когда мне доктор сказала, куда мы едем, сразу стало проще, потому что я уже знала, как доехать.

— Ты не ее обычный водитель? Кстати, отличная стрижка.

— Спасибо.

Волосы у Аманды были недавно коротко пострижены в небрежном, почти мальчишечьем стиле, который ей каким-то странным образом шел. Странным — потому что фигура у Аманды была абсолютно женская.

— Еще не привыкла, — призналась она, проводя рукой по шее. — На самом деле обычно доктора Людвиг возит мой старший сын, но сегодня он, конечно, в школе. Это с женой твоего брата плохо?

— С его невестой, — уточнила я, стараясь не поморщиться. — Кристалл. Она пантера.

Аманда сделала почти уважительный вид. Вервольфы презирают прочих оборотней, но иногда нечто столь замечательное, как пантера, привлекает их внимание.

— Я слышала, что где-то здесь живет группа пантер. Но ни с кем из них не знакома.

— Мне пора на работу, но мой брат отвезет вас к себе домой.

— Так ты не слишком дружишь с его невестой?

Меня застало врасплох такое умозаключение — что я не слишком озабочена благополучием Кристалл. Может, мне надо было пойти к больной, а Джейсона здесь оставить показать дорогу доктору? Вдруг мое наслаждение моментами покоя показалось мне черствостью и пренебрежением по отношению к Кристалл. Но сейчас не время предаваться раскаянию.

— Честно говоря, нет, — ответила я. — Не слишком. Да и Джейсон не думал, что я могу что-нибудь для нее сделать полезное, а мое присутствие не было бы благотворным, потому что она ко мне относится ничуть не лучше, чем я к ней.

— Ладно, где он? — спросила Аманда.

Джейсон вышел из-за угла, к моему большому облегчению.

— О, вот это хорошо, — сказал он. — Вы и есть доктор?

— Нет, — ответила Аманда. — Доктор в машине. Я сегодня водитель.

— Я вас туда отвезу. Сейчас я говорил с Кристалл, ей не лучше.

Меня окатила еще одна волна угрызений совести.

— Позвони мне на работу, Джейсон, и дай знать, как она там, ладно? Я могу заехать после работы и переночевать, если я нужна.

— Спасибо, сестрица. — Он быстро меня обнял, и вид у него стал неловкий. — Ты, это… хорошо, что я не сохранил тайну, как просила Кристалл. Она считала, что ты ей не поможешь.

— Хотелось бы думать, что я способна помогать людям в нужде независимо от того, насколько человек мне нравится.

Ну ведь не могла же Кристалл вообразить, что мне будет безразлична ее болезнь? Или даже приятно, что она болеет?

Потрясенная этой мыслью, я смотрела вслед двум таким разным машинам, выезжающим с моей дорожки на Хаммингберд-роуд. Заперев дом, я пошла к своему автомобилю не в лучшем настроении.

Продолжая мотив насыщенного событиями дня: когда я вошла в служебную дверь «Мерлотта», Сэм из своего кабинета меня окликнул.

Я зашла посмотреть, чего он хочет, зная наперед, что там меня кто-то ждет. К моему ужасу, на меня устроил засаду отец Риордан.

Их было четверо в кабинете Сэма, не считая его самого. Что меня мало удивило — отец Риордан не был в восторге от тех, кто пришел с ним. Кажется, я поняла, кто эти люди. Черт побери, отец Риордан привел с собой не только старших Пелтов, но и девушку лет семнадцати — очевидно, сестру Дебби, Сандру.

И эти трое смотрели на меня пристально. Старшие Пелты были высокие и стройные. Он был в очках, лысеющий, уши торчали по бокам головы, как ручки кувшина. Она — привлекательна; может быть, немного слишком накрашена. Одета она была в брючный костюм от Донны Каран и сумочка у нее была тоже с логотипом знаменитой фирмы. Туфли на каблуках. Сандра Пелт была одета не столь официально, джинсы и футболка очень плотно облегали ее тонкое тело.

Я едва слышала, как отец Риордан представляет мне Пелтов — так меня одолевало возмущение, что они столь бесцеремонно вторгаются в мою жизнь. Я же отцу Риордану говорила, что не хочу их видеть, но нет, они приперлись.

Старшие Пелты просто ели меня жадными глазами. «Дикие», назвала их Мария-Стар. Мне на ум пришло слово «отчаянные».

А Сандра — это была совсем другой породы штучка: будучи вторым ребенком, она не была — не могла быть — оборотнем, как ее родные, но и обычным человеком она тоже не была. Что-то привлекло мое внимание, заставило задуматься: Сандра Пелт все же была оборотнем какого-то вида. Я как-то слышала, что Пелты куда сильнее привязаны к своей младшей дочери, чем к Дебби. Теперь, по кусочкам воспринимая от них информацию, я видела, почему так могло быть. Пусть Сандра Пелт еще не выросла, но она весьма многообещающая. Полный вервольф.

Но ведь этого не может быть, разве что… О'кей. Дебби Пелт, лиса-оборотень, была удочерена. Я знаю, что у вервольфов бывают проблемы с деторождением, и Пелты, очевидно, оставив мечту о собственном маленьком вервольфе, удочерили хотя бы оборотня другого вида, не своего. Даже чистокровная лиса казалась предпочтительнее просто человека. А потом Пелты взяли второго ребенка, уже вервольфа.

— Сьюки, — начал отец Риордан с очаровательным ирландским акцентом, но без всякого восторга в голосе, — Барбара и Гордон сегодня пришли ко мне. Когда я им сообщил, что ты по поводу исчезновения Дебби уже рассказала все, что хочешь рассказать, они этим не удовлетворились и настояли, чтобы я их привел сюда.

Моя злость на священника несколько остыла, но вместо нее появилось другое чувство. Я настолько нервничала из-за этой встречи, что сама почувствовала, как расползается по лицу нервозная улыбка, и улыбнулась Пелтам, поймав в ответ волну неодобрения.

— Я очень сочувствую вашей ситуации, — сказала я. — Понимаю, что вы стараетесь выяснить, что случилось с Дебби. Но я ничего не знаю такого, что могла бы вам рассказать. По лицу Барбары Пелт скатилась слеза, и я открыла сумочку, чтобы достать салфетку и протянуть ее Барбаре. Она взяла ее и вытерла слезы.

— Она думала, что вы пытаетесь отбить у нее Олси, — сказала она.

О мертвых плохо говорить не полагается, но в случае Дебби Пелт деваться некуда.

— Миссис Пелт, я буду откровенна, — ответила я. Ну, не до конца откровенна. — Дебби в момент своего исчезновения была помолвлена с другим, с неким Клозеном, если я правильно помню.

Барбара Пелт неохотно кивнула.

— Эта помолвка оставила Олси полную свободу встречаться с кем ему заблагорассудится, и мы какое-то время проводили вместе. — Чистая правда. — Мы уже несколько недель не виделись, и сейчас он встречается с другой девушкой. Так что если Дебби действительно так думала, это была ошибка.

Сандра Пелт прикусила губу. Она была худая, с чистой кожей и темными волосами. Косметики на ней было мало, зубы ослепительно белые и ровные. На обручах серег в ушах мог бы устроиться попугай — такого они были размера. Худощавое тело облегала изящная одежда: лучшее, что можно найти в магазинах.

А лицо у нее было злое. Ей не нравились мои слова, ну никак не нравились. В душе девушки-подростка бушевали взрывы эмоций. Я вспомнила, каково приходилось мне в ее возрасте, и мне стало ее жаль.

— Поскольку вы знали их обоих, — сказала Барбара Пелт, тщательно выбирая выражения и не подтверждая моих слов, — вы должны знать, что у них были… была… такая любовь-ненависть, с кем бы там Дебби ни встречалась.

— Что да, то да, — ответила я, быть может, недостаточно уважительно. Если есть на свете кто-то, кому я оказала услугу, убив Дебби Пелт, то это Олси Герво. Иначе бы они с этой Пелт изводили друг друга годами, если не всю жизнь.

Сэм отвернулся к зазвонившему телефону, и я увидела улыбку, мелькнувшую у него на лице.

— У нас просто такое чувство, что вы что-то должны знать, какую-то мелочь, которая нам поможет выяснить, что случилось с нашей дочерью. Если… если она встретила свою смерть, мы хотим, чтобы ее убийца предстал перед судом.

Я посмотрела на Пелтов долгим взглядом. Было тихо, только голос Сэма в глубине кабинета что-то удивленно говорил в ответ на слова невидимого собеседника.

— Мистер и миссис Пелт, и вы, Сандра, — сказала я. — Когда исчезла Дебби, я говорила с полицией. Я помогла им сем, что было в моих силах. Я говорила с вашими частными сыщиками, когда они пришли сюда, ко мне на работу, как вы сейчас. Я их пустила к себе домой. Я ответила на их вопросы.

Только не правдиво. (Я знаю, что вся эта доктрина построена на лжи, но уж что могу.)

— Я очень сочувствую вашей утрате и понимаю ваши старания выяснить, что случилось с Дебби, — продолжала я медленно, подбирая слова, потом перевела дыхание. — Но с этим пора кончать. Хватит — значит хватит. Я ничего не могу сказать вам нового по сравнению с тем, что уже сказала.

К моему удивлению, Сэм обошел меня и поспешно вышел в бар, ни слова не сказав тем, кто остался. Отец Риордан удивленно глянул ему вслед, а меня присутствие Пелтов стало напрягать еще больше, чем раньше. Что-то сейчас происходило.

— Я понимаю ваши слова, — чопорно произнес Гордон Пелт. Это он впервые заговорил. Он явно не был доволен тем, что оказался здесь и делает то, что делает. — Я понимаю, что мы не лучшим образом подошли к данному вопросу, но вы нас простите, если примете во внимание, что нам пришлось пережить.

— Да, конечно, — сказала я, и это, если не было полной правдой, то не было и полной ложью.

Закрыв сумочку, я сунула ее в ящик стола Сэма, куда все девушки сумки складывают, и поспешила в бар.

Я почувствовала, как меня окатило смятением: что-то было не так. Чуть ли не каждый мозг излучал громкий сигнал интереса в сочетании с беспокойством на грани паники.

— Что случилось? — спросила я у Сэма, заходя за стойку.

— Я только что сказал Холли, что звонили из школы. Пропал ее сын.

У меня холодок пополз по спине вверх.

— Как это случилось?

— Обычно мама Даниэль забирает Коди из школы вместе с Эшли, дочкой Даниэль.

Даниэль Грэй и Холли Клири были лучшими подругами со школьных лет, и эта дружба продолжалась через их неудачные браки, и после развода тоже. Они любили работать в одну и ту же смену. Мать Даниэль, Мэри Джейн Джаспер, была для Даниэль спасительницей, и время от времени ее великодушие распространялось также и на Холли. Эшли сейчас где-то лет восемь, а сыну Даниэль Марку Роберту — четыре. Единственному ребенку Холли, Коди — шесть. Он в первом классе.

— В школе отдали Коди кому-то другому?

Я слыхала, что учителей предупреждали не выдавать детей другому супругу без разрешения.

— Никто не знает, что с ним случилось. Дежурная учительница, Халли Робинсон, стояла на улице, наблюдая, как дети рассаживаются по машинам. Она говорит, что Коди внезапно вспомнил, что оставил на парте картинку для мамы и побежал в школу ее забрать. Она не видела, как он выходил, но, когда пошла его искать, не смогла найти.

— Так миссис Джаспер там ждала Коди?

— Да, она осталась последней, сидела в своей машине с внуками.

— Звучит страшновато. Наверное, Дэвид ничего не знает?

Дэвид, бывший муж Холли, жил в Спрингхилле и был женат второй раз. Я про себя отметила отъезд Пелтов: на один раздражающий момент меньше.

— Очевидно, нет. Холли позвонила ему на работу, и он там был весь день, без всякого сомнения. Он сразу позвонил своей новой жене, а она только что забрала своих детей из школы в Спрингхилле. Местная полиция обыскала у них дом — на всякий случай. Сейчас Дэвид едет сюда.

Холли сидела у стола, глаза у нее были сухие, но выглядели как заглянувшие в ад. Даниэль сидела на полу рядом с ее стулом, держа ее за руку и говоря что-то тихо и настойчиво. Элсэй Бек, один из наших местных детективов, сидел за тем же столом, положив перед собой блокнот и ручку, и говорил по сотовому телефону.

— Школу обыскали?

— Да, именно там сейчас Энди. И Кевин с Кенией. — Кевин и Кения — это двое наших патрульных. — Бад Диаборн сейчас на телефоне — объявляет уровень тревоги «желтый».

У меня мелькнула мысль, каково сейчас Халли. Ей всего-то года двадцать три, и это ее первая работа. Она все правильно делала, — по крайней мере, насколько я могла понять, — но если пропадает ребенок, вина ложится на всех.

Я попыталась подумать, чем я могу помочь. Моему дефекту представляется уникальная возможность поработать ради доброго дела. Я годами молчала о нем — людям неприятно знать, что я знаю. Им не хочется находиться рядом с человеком, который на такое способен. Уцелела я только потому, что держала язык за зубами, потому что окружающим куда проще забыть или не поверить, если только свидетельства моего ненужного таланта не тычут им в морду.

Хотели бы вы быть рядом с женщиной, которая знает, что вы обманываете жену, и знает, с кем? Если вы мужчина, вам хочется быть рядом с женщиной, которая знает, что вы втайне мечтаете носить кружевное белье? А иметь дело с девчонкой, которая знает все ваши самые сокровенные мнения о других и все ваши скрытые недостатки?

Ой, вряд ли.

Но если дело идет о ребенке, как я могу промолчать? Я посмотрела на Сэма, а он на меня грустно.

— Тяжело, да? — спросил он. — Что будешь делать?

— Все, что должна. Но делать это надо сейчас.

Он кивнул.

— Поезжай туда, в школу, — сказал он, и я уехала.

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Я понятия не имела, как я этого добьюсь. Не знала, кто признает, что я могу помочь.

Конечно, у школы была толпа. Группа из примерно тридцати человек взрослых стояла перед школой на траве, и Бад Диаборн, шериф, разговаривал с Энди на передней лужайке. Начальная школа «Бетти Форд» — я тоже в нее ходила, но здание было относительно новое, простое и одноэтажное, в главном корпусе располагались администрация, детский сад, первые классы и кафетерий. В крыле направо размещались вторые классы, налево — третьи. За школой на большой игровой площадке стояло маленькое рекреационное здание, к нему вела мощеная тропа. Оно использовалось для занятий физкультурой в плохую погоду.

Конечно, флагштоки перед школой — один для американского флага, другой для флага Луизианы. Я любила проезжать мимо в такие дни, как сегодня, когда они хлопают на ветру. Я любила думать о детках внутри, занятых своими ребячьими делами. Но сейчас флаги убрали, и лишь тросы дрожали на жестком ветру. Зеленый школьный газон пестрел обертками от конфет и смятыми листами из тетрадей. Школьная уборщица, Мэдлин Пеппер (ее всегда называли «мисс Мэдди»), сидела на пластиковом стуле прямо рядом с дверью, и тележка ее стояла рядом с ней. Мисс Мэдди была очень неторопливой женщиной — в смысле сообразительности, — но усердным работником, и стопроцентно надежным. И выглядела она почти так же, как в мои школьные годы: высокая, крепкая и белая — с длинным шлейфом крашеных платиновых волос. И курила сигарету. Директриса, миссис Гарфилд, вела с мисс Мэдди постоянные бои из-за этой привычки, и эти бои мисс Мэдди неизменно выигрывала. Она курила на улице, но курила. Сегодня миссис Гарфилд было не до дурной привычки мисс Мэдди. Миссис Гарфилд, жена священника методистстко-епископальной церкви, была одета в кремового цвета деловой костюм, простые чулки и черные туфли. Она была в таком же напряжении, как мисс Мэдди, и гораздо сильнее старалась это скрыть.

Я протолкалась через толпу, не очень понимая, как приступить к тому, что я должна сделать.

Энди увидел меня первым и тронул Бада Диаборна за плечо. Бад держал возле уха сотовый телефон, я кивнула им. Шериф Диаборн не был моим другом — он был другом моего отца, но для меня у него никогда времени не находилось. Шериф делил всех людей на две категории: нарушившие закон и подлежащие аресту, и не нарушившие и не подлежащие. (Из последних большинство тех, кого пока просто на нарушении закона не поймали — так считал Бад.) Я попадала куда-то в середину: он чувствовал, что в чем-то я виновна, но не мог понять, в чем.

Энди тоже не особенно меня любил, но он верил. Почти незаметно он мотнул головой влево. Я не очень хорошо видела лицо Бада Диаборна, но плечи его напряглись в гневе, он чуть подался вперед, и вся поза говорила, что он ярится на своего детектива.

Я пробилась из толпы озабоченных и любопытствующих граждан, обогнула крыло третьих классов и оказалась во дворе школы. Игровая площадка размером с половину футбольного поля была огорожена, ворота обычным образом заперты цепью с висячим замком. Его сняли — очевидно, для удобства поисков. Я увидела Кевина Приора, — молодого тощего патрульного, который всегда выигрывал гонку «К4» на фестивале азалий, — он нагнулся, вглядываясь в водосток на той стороне улицы. Трава в канаве была высокая, и форменные штаны Кевина украсила желтая пыльца. Его напарница Кения, столь же упитанная, насколько Кевин тощий, стояла у конца квартала, вертя головой и сканируя окрестные дворы не хуже радара.

Школа занимала целый квартал жилого района. Все дома вокруг были скромными строениями на скромных участках — округа, где во дворах баскетбольные щиты и велосипеды, лающие собаки, подъездные дорожки, очерченные мелом.

Сегодня все было засыпано светлым желтым порошком — самое начало времени цветения и разлета пыльцы. Если с утра помыть машину на подъездной дорожке, возле ливневого стока образуется желтое кольцо. Брюхо у кошек тоже отсвечивает желтым, а у собак желтые лапы. А у людей, у каждого второго — красные глаза и пакет салфеток в руках.

Я заметила несколько этих салфеток, валяющихся на площадке. Были там пятна свежей зеленой травы и пятна хорошо утоптанной земли — там, где чаще собирались детишки. На бетонной площадке рядом со школьной дверью была нарисована большая карта США, и название каждого штата было выведено тщательно и разборчиво. Луизиана была единственным штатом, окрашенным в ярко-красный цвет, и контур его был заполнен пеликаном. Слово «Луизиана» рядом с пеликаном не поместилось и вылезло прямо туда, где полагалось быть Мексиканскому заливу.

Энди вынырнул из задней двери с суровым и озабоченным лицом. Как будто на десять лет постарел.

— Как там Халли? — спросила я.

— В школе, плачет навзрыд, — ответил он. — Надо найти этого мальчика.

— Что сказал Бад? — спросила я, заходя в ворота.

— Лучше не спрашивай. Если ты можешь для нас что-нибудь сделать — нам любая помощь пригодится.

— Ты на тонкий лед выходишь.

— Ты тоже.

— Где люди, которые были здесь, когда он вбежал в школу?

— Они все здесь, кроме директрисы и уборщицы.

— Я их видела на улице.

— Я их приведу. Все учителя в кафетерии, там в конце есть сцена, сядь за занавесом. Посмотрим, не уловишь ли чего-нибудь.

— О'кей.

Все равно я ничего лучше не придумала. Я вошла в коридор крыла третьих классов. На наружных стенах каждой классной комнаты висели яркие картины. Я смотрела на стилизованных человечков, устраивающих пикники на полянах, сидящих с удочкой, и слезы жгли мне глаза. Впервые я пожалела, что я телепат, а не экстрасенс. Тогда бы я могла в видении узнать, что случилось с Коди, а не ждать, пока кто-то об этом подумает. Настоящих экстрасенсов я никогда не видела, но понимала, что это очень ненадежный дар, иногда неконкретный, а иногда слишком конкретный. Моя странность куда надежнее, и я заставила себя верить, что помогу этому ребенку.

Школьные запахи по дороге в кафетерий вызвали волну воспоминаний. В основном мучительных, но были и приятные. Когда я была маленькой, то не контролировала свой телепатический дар и не понимала, чем отличаюсь от обычных детей. Мои родители пропустили меня через мясорубку детской психиатрии, пытаясь разобраться, в чем дело, и это еще больше отдалило меня от сверстников. Но учителя в основном были добрыми. Они понимали, что я учусь изо всех сил — просто постоянно почему-то отвлекаюсь, но не по своей воле. Я вдохнула запах мела, бумаги, книг — и воспоминания вернулись. Все коридоры вспомнились, и все двери, будто я только что ушла из школы. Стены теперь стали персикового цвета, а не грязновато-белого, как были, и вместо коричневого линолеума — серый с искрой ковер, но здание осталось прежним. Не колеблясь, я проскользнула через заднюю дверь на сцену, расположенную в конце столовой — если я правильно помню, она называлась «многоцелевое помещение». Служебные помещения отделялись от столовой складывающимися дверьми, а раскладные столы, выстроенные вдоль стен, можно было сложить и убрать к стене. Сейчас они стояли на полу ровными рядами, и за ними сидели только взрослые — за исключением детей учительниц, которые были в классах с матерями, когда поднялась тревога.

Я нашла пластиковый стульчик и села за занавеской на сцене, закрыла глаза и сосредоточилась. Вскоре я потеряла ощущение тела, закрыв все каналы ввода информации, и пустила разум в свободный полет.

Моя вина, моя вина! Как я не заметила, что он не вышел? Или он мимо меня проскользнул? Сел в какую-то машину, а я не заметила?

Бедная Халли. Она сидит одна, и горка салфеток рядом с ней показывает, как она проводит время. По зондированию я сделала вывод, что она ни в чем не виновата.

Боже мой, боже мой! Слава тебе, Боже, что это не мой сын пропал.

… домой хочется, и печенья…

В магазин не успеваю за гамбургерами, может, позвонить Ральфу, чтобы заехал… но мы фаст-фуд вчера ели, нехорошо…

Да его же мамаша официантка из бара, мало ли у нее мерзавцев знакомых? Кто-то из них, наверняка.

Тянулась и тянулась эта литания безвредных мыслей. Дети думали о вкусностях и телевизоре, и тоже были напуганы. Взрослые по большей части волновались за своих детей и о том, как скажется пропажа Коди на благополучии их семей и их работе.

— Буквально через минуту здесь будет шериф Диаборн, и мы поделим вас на две группы, — сказал Энди Бельфлер. Учительницы успокоились. Знакомые инструкции, которые они сами часто выдают.

— Мы опросим вас всех по очереди, а потом вы будете свободны. Я знаю, что все вы беспокоитесь, и наши патрульные обыскивают местность, но мы надеемся получить какую-нибудь информацию, которая поможет найти Коди, Вошла миссис Гарфилд. Беспокойство летело впереди нее темной тучей, наполненной громом, а за ней двигалась мисс Мэдди. Слышно было, как скрипят колеса ее тележки, нагруженной выстроенными в ряд урнами, а также тряпками, щетками и моющими жидкостями. Знакомые-знакомые запахи. Конечно, она начала убирать сразу после уроков. Она наверняка была в каком-нибудь классе и ничего не видела. Миссис Гарфилд была у себя в кабинете. В мои годы директор, мистер Хефферман, стоял снаружи с дежурной учительницей, пока все ученики не расходились, так что у родителей была возможность поговорить с ним об успехах своих детей… или отсутствии таковых.

Я не стала наклоняться к пыльному занавесу, чтобы посмотреть, но вполне могла отследить передвижение этих двоих. Миссис Гарфилд шла как клубок напряженных нервов такой плотности, что воздух вокруг нее заряжался, а мисс Мэдди примерно так же окружали запахи моющих жидкостей и звуки ее тележки. Она тоже была угнетена, и больше всего ей хотелось вернуться к своей работе. Пусть Мэдди Пеппер — женщина скромного ума, но свою работу она любит, потому что хорошо умеет ее делать.

Многое я узнала, сидя за занавеской. Узнала, что одна учительница — лесбиянка, хотя она замужем и у нее трое детей. Узнала, что другая беременна, но еще никому не сказала. Узнала, что большинство учительниц (учителей в этой начальной школе не было) сильно напряжены из-за обязательств перед семьей, перед работой, перед церковью. Учительница Коди очень переживала, потому что мальчик ей нравился, хотя мать у него со странностями. Она считала, что Холли старается быть хорошей матерью, и это уравновешивало ее отвращение к готским причудам Холли.

Но ничего из этого не помогло мне установить, где Коди, пока я не залезла в голову Мэдди Пеппер.

Когда Кения подошла ко мне сзади, я сидела, сложившись пополам, зажимая рукой рот и пытаясь кричать безмолвно. Не могла я сейчас встать и искать Энди или еще кого-нибудь — я знала, где мальчик.

— Он меня прислал узнать, что ты выяснила, — шепнула Кения. Она была очень недовольна своим поручением, и хотя относилась ко мне всегда неплохо, не верила, что я могу помочь полиции. Она считала, что Энди поступил по-дурацки и рискнул своей карьерой, посадив меня за этой занавеской.

И тут я еще что-то почувствовала, слабое, исчезающее. Вскочив, я вцепилась в плечо Кении.

— Открой вон тот мусорный бак, на тележке, прямо сейчас! — Я говорила тихо, но (надеюсь) достаточно горячо, чтобы Кения загорелась. — Он в баке, он еще жив!

Кения не бросилась со сцены, отдергивая занавес, к тележке уборщицы. Она посмотрела на меня тяжелым, твердым взглядом. Я вышла из-за занавеса, и она медленно спустилась по ступеням со сцены и направилась туда, где сидела Мэдди Пеппер, барабаня пальцами по ноге. Мисс Мэдди хотела сигарету. Потом она поняла, что Кения идет к ней, и у нее в мозгу загудела невнятная тревога. Когда уборщица увидела, что Кения взялась за крышку бака, она вскочила на ноги и завопила:

— Я не хотела, я не хотела!

Все вскочили с мест, на всех лицах был одинаково написан ужас. Подошел Энди с каменным лицом, Кения наклонилась над баком, роясь, выбрасывая вьюгу использованных салфеток. На миг она застыла, найдя, что искала, перегнулась через край, почти падая.

— Он жив! — крикнула она Энди. — Звони 911!

— Она мыла пол, когда он вбежал в школу за картинкой, — говорил Энди. Мы сидели в кафетерии, где кроме нас уже никого не было. — Не знаю, слышала ли ты это все за шумом.

Я кивнула. Я слышала ее мысли так, будто она говорила вслух. За все годы работы у нее не было проблем с учениками, которые не решались бы несколькими суровыми словами с ее стороны. Сегодня Коди влетел в класс, оставляя желтую пыльцу с ботинок на только что вымытом полу. Она на него гаркнула, и он так испугался, что поскользнулся и ударился головой. В коридоре лежало ковровое покрытие для уменьшения шума, а в классах его не клали, и мальчик стукнулся затылком о линолеум.

Мэдди решила, что убила его, и быстро спрятала тело в ближайшем подходящем хранилище. Она понимала, что если мальчик погиб, она потеряет работу, и поддалась первому импульсу — его спрятать. Плана у нее не было, мысли о том, что произошло — тоже. Она не думала, как избавиться от тела, не подумала, как ей будет плохо потом, как будет ее грызть чувство вины.

Чтобы скрыть мое участие — что и мне, и полиции казалось наилучшим вариантом, — Энди предложил следующую версию: Кения вдруг поняла, что единственное место, где не искали — это мусорный бак Мэдди Пеппер.

— Именно это я и подумала, — говорила Кения. — Что надо его обыскать, или хотя бы заглянуть, не бросил ли туда чего-нибудь похититель.

По ее круглому лицу ничего нельзя было прочесть. Кевин смотрел на нее, сдвинув брови, чувствуя что-то под поверхностью этого разговора. Кевин отнюдь не дурак, особенно когда дело касается Кении.

Мысли Энди были для меня ясны.

— Никогда больше не проси меня такое делать, — сказала я ему. Он согласно кивнул, но это была ложь. Он уже представлял себе раскрытые дела, разоблаченных и арестованных злодеев, чистоту нашего города, когда я ему выдам всех преступников и он найдет способ их в чем-нибудь обвинить.

— Я этого делать не стану, — сказала я. — Не стану помогать тебе все время. Ты — детектив, ты обязан доискиваться истины законным путем, чтобы потом представить дело в суд. Если ты будешь всегда работать со мной, ты станешь небрежен, дела будут разваливаться, и ты заработаешь себе плохую репутацию.

Я говорила безнадежно и беспомощно — вряд ли мои слова до него дойдут.

— Она не волшебный шар номер восемь, — сказал Кевин.

Кения удивилась, а Энди более чем удивился — для него это прозвучало ересью. Кевин — патрульный, Энди — детектив. И Кевин — тихий человек, он всех только слушает, а сам говорит редко. Известен тем, что под каблуком у матери. Может, именно на материнском колене он научился мнений не высказывать.

— Не получится у тебя — потрясти ее и получить верный ответ, — продолжал Кевин. — Тебе придется искать ответ самому. Нельзя лишать Сьюки собственной жизни, чтобы ты лучше делал свою работу.

— Ну, да, — сказал Энди, не убежденный. — Но я полагаю, что каждый гражданин хотел бы избавить свой город от воров, насильников и убийц.

— А прелюбодеев, а тех, кто таскает из газетных автоматов две газеты, заплатив за одну? Этих мне тоже преследовать? А школьников, шпаргалящих на экзаменах?

— Сьюки, ты поняла мою мысль, — сказал он, побледнев от ярости.

— Отлично поняла. Можешь ее забыть. Я тебе помогла спасти ребенка, не заставляй меня об этом пожалеть.

И я ушла той же дорогой, что входила, через заднюю калитку, по краю школьной территории туда, где оставила машину. Обратно на работу я ехала очень осторожно, потому что меня трясло от сильных эмоций, пронесшихся сегодня по этой школе.

В баре оказалось, что Холли и Даниэль уже ушли — Холли в больницу к сыну, а Даниэль — ее отвезти, потому что у Холли слишком руки тряслись.

— Полицейские ее бы отвезли с радостью, — сказал Сэм, — но я знаю, что у Холли никого здесь нет, кроме Даниэль, и подумал, что Даниэль тоже могу отпустить.

— А работать я буду одна за всех, — язвительно ответила я, думая, что получаю за помощь Холли двойное наказание.

Он мне улыбнулся, и я не смогла сдержать ответной улыбки.

— Я позвонил Тане Гриссом. Она сказала, что готова помочь, на разовой основе.

Таня Гриссом только что переехала в Бон-Темпс и сразу пришла в «Мерлотт» с предложением своих услуг. Она сказала Сэму, что в колледже подрабатывала официанткой и за вечер набирала чаевых до двухсот долларов. Такого в Бон-Темпс ожидать не приходилось, о чем я честно ей и сказала.

— А ты не звонил сперва Арлене или Чарлси?

Тут я поняла, что лезу не в свое дело — я официантка при баре, а не владелец. Не мне напоминать Сэму, что он сперва должен был позвонить своим давним работникам, а потом уже человеку со стороны. Этот «человек со стороны» явно был оборотнем, и я опасалась, что Сэм пристрастен в ее пользу.

Сэм ответил не раздраженно, а по-деловому:

— Ага, звонил. Арлена сказала, что у нее свидание, а Чарлси сидит с внуком. И она уже очень прозрачно намекает, что долго не проработает. Я думаю, она просто засядет с ребенком, когда ее невестка вернется на работу.

— Вот как, — сказала я огорченно. Мне придется привыкать к новому человеку. Конечно, официантки приходят и уходят, и многих я видела, что проходили в «Мерлотт» со служебного входа за мои пять — Бог ты мой, уже пять! — лет работы у Сэма. «Мерлотт» открыт по будням до полуночи, а по пятницам и субботам — до часу ночи. Сэм пытался открываться какое-то время и в воскресенье, но это не окупалось. Так что теперь «Мерлотт» по воскресеньям закрыт, если его не арендуют для частной вечеринки.

Сэм старался чередовать наши смены, чтобы у всех была возможность поработать в наиболее прибыльные вечерние часы, так что иногда я работала с одиннадцати до пяти (или шести тридцати, если бывал большой наплыв посетителей), а иногда — с пяти и до закрытия. Он экспериментировал с часами работы и днями недели, пока мы все не согласились на самом удобном расписании. Сэм ожидал от нас некоторой гибкости, а взамен проявлял доброту, отпуская нас на похороны, свадьбы и прочие важные события.

Я работала в паре мест до того, как стать официанткой у Сэма, и с ним куда как легче было работать, чем с кем другим. Для меня он стал не просто работодателем — он стал моим другом. Когда я выяснила, что он — оборотень, мне на это было в высшей степени наплевать. До меня доходили слухи, ходящие в общине оборотней — что вервольфы собираются выступить открыто, как сделали когда-то вампиры. Я беспокоилась насчет Сэма — как отнесутся к нему жители Бон-Темпс? Возникнет ли у них чувство, что их годами обманывали, или же отнесутся к этому спокойно? С тех пор, как вампиры выполнили свой тщательно подготовленный выход из подполья, жизнь, как мы ее знали, переменилась по всему миру. В некоторых странах, когда схлынуло первое потрясение, попытались включить вампиров в общий ход жизни, в других же объявили вампиров нелюдями и призывали граждан убивать их на месте (что легче сказать, чем сделать).

— Думаю, Таня справится, — ответила я, хотя прозвучало это неуверенно, даже я сама услышала. Импульсивно — что я могу объяснить лишь пережитыми за день сильными эмоциями, — я обхватила Сэма руками за шею. От него пахло чистой кожей и легким ароматом лосьона после бритья, чуть угадывалось слабым фоном вино, еще легче пиво… запах Сэма. Я вдохнула его в легкие, как кислород.

Удивленный Сэм обнял меня в ответ, и на миг от тепла его объятия у меня голова чуть не закружилась от удовольствия. Потом мы оба отступили, потому что тут все-таки мы на работе, да и клиентов уже несколько было в зале. Тут и Таня вошла, так что хорошо, что мы расцепились. Не хотелось мне, чтобы она думала, будто у нас всегда так.

Таня ниже меня с моими пятью футами шестью дюймами — приятная женщина между двадцатью пятью и тридцатью годами. Волосы у нее коротко стриженные, прямые и блестящие — средней темноты каштановые, под цвет карих глаз. Небольшой рот, нос кнопочкой и отличная фигура. Не было у меня никаких причин ее невзлюбить, но я не была рада ее видеть, и мне самой себя стало стыдно. Надо бы дать Тане честную возможность проявить свой характер. В конце концов, я бы это узнала рано или поздно. Невозможно вечно прятать, кто ты на самом деле, — по крайней мере, от меня. Я пытаюсь не слушать чужие мысли, но раньше не могла закрыться от всех. Когда я встречалась с Биллом, он помог мне научиться закрывать разум. С тех пор жизнь куда легче — и приятнее, и спокойнее.

Таня — женщина улыбчивая, надо отдать ей должное. Она улыбнулась Сэму, улыбнулась мне, сейчас улыбалась клиентам. Не нервозной улыбкой, как у меня, оскалом, который говорит: «Я все время слышу неразбериху у себя в голове, но пытаюсь с виду казаться нормальной». Таня улыбалась так: «Я симпатичная и бойкая, и вы все меня полюбите». Перед тем, как взять поднос и приступить к работе, Таня выдала список вопросов по делу, и видно было, что опыт у нее есть.

— В чем дело? — спросил Сэм.

— Да ни в чем, — ответила я. — Я просто…

— Вроде бы с виду она вполне годится, — сказал он. — Тебе кажется, что с ней что-то не так?

— Ничего такого, о чем бы я знала, — ответила я, стараясь быть бодрой и жизнерадостной. Но я знала, что опять улыбаюсь мандражной улыбкой. — Смотри, вон Джейн Боудхауз сигналит, чтобы ей принесли вторую. Надо будет снова звать ее сына.

Таня обернулась и посмотрела на меня, будто спиной ощутила мой взгляд. Она перестала улыбаться, и вид у нее был такой уравновешенный, что моя оценка ее способностей к серьезным действиям резко возросла. Так мы минуту молча друг друга рассматривали, а потом она лучезарно мне улыбнулась и пошла к следующему столу спросить у клиента, не хочет ли он еще пива.

Вдруг я подумала: а не кажется ли мне, что Таня неравнодушна к Сэму? И мне не понравились чувства, которые вызвала у меня эта мысль. День был достаточно выматывающий и без того, чтобы создавать себе новые причины для беспокойства. И Джейсон не звонил.

После работы я ехала домой, и в мозгу у меня теснились мысли: отец Риордан, Пелты, Коди, выкидыш у Кристалл.

Я проехала по дорожке через лес, выехала на поляну, заехала за дом и припарковалась у задней двери, и снова меня ошеломило безлюдье. После нескольких недель в городе дом мне казался еще более одиноким, и хоть я рада была вернуться, после пожара все здесь ощущалось не так, как раньше.

Я редко волновалась, что живу одна в такой глуши, но за последние месяцы меня стала беспокоить моя уязвимость. Было несколько опасных инцидентов, и дважды в мой дом проникали взломщики, поджидавшие моего возвращения. Так что сейчас у меня в дверях стоят настоящие замки, глазки в передней и задней двери, а еще мой братец дал мне насовсем свой дробовик «Бенелли».

У меня по углам дома стоят сильные фонари, но я не люблю оставлять их включенными на всю ночь. Думала было соединить фонари с детекторами движения, но тут тот минус, что живу я на большой поляне посреди леса, и ночью через мой двор часто бегают всякие твари, так что свет включался бы каждый раз, как через мою полянку пробежит опоссум.

Второй минус насчет зажигающегося света — ну и что? Тех, кого я боюсь, включенным светом не напугаешь. Просто я лучше рассмотрю нападающего до того, как меня съедят. Кроме того, нет соседей, которых свет может всполошить или позвать на помощь. Мне подумалось, что, как это ни странно, я никогда не боялась, пока была жива бабушка. Она была очень смелой и суровой дамой для женщины под восемьдесят, но не защитила бы меня даже от блохи. Почему-то от самого факта, что я не одна, росло чувство защищенности.

После этих мыслей об опасности мне было несколько неспокойно, когда я вылезала из машины. Перед домом стоял грузовик, и я, войдя в заднюю дверь, пошла открыть переднюю с неприятным чувством, будто шагаю по сцене. Будто после тихой интерлюдии на крыльце, когда я слушала пчел, гудящих в цветущей груше, прошли не часы, а недели.

Из грузовика вышел Калвин Норрис, глава пантер-оборотней Хотшота, и поднялся по ступеням. Бородатый, чуть за сорок, серьезный человек, ответственность лежала на его плечах. Очевидно, Калвин приехал сразу после работы. Он был одет в синюю рубашку и синие джинсы, как положено старшему менеджеру в магазинах спортивных товаров «Нор-кросса».

— Привет, Сьюки, — кивнул он.

— Заходите, — пригласила я, хотя и неохотно. Но Калвин всегда относился ко мне как минимум цивилизованно, и месяца два назад помог мне спасти брата, когда Джейсона держали в заложниках. И я должна к нему отнестись уж хотя бы цивилизованно.

— Моя племянница мне звонила, что опасность миновала, — тяжело сказал он, сев на кушетку после моего приглашающего жеста. — Спасибо тебе, что спасла ее.

— Я искренне рада, что Кристалл лучше, но я всего лишь позвонила по телефону. — Сама я села в свое любимое кресло, заметила, что ссутулилась от усталости, и заставила себя разогнуться. — Доктор Людвиг сумела остановить кровь?

Калвин кивнул, глядя на меня пристально взглядом суровым и печальным.

— Она поправится. У наших женщин часто бывают выкидыши. Вот почему мы надеялись… ну, ладно.

Я вздрогнула — надежды Калвина, что я с ним спарюсь, будто тяжестью легли мне на плечи. Не знаю, почему я почувствовала себя виноватой — может быть, из-за его разочарования. В конце концов, не моя вина, что привлекательность этой мысли была для меня весьма спорной.

— Я думаю, что Джейсон и Кристалл поладят, — сказал Калвин безразлично. — Должен сказать, что не в диком восторге от твоего брата, но не мне же за него замуж выходить.

Я не сразу нашла ответ. Не знаю, эта идея о свадьбе принадлежит Джейсону, Калвину или Кристалл. Сегодня утром Джейсон явно не думал о женитьбе — разве что забыл об этом упомянуть в суматохе и беспокойстве о Кристалл. Ответила я так:

— Ну, если честно, я не в восторге от Кристалл. Но не мне на ней жениться. — Я перевела дыхание. — Я сделаю все, чтобы им помочь, если они решат… решат так поступить. У меня ведь, считай, никого нет, кроме Джейсона.

— Сьюки, — начал он куда менее уверенным голосом. — Я еще и о другом хотел поговорить.

Ну, еще бы. Нет, не уклониться мне от этой пули.

— Я знаю, что тебе сказали что-то такое, когда ты появилась в нашем доме, что тебя от меня отвратило. Я хотел бы знать, что это. Я же не могу это исправить, если не знаю, что сломалось.

Я сделала глубокий вдох, тщательно обдумывая свои следующие слова.

— Калвин, я знаю, что Терри — твоя дочь. — Приехав навестить Калвина после выхода из больницы, когда его ранили, в его доме я встретила Терри и ее мать Мэри-Элизабет. Они явно там не жили постоянно, но не менее явно рассматривали его дом как продолжение своего. А потом Терри меня спросила, собираюсь ли я замуж за ее отца.

— Да, — ответил Калвин. — Я бы тебе сам сказал, если бы ты спросила.

— А еще дети у тебя есть?

— Есть у меня еще трое детей.

— От разных матерей?

— От трех разных матерей.

Я была права.

— А почему так? — спросила я, просто чтобы проверить.

— Потому что я — чистокровный, — ответил он, будто ответ был очевиден. — Поскольку лишь первый ребенок чистокровной пары превращается полностью в пантеру-оборотня, нам приходится меняться.

Я была искренне рада, что никогда всерьез не думала о браке с Калвином, потому что иначе меня бы вырвало прямо на месте. Мои подозрения, возникшие после ритуала наследования вожаку стаи, оказались верными.

— Так что это не «первый ребенок женщины» становится полным оборотнем, а «первый ребенок женщины от данного мужчины»?

— Верно. — Калвин был удивлен, что я этого не знаю. — Первый ребенок любой чистокровной пары — это настоящий оборотень. Так что если наша популяция сильно сокращается, каждый чистокровный самец должен спариться с максимальным числом чистокровных женщин, чтобы стая начала расти.

— О'кей. — Я минуту помолчала, собираясь с мыслями. — И ты думал, что я спокойно буду смотреть, как ты брюхатишь других женщин, если мы поженимся?

— Нет, я не ожидал такого от женщины со стороны, — ответил он тем же безразличным голосом. — Я думал, что к тому времени успокоюсь на одной. Я уже выполнил свой долг вожака.

Я попыталась не закатывать глаза. Будь это кто другой, я бы захихикала, но Калвин — достойный человек, и такой реакции не заслужил.

— Сейчас я хотел бы найти себе пару на всю жизнь, и для стаи было бы хорошо, если бы я привел в наше сообщество свежую кровь. Можно сказать, мы слишком долго скрещивались только друг с другом. Мои глаза за человеческие вряд ли сойдут, а Кристалл целая вечность нужна, чтобы перекинуться. Необходимо внести новую струю в наш генетический пул, как называют это ученые. Если бы у нас был ребенок, на что я надеялся, он бы никогда не стал полным оборотнем, но мог бы принести в наше общество свежую кровь и новые умения.

— А почему ты выбрал меня?

Он ответил почти застенчиво:

— Ты мне нравишься. И ты очень хорошенькая. — Он улыбнулся — очень приятное и редкое для него выражение лица. — Я годами тебя в баре вижу. Ты со всеми приветлива, и ты усердный работник, и нет никого, кто заботился бы о тебе так, как ты заслуживаешь. И ты про нас знаешь, для тебя это не было бы потрясением.

— И у оборотней других видов все точно так же? — спросила я так тихо, что едва сама себя слышала. Смотрела я себе на руки, сцепив их на коленях, и едва дышала, ожидая его ответа. И в мыслях у меня светились зеленые глаза Олси.

— Когда стая становится слишком малочисленной, это просто их долг, — ответил он, тщательно подбирая слова. — Что ты хочешь знать, Сьюки?

— Когда я была на состязании за место вожака в Шривпорте, победитель — Патрик Фернан… он занялся сексом с одной молодой девчонкой-вервольфом, хотя он женат. Вот мне и стало интересно.

— Был у меня шанс, что ты согласишься? — спросил Калвин, но, кажется, уже сам сделал вывод.

Не могла я обвинять Калвина за то, что он хочет сохранить свой образ жизни. Если мне средства к этому кажутся отталкивающими, то это мои проблемы.

— Ты определенно был мне интересен, — ответила я. — Но просто я слишком человек, чтобы думать, как со всех сторон меня окружают дети моего мужа. Я была бы слишком… меня бы каждый раз выбивала из колеи мысль, что мой муж занимался сексом почти со всеми женщинами, которых я каждый день вижу… — Если подумать, то Джейсон отлично впишется в общину Хотшота. Я на секунду замолчала, но Калвин ничего не сказал. — Я надеюсь, что мой брат будет у вас принят независимо от моего ответа.

— Не знаю, понимает ли он, что мы делаем, — ответил Калвин. — Но у Кристалл уже был выкидыш, от чистокровного оборотня. Теперь она потеряла ребенка от твоего брата. Я начинаю думать, что Кристалл не стоит больше пытаться иметь ребенка от пантеры. Может быть, от твоего брата ребенка ей не выносить. Ты считаешь, что обязана ему об этом сказать?

— Не мое это дело — обсуждать такое с Джейсоном… Если кто и должен ему сказать, то это Кристалл.

Посмотрев в глаза Калвину, я открыла было рот сказать, что если Джейсону только дети нужны, тогда не следует жениться, но тут я поняла, что тема эта скользкая, и остановилась вовремя.

Калвин, уходя, пожал мне руку как-то странно и официально. Я думаю, это означало конец его ухаживаний. К Калвину Норрису меня никогда особо не тянуло, и никогда я всерьез не думала принимать его предложение. Но было бы нечестно не признать, что я строила фантазии насчет надежного мужа с хорошей работой и доходом, мужа, который после смены приходит прямо домой и в выходные чинит дома сломанные вещи. Существуют как раз такие мужчины, которые при этом ни во что никогда не превращаются и которые живы круглые сутки без выходных. Это я знала, читая мысли клиентов бара. Боюсь, что серьезнее всего в признании — или объяснении — Калвина поразило меня то, что могло открыться мне относительно Олси.

Олси разжег во мне привязанность и желание. Мысли о нем вызывали фантазии на тему, каково было бы жить за ним замужем, фантазии очень личные — в отличие от совершенно безэмоциональных рассуждений о надежной, как медицинская страховка, жизни, на которые вдохновлял меня Калвин. Я почти оставила тайные надежды, которые внушал мне Олси, когда мне пришлось застрелить его бывшую невесту, но что-то во мне еще цеплялось за мысль о нем, что-то такое, что я от самой себя скрывала, даже узнав, что у него роман с Марией-Стар. Прямо сегодня я уверенно отрицала перед Пелтами, что у Олси был ко мне хоть какой-то интерес. Но какая-то одинокая часть моей души еще лелеяла надежду.

Я медленно встала, чувствуя себя вдвое старше, чем на самом деле, вышла в кухню достать чего-нибудь из морозильника и приготовить на ужин. Есть не хотелось, но я себе строго сказала, что если не поесть сейчас, то получится слишком поздно на ночь, а это не здорово.

Но я так и не приготовила себе ужин в тот вечер. Уткнулась в дверцу холодильника и долго ревела.

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

На следующий день была пятница, не только мой выходной, но и день моего свидания, так что, считай, красный день календаря, и портить его уборкой я решительно отказалась. Хотя на дворе было еще холодновато, я все же позволила себе одно из любимых моих занятий: надела бикини, смазалась и пошла лежать на солнце в шезлонге, купленном на распродаже в «Волмарте» в конце прошлого лета. Я взяла с собой во двор книжку, приемник и шляпу. В переднем дворе было меньше деревьев и цветов, где могут водиться кусачие насекомые. Я читала в свое удовольствие, подпевала песням по радио и красила ногти на руках и на ногах. Хотя сперва я покрылась гусиной кожей, но быстро согрелась под солнцем, а ветерка, от которого могло стать холодно, не было.

Я знаю, что солнечные ванны — это зло, что это плохо, что потом мне это еще аукнется… все это знаю. Но это одно из немногих доступных мне удовольствий.

Никто меня не навестил, телефона я не слышала, а раз солнце уже вышло, то вампиры попрятались. И я отлично провела это время, принадлежащее только мне. Где-то около часу дня я решила смотаться в город за продуктами и новым лифчиком, а по дороге остановилась у почтового ящика за Хаммингберд-роуд — посмотреть, не проезжал ли уже почтовый фургон. Ага, счета за кабельное и за электричество уже лежали в почтовом ящике, что хорошему настроению не способствовало. Но за зирсовским каталогом притаилось приглашение на свадебный прием у Халли. Ну… да. Я удивилась, но удивилась приятно. Конечно, я жила рядом с Халли в одном из домов Сэма пару недель, пока мой дом ремонтировался после пожара, и мы в это время каждый день виделись. Так что это нельзя было назвать совсем уж натяжкой — что она включила меня в свой список приглашенных. Впрочем, быть может, она была рада, что случай с Коди так быстро разрешился?

Я немного получаю приглашений, и потому это усилило во мне ощущение благополучия. Три других учительницы будут вести смотрины у невесты, и подарки намечались кухонные. И прекрасно, поскольку я все равно еду в супер-центр «Волмарта» в Клариссе.

Как следует подумав, я купила двухквартовую кастрюльку «Корнинг-вэйр» — они всегда пригодятся. (Еще я купила фруктовый сок, острый чеддер, бекон, оберточную бумагу и очень-очень красивый синий лифчик с трусиками под цвет… Но это уже к делу не относится.)

Добравшись до дома и выгрузив покупки, я завернула коробку с кастрюлькой в серебряную бумагу и завязала большой белый бант. Записала дату и время приема в календарь и положила приглашение на подарок. На смотринах невесты буду на высоте положения.

Взбодрившись от собственных подвигов, я после завтрака вытерла новый холодильник внутри и снаружи. В новой стиральной машине постирала кучу шмоток, в десятый раз пожалев, что шкафчики еще не собраны — надоело мне разыскивать вещи в кучах на полу.

Прошла по дому — раз Квинн сегодня за мной заезжает, надо проверить, всюду ли порядок. Не давая себе задуматься, сменила простыни и вымыла ванную — не то чтобы я намеревалась сразу падать с ним в кровать, но ведь всегда лучше быть готовой, чем нет? Кроме того, мне от этого стало лучше — когда знаешь, что все чисто и красиво. Свежие полотенца в обеих ванных, смахнуть пыль в спальне и в гостиной, быстро пробежаться пылесосом. Перед тем, как пойти в душ, я еще веранду подмела, хотя знала, что ее засыплет желтым раньше, чем я вернусь со свидания.

Волосы просохли сами на солнце — тоже, наверное, пыльцы набрались. Накрасилась я тщательно: вообще-то косметикой не злоупотребляю, но приятно было накраситься куда-то, кроме как на работу. Чуть теней у глаз, щедро — туши, немного пудры и помады. Потом надела новое белье, специально для свиданий. С чувством даже праздника: темно-синие кружева. Посмотрела в трюмо — проверить эффект, и показала себе большой палец. Себе надо радоваться, правда?

Костюм, который я купила в «Нарядах от Тары», был темно-синий, из какого-то плотного красиво драпирующегося трикотажа. Я застегнула брюки и надела топ. Он был без рукавов, ткань надо было перекрестить на груди и завязать. Я поэкспериментировала с размером выреза, наконец выбрала некую степень откровенности, как раз на грани между сексуальностью и вульгарностью.

Вытащила из шкафа черную шаль, которую дал мне Олси вместо той, что разодрала Дебби Пелт. Она мне вечером понадобится. Надела черные босоножки. Перебрала украшения, прикинула, остановилась на простой золотой цепочке (бабушкиной) и простых серьгах-шариках.

Ха!

В дверь постучали — я посмотрела на часы, несколько удивилась, что Квинн появился на пятнадцать минут раньше. И машины его я тоже не слышала. Открыла дверь — там стоял не Квинн, а Эрик.

Наверняка он обрадовался моему удивленному аханью.

Никогда не открывайте дверь, не спросив. Никогда не считайте, что вы знаете, кто там. Вот зачем я глазки поставила? Дура я. Эрик, наверное, прилетел, потому что машины в поле зрения не было.

— Можно войти? — вежливо спросил Эрик.

Он оглядел меня с головы до ног, оценил зрелище и только потом понял, что не для него оно готовилось. И не обрадовался.

— Я так понимаю, ты кого-то ждешь?

— Честно говоря, да. И не менее честно говоря, предпочла бы, чтобы ты остался с той стороны порога.

И я отступила, чтобы он до меня не дотянулся.

— Ты сказала Пам, что не хочешь ехать в Шривпорт, — сказал он. Да, он действительно был зол. — И вот я здесь, и вижу, почему ты не отвечаешь на мои звонки.

Обычно акцент у него едва заметен, но сегодня он был отчетливо выражен.

— У меня не было времени, — сказала я. — Я сегодня ухожу.

— Я вижу, — сказал он, уже спокойнее. — И с кем?

— Ты считаешь, что это тебя касается? — спросила я, с вызовом глядя ему в глаза.

— Конечно, касается.

Я несколько опешила.

— И с чего бы это? — нашлась я с вопросом.

— Потому что ты должна быть моей. Я с тобой спал, ты мне дорога, и я… я помогал тебе финансово.

— Ты уплатил мне деньги, которые был мне должен за оказанные услуги, — ответила я. — Пусть ты со мной спал, но не в последнее время, и ты никак не показал, что хочешь это повторить. Если я тебе дорога, то ты это демонстрируешь весьма странным образом. Никогда не слышала, чтобы такое вот тотальное пренебрежение, кроме приказов от шестерок, было способом выразить, что я тебе дорога.

Путанная фраза, согласна, но он понял.

— Ты Пам называешь шестеркой? — На его губах мелькнул призрак улыбки. Потом он снова обиделся. Это видно было, потому что он начал отпускать тормоза. — Я не обязан крутиться под рукой, чтобы ты видела. Я — шериф. А ты… ты моя свита.

Я чувствовала, что у меня отвисла челюсть, но не могла ничего сделать. «Муха влетит», — говаривала моя бабушка, и у меня было такое чувство, что их целая куча влетела.

— Твоя свита? — выговорила я, кое-как овладев речевым аппаратом. — Знаешь, куда ну тебя с твоей свитой? Не тебе мне приказывать!

— Ты обязана поехать со мной на конференцию, — сказал Эрик, гоняя желваки на скулах и блестя глазами. — Вот почему я позвал тебя в Шривпорт — договориться о времени и условиях.

— Я никуда с тобой ехать не обязана. Твои приказы отменены старшим по званию, приятель.

— Приятель? Приятель?

Дальше все покатилось бы под гору, если бы в это время не появился Квинн. И не на своем грузовичке, а на «линкольне континенталь». У меня был момент чистого снобистского удовольствия, когда я подумала, что на нем прокачусь. Брюки я выбрала отчасти потому, что думала о необходимости залезать в грузовик, но с тем же удовольствием я проедусь в роскошном автомобиле. Квинн перешел через газон и с незаметной быстротой взлетел на крыльцо. Вид у него был не такой, будто он спешит, но вдруг он оказался здесь, и я ему улыбнулась, и выглядел он великолепно. Темно-серый костюм, темно-лиловая рубашка и галстук, где в полосочку перемежались эти два цвета. У него была одна серьга — простой золотой обруч. Эрик показал клыки.

— Привет, Эрик, — спокойно поздоровался Квинн, и его густой голос вызвал у меня в позвоночнике дрожь. — Сьюки, ты так хорошо выглядишь, просто съел бы тебя.

Он улыбнулся мне, и трепет в позвоночнике переместился в совершенно иную зону. Никогда бы не подумала, что в присутствии Эрика мне покажется привлекательным другой мужчина. Значит, я ошибалась.

— И вы тоже очень хорошо выглядите, — ответила я, пытаясь не сиять, как идиотка. Неэлегантно было бы пустить слюни от восторга.

— Что ты наговорил Сьюки, Квинн? — спросил Эрик.

Двое высоких мужчин оглядели друг друга. Я не думаю, что я была источником их вражды. Я была симптомом, а не болезнью. Что-то тут было более глубокое.

— Я сказал Сьюки, что королева требует ее присутствия на конференции в составе ее делегации, и что приглашение королевы выше твоего, — ответил Квинн ровным голосом.

— И с каких это пор королева передает приказы через оборотней? — спросил Эрик с презрением в голосе.

— С тех пор, как этот оборотень оказал ей ценные услуги в сфере бизнеса, — ответил Квинн без колебаний. — Мистер Катилиадис сказал ее величеству, что мои дипломатические способности могут быть полезными, а мои партнеры с радостью предоставили мне свободное время для выполнения любых поручений, которые она соблаговолит мне дать.

Не уверена, что поняла все тонкости, но общий смысл до меня дошел. Эрик был разгневан — если употребить поэтическое слово из моего календаря. На самом деле он так злился, что из глаз чуть ли не искры сыпались.

— Эта женщина была моей, и она все еще моя, — сказал он тоном таким уверенным, что я подумала: надо бы посмотреть, нет ли у меня тавра сзади.

Квинн перевел взгляд на меня:

— Крошка, ты действительно его? Или нет?

— Нет, — ответила я.

— Тогда поехали смотреть шоу, — сказал Квинн.

Он не казался испуганным, даже озабоченным не казался. Это его истинная реакция, или он сохраняет лицо? Так или этак, а это производило впечатление.

По пути к машине мне пришлось пройти мимо Эрика, и я посмотрела на него, потому что не могла сдержаться. Быть к нему так близко, когда он так зол, небезопасно, и я должна была оставаться начеку. Эрику редко кто переходил дорогу в серьезных делах, и аннексия меня королевой Луизианы — его королевой — это было серьезное дело. Да и еще мое свидание с Квинном застряло у него в горле. И придется ему это проглотить.

Потом мы сели в машину, пристегнулись, и Квинн отлично вывел «линкольн» задним ходом на Хаммингберд-роуд. Я выдохнула, медленно и осторожно, а успокоилась окончательно только через несколько минут. Руки постепенно разжались, я заметила, что нарастает молчание, и мысленно себя встряхнула.

— Вы часто бываете в театре, когда разъезжаете? — спросила я, чтобы завязать разговор.

Он засмеялся, и этот глубокий и густой звук наполнил салон.

— Да, — сказал он, — я хожу в кино, в театр и на любые спортивные события, которые застаю. Люблю смотреть, как кто-то что-то делает, а телевизор смотрю мало. Мне приятнее выбраться из дома или из номера в отеле и смотреть вживую, или же самому участвовать.

— Так вы танцуете?

— Танцую, — покосился он на меня.

— Я очень люблю танцевать, — улыбнулась я. — И очень неплохо умею это делать, хотя мало бывает возможностей этим заняться. Пою я не очень, — призналась я, — зато очень, очень люблю танцевать.

— Звучит многообещающе.

Я подумала, что нам еще предстоит посмотреть, как пройдет сегодняшний вечер, и то еще нескоро куда-нибудь выберемся танцевать, но зато хотя бы мы выяснили, что есть такая вещь, которая нравится обоим.

— Кино я тоже люблю, — сказала я. — А на спортивных событиях… кажется, не бывала ни разу, если не считать школьных соревнований. Но на эти я хожу. Футбол, баскетбол, бейсбол… На все хожу, когда работа позволяет.

— А сама в школе спортом занималась? — спросил Квинн.

Я созналась, что играла в софтбол, а он рассказал, что занимался баскетболом. Учитывая его рост, совсем не удивительно.

С Квинном оказалось легко разговаривать. Он слушал, когда я говорила. Он отлично вел машину — по крайней мере, не ругался на других водителей, как Джейсон. Мой брат, когда ведет машину, становится совершенно нетерпимым.

Я ждала, когда упадет второй сапог. Ждала того момента — ну, вы меня понимаете, — момента, когда твой кавалер сознается в чем-то, что ты никак принять не можешь: объявляет себя расистом или гомофобом, заявляет, что женится только на баптистке (южанке, брюнетке, марафонской бегунье — вообще любое «только»), сообщает о детях от первых трех жен, говорит, как он любит, когда его бьют палкой, или пускается в воспоминания о том, как в детстве надувал лягушек и мучил котов. После этого, уж как бы весело ни было, понятно, что ничего не будет. И мне не надо даже ждать, чтобы он сам об этом заговорил: я это могу у него в голове прочитать еще до первого свидания.

И среди нормальных парней я популярностью не пользуюсь, ну никак. Признают это они или нет, а не нравится им ходить с девушкой, которая точно знает, сколько раз они гоняли шкурку, сколько раз облизывались на другую женщину или представляли себе, как учительница выглядит без одежды.

Квинн обошел машину и открыл мне дверь, когда мы припарковались на противоположной от Стрэнда стороне улицы, а потом взял меня за руку, когда мы переходили улицу. Мне такая любезность понравилась очень.

В театр шли толпы народа, и все они посматривали на Квинна. Конечно, лысый мужик такого роста не может не заработать любопытных взглядов. Я пыталась не думать о его руке: она была очень большая, очень теплая и очень сухая.

— Они все смотрят на тебя, — сказал он, доставая из кармана билеты, и я сжала губы, чтобы не прыснуть.

— О нет. Я так не думаю, — возразила я.

— А отчего еще они бы так таращились?

— На вас, — ответила я, удивившись.

Он засмеялся так громко, что у меня все внутри завибрировало.

Места у нас оказались очень хорошие — посередине и ближе к передним рядам. Квинн заполнил свое сиденье полностью, и я даже подумала, будет ли что-нибудь видно тем, кто сидит за ним. В программку я посмотрела с любопытством, увидела, что не знаю ни одного имени в составе актеров, и решила, что это мне все равно. Подняв глаза, я увидела, что Квинн внимательно меня разглядывает, и залилась краской. Сложив черную шаль, я положила ее на колени. Вдруг мне остро захотелось подтянуть топ, чтобы прикрыть вырез на дюйм.

— Определенно на тебя они смотрят, — сказал он и улыбнулся. Я нагнула голову, польщенная, но застеснявшаяся.

«Продюсеров» уже видели многие, нет необходимости пересказывать сюжет, пьеса — о доверчивых простаках и обаятельных негодяях, очень смешная. Мне каждая минута спектакля понравилась. Потрясающе интересно смотреть, как актеры играют прямо перед тобой на таком профессиональном уровне. Приезжая знаменитость, которую зрители постарше вроде бы узнали, шумно играла главную роль с потрясающей уверенностью. Квинн тоже смеялся, а после антракта снова взял меня за руку. Мои пальцы вполне естественно ответили на это пожатие, я даже не застеснялась.

Вдруг оказалось, что прошел еще час, и пьеса кончилась.

Мы встали вместе со всеми, хотя было ясно, что зал очистится далеко не сразу. Квинн взял мою шаль и подал мне, я завернулась в нее. Ему было жаль, что я прикрылась — это я прямо у него в мозгу прочла.

— Спасибо, — сказала я и дернула его за рукав, чтобы добиться его внимания. Я хотела, чтобы он знал, насколько я говорю искренне. — Это был потрясающий вечер.

— Мне тоже он очень понравился. Пойдем чего-нибудь поедим?

— О'кей, — сказала я после секундного колебания.

— Тебе пришлось задуматься?

У меня действительно мелькнула моментальная мысль сразу на несколько тем. Если бы их перечислить, получилось бы что-то вроде: «Ему наверняка понравилось, а то бы он не предложил продолжать вечер. Мне завтра на работу, но такую возможность я не упущу. Если пойдем есть, надо будет аккуратно, чтобы на новый наряд ничего не пролить. А хорошо ли его еще больше выставлять на деньги, ведь билеты такие дорогие?»

— Я прикинула, сколько могу позволить себе калорий, — ответила я, похлопав себя по заду.

— У тебя все в порядке, и сзади, и спереди, — сказал Квинн, и от теплоты в его глазах мне стало тепло, как на солнышке. Я знала, что на самом деле фигуристей, чем идеал. Я даже слышала, как Холли говорила Даниэль, что больше восьмого размера — это уже уродство. Поскольку день, когда я влезала в восьмой, был для меня редкой удачей, я аж на целых три минуты глубоко опечалилась. Я бы передала этот разговор Квинну, но он наверняка решил бы, что это я на комплимент напрашиваюсь.

— Давайте, только в ресторане угощаю я, — сказала я.

— При всем должном уважении к твоей гордости, не могу согласиться.

Квинн посмотрел мне в глаза, показывая, что говорит со всей серьезностью.

К этому времени мы дошли до тротуара. Удивленная его горячностью, я не знала, как реагировать. С одной стороны, это было облегчение, потому что мне приходится с деньгами обращаться аккуратно. С другой стороны, я знала, что с моей стороны было правильно такое предложить, и я бы с хорошим чувством восприняла, если бы он согласился.

— Но вы же понимаете, что я не хотела вас оскорбить?

— Я понимаю, что ты показываешь свое равенство со мной.

Я посмотрела на него подозрительно, но он был серьезен.

— Я верю, что ты ничуть не уступаешь мне ни в каком отношении. Но это я пригласил тебя, и потому это наше свидание финансово обеспечиваю я.

— А если бы я пригласила вас?

Он посмотрел мрачно:

— Тогда я сидел бы, не выступая, и предоставил бы тебе организовывать вечер.

Он сказал это неохотно, но все же сказал. Я отвернулась, чтобы скрыть улыбку.

Машины ровным потоком выезжали со стоянки. Поскольку мы вышли из театра не спеша, машина Квинна одиноко стояла во втором ряду. Вдруг у меня сработал ментальный датчик тревоги. Где-то близко находился мощный источник враждебности и недобрых намерений. Мы уже сошли с тротуара, направляясь к машине, я стиснула руку Квинна и тут же отпустила ее, чтобы не мешать, если придется действовать.

— Что-то не так, — сказала я.

Квинн, не отвечая, стал сканировать глазами местность, левой рукой расстегнул пиджак, чтобы не стеснял движений. Руки его сжались в кулаки. Поскольку инстинкт защиты был в нем силен, он шагнул вперед, заслонив меня спиной. Поэтому, конечно, на нас напали сзади.

 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Одним слитным движением, которое нельзя было бы разделить на более мелкие, доступные моим глазам, зверь бросил меня на Квинна, который запнулся и чуть не упал вперед. Я лежала на земле под рычащим получеловеком-полуволком, когда Квинн резко развернулся, — и стоило ему это сделать, как ему на спину прыгнул второй вервольф, появившийся будто из ниоткуда.

Придавивший меня к земле оборотень был желторотым новичком, наполовину вервольфом — такой молодой, что видно было: укус он получил не раньше недель этак трех тому назад. В такой он был горячке, что даже не завершил частичное превращение, доступное укушенному вервольфу. Лицо его все еще вытягивалось волчьей мордой, хотя он и старался меня задушить. Полной красоты волчьего облика, доступной чистокровному вервольфу, ему никогда не достичь. Он был, как это называют сами вервольфы, «зубы, но не кровь». У него остались руки, остались ноги, тело было покрыто волосами, а голова волчья. Но он был яростен и дик, как вполне чистокровный.

Я вцепилась в его руки, которые так яростно сжимали мне шею. Сегодня я не надела серебряную цепочку. Я решила, что это будет бестактно, поскольку мой кавалер сам оборотень. Теперь мелькнула мысль, что бестактность могла бы спасти мне жизнь, и это была последняя связная мысль на несколько следующих секунд.

Полуоборотень оседлал меня, и я резко ударила вверх коленями, пытаясь так его двинуть, чтобы он отпустил руки. Немногочисленные прохожие завопили, зовя на помощь, и тоном выше завопил напавший на Квинна вервольф — я увидела, как он летит по воздуху, будто ядро из пушки. Потом здоровенная ручища сгребла моего вервольфа за шиворот и подняла в воздух, но мое горло он, к сожалению, не отпустил. Я потянулась за ним с асфальта, все сильнее чувствуя боль в сдавленном горле.

Квинн, очевидно, понял мое отчаянное положение, потому что дал оборотню такую пощечину, что у того голова откинулась назад, и он мотнулся, как тряпка, отпустив меня.

Схватив молодого вервольфа за плечи, Квинн отшвырнул его в сторону. Мальчишка шмякнулся на асфальт и остался лежать неподвижно.

— Сьюки! — обратился ко мне Квинн, даже не запыхавшись. С дыханием у меня было плохо, я изо всех сил старалась опять открыть горло и вдохнуть хоть немного кислорода. С чувством глубокой благодарности я услышала полицейские сирены. Квинн подсунул руку мне под плечи, поднял меня, мне наконец-то удалось вдохнуть, и воздух был чудесный, восхитительный.

— Нормально дышишь? — спросил он.

Я сумела собраться настолько, чтобы кивнуть.

— Хрящи в горле не сломаны?

Я попыталась потрогать рукой горло, но рука в данный момент отказалась слушаться.

Лицо Квинна оказалось прямо у меня перед глазами, и в свете уличного фонаря я увидела, что он лопается от гнева.

— Если эти гады тебе что-нибудь сделали, я их убью, — прорычал он, и это было очень, очень приятно слышать.

— Укусили, — прохрипела я, и он с ужасом в глазах стал ощупывать меня и осматривать, ища укус. — Не меня, — сумела выговорить я. — Их. Не рождены вервольфами. — Я всосала в себя цистерну воздуха. — И, может, под кайфом.

У него в глазах появилось понимание — иначе их сумасшедшее поведение объяснить было трудно.

Ко мне спешил коренастый черный полицейский.

— «Скорую» на Стрэнд, — бросил он кому-то через плечо. Нет, в переносную рацию. Я замотала головой.

— Вам нужна «скорая», мэм, — сказал он настойчиво. — Тут вон та девушка говорит, что этот человек вас повалил и пытался задушить.

— Все со мной в порядке, — сказала я, хотя голос у меня был хриплый, и горло болело чувствительно.

— Сэр, вы с этой дамой? — спросил патрульный у Квинна. Когда он повернулся, на жетоне сверкнула его фамилия — Болинг.

— Да, с ней.

— Это вы… это вы раскидали этих хулиганов?

— Да.

К ним подошел напарник Болинга — такой же, только белый, и посмотрел на Квинна с некоторым уважением. Только что он осмотрел нарушителей порядка — они успели полностью принять человеческий облик до прибытия полиции. Ну, и естественно, были голые.

— У одного сломана нога, — сообщил он. — Другой утверждает, что у него вывихнуто плечо.

Болинг пожал плечами:

— На что напрашивались, то и огребли.

Может, мне показалось, но вроде бы он чуть более настороженно глянул на моего спутника.

— Получили больше, чем ожидали, — нейтральным голосом сказал напарник. — Сэр, вы знаете кого-нибудь из этих детей?

Он кивнул на двух подростков, которых допрашивал патрульный другой машины — полицейский помоложе и более спортивного сложения. Мальчишки жались друг к другу, вид у них был остолбенелый.

— Никогда не видел, — ответил Квинн. — А ты, крошка?

Он вопросительно посмотрел на меня, и я покачала головой. Я уже чувствовала себя лучше, так что осознала невыгоду своего положения — на земле во весь рост. Мне хотелось подняться, и я даже осмелилась попытаться. Полицейские не успели еще мне сказать, чтобы лежала и ждала «скорую», как Квинн уже поставил меня на ноги, постаравшись сделать это максимально безболезненно.

Посмотрела я на свой прекрасный новый наряд — жутко измазанный.

— Как там сзади? — спросила я Квинна и сама услышала страх в своем голосе.

Повернувшись к нему спиной, я озабоченно глядела через плечо. Квинн вроде несколько опешил, но тщательно исследовал мой вид сзади.

— Ничего не порвано, — доложил он. — Может остаться пятно там, где материал терся о мостовую.

Я разразилась слезами. Может, я бы и все равно заревела, потому что ощущала, как уходит адреналин, плеснувший в кровь, когда на нас напали, но лучше момента выбрать я не могла бы. Полиция еще больше прониклась ко мне сочувствием, пока я рыдала, а в качестве дополнительного вознаграждения Квинн притянул меня к своей груди, и я прильнула к ней щекой. Я разрядилась после реакции на нападение, а заодно и обезоружила полицейских, хотя, как я знала, у них все равно есть вопросы насчет Квинна и его силы.

Еще кто-то из полицейских позвал оттуда, где лежал брошенный Квинном нападавший. Наши двое патрульных пошли на зов, и мы на минутку остались одни.

— Умница, — выдохнул Квинн мне в ухо.

— М-м-м, — ответила я, тыкаясь в него лицом. Он обнял меня крепче:

— Еще чуть ближе, и нам придется извиняться и идти искать место, — шепнул он.

— Извини. — Я чуть отодвинулась и посмотрела на него:

— Как по-твоему, кто их мог нанять?

Может, он и был удивлен, что я сообразила, но по состоянию его мозга я не могла этого сказать. Химическая реакция, которую запустили мои слезы, очень усложнила его мозговое рычание.

— Я это обязательно выясню, — ответил он. — Как твое горло?

— Болит, — призналась я хрипло. — Но ничего серьезного точно нет. И у меня нет медицинской страховки, так что я не хочу ехать в больницу. Это будет трата времени и денег.

— Тогда не поедем.

Он нагнулся и поцеловал меня в щеку. Я повернулась к нему. Следующий его поцелуй пришелся как раз куда надо, и через одну нежную секунду разгорелся в нечто более бурное. На нас обоих сказывалось последействие адреналина.

Тихое покашливание за спиной привело меня в чувство с тем же эффектом, как если бы Болинг окатил нас водой из ведра. Я оторвалась от поцелуя и снова ткнулась лицом в грудь Квинна. Я знала, что не могу отодвинуться на минуту или две, потому что его возбуждение отчетливо прижималось ко мне, и понятно, что ему стало бы намного хуже — с точки зрения общественной нравственности, но настроение у меня стало куда лучше, чем было, и даже какое-то проказливое. И очень, очень игривое. Наше приключение продвинуло нас вперед, как могли бы четыре свидания.

— У вас еще есть к нам вопросы, офицер? — спросил Квинн не совсем чтобы спокойным голосом.

— Да, сэр. Мы попросили бы леди и вас проехать с нами в участок, чтобы записать ваши показания. Этим займется детектив Кухлин, пока мы доставим задержанных в больницу.

— Хорошо. Но это обязательно сегодня? Моей подруге нужен отдых, она измотана. Для нее это было настоящим испытанием.

— Это будет недолго, — лживо заверил нас полисмен. — Вы уверены, что раньше этих хулиганов не видели? Потому что это нападение кажется очень личным — вы извините, что я спросил.

— Никто из нас их не знает.

— И леди по-прежнему отказывается от медицинской помощи?

Я кивнула.

— Ну, тогда ладно. Надеюсь, что больше с вами ничего не случится.

— Спасибо вам, что так быстро приехали.

Я повернулась и посмотрела в глаза Болинга, он ответил мне настороженным взглядом, и я у него в голове прочла: он волнуется за мою безопасность в обществе столь бурного мужчины, как Квинн. Он не понял, и, я надеялась, никогда не узнает, что нападение было целенаправленным, а не то чтобы хулиганы выбрали первую попавшуюся жертву.

В участок мы поехали в полицейской машине. Я не знала точно, что они думают, но напарник Болинга нам сообщил, что нас привезут обратно к машине Квинна, так что мы вернемся к прерванной программе. Может, они не хотели дать нам возможность договориться наедине. Не знаю, почему. Единственное, что могло вызвать их подозрения — это габариты Квинна и его умение отбивать нападения.

В краткие секунды, когда полицейский залезал на сиденье водителя и мы остались одни, я сказала Квинну:

— Если ты что-нибудь подумаешь нарочно для меня, я тебя смогу услышать. Это если нужно будет что-то срочно сообщить.

— Удобно, — отметил он.

Буря у него внутри несколько улеглась. Он большим пальцем погладил мне ладонь, и подумал, что тридцать минут со мной в кровати, вот прямо сейчас, да хоть пятнадцать, да хоть бы, черт побери, и десять, и на заднем сиденье — это было бы фантастически. Я попыталась сдержать смех, но не смогла, и когда до него дошло, что я все услышала, как произнесенное, он покачал головой и покаянно улыбнулся.

Куда-нибудь надо после этого поехать… Это он подумал уже намеренно.

Хотелось надеяться, что он не имеет в виду снять номер или повезти меня к себе ради секса. Потому что, как бы ни казался он мне привлекателен, сегодня я этого делать не собиралась. Но в основном его мозг был свободен от вожделения, и я просекла, что цель у него иная. И я кивнула.

— Так что постарайся не слишком устать, — сказал он, и я кивнула снова. Как я должна была предотвратить усталость, я не очень знала, но попыталась немного энергии придержать.

Полицейский участок был именно такой, как я думала. Хотя о Шривпорте можно много сказать хорошего, но причитающаяся ему доля преступлений здесь совершается. Мы не вызвали особого ажиотажа, пока бывшие на месте преступления полицейские не сдвинули головы с тем, кто нас принимал, и все они украдкой посмотрели на Квинна несколько оценивающими взглядами. Он для них достаточно примечательно выглядел, чтобы источник его победы над двумя громилами списать на обычную силу. Но в инциденте этом было что-то очень странное, и даже жутковатое, если верить очевидцам… и тут я увидела знакомое истрепанное лицо. Только этого не хватало.

— Здравствуйте, детектив Кухлин, — сказала я, вспомнив, почему фамилия показалась мне знакомой.

— Мое почтение, мисс Стакхаус! — ответил он, выразив энтузиазма не больше, чем я. — И за что вас?

— На нас напали хулиганы.

— Последний раз, когда я вас видел, вы были помолвлены с Олси Герво и только что нашли такой тошнотворный труп, каких я в жизни не видел, — сказал он небрежно.

— После нашей встречи на месте преступления в Шривпорте у него брюхо еще выросло. Как многие мужчины с выдающимся пузом, он был одет в штаны цвета хаки, застегнутые ниже, так сказать, нависающей массы. Поскольку рубашка у него была в широкую сине-белую полоску, это было похоже на брезентовый мешок, набитый землей. Я просто кивнула — фраза не требовала ответа.

— Как поживает мистер Герво после гибели отца?

Тело Джексона Герво нашли наполовину засунутым в кормовой бак, заполненный водой, на старой ферме, принадлежащей семье. Хотя газеты вопрос о телесных повреждениях обходили стороной, ясно было, что кое-какие кости обглодали дикие звери. Была выдвинута теория, что старик Герво свалился в бак и сломал ногу о его дно. До края он добрался и наполовину выбрался наружу, но тут потерял сознание. Поскольку никто не знал, что он поехал на ферму, никто не бросился его спасать, — так гласила теория, — и потому он погиб.

На самом деле «свержение с престола» Джексона видела целая толпа, в том числе мой спутник.

— Я не говорила с Олси после того, как нашли тело, — сказала я, не солгав.

— Боже мой, мне искренне жаль, что ничего не получилось, — сказал Кухлин, притворяясь, будто не видит, что со мной мой кавалер на этот вечер. — Вы двое так хорошо смотрелись!

— Сьюки всегда хорошо смотрится, с кем бы она ни была, — заметил Квинн.

Я улыбнулась ему, он мне. Он уверенно делал все правильные ходы.

— Мисс Стакхаус, если вы пройдете со мной на минутку, мы запишем ваши показания, и вы будете свободны.

Рука Квинна сжалась у меня на локте — он меня предупреждал. Так, стоп, кто тут телепат? Я напрягла мозг. Мне было абсолютно ясно, что Кухлин думает, будто я в чем-то виновата, и он уж постарается выяснить, в чем. Но если честно, я виновата не была.

Нападение совершалось конкретно на нас — это я вынула из мозгов налетчиков. Но зачем?

Детектив Кухлин отвел меня к столу в зале, совершенно этими столами заставленном, и вытащил из ящика бланк. Сотрудники в комнате продолжали заниматься своими делами. Некоторые столы были свободны, и у них был вид «закрыто на ночь», но на остальных была брошена какая-то работа. Все время входили и выходили люди, а за два стола от нас сидел детектив помоложе, коротко стриженый блондин, и усердно печатал что-то на компьютере. Я была очень осторожна, держала мозг открытым и потому знала, что он на меня смотрит, когда я отворачиваюсь, и что его сюда посадил Кухлин, чтобы он меня рассмотрел как следует.

Я посмотрела прямо ему в глаза, и шок узнавания был взаимным. Он был вервольф и на дуэли был секундантом Патрика Фернана. Я тогда поймала его на жульничестве, и Мария-Стар мне сообщила, что его в наказание заставили обрить голову. Хотя его кандидат победил, приговор был приведен в исполнение, и сейчас у него только отрастали волосы. И ненавидел он меня со страстью виновного, пойманного с поличным. Блондин приподнялся на стуле — первое побуждение инстинкта было на меня наброситься и разделать как котлету, но когда до него дошло, что кто-то уже пытался это сделать, он увял.

— Это ваш напарник? — спросила я у Кухлина.

— Что? — Он вглядывался в компьютер через очки для чтения, и поверх них посмотрел сперва на молодого вервольфа, потом на меня. — Да, это мой новый партнер. Тот, с которым я был тогда на месте преступления, где мы виделись, месяц назад ушел в отставку.

— А как его зовут, вашего нового партнера?

— А что, хотите наметить его следующим? Никак не можете уже на ком-то остановиться, мисс Стакхаус?

— Будь я вампиром, я бы заставила его мне ответить, а будь я еще умелым вампиром, он бы даже не знал об этом.

— Скорее на мне никто не может остановиться, детектив Кухлин, — вздохнула я. Он посмотрел на меня с любопытством и ткнул пальцем в сторону блондина.

— Кэл его зовут, Кэл Майерс.

Кажется, он вытащил нужный бланк, потому что начал снова расспрашивать меня об инциденте с самого начала, и отвечала я с совершенно искренним равнодушием. Раз в жизни мне почти нечего было скрывать.

— Я подумала, — сказала я, когда он закончил, — не принимали ли они наркотики?

— А вы хорошо разбираетесь в наркотиках, мисс Стакхаус?

Маленькие глазки снова живо глянули на меня.

— Не по собственному опыту, но, естественно, время от времени в бар кто-нибудь приходит, принявши такое, чего принимать не следует. Вот эти молодые люди, они явно были… под каким-то воздействием.

— А, понимаю. У них в больнице возьмут кровь, и тогда мы узнаем.

— Мне придется еще вернуться?

— Чтобы дать против них показания? Конечно.

Не отвертеться.

— О'кей, — сказала я как можно уверенней и безразличней. — Мы закончили?

— Думаю, что да.

Он посмотрел мне в глаза — своими маленькими карими глазками, полными подозрительности. Мне не имело смысла возмущаться: ведь действительно было во мне нечто фальшивое, чего он не знал. Кухлин изо всех сил старался быть хорошим копом, и мне вдруг стало его жаль: приходится ему работать в мире, от которого он едва ли половину знает.

— Не доверяйте своему партнеру, — шепнула я, ожидая, что он психанет, позовет Кэла Майерса и вместе с ним надо мной посмеется. Но что-то в моих глазах или в голосе было такое, что приглушило подобный порыв. Мои слова срезонировали предупреждению, которое уже подсознательно звучало у него в голове, может быть, с той минуты, как он увидел этого вервольфа.

Он ничего не сказал, ни слова. В мозгу его было полно страха, страха и отвращения… но он верил, что я говорю ему правду.

Я встала и вышла из комнаты. К моему величайшему облегчению, Квинн ждал меня в вестибюле.

Патрульный — уже не Болинг — отвез нас обратно к машине Квинна, и мы всю дорогу молчали. Квиннов автомобиль стоял сверкающим солитером на парковке напротив Стрэнда, закрытого и темного. Вытащив ключи, Квинн потыкал в клавиши, открывая дверь, и мы медленно, устало сели в машину.

— Куда поедем? — спросила я.

— В «Волосок от собаки», — ответил он.

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

«Волосок от собаки» располагался рядом с Кингз-Хай-вей, неподалеку от Сентенари-Колледжа — первый этаж старого кирпичного здания. Когда мы свернули к левой стороне здания в переулок, ведущий к парковке, я заметила кремовые шторы, закрывающие большие окна на улицу. Парковка была маленькой и заросла бурьяном. Освещена она была скудно, но вполне виден был засыпавший ее мусор: пустые консервные банки, разбитое стекло, использованные презервативы и еще чего похуже. Стояло на ней несколько мотоциклов, пара-тройка дешевых малолитражек и один-два не менее дешевых джипа. На задней двери висела табличка: ВХОД ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА.

Хотя ноги у меня уже отчетливо протестовали против непривычных высоких каблуков, нам пришлось идти по этому переулку к главному входу. Холод, ползущий по позвоночнику, стал сильнее, когда мы подошли к двери. А потом я будто налетела на стену — меня схватили чары, и я резко остановилась. Пыталась двинуться вперед, но не могла шевельнуться. Магией просто пахло — у «Волоска от собаки» была поставлена защита. Кто-то заплатил очень хорошему колдуну очень хорошие деньги, чтобы окружить дверь отпугивающим заклинанием.

Я попыталась не выдать неодолимого желания повернуться и пойти прочь — в любую сторону. Квинн прошел немного вперед, оглянулся на меня и понял ситуацию.

— Забыл, — сказал он с тем же удивлением в голосе. — Действительно забыл, что ты человек.

— Похоже на комплимент, — ответила я с некоторым усилием.

Даже в холодную ночь у меня на лбу выступила испарина. Правая нога чуть подалась вперед.

— Сейчас, — сказал он, и сгреб меня в охапку, обнимая точь-в-точь как Ретт обнимал Скарлет О'Хара.

Его аура обернулась вокруг меня, и неприятное побуждение пойти прочь ослабело. Я глубоко вздохнула с облегчением. Магия больше не опознавала меня как человека — по крайней мере, не столь решительно. Хотя бар все еще казался непривлекательным и слегка отталкивающим, я могла войти без рвотного импульса.

Может быть, это еще держался эффект чар, но когда мы вошли, бар все еще казался непривлекательным и слегка отталкивающим. Я бы не сказала, что при нашем появлении смолкли все разговоры, но действительно, — некое затишье в шуме наблюдалось. Ящик играл «Восходит злая луна», что у вервольфов вроде национального гимна, и пестрое собрание вервольфов и оборотней будто переориентировалось.

— Люди сюда не допускаются!

Очень молодая женщина перепрыгнула через стойку одним спортивным движением и зашагала вперед. Она была одета в чулки сеточкой и туфли на высоких каблуках, в красное кожаное бюстье… — точнее, это бюстье очень жалело, что сделано не из настоящей красной кожи, а из чего-то вроде винила, — и черную матерчатую ленту, которую я определила как юбку. Как будто она нацепила топ без бретелек, а потом стянула его вниз. Обтягивало ее так туго, что юбка того гляди поднимется вся целиком, как жалюзи на окне.

Ей не понравилась моя улыбка — девушка справедливо усмотрела в ней оценку своего наряда.

— Убрать отсюда эту человечину к чертям! — сказала она и зарычала. К сожалению, не слишком угрожающе, потому что мало еще практиковалась в зловещем рычании, и я не смогла не улыбнуться шире. Эта нелепо одетая девочка еще не умела контролировать импульсы, потому что была вервольфом без году неделя, и она замахнулась нанести мне удар.

Тут зарычал Квинн.

Звук поднялся из глубин его брюха, и раскатился громом, проникая во все закоулки бара. Бармен — байкерского типа, с бородой, достаточно длинными волосами и татуировками на обнаженных руках, полез под стойку. Я знала, что за ружьем. Не впервые я подумала; не ходить ли мне с оружием. В моей законопослушной жизни до недавнего времени я не видела такой необходимости.

Тут музыкальный ящик отрубился, и тишина бара оказалась такой же оглушительной, каким был шум.

— Пожалуйста, не доставайте ружье, — сказала я, ослепительно улыбаясь бармену. Я чувствовала, как разъезжаются губы в слишком уж горячей улыбке, от которой я кажусь слегка не в себе. — Мы пришли с миром! — добавила я в безрассудном порыве, показывая пустые ладони.

Оборотень, стоявший возле бара, захохотал — коротко и весело. Напряжение на одно деление ослабело. Рука девчонки опустилась, и ее владелица шагнула назад, глядя то на Квинна, то на меня. У бармена обе руки оказались на виду.

— Сьюки, привет! — донесся знакомый голос.

Аманда, рыжая вервольфица, которая вчера привозила доктора Людвиг. Она сидела за столиком в темном углу. (Честно говоря, весь зал будто только из темных углов и состоял.) С ней сидел ладно скроенный мужик лет под сорок. Перед ними стояли стаканы и тарелка с закусками. Еще с ними была компания — пара, сидящая ко мне спиной. Когда они обернулись, я узнала Олси и Марию-Стар. А оборачивались они осторожно, как будто резкое движение могло послужить спусковым крючком драки. Мозг Марии-Стар казался пестрой смесью беспокойства, гордости и напряжения. А у Олси была попросту неразбериха. Он не мог разобраться в своих чувствах.

То есть нас с ним двое таких.

— Привет, Аманда! — ответила я голосом таким же приветливым, как и улыбка. Я не хотела, чтобы нарастало неловкое молчание.

— Я имею честь принимать у себя в баре легендарного Квинна, — сказала Аманда, и я поняла, что какие бы у нее еще работы ни были, а владелица «Волоска от собаки» — она. — Вы просто расслабляетесь в городе, или у вашего посещения есть особая причина?

Поскольку я понятия не имела, зачем мы здесь, мне пришлось обратиться за ответом к Квинну, отчего вид у меня стал довольно глупый, как по-моему.

— Причина очень серьезная, хотя я давно уже хотел посетить ваш бар, — ответил Квинн в неожиданно аристократическом, официальном стиле.

Аманда склонила голову, что, очевидно, было для Квинна сигналом продолжать.

— Сегодня вечером на нас с моей спутницей в общественном месте было совершено нападение. Причем в присутствии гражданских.

Кажется, никого это особо не удивило и не огорчило. Мисс Обделенная-Вкусом даже пожала голыми тощими плечами.

— Напали на нас вервольфы, — добавил Квинн.

Вот тут уже реакция была неслабая. Вздернулись вверх руки и головы, воцарилась тишина. Олси привстал, потом сел обратно.

— Вервольфы стаи Длинного Зуба? — спросила Аманда с недоверчивой интонацией. Квинн пожал плечами:

— Атака планировалась смертельной, так что мне было не до вопросов. Оба — очень молодые укушенные вервольфы. Судя по поведению, накачанные наркотиками.

Еще одна потрясенная реакция. Кажется, мы порождали сенсацию.

— Ты не ранена? — спросил меня Олси, будто Квинна здесь и не было.

Я наклонила голову назад, показывая шею. И уже не улыбалась. Оставленные мальчишкой синяки отлично потемнели; я изо всех сил шевелила мозгами.

— Будучи другом стаи, я не ожидала чего-либо подобного здесь, в Шривпорте.

Я считала, что мой статус друга стаи не изменился со сменой правления, или хотя бы надеялась на это. Как бы то ни было, это был мой козырь, и я с него вышла.

— Полковник Флад правда назвал Сьюки другом стаи, — неожиданно сказала Аманда. Вервольфы переглянулись, и секунда будто повисла в неустойчивом равновесии.

— Что с этими щенками? — спросил байкер за стойкой.

— Живы, — ответил Квинн, прежде всего сообщая главное. Такое было чувство, что весь бар вздохнул. С сожалением или с облегчением — не могу сказать.

— Они в полиции, — продолжал Квинн. — Поскольку щенки напали в присутствии людей, избежать привлечения полиции было невозможно.

— По дороге в бар мы поговорили про Кэла Майерса. Квинн лишь мельком видел копа-вервольфа, но, естественно, понял, кто он такой. Я подумала, что мой спутник теперь подымет вопрос о присутствии Майерса в участке, но Квинн ничего не сказал. И действительно, зачем сообщать то, что всем наверняка известно? Стая вервольфов единодушно защищается от чужаков, как бы ее ни раздирали междоусобицы. Вмешательство полиции во внутренние дела вервольфов очевидно нежелательно. Хотя присутствие там Кэла Майерса могло быть на пользу, но любой внимательный взгляд нес с собой риск, что люди узнают о существовании созданий, которые предпочли бы анонимность. Не знаю, как им удавалось уходить (улетать или уползать) от радара так долго, но у меня было убеждение, что цена в человеческих жизнях здесь была заметная.

— Тебе следовало бы отвезти Сьюки домой, — сказал Олси. — Она устала.

Квинн обнял меня за плечи, привлек к себе.

— Как только мы получим ваше заверение, что стая разберется в этом неспровоцированном нападении до конца, тут же уйдем. Аккуратно сказано. Квинн, похоже, большой мастер выражаться дипломатично и твердо. Честно говоря, он несколько подавляет. Сила истекает из него ровным потоком, он как-то теснит всех почти физически.

— Все будет передано вожаку стаи, — ответила Аманда. — Я уверена, он расследует все до конца. Наверняка щенков кто-то нанял.

— Начнем с того, что их кто-то обратил, — указал Квинн. — Если только ваша стая не опустилась до того, чтобы кусать уличных хулиганов и выпускать их собирать падаль.

Так, теперь атмосфера стала враждебной. Я глянула на своего здоровенного спутника и увидела, что Квинн почти готов потерять самообладание.

— Спасибо всем, — сказала я Аманде, и снова сияющая улыбка чуть не разодрала мне углы рта. — Олси, Мария-Стар, рада была вас повидать. Сейчас нам уже пора идти, в Бон-Темпс путь неблизкий.

Я помахала ручкой Бармену-Байкеру и Сетчатым Колготкам. Он кивнул, она скорчила мрачную рожу. Кажется, она не рвется в мои лучшие подруги. Я вывернулась из-под руки Квинна и переплела с ним пальцы.

— Пошли, Квинн. Поедем уже.

Долгую неприятную секунду его глаза меня не узнавали. Потом они прояснились, его отпустило напряжение.

— Конечно, детка.

Он попрощался с вервольфами, и мы повернулись к ним спиной, направляясь к выходу. Хотя в этой группе был Олси, которому я почти во всем доверяю, момент был для меня неприятный.

Но от Квинна я не ощущала ни страха, ни тревоги. Либо он очень сосредоточен и собой владеет отлично, либо он действительно не боялся целого бара вервольфов, что вообще достойно всяческого восхищения, но… это нереалистично как-то.

Правильным ответом оказалось «сосредоточен и собой владеет отлично». Это выяснилось, когда мы вышли на тускло освещенную стоянку. Я не успела сообразить, что происходит, как уже стояла, прижатая к машине, и губы его были на моих губах. Но изумление быстро миновало, и отреагировала я правильно. Совместно пережитая опасность дает такой эффект, а у нас это уже второй раз, да еще на самом первом свидании. Уж не зловещее ли это знамение? Но эта здравая мысль тут же отлетела прочь, когда губы и зубы Квинна спустились к тому чувствительному и уязвимому месту, где шея переходит в плечо. Я издала нечленораздельный звук, потому что к чувству, которое у меня всегда возникает при поцелуе в это место, добавилась боль от опоясавших шею синяков. Очень неприятная комбинация.

— Прости, прости, — бормотал он прямо в меня, и губы не прекращали поиска. Я знала, что если опущу руку, смогу его коснуться интимно. И не могу сказать, чтобы такого искушения у меня не было. Но я уже усвоила некоторую осторожность, пусть и недостаточную, и осколком ума, который еще не был поглощен жаром, исходящим из самого нижнего нервного узла навстречу жару от губ Квинна, успела что-то сообразить… О Господи, ой, ой…

Я придвинулась к нему — ну ладно, это же рефлекторно? Но все равно ошибка, потому что его рука оказалась у меня под грудью, а большой палец стал ее гладить. Я содрогнулась, и он тоже резко как-то задышал. Как будто вскакиваешь на подножку уже мчащегося по темной дороге автомобиля.

— Так, — выдохнула я, чуть отодвигаясь. — Так, давай на этом остановимся.

— Ум-м-м, — ответил он прямо мне в ухо, полизывая его языком. Я вздрогнула.

— Этого не будет, — сказала я, стараясь, чтобы прозвучало решительно. И действительно стала решительной. — Квинн! Я не буду заниматься с тобой сексом на этой мерзкой парковке!

— Даже совсем чуть-чуть?

— Даже совсем чуть-чуть.

— Твои губы, — (он их поцеловал), — говорят одно, а тело, — (он поцеловал плечо), — совсем другое.

— Ты слушай, что губы говорят, нахал!

— Нахал?

— Ладно, Квинн.

Он вздохнул, выпрямился.

— Ладно, проехали. — Он покаянно улыбнулся. — Прости, я не собирался так на тебя наскакивать.

— Приехать туда, где тебе не слишком рады, а потом выбраться целыми — это заводит, — сказала я.

Он сделал глубокий вдох.

— Верно.

— Ты мне чертовски нравишься, — сказала я. В этот момент я легко и ясно читала его мысли. Я ему тоже нравилась, то есть сейчас он просто меня любил. И готов был бы любить прямо у стенки.

Я задраила люки.

— Но у меня есть опыт, который мне подсказывает, что надо помедленнее. С тобой мы сегодня не медлили. Учитывая даже эти, гм, «особые обстоятельства».

Вдруг я оказалась готова прямо сесть в машину. Спина ныла, появились легкие спазмы. Сперва я встревожилась, потом вспомнила о своем цикле. Этого вполне хватило, чтобы меня вымотать, тем более после такого волнующего и мордобойного вечера.

Квинн посмотрел на меня — его интересовало, что со мной. Что именно его заботило, я не знала, но вдруг он спросил:

— Кто же из нас был целью того нападения у театра?

Так, он явно отдалился мыслями от секса. Уже хорошо.

— Ты думаешь, это был только один из нас?

В ответ он задумался.

— Я так полагал, — сказал он наконец.

— Надо будет поинтересоваться, кто их натравил. Я думаю, что им чем-то заплатили — дозой или деньгами, или тем и другим. Думаешь, они заговорят?

— Я не думаю, что они переживут ночь в тюрьме.

 

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Они даже на первую страницу не попали. Только в подвале местных новостей, сразу под сгибом. «Убийство в тюрьме», гласил заголовок. Я вздохнула.

Двое малолетних правонарушителей, ожидавшие перевозки из камер предварительного заключения в тюрьму для несовершеннолетних, были убиты сегодня ночью.

Газету каждый день клали в специальный ящик в конце моей дорожки, прямо возле моего почтового ящика. Но когда я увидела статью, уже темнело, и я сидела в машине, собираясь выехать на Хаммингберд-роуд и ехать на работу. До этого момента я весь день просидела дома. Спала, стирала и немного ухаживала за садом — так и день прошел. Никто не звонил, никто не приезжал. Я думала, позвонит Квинн, просто узнать, как там мои несерьезные травмы… но он не позвонил.

Двое малолетних правонарушителей, доставленных в полицейский участок по обвинению в нападении и нанесении телесных повреждений, были помещены в изолятор временного содержания в ожидании автобуса из тюрьмы для несовершеннолетних. Камера для несовершеннолетних правонарушителей не видна из камеры для взрослых, и в ней всю ночь находились только эти двое. В какой-то момент они были удушены неизвестным лицом или лицами. Никто из других задержанных не пострадал, и они утверждают, что ничего подозрительного не видели. У обоих молодых людей было активное криминальное прошлое. «У них было много приводов», — сообщил источник, близкий к следствию.

— Мы это расследуем тщательно, — заявил детектив Дэн Кухлин, отвечавший за расследование первоначального обвинения, которое и было причиной задержания. — Они были арестованы после странного нападения на одну пару, и смерть их не менее странна.

Его партнер Кэл Майерс добавил:

— Правосудие обязательно свершится.

Это мне показалось особенно зловещим.

Бросив газету на сиденье, я вытащила из ящика почту и добавила ее в эту кучу. Посмотрю после смены у Мерлотта.

В бар я приехала в задумчивом настроении. Мне не давала покоя страшная судьба этих двух молодых хулиганов, и я не отреагировала, узнав, что буду работать с новой служащей Сэма. Таня была именно такой ясноглазой и умелой, какой она показалась мне раньше. Сэм был ею очень доволен — на второй раз, когда он мне это сказал, я несколько резко ответила, что уже слышала.

Я обрадовалась, когда пришел Билл и сел за столик, который я обслуживала. Мне нужен был повод уйти до того, как придется отвечать на вопрос, складывающийся в голове у Сэма: Чем тебе Таня не нравится?

Я не обязана любить всех, с кем приходится знакомиться — как и они не обязаны любить меня. Но обычно основания для нелюбви индивидуальны, и нужно больше, чем неясное недоверие и смутная неприязнь. Хотя Таня и оборотень какого-то рода, я должна была бы читать ее мысли и достаточно выяснить, чтобы подтвердить или опровергнуть свои инстинктивные подозрения. Но она была для меня непроницаема. Отдельные слова мне удавалось уловить, как от уходящей радиостанции. Казалось бы, мне должно быть приятно иметь напарницу одного со мной возраста, потенциальную подругу. А вместо этого я прониклась недоверием, когда выяснилось, что она — закрытая книга. Странно, что Сэм ничего не сказал о ее сущности. Не сказал там: «Она — крот-оборотень», или «Она — истинный оборотень, как я». Вообще ничего.

И вот в таком тревожном настроении я подошла принять у Билла заказ. Настроение не улучшилось, когда я увидела в дверях Селу Памфри, разглядывающую публику в поисках Билла. Сказав про себя несколько слов, я повернулась на каблуках и пошла прочь. Вопиюще непрофессионально.

Когда через некоторое время я оглянулась на их столик, Села глядела на меня в упор. Арлена приняла у них заказ, а я просто слушала Селу, поскольку меня тянуло на грубость. Она интересовалась, почему Билл всегда хочет встречаться с ней именно здесь, где местные явно враждебны. Она поверить не могла, что столь разборчивый и утонченный мужчина, как Билл, вообще мог когда-то крутить роман с официанткой из бара. А по слухам, которые до нее дошли, я даже в колледже не училась, и еще хуже: мою бабушку убили. Насколько я понимаю, последний факт начисто подрывал мою репутацию.

Я пытаюсь такие вещи воспринимать с юмором. В конце концов, я могу от этих мыслей отлично закрыться. Те, кто подслушивают, редко слышат о себе хорошее, верно ведь? Старая поговорка, но верная. Я себе сказала (раз шесть подряд), что совершенно не мое дело ее слушать, что слишком уж радикальная была бы реакция дать ей по башке или выдрать волосья. Но гнев во мне нарастал, и мне не удавалось с ним совладать. Три кружки пива перед Кэтфишем, Даго и Хойтом я брякнула слишком сильно, и они удивленно на меня посмотрели.

— Мы что-то не так делаем, Сьюк? — спросил Кэтфиш. — Или у тебя сейчас неудачное время месяца?

— Ничего вы плохого не сделали.

И время месяца у меня не было плохое… то есть да, было. Я вчера получила предупреждение в виде боли в спине, тяжести в животе и распухших пальцев. Таки пришла моя подружка, и я ощутила это, тут же сообразив, что именно усугубляет мое раздражение.

Обернувшись к Биллу, я увидела, что он глядит на меня, раздувая ноздри. Кровь учуял. Волна острейшего смущения окатила меня с головой, я покраснела как свекла. На секунду на лице Билла мелькнул неприкрытый голод, потом он усилием воли убрал с лица всякое выражение.

Если он и не рыдал от неразделенной любви на моем пороге, то все же несколько страдал. Едва заметная довольная улыбка мелькнула у меня на губах, когда я глянула в зеркало за стойкой.

Часом позже пришел второй вампир, женщина. Она секунду глядела на Билла, кивнула ему и села за стол, который обслуживала Арлена. Та поспешила к ней принять заказ. Они минуту поговорили, но я была слишком занята, чтобы их подслушивать. Кроме того, я только что слышала эту вампиршу, отфильтрованную через Арлену, поскольку для меня вампиры безмолвны, как могила. (Ха-ха.) А потом услышала, что Арлена идет ко мне через публику.

— Эта мертвая девица хочет с тобой говорить, — сказала она, ничуть не приглушая голоса, и на нас стали оборачиваться. У Арлены очень ограниченные запасы деликатности — и такта, кстати, тоже.

Удостоверившись, что мои клиенты все обслужены, я подошла к столику вампирши.

— Чем могу быть полезна? — спросила я самым тихим голосом, который только могла изобразить. Она все равно меня услышит, у вампиров слух феноменальный, и зрение тоже по остроте не очень отстает.

— Вы Сьюки Стакхаус? — спросила она.

Была она очень высокой, почти шесть футов, и представляла собой некоторую расовую смесь, оказавшуюся чертовски удачной. Кожа у нее была золотистая, волосы густые, жесткие, темные. Она их заплела в тугие косички, а руки у нее сверху донизу сверкали драгоценностями. Одета же, напротив, она была просто: грубо скроенная белая блузка с длинными рукавами и черные леггинсы при черных же босоножках.

— Да, это я. Могу чем-нибудь быть полезна?

Она на меня смотрела взглядом, который иначе как сомневающимся не назовешь.

— Меня сюда прислала Пам, — сказала она. — Меня зовут Фелисия.

Голос у нее был певучий и такой же экзотический, как ее внешность. Наводил на мысль о стаканчиках рома и морских берегах.

— Очень рада познакомиться, Фелисия, — ответила я вежливо-вежливо. — Надеюсь, Пам пребывает в добром здравии?

Поскольку у вампиров состояние здоровья не меняется, вопрос этот был Фелисии на засыпку.

— Кажется, у нее все в порядке, — неуверенно ответила вампирша. — Она меня послала вам представиться.

— О'кей, теперь я вас знаю, — сказала я, так же недоумевая, как Фелисия секунду назад.

— Она сказала, что у вас привычка убивать барменов из «Клыкочущего веселья», — продолжала она, и ее прекрасные оленьи глаза расширились от оживления. — Она сказала, что я должна вымолить у вас милосердия. Но вы мне кажетесь всего лишь человеком.

Ох уж эта Пам!

— Она вас дразнила, — сказала я как можно мягче. Ясно было, что Фелисия — отнюдь не гений: сверхслух и сверхзрение — это еще не сверхинтеллект. — Мы с Пам — друзья, в определенном смысле, и она очень любит меня конфузить. Полагаю, точно так же она обращается с вами, Фелисия. У меня нет намерения кому бы то ни было причинять вред. — Фелисия смотрела недоверчиво. — Да, правда, у меня неудачная история взаимоотношений с барменами из «Веселья», но это, гм… всего лишь совпадение, — объясняла я сбивчиво. — К тому же я — честно, на самом деле — всего лишь человек.

Несколько секунд потратив на переваривание этих сведений, Фелисия явно испытала облегчение, отчего стала еще симпатичнее. У Пам для каждого поступка всегда есть не одна причина, и я задумалась, не для того ли она ко мне послала Фелисию, чтобы я отметила ее привлекательность — которая никак от Эрика не ускользнет. Наверняка пыталась затеять какую-нибудь заваруху — она терпеть не может обыденности.

— Возвращайтесь в Шривпорт и развлекитесь как следует со своим боссом, — сказала я, стараясь, чтобы слова прозвучали по-доброму.

— С Эриком? — спросила прекрасная вампирша несколько удивленно. — С ним отлично работать, но до мужчин я не охотница.

Я оглядела свои столы — не только проверить, не нужно ли кому-то срочно выпить, но чтобы посмотреть, кто услышал последнюю реплику диалога. У Хойта практически язык весь вылез наружу, а Кэтфиш застыл, как будто пойманный светом фар. Даго был приятно поражен.

— А скажите, Фелисия, как вы попали в Шривпорт, если можно спросить?

— Меня пригласила Индира, моя подруга. Она сказала, что служба у Эрика не так уж плоха. — Пожатием плеч Фелисия показала это «не так уж плоха». — Он не требует сексуальных услуг, если женщина к этому не склонна, а требует только несколько часов работы в баре и кое-какие специальные задания время от времени.

— То есть у него репутация хорошего босса?

— Это да. — Фелисия смотрела почти удивленно. — Но добрячком его, конечно, не назовешь.

«Добрячок» — не такое слово, которое можно вставить в одну фразу с именем Эрика.

— И еще — нельзя становиться у него на дороге. Этого он не прощает, — задумчиво продолжала Фелисия. — Но пока ты честно выполняешь свои обязательства, он тебе платит тем же.

Я кивнула. Это более или менее совпадало с моим впечатлением об Эрике, а его в некоторых отношениях очень хорошо знала… хотя в других отношениях могла не знать совсем.

— Это куда лучше, чем в Арканзасе, — сказала Фелисия.

— А почему вы оттуда уехали? — спросила я, не в силах удержаться от любопытства. Среди вампиров я еще не встречала таких простодушных.

— Питер Тредгилл, — ответила она. — Наш король. Только что женился на вашей королеве.

София-Анна Леклерк Луизианская моей королевой никак не была, но я уж из любопытства хотела продолжить разговор.

— А что такого уж плохого в Питере Тредгилле?

Тоже оказался вопрос на засыпку. Очень долго она думала.

— Он злой и завистливый, — сказала она, хмурясь. — Никогда его не устраивало собственное положение. Когда он стал королем — а он годами для этого строил интриги — все равно не был доволен. Оказалось, штат его не устраивал, понимаете?

— Вроде как, — сказала я. — «Любой штат, согласный признать меня королем, не стоит того, чтобы в нем царствовать»?

— Вот именно! — ответила Фелиция с таким видом, будто я невесть какая умная, что придумала такую фразу. — Он долго-долго вел переговоры с Луизианой, и даже Нефритовый Цветок устала слышать о королеве. Наконец она согласилась на союз. Через неделю после празднования король опять ходил мрачный. Вдруг оказалось, что этого мало, а она еще и должна его любить, все отдать ради него.

Фелисия покачала головой, будто удивляясь королевским капризам.

— Так это не был брак по любви?

— Вот уж это короли и королевы вампиров учитывают в последнюю очередь, — сказала Фелисия. — Сейчас он наносит визит королеве в Новом Орлеане, и я очень рада оказаться в противоположном конце штата.

Насчет состоящей в браке царственной пары и нанесения визита до меня не совсем дошло, но мне пора было возвращаться к работе.

— Спасибо, что навестили, Фелисия, и ни о чем не беспокойтесь. Я рада, что вы работаете у Эрика.

Фелисия мне улыбнулась — ослепительное и зубастое зрелище.

— А я рада, что у вас нет намерения меня убить.

Я тоже ей улыбнулась, но несколько нерешительно.

— Могу вас заверить: теперь, когда я знаю, кто вы, у вас ни одного шанса нет ко мне подкрасться, — продолжала Фелисия.

Вдруг в ее глазах проглянул истинный вампир, и я поежилась. Недооценить Фелисию — это может быть роковая ошибка. Умная — нет, дикая и свирепая — да.

— В мои планы не входит подкрадываться к кому бы то ни было, тем более к вампиру, — ответила я.

Она мне решительно кивнула и выплыла из бара так же внезапно, как появилась.

— Что это вообще было? — спросила Арлена, когда мы оказались у стойки, одновременно ожидая наших заказов. Я заметила, что Сэм прислушался.

Я пожала плечами:

— Она работает в «Веселье», в Шривпорте, и просто хотела со мной познакомиться.

Арлена уставилась на меня:

— То есть она должна была это с тобой утрясти? Сьюки, тебе надо держаться подальше от мертвых и больше общаться с живыми.

Я уставилась на нее в ответ:

— Откуда ты набралась таких мыслей?

— Ты так говоришь, будто я сама думать не умею.

Арлена никогда в жизни ни одной мысли сама не придумала. Ее второе имя — Терпимость. В основном потому, что она слишком ленива, чтобы становиться в позу моралиста.

— Прости, но меня это удивило, — сказала я, вдруг осознав, как резко я только что оценила женщину, которую считала почти подругой.

— Ну, я ходила в церковь с Рейфом Прюдомом.

Рейф Прюдом мне нравился — очень спокойный мужчина сорока с лишним лет, работающий в «Пеликан стейт Тайтл компании». Но мне никогда не представлялось случая узнать его получше, услышать его мысли. Может, это с моей стороны упущение.

— А что за церковь, в которую он ходит? — спросила я.

— В «Братство солнца», новая церковь.

У меня сердце упало почти буквально. Я не стала упоминать, что «Братство» — собрание фанатиков-расистов, объединенных страхом и ненавистью.

— На самом деле это не церковь, как ты знаешь. И есть ветвь «Братства» где-то поблизости?

— В Миндене. — Арлена отвернулась воплощением чувства вины. — Я знала, что тебе не понравится. Но я видела там этого католического священника, отца Риордана. Так что даже рукоположенные считают, что это нормально. Мы там были последние два воскресенья.

— И ты в это все веришь?

Но тут Арлену окликнул один из ее клиентов, и она с явной радостью поспешила прочь.

Я посмотрела в глаза Сэму — он тоже был встревожен. «Братство солнца» — антивампирская, антитолерантная организация, и влияние ее распространялось все шире. Некоторые анклавы «Братства» не были воинственны, но многие из них проповедовали ненависть и страх в самых крайних формах. Если у «Братства» есть тайный погромный список, я там наверняка числюсь. Основатели «Братства» Стив и Сара Нелвин были изгнаны из самой своей прибыльной церкви в Далласе, потому что я вмешалась в их планы. Пары покушений мне удалось избежать, но оставался шанс, что «Братство» меня выследит и устроит засаду. Они меня видели в Далласе, видели в Джексоне, и рано или поздно они сообразят, кто я и где живу.

У меня много было о чем беспокоиться.

 

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

На следующее утро Таня заявилась ко мне домой. Было воскресенье, у меня выходной, и настроение весьма жизнерадостное. В конце концов, Кристалл выздоравливает, Квинну я вроде понравилась, от Эрика ничего не слышно, так что он, быть может, оставит меня в покое. Я старалась быть оптимистичной. У моей бабушки любимой цитатой из Библии была такая: «Довлеет дневи злоба его». Она объясняла это так, что не надо волноваться о завтрашнем дне или же о том, что не в твоей власти изменить. Я пыталась практиковать эту философию, хотя чаще всего это бывало затруднительно. Но сегодня — просто.

Птицы чирикали и свистели, жужжали насекомые, насыщенный пыльцой воздух был насыщен еще и покоем, будто его тоже испускали растения. Я сидела на веранде в розовом халате, прикладываясь к чашке кофе и слушая «Автомобильные разговоры» на радио «Ред-Ривер», и было мне по-настоящему хорошо, но тут на мою дорожку свернул «додж-дарт». Машину я не узнала, зато узнала водителя, и тут же мирное настроение сменилось вспышкой подозрительности. Теперь, когда я знала о близости новой ячейки «Братства», любопытная Таня стала мне подозрительна еще более. И видеть ее у себя я совсем была не рада. Простая вежливость не позволяла сразу ее прогнать — не имея поводов больше, чем у меня было, — но и улыбаться ей приветливо я, вставая с кресла, отнюдь не стала.

— Доброе утро, Сьюки! — крикнула она, выходя из машины.

— А, это ты, Таня, — только и ответила я. Перед ступенями крыльца она остановилась.

— Надо было сперва позвонить? — Она попыталась напустить на себя вид жизнерадостного раскаяния.

— Это было бы лучше. Я не люблю нежданных гостей.

— Извини, в следующий раз позвоню обязательно. — Она двинулась дальше по камням к ступеням. — Лишняя чашка кофе найдется?

Тут я нарушила одно из самых основных правил гостеприимства.

— Сегодня — нет.

И я встала на крыльце, загораживая ей дорогу.

— Сьюки… — начала она неуверенным голосом. — Да-а, видно, ты по утрам не бываешь в хорошем настроении.

Я продолжала смотреть на нее в упор.

— Не удивительно, что Билл Комптон нашел себе другую, — сказала Таня, слегка рассмеявшись, и тут же поняла, что сделала ошибку. — Ой, прости, — сказала она поспешно, — может, я сама слишком мало сегодня кофе выпила, не надо было такого говорить. Эта Села Памфри — просто стерва, правда?

Поздно, Таня, — сказала я про себя.

— По крайней мере, эта Села никем не притворяется, — сказала я. Достаточно прозрачно выразилась? — Ладно, увидимся на работе.

— О'кей. В другой раз позвоню, слышишь?

Она улыбнулась яркой и пустой улыбкой.

— Слышу.

Она шла к машине, а я смотрела ей вслед. Она обернулась, весело мне махнула и, развернувшись после некоторых маневров, направилась обратно к Хаммингберд-роуд.

Я провожала ее взглядом, пока не затих шум двигателя, а тогда вернулась в кресло. Взяла книжку, оставленную на пластиковом столике, и допила кофе совсем без того удовольствия, с которым начинала чашку.

Таня приезжала неспроста.

У нее практически неоновая вывеска пылала над головой. Жаль только, что эта вывеска не была достаточно ясной, чтобы сказать мне, кто она, на кого работает и каковы ее цели, но это, наверное, придется выяснять мне самой. Я буду слушать, что у нее в голове, при каждом удобном случае, и если это не получится — иногда не получается, не только потому что она оборотень, но и потому что никого не заставишь думать о том, о чем тебе надо, по заказу, — тогда я предприму более решительные действия.

Хотя я не очень понимала, какие.

В прошлом году каким-то образом мне досталась роль охранника разной жути в моем уголке штата. Я была просто девушкой с плаката межвидовой толерантности. Я многое узнала о другой вселенной, той, что окружена человеческой расой (в основном об этой вселенной даже не догадывающейся). Это как-то греет — знать то, чего не знают другие. Но зато усложнилась моя и без того непростая жизнь, и меня увлекло на опасные пути среди существ, которые отчаянно хотели сохранить свое существование в тайне.

В доме зазвонил телефон, и я подхватилась, прервав мрачные мысли.

— Привет, детка, — сказал теплый голос.

— Квинн, — ответила я, стараясь немножко приглушить счастье в голосе. Не то чтобы я уже направила свои эмоции на этого мужчину, но мне уж точно нужен был сейчас какой-нибудь позитив, а Квинн и внушителен, и привлекателен.

— Что ты сейчас делаешь?

— Сижу в купальном халате на веранде и кофе пью.

— Хотелось бы мне быть там с тобой и кофе попить.

Хм-м… праздная мысль или «пригласи меня»?

— В кофейнике еще много, — сказала я осторожно.

— Я сейчас в Далласе, или буду там через минуту, — ответил он.

Выпустили воздух.

— И когда ты уехал? — спросила я, потому что этот вопрос казался самым нейтральным, наименее назойливым.

— Вчера. Позвонила мне мать одного деятеля, который иногда на меня работает. Он соскочил в середине работы, которой мы вместе занимались в Новом Орлеане, около месяца назад. Я на него здорово злился, но не особо тревожился. Он из тех, что в свободном плавании, и у него куча утюгов на огне, отчего и мотается по всей стране. Но его мама сказала, что он так нигде и не появился, и она боится, что с ним что-то случилось. Я поглядел у него в доме и пролистал все его дела, чтобы ей помочь, но это был тупик. Похоже, след обрывается в Новом Орлеане. Завтра поеду обратно в Шривпорт. Ты будешь на работе?

— Да, на ранней смене. Около пяти освобожусь.

— И мне можно навязаться к тебе на ужин? Принесу стейки. У тебя гриль есть?

— Как ни странно, есть. Старый-престарый, но еще работает.

— А уголь?

— Надо будет посмотреть.

Я ни разу не готовила на улице после смерти бабушки.

— Не проблема, я привезу.

— О'кей, — сказала я. — Я тогда все остальное приготовлю.

— Значит, договорились.

— К шести приедешь?

— Приеду к шести.

— Ладно, тогда пока.

Вообще-то я предпочла бы поговорить с ним подольше, но не знала, что сказать, поскольку мало у меня было опыта праздной болтовни с мальчишками. Личная жизнь началась у меня в прошлом году, со встречи с Биллом, и мне еще многое надо было догнать. Я же не Линдси Попкен, которая была мисс Бон-Темпс в те времена, когда я школу кончала. Линдси умела превращать парней в слюнявых идиотов — они за ней таскались как полупарализованные гиены. Я часто видела, как она это делает, и все равно не могла понять явления. Она как-то никогда не говорила ни о чем конкретно. Я даже слушала ее мозг, но в основном он был полон белого шума. Я заключила, что ее техника инстинктивна, а основана на том, что она никогда ничего серьезного не говорит.

Ладно, хватит воспоминаний.

Я пошла в дом посмотреть, что нужно приготовить к приезду Квинна на завтрашний вечер, и составить список необходимых покупок. Очень неплохой способ провести воскресный день. Поехать за покупками. В душ я пошла, предвкушая удовольствия этого дня.

Минут через тридцать, когда я уже губы мазала, меня оторвал от этого занятия стук в дверь. На этот раз я взглянула в глазок — и у меня сердце упало. Но открыть дверь я была обязана.

На дорожке стоял знакомый длинный черный лимузин. По прошлому опыту встреч с этой машиной надо было ждать неприятных новостей и бед.

Человек — существо — стоявшее у меня на крыльце, был личным представителем и адвокатом королевы вампиров Луизианы, а звали его мистер Каталиадис — ударение на втором от конца слоге. Впервые я его увидела, когда он пришел мне сообщить о том, что моя кузина Хедли умерла, оставив мне свое имущество. И не просто умерла, но была убита, и виновный в этом вампир был казнен прямо на моих глазах. Эта ночь была для меня полна потрясений: не только узнать, что Хедли покинула этот мир, но покинула его как вампир, и была до того фавориткой королевы — в библейском смысле слова.

Хедли была одной из немногих моих родственниц, и потеря ее была для меня ощутима. В то же время я не могла не признать, что Хедли в свои юные годы много причинила горя своей матери и страданий моей бабушке. Если бы она осталась жить, может быть, она попыталась бы искупить это… а может, и нет. Но ей не представилось такой возможности.

Я глубоко вздохнула и открыла дверь.

— Здравствуйте, мистер Каталиадис, — сказала я, чувствуя, что озабоченная улыбка растягивает мне губы весьма неубедительно.

Адвокат королевы состоял в основном из округлостей. Круглое лицо, еще более круглый животик, бусины глаз, круглые и темные. Вряд ли он человек — или, по крайней мере, на сто процентов человек, — но кто он, я точно не знала. Не вампир — вот он здесь, на ярком солнце. Не вервольф и не оборотень: не клубится вокруг его мозга красноватое гудение.

— Добрый день, мисс Стакхаус, — просиял он. — Как я рад снова вас видеть!

— А я вас, — соврала я сквозь зубы. — Я заколебалась, вдруг ощутив себя болезненной и нервной. Наверняка Каталиадис, как и все сверхъестественные существа, учуял, что у меня плохое время месяца. Только этого мне и не хватало. — Не зайдете ли?

— Спасибо, дорогая, — сказал он, и я отступила с дороги, наполненная мрачными предчувствиями, впуская в дом это создание.

— Садитесь, прошу вас. — Я твердо решила быть вежливой. — Не хотите ли выпить?

— Нет, спасибо. Кажется, вы куда-то собирались? — Он нахмурился, глядя на сумочку, которую я бросила на стул, когда шла к двери.

Так, я, наверное, чего-то не уловила.

— Да, — ответила я, вопросительно приподняв брови. — Я собиралась за продуктами, но это можно на часок отложить.

— Вы не собрали вещи, чтобы вернуться со мной в Новый Орлеан?

— Что?!

— Вы не получили мое сообщение?

— Какое?

Мы смотрели друг на друга во взаимном недоумении.

— Я к вам направил девушку с письмом от моей адвокатской конторы, — сказал мистер Каталиадис. — Она здесь должна была быть четыре ночи тому назад. Письмо с магической печатью, никто, кроме вас, не мог бы его открыть.

Я замотала головой, и недоуменное выражение моего лица сказало все, что могла бы сказать я.

— Вы хотите сказать, что Гладиолы здесь не было? Я ожидал, что она будет в среду вечером самое позднее. Она не приехала бы на машине, потому что любит бегать. — Он снисходительно улыбнулся на секунду, но улыбка тут же растаяла. — В среду вечером, — подсказал он мне.

— Я в тот вечер слышала кого-то возле дома, — ответила я и вздрогнула, вспомнив напряжение той ночи. — Никто к двери не подходил. Никто не пытался проникнуть в дом. Никто меня не позвал. Было только ощущение какого-то движения снаружи, и все зверушки замолчали.

Столь мощное существо, как адвокат сверхъестественной природы, не бывает сбитым с толку, но он стал очень, очень задумчив. Через минуту он так же задумчиво встал и поклонился мне, жестом указав на дверь. Мы вышли. На крыльце он обернулся к машине и поманил рукой.

Из-за руля вышла очень худая женщина. Она была моложе меня — лет двадцати или около того. Как и мистер Каталиадис, она была человеком лишь отчасти. Темно-рыжие волосы торчали клоками, на лице слой штукатурки. Даже вызывающий вид девушки из «Волоска» бледнел перед этим зрелищем. На ней были полосатые чулки — резкий контраст черного и розового, ботинки до колен — черные и на неимоверно высоких каблуках. Юбка черная, прозрачная, плиссированная, а сверху ничего, кроме розового топа.

У меня аж дыхание перехватило.

— Приветкакжисть? — весело бросила она, показав очень острые и очень белые зубы, в которые успел бы влюбиться любой дантист за секунду до того, как лишиться пальца.

— Здравствуйте, — ответила я, протягивая руку. — Я Сьюки Стакхаус.

Она быстро покрыла расстояние между нами даже на этих нелепых каблуках. Рука у нее была маленькая и костлявая.

— Очприятно, — ответила она. — Дианта.

— Красивое имя, — сказала я, когда поняла, что продолжения не будет.

— Пасиб.

— Дианта, — обратился к ней мистер Каталиадис. — Я хочу, чтобы ты кое-что для меня поискала.

— Чевоискать?

— Очень боюсь, что мы ищем останки нашей Глад.

Улыбка исчезла с лица девушки.

— Это точно? — произнесла она отчетливо.

— Да, Дианта, — ответил адвокат. — Это точно.

Дианта села на ступеньки, стянула с себя ботинки и полосатые колготки. Ее не смущало, что без них ее прозрачная юбка ничего не оставляла воображению. Поскольку мистер Каталиадис ничуть не изменился в лице, я решила тоже по-светски делать вид, будто не замечаю.

Едва успев разоблачиться, она тут же понеслась прочь над самой землей, принюхиваясь так, что явно стало: она еще меньше человек, чем я сперва подумала. Но двигалась она не так, как те вервольфы, которых я видала, и не как пантеры-оборотни. Тело ее изгибалось и поворачивалось так, как не бывает у млекопитающих.

Мистер Каталиадис наблюдал за ней, сложив руки на животе. Он молчал, и я поэтому тоже.

Девушка металась по двору, как обезумевшая колибри, почти заметно вибрируя от неземной энергии.

При всех этих резких движениях от нее не доносилось ни звука.

Вскоре она остановилась перед кустами на самой опушке леса. Наклонилась, разглядывая землю, абсолютно неподвижно. Потом, не поднимая глаз, она вытянула руку вверх как школьница, нашедшая правильный ответ.

— Пойдемте посмотрим, — предложил мистер Каталиадис, и своей решительной походкой зашагал поперек дорожки, потом по траве, направляясь к кустам восковника на самой опушке. Дианта не взглянула на нас, когда мы подходили, а смотрела только на что-то, лежащее на земле за кустами, и по ее лицу текли слезы. Я сделала глубокий вдох и посмотрела, что привлекло ее внимание.

Эта девушка была моложе Дианты, но тоже худая и стройная. Волосы окрашены в золотистый цвет — резкий контраст с кожей цвета молочного шоколада. Губы искривились предсмертным оскалом, открыв зубы столь же острые и белые, как у Дианты. Странно, но она не внушала того отвращения, что я ожидала ощутить, учитывая, что она пролежала здесь несколько дней. По ней ползало всего несколько муравьев, совершенно не так, как бывает обычно… и не так уж плохо она выглядела для женщины, перерубленной в талии пополам.

У меня на миг закружилась голова, и я испугалась, что сейчас упаду на колено. Я кое-что в жизни повидала, в том числе два массовых убийства, но никогда не видела никого, так разваленного пополам. Видны были ее внутренности — не такие, как человеческие. И похоже, обе половины были отдельно заплавлены огнем — очень мало вытекло.

— Разрезана стальным мечом, — сказал мистер Каталиадис. — Очень хорошим мечом.

— Что будет делать с ее останками? — спросила я. — Могу принести старое одеяло.

Я даже спрашивать не стала — ясно было, что полицию мы вызывать не будем.

— Мы должны ее сжечь, — ответил мистер Каталиадис. — Вон там, на гравии вашей парковки, мисс Стакхаус, будет наиболее безопасно это сделать. Вы никого не ждете сегодня?

— Нет, — ответила я, потрясенная на многих уровнях сразу. — Вы извините, но зачем ее обязательно… сжигать?

— Никто не станет есть демона, или даже полудемона, как Глад или Дианта, — сказал он таким тоном, будто объяснял, что солнце восходит на востоке. — Даже, как видите, насекомые. Земля ее не переварит, как переваривает людей.

— Вы не повезете ее домой? К ее родным?

— Ее родные — это мы с Диантой. У нас нет обычая везти мертвых туда, где они жили.

— Но как же она погибла?

Мистер Каталиадис приподнял бровь.

— Нет, я вижу, что ее убил какой-то острый предмет, перерубивший посередине пополам, вижу своими глазами, но кто держал рукоять клинка?

— Что ты думаешь по этому поводу, Дианта? — спросил мистер Каталиадис, будто проводя урок.

— Кто-то по-настоящему очень сильный и очень ловкий, — ответила она. — Он подобрался вплотную к Гладиоле, а она никак не дура была. Нас нелегко убить.

— И я не вижу даже следов письма, которое при ней было. — Мистер Каталиадис наклонился и внимательно осмотрел землю рядом с телом. Потом выпрямился.

— У вас есть дрова, мисс Стакхаус?

— Да, сэр. Есть хороший кусок расколотого дуба в сарае у задней стенки.

Джейсон порубил часть деревьев, которые рухнули во время последней снежной бури.

— Собрать вещи вам нужно, дорогая моя?

— Да… — ответила я, едва обретя дар речи от ошеломления. — То есть зачем? Куда?

— Для поездки в Новый Орлеан. Вы готовы уже ехать?

— Я… да, наверное. Надо у моего босса отпроситься.

— Тогда мы с Диантой пока займемся этим, а вы отпрашивайтесь и собирайте вещи, — сказал мистер Каталиадис, и я заморгала.

— Ладно, — сказала я наконец. Как-то у меня не получалось ясно мыслить.

— А потом мы поедем в Новый Орлеан, — закончил он. — Я думал, что вы уже будете готовы. Решил, что Глад осталась вам помочь.

Я с трудом отвела глаза от трупа и воззрилась на адвоката.

— Я просто этого не понимаю, — начала я, но тут кое-что вспомнила. — Мой друг Билл хотел поехать в Новый Орлеан, когда я поеду вывозить вещи из квартиры Хедли, — сказала я. — Если он сможет, если это можно организовать, вы не будете возражать?

— Вы хотите, чтобы Билл поехал, — сказал он с едва заметным оттенком удивления. — Билл у королевы в фаворе, так что не возражаю против его присутствия.

— О'кей, мне надо будет связаться с ним, когда станет совсем темно, — ответила я. — Надеюсь, что он в городе.

Я могла бы Сэму позвонить, но хотела убраться подальше от странного огненного погребения у меня на дорожке. Когда я отъезжала, мистер Каталиадис нес из леса миниатюрное тело. Нижнюю половину.

Безмолвная Дианта нагружала дровами тачку.

 

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

— Сэм, — сказала я, стараясь говорить негромко, — мне нужно несколько выходных.

Постучав в дверь трейлера, я была удивлена, обнаружив у него гостей, хотя и видела несколько машин рядом с его грузовиком. На диване Сэма сидели Джей Би дю Рон и Энди Бельфлер, а на столе уютно расположились пиво и картофельные чипсы. Мужские посиделки.

— Спорт смотрим? — спросила я, пытаясь не показать удивления. Через плечо Сэма приветственно помахала Джей Би и Энди, и они помахали в ответ: Джей Би — с энтузиазмом, а Энди — не слишком довольный. Если можно помахать рукой неоднозначно, то именно так он и поступил.

— Ага, баскетбол. Играет Луизианский университет с… ладно… Так тебе выходные нужны прямо сейчас?

— Да, вроде бы дело получается срочное.

— Можешь мне об этом рассказать?

— Должна ехать в Новый Орлеан освобождать квартиру моей кузины Хедли.

— И это обязательно сейчас? Ты же знаешь, что Таня, как ни крути, еще новичок, Чарлси только что ушла, сказала, что навсегда. Арлена не так надежна, как была когда-то, а Холли с Даниэль все еще трясутся после той истории в школе.

— Ты прости, — сказала я. — Если ты захочешь меня уволить и взять другую, я пойму.

Такие слова разрывали мне сердце, но ради честности с Сэмом я должна была это сказать.

Сэм закрыл дверцу трейлера и вышел на крыльцо. Явно ему было больно говорить то, что он сейчас скажет.

— Сьюки, — начал он, помолчав секунду, — ты была абсолютно надежной пять лет как минимум. Неожиданных отпусков ты просила разве что два или три. Я не стану тебя увольнять за то, что тебе несколько дней понадобилось.

— Хм… ладно, спасибо. — У меня лицо пылало красным — не привыкла я к похвалам. — Дочка Лиз может помогать, пока меня не будет.

— Я позову, кто там в списке, — ответил он небрежно. — Как ты будешь до Нового Орлеана добираться?

— Меня подвезут.

— Кто? — спросил он спокойно — не хотел, чтобы я на него разозлилась, что не в свое дело лезет. (Это я могла прочесть.)

— Адвокат королевы, — ответила я еще спокойнее. Жители Бон-Темпс вообще-то толерантны к вампирам, но могли занервничать, узнав, что у них в штате есть королева вампиров и ее тайное правительство, во многом влияющее на их жизнь. С другой стороны, учитывая репутацию луизианских политиков, жители могли решить, что это бизнес как бизнес.

— Ты собираешься освободить квартиру Хедли?

— Да. И узнать о том, что она мне оставила, если оставила.

— Действительно внезапно.

Сэм с озабоченным видом причесал лапой золотисто-рыжую гриву, и она встала вокруг его головы нимбом. Постричься ему нужно.

— Да, мне тоже так показалось. Мистер Каталиадис пытался мне сообщить заранее, но его посланец был убит.

Донесся изнутри вопль Энди — в телевизоре произошло какое-то событие. Странно, никогда не думала, что Энди интересуется спортом — да и про Джей-Би тоже так не думала. Никогда не подсчитывала, сколько раз я слышала, как мужчины думают о передачах и трехочковых бросках, пока их спутницы разговаривают о новых занавесках в кухне или плохой отметке по алгебре у Руди. А когда подсчитала, то подумала: не в том ли цель спорта, чтобы мужиков мыслями налево не тянуло?

— Не надо тебе ехать, — тут же сказал Сэм. — Похоже, это может быть опасным.

Я пожала плечами:

— Я должна. Хедли мне это завещала, и я должна.

Мне было далеко до того спокойствия, которое я пыталась изобразить, но смысла вопить и сучить ножками я не видела.

Сэм попытался что-то сказать, передумал, потом спросил:

— Дело в деньгах, Сьюки? Тебе нужны деньги, которые она тебе оставила?

— Сэм, я не знаю, был ли у Хедли хоть пенни, на нее записанный. Она моя кузина, и я должна для нее это сделать. Кроме того…

Я чуть не сказала ему, что поездка в Новый Орлеан наверняка чем-то важна, раз кто-то так старается меня туда не пустить.

Но Сэм вообще личность тревожная, особенно когда дело касается меня, и я не хотела его сейчас заводить, потому что ничего он не мог сказать такого, чтобы меня отговорить. Я не то чтобы всегда такая упрямая, но я считала, что это последняя услуга, которую я могу выполнить для Хедли.

— А Джейсона с собой взять не получится? — предложил Сэм, беря меня за руку. — Он же ей тоже кузен.

— Насколько я понимаю, они с Хедли так и были на ножах до самого конца, — ответила я. — Вот почему она все барахло оставила мне. К тому же у Джейсона сейчас у самого хлопот полон рот.

— Неужто что-нибудь, кроме как помыкать Хойтом и трахать всех баб, которые согласны минуту постоять спокойно?

Я уставилась на Сэма. Я знала, что он не обожатель моего брата, но не знала, что настолько не обожатель.

— Именно так, — ответила я голосом ледяным и инеистым, как кружка пива.

О выкидыше у подруги моего брата не собиралась я распространяться у него на пороге, тем более когда он проявил такой… антагонизм.

Сэм отвернулся, мотнул головой в досаде на самого себя.

— Извини, Сьюки, не сдержался. Подумал просто, что Джейсон мог бы больше внимания уделять единственной сестре. Ты все время чертовски к нему лояльна.

— Джейсон никогда не допустит, чтобы со мной что-нибудь случилось, — возразила я, несколько сбитая с толку. — Всегда за меня встанет горой.

— Это да, — подтвердил Сэм, но я поймала у него в уме вспышку сомнения.

— Мне пора идти собирать вещи, — сказала я.

Очень мне не хотелось так уходить. Несмотря на свои чувства к Джейсону, Сэм был мне дорог, и оставлять его такого огорченного было неправильно, но мужики за дверью орали, глядя игру, и я знала, что надо его отпустить к гостям и к его воскресному развлечению. Он меня поцеловал в щеку.

— Позвони, если будет нужно, — сказал он, будто хотел сказать гораздо больше.

Я кивнула, повернулась и пошла к машине.

— Билл, ты говорил, что хочешь поехать со мной в Новый Орлеан, когда я поеду освобождать жилье Хедли?

Наконец уже совсем стемнело, и я могла позвонить Биллу. Трубку сняла Села Памфри и позвала Билла более чем прохладным голосом.

— Да.

— Здесь мистер Каталиадис, и он хочет уехать почти сразу.

— Ты могла бы мне сказать раньше, когда узнала, что он едет.

Но, судя по голосу, Билл не разозлился и даже не был удивлен.

— Он отправил посыльную, но ее убили у меня в лесу.

— Тело нашла ты?

— Нет, девушка, которая с ним приехала. Ее зовут Дианта.

— Значит, убита Гладиола.

— Да, — удивилась я. — Как ты узнал?

— Когда приезжаешь в штат на какое-то время, вежливость требует нанести визит королю или королеве. Я встречал этих девушек иногда, поскольку они служат у королевы посыльными.

Я посмотрела на телефон с таким недоверием, будто это было лицо Билла. У меня очень быстро пронеслись в голове неконтролируемые мысли. Билл бродил в моем лесу… и в моем лесу убили Гладиолу. Убили без шума, аккуратно и умело. Убил некто, весьма искусный в путях сверхъестественного, некто, умеющий работать стальным мечом, некто настолько сильный, что мог перерубить тело пополам.

Все это свойственно вампиру, но почти любое сверхъестественное существо на это способно.

Чтобы подобраться близко и пустить в ход меч, убийца должен был быть либо невероятно быстр, либо иметь совершенно безобидный вид. Гладиола не подозревала, что ее убьют.

Может быть, она знала своего убийцу.

А еще то, как тело Гладиолы бросили, швырнули небрежно в кусты… убийце плевать было, найду я ее тело или нет, хотя, конечно, сыграла роль неподверженность демонов гниению. Чтобы она молчала — только это и нужно было убийце. Зачем было ее убивать? Письмо при ней, если солидный адвокат Каталиадис ничего от меня не скрыл, просто должно было мне сказать, чтобы я собиралась в Новый Орлеан. Я все равно собиралась, хотя Гладиола и не смогла доставить сообщение. Так что же выиграли убийцы, заставив ее замолчать? Два или три дня моего неведения? Мне это не казалось достаточным мотивом.

Билл подождал, пока я окончу эту длинную паузу в нашем разговоре — то, что всегда мне в нем нравилось. Не считал он необходимым заполнять паузы.

— Они сожгли ее на дорожке, — сказала я.

— Да, конечно. Тела созданий даже с примесью демонской крови иначе уничтожить невозможно, — сказал Билл, но рассеянно, будто глубоко задумался о чем-то совсем другом.

— Конечно? А откуда мне было об этом знать?

— Сейчас, по крайней мере, ты уже знаешь. Насекомые их не кусают, тела их не разлагаются, а секс с ними разрушителен.

— Дианта кажется очень расторопной и послушной.

— Конечно, когда она при своем дяде.

— Мистер Каталиадис — ее дядя, — сказала я. — Ага. И Гладиолы тоже?

— И ее тоже. Каталиадис — почти демон, но его сводный брат Нергал — демон чистокровный. У него несколько детей-полукровок от человеческих женщин. От разных, естественно.

Почему это естественно, я не очень понимала, но не собиралась уточнять.

— Ты сейчас говоришь, а Села все это слышит?

— Нет, она в душе.

Смотри ты, все еще ревную. И завидую: Селе предоставлено блаженство неведения, а мне — нет. Насколько прекраснее был мир, когда я ничего не знала о сверхъестественной стороне жизни!

Ага, и правда. Только и было, о чем волноваться, — голод, война, серийные убийцы, СПИД, цунами, старость и лихорадка «Эбола».

— Сьюки, заткнись! — сказала я себе под нос.

— Прости? — переспросил Билл.

Я встряхнулась.

— Так слушай, Билл, если ты хочешь в Новый Орлеан со мной и с этим адвокатом, будь здесь через тридцать минут. Иначе тебе придется заняться чем-нибудь другим.

И я повесила трубку. Всю дорогу до «Большого кайфа» буду теперь обо всем этом думать.

— Он будет здесь через тридцать минут, иначе едем без него, — крикнула я наружу, где был адвокат.

— Приятно слышать, — отозвался мистер Каталиадис. Он стоял рядом с Диантой, поливающей из шланга темное пятно на дорожке.

Я побежала к себе, уложила зубную щетку, пробежала мысленно список. Оставила сообщение на автоответчике у Джейсона, спросила Тару, не сможет ли она вытаскивать каждый день мою почту и газеты, полила немногие свои комнатные цветы (бабушка считала, что растениям, равно как котам и собакам, место на улице. Как ни смешно, после ее смерти я завела несколько цветков и пыталась сохранить им жизнь).

Квинн!

Но он не взял с собой своего мобильного — или просто не отвечал на вызовы, что одно и то же. Я оставила голосовое сообщение. Всего-то наше второе свидание, и вот — приходится его отменять.

Очень трудно оказалось решить, что же именно сказать ему.

— Мне нужно ехать в Новый Орлеан — освобождать квартиру своей кузины, — начала я. — Она жила на Хлоя-стрит, и я не знаю, есть там телефон или нет. Так что я просто позвоню вам, когда вернусь. Мне ужасно жаль, что наши планы переменились.

Надеюсь, это ему даст понять, что я искренне сожалею о нашем несостоявшемся ужине.

Билл приехал как раз, когда я выносила сумку к машине. У него был рюкзак, что мне показалось забавным, но я подавила улыбку, увидев его лицо. Он был худ и бледен — даже для вампира. И не обратил на меня внимания.

— Здравствуйте, Каталиадис! — кивнул он. — Я с вами поеду, если вы не против. Соболезную вашей утрате.

Он кивнул Дианте, произносившей долгие яростные монологи на непонятном мне языке и глядевшей застывшими глазами, что я отнесла за счет глубокого потрясения.

— Моя племянница погибла безвременно, — произнес Каталиадис в своей четкой манере. — Она не уйдет неотомщенной.

— Конечно, нет, — холодно ответил Билл.

Дианта залезла внутрь открыть багажник, а Билл обошел машину сзади и кинул свой рюкзак в глубину. Я закрыла дверь дома и побежала по ступеням, чтобы положить в багажник и свою сумку. Успела заметить выражение его лица, пока он не осознал мое приближение, и это мелькнувшее выражение меня потрясло.

Это было отчаяние.

 

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

По дороге на юг бывали моменты, когда я чувствовала, будто мысли у меня общие со всеми моими спутниками. Пару часов вел мистер Каталиадис, потом руль взяла Дианта. Билл с адвокатом не были склонны к оживленной болтовне, а у меня тоже слишком были перегружены мысли для светского общения, поэтому ехали молча.

Сидеть было удобно, насколько удобно может быть в машине. Мне досталось целиком сиденье, обращенное назад, а напротив сели Билл с адвокатом. Лимузин был последним словом автомобильной роскоши — по крайней мере, в моих глазах. С кожаной обивкой, мягкий в энной степени, он давал кучу места для ног, а еще были бутылки с водой и синтетической кровью, и корзиночки с чипсами. Мистер Каталиадис явно любит «Читос».

Я закрыла глаза и какое-то время думала. Мозг Билла, естественно, молчал для меня глухо, а мозг мистера Каталиадиса — почти. Он излучал тихий шум, почти убаюкивающий, но то же излучение от Дианты вибрировало на более высокой ноте. Когда я говорила с Сэмом, у меня мелькнула какая-то мысль, и сейчас я пыталась догнать ее, пока еще оставалась возможность поймать ее за хвост. Продумав все как следует, я решила этой мыслью поделиться.

— Мистер Каталиадис! — обратилась я к адвокату, и он открыл глаза. Билл уже на меня смотрел. И что-то происходило у него в голове, что-то непонятное. — Я говорила вам, что ту ночь, в среду, когда ваша девушка должна была ко мне прийти, я что-то в лесу услышала.

Адвокат кивнул, Билл тоже.

— И потому мы решили, что убита она была в ту ночь.

Снова двойной кивок.

— Но почему? Тот, кто это сделал, не мог не знать, что вы рано или поздно со мной свяжетесь или приедете выяснить, что случилось. Даже если убийца не знал, что должна была сообщить Гладиола, он бы сообразил, что ее хватятся, и скорее рано, чем поздно.

— Разумно, — сказал мистер Каталиадис.

— Но вечером в пятницу на меня напали в Шривпорте на парковке.

Эффект был потрясающий. Сунь я их обоих в электрошоковый аппарат и стукни как следует, они не могли бы отреагировать более динамично.

— Почему ты мне не сказала? — возмутился Билл. Глаза его запылали злостью, клыки выступили наружу.

— А с чего бы это? Мы больше не встречаемся. Не видимся регулярно.

— Так ты меня наказываешь за то, что я встречаюсь с другой? Скрываешь от меня серьезные события?

Даже в самых диких моих фантазиях (среди которых были сцены публичного разрыва Билла с Селой у Мерлотта и последующее публичное же признание, что у Селы и близко моего обаяния нет) такой реакции я не предполагала. В машине было темно, но вроде бы я увидела, как мистер Каталиадис закатил глаза. Может, он тоже решил, что это уже через край.

— Билл, я не собиралась тебя наказывать, — ответила я. По крайней мере, не думала, что собираюсь. — Просто некоторыми подробностями своей жизни мы уже не делимся. На самом деле я была на свидании, когда на меня напали. И знаешь, я привыкла, что мы друг другу не устраиваем сцен.

— С кем было свидание?

— Вообще-то совершенно не твое дело, но важно для последующего рассказа. Я сейчас встречаюсь с Квинном. У нас было одно свидание и мы планировали следующее. Это можно назвать словом «встречаемся»?

— Тигр Квинн, — сказал Билл без выражения.

— Снимаю шляпу, юная леди! — сказал мистер Каталиадис. — Вы храбры и разбираетесь в людях.

— Я вообще-то не просила одобрения, — сказала я как можно более нейтральным голосом. — Или неодобрения. — Я махнула рукой, отметая тему в сторону. — Вот что я хочу, чтобы вы знали: на нас напали очень юные вервольфы.

— Вервольфы, — повторил мистер Каталиадис. Мы летели сквозь темноту, и я не могла разобрать выражения его лица. — Какие именно вервольфы?

Хороший вопрос. Адвокат ухватил суть.

— Укушенные, — сказала я. — И по-моему, они были обдолбанные.

Они помолчали, услышав это.

— Как произошло нападение и что было потом? — спросил Билл, прерывая долгую паузу.

Я им описала нападения и последующие события.

— Значит, Квинн тебя повел в «Волосок от собаки», — сказал Билл. — Он думал, что это правильная реакция?

Я могла сказать, что Билл был в ярости, но, как всегда — не знала, почему.

— Могло получиться, — возразил Каталиадис. — Примите во внимание: ничего больше с ней не случилось, так что угроза Квинна могла возыметь действие.

Я попыталась не сказать «А?», но вампирские глаза Билла могли прочесть это у меня на лице.

— Он бросил им вызов, — сказал Билл голосом еще холоднее обычного. — Он им сказал, что ты под его защитой, и нанести тебе вред — это значит рисковать собой. Он их обвинил в том, что за нападением стоят они, но в то же время напомнил, что даже если они о нем не знали, тем не менее обязаны отдать организатора в руки правосудия.

— Это все я поняла на месте, — сказала я терпеливо. — Я думаю, Квинн все-таки сделал им предупреждение, а не вызов. Разница большая. Я вот чего не поняла: в стае ничего не должно происходить без ведома Патрика Фернана, так? Поскольку он теперь супер-пупер главный. Так почему не пойти прямо к Патрику, а вместо того — в местную забегаловку?

— Весьма интересный вопрос, — согласился Каталиадис. — Что бы ответили вы, Комптон?

— Первая мысль — Квинн мог знать, что кто-то уже поднимает бунт против Фернана. Он плеснул масла в огонь, доведя до сведения бунтовщиков, что Фернан пытался убить друга стаи.

Речь шла не об армиях. Стая могла насчитывать тридцать пять членов, может, чуть больше, если добавить служащих базы ВВС в Барксдейле. На бунт хватило бы пятерых.

— Почему они тогда просто его не уберут? — спросила я.

Сами видите, не умею я мыслить политически. Мистер Каталиадис улыбнулся в мой адрес — в машине было темно, но я это знала.

— Так прямо и так классически, — сказал он. — Так по-американски. Но вот в чем закавыка, мисс Стакхаус: вервольфы бывают свирепыми и дикими, и еще как! Но свои правила они чтят. Наказание за убийство вожака иначе как после вызова и в открытом бою — смерть.

— Но кто… гм… исполнит наказание, если стая скроет факт убийства?

— Если стая не собирается убивать все семейство Фернан, то это семейство с радостью сообщит по иерархической лестнице вверх об убийстве Патрика. Вы сейчас, быть, может, знаете вервольфов Шривпорта лучше, чем кто-либо другой. Есть ли среди них безжалостные убийцы, которые не задумаются устранить жену Фернана и его детей?

Я подумала про Аманду, Олси и Марию-Стар.

— Совсем другое блюдо, вы правы. Теперь я поняла.

— Вот среди вампиров много больше таких, кто способен на подобное коварство, — сказал адвокат. — Вы так не думаете, мистер Комптон?

Настало любопытное молчание.

— Для вампиров убийство другого вампира тоже не проходит даром, — очень сдержанно ответил Билл.

— Если убитый связан с кланом, — осторожно напомнил мистер Каталиадис.

— Я не знала, что у вампиров есть кланы.

Вот в этом вся я. Все время узнаю что-то новое.

— Это совершенно новое явление. Попытка урегулировать мир вампиров, чтобы он был для людей более приемлемым. Если американская модель приживется, вампирский мир станет похож на большую транснациональную корпорацию, а не на плохо управляемое сборище злобных кровососов.

— Частично потерять колорит и традиции ради обретения определенных выгод, — сказала я себе под нос. — «Волмарт» против «Дедушкиной скобяной лавки».

Мистер Каталиадис рассмеялся:

— Вы правы, мисс Стакхаус. Именно так. Такие есть в обоих лагерях, и на встрече на высшем уровне, где мы будем через несколько недель, этот пункт будет одним из важнейших в повестке дня.

— Чтобы уйти от того, что будет через несколько недель, и вернуться к теме: зачем Патрику Фернану пытаться меня убить? Он меня не любит, и он знает, что я на стороне Олси, если придется между ними выбирать, ну и что? У меня нет веса. Зачем ему все это организовывать — найти двух мальчишек, которые это сделают, укусить их, натравить на меня и на Квинна — если он не ждет от этого какой-то крупной выгоды?

— У вас талант задавать хорошие вопросы, мисс Стакхаус. Хотел бы я иметь такие же хорошие ответы.

Что ж, я могла бы придержать свои мысли при себе, раз не получаю от своих спутников информации.

Единственный смысл убивать Гладиолу — по крайней мере, единственный, который может увидеть прямодушный человек, — это чтобы я не получила вовремя указание быть готовой ехать в Новый Орлеан. Кроме того, Гладиола была бы некоторым буфером между мною и теми, кто за мной охотится, или хотя бы она была бы бдительнее меня насчет нападения.

Но получилось так, что она лежала в лесу мертвая, когда я шла на свидание с Квинном. Так, стоп. Откуда молодые волки знали, где меня искать? Шривпорт не так уж велик, но невозможно следить за каждой дорогой, не приеду ли я случайно по ней. С другой стороны, если какой-нибудь вервольф заметил, как мы с Квинном идем в театр, то заговорщики узнали бы об этом через пару часов и имели бы время что-нибудь спланировать.

А если бы этот тайный вдохновитель знал еще раньше, то ему было бы еще легче… допустим, если бы кто-то знал, что Квинн пригласил меня в театр. Кто знал, что у меня свидание с Квинном? Ну, Тара — я ей сказала, когда покупала наряд. И я еще сказала Джейсону, когда звонила ему выяснить насчет Кристалл. Пам я сказала, что у меня свидание, но не помню, говорила ли ей, где оно будет.

И еще — сам Квинн.

Эта мысль настолько меня огорчила, что я едва не разразилась слезами. Не то чтобы я настолько хорошо знала Квинна или могла судить о нем на основании проведенного с ним времени… За последние несколько месяцев я поняла, что нельзя так быстро узнать человека, что выяснить его истинный характер — на это иногда уходят годы. Это меня глубоко потрясло, поскольку я привыкла узнавать людей очень хорошо и очень быстро. Знаю я их так, как они даже не догадываются. Но ошибки в распознавании характеров нескольких сверхъестественных существ застали меня врасплох — эмоционально. Привыкнув к быстрой оценке, которую мне позволяла делать телепатия, я стала наивной и беспечной.

А сейчас меня окружали подобные создания.

Примостившись в уголке широкого сиденья, я закрыла глаза. На какое-то время мне надо уйти в свой собственный мир, чтобы никого больше внутри не было. И я заснула в темной машине, сидя напротив полудемона и вампира, а вел машину тоже полудемон.

Когда я проснулась, моя голова лежала у Билла на коленях. Он нежно поглаживал мне волосы, и знакомое прикосновение его пальцев навевало на меня мир и пробуждало чувственность, которую всегда умел пробудить во мне Билл.

Не сразу я вспомнила, где мы и что делаем, а тогда я села, растрепанная и моргающая. Мистер Каталиадис сидел напротив совершенно неподвижно, и я подумала, что он спит, но точно определить не могла. Если бы он был человеком, я бы знала точно.

— Где мы? — спросила я.

— Почти приехали, — ответил Билл. — Сьюки…

— Да?

— Я тебе помогу разобраться с квартирой Хедли, если хочешь.

У меня было чувство, что он хотел сказать что-то другое, да передумал в последнюю минуту.

— Если мне нужна будет помощь, буду знать, куда обратиться.

Ответ должен был прозвучать достаточно двусмысленно. У меня возникало очень нехорошее чувство по поводу этой квартиры. Может быть, наследство, оставленное мне Хедли, окажется проклятием, а не благословением. И все же она подчеркнуто исключила Джейсона, потому что он ее подвел, когда ей нужна была помощь, так что, наверное, Хедли все же хотела, чтобы ее завещание было благодеянием. С другой стороны, Хедли была вампиром, она перестала быть человеком, и это могло ее изменить. И еще как.

Выглянув в окно, я увидела уличные фонари и движущиеся в темноте машины. Шел дождь, было почти четыре часа утра. Я подумала, нет ли где-нибудь поблизости блинной «Айхоп». Когда-то я в одной была, и это было чудесно. В одну из прежних поездок в Новый Орлеан, когда я еще в школе училась. Были мы тогда в аквариуме, и в музее рабства, и в церкви на Джексон-сквер, и в соборе Св. Людовика. Чудесно было видеть новое, думать о людях, которые здесь побывали в разные времена, как они выглядели, как были одеты. С другой стороны, телепатке с плохими щитами не слишком уютно в компании подростков.

Теперешние мои спутники куда труднее читаемы и куда более опасны.

Мы выехали на тихую улочку жилого района. Лимузин подрулил к тротуару и остановился.

— Дом вашей кузины, — сказал мистер Каталиадис, когда Дианта открыла дверцу. Я вышла на тротуар, пока мистер Каталиадис примеривался к выходу, загораживая дорогу Биллу.

Передо мной была шестифутовая стена с проемом для проезда машин. Трудно было сказать в неверном свете уличных фонарей, что там за ней, но казалось, что небольшой двор с изгибающейся кругом подъездной дорожкой. Посередине круга буйно росла зелень, хотя отдельных растений я различить не могла. В правом переднем углу стоял сарай для садового инвентаря. Двухэтажный дом изгибался буквой L — чтобы использовать глубину участка, буква была перевернута. Непосредственно вплотную стояло такое же здание — по крайней мере, с виду такое же. Дом Хедли был выкрашен в белый цвет, ставни зеленые.

— Сколько здесь квартир, и которая принадлежала Хедли? — спросила я у адвоката, подошедшего сзади.

— В нижнем этаже живет домовладелец, а верхний этаж теперь ваш — в той мере, в какой вы этого хотите. Королева платила аренду до тех пор, пока завещание не прошло утверждение. Она не считала справедливым поступить с собственностью Хедли иным образом.

Очень официальным тоном было сказано, даже для Каталиадиса.

Моя реакция была приглушена усталостью, я только и могла сказать:

— Я не могу придумать, почему она просто не сдала барахло Хедли на хранение. Я могла бы его все перебрать на съемной квартире.

— Вы еще привыкнете к образу действий королевы, — ответил он.

На эту тему мне нечего было сказать.

— Хорошо, а прямо сейчас не могли бы вы мне подсказать, как попасть в квартиру Хедли — распаковать вещи и немного поспать?

— Разумеется, разумеется. И близится рассвет, так что мистеру Комптону необходимо попасть к королеве и получить убежище на день. — Дианта уже направилась вверх по лестнице, которую я только сейчас разглядела. Лестница шла вдоль короткой ветви «L», образующей заднюю границу участка. — Вот ваш ключ, мисс Стакхаус. Как только Дианта спустится, мы вас здесь оставим. С владельцем вы можете увидеться завтра.

— Конечно, — ответила я и пошла вверх, держась за кованые железные перила. Я совсем не так это все себе представляла — думала, что у Хедли что-то вроде квартиры в «Кингфишер армз», единственном многоквартирном доме в Бон-Темпс. А здесь — почти особняк.

Мою спортивную сумку и большой чемодан Дианта оставила возле одной из двух дверей второго этажа. Широкая крытая галерея шла под окнами и дверьми на второй этаж, давая укрытие для людей, сидящих на первом. Вокруг всех этих двустворчатых окон до пола и дверей просто дрожала магия. Я узнала ее запах и ощущение. Квартира была закрыта не только на замки.

Я замешкалась с ключом в руке.

— Магия вас узнает, — сказал снизу адвокат.

Тогда я неловко открыла замок и распахнула дверь. Из квартиры меня обдало теплым воздухом — она простояла закрытой не одну неделю. Интересно, заходил ли кто-нибудь ее проветривать. Не то чтобы здесь стоял смрад — просто затхлость, так что явно климатическая установка оставлена включенной. Я пошарила по стенам, ища выключатель ближайшего светильника — лампы на мраморной подставке справа от двери. Она пролила озерцо золотистого света на блестящий паркетный пол и какую-то псевдо-антикварную мебель (насчет псевдо — это я так подумала). Пытаясь представить себе, как жила здесь Хедли, я прошла чуть дальше в квартиру. Хедли накрасилась черной помадой перед выпускной фотографией, а туфли себе купила в «Пэйлесс».

— Сьюки! — окликнул меня Билл сзади, давая мне знать, что стоит прямо за дверью. Я же ему не сказала, что можно войти.

— Мне сейчас надо уже спать, Билл. Увидимся завтра. Мне телефон королевы скажут?

— Каталиадис вложил тебе карточку в сумку, пока ты спала.

— Это хорошо. Ладно, спокойной ночи.

И я закрыла дверь у него перед носом. Невежливо, но он топтался на пороге, а у меня не было настроения с ним беседовать. Все еще не могла опомниться от момента, когда проснулась — а моя голова у него на коленях. Будто мы до сих пор пара.

Через минуту послышались его шаги, спускающиеся по лестнице. Никогда в жизни я еще не испытала такого облегчения, оставшись одна. Из-за ночи в машине и недолгого сна я была дезориентирована, сбита с толку и мне дико хотелось почистить зубы. Значит, надо обследовать квартиру, уделив особое внимание поиску ванной.

Осматривалась я тщательно. В короткой палочке перевернутого L располагалась гостиная, где я находилась в настоящий момент. Гостиная была открытой планировки, с кухней у правой дальней стены. Слева, образуя длинную сторону L, тянулся коридор с двустворчатыми стеклянными дверьми, открывавшимися прямо в галерею. Противоположная стена коридора была истыкана дверями.

С сумками в руках я пошла по коридору, заглядывая во все открытые двери. Выключателя для света в коридоре я не нашла, хотя он должен был быть, потому что светильники располагались на потолке через равные промежутки.

Но в окна комнат достаточно проникало лунного света, чтобы мне было видно. Первая же комната оказалась ванной, слава богу, хотя я почти сразу сообразила, что это не ванная Хедли: маленькая, очень чистая, с узкой душевой кабинкой, унитазом и умывальником. Без туалетных принадлежностей, без личных мелочей.

Я прошла мимо и заглянула в следующую дверь — она открывалась в маленькую комнату, служившую, очевидно, гостевой спальней. Там Хедли поставила компьютерный столик со всяким компьютерным барахлом — что мне не очень интересно.

Кроме узкой коечки, здесь была еще книжная полка, забитая книгами и коробками, и я обещала себе завтра их просмотреть. Следующая дверь была закрыта, но я приоткрыла щелку, чтобы заглянуть на секунду. За дверью оказался узкий глубокий чулан с полками, заставленными какими-то предметами; я не стала тратить время на их опознание.

К моему облегчению, за следующей дверью оказалась большая ванная — с душем, ванной и большим умывальником с пристроенным туалетным столиком. На нем валялась всякая косметика и лежал прибор для завивки, все еще включенный в сеть. На полке стояло с полдюжины флаконов духов, в корзине — смятые полотенца с темными пятнами. Я наклонилась к корзине: вблизи ощущался исходящий от них резкий запах. Даже непонятно, почему он не пропитал всю квартиру. Подняв корзину целиком, я открыла стеклянную дверь на той стороне коридора и выставила ее наружу. Свет в ванной я оставила включенным, потому что собиралась почти сразу сюда вернуться.

Последняя дверь в конце коридора, под прямым углом к остальным, вела в спальню Хедли. Достаточно большую, хотя и поменьше моей, дома. Здесь был еще один большой шкаф, набитый одеждой. Постель прибрана — нехарактерно для Хедли, и я подумала, кто мог тут быть после того, как Хедли убили. Кто-то входил сюда до того, как квартиру магически запечатали. Разумеется, спальня была полностью затемнена. Окна закрыты красиво разрисованными деревянными панелями, и вели в эту комнату две двери. В тамбуре между ними как раз было место поместиться человеку.

Я поставила сумки на пол рядом с комодом Хедли и стала копаться в них, пока не нашла косметичку и тампоны. Пройдя обратно в ванную, выложила зубную щетку и пасту, с удовольствием умылась и почистила зубы. После этого почувствовала себя чуть больше человеком, но только чуть. Выключив в ванной свет, я сняла с низкой и широкой кровати покрывало. Простыни так меня поразили, что я остановилась, скривив губы: Бог ты мой, черный атлас! И даже не настоящий атлас, а какая-то синтетика. Нет, вы мне дайте перкаль или еще лучше — стопроцентный хлопок. Но в такое время я не собиралась искать другие простыни — а может, у нее вообще других не было?

Забравшись на двуспальную кровать — то есть проскользив по ней, — я поерзала, привыкая к ощущению простыней, и даже нормально на них заснула.

 

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Кто-то выкручивал мне палец на ноге, приговаривая:

— Проснитесь! Проснитесь!

Я вылетела из пучины сна с жуткой скоростью — глазам предстала незнакомая комната, залитая солнцем. В ногах кровати стояла незнакомая женщина.

— Кто вы такая, черт вас побери?

Я разозлилась, но не испугалась — она не выглядела опасной. Моего примерно возраста, и очень загорелая. Каштановые волосы коротко стрижены, глаза ярко-голубые, одета в шорты цвета хаки и белую рубашку поверх коралловой маечки. Несколько торопит времена года.

— Я Амелия Бродвей. Владелица этого дома.

— И зачем вы пришли меня будить?

— Я услышала ночью во дворе Каталиадиса и поняла, что он вас привез освобождать квартиру Хедли. Хотела с вами поговорить.

— И не могли подождать, пока я проснусь? И открыли дверь своим ключом вместо того, чтобы позвонить в звонок? Вы в своем уме?

Она явно опешила. До нее начало доходить, что она могла в этой ситуации поступить и получше.

— Ну, понимаете, я очень тревожилась, — сказала она несколько извиняющимся голосом.

— Да? Я тоже, знаете ли. И сейчас очень тревожусь. А теперь выйдите отсюда и подождите меня в гостиной, понятно?

— Да, конечно, — ответила она. — Сейчас.

Перед тем, как слезть с кровати, я подождала, чтобы сердцебиение стало нормальным. Потом быстро прибрала постель и вытащила из сумки кое-какую одежду. Прошла в ванную, мельком приметив по дороге незваную гостью. Она вытирала в гостиной пыль тряпкой, подозрительно похожей на мужскую фланелевую рубашку. О'кей…

Как можно быстрее приняв душ, я шлепнула на лицо косметику и вышла босиком, но в джинсах и синей футболке.

Амелия Бродвей прекратила уборку и уставилась на меня.

— Вы ни капли не похожи на Хедли, — сказала она, и по ее тону не было ясно, хорошо это или плохо.

— Я совсем не похожа на Хедли, ни в чем, — сообщила я ей.

— Что ж, это хорошо. Хедли была просто ужасна, — вдруг неожиданно заявила Амелия. — Ой… простите. Я была бестактна.

— Нет, правда? — Я попыталась говорить ровно, но язвительная интонация все-таки просочилась наружу. — Так если вы знаете, где здесь кофе, не укажете ли мне направление?

Я впервые увидела эту кухню при дневном свете. Это был голый кирпич и медь, зона плиты и кухонного стола — нержавеющая сталь и холодильник ей под стать, мойка с краном, стоящим больше всей моей одежды. Не масштабно, но затейливо. Как и все в этой квартире.

И все это — для вампирши, которой вообще кухня не нужна.

— Кофейник ее вон там, — сказала Амелия, и я увидела его. Он был черный и вроде бы очень сочетался с фоном. Хедли всегда была кофейной маньячкой, и я так понимаю, что она, даже став вампиром, от любимого напитка не отказалась. Открыв ящик над кофейником, я увидела — как ожидалось — две банки «Комьюнити кофе» и несколько фильтров. На первой защитный слой фольги был нетронут, а вторая была открыта и наполовину пуста. Я вдохнула чудесный запах с невероятным удовольствием. На удивление свежий был кофе.

Заправив кофеварку и нажав кнопку, чтобы ее запустить, я нашла две кружки и поставила их рядом. Сахарница стояла справа от кофейника, но в ней оказались лишь присохшие остатки. Я их соскребла в мусорное ведро, выстеленное, но пустое. Его кто-то выносил после смерти Хедли. А в холодильнике у Хедли не найдется ли сухих сливок? На юге те, кто ими не пользуются постоянно, часто держат их именно там.

Но когда я открыла сияющий нержавейкой холодильник, нашла там только пять бутылок «Истинной крови».

Вот это как-то сильнее всего донесло до меня, что моя кузина Хедли умерла вампиром. Раньше (и позже тоже) не было никого, кого я знала бы и до превращения в вампира, и после. Это было потрясение. У меня столько воспоминаний было о Хедли, и радостных, и неприятных — но во всех этих воспоминаниях она дышала и сердце у нее билось. Сейчас я стояла, сжав губы, глядела на красные бутыли, пока не пришла в себя настолько, чтобы плавно закрыть дверцу.

После тщетных поисков сухих сливок в ящиках я сказала Амелии, что хорошо будет, если она любит черный кофе.

— Да, все прекрасно, — ответила она несколько чопорно. Она явно старалась вести себя как можно лучше, за что мне оставалось только быть благодарной. Домовладелица Хедли сидела в кресле Хедли: с гнутыми ножками, с очень красивой обивкой — желтый шелк с тиснеными темно-красными и синими цветочками, — но слишком уж хрупком на вид. Я люблю кресла такие, чтобы видно было: сюда может сесть человек крупный, тяжелый, и оно не скрипнет. Чтобы видно было: эта мебель не погибнет, если пролить на нее колу или собачка вспрыгнет на нее подремать.

Я попробовала устроиться в полуторном кресле напротив домовладелицы. Да, красивое. Нет, неудобное. Подтвердилось мое подозрение.

— Так кто вы такая, Амелия?

— Простите?

— Кто вы такая?

— А, я колдунья.

— Это я догадалась. — От нее не исходило ощущение сверхъестественности, как от тех существ, у которых сами клетки изменены их природой. Амелия свою «инаковость» приобрела. — Это вы ставили на квартиру магическую защиту?

— Да, — ответила она довольно гордо и посмотрела на меня откровенно оценивающим взглядом.

Я определила, что квартира под магической защитой, определила, что Амелия принадлежит иному миру, скрытому. Может, я обычный человек, но в любом случае я об этом мире знала. Все ее мысли я читала так легко, будто она говорила их вслух. Она была исключительно хорошим вещателем, ясным и прозрачным, как ее глаза.

— В ночь гибели Хедли мне позвонил адвокат королевы. Я, разумеется, спала. Он мне сказал закрыть квартиру, потому что Хедли не вернется, но королева желает сохранить ее жилище нетронутым для ее наследника. Я наутро рано поднялась и начала убирать.

Она была тогда в пластиковых перчатках — я увидела это в ее воспоминаниях.

— Вы выбросили мусор и убрали постель?

Она несколько смутилась.

— Да, правда. Я не поняла, что «нетронутым» — значит, оставить все как есть. Каталиадис приехал и мне объяснил, но я все равно рада, что выбросила мусор. С ним дело странное, потому что в ту ночь кто-то копался в мусорном ящике до того, как я его выкатила к машине мусорщиков.

— И вы вряд ли знаете, было ли что-нибудь оттуда взято?

Она посмотрела на меня недоуменно:

— Я, знаете ли, инвентаризацию мусора не провожу. — И неохотно добавила: — Кто-то обработал его заклятием, но я не знаю, для какой цели это заклятие служило.

М-да, новости не очень хорошие. Амелия даже себе в этом не призналась: не хотелось ей думать, что ее дом стал мишенью сверхъестественных сил. Она гордилась собой, поскольку ее защита устояла, но защитить мусорный ящик она не подумала.

— Да, и еще я вынесла все ее комнатные растения и поставила их у себя, чтобы легче было за ними ухаживать. Так что если хотите забрать их с собой в Дыру-При-Дороге, то милости просим.

— В Бон-Темпс, — поправила я. Амелия фыркнула с презрением уроженки большого города к мелким поселкам. — Значит, дом принадлежит вам, а верхний этаж вы сдали Хедли — когда?

— Где-то с год назад. Она уже была вампиром, — ответила Амелия. — И была довольно долго любовницей королевы к тому времени, так что я решила, что это хорошая страховка — ну, вы понимаете? На подружку королевы никто нападать не станет. И никто не вломится в ее квартиру.

Я хотела спросить, как вышло, что она может себе позволить такой дом, но это было бы слишком грубо.

— Значит, работа колдуньи вас хорошо кормит? — спросила я вместо этого, пытаясь изобразить лишь легкую заинтересованность.

Она пожала плечами, но видно было, что ей приятен мой вопрос. Хотя мать ей оставила кучу денег, Амелии приятно было содержать себя самой. Я это услышала так ясно, будто она ответила вслух.

— Да, на жизнь хватает, — сказала она, пытаясь выглядеть скромно, но чуть выбиваясь из роли. Она усердно трудилась, чтобы стать колдуньей, и гордилась своей силой.

Это читалось ясно, как в книге.

— Когда в делах затишье, я помогаю подруге, у которой магическая лавка прямо рядом с Джексон-сквер. Угадываю судьбу, — призналась она. — И иногда провожу для туристов магические экскурсии по Новому Орлеану. Бывает забавно. А если их как следует напугать, то получаю хорошие чаевые. Так что вполне перебиваюсь.

— Вы творите серьезную магию, — сказала я, и она довольно кивнула. — Для кого? — спросила я. — Ведь обычный мир не считает ее возможной.

— Супернатуралы отлично платят, — ответила она, удивившись, что я спросила. На самом деле мне это не было необходимо, но так легче было направить ее мысли к нужной информации. — В основном вампиры и вервольфы. В смысле, колдунов они не любят, но цепляются за любое преимущество, которое могут добыть, особенно вампиры.

Остальные не столь организованы.

Она повела рукой, будто отметая слабаков сверхъестественного мира — оборотней-нетопырей, оборотней-универсалов и прочих. Она недооценивала силу других сверхъестественных созданий, а это ошибка.

— А фейри? — спросила я с любопытством.

— У них своей магии хватает. — Она пожала плечами. — Я им не нужна. Я понимаю, что такой, как вы, трудно принять существование таланта — невидимого и естественного, который противоречит всему, чему вас учили.

Я подавила недоверчивое фырканье. Она явно обо мне ничего не знает. Не знаю, о чем они говорили с Хедли, но уж точно не о ее родственниках.

Когда это до меня дошло, у меня в голове прозвенел звоночек: эту мысль стоит додумать до конца. Но потом, а сейчас надо разобраться с Амелией Бродвей.

— Так вы хотите сказать, что у вас серьезные сверхъестественные способности?

Чувствовалось, как она сдерживает прилив гордости.

— Кое-какие способности у меня есть, — ответила она скромно. — Например, я наложила на эту квартиру заклятие стазиса, когда не смогла убрать ее до конца. И хотя она стояла запертой несколько месяцев, вы же сейчас никакого запаха не чувствуете?

Это объяснило, почему не воняли измазанные полотенца.

— И вы колдуете для супернатуралов, предсказываете судьбу близ Джексон-сквер и водите экскурсии. Не то что сидеть в конторе от звонка до звонка.

— Именно так, — ответила она счастливо и гордо.

— Живете по свободному расписанию.

Я слышала бьющуюся в Амелии гордую радость, что она больше не должна ходить в офис, что покончила с конторским рабством, три года отсидев в окошечке на почте, пока не стала настоящей колдуньей.

— Да.

— Так поможете мне освободить квартиру Хедли? Я бы с радостью за это заплатила.

— Конечно, помогу. Чем быстрее вынесем это барахло, тем раньше я смогу квартиру сдать. А насчет заплатить — давайте сперва посмотрим, сколько я смогу на это выделить времени. Иногда у меня бывают… как бы это сказать… срочные вызовы.

Амелия улыбнулась мне. Такую улыбку можно смело помещать на рекламу зубной пасты.

— А разве королева не платила арендную плату после ухода Хедли?

— Да, платила. Но знаете, мне как-то жутковато, что все это барахло еще здесь. И пару раз кто-то пытался сюда вломиться. Последний раз всего пару дней назад.

Я бросила любые попытки улыбаться.

— Я сперва подумала, — говорила, торопясь, Амелия, — что это как бывает: умирает кто-нибудь, в газете объявление про похороны, и кто-то пытается вломиться во время похорон. Конечно, про вампиров некрологи не помещают — наверное, потому что они и так мертвые, или потому что другие вампиры просто не дают объявлений в газеты… интересно, кстати, как они в этих случаях поступают. А кстати почему бы вам несколько строчек не послать про Хедли? Но знаете, как ходят сплетни среди вампиров, так что наверняка много народу слышало, что она окончательно мертва, мертва второй раз. Особенно когда исчез от двора Уолдо. Все знают, что он терпеть не мог Хедли. А потом — у вампиров не бывает похорон. Так что попытки взлома, может, с ними не связаны — в Новом Орлеане преступность и так высокая.

— А, так вы знали Уолдо? — перебила я поток слов. Уолдо — фаворит королевы (по-моему, не в постельном смысле, а как шестерка) был очень недоволен, что его вытеснила моя кузина Хедли. Когда Хедли продержалась фавориткой королевы беспрецедентно долгий срок, Уолдо заманил ее на старое кладбище Сен-Луи под предлогом, что он собирается вызвать дух Мари Лаво, пресловутой королевы вуду Нового Орлеана. Там он убил Хедли, свалив вину на Братство Солнца. Мистер Каталиадис подтолкнул меня в нужную сторону, и я выяснила вину Уолдо, а королева предоставила мне возможность самой казнить Уолдо — это в ее понимании означало великую милость. Я предпочла ею не воспользоваться. Но все равно он сейчас окончательно мертв. Как Хедли.

Я вздрогнула.

— Я его знаю лучше, чем мне хотелось бы, — ответила она с откровенностью, которая, кажется, была определяющим свойством ее характера. — Но я слышу, вы употребляете прошедшее время. Смею ли я надеяться, что Уолдо встретил свою окончательную судьбу?

— Вполне. Надежда будет оправдана.

— Ура! — сказала она радостно. — Ух ты!

Ну, хотя бы я кому-то улучшила настроение. В мыслях Амелии я читала, как она не выносила этого старого вампира, и я ее понимала. Мерзкий он был. Амелия — женщина прямая, и потому, наверное, очень хорошая колдунья. Но вот сейчас ей бы следовало продумывать возможности, связанные со мной, а она этого не делала. Обратная сторона целеустремленности.

— Так вы хотите освободить квартиру Хедли, считая, что тогда на ваш дом больше не будут покушаться? Те воры, которые узнали о ее смерти?

— Верно, — сказала она, допивая кофе. — А еще мне нравится, когда тут кто-то живет. Как подумаю, что квартира пустует, так жутко становится. Хорошо хоть от вампиров призраков не остается.

— Не знала, — заметила я.

И никогда об этом не задумывалась.

— Не бывает призраков от вампиров, — заявила она жизнерадостно. — Ну вот никак не бывает. Только от обычного человека может остаться призрак. Слушайте, хотите, я вам погадаю? Знаю, знаю, страшновато малость, но заверяю вас, я отлично это умею.

Она думала, что забавно будет устроить для меня туристский аттракцион, раз уж я в Новом Орлеане надолго не задержусь. И еще она думала, что чем ласковее она будет со мной, тем быстрее я освобожу квартиру Хедли, и можно будет снова ею пользоваться.

— Конечно, — ответила я медленно. — Можете прямо сейчас, если хотите.

Это будет неплохой проверкой, насколько Амелия на самом деле одаренная. Уж на обычный стереотип колдуньи она никак не была похожа: ухоженная, сияющая, здоровая — как счастливая домохозяйка из пригорода, владелица «форда эксплорер» и ирландского сеттера.

Но быстрее мгновения ока она достала из кармана шортов колоду карт таро и наклонилась над кофейным столиком, их раскладывая — быстро и профессионально, совершенно непонятным мне образом.

Минуту поразмыслив над картинками, она перестала блуждать глазами по картам и уставилась на стол, потом покраснела и закрыла глаза, будто ее обидели. В каком-то смысле так и было.

— Ладно, — сказала она спокойным и ровным голосом. — Так кто вы такая?

— Телепат.

— Всегда я вот так действую, очертя голову. Когда уже научусь?

— Я никому не кажусь опасной, — сказала я как можно мягче, но она вздрогнула.

— Что ж, больше я этой ошибки не повторю, — решила она вслух. — Я же видела, что вы про супернатуралов знаете больше обычного.

— И каждый день узнаю все больше.

Я даже сама услышала, как это прозвучало угрюмо.

— Придется мне теперь сказать наставнице, что я прокололась, — сказала домовладелица. Вид у нее стал мрачный — насколько это для нее возможно. То есть не слишком мрачный.

— У вас есть… ментор?

— Да, колдунья постарше, которая курирует нас в первые три года после того, как мы становимся профессионалами.

— А как узнать, что ты уже профессионал?

— Так надо же экзамен сдать, — ответила Амелия, вставая и подходя к мойке. За одну Нью-Йоркскую минуту она вымыла кофейник и фильтр, аккуратно положила их на сушилку и мойку вытерла.

— Так что, завтра с утра начнем собирать вещи?

— А что мешает сейчас?

— Я хотела сперва сама просмотреть ее вещи, — ответила я, пытаясь подавить раздражение.

— А, ну да, конечно. — Она попыталась сделать вид, будто сама об этом думала, только забыла. — И, наверное, сегодня вам еще надо будет подъехать к королеве?

— Про это я не знаю.

— Ну, ручаюсь, что вас там ждут. А что это за вампир с вами приезжал ночью? Такой высокий, темноволосый, красивый? Очень знакомое лицо.

— Билл Комптон, — ответила я. — Да, он несколько лет уже живет в Луизиане, делает кое-что для королевы.

Она посмотрела удивленными голубыми глазами:

— А я думала, что это знакомый вашей кузины.

— Нет, — ответила я. — Спасибо, что подняли меня, я теперь начну работать. И спасибо за желание мне помочь.

Она была рада уйти, потому что я оказалась не той, что она ожидала, и сейчас она хотела обо мне подумать и позвонить насчет меня сестрам по ремеслу в районе Бон-Темпс.

— Звоните Холли Клири, — сказала я ей. — Ее я лучше всего знаю.

Амелия тихо ахнула и попрощалась дрожащим голосом. Потом вышла так же внезапно, как появилась.

Я вдруг почувствовала себя старой. Вот — показала, какая я есть, и тут же превратила веселую и уверенную молодую колдунью в трясущееся созданье.

Но, достав блокнот и карандаш — оттуда, где им и полагалось быть, из ящика под телефоном, — чтобы написать себе план действий, я утешилась мыслью, что Амелию давно надо было морально отшлепать, и очень надо. Если бы этого не сделала я, мог бы сделать кто-то, кто по-настоящему хотел бы ей зла.

 

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Что совершенно точно — мне нужны будут коробки. И еще клейкая лента, много ленты, и маркер, и ножницы тоже. А потом нужен будет грузовик, чтобы вывезти в Бон-Темпс то, что я выберу. Можно попросить приехать Джейсона или арендовать машину, или спросить мистера Каталиадиса, нет ли грузовика, который я могла бы одолжить. А если барахла будет много, придется арендовать машину и трейлер. Я никогда такого не делала, но насколько это может быть трудно? Поскольку сейчас мне ехать было не на чем, то и добыть коробки не представлялось возможным. Но можно было уже начать разбирать вещи: чем скорее я со всем этим закончу, тем скорее вернусь к работе и уеду подальше от новоорлеанских вампиров. Уголком сознания я радовалась, что Билл тоже со мной приехал. Как бы ни злилась я на него иногда, его я знала. В конце концов, это был первый вампир, с которым я познакомилась, и до сих пор мне казалось почти чудом, как это случилось.

Он тогда вошел в бар, и меня заворожило, что я не слышу его мыслей. Потом в тот же вечер я его спасла от осушителей. И я вздохнула, думая, как хорошо было до тех пор, пока о нем не вспомнила его создательница Лорена, теперь тоже окончательно мертвая.

Я заставила себя встряхнуться. Не время ездить по дорогам памяти, время действий и решений, вот как.

И я решила начать с одежды.

Через пятнадцать минут я поняла, что с одеждой будет просто — почти всю выкинуть. Не только потому, что у нас с кузиной вкусы различаются радикально, но и потому, что у нее бедра и грудь меньше моих и цвета другие. Хедли любила темные, эффектные вещи, а я — девушка совсем простая. Меня заинтересовала пара тонких черных блузок и юбок, но когда я их примерила, то стала похожа на вампирскую обожательницу из тех, что шатаются у Эрикова бара, а это не тот образ, к которому я стремлюсь. В кучку «оставить» я отложила лишь пару кофточек, шортов и пижамных штанов.

Найдя большую коробку мешков для мусора, я их использовала для упаковки тех вещей, что с собой не брала. Набив мешки, я выставила их на галерею, чтобы квартиру не захламлять.

Начала я работу около полудня, а потом время потекло быстрее, когда я сообразила, как управляется си-ди плеер Хедли. Большинство записанных у нее исполнителей никогда не были в моем основном списке, что не удивительно, но послушать их было интересно. У нее куча была сидишников: «Ноу даут», «Найн инч нейлз», Эминем, Ашер.

Я приступила к комоду в спальне, когда только начало смеркаться. На миг я остановилась у галереи, любуясь на тихий вечер, глядя на город, пробуждающийся к ночи. Новый Орлеан сейчас — ночной город. В нем и раньше кипела бурная ночная жизнь, но сейчас здесь — центр нежити, что изменило весь его характер. Почти весь джаз на Бурбон-стрит исполняется руками, в последний раз видевшими солнце с полсотни лет тому назад. В воздухе слышались неуловимые отголоски нот, музыка далекого веселья. Какое-то время я посидела на галерее, прислушиваясь и надеясь, что мне удастся немножко посмотреть город, раз уж я здесь. Новый Орлеан — совершенно особый город, других таких нет во всей Америке. Так это было до наплыва вампиров, так это осталось и сейчас.

Вздохнув, я поняла, что проголодалась. Конечно, у Хедли в квартире еды не было, а пить кровь меня не тянуло. Мысль просить Амелию мне не улыбалась. Может, тот, кого пошлют за мной от королевы, не откажется отвезти меня в продуктовый магазин. А пока стоит принять душ и переодеться.

Повернувшись, чтобы войти в дом, я увидела заплесневелые полотенца, которые выставила накануне. Запах от них стал сильнее, что меня удивило — я думала, что запах должен ослабеть. А сейчас у меня дыхание перехватило от омерзения, когда я взяла корзину в руки. Их я собиралась постирать. В углу кухни стояла стирально-сушильная машина с сушилкой наверху, как бастион чистоты.

Я попыталась вытряхнуть в нее полотенца, но они ссохлись в ком. В раздражении я дернула за торчащий конец одного полотенца. Почти без сопротивления вещество, скреплявшее складки, поддалось, и у меня перед глазами развернулась синяя махровая ткань.

— Ой, черт! — громко произнесла я в тихой квартире. — Только не это.

Высохшая жидкость, слепившая полотенца, оказалась кровью.

— Хедли, — сказала я. — Что же ты наделала?

Запах был так же ужасен, как и потрясение. Я села на маленький столик. Хлопья засохшей крови осыпались на пол, прилипли мне к рукавам. Мысли полотенец я читать, слава Богу, не умею. И мое состояние тоже не слишком способствовало здравому смыслу. Мне нужен… колдунья мне нужна. Вроде той, кого я сегодня утром выпорола и выставила за дверь. Ага, именно такая.

Но сперва надо проверить всю квартиру, нет ли в ней еще сюрпризов.

Как же. Были в ней сюрпризы, были.

Тело в чулане в коридоре.

Запаха не было совсем, хотя труп — принадлежащий молодому мужчине — наверняка находился здесь все время после смерти моей кузины. Может быть, это был демон? Но он совсем не был похож ни на Дианту, ни на Гладиолу, ни на мистера Каталиадиса. Если полотенца начали вонять, не должен ли он тогда… а, ладно, может, мне просто повезло. На это мне все равно придется искать ответ, и я подозревала, что он находится на нижнем этаже.

Когда я постучалась к Амелии, она открыла тут же, и я, глядя ей за плечо, заметила, что ее квартира, с той же, естественно, планировкой, что у Хедли, полна ярких цветов и энергии. Она любила желтое, кремовое, коралловое, зеленое. Мебель современная, очень мягкая, а деревянные ее участки отполированы до полной невозможности. Как я и предполагала, нигде ни пятнышка.

— Да? — спросила она этаким покорным голосом.

— Вот что, — сказала я, будто протягивая оливковую ветвь. — У меня тут проблема. Подозреваю, что у вас тоже.

— Почему вы так говорите? — спросила она. Открытое лицо замкнулось, будто это могло закрыть от меня ее мысли.

— Вы наложили на квартиру заклятие стазиса? Чтобы все оставалось, как было. И сделали это до того, как защитили ее от взломщиков?

— Да, — осторожно согласилась она. — Я вам так и сказала.

— Никого не было в квартире с той ночи, когда погибла Хедли?

— Ручаться честным словом не могу, потому что очень умелая ведьма или колдун могли бы это заклинание взломать. Но насколько мне известно, здесь не было никого.

— Так вы не знаете, что запечатали в ней труп?

Не знаю уж, какой реакции я ждала, но Амелия восприняла это на удивление спокойно.

— О'кей, — сказала она ровным голосом. Может быть, слюну сглотнула. — О'кей. А кто это?

Чуть-чуть задрожали у нее веки.

Может, не так уж она и спокойна.

— Я точно не знаю, — ответила я осторожно. — Вам придется подняться и посмотреть.

По дороге я сказала:

— Его здесь убили и вытерли грязь и кровь полотенцами. Они валялись в корзине.

Я рассказала ей, в каком виде их нашла.

— Холли Клири рассказала мне, что вы спасли жизнь ее сыну.

Это меня застало врасплох. Ну, и несколько сконфузило.

— Его бы полиция и без меня нашла, — ответила я. — Я просто чуть ускорила события.

— Врач сказал Холли, что если бы ребенка доставили хоть на минуту позже, он бы погиб от продолжающегося кровотечения в мозгу.

— Значит, хорошо, что успели. — Мне было крайне неловко. — И как сейчас Коди?

— Поправляется, — ответила колдунья.

— Приятно слышать. Давайте теперь разберемся с нашими проблемами.

— Ладно, посмотрим, что за труп.

Амелия очень старалась, чтобы голос не дрожал. Мне эта колдунья начинала нравиться.

Я провела ее к чулану — дверь я оставила открытой. Амелия вошла внутрь, не издав ни звука, вышла со слегка позеленевшим под загаром лицом и прислонилась к стене.

— Это вервольф, — сказала она через минуту. Заклятие, наложенное ею на квартиру, сохраняло все свежим — в рамках своего действия. Кровь начала слегка пахнуть еще до заклятия, а когда я вошла в квартиру, действие заклятия прекратилось, и сейчас полотенца воняли разложением. Тело еще не имело запаха, и это меня несколько удивило, но я сообразила, что оно с минуты на минуту начнет вонять. Разложение наверняка пойдет быстро, освободившись от магии Амелии, и она явно старалась не подчеркивать, как хорошо сработало заклятие.

— Вы его знаете?

— Да, я его знаю. Даже здесь, в Новом Орлеане, не так уж много супернатуралов. Это Джейк Перифой. Обеспечивал охрану на свадьбе королевы.

Я почувствовала, что мне надо сесть, вышла из чулана и сползла по стенке на пол, лицом к Амелии. А она сидела у противоположной стены. Я даже не знала, с чего начать задавать вопросы.

— Это когда она выходила за короля Арканзаса?

Я вспомнила слова Фелисии и свадебные фотографии в альбоме Ала Камберленда. Это королева была с такой затейливой прической? Когда Квинн говорил про организацию свадьбы в Новом Орлеане, он не эту свадьбу имел в виду?

— Королева, если верить Хедли, бисексуалка, — сообщила мне Амелия. — Так что — да, она за мужика вышла. А сейчас у них альянс.

— У них не может быть детей, — сказала я. Знаю, это очевидно, но как-то не доходило до меня, зачем им альянс.

— Нет, но если никто не прикончит их колом, они будут жить вечно, так что наследники им не больно нужны, — ответила Амелия. — Месяцы, если не годы, уходят, чтобы выработать условия такого брака. Контракт может занять столько же времени — они оба должны его подписать. Торжественная церемония устраивается прямо перед свадьбой. Знаете, на самом деле они не должны дальше жить вместе, но посещать друг друга пару раз в год обязаны. Так называемые матримониальные визиты.

Все это было очень занимательно, но несколько несвоевременно.

— Значит, этот мужчина в чулане — из охраны.

Он работал на Квинна? Кажется, Квинн говорил, что в Новом Орлеане пропал его сотрудник?

— Ага. Я, разумеется, не была приглашена на свадьбу, но помогала Хедли влезть в платье. Он за ней приехал.

— Джейк Перифой приехал отвезти ее на свадьбу?

— Ага. Он был шикарно одет в ту ночь.

— И это была ночь свадьбы.

— Да, и ночь перед гибелью Хедли.

— Вы видели, как они уехали?

— Нет, я только… нет. Но я слышала, как подъехала машина, выглянула — Джейк входил в дом. Я его к тому времени случайно знала — у меня подруга одно время с ним встречалась. Так что я вернулась к своим делам — телевизор, кажется, смотрела, — а потом услышала, что машина уезжает.

— Так что он мог и вообще не уехать.

Она посмотрела на меня большими глазами:

— Может быть, — сказала она наконец так, будто у нее в горле пересохло.

— Хедли была одна, когда он за ней приехал?

— Когда я от нее уходила, я ее оставила одну.

— Я приехала всего лишь вывезти вещи моей кузины, — сказала я, обращаясь в основном к собственным босым ногам. — Я при жизни не очень ее любила. А теперь я застряла с мертвым телом. В последний раз, когда я избавлялась от мертвого тела, — сообщила я колдунье, — у меня был сильный и здоровый помощник. Мы завернули труп в душевую занавеску.

— Правда? — спросила Амелия слабым голосом. Эти сведения не очень ее обрадовали.

— Правда. — Я кивнула. — Мы его не убивали. Нам надо было только избавиться от тела: мы думали, что нас обвинят в убийстве, и я уверена, что обвинили бы. — Еще какое-то время я рассматривала лак на ногтях ног. Отлично они были покрашены, в ярко-розовый цвет, но сейчас надо было либо освежить лак, либо снять. Так, не будем думать о постороннем, надо сосредоточиться на теле.

Труп лежал в чулане, на спине на полу, запихнутый под нижнюю полку. Джейк Перифой был когда-то красивым, подумалось мне. Темно-каштановые волосы, крепкое телосложение. Много волос на теле. Хотя был он одет на официальную свадьбу, и Амелия сказала, что он шикарно выглядел, сейчас он был гол. Маленький вопросик: где же его одежда?

— Можно просто известить королеву, — предложила Амелия. — В конце концов, тело найдено здесь, и либо Хедли его убила, либо спрятала труп. Никак он не мог погибнуть в ту ночь, когда она поехала на кладбище с Уолдо.

— А почему? — Вдруг у меня возникла ужасная мысль. — Есть у вас сотовый? Позвоните во дворец королевы, скажите им, чтобы кого-нибудь прислали. Сейчас же.

— А в чем дело? — спросила она недоуменно, но пальцы уже набирали номер.

Присмотревшись пристальней, я увидела, что у трупа дергаются пальцы.

— Он встает, — сказала я тихо.

До нее дошло почти сразу.

— Говорит Амелия Бродвей с Хлоя-стрит! Немедленно пришлите сюда старшего вампира, немедленно! — заорала она в телефон. — Поднимается новый вампир!

Она уже была на ногах, и мы мчались к двери.

Но не добежали. Нас преследовал Джейк Перифой, и он был голоден.

Поскольку Амелия бежала позади (я была ближе к двери), он бросился вниз и схватил ее за лодыжку. Она упала с визгом, я обернулась ей помочь, не успев подумать — если бы успела, бежала бы дальше. Пальцы свежего вампира тисками охватили голую ногу Амелии, и он тянул ее к себе по гладкому ламинату пола. Она цеплялась руками, пытаясь за что-нибудь ухватиться, задержаться на пути к его раскрытой пасти с оскаленными на всю длину клыками — Господи Боже мой!

Я схватила ее за руки и потянула на себя. Не зная Джейка Перифоя при жизни, я не могла сказать, каков он был, но сейчас ничего человеческого не было в его лице, ничего, к чему можно было бы обратиться.

— Джейк! — орала я. — Джейк Перифой, очнись!

Конечно, толку в этом было ноль. Джейк превратился даже не в кошмар, а во что-то совершенно из другого мира, и оттуда его было не вынуть: он сам был этим миром. Испуская голодное рычание, он впился зубами в ногу Амелии, и она заорала.

Как будто акула ухватила ее. Если бы я ее еще дернула, его зубы вырвали бы из нее кусок мяса. Он присосался к ране, и я била его пяткой по голове, проклиная себя, что не надела туфли. Я вкладывала в удары всю свою силу, а новоиспеченному вампиру было на это плевать: он мычал протестующе, но продолжал сосать, а колдунья продолжала вопить от боли и шока.

На столе стоял канделябр — высокий стеклянный канделябр, здоровый и тяжелый. Я вытащила из него свечу, ухватила его обеими руками и обрушила изо всей силы на голову Джейка Перифоя. Из раны на его голове потекла кровь, медленно поползла: так происходит кровотечение у вампиров. Канделябр разлетелся вдребезги, и я осталась с пустыми руками перед разъяренным вампиром. Он задрал ко мне окровавленную физиономию — я надеюсь, никогда больше в жизни не увижу такого взгляда. Безумная ярость бешеного пса была в нем.

Зато он отпустил ногу Амелии, и она поползла прочь. Явно было, что она сильно ранена, и ползла медленно, но попытка была. У нее по лицу текли слезы, дыхание со свистом вырывалось из груди, резкое в ночной тишине. Слышны были сирены — все ближе и ближе, я надеялась, что к нам. Но уже поздно будет. Вампир взметнулся с пола, сбил меня с ног, и у меня не было времени даже подумать ни о чем.

Он впился клыками мне в руку — мне показалось, что вот-вот они вонзятся в кость. Если бы я не успела вскинуть руку, они попали бы в шею, и это было бы смертельно. Уж лучше в руку, но все равно от боли я чуть не отключилась, а этого делать не стоило. Тело Джейка Перифоя навалилось на меня всей тяжестью, ноги его прижали мои ноги к полу. В свежем вампире проснулся иной голод, и я ощутила, как свидетельство этого голода упирается мне в бедро. Освободив руку, вампир рванул на мне штаны.

О нет! Очень дело плохо. Мне предстоит в ближайшие минуты умереть здесь, в Новом Орлеане, в квартире моей кузины, далеко от друзей и родных.

У вампира лицо и руки были полностью в крови.

Амелия неуклюже подползла к нам по полу, оставляя кровавый след от раненой ноги. Ей бы бежать отсюда, меня она спасти не может. Канделябров больше нет. Но у нее было иное оружие, и она протянула к вампиру дрожащую крупной дрожью руку.

— Utinam hic sanguis in ignem commutet! — выкрикнула она.

Вампир отшатнулся, вопя и вцепляясь ногтями в лицо — вдруг оно покрылось язычками синего пламени.

А в дверь ворвались полицейские. Тоже вампиры.

И случился интересный момент: они решили, что это мы напали на Джейка Перифоя. Нас с Амелией, окровавленных и вопящих, прижали к стене. Но тем временем кончилось действие заклинания, которым Амелия швырнула в нового вампира, и он прыгнул на ближайшего полицейского — это оказалась черная женщина с гордо выпрямленной спиной и хорошо выраженной переносицей. Тетка выхватила дубинку и беспощадно прошлась по зубам новичка. Ее напарник, коротышка цвета ириски, схватился за бутылку «Истинной крови», висевшую у него на поясе как оружие. Сорвав с нее пробку зубами, он сунул резиновый наконечник в жаждущую пасть Джейка Перифоя. И воцарилось молчание — новорожденный вампир присосался к бутылке. А мы стояли, тяжело дыша и истекая кровью.

— Теперь он будет тихий, — сказала женщина, и глубина ее голоса давала понять, что она куда больше афро-, чем американка. — Кажется, мы его усмирили.

Мы с Амелией сползли на пол, когда коп-мужчина нам кивнул, что к нам претензий нет.

— Вы уж простите, что мы перепутали, кто тут хороший, кто плохой, — сказал он голосом теплым, как растопленное масло. — Как вы, дамы?

Приятно, что голос был такой благожелательный, потому что клыки у него были наружу. Наверное, возбуждение от крови и драки вызвало такую реакцию, но как-то смущало видеть ее у слуги закона.

— Не очень, — ответила я. — У Амелии сильное кровотечение, да и у меня, кажется, тоже.

Укус болел не так сильно, как будет потом. В слюне вампира есть следы анестетиков и еще — заживляющее вещество. Но оно предназначено для заживления уколов от клыков, а не рваной раны от зубов в человеческом теле.

— Нам нужен врач.

Я знала одного вампира в Миссисипи, умевшего заживлять большие раны, но эта способность редко встречается.

— Вы обе люди? — спросил он.

Женщина что-то ворковала над новым вампиром на незнакомом языке. Не знаю, воспринимал ли его бывший вервольф Джейк Перифой, но он чувствовал уют и безопасность. Ожоги у него на лице заживали прямо на глазах.

— Да, — ответила я.

В ожидании санитаров мы с Амелией сидели, прислонясь друг к дружке, и молчали. Это уже второй труп я нахожу в чулане или третий? Может, мне лучше вообще больше никогда чуланов не открывать?

— Должны были понять, — устало произнесла Амелия. — Когда от него запах не пошел, надо было понять.

— Я вообще-то поняла. Но толку мало, потому что поняла всего за полминуты до того, как он проснулся.

У меня голос звучал так же слабо, как у нее.

Дальше я помню все смутно. Все думала, что сейчас самое время упасть в обморок, если я собираюсь это сделать, потому что не тот это был процесс, в котором мне хотелось участвовать, но у меня просто не получалось потерять сознание. Санитарами оказались двое милых молодых людей, которые решили, что мы развлекались с вампирами и малость увлеклись. Вряд ли кто-нибудь из них в ближайшее время готов был пригласить в кино меня или Амелию.

— Не стоит связываться с вампирами, cherie, — сказал тот, что работал со мной. На табличке у него на груди была фамилия: ДЕЛАГАРДИ. — Считается, что они неотразимы для женщин, но знали бы вы, сколько несчастных девушек нам приходится потом латать. И это еще те, кому повезло, — добавил он мрачно. — Как вас зовут, юная леди?

— Сьюки, — ответила я. — Сьюки Стакхаус.

— Очень приятно, мисс Сьюки. Вы с вашей подругой, похоже, хорошие девушки. И держитесь людей получше — живых людей. Сейчас город наводнен мертвецами. Правду вам сказать, куда лучше было, когда все жители дышали. Сейчас давайте поедем в больницу, вас там зашьют. Я бы пожал вам руку, не будь она вся в крови, — сказал он и вдруг улыбнулся, белозубо и очаровательно. — И я вам дал только что хороший совет. Бесплатно, красавица.

Я улыбнулась, но это был последний раз перед долгим перерывом — начала ощущаться боль. И очень скоро я была занята только ею.

Амелия оказалась настоящим воином. Она стиснула зубы, сдерживаясь изо всех сил, и продержалась до самой больницы. Мне показалось, что в приемном отделении битком. Из-за кровотечения и эскорта полиции (да и дружелюбный Делагарди с напарником замолвили за нас словечко), нас с Амелией сразу же положили по занавешенным кабинкам, соседним. Мы лежали рядом, ожидая очереди к врачу. Я была за это благодарна — знала, что для отделения скорой помощи в городской больнице это еще быстро.

Слушая вокруг себя шуршание, я старалась не выругаться из-за боли в руке. Иногда, когда она чуть спадала, я думала, что же сталось с Джейком Перифоем. Копы-вампиры отвезли его в вампирскую камеру тюрьмы, или ему все простили, поскольку он был новообращенным вампиром без наставника? Насчет этого был принят какой-то закон, но я не могла вспомнить, о чем там говорится. Не беспокоиться об этом я не могла. Я знала, что молодой человек стал жертвой своего нового состояния, что вампир, который его обратил, должен был присутствовать при пробуждении, чтобы помочь ему справиться с голодом. Но упомянутый вампир — почти наверняка моя кузина Хедли, вряд ли ожидавшая, что ее убьют. И только стазис, наложенный Амелией на квартиру, не дал Джейку подняться еще раньше. Странная ситуация, вряд ли имеющая прецеденты даже в вампирских анналах. И вообще, чтобы вервольф стал вампиром! Неслыханно. А может ли он по-прежнему перекидываться?

Мне пришлось думать какое-то время об этом и еще о чем-нибудь, потому что Амелия лежала слишком далеко — не поговоришь, даже если бы она была в настроении. Через двадцать минут, в течение которых меня побеспокоила только сестра, записавшая кое-какую информацию, я с удивлением увидела высунувшегося из-за занавески Эрика.

— Можно войти? — пробормотал он. Глаза у него были вытаращены, и слова он слишком долго подбирал. До меня дошло, что запах крови в приемном отделении действует на вампира возбуждающе, заводит его. Я поймала взглядом блеск клыков.

— Да, — ответила я, озадаченная присутствием Эрика в Новом Орлеане.

Вообще-то общаться с Эриком у меня не было настроения, но не говорить же бывшему викингу, что ему нельзя войти в занавешенную ячейку. Здание общественное, и мои слова его бы не связали. И вообще он мог бы остаться снаружи и просто так разговаривать, пока не выяснит то, зачем пришел. Эрика не переупрямишь.

— Какого ангела ты тут в городе делаешь, Эрик?

— Приехал договариваться с королевой о твоей службе во время саммита. Кроме того, мы с ее величеством должны согласовать, сколько своих людей я могу привезти с собой.

Он мне улыбнулся, и это мне не очень понравилось — учитывая клыки и так далее.

— Мы почти уже договорились. Мне разрешено привезти троих, но я хочу выторговать четвертого.

— Ради бога, Эрик! — скривилась я. — Никогда не слышала столь жалкого повода. А современное изобретение, известное под названием «телефон»?

Я заерзала на узкой койке, тщась найти удобное положение. Все мои нервы плясали джигу — последствия страха от встречи с Джейком Перифоем, новым порождением ночи. И я надеялась, что когда врач наконец придет, то даст мне хорошего обезболивающего.

— Слушай, оставь меня в покое. У тебя нет надо мной власти. И ответственности за меня нет.

— Но ведь есть же! — У него еще хватило наглости сделать удивленный вид. — Мы с тобой связаны. Я брал твою кровь, когда тебе нужна была сила, чтобы освободить Билла в Джексоне. И, если верить тебе, мы часто после этого были близки.

— Ты меня заставил тебе это сказать, — возмутилась я.

А если это прозвучало несколько хнычуще, так черт побери, самое время мне малость похныкать. Эрик согласился спасти моего друга, если я выложу ему правду. Шантаж это или нет? Я думаю, да.

Но уж что сказано, обратно не вернешь. Я вздохнула:

— А вообще, как ты сюда попал?

— Королева очень пристально следит за всем, что происходит с вампирами в ее городе. Я думал, что могу оказать моральную поддержку. И, конечно, если я нужен тебе, чтобы очистить тебя от крови… — его глаза блеснули, когда он пригляделся к моей руке, — я буду рад это сделать.

Я чуть не улыбнулась, очень неохотно. И упрямый же он.

— Здравствуй, Эрик, — произнес спокойный голос. Билл вышел из-за занавеса и встал рядом с Эриком возле моей койки.

— И почему я не удивлен, что ты здесь? — спросил Эрик голосом, не оставлявшим сомнений в неприязненных чувствах.

А злость Эрика — это не такая вещь, на которую Билл мог бы не обратить внимания. По рангу Эрик стоял выше Билла, и смотрел на молодого вампира сверху вниз. Биллу где-то около ста тридцати пяти лет, а Эрику, вероятно, больше тысячи. (Я его как-то спросила, но он ответил, что не помнит. По-моему, честно ответил.) У Эрика — натура лидера, Биллу вполне хватает себя самого. Единственное, что у них общего — оба они когда-то были со мной близки. А еще — прямо сейчас они мне оба нужны как дырка в голову.

— Я услышал радио на полицейской волне, в доме у королевы. Услышал, что вампирская полиция поехала по вызову усмирять свежего вампира, а адрес я узнал, — объяснил Билл. — Естественно, я выяснил, куда отвезли Сьюки, и поехал сюда как можно быстрее.

Я закрыла глаза.

— Эрик, ты ее утомляешь, — сказал Билл голосом еще холоднее обычного. — Ты ее должен оставить в покое.

Наступило долгое молчание, заряженное какими-то мощными эмоциями. Я открыла глаза, посмотрела на Эрика, на Билла. И впервые пожалела, что не могу читать мысли вампиров.

Насколько можно было понять по выражению лица, Билл глубоко сожалел о сказанном, но почему? Эрик же смотрел на Билла со сложным выражением, состоящим из решимости и чего-то менее определяемого. Сожаления, быть может?

— Я отлично понимаю, почему ты хочешь держать Сьюки в изоляции, пока она здесь, в Новом Орлеане, — сказал Эрик. У него стало слышно раскатистое «р», как всегда, когда он сердился.

Билл отвел глаза.

Несмотря на пульсирующую в руке боль, несмотря на раздражение на них обоих что-то во мне встрепенулось и отметило про себя: в голосе Эрика прозвучало нечто существенное. А что Билл не ответил, это было любопытно… и зловеще.

— Что это все значит? — спросила я, переводя взгляд с одного на другого и обратно. Я попыталась приподняться на локтях, и на один смогла опереться, но другая рука, укушенная, выдала всплеск боли. Я нажала кнопку, поднимающую изголовье. — Что это за многозначительные намеки, Эрик? Билл?

— Эрику не следовало бы тебя волновать, когда тебе и так много с чем надо разобраться, — сказал наконец Билл. Даже при его обычной непроницаемости его лицо сейчас стало таким, какое моя бабуля назвала бы «натянутым как барабан».

Эрик сложил руки на груди и уставился на них.

— Эрик? — спросила я.

— Спроси его, Сьюки, зачем он вернулся в Бон-Темпс, — очень тихо ответил Эрик.

— А что? Старый Комптон умер, и он хотел заявить права… — Я даже не могла бы описать выражение лица Билла. Сердце у меня забилось сильнее, ужас собрался комом в груди. — Билл?

Эрик от меня отвернулся, но я успела заметить мелькнувшую у него на лице жалость. Ничего на свете не могло бы испугать меня сильнее. Пусть я не умею читать мысли вампиров, но сейчас язык тела сказал мне все: Эрик отвернулся, чтобы не видеть, как в меня войдет нож.

— Сьюки, ты бы все равно узнала, увидевшись с королевой… Может, я мог бы от тебя это скрыть, поскольку ты бы не поняла… но Эрик об этом позаботился. — Билл глянул на него взглядом, который мог бы в сердце Эрика дыру просверлить. — Когда твоя кузина Хедли только стала фавориткой королевы…

И я вдруг все поняла. Я уже знала, что он скажет и, ахнув, приподнялась на больничной койке, прижимая руку к груди, поскольку сердце забилось пойманной птицей. Но Билл продолжал говорить, хотя я отчаянно мотала головой.

— Очевидно, Хедли много говорила о тебе и твоем даре — чтобы произвести на королеву впечатление и поддержать к себе интерес. А королева знала, что я родом из Бон-Темпс. Иногда я думаю, не послала ли она кого-нибудь убить последнего Комптона и ускорить события, но, быть может, он на самом деле умер от старости.

Билл глядел в пол, не замечая, что я левой рукой показываю ему, чтобы перестал говорить.

— Она велела мне вернуться на мою человеческую родину, познакомиться с тобой, соблазнить тебя, если придется…

Я не могла дышать. Как бы ни прижимала я к груди левую руку, остановить пытку я не могла, и нож входил все глубже и глубже.

— Она хотела поставить твой дар себе на службу, — сказал он и хотел еще что-то добавить. Слезы застилали мне глаза, все расплывалось, я не видела выражения его лица, да и все равно мне было, какое оно. Но плакать я не могу, пока он рядом. И не буду.

— Убирайся, — сказала я, сделав над собой страшное усилие. Что бы ни было дальше, он не увидит страдания, которое мне причинил.

Он попытался посмотреть мне в глаза, но мои были переполнены слезами. Что бы ни хотел он до меня донести, я не восприму.

— Дай мне договорить, — попросил он.

— Никогда в жизни больше не хочу тебя видеть, — прошептала я. — Никогда.

Он ничего не сказал. Губы у него шевелились, будто хотели произнести слово или фразу, но я замотала головой.

— Убирайся, — повторила я голосом, настолько сдавленным ненавистью и гневом, что он даже не был похож на мой.

Билл повернулся и вышел за занавески, прочь из приемного отделения. Эрик, слава Богу, не обернулся посмотреть мне в лицо. Но перед тем, как тоже уйти, потрепал меня по ноге.

Я хотела орать. Хотела кого-нибудь убить голыми руками.

Мне нужно было побыть одной. Никто чтобы не видел, как я страдаю. И страдание было связано с яростью столь сильной, что я никогда не испытывала подобной. От боли, от гнева меня начало тошнить. Укус Джейка Перифоя был по сравнению с этой болью пустяком.

И лежать спокойно я тоже не могла. С некоторым трудом я сползла с кровати. Все еще босиком, конечно. Отстраненно отметила, насколько у меня ноги грязные.

Я вышла из зоны первичного приема больных, заметила двери в зал ожидания и направилась к ним. Переставлять ноги — это была трудная работа.

Ко мне подскочила сестра с папкой в руке.

— Мисс Стакхаус, доктор к вам подойдет буквально через минуту. Я знаю, что вам пришлось ждать, и прошу прощения, но…

Я повернулась, глянула на нее, и она сникла, шагнула назад. Я пошла дальше к двери, неверными шагами, но с весьма ясной целью. Я хотела отсюда уйти. А больше я ни о чем не думала.

Добравшись до двери, я толкнула ее, вытащилась в зал ожидания, где густо набился народ. В толпе пациентов и родственников я смотрелась очень уместно. На некоторых было больше грязи и крови, чем на мне, некоторые были постарше, а некоторые — моложе. Опираясь рукой на стену, я пошла дальше, к наружным дверям. На улицу.

И вышла.

Там было куда тише, и было тепло. Едва заметно задувал ветерок. Я стояла босиком, без гроша в кармане под пылающими лампами у входа. И понятия не имела, в какой стороне дом, и иду я к нему или в другую сторону, зато я уже была не в больнице.

Дорогу мне заступил бездомный.

— Мелочь есть, сестрица? — спросил он. — А то я совсем на мели.

— А похоже, будто у меня вообще что-то есть? — спросила я спокойно и разумно.

Он посмотрел на меня так же встревожено, как только что сестра, сказал «извините» и отступил. Я шагнула вслед за ним:

— Ничего у меня нету! — заорала я. И тут же очень спокойным голосом добавила: — Видите ли, у меня вообще никогда ничего не было.

Он что-то бормотал и дергался, но я не слушала, а начала идти. «Скорая» свернула направо, когда подъезжала, и потому я пошла налево. Вот сколько мы ехали — не помню. Я тогда разговаривала с Делагарди и была совсем другим человеком.

Я шла и шла. Шла под пальмами, слушая густой ритм музыки из открытых ставень домов, выходящих прямо на тротуар.

На улице, где было несколько баров, мне навстречу вышла группа молодых людей, и один схватил меня за руку. Я повернулась к нему с воплем, мышцы сами дернулись, и я со всей силы, со всей злости, с размаху впечатала его в стену. Он так и остался стоять, ошеломленно потирая затылок, пока приятели не увели его прочь.

— Психованная, — тихо сказал один из них. — Не трожь ее.

И они ушли в другую сторону.

Через некоторое время я настолько пришла в себя, что задала себе вопрос: зачем я это делаю? Только четкого ответа не было. Когда на какой-то выбоине я упала, до крови расцарапав колено, новая боль привела меня в себя еще сильнее.

— Ты это делаешь, чтобы им стыдно стало, что тебя до такого довели? — спросила я себя вслух. — Ах, Боже мой, Сьюки, бедненькая! Вот она идет из больницы одна-одинешенька, сойдя с ума от горя, и шагает в одиночку по опасным улицам Большого Кайфа, а все потому, что это Билл ее довел!

Я не хотела еще когда-нибудь услышать свое имя из уст Билла. Когда я еще чуть пришла в себя — только чуть-чуть, — то меня начала удивлять глубина моей реакции. Если бы в те времена, когда мы были парой, я бы узнала то, что узнала сегодня — я бы его убила, это я понимала с полной ясностью. Но так же ясна была причина, по которой мне нужно было убраться из больницы: я просто не могла ни с кем общаться. Одна мысль грызла меня, ослепляя, заглушая все вокруг: первый мужчина в мире, который говорил мне, что меня любит, никогда меня не любил.

Страсть его была деланной.

Ухаживание — инсценированным.

Наверное, я показалась ему легкой целью. Наивная, готовая довериться первому мужчине, который уделит немного времени и сил, чтобы меня завоевать. Меня завоевать! От самой этой фразы мне стало больнее. Он никогда и не считал меня призом.

До тех пор, пока все это здание не рухнуло в один миг, я даже не понимала сама, насколько моя жизнь в последний год строилась на ложном фундаменте любви и уважения Билла.

— Я спасла ему жизнь, — говорила я изумленно. — Я поехала в Джексон, рисковала ради него жизнью, потому что он любил меня.

Где-то в глубине сознания я понимала, что это не совсем точно. Я это сделала, потому что я любила его. И в то же время я с удивлением понимала, что тяга его создательницы, Лорены, была даже сильнее, чем приказы его королевы. Но я была сейчас не в настроении разбираться в таких эмоциональных тонкостях. При мысли о Лорене возникло еще одно понимание, как сосание под ложечкой.

— Я ради него пошла на убийство, — сказала я вслух. — Боже мой, я убила ради него!

Я вся была покрыта царапинами, синяками, кровью и грязью, когда, подняв глаза, увидела табличку: «Хлоя-стрит». Улица, где жила Хедли, медленно подумала я.

Повернув направо, я пошла дальше.

Дом стоял темный сверху донизу. Наверное, Амелия еще в больнице. Сколько сейчас времени, или как долго я шла — я понятия не имела.

Квартира Хедли была заперта. Я спустилась вниз и взяла цветок в горшке, из тех, что Амелия поставила возле своей двери. Отнеся его наверх, я ударила им в стеклянную панель двери. Просунула руку в разбитое стекло, отперла дверь, вошла. Сигналы тревоги не вопили. Наверняка полицейские не знали кода его включения, когда ушли, сделав тут свое дело.

Я обошла квартиру, все еще разгромленную после драки с Джейком Перифоем. Надо будет прибраться утром… или когда там выйдет… когда жизнь пойдет дальше.

Войдя в ванную, я содрала с себя одежду, подержала ее с минуту в руках, разглядывая, в каком она виде. Потом перешла коридор, открыла стеклянную дверь и выбросила шмотки на перила галереи. Вот если бы так же легко было избавиться от всех проблем…

Тем временем моя истинная личность достаточно очнулась, чтобы включилось сознание вины: оставила беспорядок, который кому-то потом прибирать. Стакхаусы так не поступают. Но мысль не смогла заставить меня спуститься по лестнице подобрать грязную одежду. Еще не сейчас.

Когда я заклинила стулом разбитую дверь, когда включила систему тревоги тем кодом, что показала мне Амелия, только тогда я полезла в душ. Вода обожгла все ссадины и порезы, глубокий укус на руке снова стал кровоточить. Вот блин… Моя кузина — вампир — не нуждалась, естественно, в аптечке первой помощи. Наконец я нашла круглые ватные диски, которыми она, наверное, снимала макияж, и покопалась в сумке с вещами, пока не нашла нелепо жизнерадостный леопардовый шарф. Кое-как закрепив на руке вату, я неуклюже примотала ее этим шарфом.

Зато развратные простыни меня теперь совершенно не беспокоили. Морщась от боли, я влезла в ночнушку и легла на кровать, моля о забытьи.

 

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Я проснулась совершенно не освеженной, с ужасным чувством, что вот сейчас вспомню что-то плохое.

Чувство меня не обмануло.

Но это плохое должно было подождать, потому что день у меня начинался с сюрприза. Рядом со мной на кровати лежала Клодина, приподнявшись на локте и сочувственно на меня глядя. А в ногах кровати на стуле сидела Амелия, умостив перевязанную ногу на оттоманку. И читала.

— Откуда ты тут взялась? — спросила я у Клодины. После вчерашней встречи с Эриком и Биллом я уж задумалась, не все ли за мною гоняются. Может, сейчас в двери войдет Сэм.

— Я ж тебе говорила, я — твоя фея-крестная, — ответила Клодина.

Обычно она — самая радостная фея из всех, кого я знала. Она, Клодина, так же красива женской красотой, как ее брат Клод — мужской, может быть, даже красивее, потому что из ее глаз смотрит более приятная личность. И цвета у нее те же, что у него: черные волосы, белая кожа. Сегодня она была одета в светло-голубые бриджи и соответствующую черно-синюю блузку. Смотрелась как неземная красота — насколько можно выглядеть неземной в бриджах.

— Это ты мне объяснишь, когда я выйду из ванной, — сказала я, вспоминая, сколько воды я выхлебала вчера, когда добралась до умывальника. От всех моих приключений мне дико хотелось пить.

Клодина грациозно вспорхнула с кровати, я неуклюже поднялась вслед за ней.

— Осторожнее, — посоветовала Амелия, когда я попыталась встать слишком быстро.

— Как твоя нога? — спросила я, когда мир перестал качаться. Клодина поддержала меня за локоть — на всякий случай. Было приятно ее видеть, и неожиданно приятно было видеть Амелию, даже хромую.

— Саднит, — сказала она. — Но я, в отличие от тебя, из больницы не сбежала, и мне рану обработали как следует.

Она закрыла книгу и положила ее на столик возле кресла. Выглядела она, думаю, получше меня, но не сияла жизнерадостностью, как накануне.

— Зато мы поучительный опыт приобрели, правда? — спросила я, и тут у меня дыхание перехватило — я вспомнила, что вчера услышала.

Клодина помогла мне добраться до ванной. Я ее заверила, что справлюсь сама, и она вышла. Сделав все необходимое, я почувствовала себя лучше — почти человеком — и вышла. Клодина откопала у меня в сумках кое-какую одежду, и на столе возле кровати стояла кружка, от которой шел пар. Я осторожно уселась за стол, закинув ногу на ногу, и поднесла кружку к лицу — вдохнуть аромат.

— Объясни теперь насчет феи-крестной, — попросила я. О чем-либо более насущном мне говорить не хотелось — пока что.

— Фейри — исходный сверхъестественный вид, — сказала Клодина. — От нас пошли эльфы, брауни, ангелы и демоны. Водяные, лешие, духи природы… все это разные формы фейри.

— Так кто же ты? — спросила Амелия. Ей не приходило в голову, что ей следовало бы выйти, и Клодину, похоже, это вполне устраивало.

— Я пытаюсь стать ангелом, — тихо ответила Клодина, сияя огромными карими глазами. — После многих лет бытия… законопослушным гражданином, как вы это называете, я получила охраняемое лицо. Присутствующую здесь Сьюки. И надо сказать, работы с ней хватает.

Вид у нее был гордый и довольный.

— А тебе не полагается предотвращать страдания? — спросила я. Потому что если так, то хреново она работает.

— Хотела бы я иметь такую возможность. — Лицо Клодины погрустнело. — Но я могу помочь тебе оправиться от ударов, а иногда — и предотвратить их.

— То есть в твое отсутствие было бы еще хуже?

Она энергично кивнула.

— Верю тебе на слово. А каким образом я заработала себе фею-крестную?

— Мне не дозволено этого сообщать, — ответила Клодина, и Амелия завела глаза к потолку:

— Значит, это нам мало что дает, — сказала она. — И, учитывая проблемы, с которыми мы столкнулись ночью, может, вы не слишком умелая фея-крестная?

— Уж кто бы помолчал, мисс «Я-запечатала-квартиру-чтобы-все-было-свежим», — возмутилась я при этой попытке поставить под сомнение компетентность моей крестной.

Амелия выбралась из кресла, пылая гневом.

— Да, я ее запечатала! Он бы все равно вот так поднялся, только раньше! Я лишь задержала этот момент!

— Лучше было бы, если бы мы знали, что он здесь!

— Лучше было бы, если б твоя стерва-кузина его не убивала!

И тут мы обе резко заткнулись.

— Ты уверена, что так оно и было? — спросила я. — А ты, Клодина?

— Я не знаю, — ответила она безмятежно. — Я не всемогуща и не всеведуща. Возникаю лишь, чтобы вмешаться, когда могу. Ты помнишь, как уснула за рулем, а я появилась вовремя, чтобы тебя спасти?

При этом она мне чуть сердечный приступ не устроила, появившись на пассажирском сиденье в мгновенье ока.

— Да, — ответила я, пытаясь говорить благодарно и смиренно. — Помню.

— А это очень, очень трудно — вот так быстро где-нибудь появиться. Это я могу сделать лишь в случае настоящей опасности. В смысле, когда вопрос жизни и смерти. К счастью, у меня было чуть больше времени, когда горел твой дом.

Клодина не собиралась излагать нам правила или даже объяснить природу создателя этих правил. Мне просто пришлось перепахивать свою систему верований, которая служила мне всю жизнь. Вообще-то, если я ошибалась во всем, то я и знать об этом не хочу.

— Интересно, — заметила Амелия. — Но у нас тут есть еще о чем поговорить.

Может, она потому изображала равнодушие, что у нее собственной феи-крестной нету.

— О чем ты хочешь говорить в первую очередь? — спросила я.

— Почему ты ночью ушла из больницы? — Лицо ее свела презрительная гримаса. — Надо было мне сказать. Я тащилась вверх по этой лестнице, тебя разыскивая, и вот тут нашла. А ты еще дверь забаррикадировала. Пришлось мне ползти вниз, искать ключи, заходить через стеклянные двери с галереи и бежать — на такой-то ноге! — отключать сигнализацию. А потом на твоей кровати обнаруживается вот эта дурища, которая все сама могла бы сделать.

— А магией ты не могла окна отпереть? — спросила я.

— Слишком устала, — ответила она с достоинством. — Фигурально говоря, мне надо перезарядить магические аккумуляторы.

— Фигурально говоря, — передразнила я сухо. — Ну, в общем, я вчера узнала…

Язык присох к гортани. Я просто не могла сказать этого вслух. Не могла.

— Узнала что? — разозлилась Амелия, и, надо сказать, не без оснований разозлилась.

— Ее первый любовник, Билл, был заслан в Бон-Темпс, чтобы соблазнить ее и войти в доверие, — сказала Клодина. — Вчера он признался в этом прямо ей в глаза и в присутствии единственного, кроме него, ее любовника, тоже вампира.

Безупречное резюме.

— М-да… хреново, — едва слышно произнесла Амелия.

— Именно так, — подтвердила я.

— Ой-ой…

— Совершенно верно.

— Я не могу его для тебя убить, — сообщила Клодина. — Это было бы для меня слишком большим отступлением назад.

— Нормально, — сказала я ей. — Какого лешего тебе из-за него назад скатываться?

— Я не имею отношения к лешим, — терпеливо объяснила она. — Я думала, ты понимаешь. Я — чистокровная фейри.

Амелия покраснела, чтобы не прыснуть, я нахмурилась в ее сторону:

— Колдунья, присохни.

— Слушаюсь, телепатка.

— Так что дальше? — спросила я так, вообще. Обсуждать свое разбитое сердце и упавшую ниже плинтуса самооценку я не собиралась.

— Выясним, что произошло, — сказала колдунья.

— Как? Гила Гриссома с бригадой вызовем?

Клодина посмотрела недоуменно, из чего стало ясно, что феи телевизор не смотрят.

— Нет, — подчеркнуто-терпеливо ответила Амелия. — Сделаем эктоплазменную реконструкцию.

Вот теперь у меня было лицо под стать лицу Клодины.

— Давайте я объясню, — продолжала Амелия, улыбаясь во весь рот. — Вот что мы будем делать.

И Амелия — на седьмом небе от счастья демонстрации своих мощных колдовских способностей — долго рассказывала об этой процедуре мне и Клодине. Требует времени и сил, говорила она, и вот почему ее не применяют чаще. И нужно собрать не меньше… четырех колдуний, прикинула она, чтобы покрыть всю площадь, задействованную в убийстве Джейка.

— И нужны мне будут настоящие колдуньи, — закончила Амелия. — Умеющие работать, а не эти викканки, тискающие деревья.

Викканок она презирала (несправедливо), считая, что они только строят из себя колдуний, ничего не умея. Это ясно читалось у нее в мыслях. Мне прискорбно было ее предубеждение, поскольку среди викканок я знала нескольких весьма впечатляющих.

Клодина посмотрела на меня с сомнением.

— Не уверена, что мне при этом следует присутствовать, — сказала она.

— Ты можешь уйти, Клодина, — сказала я, готовая на любой эксперимент, только бы отвлечь мысли от дыры в сердце. — Я останусь посмотреть. Мне нужно знать, что здесь случилось. Слишком и без того много сейчас загадок в моей жизни.

— Но тебе сегодня вечером надо быть у королевы, — напомнила Клодина. — Вчерашний вечер ты пропустила. На визит к королеве нужно одеться — я должна повезти тебя по магазинам. Вещи своей кузины ты надевать не захочешь.

— Да и задница моя в них не влезет, — согласилась я.

— Твоя задница и не захочет в них влезать, — ответила она столь же резко. — И думать об этом забудь прямо сейчас, Сьюки Стакхаус.

Я подняла на нее глаза, показывая ей свою внутреннюю боль.

— Да, это я вижу, — сказала она, похлопав меня ласково по щеке. — Это действительно чертовски больно. Но придется тебе это просто списать. Он всего лишь один мужик из всех мужиков.

— Он был у меня первым мужиком. А бабушка ему лимонад подавала, — сказала я, и почему-то снова слезы включились.

— Послушай, — сказала Амелия. — Да пошли ты его на фиг, и все.

Я посмотрела на молодую колдунью. Хорошенькая, сильная, и притом полная дура. И все у нее в порядке.

— Ага, — согласилась я. — Когда ты можешь эту самую эктохреновину начать?

— Надо обзвонить народ, — ответила она, — посмотреть, кого удастся собрать. Конечно, ночью магия всегда удается лучше. Когда ты нанесешь свой визит королеве?

Я на секунду задумалась.

— Когда будет совсем темно. Где-то в семь, наверное.

— Займет часа два, — решила она, и Клодина кивнула. — О'кей, я попрошу их быть здесь в десять, с запасом времени. И знаешь, отлично было бы, если бы королева за это заплатила.

— И сколько ты хочешь с нее запросить?

— Я бы сделала бесплатно — чтобы приобрести опыт и возможность говорить, что я уже такое делала, — сказала она откровенно. — Но остальным нужны кое-какие баксы. Скажем, по сотне на каждую, не считая материалов.

— И тебе нужны еще три колдуньи?

— Хотелось бы, хотя смогу ли я собрать тех, кого хотела бы выбрать, за такой короткий срок… ладно, что смогу — сделаю. Может быть, и двух хватит. А материалы обойдутся… — она быстренько про себя прикинула, — где-то в районе шестидесяти долларов.

— А что мне надо будет делать? Какова будет моя роль?

— Наблюдать. Тяжести таскать я буду.

— Спрошу королеву. — Я глубоко вздохнула. — Если она не станет платить, заплачу я.

— О'кей, решили.

Она с довольным видом пошла из спальни, прихрамывая, подсчитывая что-то на пальцах. Слышно было, как она спускается по лестнице.

— Я должна полечить тебе руку, — сказала Клодина. — А потом надо будет поехать поискать тебе, чего надеть.

— Я не хочу тратить деньги ради визита вежливости к королеве вампиров.

Особенно учитывая, что счет от колдуний тоже, быть может, мне оплачивать.

— А и не надо. Это мое дело.

— Пусть ты моя фея-крестная, но деньги тратить на меня не должна. — И тут до меня вдруг дошло: — Это же ты уплатила за меня в больнице в Клариссе!

Клодина пожала плечами:

— Так это же деньги, полученные от стрип-клуба, а не на моей основной работе.

Клодина владела стрип-клубом в Растоне вместе с Клодом, который там в основном и трудился, а сама Клодина работала сервис-менеджером в универмаге. Стоило клиенту увидеть улыбку Клодины, он тут же забывал все свои жалобы. И действительно, потратить деньги от стрип-клуба мне было совсем не так неприятно, как личный заработок Клодины. Нелогично, но так уж получается.

Клодина припарковала машину на круглой дорожке во дворе, и там я ее нашла, когда спустилась вниз. Она достала из машины аптечку первой помощи, перевязала мне руку и помогла кое-как одеться. Рука болела, но инфекции вроде бы не было. Была слабость, как при гриппе или какой другой болезни с высокой температурой и насморком, так что двигалась я медленно.

Одета я была в синие джинсы, босоножки и футболку, потому что ничего другого у меня не было.

— Да, в таком виде к королеве точно идти нельзя, — сказала Клодина мягко, но решительно.

То ли она очень хорошо знала магазины Нового Орлеана, то ли такая карма хорошая выпала, но она поехала прямо в магазинчик в Гарден-дистрикт. Я бы мимо него прошла, не думая, решив, что он для более изысканных женщин с такими деньгами, каких у меня никогда не будет. Клодина заехала на стоянку, и через сорок пять минут у нас было платье. Шифоновое, с короткими рукавами, и разноцветное: бирюзовое, бронзовое, коричневое и светло-желтое. Босоножки с плетеными ремешками к нему — коричневые.

Мне только членской карточки загородного клуба не хватало.

Этикетку с ценой Клодина с него сорвала.

— Волосы оставь распущенными, — посоветовала она. — К этому платью ничего с волосами выдумывать не надо.

— Да, платье не простое. Кто такая Диана фон Фюрстенберг? Оно не слишком дорогое? И не слишком ли открытое для этого времени года?

— В марте в нем действительно прохладно, — согласилась Клодина. — Зато будешь его каждое лето носить годами. Вид у тебя отличный. А королева будет знать, что ты затратила время на покупку платья специально для визита к ней.

— А ты со мной не можешь поехать? — спросила я, чувствуя себя несколько задумчиво. — Да нет, конечно.

Вампиры на фей слетаются, как колибри на сахарную воду.

— Я могу не выбраться живой, — ответила она, сумев вложить в интонацию сожаление, что из-за этого обстоятельства не может быть со мной рядом.

— Не беспокойся. В конце концов, худшее ведь уже случилось? — Я раскинула руки. — Они мне угрожали, ты знаешь? Если я не буду поступать так-то и так-то, Билл за это поплатится. Так знаешь что? Больше я этого не боюсь.

— Ты там думай, что говоришь, — посоветовала Клодина. — С королевой ругаться нельзя. Даже гоблины этого не делают.

— Обещаю, что не буду, — ответила я. — И я очень тебе благодарна, Клодина, что ты проделала такой путь.

Клодина крепко меня обняла. Как будто с мягкой березкой обнимаешься — такая она высокая и стройная.

— Лучше бы не было такой надобности, — сказала она.

 

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Королеве принадлежал квартал зданий в центре Нового Орлеана — может быть, за три перекрестка от Французского квартала. Из этого можете сами заключить, какие там деньги крутятся. Мы с Клодиной поели — я почувствовала, как на самом деле проголодалась, — а потом она высадила меня в двух кварталах от цели, потому что поток машин и туристов вблизи королевской резиденции был по-настоящему плотен. Хотя простая публика и не знала, что София-Анна Леклерк — королева, известно было, что она — очень богатый вампир, владеющий чертовой уймой недвижимости и тратящий кучу денег на общественные нужды. К тому же ее телохранители были весьма колоритны и имели особое разрешение носить оружие в пределах города. А потому ее офисное здание, оно же резиденция, было включено в список достопримечательностей, подлежащих осмотру, предпочтительно в ночное время.

Хотя днем вокруг здания крутился поток машин, ночью окружающий его квадрат улиц был открыт только для пешеходов. Автобусы парковались за квартал отсюда, и гиды проводили туристов мимо перестроенного здания. Пешие экскурсии и достопримечательности включали то, что гиды называли «вампирским центром».

Охрана совершенно не скрывалась — этот квартал был очевидной целью бомбистов из Братства Солнца. Уже были случаи нападения на предприятия вампиров в других городах, и королева совершенно не собиралась таким образом терять свою жизнь-после-смерти.

Стоящие на постах охранники-вампиры выглядели устрашающе. У королевы был собственный вампирский спецназ. Хотя вампиры и сами по себе достаточно смертоносны, королева выяснила, что люди больше обращают внимания, если видят знакомые силуэты. И охранники были не только тяжело вооружены, но и одеты в черную пуленепробиваемую броню поверх черной формы. Этакий смертельно-киллерский шик.

Клодина мне все это рассказала за ужином, и когда она меня выпустила из машины, я была полностью готова. И еще у меня было такое чувство, как будто я иду на прием в саду у английской королевы в новом с иголочки наряде. Ну, мне хотя бы шляпку надевать не пришлось. Но идти по неровной мостовой в босоножках на высоких каблуках было достаточно рискованно.

— Перед вами — резиденция самого знаменитого и заметного вампира Нового Орлеана — Софии-Анны Леклерк! — обращался к своей группе какой-то гид. Он был пестро одет в подобие колониального наряда: треуголка на голове, бриджи до колен, чулки, башмаки с пряжками. Бог ты мой. Я остановилась послушать, и он глянул на меня мельком, но тут же в его взгляде появился интерес.

— Если вы идете с визитом к Софии-Анне, то в уличном наряде не пожалуете, — показал он на меня. — Эта молодая леди одета подобающим образом для беседы с ней — одной из самых выдающихся вампиров Америки.

Он улыбнулся всей группе, приглашая разделить свой энтузиазм.

Есть еще пятьдесят других вампиров, не менее выдающихся. Может быть, они не так ориентированы на публичность и не так ярки, как София-Анна, но публика об этом не знает.

Над «замком» королевы витал не ореол экзотической смертоносности, а скорее атмосфера жутковатого Диснейленда — из-за лоточников с сувенирами, гидов с туристами и любопытствующих зевак. Даже фотограф затесался в толпу. Когда я подходила к первому кольцу охраны, из толпы выскочил какой-то человек и щелкнул камерой. Я застыла от вспышки и сердито посмотрела ему вслед — то есть в ту сторону, где он должен был быть. Когда глаза привыкли и я его разглядела, он оказался приземистым коротышкой с большой камерой и целеустремленным выражением лица. Тут же он зашагал прочь к своему, очевидно, привычному убежищу — углу на той стороне улицы. Продать снимок он мне не предложил, не предложил и купить экземпляр, и вообще не стал ничего объяснять.

Что-то в этом инциденте мне не понравилось. И когда я поговорила с охранником, мои подозрения подтвердились.

— Это шпион Братства, — пояснил вампир, кивнув в сторону коротышки. Потом нашел мое имя в списке у себя в папке. Сам вампир был крупный мужчина с коричневой кожей и носом, выгнутым дугой. Родился он где-то на Ближнем Востоке, когда-то давным-давно. На табличке у него на шлеме было написано имя РАСУЛ.

— Нам запрещено его убивать, — сказал Расул, будто объясняя несколько экзотический народный обычай.

Он улыбнулся мне, что тоже слегка нервировало. Черный шлем был низко надвинут выставляя на всеобщее обозрение острые и белые зубы.

— Братство фотографирует всех, кто входит и выходит, и мы ничего с этим не можем сделать, поскольку хотим жить с людьми в мире.

Расул правильно рассудил, что я — союзница вампиров, раз меня включили в список посетителей, и обращался ко мне с товарищеской непринужденностью, которая мне нравилась.

— Хорошо бы что-нибудь случилось с его камерой, — предложила я. — Братство и без того за мной охотится.

Хотя и неловко мне было просить вампира устроить несчастный случай другому человеку, свою жизнь я достаточно ценила, чтобы ее спасать.

Он блеснул глазами под уличным фонарем. На миг они сверкнули красным, как бывает у людей, когда фотограф снимает их со вспышкой.

— Как ни странно, у него бывали уже неприятности с фотоаппаратами, — сказал Расул. — Две камеры пострадали так, что ремонту не подлежали. Что может значить еще один инцидент? Я ничего не гарантирую, прекрасная леди, но мы сделаем, что можем.

— Большое вам спасибо. Все, что вы сделаете, будет воспринято с глубокой благодарностью. Я потом могу поговорить с одной колдуньей, которая, быть может, займется этой вашей проблемой. Может случиться так, что все снимки окажутся передержанными, или чего-нибудь еще. Вы только ей позвоните.

— Прекрасная идея. Там сейчас Мелани, — сказал он, подходя со мной к парадной двери. Я передам вас ей и вернусь на пост. Когда будете выходить, скажете мне имя и адрес этой колдуньи?

— Конечно.

— Вам не говорили, что вы очаровательно пахнете феей? — спросил Расул.

— Да, я сейчас была в обществе моей феи-крестной, — объяснила я. — Мы ездили за покупками.

— И результат получился чудесный, — галантно заявил он.

— Вы мне льстите.

Но я не могла не улыбнуться ему в ответ. Накануне моему самолюбию достался удар в солнечное сплетение (но я не буду сейчас об этом думать!), и такая мелочь, как восхищение охранника, была как раз тем, что мне нужно, пусть даже на самом деле оно вызвано запахом Клодины.

Мелани даже в спецназовском костюме выглядела хрупкой женщиной.

— М-м-м, как вкусно от вас пахнет феей! — сказала она, просматривая свой список. — Вы та самая Стакхаус? Королева ожидала вас вчера.

— Я была ранена.

Протянув руку, я показала бинт. Благодаря таблеткам боль утихла до легкой пульсации.

— Да, я слышала. У этого новичка сегодня великая ночь. Ему дали наставления, у него есть учитель и добровольный донор. Когда он малость придет в себя, может быть, расскажет, как произошло его обращение.

— Да? — Я услышала, как дрогнул мой голос, когда я поняла, что она говорит про Джейка Перифоя. — Он может и не помнить?

— После внезапного нападения иногда на время теряют память, — ответила она, пожав плечами. — Но потом она всегда возвращается, рано или поздно. А тем временем его будут кормить бесплатно.

В ответ на мой вопросительный взгляд она засмеялась:

— Знаете, они в очередь записываются. Глупые люди. — Она пожала плечами. — В этом ничего интересного нет, когда уже привыкнешь к восторгу самого по себе сосания крови. Самое волнующее — это охота.

Мелани явно была не слишком довольна этими новыми вампирскими правилами насчет питания только от добровольцев или там синтетической кровью. Очень ей не хватало прежней диеты.

Я попыталась выразить вежливый интерес:

— А когда добыча делает первый шаг, это совсем не то, — бурчала она. — Люди нынче пошли…

Она мотнула головкой в усталой досаде. Поскольку была она очень маленького роста, а шлем у нее на голове просто болтался, я не могла не улыбнуться.

— Значит, он очнется, и вы запустите туда добровольца? Как мышь бросают в змее в террариум?

Я старалась сохранить серьезное лицо, а то еще подумает Мелани, не дай бог, что это я над ней смеюсь.

Она подозрительно помолчала секунду, потом ответила:

— Более или менее. Ему даны инструкции. Присутствуют и другие вампиры.

— И доброволец выживет?

— Они предварительно подписывают согласие, — дипломатично ответила Мелани.

Я поежилась.

Расул сопроводил меня к главному входу владений королевы. Это было трехэтажное офисное здание, построенное где-то в пятидесятых и занимающее целый квартал. В другом городе убежищем для вампиров служил бы цоколь, но в Новом Орлеане с его уровнем подземных вод это было бы невозможно. Каждое окно было отделано по-своему. На витражных стеклах красовались картины карнавала Марди-Гра, и кирпичное здание пестрело розовыми, лиловыми и зелеными узорами на белом или черном фоне. Ставни тоже были разрисованы искрящимися цветными брызгами — бусинами Марди-Гра. Эффект получился странноватый.

— А что она делает, когда хочет устроить прием? — спросила я. Потому что, даже не смотря на жалюзи, кирпичный параллелепипед просто не имел праздничного вида.

— А, она приобрела один старый монастырь, — ответила Мелани. — Можете взять буклет, когда будете уходить.

Именно там проходят все официальные мероприятия. В бывшую церковь некоторые из старых войти не могут, но за исключением этого неудобства… там вокруг высокая стена, ее легко патрулировать, и отделка там красивая. У королевы есть там апартаменты, но жить там круглый год слишком тоскливо.

Я не знала, что сказать — вряд ли я вообще увижу официальную резиденцию королевы. Но Мелани явно скучала и хотела поболтать.

— Вы, я слышала, кузина Хедли?

— Да.

— Странно как-то — живые родственники. — На секунду она загляделась куда-то вдаль, опечаленная — насколько может быть опечаленным вампир. Потом вроде бы заставила себя встряхнуться. — Для такой молодой, как она, Хедли неплохо действовала. Но она слишком уж воспринимала как данность свою вампирскую долговечность. — Мелани покачала головой. — Не стоило ей заступать дорогу такому старому и злобному вампиру, как Уолдо.

— Уж это точно, — согласилась я.

— Честер! — позвала Мелани.

Честер был следующий в очереди охранник, а рядом с ним — некто в одежде, которую я уже привыкла считать обычной формой их спецназа.

— Бубба! — воскликнула я в ответ на его «Мисс Сьюки!»

Мы с ним обнялись на глазах изумленных вампиров.

Дело в том, что у них даже рукопожатия не слишком приняты, а объятия — это вообще для их культуры экзотика.

Я была рада, что ему не дали пистолета — только обычные аксессуары охранника. В мундире он выглядел чудесно, и я это ему сказала:

— Черное очень идет к твоим волосам.

Он улыбнулся своей знаменитой улыбкой.

— Как мило с твоей стороны это заметить, — ответил он. — Большое тебе спасибо.

Когда-то во всем мире знали лицо и улыбку Буббы. Когда его завезли на каталке в морг Мемфиса, санитар-вампир заметил едва заметное биение жизни. Поскольку санитар был отчаянным фанатом, он взял на себя ответственность за обращение певца, и так родилась легенда. К несчастью, тело Буббы было так накачано наркотиками и продуктами распада, что обращение оказалось не до конца удачным, и теперь Буббу — кошмар любого вампира, обеспокоенного репутацией своей расы, — передавали с рук на руки.

— И давно ты здесь, Бубба? — спросила я.

— Уже пару недель, но мне тут отлично, — ответил он. — Бродячих кошек полно.

— Да-да, — ответила я, стараясь не слишком включать воображение. Я кошек очень люблю. Бубба тоже, но не в том смысле.

— Если его кто-нибудь из людей случайно замечает, принимают за актера-двойника, — тихо сказал Честер. Мелани вернулась на свой пост, а Честер — который, когда его взяли, был мальчишкой из глубинки с песочными волосами и зубами врозь, — теперь меня сопровождал. — Чаще всего так и сходит. Но иногда его называют прежним именем или просят спеть.

Бубба сейчас поет очень-очень редко, хотя иногда его удается улестить спеть одну-другую знакомую песню. Такие случаи запоминаются. Но обычно он отнекивается, что вообще ни одной ноты спеть не может, а своему прежнему имени тоже не очень радуется.

Он шел за нами, пока Честер вел меня дальше. Мы свернули, поднялись на один этаж, встречая все новых и новых вампиров, и даже несколько человек попалось, спешащих куда-то с деловым видом. Как в любом офисном здании в будний день, только сотрудники — вампиры, а небо за окном темное, как только бывает ночное небо в Новом Орлеане. По ходу дела я заметила, что некоторые вампиры держатся свободнее других. Присмотревшись, я увидела, что у настороженных вампиров у всех значки-булавки на воротниках в форме контура штата Арканзас. Наверное, они из свиты супруга королевы, Питера Тредгилла. Когда вампир из Луизианы столкнулся с вампиром из Арканзаса, арканзасец зарычал, и я подумала на секунду, что сейчас будет драка.

Скорее бы убраться отсюда — очень уж тут напряженно.

Честер остановился перед дверью, с виду похожей на все прочие закрытые двери, только по бокам от нее стояли два здоровенных вампира. Давно когда-то их наверняка считали великанами, потому что рост у них был где-то шесть футов три дюйма. Они казались братьями, хотя, быть может, дело было лишь в росте и зловещих мордах да одинаковом каштановом цвете волос, подчеркивающем схожесть. Здоровенные как быки, бородатые, с убранными в хвост волосами за спиной, будто с афиш профессионального реслинга сошли. У одного был большой шрам через все лицо — естественно, полученный раньше смерти. У другого в первоначальной жизни была какая-то кожная болезнь. И стояли они тут не для виду: оба были абсолютно смертоносны.

(Кстати, у одного антрепренера была идея устроить соревнования по реслингу между вампирами, но попытка сгорела синим пламенем. На первом же матче один вампир оторвал другому руку — в прямом эфире. У них, у вампиров, нет понятия «драться на публику».)

Эти двое были увешаны ножами, и у каждого еще на поясе топор. Я так поняла, что если кто-нибудь сумеет добраться досюда, пистолеты погоды не сделают. К тому же вампиры сами по себе — оружие.

— Привет, Берт и Берт! — кивнул Честер каждому по очереди. — Вот это — та самая Стакхаус, которую хочет видеть королева.

Он повернулся и зашагал назад, оставив меня с телохранителями королевы.

Завопить — это, наверное, было бы не лучшим выходом, и потому я сказала:

— Не могу поверить, что у вас обоих одно и то же имя. Наверное, он ошибся?

Две пары карих глаз посмотрели на меня в упор.

— Меня зовут Зигеберт, — произнес тот, что со шрамом.

В его голосе звучал неизвестный мне акцент, в котором имя произносилось как «Зии-йе-бэйрт». Честер использовал американизированную версию этого имени, явно весьма древнего. — А это — мой броддер, Вайберт.

Мой брат Вай-бэйрт, что ли?

— Здравствуйте, — сказала я, стараясь не дрожать. — Я — Сьюки Стакхаус.

На них это не произвело впечатления. Но тут мимо прошагал один из вампиров с булавкой, глянул на братьев с плохо скрытым презрением, и в воздухе запахло смертью. Зигеберт и Вайберт смотрели вслед вампиру — это была женщина в деловом костюме, — пока она не свернула за угол. Тогда их внимание вернулось ко мне.

— Королева… занята, — сказал Вайберт. — Когда она хочет, чтобы тебя в ее комнату, тогда свет — он гореть. — Он показал на лампочку в стене справа от двери.

Значит, я застряла здесь на неопределенное время. Пока свет — он гореть.

— А ваши имена что-то значат? Они из… раннего английского? — Голос мне слегка изменил.

— Мы саксонцы. Наш фаддер из Германии ехал в Англию — как ее называют сейчас, — сказал Вайберт. — Мое имя — Светлый Бой.

— А мое — Светлая Победа, — добавил Зигеберт.

Я вспомнила одну историческую передачу. Саксонцы в конце концов стали англосаксами, а потом их завоевали норманны.

— И вас воспитали воинами, — сказала я с умным видом.

Они переглянулись.

— Другого не было, — сказал Зигеберт. Когда он говорил, у него дергался кончик шрама, и я старалась не приглядываться. — Мы — сыновья вождя воинов.

Я могла бы сто вопросов им задать об их жизни, когда они были людьми, но посреди офисного здания глубокой ночью — это не казалось подходящим местом и временем.

— А как вы стали вампирами? — спросила я. — Или это щекотливый вопрос? Если да, то не надо — не хочу никому наступать на любимые мозоли…

Зигеберт опустил глаза и посмотрел на ноги — до меня дошло, что разговорная речь не стала его сильной стороной.

— Та женщина… очень красивая… в ночь перед битвой приходила к нам, — ответил Вайберт, запинаясь. — Говорить… мы быть сильнее, если она нас… заберет.

Они посмотрели на меня вопросительно, и я кивнула, показывая, что поняла: Вайберт говорит, что женщина-вампир хотела заполучить их в свою постель. Или они уже понимали, что она хочет их крови? Трудно сказать. Только ясно, что это был очень амбициозный вампир — чтобы взять этих двоих одновременно.

— Она не говорила, что после мы будем драться только ночью. — Зигеберт пожал плечами, показывая, что тогда не понял этой уловки. — Мы не задали много вопросов. Мы очень хотели!

И он улыбнулся. Ничего нет страшнее, чем вампир, у которого остались только клыки. Может, у Зигеберта есть еще зубы в глубине рта, но мне при моем росте их не видно. Вот Честер с его полным набором зубов, пусть и кривых, выглядел блестяще по сравнению с этим.

— Наверное, очень давно это было, — сказала я, потому что ничего другого не могла придумать. — А давно вы работаете на королеву?

Зигеберт и Вайберт переглянулись.

— С той ночи, — ответил Вайберт, удивившись, что я не поняла. — Мы принадлежим ей.

Мое уважение к королеве — да, пожалуй, и страх перед ней, — еще выросли. София-Анна — если это ее настоящее имя, — смело и стратегически правильно строит свою карьеру предводительницы вампиров. Она обращает их и привязывает к себе связью, о которой… тот, чье имя я не хочу говорить даже про себя, говорил, что она для вампира сильнее любой другой.

Но тут, к моему облегчению, лампа на стене загорелась зеленым.

— Иди, — велел Зигеберт и распахнул тяжелую дверь. Они с Вайбертом одинаково кивнули мне на прощанье, и я переступила порог, шагнув в комнату, похожую на кабинет любого руководителя компании.

София-Анна Леклерк, королева Луизианы, а с ней еще какой-то вампир сидели за круглым столом, заваленным бумагами. Я уже однажды видела королеву — когда она приезжала ко мне домой сообщить о смерти Хедли. Я тогда не заметила, насколько она была молода, когда умерла — не старше лет пятнадцати. Элегантная женщина, дюйма на четыре ниже меня с моими пятью футами шестью дюймами, и вылизанная до самых ресничек. Косметика, платье, волосы, чулки, украшения — все самое лучшее.

Сидевший за столом с ней вампир был ее копией в мужском исполнении. На нем был костюм стоимостью в мой годовой счет за кабельное телевидение, был он наманикюрен, подстрижен и надушен так, что уже почти и не мужик. В нашей глуши такие ухоженные мужчины не попадаются. И я решила, что это — новый король. Я подумала, умер ли он именно в таком состоянии. Точнее, я подумала, не приготовила ли его так к похоронам похоронная контора, не зная, что его нисхождение под землю — только временное. Если так, то он моложе своей королевы. Может быть, дело не только в возрасте, если метишь в короли.

В комнате было еще двое — низкорослый мужчина в трех футах за спиной королевы стоял, расставив ноги, сцепив руки перед собой. У него были коротко подстриженные белесые волосы и светлые голубые глаза. В лице не хватало взрослости, он выглядел большим дитятей, но с плечами взрослого мужчины. Одет он был в костюм, вооружен саблей и пистолетом.

За стулом мужчины стояла женщина, вампирша, вся одетая в красное: слаксы, футболка, туфли. Зря она это выбрала, потому что красный ей не идет. Она — азиатка, и я бы предположила даже, что из Вьетнама, хотя тогда, наверное, эта страна называлась по-другому. У нее были очень коротко подстриженные ногти без лака и устрашающий меч за спиной. Волосы ей обрезали на уровне подбородка — очевидно, парой ржавых ножниц. И к лицу своему она ничего не прибавила сверх того, что дал ей Бог.

Поскольку меня не проинструктировали о протоколе, я просто склонила голову в сторону королевы, сказала: «Рада снова вас видеть, мэм», — после чего попыталась любезно посмотреть на короля, снова наклоняя голову, теперь уже в его сторону. Двоим стоящим — то ли помощникам, то ли телохранителям, — я просто кивнула. Чувствовала я себя при этом по-идиотски, но игнорировать их мне не хотелось.

Зато уж они-то меня игнорировали без всякого труда — только глянули и оценили, что угрозы я собой не представляю.

— У тебя тут приключения были в Новом Орлеане, — сказала королева вводную фразу.

Она улыбалась, хотя у меня создалось впечатление, что она не из тех, кто готов скалить зубы.

— Да, мэм.

— Сьюки, это мой муж, Питер Тредгилл, король Арканзаса.

Даже малейшей нотки нежности не было в ее голосе. Точно так же она мне могла бы сказать, как зовут ее по¬пугая.

— Оч-прятно, — сказала я, повторив опускание головы и быстро добавив: — Сэр.

Это уже начало мне надоедать.

— Здравствуйте, мисс Стакхаус, — сказал он и углубился в свои бумаги.

Обширный круглый стол был завален письмами, распечатками и всякими еще бумажками… банковскими выписками, что ли?

Уяснив, к своему облегчению, что предметом интереса короля не являюсь, я задумалась: зачем я вообще здесь? Но королева начала меня расспрашивать о вчерашнем событии, и я все ей рассказала как могла яснее.

Она с очень серьезным видом выслушала рассказ о заклинании стазиса, наложенном Амелией, и о том, как оно подействовало на труп.

— Ты считаешь, колдунья не знала, накладывая заклинание, что там есть тело? — спросила королева.

Я отметила про себя, что хотя король все время смотрит в бумаги, он ни одной из них не перевернул, пока я говорила. Ну, может быть, он читает медленно.

— Да, мэм. Я знаю, что Амелии это не было известно.

— Благодаря своему искусству телепата?

— Да, мэм.

Здесь Питер Тредгилл на меня посмотрел, и я увидела, что у него глаза необычного цвета — ледяного серого. И в лице полно острых углов: нос клинком, губы прямые, ску¬лы резкие.

И король и королева красивы, но той красотой, что не задевает струн у меня в сердце. И у меня такое впечатление, что это чувство у нас взаимно. И слава Богу.

— Вы и есть та телепатка, которую моя дорогая София хочет привести на совещание, — сказал Питер Тредгилл.

Поскольку это я и так знала, я не чувствовала нужды отвечать, но почтение превозмогло раздражение.

— Да, это я.

— У Стэна один есть, — сказала мужу королева таким тоном, будто вампиры собирают телепатов — как любители собак, скажем, собирают спрингер-спаниэлей.

Единственный Стэн, которого я знаю — это главный вампир Далласа, и единственный телепат, с которым я знакома, там живет. По брошенному королевой замечанию я предположила, что жизнь Барри Колокольчика сильно изменилась со времени нашей встречи. Очевидно, сейчас он работает на Стэна Дэвиса. Не знаю, шериф Стэн или даже король, потому что в те времена я не была посвящена в тайну, что у вампиров таковые имеются.

— И ты теперь пытаешься не отстать от Стэна по пышности свиты? — спросил Питер Тредгилл у жены откровенно недоброжелательно.

По многим дошедшим до меня намекам я понимала, что любви меж ними не слишком много. Если бы спросить меня, я бы ответила, что там даже желания нет. Мне известно было, что моя кузина Хедли нравилась в этом смысле королеве, а двое братьев у дверей сказали, что она перевернула их мир. Ни к одному из концов этого спектра Питер Тредгилл и близко не подходил. Хотя, быть может, это только доказывает омнисексуальность королевы — если есть такое слово. Подумаю, когда вернусь домой. Если вообще вернусь.

— Если Стэн видит выгоду в использовании подобной личности, то я также могу рассмотреть эту возможность — тем более что такая личность есть совсем рядом.

Меня включили в список активов.

Король пожал плечами. Не то чтобы я чего-то ожидала, но я бы сказала, что король такого славного, бедного и живописного штата, как Арканзас, должен быть менее вылощенным, поближе к народу, и с чувством юмора. Может, Тредгилл — саквояжник из Нью-Йорка. Вампирский акцент — он по всей карте размазывался, в буквальном смысле, — так что по речи трудно было определить, откуда он родом.

— Так что же случилось в квартире Хедли, как ты думаешь? — спросила меня королева, и я поняла, что мы вернулись к прежней теме.

— Я не знаю, кто напал на Джейка Перифоя, — ответила я. — Но в ту ночь, когда Хедли отправилась на кладбище с Уолдо, обескровленное тело Джейка оказалось в том чулане. Как оно туда попало — я не знаю. Вот почему Амелия устраивает сегодня экто-чего-то-там.

На лице королевы выразился интерес.

— Она будет выполнять эктоплазменную реконструкцию? Я слышала о таком, но никогда не видела.

А король был не просто заинтересован. На долю секунды он сделался невероятно зол.

Я заставила себя глядеть на королеву:

— Амелия интересовалась, не будете ли вы столь любезны ее, гм, финансировать? — Подумалось, не надо ли добавить слово «миледи», но уж это я просто не могла себя заставить.

— Это будет хорошая инвестиция, поскольку этот новый вампир мог бы нам доставить массу неприятностей. Если бы его просто так выпустили на людей… я рада буду заплатить.

Я с явным облегчением перевела дыхание.

— И я думаю, что тоже посмотрю на эту процедуру, — добавила королева раньше, чем я успела выдохнуть.

Самая неудачная мысль на свете, подумалось мне. В присутствии королевы Амелия стушуется так, что вся ее магия завянет. Но разве можно сказать королеве, что ее присутствие нежелательно?

Когда королева объявила, что хочет посмотреть, Питер Тредгилл поднял острый взгляд.

— Не думаю, что тебе следует ехать, — произнес он, обращаясь к королеве. — Близнецам и Андре трудно будет охранять тебя в городе в подобной округе.

Я удивилась: откуда король Арканзаса знает, что это за округа, где Хедли жила? На самом-то деле это тихий жилой район среднего класса, особенно если сравнить с зоопарком, где находится вампирский центр — с его постоянным потоком туристов, пикетчиков и фанатиков с камерами.

София-Анна уже готовилась к выходу. Эта подготовка состояла во взгляде в зеркало, проверившем, что безупречный вид так и остался безупречным, и надевании туфель на очень высоких каблуках, скрывавшихся под столом — она сидела босиком. Эта подробность как-то вдруг приблизила ко мне Софию-Анну Леклерк. Из-под глянцевой внешности выглянула реальная личность.

— Тебе, наверное, захочется, чтобы нас сопровождал Билл, — обратилась ко мне королева.

— Нет! — рявкнула я.

Да, личность есть — очень неприятная и жестокая.

Но королева непритворно удивилась. Ее супруг был разгневан моей невежливостью — он вскинул голову, уставился на меня горящими от гнева глазами, — но королеву моя реакция просто застала врасплох.

— Я думала, что вы вместе, — сказала она идеально ровным голосом.

Я прикусила язык, чтобы не выдать первый же ответ — вспомнила, с кем говорю. Ответила я почти шепотом.

— Нет, это не так. — Набрав воздуху в грудь, я сделала над собой усилие и сказала: — Я приношу извинения за свою резкость. Пожалуйста, простите меня.

Королева просто посмотрела на меня еще несколько секунд, и я совершенно не могла понять ее мыслей, эмоций или намерений. Как будто глядишь на старинный серебряный поднос — сверкающая поверхность, сложный узор, и на ощупь твердое. Как могло Хедли хватить авантюризма, чтобы спать с этой женщиной — мне просто не понять.

— Ты прощена, — сказала она наконец.

— Ты слишком терпима, — сказал ее муж, и наконец-то его оболочка стала где-то тоньше. Губы искривились в гримасе вроде оскала, и я поняла, что быть в центре внимания этих сверкающих глаз мне ни секунды не хочется. Как азиатская девица в красном на меня смотрит, мне тоже не нравилось, а при взгляде на ее стрижку у меня холодок по коже пробегал. Бог ты мой, даже старушка, которая три раза в год приходила делать бабуле перманент, справилась бы лучше этого Безумного Газонокосильщика.

— Питер, я вернусь через час или два, — сказала София-Анна очень отчетливо, голосом, которым можно было разрезать алмаз.

Коротышка, стоявший у нее за спиной, с тем же ничего не выражающим детским личиком оказался рядом с ней и протянул руку, чтобы она оперлась на нее, вставая. Наверное, это и был Андре.

Атмосфера сгустилась так, что хоть ножом ее режь. Ох, как мне хотелось оказаться подальше отсюда!

— Мне будет спокойнее, если Нефритовый Цветок будет находиться при тебе, — сказал король и показал рукой на девушку в красном.

Ни фига себе Нефритовый Цветок. Скорее уже Каменный Убийца.

Выражение лица азиатки при словах короля не изменилось ни на йоту.

— Но тогда никого не останется при тебе, — возразила королева.

— Не совсем так. В этом здании полно охранников и преданных вампиров.

Даже до меня дошел этот нюанс. Охранники, принадлежащие королеве, отдельно от преданных вампиров — очевидно, тех, которых привез с собой Питер.

— Тогда, разумеется, я буду горда, если меня будет сопровождать такой боец, как Нефритовый Цветок.

Фу-у… Не знаю, всерьез ли говорила королева или просто ублажала своего мужа, принимая его предложение, или хихикала в рукав по поводу его примитивной хитрости — чтобы шпион его был при ней во время эктоплазменной реконструкции. Королева по интеркому позвонила вниз — а может, и вверх, — чтобы как следует охраняли камеру, где Джейка Перифоя учили, как быть вампиром.

— Приставьте к нему дополнительную охрану, — сказала она. — И как только он хоть что-нибудь вспомнит, дайте мне знать.

Подобострастный голос заверил Софию-Анну, что ее немедленно известят.

Мне стало интересно, зачем Джейку дополнительная охрана. Мне как-то трудно было по-настоящему озаботиться его благополучием, но королеву, очевидно, оно волновало.

Итак, мы отправились — королева, Нефритовый Цветок, Андре, Зигеберт, Вайберт и я. Если я и бывала в столь пестрой компании, то не могу вспомнить, когда.

Пройдя по многочисленным коридорам, мы вошли в охраняемый гараж и загрузились в длинный лимузин. Андре ткнул пальцем в одного из охранников, показывая, что тот должен вести машину. Пока что этот вампир с детским личиком не произнес ни слова. К моему удовольствию, водителем оказался Расул, который уже был как старый друг по сравнению с прочими.

Зигеберту и Вайберту в машине было не по себе. Таких не умеющих приспосабливаться вампиров я в жизни не видела, и подумала, не спасала ли их тесная связь с королевой. Им не пришлось меняться, а изменения со временем были единственным способом выжить для вампиров до Большого Откровения. Это еще осталось так в тех странах, где существование вампиров приняли не с той толерантностью, которую проявила Америка. Эти два вампира были бы рады носить шкуры и домотканые рубахи, и выглядели бы совершенно естественно в кожаных сапогах ручной работы и со щитом на руке.

— Твой шериф Эрик приходил говорить со мной вчера, — сказала мне королева.

— Я его видела в больнице, — ответила я, надеясь, что говорю так же непринужденно.

— Ты понимаешь, что новый вампир, тот, который раньше был вервольфом, — что у него не было выбора? Ты понимаешь?

— Я это часто у вампиров видела, — сказала я, вспомнив все случаи, когда Билл объяснял что-нибудь тем, что не мог сдержаться. Я тогда ему верила, но сейчас уже усомнилась. На самом деле я просто до невозможности устала, была несчастна и вряд ли могла набраться духу продолжать убирать квартиру Хедли, разбираться в ее имуществе и делах. Я поняла, что если я уеду домой, в Бон-Темпс, бросив незаконченные дела, то я там просто сяду и буду мрачно сидеть.

Это я знала, но сейчас трудно было прямо взглянуть в глаза реальности.

Пришло время для аутотренинга. Я себе строго сказала, что мне даже в тот самый вечер выпала пара приятных моментов, и каждый день их будет все больше, пока я не вернусь к прежнему своему счастливому состоянию. Я всегда радовалась жизни и опять буду ей радоваться. Только пробиться надо через кучу неудачных полос, чтобы этого достичь.

Не думаю, чтобы когда-либо в жизни я была особо подвержена иллюзиям. Когда умеешь читать мысли, у тебя не остается сомнений, насколько плохими бывают лучшие из лучших.

Но такого я точно не предвидела.

К моему ужасу, у меня из глаз хлынули слезы. Я полезла в сумочку, вытащила салфетку и вытерла щеки на глазах у всех вампиров. На лице Нефритового Цветка впервые появилось выражение, которое я могла назвать. Презрение.

— У тебя болит рана? — спросила королева, показывая на мою руку.

Вряд ли ей действительно это было интересно: наверное, она столько времени себя дрессировала на обычную человеческую реакцию, что это стало рефлексом.

— Сердце у меня болит, — сказала я и пожалела, что не откусила себе язык.

— А, — поняла она и спросила: — Билл?

— Да, — ответила я, сглотнув слюну и изо всех сил постаравшись прекратить выражение эмоций.

— Я горевала по Хедли, — вдруг заявила она.

— Хорошо, что у нее оказался кто-то близкий. — Через секунду я добавила: — Только я была бы рада узнать о ее смерти раньше, чем узнала.

Более осторожно я выразиться не могла, но о смерти своей кузины я узнала лишь через несколько недель.

— Были причины, по которым я не могла раньше послать Каталиадиса, — ответила София-Анна.

Чистое лицо и ясные глаза были непроницаемы, как ледяная стена, но у меня создалось впечатление, будто эта тема ей неприятна. Я посмотрела на королеву, ища какой-нибудь намек, и она чуть повела глазами в сторону Нефритового Цветка, сидевшей от нее справа. Не очень понимаю, как у нее получалось сидеть так свободно с пристегнутым к спине длинным мечом, но я совершенно определенно чувствовала, что с этим же лишенным выражения лицом и пустыми глазами она слушает каждое слово.

Чтобы не рисковать, я решила на всякий случай вообще ничего не говорить, и остаток поездки прошел в молчании.

Расул не хотел заводить лимузин во двор, и я вспомнила, что Дианта тоже парковалась снаружи. Расул вышел придержать дверь для королевы, и первым вышел Андре, огляделся долгим взглядом, потом кивнул — опасности нет, королева может выйти. Расул стоял наготове, с винтовкой в руках, сканируя местность взглядом. И Андре был не менее бдителен.

Следом с заднего сиденья выскользнула Нефритовый Цветок, добавив к этим прожекторам свою пару глаз. Прикрывая королеву своими телами, они двинулись во двор. Следом с топором в руке вышел Зигеберт и подождал меня. Когда я встала рядом с ним на тротуаре, они с Вайбертом провели меня в открытые ворота, церемонясь куда меньше, чем прочие телохранители — с королевой.

Я уже видела королеву у себя дома, без охраны, если не считать Каталиадиса. Видела королеву у нее в кабинете под охраной только одного бойца. Наверное, до сих пор я не понимала, как важна безопасность для Софии-Анны, как опасна для нее власть. Интересно, от кого защищают ее все эти охранники? Кто хочет убить королеву Луизианы? Может быть, опасность угрожает всем правителям вампиров — а может быть, только Софии-Анне? Внезапно приглашение на осеннюю конференцию вампиров показалось мне куда более опасным, чем раньше.

Амелия стояла на круговой дорожке с тремя коллегами посреди освещенного двора. Кстати, никто из этих коллег не оказался каргой на метле. Один — совсем мальчишка — выглядел, как мормонский миссионер: черные брюки, белая рубашка, темный галстук, лакированные черные ботинки. А в центре круговой дорожки стоял велосипед, прислоненный к дереву. Может, этот мальчик и есть мормонский миссионер? На вид он вполне мог еще расти — так молодо он выглядел. Рядом с ним стояла высокая женщина лет под шестьдесят, но с телом, которое могло бы послужить рекламой тренажерам. Одежду ее составляли черная футболка, трикотажные брюки и босоножки, а в ушах болтались громадные кольца. Третья колдунья — примерно моего возраста, где-то в середине между двадцатью и тридцатью, мексиканка с круглыми щечками, красными губами и черными кудрями, невысокая, а изгибов у ее фигуры можно было насчитать больше, чем в букве S. Зигеберту она особенно понравилась (судя по оскалу), но она вампиров будто в упор не видела.

Амелию нашествие вампиров, быть может, и напугало, но она отлично справилась с ритуалом представления. Очевидно, королева уже назвалась раньше, чем я подошла.

— Ваше величество, — говорила Амелия, — это мои коллеги. — Она обвела их рукой, будто показывая автомобиль в телевизионной студии. — Боб Джессап, Пэтси Селлерс и Теренция Родригес — мы ее называем Терри.

Колдуны переглянулись, потом коротко кивнули в ответ на представление. Трудно было сказать, как восприняла королева этот недостаток почтительности — лицо ее осталось глянцево-гладким, — но она кивнула в ответ, и атмосфера осталась вполне терпимой.

— Мы как раз готовились провести реконструкцию, — продолжала Амелия. Говорила она уверенно, но я заметила, что руки у нее дрожат. И в мыслях у нее далеко не было той уверенности, что слышалась в голосе. Она снова гоняла в голове все подготовительные этапы, лихорадочно инвентаризуя все магическое барахло, тревожно оценивая своих компаньонов, успокаивая себя, что они вполне способны выполнить ритуал, и так далее. Амелия — перфекционистка, — запоздало поняла я.

Интересно, где сейчас Клодина. Может быть, увидела приближающихся вампиров и благоразумно спряталась в норку поглубже?

Пока я искала ее глазами, сердечная боль, которую я все время запихивала внутрь, вдруг охватила меня. Как бывало после смерти бабушки, когда я за каким-нибудь очень привычным занятием, вроде чистки зубов, вдруг ощущала, как накатывает на меня чернота. Не сразу смогла я овладеть собой и вернуться к реальности.

Это еще будет случаться какое-то время. Надо просто стиснуть зубы и перетерпеть.

Я заставила себя посмотреть на тех, кто был вокруг. Колдун и колдуньи заняли свои места. Боб уселся на пластиковый уличный стул, и я с пробуждающимся интересом увидела, как он вытащил какой-то порошок в герметичном пакетике размером с бутербродницу, а из нагрудного кармана извлек коробок спичек. Амелия устроилась наверху лестницы, ведущей в квартиру, Терри — на середине ее, а высокая старшая колдунья, Пэтси, уже стояла на галерее, глядя на нас.

— Если вы все хотите смотреть, здесь, пожалуй, будет лучше всего, — пригласила Амелия королеву и меня подняться по лестнице.

Охранники сгрудились в воротах, чтобы быть от магии как можно дальше, и даже Нефритовый Цветок вроде бы с уважением отнеслась к силе, которой сейчас предстояло вступить в действие, если не к людям, ее призывающим.

Естественно, Андре сопроводил королеву вверх по лестнице, но мне показалось, что плечи его несколько ссутулились, а энтузиазм приугас.

Мне приятно было отвлечься на что-то новое, а не пережевывать свои несчастья, и я с интересом стала слушать, что говорит Амелия. У нее был такой вид, будто ее ждут на пляже — в пляжный волейбол играть, а приходится вот описывать нам магическое заклятье, которое она собирается совершить.

— Мы поставили время за два часа до того, как я видела приезд Джейка, — сказала она. — Так что, быть может, придется увидеть много всякого скучного и к делу не относящегося. — Если это уж совсем надоест, я попробую поторопить события.

Вдруг мне явилась мысль, ослепившая меня своей простотой и ясностью. Я попрошу Амелию вернуться со мной в Бон-Темпс и повторить эту процедуру у меня во дворе. Так я узнаю, что случилось с бедняжкой Гладиолой. Сразу же мне стало намного лучше, и я заставила себя вернуться вниманием в здесь и сейчас.

— Начали! — крикнула Амелия и тут же стала нараспев произносить слова — кажется, по-латыни. Донеслись тихие отголоски с лестницы и со двора: это вступили ее напарники.

Мы не знали, чего ожидать, и речитатив стал через несколько минут просто утомлять. Я начала раздумывать, что сделает со мной королева, если очень уж заскучает.

Но тут в гостиную вошла моя кузина Хедли.

Я так ошалела, что чуть не заговорила с ней. Но, приглядевшись секунду, заметила, что на самом деле это не Хедли. Это была Хедли с виду, двигалась она как Хедли, но этот симулякр по цвету был размыт. Волосы у нее были не темными, а поблескивающей имитацией темного. Она шла, как… как окрашенная вода. Видно было, как переливается ее поверхность. Естественно, Хедли выглядела старше. И тверже тоже — с сардонической складкой у рта и скептическим прищуром.

Не замечая ничьего присутствия, реконструкция прошла к полуторному креслу, взяла фантомный пульт и включила телевизор. Я даже посмотрела невольно на экран, будто там что-то должны были показать. Естественно, ничего там не было.

Ощутив рядом с собой движение, я обернулась к королеве. Если я была потрясена, то она — возбуждена невероятно. Вообще я не думала раньше, что королева любила Хедли, но сейчас увидела, что так это и было. Насколько она вообще могла любить.

Хедли поглядывала время от времени в телевизор, крася ногти на ногах, отпивая кровь из воображаемого бокала, один раз позвонила по телефону. Мы ее не слышали. Мы только видели, да и то в ограниченных пределах. Предмет, за которым она тянулась, появлялся за миг перед тем, как рука его касалась, но не раньше, и потому был виден лишь тогда, когда она начинала им пользоваться. Когда она наклонилась заменить бокал с кровью на столе, и ее рука все еще держала бокал, мы видели бокал, стол с другими предметами и Хедли — все это в поблескивающей патине. Призрачный стол существовал поверх реального стола, который был почти там же, где стоял в ту ночь, и оттого становилось еще жутче. Когда Хедли отпустила бокал, и бокал, и стол исчезли сразу.

Я оглянулась на Андре. Он смотрел вытаращенными глазами, и более яркого выражения эмоций я у него на лице еще не видела. Королева горевала, я была заворожена и печальна, а он просто перепуган.

Еще через несколько минут Хедли, очевидно, услышала стук в дверь. (Она обернулась к двери с удивленным видом.) Хедли встала (фантомное кресло, сдвинутое дюйма на два вправо от настоящего, тут же исчезло) и пошла к двери. Прошла через мои кроссовки, оставленные сбоку от кресла.

Да, жуть. Все это было жутко, но глаз не отвести.

Очевидно, зрители во дворе увидели посетителя на внешней лестнице, потому что я услышала, как громко выругался один из Бертов — кажется, Вайберт. Когда Хедли открыла фантомную дверь, стоявшая на галерее Пэтси снаружи открыла реальную, чтобы нам было видно. По покрасневшей физиономии Амелии я поняла, что она об этом не подумала заранее.

У двери стоял (фантомный) Уолдо — вампир, который был при королеве уже много лет. За какое-то время до смерти он был сильно наказан, и кожа у него осталась сморщенной навеки. Поскольку он и до этого наказания был жутко тощим альбиносом, то в ту единственную ночь, когда мы виделись, выглядел ужасно. Сейчас, в виде водянистого призрака, он выглядел лучше. Честное слово, лучше.

Хедли удивилась, увидев его — настолько явно, что можно было прочесть по лицу. Потом на нем выразилось отвращение, но она отступила, пропуская гостя.

Пока она шла к столу за своим бокалом, Уолдо огляделся, будто высматривая, есть ли тут еще кто-нибудь. Импульс предупредить Хедли был так силен, что я едва сдержалась.

После некоторого разговора, которого мы, естественно, не услышали, Хедли пожала плечами и будто бы согласилась с каким-то планом. Очевидно, это была мысль, о которой рассказал мне Уолдо в ту ночь, когда сознался в убийстве Хедли. Он говорил, что это Хедли пришла в голову идея съездить на кладбище Сен-Луи поднять призрак вудуистки Мари Лаво, но, судя по тому, что мы сейчас видели, экскурсию предложил Уолдо.

— Что это у него в руке? — спросила Амелия едва слышно, и Пэтси с галереи вошла внутрь проверить.

— Брошюра, — так же тихо сообщила она Амелии. — О Мари Лаво.

Хедли глянула на наручные часы и что-то сказала Уолдо. Что-то не очень доброе, судя по выражению лица и тому, как резко она указала головой ему на дверь. Она явным образом говорила «нет».

И все же на следующую ночь она с ним поехала. Что же заставило ее передумать?

Хедли вернулась к себе в спальню, мы пошли за ней. Обернувшись, мы увидели, что Уолдо уходит из квартиры, положив по дороге брошюру на стол у двери.

Какой-то странный вуайеризм был в том, чтобы стоять в спальне Хедли в обществе королевы, Амелии и Андре и смотреть, как Хедли снимает халат и надевает весьма затейливое платье.

— Это платье было на ней на приеме в ночь перед свадьбой, — тихо сказала королева.

Платье было красное облегающее, с очень низким вырезом, украшенное красными блестками более темного оттенка, и к нему туфли крокодиловой кожи. Хедли хотела, чтобы королева поняла, кого сегодня теряет.

На наших глазах она прихорашивалась перед зеркалом, сначала причесалась так, потом иначе, долго выбирала помаду. Процессу уже не доставало новизны, и я думала насчет промотать вперед, но королева еще не насладилась зрелищем утраченной возлюбленной. Я уж точно не собиралась ей мешать, тем более что платит она.

Хедли повертелась перед трюмо туда-сюда, явно удовлетворенная зрелищем, и вдруг разразилась слезами.

— Бедная моя, — тихо сказала королева. — Прости меня, дорогая.

Я точно знала, что чувствовала Хедли, и впервые ощутила родство с моей кузиной, утраченное за годы разлуки. В этой реконструкции была восстановлена ночь перед свадьбой королевы, и Хедли предстояло идти на празднество, где парой будут королева и ее жених. На следующую же ночь ей предстоит присутствовать на свадьбе — так она думала. Она не знала, что будет к тому времени мертва — мертва окончательно.

— Кто-то идет! — сообщил колдун Боб.

Голос его донесся из открытых стеклянных дверей. В фантомном, призрачном мире, очевидно, прозвенел звонок, потому что Хедли подобралась, глянула в зеркало еще раз (прямо сквозь нас, поскольку перед ним стояли мы) и сосредоточилась. Идя вниз по лестнице, она уже привычно покачивала бедрами, а на губах ее играла холодная полуулыбка.

Она распахнула дверь. Поскольку колдунья Пэтси оставила реальную дверь открытой после «визита» Уолдо, нам это было видно. Джейк Перифой вошел в смокинге, выглядел он отлично, как и говорила Амелия. Я посмотрела на нее, когда он вошел в квартиру — она с сожалением окинула вервольфа взглядом.

Ему не очень нравилось, что его послали за королевиной любовницей, но он был слишком вежлив и слишком куртуазен, чтобы дать Хедли это понять. Он терпеливо подождал, пока она возьмет сумочку и последний раз пробежится щеткой по волосам, потом они оба вышли.

— Спускаются сюда, — сообщил Боб, и мы вышли из комнаты на ту сторону галереи, заглядывая через перила. Фантомы садились в блестящую машину и выезжали из двора. Там кончалась зона, накрытая заклинанием. Когда призрачный автомобиль проехал через ворота, они мигнули и исчезли рядом с группой вампиров, столпившихся у входа. Зигеберт и Вайберт смотрели суровыми вытаращенными глазами, Нефритовый Цветок выглядела сердитой, Расул — в каком-то приятном размышлении. Будто обдумывал, сколько всего расскажет теперь ребятам в караульной после смены.

— Время промотать вперед, — сказала Амелия. Вид у нее был усталый, и я подумала, что это от напряжения — молодой колдунье выпало координировать такое серьезное колдовство.

Пэтси, Терри, Боб и Амелия запели в унисон новое заклятье. Если в этой команде было слабое звено, то им была Терри. Круглолицая маленькая колдунья обильно потела и дрожала от усилий не завалить свою часть магической работы. Увидев ее напряженное лицо, я несколько взволновалась.

— Спокойней, спокойней, — произнесла Амелия, увидев те же знаки, что и я.

Все запели снова, и Терри явно успевала лучше: у нее уже не было такого отчаянного вида.

— Теперь медленней, — сказала Амелия, и пение сбавило темп.

Снова появился в воротах автомобиль, на этот раз проехал прямо через Зигеберта, который шагнул вперед, — чтобы лучше видеть Терри, я думаю. Автомобиль резко остановился, до половины застряв в пролете.

Из него вылетела Хедли. Она плакала, и, судя по лицу, начала не сейчас. С другой стороны вышел Джейк Перифой и остановился, положив руки сверху на свою дверцу и разговаривая с Хедли через крышу.

Тут впервые заговорил личный телохранитель королевы. Андре сказал:

— Хедли, тебе пора прекратить. Это заметят, и новый король этого так не оставит. Он, знаешь ли, ревнивый. Ему наплевать на… — Андре потерял нить, покачал головой. — Ему не плевать на сохранение лица.

Мы все уставились на него. Он что, медиум? Телохранитель королевы перевел взгляд на эктоплазменную Хедли.

— Джейк, я не могу это вынести. Я знаю, что она это делает из политических соображений, но ведь она же отсылает меня прочь! Я не могу!

Нет, Андре читал по губам, даже по эктоплазменным умел. Он снова заговорил:

— Хедли, пойди домой и переспи с этой мыслью. На свадьбу тебе нельзя, если ты там устроишь сцену. Ты знаешь, что это смутит королеву и загубит всю церемонию. Мой шеф меня убьет тогда. Это самое масштабное событие во всей его карьере.

Я поняла, что он говорит о Квинне. Значит, Джейк Перифой — действительно тот пропавший сотрудник, о котором говорил Квинн.

— Не могу я! — повторила Хедли. Судя по всему, она визжала, но Андре, к счастью, не счел нужным это повторять. И без того жутковато было слышать ее слова из его уст. — Я сделала страшную вещь!

Театральная фраза прозвучала диссонансом из-за монотонного голоса Андре.

Хедли взбежала по лестнице, Терри автоматически отступила с дороги. Хедли отперла (уже открытую) дверь и ворвалась в квартиру. Мы повернулись к Джейку. Он вздохнул, выпрямился и отступил от машины (машина исчезла). Джейк раскрыл сотовый телефон, набрал номер, поговорил не больше минуты, не ожидая ответа. Почти наверняка передавал голосовую почту. Андре прочитал:

— Босс, должен вам сказать, что тут беда может быть. Подружка может с собой не совладать в нужный день.

Боже мой! Только бы не Квинн распорядился убить Хедли! От этой мысли я чуть не упала. Но пока она оформлялась, Джейк обошел машину, которая тут же появилась, когда он ее задел, погладил рукой багажник, приближаясь к зоне за воротами, и вдруг чья-то рука просунулась и его схватила. Зона, созданная колдуном и ведьмами, за стену не выходила, так что остального тела видно не было, а отдельная рука, вылетевшая из пустоты и схватившая ни о чем не подозревающего вервольфа, произвела эффект, достойный хорошего ужастика.

Точно как во сне, когда видишь приближающуюся опасность, но не можешь произнести ни звука. Никакие предупреждения с нашей стороны не могли предотвратить того, что уже случилось. Но потрясены были мы все. Братья Берты вскрикнули, Нефритовый Цветок выхватила меч (я даже не успела заметить ее движения), а у королевы отвисла челюсть.

Мы только видели, как дергаются ноги Джейка. Потом они затихли.

Все мы стояли и переглядывались, даже колдуны — их сосредоточенность поколебалась, двор стало заволакивать туманом.

— Колдуны! — хлестнул их голос Амелии. — А ну, за работу!

В тот же миг все прояснилось. Но ноги Джейка лежали тихо, и контуры их начали расплываться, таять, как контуры всех неодушевленных предметов. Через несколько секунд на галерее появилась моя кузина, посмотрела вниз тревожно и настороженно. Она что-то услышала. Мы отметили момент, когда она увидела тело и спустилась с вампирской быстротой. Выпрыгнув из ворот, она исчезла, но тут же вернулась, волоча труп за ноги. Пока она его держала, тело было видно, как виден был бы стол или стул. Потом она нагнулась над ним, и стало видно, что у Джека огромная рана на шее. Отвратительного вида, хотя, надо сказать, вампиры смотрели на эту рану не с отвращением, а завороженно.

Эктоплазменная Хедли огляделась в поисках помощи, которой не было. Вид у нее стал чертовски неуверенный, пальцы не отпускали шею Джейка, пытаясь нащупать пульс.

Наконец она над ним нагнулась и что-то ему сказала.

— Один только способ, — транслировал Андре. — Ты потом меня возненавидишь, но другого способа нет.

На наших глазах Хедли рванула клыками собственное запястье и приложила кровавую рану к губам Джейка, глядя, как течет кровь внутрь, как он настолько ожил, что смог схватить ее за руки и притянуть к себе. Когда Хедли заставила Джейка себя отпустить, вид у нее был изможденный, а у него — такой, будто у него судороги.

— Из вервольфов не очень вампиры получаются, — прошептал Зигеберт. — Никогда еще не видел, чтобы обратили вервольфа.

Да, бедному Джейку Перифою пришлось несладко. Я готова была уже простить ему вчерашний ужас, видя его страдания. Моя кузина Хедли подняла его и понесла по лестнице вверх, то и дело оглядываясь по сторонам. Я опять пошла за ней, королева шла следом. На наших глазах Хедли сорвала с Джейка одежду, обкрутила ему шею полотенцем, остановила кровь, а потом сунула его в чулан, тщательно прикрыла тряпками и закрыла дверь, чтобы утреннее солнце не сожгло свежеобращенного вампира — ему надо будет пролежать три дня в темноте. Окровавленное полотенце она бросила в корзину с грязным бельем. Потом другим полотенцем заткнула щель между дверью и полом, чтобы Джей¬ку уж точно ничего не грозило.

После этого она сидела какое-то время, о чем-то думая. Наконец взяла сотовый телефон и набрала номер.

— Она спрашивает Уолдо, — сказал Андре. Губы Хедли вновь задвигались, и он продолжил: — Она договаривается на следующую ночь. Говорит, что ей нужно потолковать с призраком Мари Лаво, если он придет. Говорит, что ей нужен совет.

Еще поговорив, Хедли закрыла телефон и встала. Собрав рваную окровавленную одежду бывшего вервольфа, она запечатала ее в пакет.

— И полотенце туда же, — подсказала я шепотом, но кузина оставила его в корзине, и мне предстояло его найти, когда приеду. Вытащив из кармана брюк ключи от машины, Хедли спустилась вниз, села в машину и уехала вместе с мусорным пакетом.

 

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

— Ваше величество, нам придется остановиться, — сказала Амелия, и королева едва заметно шевельнула рукой, что могло означать согласие.

Терри была настолько измотана, что повисла на перилах лестницы, да и Пэтси на галерее выглядела не многим лучше. Ботаник Боб вроде бы не переменился, но он предусмотрительно устроился на стуле. По безмолвному сигналу Амелии они стали снимать созданное ими заклинание, и постепенно потусторонняя атмосфера редела. И все мы превратились в неудачно подобранную компанию жутиков во дворе новоорлеанского дома, перестав быть беспомощными свидетелями магической реконструкции.

Амелия пошла в угловой сарай и вытащила несколько складных стульев. Зигеберт и Вайберт не могли понять, как с ними обращаться, и потому стулья поставили Амелия и Боб. Когда королева и колдуны расселись, остался один незанятый стул, и я его взяла, сперва безмолвно переглянувшись с оставшимися четырьмя вампирами.

— Итак, мы знаем, что произошло следующей ночью, — сказала я устало.

Как-то глупо я себя чувствовала в нарядом платье и на высоких каблуках. Приятно было бы переодеться в обычное.

— Извините, может, вы и знаете, а мы вот нет.

Это сказал Боб, совершенно не стесняясь присутствием королевы.

Что-то симпатичное было в этом не от мира сего колдуне. И вообще все четверо трудились изо всех сил, и если теперь они хотели знать продолжение истории, не было причин им в этом отказывать. Королева возражений не высказала, и даже Нефритовый Цветок, вложившая меч в ножны, проявляла едва заметный интерес.

— На следующую ночь Уолдо заманил Хедли на кладбище рассказом про могилу Мари Лаво и вампирской легендой, что мертвые могут поднимать мертвых — в данном случае жрицу вуду Мари Лаво. Хедли хотела получить от Мари Лаво ответы на свои вопросы, которые призрак даст ей, если она выполнит ритуал, описанный Уолдо. Уолдо сообщил мне причину, по которой Хедли согласилась на это, но теперь я знаю, что он лгал. Зато я могу придумать много других причин, по которым она решила ехать с Уолдо на кладбище. — Королева молча кивнула в ответ на эти слова. — Я думаю, она хотела узнать, каким будет Джейк, когда встанет. Хотела узнать, что с ним делать. Она не могла дать ему умереть — вы это видели сами, — но не хотела ни перед кем признать, что создала вампира, тем более такого, который раньше был вервольфом.

Внимание аудитории было всепоглощающим. Зигеберт и Вайберт стояли по обе стороны от королевы и полностью превратились в слух. Для них это было как в кино сходить. Колдунам была интересна подоплека событий, которые они только что видели. Нефритовый Цветок не сводила с меня глаз. И только Андре остался равнодушным — он выполнял работу телохранителя, непрестанно оглядывая двор и небо.

— Возможно также, что Хедли верила, будто дух ей даст совет, как вернуть расположение королевы. Прошу прощения, мэм, — добавила я, с опозданием припомнив, что королева от меня в трех футах на складном стуле, на котором еще болтается уолмартовская этикетка с ценой.

Королева махнула рукой, отметая инцидент. Она была погружена в свои мысли так глубоко, что могла вообще меня не слышать.

— Не Уолдо выпил кровь Джейка Перифоя, — вдруг к моему удивлению сказала королева. — Он не мог представить себе, когда сумел убить Хедли и доложить об этом мне, представив дело как работу Братства, что эта разумная колдунья весьма буквально последует приказу запечатать квартиру, и даже наложит заклинание стазиса. У него уже был план. А у того, кто убил Джейка, был отдельный план — возможно, обвинить Хедли в возрождении Джейка… что привело бы ее в тюрьму, в вампирскую камеру. А может быть, убийца рассчитывал, что Джейк убьет Хедли, поднявшись через три дня… что было бы вполне возможно.

Амелия попыталась принять скромный вид, но это было безнадежное дело. Хотя гордиться ей было нечем, поскольку единственной причиной, почему она закрыла квартиру заклинанием, — это было предотвратить мусорную вонь в тот момент, когда ее откроют. Амелия это знала, и я знала. Но это было отлично сделанное колдовство, и я не собиралась выпускать из нее воздух. Это сделала она сама.

— А может быть, — сказала она жизнерадостно, — кто-то заплатил Уолдо, чтобы убрал Хедли, не так, так этак.

Мне пришлось тут же закрыть щиты, потому от всех присутствующих колдунов пошли волны паники неимоверной громкости. Они знали, что слова Амелии расстроили королеву, а когда королева Луизианы волнуется, окружающим предстоит взволноваться намного сильнее.

Королева вскочила со стула, так что все мы тоже поднялись, поспешно и неуклюже. Амелия сидела, подобрав под себя ноги, потому и оказалась особенно неловкой, что пошло ей на пользу. Нефритовый Цветок отступила от прочих вампиров на два шага, но, быть может, хотела иметь место для маневра, если ей придется взмахнуть мечом. Кроме меня это заметил только Андре — и не сводил глаз с телохранительницы короля.

Не знаю, что было бы дальше, но в ворота въехал Квинн.

Он вылез из большой черной машины, в упор не видя собравшуюся в напряжении публику, будто ее и не было, и зашагал по гравию прямо ко мне. Небрежно обняв меня за плечи, он наклонился слегка меня поцеловать… сравнивать поцелуи вообще не имеет смысла, ведь все мужчины целуют по-разному? И это кое-что говорит об их характере. Квинн целовал меня так, будто у нас шел разговор.

— Детка, — начал он, когда я «сказала» заключительное слово, — может, я приехал в неудачное время? Что у тебя с рукой?

Напряжение несколько ослабло. Я представила его собравшимся во дворе — со всеми вампирами он был знаком, но колдуний видел впервые, и потому отошел от меня, чтобы с ними поздороваться. Пэтси и Амелия о нем явно слышали и очень старались не выглядеть слишком ошеломленными первой встречей.

Мне надо было сообщить ему остаток сводки новостей.

— У меня укушена рука, Квинн, — начала я. Квинн ждал продолжения, внимательно на меня глядя. — Меня укусил… боюсь, мы теперь знаем, что сталось с твоим сотрудником. Его ведь звали Джейк Перифой?

— И что?

В ярком свете дворового освещения было видно, как напряглось его лицо. Он знал, что его ждет что-то неприятное. Ну, при виде собравшейся компании любой бы такое предположил.

— Из него выпили всю кровь и бросили здесь во дворе. Чтобы его спасти, Хедли его обратила. Он стал вампиром.

До Квинна дошло не сразу. Видно было, как постепенно свыкается он с мыслью о чудовищной судьбе Джейка Перифоя. Лицо его окаменело. И мне захотелось надеяться, что никогда не посмотрит он на меня таким взглядом.

— Перемена произошла без согласия этого вервольфа, — сообщила королева. — Конечно, никогда ни один вервольф не согласился бы стать таким, как мы.

Если и была в ее голосе горечь, резкость или язвительность, я не удивилась. Вампиры и оборотни относились друг к другу с едва скрываемым отвращением, и лишь тот факт, что они совместно выступали против нормалов, не давал разразиться открытой войне.

— Я заезжал к тебе перед тем, как ехать сюда искать Джейка, — неожиданно сказал Квинн. — Посмотреть, не вернулась ли ты из Нового Орлеана. Кто у тебя на дорожке демона сжег?

— Кто-то убил Гладиолу, слугу королевы, когда она принесла мне послание.

Вампиры вокруг меня зашевелились. Королева, конечно, знала о смерти Гладиолы, мистер Каталиадис не мог ей не сказать. Но никто больше об этом не слышал.

— Что-то много народу погибло у тебя во дворе, — сказал мне Квинн, и хотя тон его был нейтрален, не могу сказать, что задних мыслей у него не было. Но его можно понять.

— Только двое, — ответила я задиристо, быстро подсчитав. — Я бы не сказала, что это много. Конечно, если добавить еще и тех, кто погиб в доме…

Эту мысль я быстро пресекла.

— А знаете что? — вмешалась Амелия высоким и деланно-светским голосом. — Я думаю, мы, колдуны, сейчас просто двинем в ближайшую пиццерию на углу Хлои и Джастин. Так что если мы будем нужны, вы знаете, где нас найти. Годится?

Боб, Пэтси и Терри с неожиданной быстротой оказались у ворот, а вампиры, не получившие от своей королевы никакого сигнала, отступили и пропустили их. Поскольку Амелия не дала себе труд захватить сумочку, я только понадеялась, что у нее в одном кармане ключи, в другом деньги. Ладно, как-нибудь.

Я чуть не пожалела, что не смылась с ними… минуту! А почему бы и нет? Я посмотрела с вожделением на выход, но там уже встала Нефритовый Цветок, глядя на меня черными, как дыры на лице, глазами. Вот ни капельки я этой женщине не нравилась. Андре, Зигеберту и Вайберту я могла быть совершенно безразличной, Расул мог думать, что со мной неплохо бы провести часок в городе, а вот Нефритовый Цветок с удовольствием снесла бы мне голову своим мечом — тут сомневаться не приходилось. Мысли вампиров я читать не умею (иногда только их проблески, но это большой секрет), но язык их жестов я понимаю, и выражение лица тоже.

Я не знала причины этой враждебности, да в этот момент и не важна была эта причина. Королева задумалась.

— Расул! — сказала она. — Мы ненадолго вернемся в дом.

Он поклонился и вышел к машине.

— Мисс Стакхаус! — позвала меня королева.

Ее глаза сияли, как темные лампы. Взяв меня за руку, она повела меня вверх, в квартиру Хедли. Андре шел за нами, будто привязанный к ее ноге нитью. Я все подавляла неразумное желание выдернуть руку — рука королевы была суха, холодна и сильна, хотя она следила, чтобы мою руку не сжать. От такой близости древнего вампира у меня тело вибрировало, как струна на скрипке. Не понимаю, как Хедли это могла выдерживать.

Она завела меня в квартиру и закрыла за нами дверь. Наверное, даже острейшие уши вампиров внизу не могли теперь услышать нашего разговора. Это и была ее цель, потому что первые ее слова прозвучали так:

— Ты никому не расскажешь то, что я сейчас скажу.

Я кивнула, онемев от ожидания.

— Я начала свою жизнь там, где теперь северная Франция, где-то около… тысячи ста лет назад.

Я проглотила слюну.

— Конечно, я точно не знаю, где это было — наверное, в Лотарингии. В прошлом веке я пыталась найти место, где провела первые двенадцать лет своей жизни, но не могла бы этого сделать даже под угрозой смерти. — Она рассмеялась при этих словах лающим смехом. — Моя мать была женой самого богатого жителя деревни — это значит, что у него было на две свиньи больше, чем у любого другого. Звали меня тогда Юдифь.

Я пыталась скрыть потрясение, изобразить интерес, но это было непросто.

— Когда мне было лет десять-двенадцать, в нашу деревушку забрел бродячий торговец. Мы уже полгода нового лица не видели, все оживились. — Но она не улыбнулась, вспоминая это оживление, просто изложила факт. — Он принес какую-то болезнь, которой раньше мы не знали. Сейчас я думаю, это был какой-то вид гриппа. За две недели его пребывания у нас умерли все, кроме меня и одного мальчишки постарше.

Минута молчания — мы обдумывали это. То есть я обдумывала, а королева вспоминала. Андре — он вообще мог думать о ценах на бананы в Гватемале.

— Кловис меня не любил, — сказала королева. — Забыла уже, почему. Наши отцы… нет, не помню. Все могло быть по-другому, если бы он относился ко мне лучше. А так он меня изнасиловал, а потом потащил в соседнюю деревню, где начал меня сдавать напрокат. За деньги или за еду. Грипп кружил по нашей округе, но мы с ним не заболели.

Я старалась глядеть куда угодно, только не на нее.

— Почему не смотришь мне в глаза? — спросила она сурово.

Выбор слов и акцент изменились, будто она только что выучила английский.

— Мне очень вас жаль, — ответила я.

Она издала звук: прижала верхними зубами нижнюю губу и втянула воздух, чтобы тут же его выдохнуть. Что-то вроде «ффффт!»

— Не бери в голову, — сказала королева. — Потому что почти сразу, когда мы заночевали в лесу, его поймал вампир. — Видно было, что ей приятно вспоминать. Ничего себе путешествие по волнам памяти. — Вампир был очень голоден и начал с Кловиса, потому что он был больше. А когда он с Кловисом покончил, то успел меня рассмотреть и решил, что приятно будет иметь спутницу. Его звали Алейн. И три года я бродила с ним. В те времена, естественно, вампиры скрывались. Существовали они только в байках, которые рассказывали старухи у очага. И Алейн отлично умел поддерживать это положение. Он когда-то был священником, и очень любил заставать священников врасплох в кровати.

Она улыбнулась, вспоминая. Я ощутила, что сочувствую ей уже меньше.

— Алейн все обещал и обещал обратить меня, потому что я, конечно же, хотела быть такой, как он. Хотела силы.

Она покосилась на меня, и я истово кивнула. Это мне было понятно.

— Но когда нам нужны были деньги — на одежду или на еду для меня, он делал то же, что и Кловис — просто меня продавал. Он знал, что мужчины заметят, если я буду холодная, и еще он знал, что я их покусаю, если он меня обратит. И мне эти невыполненные обещания надоели.

Я кивнула, показывая, что слушаю. И я действительно слушала, но в глубине сознания думала, куда, к черту, ведет этот монолог и почему именно мне рассказывается столь увлекательная и печальная история.

— Потом мы однажды пришли в деревню, где староста знал, кто такой Алейн. Дурак Алейн забыл, что уже проходил здесь, и высосал жену старосты! Поэтому мужики его связали серебряной цепью — потрясающая редкость в маленькой деревушке, могу тебе сказать… и бросили его в сарай, собираясь додержать до возвращения местного священника из поездки. Потом его собирались выставить на солнце в каком-то церковном обряде. Бедная была деревушка, но на него сверху навалили все серебро и весь чеснок, которые нашлись у местного люда, чтобы не дергался.

Королева хихикнула.

— Они знали, что я человек, и знали, что он меня насиловал, — сказала она. — Поэтому меня связывать не стали. Семья старосты думала взять меня в рабыни, раз уж они из-за этого вампира лишились женщины. Я понимала, каково оно будет.

Выражение ее лица было такое, что сердце разрывалось — и одновременно леденело. Я сидела тихо-тихо.

— В ту ночь я вытащила несколько отставших досок из задней стенки сарая и заползла внутрь. Алейну я сказала, что если он меня обратит, я его освобожу. Долго мы торговались, но наконец он согласился. Я вырыла в полу яму, такую, чтобы мое тело поместилось. Мы рассчитывали, что Алейн меня осушит и похоронит под нарами, на которых лежит, и землю загладит. Настолько он свободой движений обладал. А на третью ночь я встану, разорву на нем цепь и смету весь чеснок, хотя он мне руки обожжет. И сбежим мы с ним в темноту. — Она рассмеялась в голос. — А священник вернулся раньше третьего дня. И когда я выкарабкалась из могилы, Алейн уже пеплом развеялся по ветру. Это они в сарай священника его сунули, и старый поп мне рассказал, что случилось.

У меня возникло чувство, что ударную концовку я уже знаю.

— О'кей, — сказала я быстро, — насколько я понимаю, этот поп и стал вашей первой едой?

Я жизнерадостно улыбнулась.

— О нет, — ответила София-Анна, бывшая Юдифь. — Я ему сказала, что я ангел смерти и пришла его призвать, ибо он добродетелен.

Вспомнив состояние Джейка Перифоя, когда он поднялся первый раз, я смогла оценить титанические усилия, которых это должно было стоить вампиру.

— И что вы стали делать дальше? — спросила я.

— Через несколько лет я нашла сироту, который бродил в лесах, как я. — Она посмотрела на своего телохранителя. — С тех пор мы всегда вместе.

Наконец-то я увидела на неживом лице Андре выражение: беспредельная преданность.

— Его продавали, как продавали меня, — сказала она тихо. — И я приняла меры.

У меня холодок пробежал по позвоночнику. И хоть озолоти меня, не знала я, что сказать.

— Я затем утомляю тебя этой древней историей, — сказала королева, чуть встряхиваясь и садясь еще прямее, — чтобы ты поняла, почему я взяла Хедли под свое крыло. К ней приставал ее двоюродный дед. И к тебе тоже?

Я кивнула. Понятия не имела, что он добрался и до Хедли. До фактической пенетрации он не дошел только потому, что у меня погибли родители и я переехала жить к бабушке. Родители мне не верили, но бабушку я убедила, что говорю правду — к тому времени, когда он почувствовал, что я созрела, а было это в мои девять лет. Конечно, Хедли была старше. У нас, оказывается, было куда больше общего, чем я думала.

— Жаль, я не знала, — сказала я. — Спасибо, что рассказали мне.

— Хедли часто о тебе говорила.

Что же, Хедли, спасибо тебе. Спасибо, что подставила меня под худшее… стоп, это несправедливо. Узнать про колоссальный обман Билла — не худшее, что со мной случилось. Но в моем личном списке не слишком от первого места далеко.

— Это я уже поняла, — сказала я голосом холодным и хрустким, как стебель сельдерея.

— Ты огорчена, что я послала Билла навести о тебе справки и решить, можешь ли ты быть мне полезна, — заявила королева.

Я вдохнула как следует, заставила себя разжать зубы.

— Нет, я не расстроилась из-за вас. Вы такая как вы есть, и вы даже меня не знали. — Еще один глубокий вдох. — Переживаю я из-за Билла, который меня знал и все же выполнил всю вашу программу тщательно и расчетливо. — Мне пришлось подавить боль. — К тому же какое дело вам до моих чувств?

Тон этот был на шаг от оскорбительного, что не слишком разумно, когда говоришь с могущественным вампиром. Но она ткнула прямо в больное место.

— Дело есть. Ты была дорога для Хедли, — неожиданно сказала София-Анна.

— По ее обращению со мной это трудно было бы заключить, когда она стала подростком, — ответила я, решив, что лучше всего будет следовать курсом беспощадной честности.

— Она об этом сожалела, — сказала королева, — особенно после того, как стала вампиром и поняла, что значит принадлежать к меньшинству. Даже здесь, в Новом Орлеане, масса предрассудков. Мы с ней часто говорили о ее жизни, оставаясь наедине.

Не знаю, отчего мне стало неуютно: от мысли о сексе между моей кузиной и королевой, или от мысли, что они в постели говорили обо мне.

Мне все равно, если взрослые занимаются сексом по согласию, каким бы этот секс ни был — лишь бы все стороны заранее договорились. Но слышать подробности такого рода я тоже не обязана. Интерес, который мог бы возникнуть у меня к этим вопросам, давно смыло потоком образов из мозгов посетителей бара.

Разговор оказывался долгим. А мне хотелось, чтобы королева перешла к сути.

— Суть в том, — сказала королева, — что я тебе благодарна: ты — с помощью этих колдуний — дала мне более точное представление, как погибла Хедли. И еще ты мне дала знать, что против меня существует более широкий заговор, нежели ревнивое сердце Уолдо.

— Я?

— Так что я у тебя в долгу. Скажи, что я могу сейчас для тебя сделать.

— Э-гм… прислать побольше ящиков, чтобы мне упаковать вещи Хедли и увезти в Бон-Темпс? И еще прислать кого-нибудь забрать то, что я не возьму, и отвезти на благотворительную раздачу?

Королева опустила глаза — готова поклясться, она старалась скрыть улыбку.

— Да, это я, наверное, смогу. Пошлю завтра из людей кого-нибудь.

— Если кто-то уложит в фургон все, что я увожу, и отвезет в Бон-Темпс, это будет очень хорошо, — сказала я с чувством. — А можно мне будет тоже в том фургоне вернуться домой?

— И это не проблема, — ответила она.

А теперь можно попросить большой любезности.

— А мне обязательно нужно быть с вами на этой конференции? — спросила я, хотя знала, что это перебор.

— Да, — ответила королева.

Ну вот, уперлась. Но она добавила:

— Зато я тебе очень хорошо заплачу.

Я просияла. Часть денег от прежней службы вампирам еще лежит у меня на сберегательном счету, и у меня был колоссальный финансовый успех, когда Тара «продала» мне свой автомобиль за доллар, но я так привыкла жить в обрез, что любой запас весьма приветствуется. Всю жизнь боюсь, что ногу сломаю, или в машине шатун пробьет двигатель, или дом сгорит… стоп, это уже было… ладно, случится какое-нибудь несчастье — скажем, сильный ветер сдует дурацкую жестяную крышу, которую так хотела поставить бабуля, или еще чего.

— Вы хотите что-нибудь из вещей Хедли? — спросила я у королевы, когда мои мысли ушли от денег в сторону. — Ну, на память?

Что-то у нее блеснуло в глазах, и меня это удивило.

— Ты прямо с языка у меня сняла, — ответила она с милым французским акцентом.

Ой. Не к добру она включила свое обаяние на все обороты.

— Я просила Хедли кое-что для меня спрятать, — сказала она. А у меня индикатор вешаемой на уши лапши загудел будильником. — И если ты наткнешься на это случайно, когда будешь собирать вещи, я бы рада была получить это обратно.

— А каково оно с виду?

— Украшение, — ответила она. — Муж мне его подарил на помолвку. Как-то вышло еще до свадьбы, что я его оставила здесь.

— Ради Бога, посмотрите в шкатулке с украшениями у Хедли, — предложила я. — Если найдете ваше, заберите, конечно.

— Очень любезно с твоей стороны, — ответила она, и лицо ее стало обычным — непроницаемо-глянцевым. — Это бриллиант, большой бриллиант, вставленный в платиновый браслет.

Я ничего такого в вещах Хедли не помнила, но я ведь и не смотрела внимательно. Шкатулку с драгоценностями я собиралась уложить, как есть, и потом разобраться в ней на досуге.

— Посмотрите прямо сейчас, — предложила я. — Я понимаю, что потерять подарок мужа — это в некотором смысле серьезный проступок.

— Ты даже понятия не имеешь, какой серьезный. — София-Анна закрыла на секунду глаза, будто слов не было, чтобы это передать. — Андре! — позвала она.

Он двинулся в сторону спальни — я отметила, что указаний ему не надо было, — и пока его не было, королева смотрелась как-то странно неполно. Я подумала: почему же он не сопровождал ее в Бон-Темпс, и тут же импульсивно спросила.

Она посмотрела на меня своими хрустальными глазами, большими и спокойными.

— Я не должна была уезжать из города. И я знала, что если Андре будут видеть в Новом Орлеане, все так и решат, что я тоже здесь.

А я задумалась: верно ли обратное? Если королева здесь, не решат ли все, что и Андре тоже здесь? За этим мелькнула какая-то мысль, но тут же ускользнула, я не успела ее поймать.

Андре в этот момент вернулся, и едва заметное качание головы дало королеве понять, что он не нашел предмета, который она ищет. Какой-то миг София-Анна выглядела очень недовольной.

— Хедли это сделала в минуту гнева, — сказала королева, и я решила, что она это сама с собой. — Но она может и с того света меня уничтожить.

Но тут же на ее лицо вернулось обычное бесстрастное выражение.

— Я буду смотреть, не попадется ли этот браслет, — сказала я. Очевидно, дело тут совсем не в стоимости украшения. — Не мог быть этот браслет оставлен здесь в последнюю ночь перед свадьбой? — осторожно спросила я.

Может быть, моя кузина Хедли украла у королевы браслет от ярости, что королева выходит замуж. Вполне в ее духе было бы. Если бы я знала, что Хедли спрятала браслет, я бы попросила колдуний еще отмотать время назад на эктоплазменной реконструкции. Увидели бы, куда она его положила.

Королева только кивнула.

— Я должна его вернуть, — сказала она. — Ты же понимаешь, что не ценность бриллианта меня беспокоит? Видишь ли, свадьба двух повелителей вампиров — это не брак по любви, где многое можно друг другу простить. Утратить подарок супруга — это смертельное оскорбление. Весенний бал состоится у нас через две ночи после сегодняшней. Если я не…

Голос ее пресекся, и даже Андре казался почти встревоженным.

— Понимаю, — ответила я. Раньше я обратила внимание на волны нервозности, прокатывающиеся по коридорам и залам ее резиденции. Расплата будет чертовски дорогой, а платить придется Софии-Анне. — Если эта штука здесь, вы ее получите, о'кей?

Я развела руками, будто спрашивая, верит ли она мне.

— Да, конечно. Андре, у меня больше нет времени здесь быть. Нефритовый Цветок доложит, что я поднималась сюда со Сьюки. Сьюки, мы должны притвориться, что занимались сексом.

— Извините, но все, кто знает меня, знает и то, что я не ложусь с женщинами. Не знаю, кому должна будет доложить Нефритовый Цветок… — (конечно, я знала, что королю, но бестактно было бы это показать), — …но если этот человек хоть что-то обо мне выяснил, то ему это известно.

— Тогда у тебя был секс с Андре, — сказала она спокойно. — А мне разрешили смотреть.

Мне в голову сразу пришло несколько вопросов, из которых первый: «Это для тебя обычное дело?», а за ним второй: «Значит, браслет терять нельзя, а трахаться с кем попало — можно?» Но я успела зажать себе рот. Под дулом пистолета я бы все-таки выбрала секс с королевой, а не с Андре, независимо от половых предпочтений, потому что от одного присутствия Андре мне всерьез становилось жутко. Но раз уж мы только притворяемся…

Андре с деловым видом снял с себя галстук, сложил его и положил в карман, потом расстегнул несколько пуговиц на рубашке и поманил меня согнутыми пальцами. Я настороженно приблизилась. Он обнял меня и прижал к себе, тесно, положил голову мне на плечо. Секунду я думала, что он хочет меня укусить, и меня охватил панический страх, но потом он вдохнул. Для вампира это сознательное действие.

— Приложи рот к моей шее, — сказал он, еще раз меня глубоко вдохнув. — Твоя помада перейдет на кожу.

Я сделала, как он сказал. Он был холоден, как лед, и это было как… ну, в общем, жутко это было. Мне вспомнилась фотосессия с Клодом: что-то в последние дни я много времени изображаю, будто занимаюсь сексом.

— Я люблю запах фейри. Как ты думаешь, она знает, что в ней есть кровь фейри? — спросил он у Софии-Анны, пока я старательно измазывала его помадой.

Тут у меня голова отдернулась. Я уставилась прямо ему в глаза, а он смотрел на меня в ответ. Он все еще обнимал меня — чтобы от меня уже точно им пахло, как я поняла; будто мы действительно делали то, что притворялись. Но на настоящий секс он точно не был настроен, и это меня радовало.

— Во мне — что? — переспросила я, уверенная, что ослышалась. — Что во мне есть?

— Он это отлично чует, мой Андре, — сказала королева.

Какая-то затаенная гордость слышалась в этих словах.

— Я сегодня долго общалась с Клодиной, моей подругой, — возразила я. — А она фейри. Вот откуда и запах.

Надо бы мне под душ сходить, это точно.

— Позволишь? — спросил Андре и, не ожидая разрешения, ковырнул мою больную руку ногтем, прямо над повязкой.

— Эй! — вскрикнула я, протестуя.

Он выпустил чуть-чуть крови себе на палец и вложил себе в рот. Покатал на языке, будто глоток вина, и наконец сказал:

— Нет, этот запах фейри — не от общения. Он в твоей крови. — Он смотрел на меня так, будто доводил до меня факт: его слова ставят в этом деле последнюю точку. — У тебя небольшая примесь крови фейри. Может быть, наполовину фейри была твоя бабка или твой дед?

— Я про это ничего не знаю, — ответила я, понимая, что слова мои звучат глупо, но не зная, что еще можно сказать. — Если кто-то из моих дедов не был на сто процентов человеком, то эта информация к потомкам не попала.

— И не должна была попасть, — сказала королева. — Обычно люди с фейрийскими корнями скрывают этот факт, потому что ему не верят. Они предпочитают считать своих родителей сумасшедшими. — Она пожала плечами — необъяснимо! — Но эта кровь объясняет, почему у тебя много сверхъестественных воздыхателей и нет поклонников-людей.

— Их нет, потому что они мне не нужны, — ответила я, определенно задетая. — Я умею читать мысли, так что они отпадают в полуфинале. Если их раньше не отпугнет моя репутация дамы со странностями, — добавила я, привычно соскальзывая в колею избыточной честности.

— Не очень хорошо характеризует людей, что ни один не оказался приемлемым для той, кто умеет читать их мысли, — заметила королева.

И это, пожалуй, было последнее слово о ценности умения читать мысли. Лучше на этом разговор и окончить. Мне и так есть, о чем поразмыслить.

Мы спустились вниз — впереди Андре, за ним королева, я последняя. Андре настоял, чтобы я сняла серьги и туфли — это должно было создать впечатление, что я раздевалась, а потом натягивала платье в спешке.

Вампиры дисциплинированно ждали во дворе, и вытянулись по стойке смирно, когда мы стали спускаться во двор. При виде признаков того, чем мы якобы занимались последние полчаса, лицо Нефритового Цветка не изменилось, но зато хотя бы не стало скептическим. У Бертов был вид понимающий, но не заинтересованный, будто сценарий, когда София-Анна смотрит, как ее телохранитель занимается сексом (практически с незнакомой женщиной), для них вполне рутинный.

Расул стоял в воротах, ожидая дальнейших инструкций, куда ехать, и смотрел на меня с легким унынием, будто сожалел, что его не взяли в компанию. Квинн же сжал губы в такую жесткую линию, что булавку не просунуть. С этим придется что-то делать.

Но, когда мы выходили из квартиры Хедли, королева мне специально напомнила никому не рассказывать, сделав особый упор на слове «никому». Так что придется придумать способ рассказать Квинну, но рассказать, не рассказывая.

Без вопросов и без долгих прощаний вампиры залезли в машину. У меня в мозгу так роились идеи и гипотезы, что голова шла кругом. Хотелось позвонить брату Джейсону и сказать ему, что не так уж он неотразим, а дело в фейрийской крови. Интересно, что он на это скажет. Нет, постой, Андре намекнул, что на людей близость фейри действует не так, как на вампиров. То есть люди не рвутся есть фейри, но находят их привлекательными сексуально. (Мне вспомнилась толпа, которая всегда собирается возле Клодины у Мерлотта). И еще Андре сказал, что других супернатуралов тоже привлекает кровь фейри, но не в смысле слопать, как вампиров. Эрику станет легче? Он наверняка обрадуется, узнав, что на самом деле он меня не любит! Все дело было в фейрийской крови, с самого начала!

Я проводила взглядом королевский лимузин.

А пока я сражалась со смесью шести примерно эмоций, Квинн сражался только с одной.

Он оказался прямо передо мной, очень рассерженный.

— Как она тебя уговорила на это, Сьюки? — спросил он. — Если бы ты закричала, я бы туда ворвался. Или ты сама этого хотела? Я готов был ручаться, что ты не из таких.

— Я ни с кем сегодня не ложилась, — ответила я и посмотрела прямо ему в глаза. В конце концов, я же ничего не открываю из того, что рассказала мне королева, я просто… исправляю ошибку. — Хорошо, если другие будут заблуждаться на эту тему, — добавила я осторожно. — Но не ты.

Он посмотрел на меня долгим взглядом. Будто читал, будто у меня на глазном дне было что-то написано.

— А хотела бы ты лечь сегодня с кем-нибудь? — спросил он и поцеловал меня, поцеловал долгим, долгим поцелуем, и мы стояли во дворе, будто склеенные вместе. Колдуны не вернулись, вампиры уже уехали. Только иногда случайный автомобиль или далекая сирена напоминали нам, что мы в большом городе. Это было настолько отлично от объятий Андре, насколько я только могла бы себе представить. Квинн был теплый, и я ощущала под кожей его мышцы. Я слышала, как он дышит, чувствовала, как бьется его сердце. Я ощущала его скачущие мысли, в основном они сосредоточились на постели, которая должна была бы найтись в квартире Хедли. Он наслаждался моим запахом, моим прикосновением… и довольно приличный кусок его тела этот факт подтверждал. Этот кусок как раз сейчас был зажат между нами.

Мне случалось ложиться в постель с двумя другими мужчинами, и оба раза это ни к чему доброму не привело. Я мало что о них знала, действовала импульсивно. А на ошибках надо учиться. На секунду я почувствовала себя не очень хорошей ученицей…

Но, к счастью для моей способности принимать решения, у Квинна зазвонил телефон как раз в этот момент — благослови Господь телефоны! Потому что я как раз была на волосок от того, чтобы все свои мудрые решения зашвырнуть к чертовой матери, потому что была напугана и одинока в этот вечер, а Квинн был уже относительно знаком и так я ему была нужна.

Но у Квинна мыслительный процесс шел в другую сторону — совсем другую, — и он с сердцем выругался, когда телефон прозвонил второй раз.

— Извини, — сказал он с яростью в голосе и ответил.

— Хорошо, — сказал он, послушав минуту. — Хорошо, сейчас буду.

Он захлопнул телефон.

— Джейк хочет меня видеть, — сказал он.

Меня настолько захлестнула странная комбинация желания и облегчения, что я не сразу сообразила, что к чему. Джейк Перифой, сотрудник Квинна, сегодня переживает вторую свою вампирскую ночь. Накормленный добровольцем, он достаточно пришел в себя, чтобы говорить с Квинном. Недели он пролежал с приостановленной жизнью в чулане, и сейчас ему многое придется догонять.

— Тогда тебе надо ехать, — ответила я, гордясь, что голос у меня звучит ровно. — Может, он вспомнит, кто на него напал. А завтра я должна буду тебе рассказать, что я видела здесь сегодня.

— А ты сказала бы «да»? — спросил он. — Если бы нам сейчас не помешали?

Я секунду подумала:

— Если бы я так сказала, я бы очень потом сожалела, — ответила я наконец. — И не потому, что я тебя не хочу. Это не так. Но последние пару дней у меня глаза открылись. И я знаю, что меня очень легко обмануть. — Я пыталась говорить спокойно, ни в коем случае не бить на жалость — просто констатировать факт. Хнычущих баб никто не любит, и меньше всех я. — Мне не интересно начинать отношения с мужиком, у которого просто вот сейчас встал. Никогда не было у меня вкуса к встречам на одну ночь. Я хочу быть уверенной, если у нас с тобой будет секс, что это потому, что ты хочешь быть со мной какое-то время, потому что ты меня любишь как личность, а не почему-то еще.

Наверняка еще миллионы женщин говорили примерно тоже самое. И я сейчас была искренней, как любая из этого миллиона.

А Квинн дал идеальный ответ:

— Всего одна ночь с тобой? Да кого же это устроит?

И он уехал.

 

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Я спала сном мертвеца… ну, наверное, нет, но настолько к этому близко, насколько такое дано человеку. И будто в сновидении я слышала, как вернулись колдуньи во двор, все еще радостно поздравляя друг друга, и радость была малость подогрета алкоголем. Я нашла в шкафу с постельным бельем настоящие, честные хлопковые простыни (кстати, какого черта их до сих пор называют «постельным бельем»? Часто вы в жизни видели белые простыни?), а черные шелковые бросила в стиральную машину, так что снова заснуть оказалось проще простого.

Встала я уже в одиннадцатом часу утра. В дверь стучали, и я пошла открывать через коридор неверными шагами, натянув сперва эластичные тренировочные штаны Хедли и ядовито-розовый топ. Увидев через глазок коробки, я открыла дверь в радостном настроении.

— Мисс Стакхаус? — спросил молодой чернокожий с заготовками коробок в руках. Я кивнула, и он сказал: — Мне велено принести вам столько коробок, сколько вам будет нужно. Тридцати для начала хватит?

— О да, — ответила я. — Это просто отлично.

— Также мне даны инструкции, — продолжал он явно заученную речь, — принести вам все, что может вам понадобиться для перевозки. У меня тут клейкая лента, этикетки, фломастеры и ножницы.

Королева ко мне приставила персонального посыльного по магазинам.

— Цветные кружки нужны вам? Некоторые любят, скажем, вещи из гостиной класть в коробки с оранжевым кружком, из спальни — с зеленым и так далее.

Я никогда не переезжала, если не считать перевозки двух чемоданов со шмотками к Сэму в его двухквартирный меблированный дом, когда у меня сгорела кухня, и потому я не знала, как это лучше организовать. Передо мной возникло пьянящее видение ровных рядов аккуратных коробок, у каждой на боку цветной кружок, и откуда ни гляди, их не перепутаешь. Но я тут же вернулась мыслью к реальности. Не очень много повезу я с собой в Бон-Темпс. Сколько именно — оценить было пока трудно, поскольку у меня нет опыта, но много мебели я брать с собой не собираюсь.

— Кружки, я думаю, не нужны, спасибо, — сказала я. — Начну сейчас раскладывать по коробкам, а вас позову, если вы еще будете нужны, о'кей?

— Давайте я вам их соберу, — сказал он.

У него была очень короткая стрижка и такие изогнутые ресницы, как я вообще ни у кого не видела. Такие вот красивые глаза бывают у коров, да и то не всегда. Одет он был в рубашку вроде как для гольфа и аккуратно подпоясанные штаны. На ногах у него были кроссовки.

— Прошу прощения, не расслышала, как вас зовут, — сказала я, когда он вытащил из большого пластикового пакета рулон клейкой ленты и взялся за работу.

— Ой, извините, — сказал он впервые за все это время естественно. — Меня зовут Эверетт О'Делл Смит.

— Рада знакомству, — ответила я, и он прервал работу для рукопожатия. — А как вы здесь оказались?

— Я учусь в Туланской школе бизнеса, и одному из наших преподавателей позвонил мистер Каталиадис, который тут самый знаменитый адвокат в вампирской округе. Мой преподаватель как раз специализируется по вампирскому праву. Мистеру Каталиадису нужно было дневное лицо: в смысле, он может выходить днем, но ему нужен помощник типа рассыльного.

Тем временем он уже три коробки сложил.

— А за это?

— А за это я буду сидеть рядом с ним в суде на следующих пяти делах, и еще немного денег заработаю, которые мне чертовски нужны.

— У вас будет сегодня время отвезти меня в банк моей кузины?

— Обязательно.

— Вы занятия не пропустите?

— Нет-нет, у меня еще до следующего занятия два часа.

Он уже побывал на занятиях и собрал все это барахло раньше, чем я проснулась. Ладно, ему не пришлось полночи смотреть, как разгуливает его мертвая кузина.

— А эти мешки с одеждой можете отвезти в ближайшую лавку Доброй Воли или Армии Спасения.

Таким образом расчистится галерея, а я буду чувствовать, что сделала что-то полезное. Белье я перебрала тщательно, проверяя, что Хедли ничего там не спрятала, но сейчас я подумала, куда может такое белье приткнуть Армия Спасения. Хедли предпочитала вещи обтягивающие и откровенные — более мягко сказать трудно.

— Да, мэм, — ответил он, выхватывая блокнот и что-то туда записывая. Потом внимательно на меня посмотрел, ожидая. — Еще что-нибудь?

— Да, в доме еды нет. Когда днем вернетесь, можете что-нибудь привезти поесть?

Воду я могу пить из крана, но создавать пищу из ничего не умею.

И в этот момент чей-то оклик со двора заставил меня перегнуться через перила. Во дворе стоял Квинн с чем-то масляным в пакете. У меня слюнки потекли.

— Кажется, вопрос с едой уже решен, — сказала я Эверетту, махнув Квинну рукой.

— Я могу чем-нибудь помочь? — спросил Квинн. — До меня вдруг дошло, что у твоей кузины могло не быть ни кофе, ни еды, так что я притащил малость блинчиков и кофе такой крепости, что от него волосы на груди могут вырасти.

Эту шуточку я не впервые слышала, но все равно каждый раз улыбалась.

— Именно такую цель я себе и ставлю, — ответила я. — Тащи сюда. Кофе здесь есть, но у меня не было возможности его приготовить, потому что Эверетт такой парень, который всю работу из рук выхватывает. Эверетт улыбнулся над десятой коробкой.

— Сами знаете, что это неправда, но приятно слышать.

Я их представила друг другу, и Квинн, отдав мне пакет, стал помогать Эверетту собирать коробки. Я села на стеклянный обеденный столик и съела все блинчики до крошки, а кофе допила до капли. При этом я вся обсыпалась сахарной пудрой, и мне было на это наплевать. Квинн обернулся ко мне и попытался скрыть улыбку:

— Ты вся в сахаре, детка.

Я посмотрела на топ:

— Зато волос на груди нет, — ответила я, и он спросил:

— Можно проверить?

Я засмеялась и пошла чистить зубы и причесываться — и то, и другое было важной задачей. Заодно оценила шмотки Хедли, в которые умудрилась влезть. Черные велосипедки из спандекса собрались выше колена. Наверное, Хедли их совсем не носила, потому что на ее вкус они были бы ей велики. На мне они сидели плотно, но не так плотно, как любила Хедли, когда можно пересчитать все… ладно, не будем. Ярко-розовый топ не прикрывал бретельки бледно-розового лифчика, не говоря уже паре дюймов середины тела, но тут уж спасибо солярию (что в пункте видеопроката находится) в Бон-Темпс, эта середина была у меня загорелая и симпатичная. Хедли наверняка проколола бы пупок. Я посмотрела на себя в зеркало, пытаясь представить себе себя с золотым гвоздиком или с чем там еще в пупке. Не, не надо.

Надев какие-то босоножки с хрустальными бусинами, я на тридцать секунд почувствовала себя гламурной донельзя.

Я начала разговор с Квинном о том, что сегодня собираюсь делать, и, чтобы не кричать, вышла из спальни в коридор вместе со щеткой и резинкой для волос. Наклонилась, в положении головой вниз зачесала волосы и собрала их в хвост на макушке. Что он по центру, я не сомневалась — движения были отработаны до автоматизма. Собранные в хвост волосы свисали теперь ниже лопаток. Я надела резинку, протащила в нее хвост, и когда я выпрямилась, волосы накрыли плечи, свисая у талии. Квинн с Эвереттом все бросили и разинули рты. Я оглянулась — мужчины быстренько вернулись к своим делам.

О'кей. Я не знала, что делаю что-то интересное, но, наверное, так получилось. Пожав плечами, я скрылась в ванной, чтобы слегка накраситься. Еще раз глянув в зеркало, я убедилась, что в этом наряде смотрюсь интересно — для вполне функционирующих мужчин.

Когда я вышла, Эверетта уже не было, а Квинн вручил мне листок с номером сотового телефона Эверетта.

— Он велел позвонить ему, когда тебе будут нужны еще коробки, — сказал он. — Все упакованные вещи он забрал. Похоже, что ты вполне без меня бы обошлась.

— Никакого сравнения, — улыбнулась я. — Эверетт мне с утра не привез жиров и кофеина, а ты привез.

— Так какой у тебя план действий и чем я могу помочь?

— Ну, план у меня…

Но более точной формулировки, чем «разобрать это барахло, что куда», у меня не было, а такой план Квинн за меня выполнить не мог.

— А как тебе такой план? — спросила я. — Ты вываливаешь все из кухонных ящиков там, где мне все это будет видно, а я буду принимать решения «сохранить-выбросить». То, что я решу сохранить, ты можешь укладывать, а остальное вынесем на галерею. Надеюсь, дождь пройдет стороной. — Солнечное утро быстро затягивало тучами. — А за работой я тебе расскажу, что случилось ночью.

Несмотря на угрозу плохой погоды, мы работали все утро, на ленч заказали пиццу, и после полудня стали работать снова. То, что я не хотела увозить, ложилось в мусорные мешки, и Квинн развивал и без того хорошую мускулатуру, вытаскивая их во двор и ставя под навес, где раньше были составлены стулья для пикников, так и не убранные с лужайки. Я пыталась любоваться его мускулами только когда он не видит, и, кажется, у меня получалось. Квинн с большим интересом выслушал рассказ про эктоплазменную реконструкцию, и мы долго обсуждали, что это может все значить, но к выводам не пришли. У Джейка не было врагов среди вампиров — по крайней мере, Квинн о таких не знал, — и Квинн полагал, что Джейка убили ради того, чтобы затруднить жизнь Хедли, а не за какие-то его грехи.

От Амелии не было ни слуху ни духу, и я уж подумала, не поехала ли она домой с мормонским Бобом. Или он остался с ней и блаженствует сейчас в ее апартаментах. Может, под этой белой рубашкой и черными штанами он просто огонь.

Я оглядела двор. Да, вот стоит его велосипед у кирпичной стены. Поскольку небо с каждой минутой темнело, я поставила велосипед туда же, под навес.

Целый день, проведенный с Квинном, разжигал во мне пламя все сильнее и сильнее. Он разделся до майки и джинсов, и меня терзало любопытство, как он выглядит без них. И, кажется, не я одна строила гипотезы на тему, как кто выглядит голым. Время от времени до меня доносило обрывки его мыслей, когда он стаскивал вниз набитый мешок или паковал в коробки кастрюли и сковородки, и касались эти обрывки мыслей не почты и не стирки.

У меня хватило все-таки ума включить лампу, когда вдали послышались первые раскаты грома. Большой Кайф вот-вот могло залить.

И снова началось бессловесное заигрывание с Квинном — чтобы он видел, как я тянусь, доставая из буфета очередной стакан, как наклоняюсь, оборачивая его газетой. Может, на какую-то четверть сознания мне было неловко, но на остальные три четверти — весело. А веселья в последние годы — да и никогда — в моей жизни не было особенно много, и потому я ему радовалась, быть может, неосторожно.

Я ощутила, как внизу у Амелии включился мозг, в некотором смысле. Ощущение мне знакомо по работе в баре: у девушки было похмелье. Про себя я улыбнулась, когда колдунья подумала про Боба, спящего рядом с ней. Помимо сакраментального «как я могла», самой связной мыслью Амелии было, что она хочет кофе. Помрет без него. Она даже не могла включить свет в квартире, которая постепенно темнела перед грозой — слишком сильно резал бы свет ей глаза. Я обернулась с улыбкой к Квинну, готовая сказать ему, что скоро Амелия проявится, но он стоял прямо за мной, и на лице его читалось намерение, которое нельзя было понять двояко. Он был готов к совсем другому.

— Скажи, что ты не хочешь, чтобы я тебя целовал, и я отстану.

С этими словами он поцеловал меня.

Я промолчала.

Когда разница в росте стала нам мешать, Квинн просто поднял меня и посадил на край кухонного стола. Я раздвинула колени, чтобы прижать его к себе поближе, и тут раздался раскат грома. Я охватила Квинна коленями, он стянул у меня с головы резинку — не совсем безболезненная операция, — и пробежал пальцами по спутанным волосам. Уткнувшись в них лицом, он глубоко вдохнул, будто запах цветка.

— Можно? — спросил он прерывисто, когда его пальцы нашли нижний край моего топа и проникли под него. Он осторожно исследовал застежку лифчика и понял ее устройство в рекордное время.

— Можно? — повторила я. Перед глазами все плыло. Даже не знаю, было ли это: «Можно?! Черт побери, давай быстрее!», или «О чем именно ты спрашиваешь?», но Квинн явно понял это как зеленый свет. Руками сдвинув лифчик, он большими пальцами погладил мне соски, уже напрягшиеся. Мне казалось, что я сейчас взорвусь, и лишь верное обещание лучшего помешало мне сделать это сразу же. Я еще дальше подалась на кухонном столе, и здоровенная выпуклость у Квинна впереди уперлась во впадину в моих штанах. Просто потрясающе, как они совпали. Он прижался ко мне, отпустил, прижался снова, и складка, возникшая от натяжения джинсов над его органом, попала как раз куда надо, достав через тонкий и тянущийся спандекс. Еще раз — и я закричала, хватаясь за него, в миг слепого оргазма, когда я определенно чувствовала, что меня выбрасывает в другую вселенную. Дыхание стало похоже на всхлипывания, я повисла на нем, как на своем герое. В этот момент он им и был.

Он все еще дышал прерывисто, и снова потерся об меня, ища теперь для себя выхода, поскольку я свой достаточно громко обозначила. Я присосалась к его шее, опустив между нами руку, поглаживая его через джинсы, и вдруг он заорал так же резко, как кричала я, и руки его стиснули меня судорожно.

— Господи! — выдохнул он, — Господи!

Закрыв глаза в успокоении, он стал целовать меня в шею, в губы, в щеки, снова и снова. Когда он — и я тоже — стал дышать ровнее, он сказал:

— Детка, последний раз я так кончал в семнадцать лет, на заднем сиденье папиной машины с Элли Купер.

— Значит, хорошо было? — пролепетала я.

— Еще бы.

Мы так и тискались еще минуту, потом до меня дошло, что в двери и окна колотит дождь, а гром грохочет все дальше. Мозг подумал, не отключиться ли немного поспать, и я лениво ощутила, что у Квинна мозг так же туманится, пока он застегивает лифчик у меня на спине. Амелия внизу у себя варит кофе в темной кухне, а колдун Боб проснулся от его чудесного запаха и гадает, где это его штаны. А во дворе, молча толпясь на лестнице, к нам приближаются враги.

— Квинн! — вскрикнула я, и тут же его острый слух уловил шарканье шагов. Квинн переключился в боевой режим.

Поскольку я была не дома и не смотрела в календарь, я забыла, что сейчас уже почти полнолуние. На руках Квинна выросли когти дюйма три в длину, зрачки стали щелью, глаза — золотистыми. Изменилась костная структура лица, оно стало незнакомым. Последние десять минут я с этим мужчиной занималась любовью — в некотором смысле, а сейчас я не узнала бы его, проходя мимо.

Но не было времени думать ни о чем, кроме обороны. Я была слабым звеном, и для меня больше значил фактор внезапности. Соскользнув со стола, я пробежала мимо Квинна к двери, взяла лампу с подставки. Когда первый вервольф ворвался в дверь, я обрушила ему лампу на голову, и он пошатнулся, а бежавший за ним споткнулся и упал через него. Квинн же был более чем готов встретить третьего.

К несчастью, их было еще шестеро.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Чтобы скрутить меня, понадобилось их двое, и я лягалась и вопила, кусалась и царапалась, вложив в это всю бывшую во мне энергию. На Квинна их понадобилось четыре, но удалось им это только потому, что у них был с собой электрошокер, иначе бы Квинн вывел из строя шестерых или восьмерых, а не тех трех, которых ему удалось, пока его не свалили.

Я знала, что меня одолеют, и могла бы избавить себя от лишних синяков и, быть может, перелома, если бы поддалась. Но у меня есть гордость. И еще практическое соображение: я хотела, чтобы Амелия наверняка слышала, что происходит у нее над головой, и она что-нибудь сделает. Не знаю, что, но сложа руки сидеть не будет.

Два здоровых мужика, которых я никогда в жизни не видела, свели меня вниз по лестнице, да так, что едва касалась ногами ступеней. Они же скотчем связали мне запястья. Я изо всех сил старалась оставить себе зазор, но, боюсь, они поработали на совесть.

— Слушай, а пахнет сексом, — сказал тот, что пониже, и ущипнул меня за задницу. Я игнорировала его похотливый оскал и нашла утешение в том, что стала рассматривать синяк, поставленный у него на скуле моим кулаком. (Который, надо сказать, сильно болел и саднил на костяшках. Когда даешь кому-то в морду, тебе это тоже во что-то обходится.)

Квинна им пришлось нести, но они при этом не очень нежничали. Его со стуком стаскивали по ступенькам, а однажды уронили — он был крупный мужчина. Сейчас он был окровавленный крупный мужчина, потому что один удар рассек ему левую бровь. Его тоже замотали клейкой лентой, и я подумала, насколько сильно она прилипнет к меху.

Нас на секунду поставили во дворе бок о бок, и Квинн посмотрел на меня так, будто отчаянно хотел что-то мне сказать. Кровь бежала у него по щеке из раны над глазом, и он казался одурманенным от действия электрошокера. Его руки принимали обычный вид. Я подалась к нему, но вервольфы нас разделили.

На круговую дорожку въехали два фургона, у которых на боку была надпись: БИГ ИЗИ ЭЛЕКТРИК. Фургоны длинные, белые, без окон сзади, и логотип на борту заляпан грязью очень подозрительным образом. Из кабины каждого выскочил водитель, и первый побежал открывать заднюю дверцу своей машины.

Наши конвоиры запихали нас в фургон, а остальные налетчики направились наверх. Те, кого Квинн вывел из строя, пострадали, как я злорадно отметила, сильнее, чем он. Когти оставляют потрясающие раны, особенно если ими действовать с силой, которую только тигр может развить. Тот, кому я въехала по голове лампой, так и не пришел в сознание, а добравшийся первым до Квинна был, возможно, мертв. Во всяком случае, он был весь в крови, и на свет выглядывало такое, чему полагалось аккуратно лежать в животе.

Я удовлетворенно улыбалась, когда меня запихивали в заднюю дверь фургона, который был усыпан мусором и невероятно грязен. Операция проводилась по высшему классу. Открытую заднюю часть фургона отделяла от передних сидений проволочная сетка, а полки сзади были освобождены — как я поняла, для нас.

Меня задвинули в узкий проход между полками, а Квинна втиснули следом. Пришлось им потрудиться, потому что двигаться он еще не мог. Конвоиры захлопнули дверцы, притиснув нас, а выведенных из строя вервольфов погрузили во второй фургон. Наверное, сперва фургоны оставили на улице, и потому мы не слышали, как они подъезжают по дорожке. А когда мы уже были готовы к погрузке, водители подали машины во двор. Даже жители такого буйного города, как Новый Орлеан, обратили бы внимание, если бы на улице в машину грузили окровавленные тела… под проливным дождем.

Я надеялась, что вервольфы не догадаются прихватить Амелию и Боба, и молилась, чтобы Амелия не делала глупостей и спряталась, а не стала проявлять ненужную храбрость и колдовать. Да понимаю, что сама себе противоречу, ну и что? Молиться о чем-то (то есть просить Бога об одолжении) и в то же время надеяться, что твоих врагов убьют. Все, что я могу сказать на это: есть у меня чувство, что христиане это делают сплошь и рядом — ну ладно, плохие христиане, вроде меня.

— Давай, поехал! — заорал тот, что пониже, прыгнув на переднее сиденье.

Водитель подчинился с совершенно не обязательным визгом шин, и мы вылетели из двора с такой скоростью, будто только что подстрелили президента, и мы его везем в медцентр Уолтера Рида.

Когда мы свернули с Хлоя-стрит к месту нашего назначения, где бы оно ни было, Квинн уже полностью пришел в себя. Руки у него были связаны за спиной, что должно было быть больно, и продолжала кровоточить рассеченная бровь. Я думала, что он еще останется задуренный и в шоке, но когда его глаза глянули на меня, он сказал:

— Детка, ну и отлупили же они тебя.

Наверное, у меня не слишком был товарный вид.

— Ага, кажется, мы с тобой в одной лодке, — сказала я. Водитель и его товарищ нас слышали, но мне было на это в высшей степени наплевать.

С мрачной попыткой улыбнуться он заметил:

— Хреновый из меня вышел защитник.

По оценкам вервольфов я не была особо опасна, так что руки мне связали спереди. Я, извиваясь, подобралась к нему, зажала порез на лбу. От этого должно было стать еще больнее, но он ни слова не возразил. Движение фургона, последствия избиения, постоянная тряска и запах мусора сильно отравили нам следующие десять минут. Будь я очень умная, я бы могла сообразить, в каком направлении нас везут, но что-то я не чувствовала себя особо умной. Меня восхитило, что в городе, где столько знаменитых ресторанов, фургон завален обертками «Бургер Кинга» и чашками «Тако Белл». Если порыться в этих грудах, может, удастся найти что-нибудь полезное.

— Как мы соберемся вместе, так на нас вервольфы нападают, — сказал Квинн.

— Это я виновата, — сказала я. — Прости, что тебя в это втянула.

— Да ну, — отмахнулся он. — Я ж известен тем, что якшаюсь с отчаянной публикой.

Мы лежали лицом к лицу, и Квинн вроде как подталкивал меня ногой. Будто старался что-то мне сказать, а до меня не доходило.

Два мужика на переднем сиденье обсуждали стати симпатичной девицы, переходившей дорогу у светофора. Слушая их, можно было навеки закаяться иметь дело с мужчинами, зато они хотя бы нас не слушали.

— Помнишь, мы с тобой говорили о моем ментальном состоянии? — сказала я, подбирая слова. — Помнишь, что я тебе о нем говорила?

Он не сразу — потому что все у него болело, — но понял намек. Лицо его напряглось, будто он собирался расколоть доску пополам, или еще что-то сделать, требующее полной сосредоточенности, а потом его мысль влезла мне в голову. Телефон у меня в кармане, сказал он мне. Проблема в том, что телефон в правом кармане, а лежал Квинн как раз на правом боку. И места, чтобы ему перевернуться, не было.

Нужно было сделать много движений, а я не хотела, чтобы наши конвоиры их видели. Но в конце концов мне удалось просунуть пальцы к нему в карман (напомнить ему потом, что для таких обстоятельств джинсы слишком тесные — в других обстоятельствах это было бы совершенно безразлично). Но извлечь телефон в мотающемся фургоне, когда еще один из наших похитителей целую минуту за нами смотрел, было не слишком просто.

Резиденция королевы в быстром наборе, сказал он мне, почувствовав, что я достала телефон из кармана. Но толку мне в этом было мало: я не знала, как обратиться к быстрому набору. Несколько секунд мне понадобилось, чтобы без слов объяснить это Квинну, и я до сих пор не знаю, как это получилось, но наконец он подумал мне телефонный номер, и я неуклюже его набрала и нажала кнопку соединения. Может, мы не все продумали до конца, потому что, когда едва слышный голос произнес «алло», вервольфы услышали.

— Ты его не обыскал? — недоверчиво спросил водитель у пассажира.

— Какого черта, я его старался запихнуть побыстрее и сам с дождя слинять, — проворчал тот, кто меня ущипнул. — Да останови ты, черт тебя дери!

Кто-нибудь пробовал твою кровь? Квинн спросил молча, хотя уже можно было говорить, и мой мозг врубился, потеряв все же драгоценную секунду.

— Эрик, — ответила я, потому что вервольфы уже открыли дверцы и бежали распахнуть задние двери фургона.

— Квинна и Сьюки схватили неизвестные вервольфы, — сказал Квинн в телефон, который я держала возле его рта. — Эрик Норвежец может ее выследить.

Я надеялась, что Эрик еще в Новом Орлеане, и еще надеялась, что ответивший на телефон в резиденции королевы в курсе дела. Но тут набежавшие вервольфы распахнули двери и выволокли нас наружу, один из них перетянул меня наотмашь, другой двинул Квинна под дых. Вырвав телефон из моих распухших пальцев, они его забросили в густые заросли на обочине. Водитель остановился на пустой стоянке, но спереди и сзади по дороге среди густой травы стояли дома на сваях. Небо было слишком облачно, чтобы как-то можно было догадаться о направлении, но я была уверена, что мы едем на юг, в болота. Как-то мне удалось увидеть часы у водителя, и я с удивлением узнала, что уже больше трех часов дня.

— Ты кретин, Клит! Кому он звонил? — заорал голос из второго фургона, остановившегося на противоположной стороне дороги.

Наши конвоиры посмотрели друг на друга с одинаково тупым выражением и, не будь мне так больно, я бы засмеялась. Они будто бы репетировали идиотский вид.

На этот раз Квинна обыскали тщательно, и меня тоже, хотя у меня не было карманов и вообще ничего, куда можно было бы что-то спрятать — если не искать в полостях тела. Мне показалось, что Клит — который за задницу щипал, — именно это и собирается сделать, когда его пальцы вдавили в меня спандекс. И Квинну тоже так показалось. Я издала жуткий звук — придушенный от страха, но звук, который издал Квинн, был за пределами всякого рычания. Глубокий, горловой, кашляющий звук, и невероятно зловещий.

— Оставь девчонку, Клит, и поехали, — сказал высокий водитель, и в его голосе читался подтекст: «И не вздумай спорить». — Не знаю, кто этот мужик, но что он не нутрией перекидывается, это я тебе ручаюсь.

Я подумала, не станет ли Квинн пугать их своим именем — кажется, его почти все оборотни знали, или знали о нем, — но раз он не назвался, я тоже промолчала.

Клит запихнул меня обратно в фургон, бормоча про себя нечто вроде: «С каких это пор ты стал Господом Богом? Ты мне не начальник», и так далее. Но высокий явно был у Клита начальником, и это было хорошо. Чтобы между мной и жадными пальцами Клита был кто-то с мозгами и хоть каким-то подобием приличия.

Им пришлось как следует попотеть, чтобы засунуть Квинна обратно в кузов. Он туда не хотел, и пришлось еще двоим — очень неохотно — вылезать из другой машины помогать Клиту и водителю. Квинну спутали ноги такой пластиковой штукой — знаете, когда острый конец продеваешь через дыру, а потом закручиваешь. Мы такой нитью завязывали дырку в брюхе, когда индейку пекли на День Благодарения. Квинна связали такой же, только черной и пластиковой, и заперта она была чем-то вроде ключа от наручников.

Мне ноги не связали.

Мне приятно было, что Квинн разозлился от такого обращения со мной, разозлился так, что стал рваться, но в результате ему ноги связали, а мне нет — поскольку я для них угрозы не представляла. Или так они думали.

И были, скорее всего, правы. Я ничего не могла придумать такого, что помешало бы им нас доставить туда, куда они хотели. Оружия никакого у меня не было, и хоть я дергала клейкую ленту, связывавшую мне руки, зубы у меня были недостаточно крепки, чтобы найти на ней слабое место, Я на минуту затихла, отдыхая, закрыла глаза. От последнего удара у меня открылся на щеке порез. И какой-то большой язык лизнул шероховато окровавленное лицо. И снова.

— Не плачь, — сказал незнакомый горловой голос, и я открыла глаза посмотреть. Естественно, это был Квинн.

Он был настолько силен, что мог остановить начавшееся превращение. Подозреваю, что мог его и начать сам, хотя я заметила, что драка может вызвать превращение у любого оборотня. Во время боя в квартире Хедли у него были когти, и они едва не склонили чашу весов на нашу сторону. Поскольку Квинн так разъярился на Клита из-за этого эпизода на обочине, нос у него стал плоским и широким. Я видела крупным планом зубы у него во рту, превратившиеся в миниатюрные кинжалы.

— Почему ты полностью не перекинулся? — спросила я едва слышно.

Потому что тебе бы места не осталось, детка. После перемены во мне семь футов длины и веса четыреста пятьдесят фунтов.

Тут бы любая девушка пискнула. Я только могла быть благодарной, что он об этом заранее подумал. И посмотрела на него внимательно.

Тебе не противно?

Клит с водителем все еще обвиняли друг друга в инциденте с телефоном.

— Дедушка, дедушка, а зачем тебе такие большие зубы? — прошептала я. Верхние и нижние клыки стали такими длинными и острыми, что даже страшно было.

Острыми… Они стали острыми. Я поднесла руки к его рту и глазами попросила его понять. Насколько я могла судить по изменившемуся лицу, Квинн тревожился. Ситуация пробуждала в нем оборонительные инстинкты, а идея, которую я хотела ему внушить, взывала к инстинктам другого рода.

Я тебе кровь пущу! Он меня предупредил, хоть ему это и было трудно. Он ведь уже частично стал животным, а у животных мыслительные процессы не обязательно идут так, как у людей.

Мне пришлось прикусить губу, чтобы не вскрикнуть, когда его зубы впились в ленту. Чтобы трехдюймовые клыки прорвали клейкую ленту, надо было как следует надавить, а потому более короткие и острые резцы впились в кожу, как ни старался он быть осторожным. Слезы потекли у меня нескончаемым потоком, и Квинн заколебался. Мне пришлось встряхнуть связанными руками, чтобы его подстегнуть, и он снова вернулся к той же работе.

— Слышь, Джордж, а он ее кусает, — сказал Клит с пассажирского сиденья. — У него челюсть шевелится.

Но мы очень тесно сдвинулись с Квинном, а в кузове было темно, и невозможно было разглядеть, что кусает он связывающую меня ленту. И это было хорошо. Я старалась изо всех сил увидеть в жизни позитивные моменты, что было трудно в фургоне, едущем под дождем по неизвестной дороге южной Луизианы.

Я злилась, у меня текла кровь, болела и без того раненая левая рука, на которой я лежала. Вот чего мне хотелось, что было бы совершенно идеально — вдруг оказаться чистой и забинтованной в кроватке с белыми простынями. Ну, ладно, чистой, забинтованной и в чистой ночной рубашке. И чтобы Квинн был в той же кровати, полностью в человеческом виде, и чтобы тоже был чистый и забинтованный. И чтобы немножко отдохнул уже, а одежды на нем чтобы совсем не было. Но боль в порезанных кровоточащих руках становилась слишком настойчивой, чтобы не обращать на нее внимания, и мне трудно было сосредоточиться на этих прекрасных грезах. И когда я готова была вот-вот захныкать — или же заорать во всю глотку — руки у меня оказались свободны.

Несколько секунд я просто лежала и переводила дыхание, пытаясь справиться с болью. К несчастью, Квинн не мог перегрызть путы на своих руках, потому что они были за спиной. Но ему удалось перевернуться так, чтобы я видела его запястья.

— Что они там делают? — спросил Джордж.

Клит оглянулся на нас, но я свела руки вместе. День был пасмурный, и видно было плохо.

— Ничего они не делают. Он ее больше не кусает.

Голос Клита прозвучал разочарованно.

Квинн сумел крюком запустить коготь в серебристую ленту. Вдоль внешней кривизны коготь не был заострен, как ятаган: его мощь была в прокалывающем острие, подкрепленным тигриной силой. Но сейчас у него не было возможности проявить эту силу. Так что на освобождение уйдет время, и я боялась, что лента разорвется с шумом, если удастся ее распороть.

А времени оставалось мало. Даже такой идиот, как Клит, мог в любую минуту заметить, что что-то здесь не так.

Я начала трудные маневры, чтобы опустить руки к ногам Квинна, не выдав, что они у меня больше не связаны. Клит оглянулся, краем глаза заметив мое движение, и я привалилась к пустым полкам, сцепив руки на коленях, и попыталась придать себе отчаявшийся вид, что было до ужаса просто. Через пару секунд Клит отвлекся — его больше интересовало прикурить сигарету, — и у меня появился шанс добраться до ленты, которой Квинну связали лодыжки. Хотя она и напоминала мне завязки, которые мы использовали на День Благодарения, пластик этот был черный, толстый и невероятно прочный, у меня же не было ни ключа от него, ни ножа, чтобы его перерезать. Но я увидела, что Клит сделал ошибку, когда навязывал путы, и постаралась ею воспользоваться. Туфли Квинна оставались у него на ногах, и я расшнуровала их и стащила. Потом одну ногу направила вниз, и она стала проскальзывать в связывающий круг. Как я и подозревала, туфли не давали ногам сдвинуться, и от этого путы оказались со слабиной.

Хотя у меня с рук текла кровь на носки Квинна (их я снимать не стала, чтобы пластик не ободрал ему кожу), у меня все получалось более чем хорошо. Квинн стоически переносил все мои грубые манипуляции со своей ногой, и наконец, хоть его кости и скрипнули протестующе, занимая какое-то странное положение, зато нога выскользнула из пут. Слава тебе Господи.

Дольше было сообразить, чем сделать. Будто часы на это ушли.

Стащив путы с ноги, я сунула их в валявшийся на полу мусор, поглядела на Квинна и кивнула. Коготь, воткнутый в ленту, рванул ее, появилась дыра. Звук оказался совсем негромкий, и я сдвинулась обратно, вытянувшись, чтобы закамуфлировать движения Квинна.

Сунув большие пальцы в дыру ленты, я дернула их в стороны, мало чего добившись. Не зря так популярна клейкая лента — она штука надежная.

Надо было выбраться из фургона раньше, чем он доедет, и убраться раньше, чем подъедет второй фургон. Я стала рыться среди оберток от лепешек и коробок из-под чипсов, усыпавших пол, и наконец с краю, между бортом и полом, нашла незамеченную филлипсовскую отвертку, длинную и тонкую.

Посмотрев на нее, я сделала глубокий вдох — мне было понятно, что делать. У Квинна руки были связаны, и он этого сделать не мог. Слезы потекли у меня по лицу, как у последней плаксы, но ничего я с этим не могла поделать. Я посмотрела на Квинна — его лицо было стальным. Он не хуже меня знал, что должно быть сделано.

Как раз в этот момент фургон свернул с более или менее асфальтированного проселка на гравийную дорогу через лес. Наверняка подъездная дорожка — мы были уже близко. Сейчас нам предоставлялся лучший шанс, быть может, последний.

— Протяни руки, — тихо сказала я и всадила отвертку в дыру ленты. Та расширилась. Я снова ткнула отверткой. Двое впереди, ощутив мои резкие движения, повернулись как раз тогда, когда я ткнула в ленту последний раз. Квинн напрягался, пытаясь порвать продырявленные путы, а я поднялась на колени, схватилась левой рукой за решетку и крикнула:

— Клит!

Он обернулся и наклонился между сиденьями, к решетке, чтобы рассмотреть получше. С глубоким вдохом я правой рукой вогнала отвертку между перекрестьями металла — отвертка вошла ему в щеку. Он заорал, хлынула кровь, и Джордж не смог достаточно быстро остановиться. Квинн с ревом разорвал путы, двигаясь как молния, и в ту минуту, когда фургон встал на ручной тормоз, мы с ним уже вылетели из задней двери и бежали в лес. К счастью, он начинался прямо рядом с дорогой.

Босоножки с ремешками из бусин — не лучшая обувь для бега по лесу, должна вам сказать. А Квинн вообще был в одних носках. Но мы успели немного оторваться, и когда спохватившийся водитель второго фургона сумел остановиться, а пассажиры его бросились в погоню, с дороги нас уже не было видно. Мы продолжали бежать, поскольку гнались за нами вервольфы, которые могли найти нас по следу. Я успела вытащить отвертку из щеки Клита и, помнится, мелькала мысль, что опасно бежать с острым предметом в руке. Вспоминая толстый палец Клита, ощупывающий меня между ног, я не слишком сожалела о том, что сделала. В следующую секунду, когда я перепрыгивала через поваленное дерево, увитое колючими лианами, отвертка у меня из руки выскользнула, а искать ее не было времени.

Пробежав какое-то время, мы наткнулись на заболоченное озеро. Болота и протоки — в Луизиане этого в изобилии. В них кипит жизнь, и на них приятно смотреть, или даже прогуляться по ним в каноэ или чем-нибудь в этом роде. Но плюхать туда пешком под проливным дождем — бр-р-р!

Может, с точки зрения ухода от погони это было хорошо, потому что на воде не остается запаха. Но с моей личной точки зрения болото — это ужас, потому что там грязно и полно змей, аллигаторов и бог знает чего еще.

Мне пришлось как следует взять себя в руки, чтобы побрести за Квинном, а вода была темная и холодная, потому что еще была весна. Летом это было бы как брести по теплому супу. В этот пасмурный день мы были почти невидимы для преследователей под нависающими деревьями, что хорошо, но те же условия значат, что любую притаившуюся тварь мы заметим примерно в тот момент, когда на нее наступим или когда она в нас вцепится. Это несколько хуже.

Квинн улыбался во весь рот, и я вспомнила, что в ареале естественного обитания тигров болот полно. Что ж, хоть один из нас доволен.

Озерцо становилось все глубже и глубже, и вскоре пришлось плыть. И опять-таки Квинн плыл с мощной грацией, которая меня как-то обескуражила. Я изо всех сил старалась плыть так же тихо и неслышно. На какую-то секунду, когда вдруг стало очень холодно и страшно, мне чуть не подумалось, что в фургоне сейчас было бы лучше… но именно чуть не, и только на одну секунду.

Я устала до невозможности. Мышцы тряслись после адреналинового выброса, когда мы вылетели из фургона, потом бег по лесу, а до того была драка в квартире, а еще раньше… Боже мой, у нас же был с Квинном секс! Вроде того… нет, точно секс. Более или менее.

После бегства из фургона мы еще не сказали ни слова, и вдруг я вспомнила, что видела у него кровь на руке, когда мы выломились наружу. Я его ткнула отверткой, не меньше одного раза, когда освобождала.

И я тут же произнесла хнычущим голосом:

— Квинн, давай я тебе помогу.

— Мне? — переспросил он. Интонацию я не поняла, а лица его я не видела, потому что он бежал в темноте впереди меня. Но мысли его были полны злости, смущения и гнева, который ему девать было некуда. — Разве я тебе помог? Я тебя освободил? Я тебя защитил от этих гадских вервольфов? Нет, я дал этому гаду тыкать в тебя пальцем, и смотрел, не в силах ничего сделать.

А, мужская гордость.

— Ты мне освободил руки, — напомнила я. — И сейчас тоже можешь мне помочь.

— Как? — повернулся он ко мне, глубоко расстроенный.

Я поняла, что он из тех мужиков, которые к обязанности защищать относятся очень серьезно. Одно из загадочных нарушений равновесия в Господнем творении — что мужчины сильнее женщин. Бабушка говорила, что так он уравновешивает весы, потому что у женщин стойкости больше и выносливости. Не уверена, что это правда, но я знала, что Квинн — потому, наверное, что он крупный и сильный мужчина, а еще потому, что он — оборотень, умеющий превращаться в тигра, баснословное воплощение красоты и смертоносности, — был в полном расстройстве от того, что не убил всех на нас нападавших и не спас меня от оскверняющего прикосновения.

Я бы тоже предпочла этот сценарий, тем более учитывая наше теперешнее затруднительное положение. Но ситуация сложилась иначе, вот и все.

— Квинн, — сказала я голосом столь же усталым, как я сама, — наверняка они ехали в какое-то место тут поблизости. Где-то в этом болоте.

— Потому-то они и свернули, — согласился он.

У него за спиной я увидела змею, свесившуюся с ветки над водой, и, очевидно у меня на лице отразился ужас, который я испытала, так что Квинн обернулся быстрее, чем я могла бы моргнуть, змея оказалась у него в руке, он хлестнул ею по дереву раз, другой и вот уже мертвая змея медленно поплыла прочь по тихой воде. Кажется, ему после этого стало намного лучше.

— Мы не знаем сейчас, куда движемся, но уж точно от них подальше, верно?

— В пределах моей досягаемости я не слышу ни одного работающего мозга, — сказала я, на миг прислушавшись. — Но я никогда не определяла, на каком расстоянии слышу мысли. Так что это все, что я могу сказать. Нельзя ли нам выбраться из воды, пока мы думаем, что делать? — спросила я, дрожа всем телом.

Квинн прошел ко мне и взял меня на руки:

— Обними меня за шею, — сказал он.

Ну, если он хочет вести себя как мужчина, меня это устраивает. Я обняла его за шею, и он двинулся по воде дальше.

— А не лучше ли будет тебе обратиться в тигра? — спросила я.

— Это может еще понадобиться, а я сегодня уже дважды перекидывался частично. Лучше поберечь силы.

— А ты какой тигр?

— Бенгальский, — ответил он, и тут хлеставший по воде дождь стих.

Тогда мы услышали голоса и остановились, обернувшись на звук. И пока мы стояли, застыв, я услышала, как справа от нас что-то большое скользнуло в воду. Метнувшись туда взглядом, в ужасе от того, что сейчас увижу, я обнаружила лишь почти неподвижную воду, будто только что мимо нас проплыла какая-то большая тварь. Я знала, что есть туры по болотам к югу Нового Орлеана, и местные неплохо зарабатывают, катая народ по темной воде и показывая аллигаторов. Хорошая сторона — местные получают деньги, а туристы видят такое, чего не увидели бы иначе. А плохая сторона — иногда местные жители подкармливают аллигаторов, чтобы приманить. И я подумала, что у аллигаторов могла выстроиться ассоциация: люди — еда.

Положив голову на плечо Квинну, я закрыла глаза. Но голоса не становились ближе, воя волков тоже не было слышно, и никто не хватал меня за ногу, чтобы утянуть под воду.

— Понимаешь, аллигаторы именно так поступают, — сказала я Квинну. — Тащат тебя под воду, топят и засовывают куда-нибудь, чтобы потом закусить.

— Детка, волки нас сегодня не съедят, и аллигаторы тоже.

Он засмеялся — низким грудным рокотом. И мне было очень приятно услышать этот звук. Через минуту мы пошли дальше. Деревья и островки стали смыкаться, каналы сузились, и наконец мы вылезли к куску твердой земли, на котором даже стояла лачуга.

Квинн поддержал меня, когда мы выходили из воды.

В качестве убежища лачуга оставляла желать лучшего. Может быть, когда-то это была пресловутая охотничья сторожка — три стены и крыша, больше ничего. А теперь и от этого остались развалины. Половина стен разрушилась, дерево сгнило, а металл крыши согнулся и покоробился, местами проржавев насквозь. Подойдя к куче материала, обработанного руками человека, я всмотрелась очень внимательно, но ничего не нашла, что могло бы служить оружием.

Квинн занялся сдиранием с рук остатков клейкой ленты, даже не поморщившись, когда она кое-где отдиралась с кожей. Я свою снимала осторожнее, а потом резко сломалась.

Свалилась на землю, прислонясь спиной к низкорослому дубу — его кора тут же глубоко вдавилась мне в спину. Я подумала обо всех микробах и паразитах, живущих в воде, наверняка ринувшихся в мой организм сразу, как только порезы попали в воду. Нелеченый укус, все еще перевязанный измазанным теперь бинтом, наверняка получил свою дозу мерзких частиц. Лицо распухло от полученных ударов. Вспомнилось, что позавчера только я смотрелась в зеркало и видела, что синяки, оставленные напавшими в Шривпорте вервольфами, наконец прошли. Ага, толку мне от того теперь.

— Амелия сейчас наверняка что-то предприняла, — сказала я, стараясь вызвать в себе оптимизм. — Может быть, позвонила в центр вампирам. Даже если мы сами ни до кого не дозвонились, все равно нас могут сейчас искать.

— На это пришлось бы мобилизовать работников из людей. Как ни темно сейчас, а формально еще день.

— Зато хотя бы дождь кончился, — сказала я.

В этот момент дождь припустил снова.

Я подумала, не устроить ли истерику по этому поводу, но, откровенно говоря, не стоило оно усилий. И сделать все равно ничего нельзя было бы. Дождь будет идти независимо от того, буду я орать и дергаться или нет.

— Ты прости, что я тебя в это втянула, — сказала я, думая, что извиниться мне надо было бы за очень многое.

— Сьюки, не понимаю, почему это ты должна извиняться передо мной. — Он подчеркнул местоимения голосом. — Все это бывало, когда мы бывали вместе.

Это была правда, и я попыталась поверить, что все — не моя вина. Но почему-то было у меня убеждение, что я действительно во всем виновата.

Вдруг Квинн спросил неожиданно:

— А какие у тебя отношения с Олси Герво? Мы его видели на прошлой неделе в баре с другой девушкой. Но коп в Шривпорте говорил, что вы с ним помолвлены?

— Это чушь, — сказала я, расслаблено сидя в грязи.

Вот сижу я глубоко в болоте в южной Луизиане, и дождь по мне лупит…

Постой, минутку. Я уставилась на шевелящиеся губы Квинна, понимая, что он что-то говорит, но ждала, чтобы хвост уходящей мысли зацепился за что-нибудь. Если бы была у меня в голове лампочка, она бы сейчас мигала.

— Господи Иисусе, пастырь иудейский! — сказала я с благоговением. — Так вот кто это все делает!

Квинн присел передо мной.

— Ты выбрала, кто это делает? Сколько у тебя врагов?

— По крайней мере, я знаю, кто послал тех юнцов-вервольфов и кто нас похитил, — сказала я, отказываясь отвлекаться.

Мы сгорбились под дождем, как пара пещерных людей, и я стала говорить, а Квинн — слушать. Потом мы обсудили возможности. Потом составили план.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Зная теперь, что ему делать, Квинн рвался к действию. Поскольку хуже, чем сейчас, нам уже быть не могло, мы решили, что с тем же успехом можем двигаться. Я только ходила за ним да старалась не попадаться на дороге, а он обнюхивал землю в поисках запахов. Наконец ему надоело пригибаться, и он сказал:

— Сейчас перекинусь.

Быстро и аккуратно раздевшись, он скатал вещи в компактный (хотя и мокрый) узел и передал его мне, чтобы несла. Все мои догадки о теле Квинна были абсолютно верными, как я с удовольствием отметила. Раздеваться он начал без малейшего колебания, но когда заметил, что я смотрю, остановился и дал мне разглядеть как следует. Даже в темноте пасмурного дня и под дождем зрелище того стоило. Это тело было произведением искусства, хотя и несколько изрезанным шрамами. Один большой мускульный монолит, от икр до шеи.

— Ну и как? — спросил он.

— Ух ты, — ответила я. — Заманчивей, чем «хэппи мил» для трехлетного ребенка.

Квинн улыбнулся мне — широко и радостно. Потом пригнулся к земле. Я знала, что будет дальше. Воздух вокруг него задрожал, замерцал, и в этом коконе Квинн стал меняться. Мышцы рябили, перетекали, кости меняли форму, мех выкатывался откуда-то изнутри — хотя я знала, что этого не может быть, это уже была иллюзия. И сопровождалось это ужасным звуком — хлюпающим, липким, но с какими-то тяжелыми нотами, будто переливали полное ведро густого клея, набитое камнями и палками.

А когда все кончилось, передо мной стоял тигр.

В образе обнаженного мужчины Квинн был великолепен, и так же красив был этот тигр. Темно-оранжевый мех исчеркан черными полосами, немного белого на брюхе и на морде. Раскосые глаза — золотые. Был он не менее семи футов в длину и трех в высоту в холке. Я просто поразилась, как он огромен. Лапы у него превратились полностью и были размером с суповые тарелки, а закругленные уши — просто прелесть. Тигр молча подошел ко мне с грацией, неожиданной в таком огромном теле. Потеревшись об меня огромной головой, почти сбив меня с ног, он мурлыкнул. Похоже было на довольный счетчик Гейгера.

Густой мех был на ощупь маслянистым, и я решила, что он как следует защищен от дождя. Тигр рявкнул, будто кашлянул, и болото все затихло. Трудно было бы ожидать, что дикая фауна Луизианы опознает голос тигра? Но опознала, заткнулась и попряталась.

С животными не надо выдерживать те определенные расстояния, которые необходимы с людьми. Я опустилась на колени возле тигра, который был Квинном и каким-то магическим образом им остался, обняла его за шею, крепко. Несколько смущало, что от него пахло настоящим тигром, и я заставила себя забыть, что он тигр и есть, а вспомнила, что внутри него Квинн.

И мы двинулись через болото.

Несколько неожиданно было видеть, как тигр метит свою территорию — как-то не ожидаешь этого от своего бойфренда, — но с моей стороны просто смешно было бы возражать. Кроме того, мне и так было о чем подумать, успевая за его шагом. Он все время принюхивался, и мы уже покрыли большое расстояние, а я уставала все сильнее и сильнее. Ощущение чуда пропало, мне просто было мокро, холодно, голодно и неуютно. Если бы кто-то сейчас стал думать прямо у меня под носом, я бы вряд ли уловила мысль.

Вдруг тигр замер, принюхиваясь верхним чутьем. Он завертел головой, задергал ушами, глядя в одну сторону. Потом повернулся на меня посмотреть. Тигры не умеют улыбаться, но от этой гигантской кошки исходило четкое ощущение торжества. Он повернул голову к востоку, потом обернулся ко мне еще раз и снова стал смотреть на восток. Идем за мной, — это читалось совершенно ясно.

— О'кей, — сказала я, кладя руку ему на плечо.

И мы пошли. Дорога через болота тянулась вечно, хотя потом я оценила эту «вечность» минут в тридцать. Постепенно становилось суше, вода попадалась реже. Мы уже шли не по болоту, а по лесу.

Я решила, что мы приближаемся к цели наших похитителей, когда фургон свернул на боковую дорогу. И была права. Мы вышли на западную опушку вырубки возле какого-то домика, выходящего фасадом на север, и нам был виден одновременно и передний, и задний двор. На заднем дворе и стоял фургон, в котором нас везли. А на узкой вырубке перед домом стояла легковушка, какой-то «седан» производства «Дженерал моторз».

Сам по себе дом ничем не отличался от миллиона других домишек американской глубинки. Деревянная коробка, покрашенная светло-коричневым, с зелеными ставнями на окнах и зелеными столбиками, поддерживающими крышу над крылечком. Двое из нашего фургона, Клит и Джордж, теснились под ней на бетонном квадратике, хоть и жалкое это было укрытие.

Задним крыльцом служила маленькая веранда, где едва помещались газовый гриль и швабра, открытые всем стихиям. Кстати, стихии действительно этим сейчас воспользовались.

Я засунула одежду Квинна между корнями мимозы. Тигр учуял Клита — и у него губы поползли назад, открыв зубы страшнее акульих.

От долгого дождя стало прохладнее, и Джордж с Клитом тряслись в холодной вечерней сырости. Оба они курили. Два вервольфа в облике человека, да еще и курящие, чуют не лучше, чем обыкновенные люди. Они никак вообще не показали, что ощущают присутствие Квинна. Думаю, если бы они уловили запах тигра в южной Луизиане, на реакцию стоило бы посмотреть.

Я пробиралась по опушке среди деревьев, пока не оказалась совсем рядом с фургоном. Обойдя его, подобралась к пассажирскому сиденью. Машина была не заперта, электрошокер — на виду. Он-то и был моей целью. Переведя дыхание, я открыла дверцу, надеясь, что внезапно зажегшийся свет не привлечет ничьего взгляда из окна. Схватив шокер из мусора между сиденьями, я закрыла дверцу так тихо, как только можно закрыть дверцу фургона. К счастью, шум дождя заглушил тихий щелчок замка. Потом я так же крадучись вернулась в лес, к Квинну.

Он лизнул меня в щеку — я оценила нежность жеста, если не дыхание тигра, и почесала ему голову. (Почему-то целовать мех меня не тянуло.) После этого я показала на левое западное окно, которое должно было быть окном гостиной. Квинн не кивнул, не хлопнул меня по ладони, что было бы не свойственным тигру жестом, но все же я ожидала, что он как-то покажет мне зеленый свет. А он просто на меня смотрел.

Осторожно ступая, я вышла на открытое место между лесом и домом и еще более осторожно пробралась к открытому окну.

Появляться на виду, как чертик из табакерки, я не хотела, и потому, прильнув к стене дома, стала двигаться боком, пока не получила возможность заглянуть в самый уголок окна. Старшие Пелты, Барбара и Гордон, сидели на «ранне-американском» полуторном кресле производства шестидесятых годов, и по посадке, по осанке было видно, что они очень недовольны. Их дочь Сандра расхаживала перед ними туда-сюда, хотя для такого дефиле места было немного — очень маленькая была семейная гостиная, только тогда уютная, когда семья из одного человека состоит. Вид у старших Пелтов был такой, будто они собираются сейчас идти в фотоателье, а Сандра оделась повеселее — в брюки-стрейч цвета хаки и яркую полосатую вязаную кофту с короткими рукавами. Одежда, более подходящая для кадрежки парней в торговых рядах, чем для пытки двух человек, но именно пытать они и собирались. В комнату был втиснут стул с прямой спинкой, а на нем — ремни и наручники.

И знакомая нота — рулон клейкой ленты рядом с ним. Пока я эту ленту не увидела, была очень спокойна.

Не знаю, умеют ли тигры считать, но я подняла три пальца — на случай, если Квинн смотрит. Медленно и осторожно я присела и сдвинулась к югу, под второе окно. Очень я была горда своим умением подкрадываться, что и должно было меня насторожить, предупредить о возможной катастрофе, ибо гордыня предшествует падению.

Окно было темным, но когда я приподнялась в него заглянуть, прямо на меня уставились глаза маленького смуглого человечка с усами и бородкой. Он сидел за столом у окна и держал в руке чашку с кофе. От неожиданности он выронил ее на стол, и кофе плеснул ему на подбородок, грудь и руки.

Он завизжал, хотя, кажется, без членораздельных слов. Я услышала, как затряслась передняя дверь и прихожая.

Ну, блин…

Я успела броситься за угол и взбежать на крылечко раньше, чем можно было бы хоть слово сказать. Рванув на себя сетку, я ударила плечом в деревянную дверь и ввалилась в кухню с электрошокером наготове. Коротышка еще вытирал морду полотенцем, когда я его стреканула шокером, и он рухнул мешком кирпичей. Вау!

Но шокеру, как оказалось, нужно было перезарядиться. А Сандра Пелт, которая была, в отличие от родителей, на ногах, влетела в кухню с оскаленными уже зубами. Шокер на нее не подействовал ну никак, и она на меня налетела, как… ну, как разъяренный волк.

Но она все еще была в виде человека, а я — отчаянной. И отчаянно злой.

Не один десяток я видала драк в баре — от ленивого обмена ударами до катания по земле с укусами, и знала, как надо драться. Сейчас я была готова на все, что потребуется. Сандра пылала злобой, но она легче и не столь опытна, так что после некоторой борьбы, обмена ударами и вцепляния в волосы, промелькнувших как вихрь, я оказалась на ней верхом и прижимала ее к полу. Она рычала и клацала зубами, но до моей шеи не могла достать, а я была готова дать ей по голове, если придется.

Откуда-то сзади чей-то голос проревел:

— Впусти меня!

Я решила, что это Квинн.

— Заходи быстрее! — заорала я в ответ. — Мне помощь нужна.

Сандра дергалась, и я не решалась отпустить ее, чтобы перехватить руку.

— Тихо, Сандра, — выдохнула я тяжело. — Да не дергайся ты!

— Чтоб ты сдохла! — прохрипела она, удваивая усилия.

— А это заводит, — сказал знакомый голос, и я, подняв голову, увидела голубые глаза Эрика. Совершенно безупречно одетого, в джинсах с идеальной стрелкой и в полосатой накрахмаленной рубашке. Светлые волосы сияют чистотой и (обзавидуешься) сухие. Аж противно стало. И мерзко я себя чувствовала — не передать.

— Знаешь, мне бы не помешала помощь, — рявкнула я на него, и он ответил:

— Конечно же, Сьюки, хотя мне очень нравится ваша борьба. Отпусти ее и встань.

— Только если ты готов действовать, — сказала я прерывисто — очень уж трудно было удерживать Сандру.

— Я всегда готов действовать, — блеснул он улыбкой. — Посмотри на меня, Сандра.

Но у нее хватало ума этого не делать. Зажмурившись, она стала отбиваться еще сильнее, сумела высвободить руку и замахнулась для удара. Эрик присел и перехватил руку, не дав ей до меня дотронуться.

— Так, хватит, — сказал он совсем иным тоном, и глаза ее резко открылись в удивлении. Хотя он все еще не поймал ее взгляд, я поняла, что он все равно ее держит. Я скатилась с нее, рухнув спиной на то, что осталось в кухоньке от пола.

Мистер Маленький-и-Смуглый (он же Обваренный-и-Оглушенный), которого я определила во владельцы этого дома, валялся рядом со столом.

Эрик, которому с Сандрой оказалось почти так же непросто, как и мне, занимал куда больше свободного места. Раздосадованный девушкой-оборотнем, он прибег к простым решениям: поймал ее кулак и сжал — она завопила. И замолчала, перестав отбиваться.

— Так нечестно, — сказала я, борясь с волной усталости и боли.

— Тут все честно, — ответил он спокойно.

Мне не понравилось, как это прозвучало.

— О чем ты? — спросила я. Он покачал головой. Я попробовала с другой стороны: — Где Квинн?

— Тигр разобрался с двумя вашими похитителями, — сказал Эрик с неприятной улыбкой. — Хочешь пойти посмотреть?

— Не слишком, — ответила я и снова закрыла глаза. — Они мертвы?

— Наверняка хотят умереть, — сказал Эрик. — А с этим коротышкой ты что сделала?

— Не поверишь.

— Попробуй.

— Я его так напугала, что он пролил на себя горячий кофе. А потом я его шокером стукнула. Взяла в фургоне.

— Вот как?

Послышался какой-то звук с придыханием, и я открыла глаза. Эрик беззвучно смеялся.

— А Пелты? — спросила я.

— Там с ними Расул. Кажется, у тебя еще один поклонник появился.

— А это он из-за фейрийской крови, — буркнула я раздраженно. — Знаешь, это несправедливо. Человеческим мужикам я не нравлюсь. Знаю сотни две таких, которые не стали бы со мной встречаться, посули им автомобиль впридачу. Но поскольку супернатуралов тянет на запах фейри, у меня репутация сердцеедки. Ну не гадство ли?

— У тебя фейрийская кровь! — сказал Эрик таким голосом, будто на него только что снизошло просветление. — Это многое объясняет.

Вот это уже задело мои чувства.

— Ну да, конечно. Меня разве можно просто так любить? — От усталости, от боли меня уже просто понесло. — Да нет, конечно, тут должна быть причи-ина. И она не в моей искрометной личности, что ты! Все дело в крови, потому что она у меня особенная. А я — обыкновенная…

Я бы еще чего-нибудь сказала, если бы не услышала голос Квинна:

— Лично мне плевать на всяких там фейри.

И свободного места в кухне не осталось. Я кое-как поднялась на ноги.

— Как ты? — спросила я неверным голосом.

— Нормально, — ответил он глубоким рокотом.

Он снова был совсем человеком — и совсем голым. Я бы его обняла, но как-то вот это «совсем» меня смущало, тем более на глазах у Эрика.

— Я твою одежду там, в лесу оставила. Сейчас принесу, — сказала я.

— Я сам могу.

— Нет, ты не знаешь, где я ее положила, а промокать дальше мне уже некуда.

Кроме того, мне не хватало утонченности, чтобы непринужденно себя чувствовать в присутствии одного голого мужчины, одного лежащего без сознания, одной по-настоящему жуткой девицы и еще одного мужчины, моего бывшего любовника.

— Сдохни, сука! — крикнула мне вслед очаровательная Сандра и тут же взвизгнула — Эрик ясно дал понять, что не любит ругательных слов.

— Тебе того же, — буркнула я себе под нос и потопала под дождь.

Да, дождь все еще продолжался.

Вся в мрачных раздумьях по поводу фейрийской крови, я вытащила узел мокрой одежды Квинна. Очень легко было бы скатиться в депрессию от мысли, что всем я нравлюсь по единственной причине — из-за этой самой крови. Конечно, всегда найдется заезжий вампир, которому будет приказано меня соблазнить… и в этом случае тоже фейрийская кровь для него бонус… нет, в эту сторону я думать не буду.

А если посмотреть на это разумно, то кровь — настолько же неотъемлемое мое качество, как цвет глаз или густота волос. Эта кровь ничего не изменила в жизни моей бабки-полуфейри — в предположении, что этот ген пришел ко мне от нее, а не от других предков. Она вышла за нормального человека, который обращался с ней точно так, как если бы вся ее кровь была обыкновенной человеческой. И убил ее тоже человек, который ни черта не знал о ее крови, кроме цвета. В том же предположении и жизнь моего отца фейрийская кровь не изменила никак. Никогда в жизни он не встретил вампира, который заинтересовался бы им по этому случаю… а если встретил, то молчал о том, как рыба. Что маловероятно. И фейрийская кровь не спасла его от наводнения, которое смыло грузовик моих родителей с моста в разлившийся поток. Если эту кровь я получила от матери — то она тоже погибла в том же грузовике. А сестра матери Линда умерла чуть за сорок от рака, чье бы там ни было у нее наследие.

И вряд ли эта чудесная фейрийская кровь для меня много сделала. Может, несколько вампиров сильнее мною интересуются и более дружелюбны, чем были бы без того, но не могу это назвать таким уж жизненным преимуществом.

На самом деле многие люди считают, что внимание вампиров — серьезный негативный фактор в моей жизни. Я, пожалуй, вхожу в это число. Особенно поскольку сейчас я стою здесь под ливнем, держа чужие мокрые шмотки и гадая, какого черта с ними делать.

Обойдя полный круг, я пришлепала обратно в дом. С переднего двора неслись громкие стоны — наверное, Клит и Джордж. Надо бы пойти посмотреть, что с ними, да не могла я энергии набраться.

В кухне смуглый коротышка уже начал немного шевелиться. У него задрожали веки, открываясь, челюсть задергалась, закрывая рот. Сандру связали клейкой лентой, что несколько подняло мне настроение — потому что справедливое воздаяние. И даже аккуратным прямоугольником заклеили ей рот — наверное, работа Эрика. Квинн успел найти полотенце и обмотать вокруг пояса, и потому выглядел весьма… стильно и сдержанно.

— Спасибо, детка, — сказал он, взял у меня одежду и стал выжимать ее над раковиной. С меня тем временем капало на пол. — Интересно, сушилка здесь есть? — спросил Квинн.

Я открыла дверь, за которой оказалась небольшая прачечная-кладовка с полками вдоль одной стены, а у другой — нагреватель для воды и миниатюрная стиральная машина с сушилкой.

— Давай их сюда, — позвала я, и Квинн вошел, неся одежду.

— Тебе тоже туда надо, детка.

Я отметила про себя, что голос у него усталый, он измотался так же, как я, если не больше. Перекинуться в тигра и обратно, не в полнолуние, за столь короткий промежуток времени — такое не может не измотать.

— Может, и мне найдешь полотенце? — спросила я, с усилием стаскивая с себя мокрые штаны. Квинн без единого смешка, без шуточек пошел посмотреть, что удастся найти. Вернулся с какой-то одеждой, насколько я поняла, из спальни коротышки: футболка, шорты, носки.

— Больше ничего не нашлось, — сказал он.

— Это лучше, чем я могла ожидать.

Вытершись полотенцем и надев чистую, сухую одежду, я чуть не расплакалась. Порывисто обняв Квинна, я пошла посмотреть, что мы теперь будем делать с нашими пленниками.

Пелты сидели на полу в гостиной, скованные наручниками, под присмотром Расула. Барбара и Гордон, столь любезные со мной у Мерлотта, сейчас совсем не были любезны. Странно было видеть бешенство и злость на почтенных лицах обитателей богатого пригорода. Эрик принес сюда и Сандру и свалил ее у ног родителей. Эрик встал в дверях, Квинн в других (беглый взгляд мне сказал, что они ведут в спальню Смуглого Коротышки). Расул с пистолетом в руке несколько ослабил напряженную бдительность, получив такое мощное подкрепление.

— А где коротышка? — спросил он. — Сьюки, рад тебя видеть в таком приличном виде, хотя костюм несколько ниже твоих обычных стандартов.

Действительно, джинсовые шорты мешковатые, футболка слишком большая, а белые носки — просто абзац.

— Ты умеешь дать женщине почувствовать, как она красива, Расул, — ответила я, еле наскребя в себе силы на полуулыбку. Сев на стул с прямой спинкой, я спросила у Барбары Пелт: — И что вы собирались со мной делать?

— Работать с тобой, пока ты не скажешь нам правду и Сандра не будет довольна, — ответила она. — Наша семья не может успокоиться, пока не узнает правды. И узнать ее можно только от тебя — я просто знаю это.

Я занервничала… даже более того. Не зная, что сказать, я поглядела на Расула и Эрика:

— Вас всего двое?

— В день, когда пара вампиров не сможет справиться с горсткой вервольфов, я снова стану человеком, — ответил Расул так высокомерно, что я не могла сдержать смех. Но он был прав (хотя ему и помог тигр). Квинн картинно прислонился к двери, но в данный момент это большое поле гладкой кожи меня не интересовало совершенно.

— Эрик, — спросила я, — что мне делать?

Кажется, никогда раньше я у Эрика совета не просила, и он был удивлен. Но тайна не только моя была. Он помедлил секунду и кивнул.

— Я вам расскажу, что сталось с Дебби, — объявила я Пелтам. Расула и Квинна я не стала просить выйти. Прямо сейчас я от этого избавлюсь — и от чувства вины, и отцепи, на которой держал меня Эрик.

Я так часто думала об этой встрече, что слова пришли автоматически. Я не плакала, потому что все слезы пролила еще много месяцев назад, наедине с собой.

Когда я кончила рассказ, Пелты смотрели на меня молча, а я на них.

— Очень похоже на нашу Дебби, — сказала Барбара Пелт. — Очень похоже на правду.

— Пистолет у нее был, — добавил Гордон Пелт. — Я его ей подарил на рождество два года назад.

Вервольфы переглянулись между собой.

— Она… действовала на опережение, — произнесла Барбара через несколько секунд. И повернулась к Сандре: — Вспомни, как нам пришлось идти в суд, когда она еще в школе училась, когда она намазала универсальным клеем расческу той болельщицы? Ну той, что стала встречаться с ее бойфрендом? Правда, похоже на Дебби?

Сандра кивнула, но клейкая лента не давала ей говорить. Слезы катились по ее щекам.

— И вы не помните, куда положили ее? — спросил Гордон у Эрика.

— Помнил бы — сказал бы, — ответил Эрик, и в его тоне ясно слышалось, насколько это ему безразлично.

— И вы наняли тех мальчишек, что напали на нас в Шривпорте, — напомнил Квинн.

— Сандра наняла, — признал Гордон. — Мы об этом узнали только когда Сандра уже их покусала. Она обещала им… — Он мотнул головой. — Послала их в Шривпорт с поручением, но им еще предстояло вернуться домой за наградой. Наша Джексоновская стая их бы убила — в Миссисипи укушенные вервольфы вне закона, их убивают на месте. Мальчишки назвали бы Сандру как создательницу, и стая бы ее отвергла. Барбара немножко балуется колдовством, но не того уровня, которое позволило бы заткнуть мальчишкам рты. Когда это выяснилось, мы наняли вервольфа не из нашего штата, чтобы он их выследил. Остановить он их не смог, предотвратить их арест тоже не смог, так что ему пришлось дать себя арестовать и пойти с ними за решетку, чтобы решить там проблему. — Он поглядел на нас, сурово покачал головой. — Он подкупил Кэла Майерса, чтобы его посадили в камеру к мальчишкам. Естественно, мы Сандру за это наказали.

— Да ну? На неделю мобильник отобрали? — Если фраза прозвучала издевательски, то так и было задумано. Даже настроенные сотрудничать, Пелты вселяли ужас. — Мы оба были ранены, а те двое мальчишек теперь убиты. Все из-за Сандры.

— Она наша дочь, — ответила Барбара. — И она думала, что мстит за злодейски убитую сестру.

— А потом вы наняли всех тех вервольфов, что были во втором фургоне, и еще двоих, что лежат сейчас на дворе у вас. Они умрут, Квинн?

— Если Пелты не отвезут их к врачу-оборотню, могут умереть. А в человеческую больницу им точно нельзя.

Когти Квинна оставляли очень узнаваемые следы.

— И вы это сделаете? — спросила я скептически. — Отведете Клита и Джорджа к врачу-оборотню?

Пелты снова переглянулись и пожали плечами.

— Мы думали, вы нас убьете, — сказал Гордон. — Вы собираетесь нас отпустить? Под какие гарантии?

Никогда я таких людей не видела, как эти Пелты. Все яснее и яснее я видела, откуда взяла Дебби очаровательный свой характер, приемная она там или нет.

— Под те гарантии, что я никогда больше ничего об этом не услышу, — ответила я. — Ни я, ни Эрик.

Квинн и Расул молча слушали.

— Сьюки — друг стаи Шривпорта, — сказал Квинн. — Стая очень была недовольна, что на нее напали прямо в городе, и теперь мы знаем, что в нападении виновны вы.

— Мы слыхали, что новый вожак ее недолюбливает. — В голосе Барбары слышалась легкая тень презрения. Она быстро приходила в себя — когда выяснилось, что ей не надо бояться смерти. Мне они оба больше нравились, когда тряслись от страха.

— Может, ему недолго быть вожаком, — произнес Квинн со спокойной угрозой. — Но даже если он сохранит за собой этот пост, аннулировать защиту стаи он не может, ибо она была гарантирована его предшественником. Погибла бы честь стаи.

— Мы возместим ущерб стае Шривпорта, — устало ответил Гордон.

— Это вы Таню послали в Бон-Темпс? — спросила я.

Барбара была горда собой:

— Да, это сделала я. Ты же знаешь, что Дебби была приемной дочерью? А вообще она оборотень-лиса.

Я кивнула. Эрик поглядел вопросительно. Кажется, он с Таней не знаком.

— Таня — член той семьи, где родилась Дебби, и она хотела чем-нибудь нам помочь. Она решила, что если поедет в Бон-Темпс и станет работать рядом с тобой, ты, может, проговоришься о чем-нибудь. Она сказала, что ты слишком подозрительна, чтобы откликнуться на ее предложение дружбы. Может, она захочет остаться в Бон-Темпс. То, что владелец бара оказался столь привлекателен — неожиданный бонус.

Я с каким-то удовлетворением выяснила, что Таня именно так двулична, как я и думала. Интересно, имею ли я право рассказать все Сэму — в порядке предупреждения. Надо будет потом подумать.

— А владелец вот этого дома? — спросила я, услышав из кухни мычание и стоны.

— Бывший школьный приятель Дебби, — ответил Гордон. — Мы его попросили предоставить свой дом на сегодня. И заплатили ему. Он лишнего рассказывать не будет, когда мы уедем.

— А Гладиола? — спросила я, вспомнив два горящих куска тела у меня на дорожке. Вспомнила лицо мистера Каталиадиса и горе Дианты. Все трое тупо уставились на меня.

— Гладиола? Цветок, что ли? — Барбара была непритворно озадачена. — Сейчас, кажется, для них даже не сезон.

Так, здесь тупик.

— Так что, все утрясли? — спросила я впрямую. — Я причинила боль вам, вы мне. В расчете?

Сандра отчаянно замотала головой, но родители не обращали на нее внимания — слава Богу и клейкой ленте. Гордон с Барбарой кивнули друг другу.

— Вы убили Дебби, — сказал Гордон, — но мы убеждены, что это было в порядке самозащиты. Наша оставшаяся в живых дочь воспользовалась экстремальными и незаконными способами для нападения на вас… Мне очень не по нутру говорить такие слова, но я думаю, мы должны согласиться далее оставить вас в покое.

Сандра издала каскад жутких звуков.

— Со следующими оговорками! — В мгновенье ока лицо Гордона стало тверже камня. Из-за спины преуспевающего яппи выглянул вервольф. — Вы не будете мстить Сандре. И вы будете держаться подальше от Миссисипи.

— Договорились, — тут же ответила я. — У вас достаточно власти над Сандрой, чтобы заставить ее держаться соглашения?

Вопрос был грубый, но существенный. У Сандры боевого духа на армию хватило бы, и я сильно сомневалась, что у Пелтов больше власти над младшей дочерью, чем было над старшей.

— Сандра! — обратился Гордон к дочери. Глаза ее пылали на вынужденно онемевшем лице. — Сандра, это закон. Мы даем этой женщине слово, и наше слово связывает и тебя. Если ты пренебрежешь моим словом, я вызову тебя в ближайшее полнолуние и убью на глазах у стаи.

И мать, и дочь были потрясены, но Сандра больше. Она прищурилась, и после долгой паузы кивнула.

Мне оставалось надеяться, что Гордон проживет долгую жизнь при отменном завидном здоровье. Стоит ему заболеть или умереть, как Сандра перестанет считаться с этим соглашением, тут уж к гадалке не ходи. Но, выходя из домика на болото, я подумала, что есть у меня вполне разумный шанс больше никогда Пелтов не увидеть, и это меня более чем устраивает.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Амелия бушевала в своем чулане — это было назавтра, после заката, когда стемнело, — и вдруг затихла у самой задней стенки. Вешалки перестали скользить по перекладинам.

— Кажется, у меня есть такое, — донесся ее удивленный голос.

Я ждала, сидя на краю ее кровати, пока она вынырнет. Мне удалось поспать не меньше десяти часов, принять настоящий душ и обработать раны, и чувствовала я себя раз в сто лучше. Амелия же лучилась гордостью и счастьем. Колдун Боб-мормон не только оказался великолепен в постели, он еще и проснулся вовремя, чтобы увидеть похищение меня и Квинна, и у него возникла блестящая идея позвонить в особняк королевы вампиров, а не в обычную полицию. Я ей еще не сказала, что мы с Квинном и сами позвонили, потому что не знала, какой звонок оказался эффективнее, и вообще приятно было видеть, как она рада.

На прием к королеве мне совсем не хотелось идти, пока я не прогулялась в банк с мистером Каталиадисом. Вернувшись в квартиру Хедли, я продолжила паковать вещи моей кузины и услышала странный звук, когда клала в ящик банку кофе. Теперь, если я хотела предотвратить катастрофу, мне надо было пойти на весенний прием королевы — событие года в мире супернатуралов. Я попыталась связаться в резиденции королевы с Андре, но чей-то голос мне объяснил, что его нельзя сейчас беспокоить. Интересно, кто сейчас у вампиров на коммутаторе сидит. Может быть, кто-то из ребят Питера Тредгилла?

— Есть, вот оно! — воскликнула Амелия. — Надо же, какое смелое. Я была подружкой невесты на одной экзотической свадьбе.

Она вылезла из шкафа растрепанная, но глаза светились торжеством. Она повертела плечики в руках, чтобы я полностью оценила эффект. Платье пришлось закрепить на вешалке прищепками, потому что самого платья было очень мало.

— Ух ты, — сказала я с оторопью.

Платье из зеленого, как лайм, шифона имело глубокий V-образный вырез до талии. И одну узкую ленточку вокруг шеи.

— Это была свадьба кинозвезды, — сказала Амелия, глядя так, будто на нее нахлынули воспоминания. Поскольку спины у платья тоже не было, я не могла понять, как эти голливудские тетки делали так, чтобы оно на сиськах держалось. Двусторонним скотчем? Или клеем?

Поскольку Клодину я не видела с той минуты, как она исчезла перед эктоплазменной реконструкцией, оставалось предположить, что она вернулась к своей работе и своей жизни в Монро. А вот как раз сейчас мне ее профессиональные услуги пригодились бы. Должно же быть у фей какое-то заклинание, чтобы платье не сползало?

— Зато под него не нужно специальный лифчик надевать, — в утешение мне сказала Амелия. Тоже правда: под него вообще никакой нельзя было бы надеть. — И у меня к нему есть туфли, если тебе седьмой годится.

— Это просто здорово, — сказала я, пытаясь изобразить радость и благодарность. — Волосы ты укладывать, наверное, не умеешь?

— Не-а, — ответила она, помахав рукой возле своей короткой прически. — Свои я мою и расчесываю, этого хватает. Но могу позвать Боба, — счастливо блеснула она глазами. — Он парикмахер.

Я попыталась не выразить слишком уж сильного удивления. В похоронном бюро, что ли? — подумала я, но хватило ума не спросить этого вслух. Ну просто совершенно Боб не был похож ни на одного из виденных мною парикмахеров.

За пару часов я кое-как влезла в это платье и полностью была готова.

Боб отлично уложил мне волосы, хотя несколько раз просил меня сидеть совершенно неподвижно, что слегка нервировало.

Квинн в машине подъехал вовремя. Когда Эрик с Расулом высадили нас у дома где-то в два часа ночи, Квинн просто сел в свою машину и уехал туда, где остановился, хотя не забыл слегка меня поцеловать в лоб перед тем, как я пошла наверх. Амелия вышла из своей квартиры, жутко довольная, что я вернулась целая и невредимая, и еще мне нужно было перезвонить мистеру Каталиадису, который поинтересовался, действительно ли у меня все в порядке и попросил меня заехать с ним в банк закончить все финансовые дела Хедли. Поскольку шанс поехать с Эвереттом я упустила, я была благодарна за это предложение.

Но когда я вернулась из банка в квартиру Хедли, на автоответчике было сообщение, что королева ожидает меня сегодня вечером на приеме в старом монастыре.

— Я не желаю, чтобы ты снова покинула город, не увидевшись со мною, — передал мне секретарь-человек послание королевы. Потом проинформировал меня, что одета я должна быть формально. Узнав об этом, я в панике бросилась вниз, к Амелии.

Платье вызвало у меня панику другого рода. Природа одарила меня щедрее, чем Амелию, хотя и сделала чуть пониже, и мне придется стоять очень-очень прямо.

— Как же это держит в напряжении! — сказал Квинн, вперившись мне в грудь. Сам он в смокинге выглядел великолепно. У меня на запястье повязка выступала на фоне загара странными белыми браслетами, один из которых очень мне мешал, и мне хотелось бы его снять. Но на некоторое время надо было еще их оставить, хотя укус на левой руке можно было не закрывать. Может быть, гости приема, «сраженные наповал» моими буферами, не заметят, что лицо у меня с одной стороны распухло и цвет несколько поменяло.

Квинн, конечно же, выглядел так, будто с ним вообще ничего не случилось. И кожа у оборотней заживает быстро, и смокинг скрывает почти все раны.

— Не добавляй мне застенчивости, мне ее и так хватает, — ответила я. — Наплевать бы сейчас на все, залезть в кровать и проспать неделю.

— Я целиком за, хотя я бы время сна сократил, — совершенно искренне сказал Квинн. — Но ради нашего душевного спокойствия давай сначала сделаем, что должны сделать. Кстати, «в напряжении» — это когда я ждал тебя из банка. С платьем же у тебя в любом случае ситуация беспроигрышная. Если оно на тебе удержится — отлично. Если нет — еще лучше.

Я отвернулась, пытаясь подавить улыбку.

— Ах, да, поездка в банк. — Эта тема казалась безопасной. — Ну, на банковском счету кучи денег не было, как я и ожидала. Хедли была легкомысленной насчет денег… нет, Хедли была легкомысленной — точка. А в сейфе…

В сейфе лежало свидетельство Хедли о рождении, брачное свидетельство и решение суда о разводе, имевшем место три года назад — имя мужчины, как я с удовольствием заметила, было в обоих документах одинаково, — и ламинированная копия тетиного завещания. Хедли знала, когда ее мать умерла, и достаточно была неравнодушна, чтобы сохранить газетную вырезку. И еще были фотографии времен нашего детства: моя мать и ее сестра, моя мать и Джейсон, я и Хедли, моя бабка с мужем. Лежало в сейфе и прелестное ожерелье из сапфиров и бриллиантов (по словам мистера Каталиадиса, его подарила Хедли королева) и пара сережек ему под стать. И еще пара вещей, о которых мне хотелось подумать. Но браслета королевы там не было. Вот почему мистер Каталиадис хотел поехать со мной в банк, наверное: он почти ожидал, что браслет там найдется, и был очень внимателен, когда я протянула ему ящик, чтобы он сам проверил его содержимое.

— Когда Каталиадис меня сегодня привез обратно, я закончила паковать кухонную утварь, — сказала я Квинну и проследила его реакцию. Никогда не стану принимать незаинтересованность моих компаньонов за чистую монету. Сейчас я окончательно убедилась, что Квинн накануне помогал мне не в поисках чего-то — слишком уж спокойно он отреагировал.

— Это хорошо, — сказал он. — Прости, что не смог тебе сегодня помочь. Я ходил закрывать контракт Джейка в «Особых событиях». И надо было еще заехать к моим родителям, дать им знать. И к девушке Джейка. Он еще недостаточно устойчив, чтобы его к ней пускать, если она вообще захочет его видеть. Она, мягко говоря, не обожает вампиров.

В данный момент я их тоже не обожала. Я не догадывалась, почему королева так хочет моего присутствия на приеме, но у меня появилась своя причина ее увидеть. Квинн улыбнулся мне, а я ему, надеясь, что чего-нибудь хорошего от этого вечера все-таки можно ждать. Мне пришлось признаться себе, что мне любопытно увидеть королевский сарай для приемов, так сказать, — а еще я была несколько рада одеться и быть красивой после шлепания по болотам.

По дороге я не меньше трех раз чуть не начала разговор с Квинном, но как доходило до дела, так каждый раз молчала, как рыба.

— Мы подъезжаем, — сказал он мне, когда мы въехали в один из старейших районов Нового Орлеана, в Гарден-дистрикт. Дома на красивых участках стоили во много раз дороже, чем можно было бы выручить даже за особняк Бельфлер. И в середине между такими домами стояла высокая стена на целый квартал — реставрированный монастырь, где королева развлекалась.

Может быть, с другой стороны поместья тоже были ворота, но сегодня все машины шли через главный въезд. Он был отлично защищен самыми лучшими стражами из всех возможных: вампирами. Я подумала, нет ли у Софии-Анны паранойи, или же она мудра, или просто не чувствует себя в безопасности или считает, что ее в городе не любят. Наверняка у королевы были и обычные средства охраны — камеры, инфракрасные детекторы движения, колючая проволока, может, даже сторожевые псы. Охрана организована была по принципу «инь-ян»: элитные вампиры в соединении с элитными людьми. Сегодня на приеме будут только супер-натуралы — первый большой прием, которые устраивают молодожены после свадьбы.

У дверей стояли три вампира королевы и трое вампиров из Арканзаса. Все вампиры Питера Тредгилла были, можно сказать, в мундирах — подозреваю, правда, что король называл их ливреями. Арказнасские кровососы обоего пола были одеты в белые костюмы при синих рубашках и красных жилетах. Не знаю, то ли это ультрапатриотизм короля, то ли цвета выбраны еще и потому, что присущи не только флагу США, но и флагу штата Арканзас. Как бы там ни было, а костюмы были безвкусны запредельно и просились в зал позора какого-нибудь дома моды. А сам Тредгилл одевался так консервативно! Может, это традиция, о которой я просто не знаю? Боже мой, но даже у меня больше вкуса, а я вообще одеваюсь в «Волмарте».

Квинну пришлось показать охранникам приглашение от королевы, и все равно они позвонили в главное здание. Квинн был несколько напряжен, и, надеюсь, так же, как и я, встревожился из-за плотной охраны и еще — из-за того, что вампиры Тредгилла так подчеркнуто старались отличаться от вампиров королевы. И мне не давала покоя мысль, что королеве пришлось придумывать для вампиров короля предлог, под которым мы с ней уединились в квартире Хедли. И о той озабоченности, с которой она спросила про браслет.

И о том, что у ворот — вампиры обоих лагерей. Ни один из монархов не хотел доверить другому обеспечение охраны.

Нас пропустили — через какое-то время, показавшееся нам очень долгим. Квинн ждал так же терпеливо, как и я.

Территория была со вкусом оборудована ландшафтными архитекторами и уж точно хорошо освещена.

— Квинн, что-то здесь не то, — сказала я. — Непонятно, что тут происходит. Как ты думаешь, нас отсюда выпустят?

К сожалению, выглядело это так, будто мои подозрения верны. У Квинна был не более довольный вид, чем у меня.

— Не выпустят, — ответил он. — Так что придется нам идти.

Я прижала к себе сумочку, сожалея, что в ней нет ничего более смертоносного, чем пудреница, помада и тампон. Квинн уверенно проехал по петляющей дорожке к фасаду монастыря.

— Чем ты сегодня была занята, кроме своего наряда? — спросил он.

— Очень много сделала телефонных звонков, — ответила я. — И один из них принес плоды.

— И куда же ты звонила?

— На бензозаправки. По всей дороге от Нового Орлеана до Бон-Темпс.

Он резко повернулся ко мне, но я показала рукой вперед, и он успел нажать на тормоза. Дорогу переходил лев.

— А это что еще? Это зверь или оборотень?

С каждой минутой я нервничала все сильнее.

— Зверь, — ответил Квинн.

Значит, собаки по периметру бегать не будут. Хотелось только думать, что стены здесь достаточно высоки, чтобы удержать льва внутри.

Мы поставили машину перед бывшим монастырем — очень большим двухэтажным зданием. Строили его не для красоты, а для пользы, так что получилось оно вполне безликим. Маленькая дверь посреди фасада, небольшие окна. Опять-таки — чтобы легко было обороняться.

Перед узкой дверцей стояли еще шесть вампиров: трое в причудливой несочетающейся одежде — наверняка луизианские, — и трое из Арканзаса в кричащей униформе.

— Жуть до чего уродливо, — сказала я.

— Зато видно издалека даже в темноте, — ответил Квинн таким голосом, будто глубоко задумался о чем-то важном.

— Угу, — согласилась я. — В этом и смысл? Чтобы сразу было… О! — Я обдумала эту мысль. — Ага. Никто такого не наденет даже похожего, нарочно или случайно. Ни при каких обстоятельствах. Только тогда, когда нужно, чтобы тебя узнали с первого взгляда.

— Возможно, — сказал Квинн, — что Питер Тредгилл не слишком предан Софии-Анне.

Я подавила нервный смех, и два луизианских вампира открыли дверцы машины так синхронно, будто долго репетировали это движение. Мелани, которую я уже видела в городской резиденции королевы, взяла меня за руку, помогая выйти из машины, и улыбнулась мне. Она куда лучше выглядела без громоздкого спецназовского снаряжения — на ней было желтое платье и туфли на низких каблуках. Шлема на ней сейчас тоже не было, и видны были короткие и очень курчавые волосы, светло-каштановые.

Когда я прошла мимо нее, она театрально, напоказ, втянула в себя воздух и сделала восторженное лицо.

— О этот аромат фейри! — воскликнула она. — У меня сердце поет от него!

Я шутливо шлепнула ее по руке. Сказать, что я была поражена, было бы преуменьшением. Вампиры, как правило, не отличаются чувством юмора.

— Отличное платье, — одобрил Расул. — Но несколько смелое?

— Для меня любое платье не слишком смелое, — возразил Честер. — Ты очень вкусно выглядишь, дорогая.

Я решила, что это не совпадение: три вампира, которых я видела в резиденции королевы, сегодня на посту. Но что это значит, я пока не могла понять. Трое вампиров из Арканзаса молчали, переглядываясь между собой холодными глазами. И настроение у них было совсем не такое игривое и свободное, как у их коллег.

Нет, что-то тут определенно было не в порядке. Но у вампиров острый слух, поэтому сейчас я ничего не могла об этом сказать.

Квинн взял меня под локоть, и мы пошли по длинному коридору, идущему чуть ли не вдоль всего здания. У двери в комнату — видимо, это была приемная, — стояла вампирша Тредгилла.

— Позволите проверить вашу сумочку? — спросила она, явно смущенная своей ролью тюремной надзирательницы.

Я уставилась на нее в упор, хотя с вампирами это всегда рискованно.

— Разумеется, не позволю. У меня нет оружия.

— Сьюки, — вмешался Квинн, стараясь не показать тревоги. — Ты должна дать ей заглянуть в твою сумочку. Такова процедура.

Я глянула на него сердито и резко ответила:

— Мог заранее мне сказать.

Охранница — стройная молодая женщина с фигурой, которая бросала вызов покрою белых брюк, — не могла сдержать выражения торжества, беря у меня сумочку. Она вывернула содержимое на поднос, и оно раскатилось по металлической поверхности: пудреница, помада, малюсенький тюбик с клеем, носовой платок, бумажка в десять долларов и тампон с твердым пластиковым аппликатором, в обертке.

Квинн недостаточно чувствителен, чтобы покраснеть, но глаза все же скромно отвел в сторону. Вампирша, умершая еще в те времена, когда женщины такого в сумке не носили, спросила меня о назначении этого предмета и в ответ на объяснение кивнула. Снова уложив все в сумочку, она протянула ее мне, жестом пригласив нас пройти дальше по коридору. Потом она повернулась к следующим за нами — паре вервольфов лет за шестьдесят.

— Что ты задумала? — спросил Квинн как можно тише.

— Нам еще надо будет охранников проходить? — спросила я так же тихо.

— Не знаю. Но ни одного впереди не вижу.

— Мне нужно кое-что сделать, — сказала я. — Ты подожди меня, пока я найду ближайший дамский туалет.

Я попыталась дать ему понять — глазами и пожатием руки, что через несколько минут все будет о'кей, и честно надеялась, что это окажется правдой. Квинн явно был не очень мною доволен, но подождал меня возле женского туалета (интересно, что здесь было, когда здание принадлежало мужскому монастырю?), а я тем временем спряталась в кабинке и кое-что переменила. Выйдя, я бросила оболочку тампона в мусорную корзину, а на запястье у меня была свежая повязка. Сумка стала чуть-чуть тяжелее.

Дверь в конце коридора вела в очень большой зал, где у монахов была трапезная. Хотя стены были все так же облицованы камнем и мощные колонны по-прежнему поддерживали крышу — три слева и три справа, — остальное убранство сильно переменилось. Вблизи стола с напитками высился помост-эстрада для музыкантов, еще один помост в другом конце зала — для королевских особ.

Вдоль стен стояли группами стулья, будто для беседы. Зал был декорирован белым и синим, цветами Луизианы. Фрески на одной стене изображали виды разных уголков штата: болото, от которого я вздрогнула, коллаж Бурбон-стрит, поле под плугом и бревно на лесопилке, рыбак, забрасывающий сеть на побережье Мексиканского залива. На всех картинах были обычные люди, натуралы, и мне стало интересно, какая мысль за этим кроется. Потом я обернулась к стене, где была дверь, через которую я вошла только что, и тут мне открылась вампирская сторона жизни в Луизиане: группа веселых вампиров со скрипками у подбородка, играющих на ходу, вампиры-полисмены, патрулирующие Французский квартал, вампир-гид, ведущий группу туристов по одному из Городов Мертвых. Не было вампиров, пьющих кровь из людей, вообще ничего пьющих, как я заметила. Картина на публику. Интересно, обманывает ли это хоть кого-нибудь. Все, что нужно — сесть за вечерний стол с вампирами, и тут тебе точно напомнят, насколько они иные.

Ладно, не за этим я сюда пришла. Я огляделась в поисках королевы и наконец увидела ее, стоящую рядом с мужем. На ней было оранжевое шелковое платье с длинными рукавами, и выглядела она потрясающе. Длинные рукава казались несколько странными в такой теплый вечер, но вампиры таких вещей не замечают. Питер Тредгилл был во фраке и впечатление производил не меньшее. У него за спиной стояла Нефритовый Цветок с пристегнутым за спиной мечом поверх красного платья с блестками (кстати сказать, не шло оно ей до ужаса). Андре, также полностью вооруженный, занимал свой пост за спиной королевы. Зигеберт и Вайберт тоже не могли быть далеко. И действительно, они стояли по сторонам двери, которая, очевидно, вела в личные покои королевы. Обоим им было неуютно в смокингах — как будто медведей заставили ходить в ботинках.

Билл тоже был в зале — я его увидела краем глаза в дальнем углу, напротив королевы, и меня передернуло от омерзения.

— Слишком у тебя много тайн, — пожаловался Квинн, проследив за моим взглядом.

— Я буду рада с тобой поделиться некоторыми из них, и уже скоро, — пообещала я, и мы встали в хвост очереди на прием. — Когда дойдем до августейших особ, ты иди вперед. Пока я буду разговаривать с королевой, отвлеки короля, о'кей? А потом я тебе все расскажу.

Сперва мы дошли до мистера Каталиадиса — он у королевы что-то вроде государственного секретаря. Или правильнее будет сказать — главного поверенного?

— Рада снова вас видеть, мистер Каталиадис, — сказала я самым светским своим тоном. — У меня есть для вас сюрприз, — добавила я.

— Вам придется его поберечь, — ответил он с какой-то сдержанной сердечностью. — Королева будет открывать бал со своим новым королем. И нам не терпится увидеть, какой подарок он ей сделал.

Я огляделась, но Дианту не увидела.

— А как ваша племянница?

— Моя оставшаяся в живых племянница, — сказал он мрачно, — сейчас дома, у своей матери.

— Это очень неудачно, — пожалела я. — Ей бы следовало сегодня быть здесь.

Он посмотрел на меня пристально, потом заинтересовался:

— В самом деле?

— Я узнала, что некто останавливался на заправке на пути в Бон-Темпс неделю назад, в среду. Некая дама с длинным мечом. Позвольте я вот это суну вам в карман, мне оно больше не нужно.

Когда я шагнула от него прочь и повернулась к королеве, мне пришлось держаться рукой за поврежденное запястье — повязки на нем не было.

Я протянула королеве руку, и королеве пришлось ее взять. Я так и рассчитывала — вынудить ее к человеческому обычаю рукопожатия, и с облегчением вздохнула про себя, когда это удалось. Квинн шагнул от королевы к королю и произнес:

— Ваше Величество, вы же меня помните, конечно? Я был распорядителем на вашей свадьбе! Цветы оказались именно те, что вы хотели?

Питер Тредгилл, несколько удивленный, устремил на Квинна взгляд больших глаз, а Нефритовый Цветок всегда смотрела туда, куда смотрит ее король.

Очень стараясь двигаться быстро, но не резко, я прижала левую ладонь и то, что в ней было, к запястью королевы.

Она не вздрогнула, но мне показалось, что такой импульс у нее был. Когда же она глянула себе на запястье, на то, что я туда надела, она глаза закрыла от облегчения.

— О да, дорогая моя, нам очень было приятно у тебя в гостях, — сказала она небрежно. — И Андре был рад не меньше меня.

Она глянула через плечо, и Андре, поняв намек, наклонил голову в мою сторону, будто отдавая почтение моим постельным талантам. А я была так рада, что главное уже позади, что просияла ему улыбкой, и его это слегка позабавило. Королева подняла руку — подозвать его к себе, и у нее рукав задрался. Тогда Андре вдруг улыбнулся так же широко, как я.

Нефритовый Цветок отвлеклась на перемещение Андре и проследила за его взглядом. У нее широко раскрылись глаза, и она не улыбнулась, отнюдь. Честно говоря, она взбесилась. А мистер Каталиадис смотрел с непроницаемым лицом на меч у нее за спиной.

Король жестом отпустил Квинна, и настала моя очередь выразить свое почтение Питеру Тредгиллу, королю Арканзаса.

— Я слыхал, что вчера у вас было приключение на болотах, — заметил он холодным и безразличным голосом.

— Да, сэр. Но все, кажется, кончилось хорошо.

— Приятно вас тут видеть, — сказал он. — Вы уже собрали имущество вашей кузины и собираетесь домой?

— О да, как можно быстрее.

И это была чистая правда. Немедленно устремлюсь домой, если переживу этот вечер — хотя сейчас шансы на это казались не слишком высокими. Я попыталась подсчитать, насколько это возможно было в такой толчее. В зале не менее двадцати вампиров в кричащей арканзасской форме и примерно столько же подданных королевы.

Я отодвинулась, уступая место паре вервольфов. В мужчине я, кажется, узнала вице-губернатора Луизианы, и я понадеялась, что он хорошо застраховал свою жизнь.

— Что стряслось? — спросил Квинн.

Я отвела его к стене и аккуратно поставила к ней спиной — чтобы скрыть свое лицо от читающих по губам.

— Ты знал, что у королевы пропал браслет? — спросила я.

Он покачал головой:

— Один из бриллиантовых браслетов, что подарил ей на свадьбу король? — спросил он, наклонив голову, чтобы опять-таки не увидели наблюдатели.

— Да, он пропал. После гибели Хедли.

— Если бы король узнал, что браслет пропал, и смог бы заставить королеву признать, что она отдала его любовнице, у него были бы основания для развода.

— И что бы ему это дало?

— Чего бы только ему это «не дало»! Это вампирский династический брак, и нет связи более обязывающей, чем эта. Брачный контракт на тридцати страницах.

Теперь до меня начало доходить.

Красиво одетая вампирша в серо-зеленом платье, вышитом серебряными сверкающими цветами, подняла руку, привлекая внимание публики. Шум постепенно стих.

— София-Анна и Питер приветствуют вас на первом своем совместном приеме! — провозгласила вампирша таким музыкальным и медовым голосом, что его хотелось слушать и слушать. Надо было бы ей поручить вручение «Оскаров», или ведение конкурса «Мисс Америка». — София-Анна и Питер желают вам приятно провести вечер за танцами, едой и питьем. А теперь королевская чета открывает бал. Первый танец — вальс!

При всем внешнем лоске Питера я все же подозревала, что кадриль для него была бы проще, но с такой женой, как София-Анна, неприлично было бы открывать бал чем-либо, кроме вальса. Он подошел к ней, подняв руки, чтобы обнять ее, и неотразимым своим вампирским голосом произнес:

— Покажи всем свои браслеты, дорогая.

София-Анна одарила публику улыбкой, подняла руки, чтобы рукава упали к плечам, и на обеих руках засияли одинаковые украшения — крупные бриллианты заиграли в переливающемся свете канделябров.

На миг Питер Тредгилл просто застыл, будто его из парализатора подстрелили. Но тут же он подался вперед и взял двумя руками руку Софии-Анны, уставился на браслет, потом отпустил руку, взял другую. И второй браслет выдержал безмолвный экзамен.

— Чудесно, — сказал он. А если не сказал, а процедил между клыками, то лишь только потому, что вожделел сейчас к красавице-жене. — Ты надела оба браслета.

— Конечно, — удивилась София-Анна. — Любимый мой.

Улыбка ее была не менее искренней, чем у него.

И они закружились в танце, хотя что-то в том, как он вертел ее, подсказывало мне, что король позволил своей вспыльчивости взять над собой верх. У него был блестящий план, а я его сорвала… но он, к счастью, о моей роли не знает. Он знает только, что София-Анна как-то сумела вернуть свой браслет и сохранить лицо, и у него нет никаких оснований для того, что он собирался сделать. И придется пойти на попятный. Потом он наверняка придумает способ подставить свою королеву, но хотя бы меня тут тогда не будет.

Мы с Квинном отошли к столу с напитками, в южном конце большого зала рядом с мощной колонной. Служители с кухонными ножами отрезали ломти ветчины и ростбифа и укладывали на лепешки. Аромат был очень аппетитный, но я так нервничала, что кусок не лез в горло. Квинн принес мне из бара бокал имбирного пива. Я глядела на танцующую чету и ждала, когда же обрушится потолок.

— Правда, они чудесно смотрятся? — сказала рядом со мной хорошо одетая седая дама. Я узнала ту, что подошла приветствовать короля после меня.

— Да, действительно, — согласилась я.

— Я Женевьева Треш, — представилась она. — А это мой муж, Дэвид.

— Очень приятно. Я — Сьюки Стакхаус, а это мой друг Джон Квинн.

У Квинна был удивленный вид. Может быть, его и вправду зовут Джон?

Мужчины, тигр и вервольф, пожали друг другу руки, а мы с Женевьевой продолжали пока смотреть на танец.

— Какое у вас красивое платье, — сказала она, всячески показывая, что говорит искренне. — Только на таком молодом теле и можно носить такое открытое.

— Спасибо за ваши слова, — ответила я. — По-моему, оно слишком много показывает этого молодого тела, и ваше мнение меня несколько успокаивает.

— Зато ваш кавалер не мог не оценить этого платья. И вон тот молодой человек — тоже.

Она слегка повела головой, Я посмотрела, куда она показывает — там стоял Билл. Отлично смотрелся в смокинге, но мне даже находиться с ним в одном помещении было противно.

— Насколько я понимаю, ваш муж — вице-губернатор? — спросила я.

— Вы абсолютно правы.

— И каково оно — быть женой вице-губернатора?

Она в ответ рассказала несколько забавных баек о людях, с которыми встречалась, сопровождая Дэвида в его политической карьере.

— А чем занимается ваш кавалер? — спросила она с искренним интересом, который явно способствовал продвижению ее супруга по служебной лестнице.

— Он распорядитель и организатор общественных мероприятий, — ответила я, секунду подумав.

— Как интересно, — отозвалась Женевьева. — А у вас тоже есть работа?

— Конечно, мэм, — ответила я. — Я официантка в баре.

Это несколько выбило жену политика из колеи, но она мне широко улыбнулась:

— Тогда вы первая, с которой я знакома, — радостно сказала она.

— А вы первая жена вице-губернатора, с которой знакома я.

Черт, теперь, когда я с ней познакомилась и она мне понравилась, я почувствовала за нее ответственность. Квинн и Дэвид болтали неподалеку — кажется, о рыбалке.

— Миссис Треш, — сказала я. — Я знаю, что вы — вервольф, а потому мало чего боитесь, но я вам сейчас дам совет.

Она посмотрела на меня вопросительно.

— Чистое золото, а не совет.

Она приподняла брови:

— О'кей, слушаю.

— В ближайший час или около того здесь случится что-то очень плохое. Настолько плохое, что убитых будут считать десятками. Вы можете остаться и развлекаться до тех пор, пока оно не начнется, а потом упрекать себя, что меня не послушались, или можете уйти, притворившись нездоровой, и избавить себя от массы неприятностей.

Она смотрела пристально, и я слышала, как она раздумывает, принимать меня всерьез или нет. Я не казалась ни маньячкой, ни идиоткой. У меня был вид нормальной молодой привлекательной женщины при чертовски красивом кавалере.

— Вы мне угрожаете? — спросила она.

— Нет, мэм. Я пытаюсь спасти вашу шею.

— Мы сперва протанцуем еще один танец. — Женевьева Треш приняла решение. — Дэвид, лапушка, давай покружимся малость на танцполе, а потом извинимся и домой. У меня так голова раскалывается, как в жизни ни разу не было.

Дэвид тут же прервал беседу с Квинном, вывел жену на открытое место и закружился в вальсе с царственной вампирской парой, которая здорово обрадовалась нарушенному одиночеству. Я было приняла более свободную позу, но взгляд Квинна мне напомнил, что держаться мне необходимо очень прямо.

— Как мне нравится это платье, — сказал Квинн. — Потанцуем?

— Ты умеешь вальс?

Я только надеялась, что челюсть у меня совсем не отвалилась.

— А то, — сказал он.

И не стал спрашивать, умею ли я — было видно, как я смотрела на шаги королевы. Умею я танцевать — петь не умею, но танцпол люблю. Вальсировать не приходилось, но должно получиться.

Чудесно было ощущать обнимающую меня руку Квинна, чудесно было, когда так изящно он вел меня по танцполу. На миг я забыла обо всем и только наслаждалась этим ощущением, только смотрела на него, испытывая чувство… знакомое любой девушке, танцующей с мужчиной, с которым собирается заняться любовью рано или поздно. От прикосновения пальцев Квинна к обнаженной спине у меня искры бежали по коже.

— Рано или поздно, — сказал он, — мы с тобой окажемся в комнате, где будет кровать, дверь с замком и ни одного телефона.

Я улыбнулась ему и поглядела вслед Трешам, пробирающимся к двери. Надеюсь, их машина уже поблизости. И это была последняя нормальная мысль, что посетила меня в течение некоторого последующего периода.

Мимо плеча Квинна пролетела чья-то голова — слишком быстро, чтобы разобрать, чья, хотя казалась знакомой. Красно-рыжим туманом неслись за ней брызги крови.

Я не вскрикнула, не ахнула — скорее это был звук на вдохе, что-то вроде «йип!».

Квинн застыл, как вкопанный, хотя еще долгую минуту играла музыка. Он оглядывался во все стороны, соображая, что происходит, как избежать опасности. Я-то думала, что один танец мы протанцевать успеем, но теперь поняла, что надо было нам уходить вместе с четой Трешей. Квинн потащил меня в сторону, сказал: «Спиной к стене». Нам казалось, мы знаем, откуда ждать опасности — и это была правильная мысль, но кто-то влетел в нас как пушечное ядро, и мою руку вырвало из руки Квинна.

Крики, метания. Кричали — вервольфы и прочие супернатуралы, присутствующие на приеме; метались — вампиры, разыскивающие в хаосе своих союзников. Вот тут-то одетые в жуткие костюмы вампиры короля и нашли своих. Конечно, это заодно превратило их в видимую мишень — для тех, кто не любил короля и его миньонов.

Тощий черный вампир с дредами размахивал кривым мечом, невесть откуда взявшимся. Клинок был окровавлен — наверное, это он снес ту голову. Одет вампир был в тот самый жуткий костюм, значит, от него надо было уклоняться: если у меня тут и были союзники, то не среди тех, кто служил Питеру Тредгиллу. Я скрылась за колонной, поддерживающей потолок в западном конце трапезной, и пыталась придумать безопасный способ покинуть зал, когда наткнулась ногой на предмет, который под ней шевельнулся. Опустив глаза, я увидела голову — голову Вайберта. На долю секунды мелькнула мысль, может ли она двигаться или говорить, но декапитация — это всегда конец, к какому бы виду ты ни принадлежал.

— Ой, — простонала я и решила, что лучше пока затаиться здесь, чтобы не стать похожей на Вайберта — по крайней мере, в одном, но существенном смысле.

По всему залу шел бой. Я не видела, с чего он начался, но черный вампир с дредами под каким-то предлогом напал на Вайберта и снес ему голову. Поскольку Вайберт был телохранителем королевы, а черный — слугой короля, обезглавливание было весьма решительным актом.

Королева и Андре стояли спина к спине посреди зала. Андре в одной руке держал пистолет, в другой — длинный нож, а королева вооружилась кухонным ножом из буфета. Их окружала цепь белых костюмов, и когда один из них падал, на его место становился другой. Как последний бой Кастера, но в роли Кастера — королева. Точно так же осадили Зигеберта на эстраде, а оркестр, состоящий из оборотней и вампиров, разделился на две составляющие. Одни бросились в бой, другие пытались скрыться. Последние, со всех ног пытающиеся удрать, сгрудились в дверях зала и образовали пробку.

На короля напали трое моих друзей: Расул, Честер и Мелани. Я была уверена, что ему прикрывает спину Нефритовый Цветок, но у нее обнаружились свои проблемы, как я с радостью увидела. Мистер Каталиадис изо всех сил пытался… ну, казалось, что он пытается просто ее коснуться. Она отбивала его выпады взмахами меча — того самого, что развалил пополам Гладиолу, и непохоже было, что кто-нибудь из них в ближайшее время устанет.

В этот момент меня сбили на пол, да так, что дыхание вышибло из груди. Я пыталась отбиваться, но руку перехватили. Меня придавило к полу чье-то крупное тело.

— Поймал, — сказал Эрик.

— Какого черта?

— Я тебя прикрываю, — ответил он.

В его улыбке сверкала радость боя, синие глаза блестели как сапфиры. Любит Эрик драки.

— Никто на меня не покушается, — возразила я. — И королеве ты нужен больше, чем мне. Но спасибо.

Уносясь на волне восторга, Эрик поцеловал меня долгим и крепким поцелуем, потом поднял голову Вайберта.

— Вампирский боулинг, — радостно сказал он и швырнул этот страшный предмет с такой силой и точностью, что у черного вампира выбило из руки меч. Тут же одним прыжком к оружию метнулся Эрик, и меч с убийственной силой поразил своего владельца. Испустив боевой клич, который не был слышен уже тысячу лет, Эрик обрушился на круг возле королевы и Андре с дикостью и самозабвением, которые можно было бы назвать по-своему прекрасными.

Какой-то оборотень, пытавшийся выбраться из зала, налетел на меня с такой силой, что меня выбило с моей относительно безопасной позиции. Вдруг между мной и колонной оказалось слишком много народу, а путь назад был перекрыт. Черт побери! Мне была видна дверь, которую до того стерегли Вайберт и его брат. На той стороне зала, черт, зато только там не было затора. А любой путь из этого зала был сейчас хорошим путем. Чтобы не вылезать на опасное открытое место, я стала пробираться туда вдоль стен.

И тут передо мной вырос белый костюм.

— Нам велено было тебя найти! — взревел он.

Вампир был молод — я разглядела эти признаки даже в такой момент. Он был когда-то знаком с благами современной жизни. Суперпрямые зубы, знакомые со скобками, поджарое телосложение от современного питания, весь большой и ширококостный.

— Смотри! — крикнула я, сбрасывая платье с одной стороны.

Он посмотрел — хороший мальчик, — и я ударила его ногой по яйцам с такой силой, что они должны были через рот вылезти. От такого удара любой мужчина рухнет на пол, какой бы породы он ни был, и мой вампир не оказался исключением. Я быстро обошла его и добралась до восточной стены, в которой и была дверь.

И оставался до нее какой-нибудь ярд, когда меня дернули за ногу. Я хлопнулась на пол, поскользнувшись в луже крови. Кровь была вампирская, судя по цвету.

— С-сука, — сказала Нефритовый Цветок. — Стерва.

Кажется, я еще не слышала, чтобы она говорила. И сейчас вполне без этого обошлась бы. Перебирая руками, она стала подтягивать меня к себе, к оскаленным клыкам. Но не вскочила меня убивать, потому что одной ноги у нее не было. Меня чуть не вырвало, но сейчас меня больше заботила необходимость освободиться, нежели подступающая тошнота. Руки цеплялись за гладкий паркет, колени пытались упереться в него, мне надо было вырваться от вампирши. Умрет Нефритовый Цветок от этой страшной раны или нет, я не знала. Вампиры много чего могут пережить такого, что человека убьет сразу. И это увеличивает притягательность….

Сьюки, не отвлекайся! — рявкнула я на себя.

Наверное, шок уже добрался до сознания.

Выбросив руку, я сумела схватиться за косяк двери, стала тянуть и тянуть, но из хватки Нефритового Цветка не вырвалась, а ее пальцы вдавливались мне в лодыжку. Еще немного — и сломается кость, а тогда мне не ходить.

Свободной ногой я ударила ее в лицо. И снова, и снова. У нее из носа хлестала кровь, губы разбиты, но она меня не отпускала — наверное, даже не чувствовала ударов.

Тут ей на спину прыгнул Билл с такой силой, что мог сломаться позвоночник, и хватка на моей ноге ослабла. Я отползла прочь, а он занес кухонный нож — очень похожий на тот, которым орудовала королева, — и всадил его Нефритовому Цветку в шею, потом еще раз и еще раз, а потом на меня уставилась ее отрезанная голова.

Билл не сказал ни слова — лишь посмотрел долгим и темным взглядом. Потом встал и исчез, и мне оставалось только убраться к чертовой матери.

В покоях королевы, если не считать полосу света из бального зала, было темно. Что уже плохо: кто знает, что там скрывается в темноте?

Но здесь должна быть дверь, ведущая наружу — королева не допустила бы, чтобы ее можно было запереть. И если вспомнить планировку здания, то надо идти прямо, и я упрусь в нужную стену.

Собравшись с духом, я решила, что просто пройду туда. Хватит мне жаться к стенке, надоело.

К моему удивлению, все получилось — до определенной степени. Одну комнату я миновала — гостиную, вроде бы, — и оказалась в спальне королевы, насколько можно было судить. От еле слышного движения снова вспыхнули мои страхи, и я нашарила выключатель на стене. Щелкнув им, я увидела, что нахожусь в присутствии Питера Тредгилла. Он стоял лицом к Андре, между ними была кровать, а на ней лежала тяжело раненная королева. Андре был без меча, но и Питер Тредгилл тоже, зато у Андре был пистолет, и когда я включила свет, он выстрелил королю прямо в лицо. Дважды.

За телом Питера Тредгилла находилась дверь. Ведущая наружу, наверняка. Я стала пробираться по комнате спиной к стене, и никто не обратил на меня внимания.

— Андре, если ты его убьешь, — заговорила королева очень спокойно, — мне придется платить огромный штраф.

Она прижимала руку к боку, где красивое оранжевое платье намокло и потемнело от ее крови.

— Но не стоит ли оно того, госпожа?

Королева замолчала, думая, а я тем временем отпирала примерно шесть замков.

— В целом — да, — решила наконец София-Анна. — В конце концов, не все же мерить на деньги.

— Вот и хорошо, — радостно произнес Андре и поднял пистолет. В другой руке я увидела у него кол. Я не сочла нужным задерживаться и наблюдать, как он это будет делать.

И припустила через лужайку в зеленых парадных туфлях — как ни странно, ничего с ними не случилось. Честно говоря, они были в куда лучшем состоянии, чем моя лодыжка, которую Нефритовый Цветок здорово помяла. Сделав десять шагов, я уже хромала.

— Поосторожнее, там лев, — сказала королева у меня за спиной. Оглянувшись, я увидела, что Андре выносит ее из здания, и подумала: а на чьей стороне лев?

И тут же он оказался прямо передо мной. Вот только что путь к бегству был чист, а теперь на нем расположился лев. Внешнее освещение не горело, и в свете луны зверь был так красив и смертоносен, что от страха у меня дыхание перехватило.

А лев издал низкий грудной звук.

— Уходи! — велела я ему. Сражаться с ним мне было абсолютно нечем, и деваться тоже некуда. — Уходи! Убирайся! — заорала я.

И он нырнул в кусты.

Не думаю, что такое поведение для львов типично. Может, он унюхал приближающегося тигра, потому что через секунду появился Квинн, шагая по траве как ожившее безмолвное видение. Он потерся об меня большой головой, и мы вместе двинулись к стене. Андре положил королеву наземь и легко вспрыгнул на стену. Расчищая своей королеве путь, он раздвинул колючую проволоку, кое-как обернув руки обрывкам смокинга, потом спрыгнул, осторожно поднял Софию-Анну, подобрался и перемахнул через стену одним прыжком.

— Нет, так я не умею. — Даже я сама услышала, как сварливо прозвучал мой голос. — А можно встать тебе на спину? Я туфли сниму.

Квинн подошел к стене, а я сняла босоножки и пере¬бросила их за ремешки на плечо. Делать тигру больно, нагружая ему спину, я не хотела, но зато очень хотела выбраться отсюда, хотела так, как никогда в жизни. Так что, пытаясь мыслить позитивно, я встала тигру на спину и сумела подтянуться на стену. Посмотрела вниз, и мне показалось, что до тротуара очень-очень далеко.

После всего, что я сегодня пережила, глупо было бы стра¬шиться падения на несколько футов. Но секунд пять я просидела на стене, ругая себя идиоткой. Потом легла на живот, опустилась как можно ниже на ту сторону, громко скомандовала: «Раз, два, три!» — и отпустила руки.

Пару минут я лежала неподвижно, оглушенная тем, как обернулся вечер.

Вот я лежу на тротуаре в историческом квартале Нового Орлеана, сиськи вываливаются из платья, волосы растрепаны, туфли на плече, и здоровенный тигр лижет мне лицо — Квинн перемахнул через стену относительно легко.

— Как ты думаешь, лучше тебе будет идти как тигру или как голому мужчине? — спросила я. — Потому что и так, и так ты внимание к себе привлечешь. Но я лично думаю, что в образе тигра у тебя больше шансов быть застреленным.

— В этом не будет необходимости, — произнес голос надо мной, и появилась голова Андре. — У королевы здесь машина, и мы отвезем вас, куда вам нужно.

— Это очень с вашей стороны любезно, — сказала я, а Квинн начал обратное превращение.

— Ее величество чувствует, что она у тебя в долгу, — сказал Андре.

— Я так не считаю, — ответила я. И чего меня потянуло на откровенность? Могла ведь и промолчать. — В конце концов, если бы я не нашла браслет и не отдала его, тогда бы король…

— …все равно начал бы войну, — перебил Андре, помогая мне подняться. Протянув руку, он совершенно спокойно заправил мне грудь под зеленую ткань платья. — Он бы обвинил королеву в нарушении контракта, согласно которому все дары должны быть хранимы с честью как символы брака. Он бы выдвинул против королевы обвинение, и она бы потеряла почти все свое имущество и лишилась бы чести. Он в любом случае был готов действовать, но когда оказалось, что оба браслета у королевы, ему пришлось действовать силой. Драку начал Ра Шон, обезглавив Вайберта за то, что тот его толкнул.

Значит, того черного с дредами звали Ра Шон.

Не знаю, поняла ли я все до конца, но я была уверена, что королева сможет мне все объяснить, когда у меня будет возможность выделить под эту информацию больше мозговых клеток.

— Он был так разочарован, когда увидел браслет! Причем именно тот, что дарил! — радостно говорил Андре.

Он превратился в лепечущий ручей, этот вампир, помогая мне сесть в машину.

— Где он был? — спросила королева, лежащая на сиденье. Кровь у нее остановилась, и только по поджатым губам было видно, как ей больно.

— В банке кофе, которая казалась запечатанной, — ответила я. — Хедли была очень рукастая, и она осторожно открыла банку, вложила туда браслет и запечатала банку клеющим пистолетом.

Еще было много чего рассказывать — про мистера Каталиадиса, про Гладиолу и Нефритовый Цветок, но я уж слишком устала, чтобы выкладывать самой.

— Как же ты прошла обыск? — спросила королева. — Я уверена, что его искали.

— Сам браслет я надела под бинты, — сказала я. — Бриллиант слишком выступал, так что его пришлось убрать. В футляр для тампона. Вампирша, которая меня обыскивала, не подумала вытащить тампон, тем более что не знала, как он должен выглядеть — у нее уже веками не было месячных.

— Но мне ты отдала браслет с бриллиантом, — напомнила королева.

— Я зашла в туалет, когда меня обыскали. И у меня в сумочке был тюбик с суперклеем.

Королева будто лишилась речи.

— Спасибо, — произнесла она после долгой паузы.

Квинн влез на заднее сиденье, совершенно голый, и я прильнула к нему. Андре сел на место водителя, и мы поехали.

Он высадил нас во дворе. Амелия сидела там в шезлонге с бокалом вина в руке.

Когда мы появились, она осторожно поставила бокал на землю и оглядела нас с головы до ног.

— Прямо даже не знаю, как реагировать, — наконец сказала она.

Машина выехала из двора — Андре повез королеву куда-то в безопасное укрытие. Я не спросила, куда, потому что мне не хотелось этого знать.

— Завтра я тебе все расскажу, — пообещала я. — Грузовик приедет днем, и королева мне обещала грузчиков и водителя. Уеду обратно в Бон-Темпс.

Перспектива вернуться домой была так сладостна, что прямо языком ощущалась.

— Так у тебя дома много дел? — спросила Амелия, когда мы с Квинном пошли вверх по лестнице. Я решила, пусть спит в моей кровати. Слишком мы устали, чтобы нас на что-то хватило, тем более ночь не очень подходила для завязывания отношений, если только они уже не завязались. Завязались, наверное.

— Много свадеб, которые надо посетить, — ответила я. — И на работу вернуться тоже надо.

— А найдется свободная комната для гостей?

Я остановилась на половине лестницы.

— Может быть. Тебе нужна?

Трудно было сказать при ночном освещении, но вроде бы Амелия смутилась.

— Мы с Бобом попробовали кое-что новое, — сказала она. — И получилось не совсем то, что мы хотели.

— Где он? — спросила я. — В больнице?

— Да нет, вот он. — Она показала на садового гнома.

— Ты шутишь?

— Шучу, конечно. Боб — вот он. — Она подняла большого черного кота с белой грудью, свернувшегося на пустой цветочной кадке. — Правда, симпатяга?

— Конечно, привози его, — ответила я. — Обожаю котов.

— Детка, — вмешался Квинн, — очень рад, что ты это сказала. Я слишком устал, чтобы перекинуться полностью.

Тут я впервые на него посмотрела внимательно. У него был хвост.

— Все, ты точно спишь на полу.

— Детка!

— Я серьезно. Завтра сможешь полностью стать человеком?

— Конечно. Просто я слишком много раз за сегодня перекидывался. Нужно отдохнуть.

Амелия уставилась на хвост круглыми глазами.

— Ладно, Сьюки, до завтра. Небольшое путешествие, а потом у тебя поживем!

— Ох и развлечемся, — сказала я устало, преодолевая последние ступеньки и от всей души радуясь, что ключ сунула под белье. Квинн слишком устал, чтобы подглядывать, как я его достаю. Остатки платья вернулись на место, когда я отперла дверь. — Ох и развлечемся.

Потом, когда я уже приняла душ, и в ванной был Квинн, в дверь постучали — очень осторожно. У меня в пижамных шортах и в маечке был вполне приличный вид, и хотя больше всего на свете мне этого не хотелось, я открыла дверь.

У Билла был вполне приличный вид для того, кто только что воевал. Смокинг уже не восстановить, но кровь не текла, а полученные порезы, если и были, то уже зажили.

— Мне нужно тебе кое-что сказать, — начал он, и голос у него был такой тихий и робкий, что я шагнула из квартиры к нему, села на пол галереи. Он сел рядом.

— Я должен тебе это сказать, один раз. Я тебя любил. Я тебя люблю.

Я подняла руку, протестуя, но он сказал:

— Нет, дай мне договорить. Да, меня послала она. Но когда я тебя увидел… когда я тебя узнал… я в самом деле тебя полюбил.

И насколько позже появилась эта предполагаемая любовь, чем он меня уложил в постель? Как я могу ему верить, если он так убедительно мне врал с того самого момента, как я его встретила? Строил из себя незаинтересованного, потому что видел мою завороженность первым вампиром, с которым я знакома.

— Я ради тебя рисковала жизнью, — заговорила я. Слова медленно, с запинкой выстраивались в фразы. — Я дала Эрику вечную власть над собой, ради тебя — когда взяла его кровь. Я убила ради тебя. А для меня это не просто так, пусть даже ты… пусть даже для тебя это только будни. Для меня — нет. И не знаю, смогу ли я когда-нибудь перестать тебя ненавидеть.

Я встала, медленно, болезненно — к счастью, он не сделал ошибки, пытаясь мне помочь.

— Сегодня ты, наверное, спас мне жизнь, — сказала я, глядя на него сверху вниз. — И я благодарна тебе за это. Но не приходи больше к Мерлотту, не шатайся в лесу возле моего дома, не делай больше ничего для меня. Я не хочу тебя видеть.

— Я люблю тебя, — сказал он упрямо, будто сам этот факт был настолько замечателен, был настолько непререкаемой истиной, что я ему поверю. Что ж, я ему поверила когда-то — и вот до чего это меня довело.

— Эти слова — не магическое заклинание, — сказала я. — Они не откроют тебе мое сердце.

Биллу было больше ста тридцати лет, но сейчас я чувствовала себя его ровесницей. Я втащилась в квартиру, закрыла за собой дверь и заперла ее, потом заставила себя пройти в спальню.

Квинн вытирался — и повернулся ко мне спиной, точнее, мускулистым задом.

— Без малейшей примеси меха, — сказал он. — Можно мне теперь в кровать?

— Да, — ответила я и вползла в нее сама. Он залез с другой стороны и тут же заснул. Минуты через две я тихонько сдвинулась, положила голову ему на грудь.

И слушала, как бьется его сердце.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

— Так что там было за дело с Нефритовым Цветком? — спросила Амелия на следующий день.

Эверетт вел грузовик, а мы с Амелией ехали следом в ее машинке. Квинн уехал утром, когда я еще спала, оставив мне записку, что заедет ко мне, когда найдет кого-нибудь на место Джейка Перифоя и когда сделает следующую работу — теперь в Хантсвиле, в Алабаме. Обряд возведения, написал он, хотя я понятия не имею, что это. Записка кончалась очень личным замечанием о лаймово-зеленом платье, которое я здесь повторять не стану.

Амелия уложила вещи, пока я одевалась, а двое здоровенных грузчиков под руководством Эверетта загрузили все коробки, которые я увозила с собой в Бон-Темпс. Когда они вернутся, то увезут благотворительным организациям всю мебель, которую я не хотела перевозить. Я предложила ее Эверетту, но он посмотрел на фальшивый антиквариат и вежливо ответил, что она не в его стиле.

Свое барахло я забросила Амелии в багажник, и мы поехали. Боб в образе кота сидел в собственной клетке на заднем сиденье. Она была выстелена полотенцами, и в ней также стояли еда и миска с водой, создавая некоторый беспорядок. Кювета для отходов кошачьей жизнедеятельности разместилась на полу.

— Моя наставница узнала, что я сделала, — мрачно сказала Амелия. — И была очень, очень мной недовольна.

Не удивительно, подумала я, но у меня хватило такта промолчать, поскольку Амелия так мне помогла.

— Ему не хватает его человеческой жизни, — указала я как можно мягче.

— Ну да, зато какой опыт, — возразила Амелия тоном человека, решительно настроенного во всем видеть светлую сторону. — Я ему это компенсирую. Чем-нибудь.

Я не была уверена, что такие вещи можно кому-то «компенсировать» чем бы то ни было.

— Наверняка ты скоро сможешь вернуть его в прежний вид, — сказала я, стараясь говорить увереннее. — В Шривпорте есть очень неплохие колдуньи, которые могут помочь.

Это если она преодолеет свое предубеждение против викканок.

— Вот и хорошо, — ответила она куда более жизнерадостно. — Да, а что вообще вчера стряслось? Расскажи подробно.

Я подумала, что сегодня об этом гудит все общество супернатуралов, так что можно раскалываться. И рассказала Амелии все.

— Так откуда Каталиадис узнал, что Гладиолу убила Нефритовый Цветок? — спросила она.

— Э-э… гм, это я ему сказала, — ответила я тихонько.

— А как узнала ты?

— Когда Пелты мне сказали, что никого не нанимали следить за домом, я сообразила, что убийцу должен был послать Питер Тредгилл, чтобы я не получила сообщение от Каталиадиса вовремя. Питер Тредгилл с самого начала знал, что браслет королевы у Хедли. Может, у него были шпионы среди ее слуг, или проговорился кто-то из тех, кто потупее, Вайберт, например. А отследить перемещения этих жутких девиц, которых королева использовала как посыльных, было уже нетрудно. Когда одной из них было поручено отвезти мне послание королевы, Нефритовый Цветок ее выследила и убила. Рана была страшная, и когда я увидела Нефритовый Цветок, увидела, как она взмахивает мечом так, что уследить невозможно, мне стало понятно, что она — хороший кандидат в убийцы. Плюс к тому, королева сказала, что если Андре в Новом Орлеане, все предполагают, что она тоже там… но тогда верно и обратное? Если король в Новом Орлеане, все предполагают, что Нефритовый Цветок там же. А она в это время пряталась рядом с моим домом, в лесу. — Меня передернуло от этой мысли. — А удостоверилась я, обзвонив бензозаправки. Поговорила с одним человеком, который хорошо ее запомнил.

— А зачем же Хедли украла браслет?

— Думаю, из ревности. И еще — из желания поставить королеву в затруднительное положение. Вряд ли она тогда понимала все последствия своего поступка, а когда поняла — было уже слишком поздно. Король составил планы. Нефритовый Цветок какое-то время наблюдала за Хедли, потом ухватилась за возможность схватить Джейка Перифоя и убить его, надеясь свалить ответственность на Хедли. Все, что дискредитировало бы Хедли, дискредитировало бы и королеву. И они никак не могли знать, что она его обратила.

— И что теперь будет с Джейком? — спросила Амелия встревоженно. — Мне он нравился, хороший был парень.

— Может, им и останется. Будет хорошим парнем, только вампиром.

— Не знаю, бывает ли такое, — тихо сказала моя спутница.

— Иногда я сама не знаю, — ответила я, и какое-то время мы ехали молча.

— Расскажи мне про Бон-Темпс, — сказала Амелия, чтобы выбраться из этой колдобины в разговоре.

Я стала рассказывать ей про город, про бар, где работаю, про смотрины, на которые меня пригласили, про будущие свадьбы.

— Отлично звучит, — сказала Амелия. — Слушай, я понимаю, что я вроде как навязалась, на самом-то деле… если серьезно, ты правда не против?

— Правда, — ответила я сразу, и сама этому удивилась. — Отлично будет пожить в компании… какое-то время, — осмотрительно добавила я. — А что будет с твоим домом в Новом Орлеане, пока ты в отъезде?

— Эверетт говорил, что не откажется пожить в верхней квартире, поскольку матушку его становится не очень легко выносить. Получив такую отличную работу у Каталиадиса, он теперь может себе это позволить. Будет присматривать за моими цветами и прочее, пока не вернусь. И всегда может мне по электронной почте написать, если что.

У Амелии в багажнике лежал лэптоп, так что в доме Стакхаусов впервые появится компьютер.

Она сделала осторожную паузу и спросила несколько робко:

— Ну, а как ты вообще? Вот с бывшим своим, и так далее?

Я подумала.

— Большая дыра в сердце. Но она закроется.

— Знаешь, не хочу быть доктором Филом из передачи, — сказала она, — но постарайся, чтобы под струпом не осталась боль. Ты меня понимаешь?

— Хороший совет, — ответила я. — Думаю, что так и сделаю.

Меня не было несколько дней, и они оказались богаты событиями. Подъезжая уже к Бон-Темпс, я думала, удалось ли Тане добиться, чтобы Сэм ее куда-нибудь пригласил. И надо ли мне говорить Сэму о том, что Таня приехала шпионить. Эрик уже не будет насчет меня заблуждаться, потому что наша большая тайна выплыла наружу. У него теперь нет надо мной власти. А Пелты — будут ли они держать слово? Может быть, Билл уедет в дальнее путешествие. И пусть в этом путешествии ему в грудь воткнется осиновый кол.

Пока я была в Новом Орлеане, от Джейсона ничего не приходило. Интересно, по-прежнему ли он собирается жениться. Надеюсь, Кристалл поправилась. И согласилась ли доктор Людвиг на плату по страховке? А двойная свадьба в особняке Бельфлер должна быть интересным событием, даже если я там буду не отдыхать, а работать.

Я глубоко вздохнула. Не такая уж у меня плохая жизнь, сказала я себе, начиная верить, что это правда. У меня новый бойфренд — может быть, новая подруга — несомненно, и меня впереди ждут приятные события. Все это хорошо, радоваться надо.

Так что из того, что мне придется присутствовать на вампирской конференции в составе свиты королевы? Это значит хороший отель, красивая одежда, ну, и долгие скучные заседания, если мне правду рассказывали те, кто бывал на конференциях.

Бог ты мой, и насколько же это будет скучно?

Нет, лучше заранее не загадывать.