Неделя высасывает из меня все силы…

Меня часто охватывает страх, кошмары проникают в мой сон, а аппетит ухудшается.

Но сегодня суббота.

Так что сегодня хороший день.

Все лучше, чем ад, который я переживаю, вернувшись на работу. Сарафанное радио, охватившее Stone Agency, порождает много слухов, работать становится невыносимо, и это ещё один повод уговорить Сидни составить мне компанию пропустить по стаканчику. Она не судит меня за количество выпитого алкоголя, которое помогает мне уснуть. Работа становится напряженной и для нее, поэтому она не против выпить вместе со мной.

После того, как я пустилась во все тяжкие на прошлой неделе, проснувшись в квартире Остина, я пытаюсь убедить Сиди найти другой бар, но она говорит, что мне нужно набраться мужества и пережить это. Что нужно сорвать пластырь и вести себя естественно, и это не будет странным, потому что именно так будет правильно. В итоге я так и делаю. Остин отнесся спокойно к моему появлению. Он даже купил нам по рюмочке, чтобы сгладить ситуацию.

После перезагрузки мой телефон начинает звонить. Это моя мама. Я не могу сейчас с ней общаться. Перевожу ее звонок на голосовую почту, переодеваюсь в другой, более праздничный наряд. Одевшись, я направляюсь вниз по улице к своей любимой закусочной. После всех потрясений и возвращения на работу я совсем забыла про свой еженедельный ритуал. Надеюсь, что это маленькое отвлечение и возвращение к старым привычкам поможет мне вернуться к обычной жизни.

«Райская трапеза» славится своими изумительно вкусными вафлями с шоколадной крошкой и начинкой из хрустящего безе. Ну, может быть, не всемирно известной, но в Мюррей-Хилл это было единственное место, в которое стоило зайти.

Как только я оказываюсь у знакомой двери, в кармане вибрирует мой телефон, на экране высвечивается неизвестный номер. Я настораживаюсь. Кто бы это мог быть, особенно в субботу утром? Звонок с неизвестного номера для меня всегда предвестник плохих новостей.

— Алло.

Это из клиники Синай-Грейс. Мне нужна Ева Гамильтон.

Мой пульс ускоряется и отдается шумом в ушах.

— Да, это я. Что случилось? Что-то с моей мамой?

Пожалуйста, скажите, что с ней все в порядке. Пожалуйста.

— Ваша мать была доставлена сегодня после побочной реакции на одно из ее лекарств.

Меня охватывает чувство вины, наполняя мои вены отчаянием. Вот почему она звонила. Она нуждалась во мне, а я отправила ее на голосовую почту.

— Я сейчас приеду.

Завершаю разговор. Даже не спрашиваю, в каком она отделении, какой номер палаты. А в палате ли она? Я просто бегу. Я бегу так быстро, как только могу, чтобы помочь моей маме.

Уже через тридцать минут я в приемном покое больницы и направляюсь прямиком к стойке информации.

— Моя мать была доставлена сегодня, — я тяжело дышу.

— Имя? — спрашивает дежурный, даже не глядя в мою сторону, выражая тем самым полное безразличие.

— Лора Гамильтон.

На моих глазах она вводит данные в компьютер, и с каждым нажатием на кнопки клавиатуры знакомое первобытное чувство страха, которое я стараюсь все время контролировать, грозит вырваться наружу.

— Ее сейчас как раз перевели в палату, — наконец-то отвечает администратор, и я так отчаянно хочу, мысленно умоляю ее побыстрее назвать мне номер палаты. Я теряю столько драгоценных секунд, прежде чем смогу убедиться, что с ней все в порядке.

К тому времени, когда женщина говорит мне, где я могу найти мою мать, я безумна в своем отчаянии. Развернувшись, бегу по коридору, затем поднимаюсь на лифте наверх. Стук моих каблуков эхом разлетается по коридору, пока я ищу палату моей матери. Когда я, наконец, оказываюсь внутри, у меня подкашиваются ноги.

Она бренно лежит на кровати. Ее кожа покрыта потом и в свете больничных ламп выглядит тусклой и серой. Я сажусь возле кровати и беру ее крошечную руку в свою. Все, что от нее осталось, это кожа да кости. На секунду все внутри меня замирает, разум и тело онемели. Время останавливается, пока я слежу за ее дыханием. Я молча благодарю Бога, что не потеряла ее, ведь я уже потеряла отца и не так давно Ричарда.

Она — все, что у меня есть. Она не может покинуть меня.

В моих глазах слезы. Это уже слишком. Все это слишком тяжело для меня.

Моя спина напрягается, мышцы сводит, и мягкий жужжащий звук появляется в ушах. Это моя неминуемая погибель.

Я вижу ее. Она показывает свою уродливую голову, готовясь к нападению. Воздух. Мне нужен воздух.

Необходимость повернуться и бежать становится всеобъемлющей, она подталкивает меня к движению, унося меня из дверей палаты в коридор. В спешке я запутываюсь в чем-то, начинаю задыхаться и падаю на пол. Такое ощущение, будто я тону в воде и пытаюсь прорваться сквозь толщу воды и выбраться на поверхность.

Белые костяшки пальцев, сбивчивое дыхание, удушье.

Повсюду густой туман, какой бывает в дождливый день, он парит надо мной, туман в моей голове. Все темнеет, я больше ничего не вижу.

Меня поглощает это место, я увязла.

Каждый глоток кислорода обжигает, и мое дыхание, по-прежнему неровное, больше похожее на всхлипы.

Быстрее, быстрее, еще быстрее, и я боюсь, что могу задохнуться.

Пространство все еще давит на меня.

Стены вокруг, моя одежда — все сковывает, меня, я словно в тисках, и это причиняет боль.

Моя грудь сжимается, и я чувствую, как кто-то трогает мою левую руку, прощупывая пульс.

Где я?

Что со мной происходит?

Мое сердце.

У меня сердечный приступ?

Я умираю.

— Ты в порядке? — голос пробивается сквозь туман в моей голове. Я быстро моргаю. — Мне нужно, чтобы ты вдохнула через нос... один, два, три. Очень хорошо, теперь выдох через рот... один, два, три.

Я вдыхаю и выдыхаю.

Его голос четкий все время, пока он говорит мне:

— Вдох. Один, два, три. Выдох…

Мои руки трясутся, пот покрывает всю кожу. Его низкий голос продолжает меня успокаивать. Он вытаскивает меня из тьмы на свет. Реальность возвращается, я понимаю, что нахожусь в больнице, стою на коленях в коридоре рядом с палатой моей матери. Глядя вниз, замечаю, что мои руки все еще дрожат, остаточное явление после приступа.

— Она в порядке? — спрашивает другой голос.

— Она будет в порядке, — поясняет все тот же низкий голос. Так и будет, и я ему верю.

Вдох — выдох, вдох — выдох.

Все ещё в оцепенении, я, тем не менее, чувствую чьи-то руки, они касаются моей спины, направляют вверх, помогая подняться.

— Просто дыши. Ты можешь сделать это. Еще несколько шагов.

Его успокаивающий голос направляет меня, заставляя следовать его указаниям. Когда мы достигаем места назначения, мне выдвигают стул, и я сажусь.

Я поднимаю голову, и сердце в груди замирает.

Предо мной стоит психолог из больницы — из этой больницы. Врач с невероятно голубыми глазами, с глазами, в которых можно потеряться, если ты слишком долго в них смотришь. Замерев, я пытаюсь выровнять дыхание и стараюсь вести себя перед ним спокойно. Отворачиваюсь, избегая его пристального внимания. Почему именно он должен был найти меня? Я ощущаю жжение на своих щеках. Я хочу исчезнуть. Я не могу смотреть на него. Мне нужно уйти.

— Посмотри на меня, — медленным движением я поднимаю подбородок.

В его глазах нет никакого осуждения, только беспокойство. Воздух спокойно проникает в мое тело, и я принимаю его, делаю выдох, потом еще один.

— Доктор Монтгомери, — шепчу я, больше для себя, чем для него.

Он слышит меня и кивает, продолжая оценивать меня опытным взглядом. Интересно, помнит ли он, кто я. Если помнит, то связано ли его внимание с беспокойством обо мне или же это часть его профессии.

— Да? — он садится напротив меня. Небольшая складочка между его бровями заставляет меня жалеть, что я могу услышать его мысли прямо сейчас, потому что то, как он на меня смотрит, меня нервирует.

— Вы помните меня? Я…

— Я помню тебя, — он перебивает меня твердым голосом, но я вижу легкое замешательство.

Выражение на его лице вызывает озабоченность, и, похоже, он борется с собой, не зная, как реагировать на меня.

— Тебе уже лучше? С тобой все в порядке? — его голос смягчается.

— Я в порядке, — я дергаюсь вперед. — Моя мать? Где моя мама?

— Она в порядке. До сих пор спит.

Я облегченно выдыхаю, наконец, понимая, где нахожусь. Мы сидим в небольшой комнате. Флуоресцентный свет мерцает надо мной, от чего я щурюсь. Обстановка соответствующая, чтобы пациент чувствовал себя уверенно в кабинете доктора.

— Почему я здесь?

— У тебя был приступ паники в коридоре, так что я подумал, было бы разумно отвести тебя в более комфортное и уединенное место.

Между нами повисает тишина. Он явно задумался, и я не могу не задаться вопросом, о чем он думает. Глаза у него добрые. В них читается забота и утешение. Как будто он может чувствовать мою боль, излучать симпатию, живущую в океане синего цвета его глаз, что ярко сияет в свете раннего утра.

На выдохе он отводит свой взгляд. Его поза становится более отстраненной, более официальной. Я закусываю губу. Проходит целая вечность, прежде чем он продолжает говорить.

— Были ли у тебя еще приступы, после того, как ты покинула больницу?

Горячий румянец распространяется по моим щекам, когда я опускаю подбородок. Прямо сейчас я чувствую себя очень неуютно.

— Не надо стыдиться, — его голос нежный, он снимает излишнюю напряженность, и я расслабляюсь. — Если ты не возражаешь, мы можем поговорить об этом, или ты уже начала работать с терапевтом?

— Нет, — бормочу я себе под нос.

Он выглядит так, будто хочет что-то сказать, отругать меня за то, что я так плохо забочусь о себе, но воздерживается.

— У тебя все еще есть моя визитка?

— Да, — пищу я.

— Воспользуйся ей, Ева.

Когда я, наконец, могу встать и уйти, все, что я в состоянии сделать, это покачать головой. У меня нет слов, чтобы выразить то, что я сейчас чувствую. Этот человек лишил меня дара речи.