Торговый центр был приятно оживлен движением выходных дней, перемещающимся быстро мимо выставки фотографий. Большинство людей шествовали, не обращая ни на что внимание кроме того, чтобы дойти к новой паре джинсов или замороженному мокко. Именно так мы и проживали наши жизни в большинстве времени — если что-то не останавливало нас, чтобы понять, что жизнь является мимолетной — слишком занятые деталями существования, чтобы признать вещи, из которых и складывается наша сущность, наша душа. Нет, я не была подавлена, просто на меня нахлынул момент самосозерцания, и когда я стояла перед фотографией Накиты, сделанной в тихой больнице ночью, я надеялась, что никто не заметил, что это действие происходило в другом штате. Она делала этот снимок под углом, заставляя огни пылать почти так, как я все видела когда, обращалась к будущему. Но у нее все это было… ну как если бы вы смотрели с близкого расстояния…

— Она размыла это намеренно? — спросил мой отец сзади, и я подскочила, чуть не разлив молочный коктейль. Джош купил его для меня прежде, чем извинившись, скрыться на соседнем фуд-корте. Ему понравилась мои фотографии, но после пяти минут он был перенасыщен этим зрелищем. Барнабас и Накита были в самоволке, но я полагала, что они находились где-то рядом, избегая моей матери, как большинство нормальных людей. Да, моя мама. Она появилась сегодня утром без предупреждения, заявив, что будет здесь, на шоу в торговом центре, но я думаю, что она направлялась в Калифорнийский центр заключения несовершеннолетних, куда ее вызвали по моему поводу, и была перенаправлена, спасибо, Богу, Барнабасу, серафимам, и, возможно, Грэйс.

— Боже, я не знаю, что в голове у Накиты, когда она фотографирует, — ответила я. — Она просто наводит и нажимает. На все.

— Да, но ты раньше была такой же, — мой отец добродушно положил свою руку мне на плече, и я закатила глаза. Я стянула его за руку со своего плеча и потащила его дальше, прежде чем он заметил, что эти фотографии сделаны в другом штате. Вытянув шею, он попытался задержать на них взгляд.

— Что бы она ни делала, ей нужно продолжать это делать, — сказал он, щурясь через плечо. — Все ее работы уникальны… странное качество. Это — как будто я через нее впервые вижу горе, тревогу или радость.

— Правда?

— Да, — сказал он, затем наклонил голову, приподняв бровь. — Это не наша местная больница, не так ли?

— Я не заметила. — Взволнованная, я остановилась возле последней фотографии Накиты, погружаясь в легкий шок. Я не имела понятия, когда она успела это снять. Эта фотография завоевала высшую награду согласно небольшой наклейке на уголке, и была выставлена на аукцион. Но это не то, от чего я была напряжена. На фотографии была я со спины, когда я шла по темному тротуару с опущенной головой, обхватив себя руками. Это было возле дома Шу ночью, и там были шары, тянущиеся позади меня как пузыри. Их было, по крайней мере, пятьдесят. Дерьмо, там были ангелы-хранители, следящие за мной, и я даже не знала об этом?

— Хм, ты хочешь увидеть мои? — пробурчала озадаченно я, потянув отца за руку, чтобы отвести его туда, где стояла моя мать с модным клатчем в руке перед моими тремя фотографиями, как будто мои фотографии были единственными здесь. Но отец не двигался, его взгляд был прикован к черно-белой фотографии Накиты со мной в окружении ангелов.

— Как она это сделала? — спросил он с зависшем над шарами пальцем. — Думаешь, это две фотографии наложились друг на друга?

— Наверное, — отмахнулась я, становясь все более раздражительной. Они следили за мной, чтобы оценивать меня как хранителя? Барнабас думал, что ангелы-хранители, несмотря на их небольшие размеры, были сильнее, чем даже серафимы. Кто знает… Кто-то однажды сказал мне, что херувимы сидел рядом с престолом Божиим, но чем больше я слышала об этом от «экспертов», тем больше я понимала, что никто об этом ничего не знает наверняка.

Медленно плечи отца поникли, и глаза его сделались печальными, когда он посмотрел на изображение. Я заколебалась, а потом, зная, что он не сдвинется с места, пока не удовлетворит свое любопытство, я отступила назад, чтобы встать с ним рядом и попытаться посмотреть, на что он смотрит — не на то, что было под стеклом, а на то, что было в уме человека, делающего этот снимок.

Черно-белое изображение добавило снимку туманной остроты, и казалось, что бремя всего мира было на мне. Я вспомнила эту ночь. Накита прекрасно передала мое беспокойство в необходимости исправить то, что я тогда сломала. И когда я посмотрела на снимок, казалось, что эта усталость снова нахлынула на меня. Накита была хороша. Действительно хороша.

— Тебе было так непросто? — прошептал мой отец с мягкой боль во взгляде. — Я думал, что ты была счастлива здесь. Если ты хочешь, то можешь вернуться со своей матерью…

— Нет! — быстро перебила его я, обнимая его сбоку за талию и чуть не пролив свой коктейль. — Я счастлива. Мне здесь нравится. Мне нравится жить с тобой. Я чувствую… сосредоточенность, — я специально использовала одно из его любимых слов. — Просто это была ужасная ночь. Ты знаешь… парни. Но теперь все в порядке. — Я взглянула на Джоша на фуд-корте, к нему уже присоединился Барнабас. — Я даже не знала, что она поймала именно этот момент, — закончила я.

Папа посмотрел на маму, которая стояла перед моими фотографиями с таким выражением лица, как если бы они были портретом Моны Лизы. — Ну если ты уверена…

— На сто процентов, — задорно заверила я его, потом добавила: — Только не говори маме, хорошо? Она заставит меня носить эту странную одежду.

Он рассмеялся, глядя на мою короткую юбку, колготки, и верх, который настолько не вязался с остальными вещами, что в результате это все сработало, как ни странно. Большая часть напряженности, которая в нем появилась с момента появления моей мамы в городе, казалось, испарилась. Он смотрел на меня все утро, как будто он пытался понять, что именно изменилось. Я думаю, его подсознание почувствовало, что я снова жива, и он пытался найти более разумное объяснение тому, что вообще произошло. Улыбаясь, он обнял меня за плечо, и мы медленно двинулись к маме. Я завоевала поощрительную премию, и она чувствовала себя неимоверно гордой за меня. Именно в этом была моя мать — ее гордость, исходящая от нее больше, чем ее трехсотдолларовые духи.

— Это замечательно, Мадисон, — сказала она, отодвигая в сторону ручку, лежащую рядом с аукционным листом, и демонстративно доставая свою инкрустированную бирюзой, чтобы сделать очередное предложение цены. — Все еще снимаешь мечты? — добавила она, вспоминая мою тягу с детства фотографировать облака. Снимок не был каким-то специальным, просто фотография, чтобы выполнить задание урока.

— Спасибо, мама, — сказал я, обняв ее тоже, чтобы она не чувствовала ущемленной в моей любви. Я прижалась к ней, закрыв глаза и вдыхая запах влажного шелка. Ее объятия показались мне слишком сильными, слишком долгими. Она казалась обеспокоенной, ловя мой взгляд, когда я отстранилась от нее. Она выглядела так же в ее модной обуви, ее брюках со стрелками и ее шелковой блузке, ее волосы были уложены в консервативный кокон, и ее макияж был совершенным. Как обычно, она выделялась на фоне моего выбора одежды и повседневных брюк и рубашки папы, но я могла точно сказать, что она беспокоилась обо мне. Морщинки вокруг ее глаз вырвались из-под ее дорогих кремов, чтобы выдать ее.

— Я не могу поверить, что ты все-таки приехал из Флориды на выставку, мама, — сказал я, пытаясь заставить ее перестать пялиться на Барнабаса и Джоша.

Ее внимание снова вернулось ко мне, и на ее лице промелькнула быстрая неуверенная улыбка. — И пропустить это? Никогда. На этой неделе у меня не было ничего, кроме сбора средств для онко-больных, но люди, которые управляют организацией всего этого, знают лучше меня, что нужно делать. — Она убрала свою ручку, тщательно игнорируя моего отца, перемещаясь к снимку с черными крыльями.

— Я не говорила тебе, что у меня была пересадка на самолет в Аризоне? — добавила мама, кивая на «ворон». — Промежуточный рейс был отменен. Я чуть не попала на рейс в Сан-Диего вместо Иллинойса. Чертовы управляющие авиакомпаниями.

Я засуетилась, не зная, что сказать. — Ну, я рада, что ты здесь, — наконец сказала я. — Это действительно много значит для меня. — Я с жадностью проглотила остатки коктейля. Увидев это, мой папа скрыл улыбку, а мама хмуро обернулась на непроизвольно громкий звук моего глотка. Это был первый раз за месяц, когда я сама ела или пила перед отцом без принуждения. Я была все еще голодна и все время поглядывала на фуд-корт, где Барнабас с Джошем ждали меня с недоеденной картошкой фри на тарелке. Накита стояла с прищуренными глазами и упершись руками в бедра. Она и Барнабас спорили. Ничего нового.

Моя мама, всегда чувствительная к мальчикам, крутящимся вокруг ее единственной дочери, подняла брови на эту разношерстную троицу. Барнабас, конечно, был усладой для глаз, но именно Джош не сводил с меня полного надежд взгляда, даже когда он набивал картошкой свой рот. У меня заурчало в желудке. Казалось, он хотел наверстать упущенное время.

— Эй, ребята, не возражаете, если я поговорю с моими друзьями минутку? — спросила я, мечтая побыстрее добраться до фри, прежде чем Джош всю ее съест.

— Да, иди, — ответила мама, подозрительно глядя на Барнабаса. — Пригласи их присоединиться к нам за обедом, — добавила она, ее взгляд поднялся и задержался на моем амулете.

— Я спрошу, — попятилась я, заливаясь краской, и рука моего отца соскользнула с моего плеча. Он непринужденно поправил часы.

— Зарезервировано на двенадцать тридцать, — добавила мама. — Я думаю фургон, который я арендовала, вместит всех нас. Я хотела бы пообщаться с твоими новыми друзьями. — Она посмотрела на свои часы и пробормотала, — Одиннадцать семнадцать. — Вздохнув, она добавила: — Особенно с твоими парнями.

О Боже. Дайте мне яда. — Ты же познакомилась с Джошем, — сказал я осторожно, зная, что она говорит о Барнабасе.

— А кто этот молодой человек, который разговаривает с Ники? — спросила она.

— Она Накита, — поправила я ее, чувствуя прилив тревоги, когда Накита, казалось, сдулась от чего-то, что сказал Барнабас, ее гнев улетучился, оставляя только грусть. Что-то там происходило. Джош тоже выглядел понуро.

— И Барнабас не мой парень, — сказала я, и моя челюсть отвисла, когда Накита быстро обняла Барнабаса. — Он больше… — Я осеклась, моргая, когда Накита повернулась и пошла прочь, опустив голову и выглядя несчастной. — Он помог мне с несколькими вопросами, — сказала я отстраненно, напрягаясь всем телом. Что происходит?

Моя мать прочистила горло, и я обернулась, не обращая внимания на ее недоверчивый взгляд. — По-моему, он еще тот Казанова.

— Да-а-а-а, — безучастно протянула я, просто желая пойти и узнать, что случилось. — Хм, не возражаете, если я, э-э…

— Иди! — сказал мой отец, доставая свою обычную шариковую ручку Биг из кармана и перебивая ставку моей матери на мою унылую тусклую фотографию. Я услышала как моя мать фыркнула, когда я уже отвернулась и шла от них в направлении фуд-корта. Я не могла сдержать улыбку. Я знала, что не было ни одного шанса, чтоб они когда-нибудь снова были вместе, но здесь и сейчас между ними был мир, которого раньше не было, и мне было приятно, что сейчас они оба возле меня. Сосредоточились, как сказал бы мой отец.

Погрузившись с головой в свои мысли, я выбросила пустой стаканчик, и почувствовала блаженство, присоединяясь к Барнабасу и Джошу. Глядя, как я окунаю фри в кетчуп, Джош одарил меня понимающей улыбкой.

— Мэдисон, у твоей мамы взгляд… придирчивый, — сказал он, и я фыркнула.

— Я могу представить, почему ты не ладишь с ней, — добавил Джош, и я плюхнулась в свое кресло.

— С ней все в порядке, — ответила я, выпрямляя спину, чтобы мама не хмурилась. — Она просто хочет быть уверенной, что я в безопасности.

Барнабас отвел взгляд от магазина, в который вошла Накита. — Я не смогу пойти на обед, — сказал он сердито.

Мои брови взметнулись вверх. — Ты все слышал?

Джош налил больше кетчупа. — Ага. Он слышал весь ваш разговор. Сидеть с ним — это как сидеть с агентом ФБР. Я, однако, хотел бы пойти на ланч. — Он забросил в рот фри, едва избегая попадения кетчупа на себя. — Я уже договорился со своей мамой, — добавил он с полным ртом.

Я проследила за темным пристальным взглядом Барнабаса вглубь зала. Он думал о Наките. — Я, э-э, говорила с Полом сегодня утром, — сказала я, и Барнабас перевел свое внимание на меня. Что-то, что могло быть тревогой, пронеслось через него, и я подняла руку в успокоительном жесте.

— У нас все хорошо, — успокоила его я. — Рон вытащил свой меч из пола внутреннего дворика и ничего не помнит о том, что Пол помогал нам прошлой ночью.

— Отлично, хорошо. — Тон Барнабаса был спокойным, но язык его тела не соответствовал этому. — Я тоже общался с Полом, — добавил он, уставившись на стол.

— Правда? — Я надеялась, что Накита в порядке. Это было не похоже на нее, чтоб она… вот так уходила. Она была на седьмом небе от счастья, с тех пор, как выяснила, что я осталась хранителем и что можно изменить ход вещей.

Тягостная тишина повисла за нашим столом. Джош смотрел на Барнабаса, а жнец старательно пытался игнорировать его, глядя на свой амулет. Обычный плоский камень светился, и я увидела в нем намек на огненно-желтый. Желтый, как при переходе к красному.

— Что происходит? — спросила я, вспомнив в начале сердитое, а потом печальное настроение Накиты.

— Просто скажи ей, Барни, — подтолкнул его Джош, заработав злой мимолетный взгляд от жнеца.

— Скажи мне, что? — теряла я терпение.

Однако, Барнабас сидел со сжатыми в тонкую линию губами, плотно сцепив руки на столе. Я могла видеть мою мать за его спиной, наблюдающую за нами.

Джош отхлебнул от своего напитка. — Барнабас хочет вернуться к Рону, — сказал он, искоса глядя на Барнабаса.

Мои губы приоткрылись, и я подалась вперед. — Прости, что?

Мой громкий возглас тут же привлек внимание моей мамы, но папа поймал ее за локоть и потянул прочь, предоставив нам конфиденциальность, которую я заслуживаю, но она до сих пор почему-то не понимала этого.

— К Рону? — сказала я тише, но не менее яростно.

Выражение лица Барнабаса перешло от злого к несчастному. Его темные глаза смотрели на меня умоляюще, он потянулся к моим рукам, и я отдернула их. Неудивительно, что Накита разозлилась.

— Это не так, — выдавил он виновато, — и я не хочу возвращаться к Рону. Я хочу вернуться к Полу.

Пол?

Увидев, что мой гнев утихает, Барнабас наклонился. — Мэдисон, я поговорил с Полом сегодня утром после того, как серафим настроил твой амулет. Он говорит, что Рон не помнит не только то, что он помогал нам, но еще и то, что я его тоже оставил когда-то. Рон думает, что я все еще светлый жнец. Зачем, ты думаешь, серафим сделал это?

— Ты хочешь вернуться? — пискнула я, ненавидя, что мой голос был настолько высок. — Ты не веришь, что мы можем все изменить? После того, как я убедила серафимов дать нам попробовать?

— Нет! — Он покачал головой, взглянув на Джоша.

— Я верю. Но как же Пол? Он хочет помочь, и он не может сделать это самостоятельно. Ему нужен кто-то, чтобы помогать ему, как Джош у тебя.

Джош ухмыльнулся, запихивая фри в рот. — Я твой секретный агент, — промурчал он, явно наслаждаясь самим собой.

Я съежилась, облокотившись локтями об стол.

— Еще у тебя есть Накита, чтобы помочь тебе, — тихо сказал Барнабас, его голова почти касалась меня. — У Пола же нет никого. Я знаю Рона всю свою жизнь, и он будет использовать свои знания, чтобы обойти его. Пол собирается посылать тебе светлых жнецов, и кому-то придется лгать Рону об этом. — Он мягко усмехнулся, откинувшись назад с лукавым взглядом. — Если есть какая-то вещь, которую я могу безукоризненно делать, так это ложь. Я врал себе на протяжении веков. Я буду с тобой, если понадоблюсь, но пока я останусь с Полом и понаблюдаю за светлыми жнецами, которые могут искать новые ответы на старые вопросы, а затем прикрывать тех, кто придет к тебе за этими ответами.

Мое сердце ныло. — Хорошо, — прошептала я, чувствуя, как начинает расти комок в горле. Он уходил, но он уходил с определенной целью. Барнабас собирался быть светлым и темным одновременно. Он мог это сделать. Просить его остаться было бы эгоистичным. — Я буду скучать по тебе, — всхлипнула я, сдерживаясь, чтоб не заплакать.

— Эй! — сказал он, его легкое прикосновение к моей руке, казалось, согрело меня. — Мы все еще можем общаться, верно?

Я кивнула, несчастная, не смотря на то, что сейчас у меня было все, чего я хотела. Барнабас был со мной с момента, как я проснулась мертвая в морге, и его «до свиданья» было… сродни прощанию.

Барнабас встал, и я тревожно моргнула. — Я не умираю, — сказал он, наклонившись, чтобы обнять меня. — Но я буду скучать по тому, что ты все время выглядишь так, будто ты только что ранним утром слезла с постели.

Я закрыла глаза и почувствовала в нем божественное и его запах перьев и подсолнухов. Мои мысли обратились к Саре, некогда живущей своей жизнью с ним. На что это было бы похоже, я задавалась вопросом, чтобы быть рядом с этим божественным ангелом всю свою жизнь? Это было бы слишком для меня, и поэтому я позволяю ему уйти.

Он поднялся, и я улыбнулась ему. — Она любила тебя до последнего вздоха, не так ли? — вдруг спросила я.

Барнабас замер, соображая, что я говорю о Саре. — И после, — серьезно сказал он. — Иногда… я завидую вашим завершениям. Они ведь не всегда плохие. В большинстве случаев это только начало. — Он наклонил голову, глядя мимо меня. — Мне нужно идти.

Джош вытер руку и протянул кулак. — Удачи тебе на той стороне, братан, — сказал он, и оба стукнулись костяшками.

Комок в горле, казалось, поселился навсегда, и я сделала глубокий вдох. Если бы моя мама увидела меня в таком состоянии, она подумала бы, что я влюбилась в Барнабаса.

— А вообще, — сказал Барнабас, поворачиваясь, чтобы уйти, но задержавшись на миг взглядом не чем-то за моей спиной — я думаю, ты будешь слишком занята, чтобы скучать по мне.

Я обернулась. Накита стояла опять уверенная в себе с нахальным взглядом рядом с Демусом. Темный жнец, казалось, был смущен, но свет в его глазах, требовал ответов, которые он мог найти только со мной.

Я улыбнулась, глядя как Барнабас развернулся, и подол его плаща крутнулся, вторя его движение.

Джош хмыкнул, скомкав свою тарелку и салфетку в шарик. — Я думаю, что Накита привела тебе своего первого перебежчика, — сказал он, и я просто покачала головой, видя воинственное замешательство рыжеволосого ангела, стоящего рядом с Накитой.

Я поднялась, думая, что сегодняшний день может стать для моих родителей шокирующим. Хорошо, что Накита могла изменить воспоминания, если до этого дойдет. — Как ты думаешь, он ест морепродукты? — спросила я Джоша.

— Придется.

Барнабас уходил, но Демус, казалось, занимал его место. Наставление на путь истинный другого жнеца может быть забавным, поскольку он искал ответы. У меня было мое тело и мой амулет, и будущее, которое будет одновременно сложным и полезным, так как я буду работать один-на-один с небесами, показывая им, что коллективное сознание человечества руководило мной, что жизнь была так же важна, как и душа, и положить конец одному, чтобы спасти другое, не было правильным если свет и тьма смогут работать вместе, добившись взаимопонимания.

Свет и тьма, подумала я, теребя мой амулет. Хорошее и плохое, душа и тело, все вместе в смешанном беспорядке, который каким-то образом породил божественный смысл. Вполне довольная собой, я шла рядом с Джошем, размышляя, что будет завтра, какие души я смогу спасти. Сегодня, однако, я была просто собой, идя на обед с моими родителями и моими друзьями.

И со мной было все прекрасно.