Отопление было включено и должно было разгонять сырой холод помещения с низким потолком, где мы ели, но все равно меня знобило. Согласно часам над шлюзом, отделявшим нас от кухни, был полдень, но по моим внутренним часам было уже три, и я была голодна. И яичница передо мной тоже мне в рот не попадет. С виду она вполне хороша, но в ней сера, от которой у меня будет мигрень. Пахло здесь забавно — смесь дохлой рыбы и гниющего красного дерева.

В мрачном настроении я взяла кусочек тоста, подумала, что у масла какой-то странный вкус, оставила. Соли, что ли, мало?

Чуть не вытерла руки о жесткие оранжевые штаны, но в последний момент передумала — неизвестно, когда дадут новые, — и просто облизала пальцы. Напротив меня сидел мой сосед сверху — мрачного вида колдун, не замечающий меня. Он макал тосты в кофе и ел. Слева сидела Мэри — мы с ней познакомились, разговаривая через стену, и когда я ее впервые увидела, это было потрясение: женщина оказалась худа, как скелет. Моим соседом справа был средних лет мужчина, не говорящий ни слова. Остальные все разговаривали. Алькатрас — учреждение не слишком большое, и какое-то… домашнее. Может быть, потому что мы на острове без лей-линий, окружены соленой водой. И путей отсюда нет.

Я недовольно отодвинула поднос и взяла пластиковую кружку с кофе. Сюда я попала полуночным пароходом, который привез вместе со мной партию консервов. А я была прикована к шесту посередине судна. Меня поставили под соленый душ в большом пустом помещении — как будто само по себе пребывание на острове среди соленой воды не уничтожит любые чары, — отполоскали пресной, обыскали, отвели, посплетничали на мой счет и выдали мне новую ленту заговоренного серебра, подписанную моим именем. Облегчением было оказаться в собственной камере, в изнеможении провалиться в сон за несколько часов до общего отбоя. Чувствовала я себя, как пойманная собака в приюте. И как у собаки, был у меня страх, что хозяин за мной не придет. Я надеялась, что вызовет меня Керн, а не Ал. Сама я его не могла позвать себе на помощь, потому что на мне было заговоренное серебро, но он меня — мог. Оставалось верить, что кто-нибудь меня да вызовет.

По крайней мере я пепел кремации с себя смыла.

Мэри толкнула меня локтем, и я моргнула, увидев у нее дырку вместо зуба.

— Значит, ты слыхала про еду? — спросила она, глядя на мой поднос, отодвинутый к середине.

— В смысле? — спросила я, оторвавшись от кофе.

— Они туда подсыпают, — ответила она, и мужик напротив пожал плечами, продолжая поглощать пищу.

Я не стала глотать. Держа кофе во рту, смотрела на них обоих, гадая, правда это или тюремная легенда. Здоровенный мужик напротив ел с удовольствием, но у Мэри был такой вид, будто она ничего много лет в рот не брала.

— Подсыпают! — убежденно сказала она, сделав большие глаза. — Аминокислоту такую, которая связывает рецепторы у тебя в мозгу и не дает творить магию, если слишком много съешь.

Я выплюнула кофе, и мужчина напротив хмыкнул, продолжая жевать. Чувствуя себя нехорошо, я отставила кофе, и Мэри кивнула, увлеченно добавив:

— Срок дают, смотря по тому, сколько хотят у тебя отобрать твоих способностей. Мне вот тридцать лет осталось.

Колдун напротив меня доел свою яичницу и поглядывал на мою.

— Тебя отпустили бы досрочно, еще весной, если бы ты ела, — сказал он.

Мэри сухо захихикала, а я посмотрела на охранников, которые старательно ничего не замечали.

— А тебе сколько дали, Рэйчел? — спросила она, разглядывая демонский шрам у меня на руке. Она явно знала, что это.

— Пожизненно, — шепнула я, и у Мэри стал виноватый вид.

— Тогда прости. Наверное, тебе стоит есть. Я вот получила шестьдесят лет за убийство соседа, — сказала она гордо. — Его чертова собака ссала на мой аконит.

— Аконитовая Мэри! — ахнула я, вспомнив. Брови у меня полезли вверх. — Ты — Аконитовая Мэри? Слушай, мы же про тебя в школе читали!

Она просияла, протягивая руку.

— Видишь, Чарльз? Я все еще знаменита. Счастлива познакомиться, — сказала она так, будто репетировала эту фразу всю жизнь. Я взяла ее птичью лапку с ощущением, что она может у меня в руке сломаться.

— Я — Чарльз, — произнес мужчина, и моя рука утонула у него в ладони. — А это Ральф, — добавил он, кивая в сторону молчаливого колдуна справа. — Малость угнетен с тех пор, как опустела в прошлом году соседняя с ним камера.

— Сочувствую. — Я посмотрела на него. — Кто-то вышел на свободу?

Мэри посмотрела на корочку тоста, поскребла, где было масло.

— Пытался. Если тебя поймают живьем, то кастрируют тебе магию старомодным способом. Ральф, покажи Ржавчинке шрам.

Ржавчинке? Мне не слишком понравилось это прозвище, но Ральф отложил вилку и убрал волосы со лба.

— Боже ты мой!

Я не удержалась от этого возгласа. А Ральф опустил волосы, вернулся к еде, тщательно действуя вилкой. Сосредоточившись на этом действии. Очень медленно и тщательно.

Ему сделали лоботомию.

— Это… это бесчеловечно, — проговорила я, заикаясь.

Чарльз стоически перенес мой полный ужаса взгляд:

— Мы — не люди.

Наступило молчание, мне стало холодно. Надо отсюда убраться, вот прямо сейчас! Почему никто еще не вызвал меня домой? Айви сказала, что невредима, но если Дженкс пострадал в аварии, а она соврала, чтобы я не тревожилась?

Я так погрузилась в мысли, что вздрогнула, когда ощутила рядом чье-то присутствие. Обернулась — взгляд уперся в живот такой крупной женщины, какой я в жизни не видела. Ширококостная, широкогрудая, широкая в лодыжках, с огромными руками. На пухлой физиономии глаза казались маленькими, но в них светился ум.

— Привет, Мэри! — поздоровалась она с южным акцентом.

Не изящно, как полагалось бы красавице плантаций, а гнусаво, как мерзкое отродье белого отребья из трейлера на опушке леса, с брезентом вместо передней стенки и стопкой «ТВ-Гайд» у крыльца. Глазки из складок жира смотрели на меня, а руки небрежно взяли поднос Мэри и держали над головой миниатюрной женщины, пока эта бабища засовывала в пасть ее завтрак.

— Линор, это Рэйчел, — сказала Мэри тоном уважительной боязни. От этого тона я сразу почуяла в Линор хамку, и жар бросился мне в лицо. — Рэйчел живет в бывшей камере Марка.

Глаза Линор прищурились.

— А вот это тебе не нужно, красавица, — сказала она, ставя поднос Мэри и беря мой. — У тебя фигурка — блеск. И тетя Линор тебе поможет ее сохрани-и-и-ть, ла-а-а-пушка.

«Распелась», — подумала я сухо. Есть это я не собиралась, но и давать «тете Линор» об меня ноги вытирать тоже не следовало — пусть не думает, что это получится. Беда в том, что за столом было как-то тесновато, а поднос она держала у меня над головой.

Я со злостью сделала вдох, Мэри в испуге замотала головой. Охрана не смотрела. Мне показалось, очень старалась не смотреть. Ну и отлично.

— Чарльз, сделай просвет, — попросила я, и он небрежно шевельнул бедром. Отпихнутые в сторону загудели недовольно, но движение было быстрым и легким.

Я нырнула под стол, вынырнула с другой стороны рядом с Чарльзом и встала на скамью. Оказавшись выше Линор, я выдернула у нее поднос. То есть попыталась. Она держалась за него как за билет на выход отсюда.

Разговоры смолкли, все глаза повернулись к нам. Мы обе держались за поднос, и Линор смотрела на меня.

— Ты на кого тянешь, тощежопая? Ты что себе думаешь? — спросила она, явно желая драки, и я вздохнула. Ну почему Айви меня до драки отсюда не вытащила?

— Я думаю, что ты лучше отпусти мой поднос, пока я его на тебя не вывалила. Ты как себя назвала, тетя Лимон? На гнилой мандарин больше похожа.

Уж если мне предстоит ссора с этой женщиной, я эту ссору устрою как надо.

— Ах ты сука тощая! — заорала она, и все шарахнулись. Кроме наблюдающих охранников.

— Рэйчел, прекрати! — завопила Мэри, вставая. — Прекрати, а то газ пустят!

Не пустят, пока охранники ржут.

Линор сжала руку в кулак, прихватив вилку как стамеску. Потом она дернула меня на себя, но я успела отпустить поднос и упала, оказавшись на столе. Сгруппировалась и прицелилась двумя ногами в солнечное сплетение, чтобы сбить ей дыхание. Десять секунд — и все будет кончено.

Ударила изо всей силы.

Линор не шелохнулась, а у меня удар отдался аж в хребте. Зубы разжались, я медленно подняла взгляд — Линор улыбалась, глядя на меня. Бог ты мой, это не баба, а танк.

Ухмыльнувшись, она обрушила поднос мне на голову.

Удар был сильный, перед глазами все поплыло.

— Какая же ты игривая, — сказала она, хватая меня за руку.

И меня протащили по столу, сбивая все подносы, потом стащили на пол в грохоте жести и пластика.

— Ой!

Это я плашмя рухнула на пол.

— Жуть до чего игривая, — сказала она язвительно, и я, пытаясь подняться, растянулась в луже кофе и яичницы, беспомощная в лапах этой великанши. — Такое только на тех напяливают, кто демонов зовет, — сказала она, просовывая толстый палец под кольцо. — Ты зовешь демонов?

— Нет, — выдохнула я. — Зато я вру.

— Так тебе это ни на фиг не нужно.

Она стала стягивать с меня браслет.

— Эй, прекрати! — заорала я, но охранники только смеялись. Я вся была вымазана яичницей и кофе, половина стола на меня злилась за погубленный завтрак. — Ой! — Это я вскрикнула от реальной боли, пронзившей запястье. — Пусти!

— Давай сюда браслетку, — потребовала Линор, сжимая мне руку. — Ну!

Ей не браслет был нужен, блин, она мне руку сломать хотела!

Я отшатнулась и ударила ее ногой в бок, но с тем же успехом можно было бы дерево пинать. Она не пошатнулась даже, а замахнулась кулаком. Я ушла от удара нырком, заработав приветственные крики.

— Пусти, я сказала!

И я плеснула ей в лицо кофе.

Линор взревела, пальцы ее разжались, и я вырвалась. Она, расставив руки, пошла на меня. Я пригнулась, вынырнула от нее с другой стороны и поскользнулась на яичнице. Допустить, чтобы она меня сгребла, нельзя было — она бы мне спину сломала.

Она, продолжая завывать, повернулась ко мне, двигаясь на удивление быстро. Я не хотела наносить ей травмы, но выбора не было. Вспрыгнув на стол, я встала в боевую стойку.

Линор замешкалась, глянула мне за спину и пассивно подняла руки — но не из-за меня. Я оглянулась — слишком поздно.

Под коленями взорвалась боль — так сильно и резко, что дыхание перехватило. Я упала ничком, слезы застилали глаза, я свернулась в клубок, стараясь удержать колени. Кто-то ударил сзади.

Боже мой, я никогда ходить не смогу!

— Убью ее, убью суку!

Это вопила Линор, и я выглянула из-под разметавшихся волос: ее уводили два охранника, приведя к подчинению парой дубинок. Руки ей держали, она только языком могла воевать.

— Вставай, Ржавчина, — прозвучал чей-то язвительный голос, и я застонала, когда меня подняли и поставили между двумя охранниками. Ноги не разгибались, болели адски. Если не считать нашего стола, в столовой был порядок. Шум, конечно, но никто из-за стола не встал.

Мэри в испуге обхватила тощее тело костлявыми руками. Чарльз не поднимал глаз. Но напугало меня лицо Ральфа. У него в глазах стоял ужас, ужас, который он не мог выразить, но переживал его.

Только не в больницу. Господи, только не в больницу!

— Новенькая заводит друзей? — спросил один из охранников, отпуская меня и толкая к стене, чтобы рывком завести мне руки за спину. — Какая там есть поговорка про рыжих?

— В больницу? — спросил другой, задержавшись возле лестницы, ведущей вниз. Оттуда сквозило холодом, воняло страхом и заразой. Господи, только не туда. Они это могут сделать, и все кончится. Кончится моя жизнь. Я буду как Ральф, и вся магия мира не сможет меня вылечить.

Я приготовилась к драке и чуть не заплакала от радости, когда первый ответил:

— Нет. Там к ней приехали с материка, и надо, чтобы она могла говорить.

Чувство облегчения прожило недолго. Хотят, чтобы я могла говорить? И мне не сделают лоботомию, чтобы не доставлять кому-то неудобств?

Громко хрустнула трещотка наручников, надеваемых мне на запястья. Я хотела отбиваться, но едва могла двинуться, и снова меня обдало страхом, когда меня провели мимо моей камеры в другую часть тюрьмы. Сердце стучало, и я хотела заставить себя выпрямиться, что-то сделать! Избить, заковать в наручники — это ерунда по сравнению с тем, что здесь со мной могут сделать. Что захотят, то и сделают — как с Ральфом, — и никто даже не почешется. Потому что здесь всем на все наплевать.

Шум из столовой стал отдаляться, и я осталась наедине с тюремщиками, которые вели меня по бетонному полу мимо глухих железных дверей. Пришли к сплошной каменной стене, а за ней был незримый океан. Сердце колотилось, адреналин держал меня на ногах, и охранники остановились открыть дверь камеры. Для этого их нужно было двое: один в камере со мной, другой возле пульта дистанционного управления. От скрипа открываемой двери я похолодела, от боли в коленях стиснула зубы. Ноги подкашивались подо мной.

— Приятного карцера, — сказал охранник, и меня втолкнули через внешнюю металлическую дверь и внутреннюю решетчатую, стандартную, в лишенную света коробку пять футов на девять. Я упала, и в глазах потемнело от боли в коленях. Решетчатая дверь закрылась прежде, чем я успела поднять голову. Вторая загудела, закрывшись, через мгновение, отрезая от меня свет. Я увидела унитаз, умывальник — и ничего больше.

Они даже не стали надо мной смеяться, настолько я была им неинтересна. Голоса удалились, я медленно разогнула ноги — с трудом, потому что руки у меня были скованы за спиной. С тошнотой и головокружением я поползла спиной вперед, пока не наткнулась на стену. Тоже металлическая, холодная. Тихие звуки моего дыхания стали громче. Рядом кто-то плакал, но это была не я.

И это никогда не буду я.