Я был уверен, что остаток вечера пролетит быстро и, так же, как прочие вечера, безболезненно канет в небытие. Поэтому я устроился поудобнее и заказал еще порцию виски, чтобы было с чем доесть мой шоколадный кекс. В Кубинском зале было темно и уютно; посетители не спеша курсировали по залу, направляясь к бару или в туалет и обратно, словно наслаждаясь собственной значимостью. Все разговоры велись сдержанно, вполголоса. Лишь время от времени в неясном бормотании слышался намек на деньги или проблемы, которые удалось решить или обойти. Я жадно прислушивался к этим обрывкам разговоров, потому что и мне когда-то нравилось действовать, устранять внезапные осложнения, находить неожиданные варианты и, предложив компромисс, дожидаться согласного кивка сторон.

В крупных юридических фирмах вроде той, где я когда-то работал, существует два основных типа адвокатов. Первый тип — это общительные, хваткие авантюристы, которые считают мужчин и женщин бескрылыми, падшими существами и для которых работа — лишь увлекательная и азартная игра, способная дать деньги, связи, карьеру. Второй тип — надменные, отстраненные схоласты, для которых непогрешимость закона гораздо важнее греховности человеческой природы, — встречается значительно реже. Эти мужчины (как правило, это именно мужчины) могли бы стать проповедниками или учеными-исследователями, и каждый из них немного огорчен тем, что его не зовут заседать в Верховном суде США. Им платят за легислативное оформление сложных субъектов права (трестов, фондов, промышленных объединений и корпоративных владений), или, говоря человеческим языком, за такое составление уставных документов, чтобы для посвященных они были яснее ясного, а остальным казались непроницаемыми и непробиваемыми.

Оба типа юристов могут быть довольно опасны в политическом отношении, однако и у них есть свои слабости. Те, кто любит хлопать собеседника по плечу и демонстрировать в улыбке великолепные зубы, как правило, много пьют, ведут беспорядочную сексуальную жизнь, работают с сомнительными клиентами, которым необходимо решить сомнительного свойства проблемы, и в конце концов умирают на теннисном корте от сердечного приступа. Вторые — надменные жрецы закона — питают отвращение к грязноватой и однообразной работе, которая и есть хлеб насущный любой юридической фирмы. С ними не поболтаешь на официальном приеме, а уж если разговор завязался, не стоит и надеяться, что они станут скрывать свои по-провинциальному радикальные политические взгляды. Никогда и ни при каких условиях эти люди не допустят, чтобы выгода восторжествовала над справедливостью. С младшими партнерами фирмы они не поддерживают никаких отношений и, сдается мне, умеют жить вечно.

Я, разумеется, принадлежал к юристам первого типа. Что скрывать — когда клиент врывался ко мне со словами «Билл, мне срочно нужен совет!», я чувствовал себя счастливым. Мне было приятно ощущать себя нужным, востребованным, способным приносить реальную пользу. Отчасти именно поэтому, я полагаю, мужчины так любят корпеть над документами, планами, исками — это помогает им чувствовать себя полезными или, по крайней мере, небесполезными, внушает уверенность и помогает без страха танцевать на натянутом над пропастью канате, и я от души наслаждался своим столкновением с Герзоном, нашей перепалкой из-за добавочной суммы наличными. Мне были бесконечно приятны и пробуждение прежней агрессивности, и профессиональный азарт, да и сознание того, что мой мозг еще не окончательно заплесневел, неожиданно привело меня в хорошее настроение.

Все еще переживая недавний подъем, я оглядел комнату. Несмотря на поздний час, Кубинский зал продолжал наполняться. Некоторые клиенты поглядывали на часы, словно ожидая чего-то, но чего? Чем можно удивить почтеннейшую публику в Нью-Йорке — городе земных соблазнов и наслаждений? И начнется ли шоу, в чем бы оно ни заключалось, без Элисон?

Потом в зале появился Ха — китаец-подсобник. Он держался так скромно и незаметно, что почти никто из присутствующих не обратил внимания, как он пересек комнату и зашел за стойку бара. Я ждал, что бармен или официант что-то ему скажут, но они даже не повернулись в его сторону. Ха, по всей видимости, и не ждал ничего подобного; его неподвижное, морщинистое лицо не выражало ничего, кроме безмятежного спокойствия и умиротворенности. Элисон как-то сказала, что Ха должен приготовиться, и вот этот момент наступил, и старый китаец — несомненно, в точном соответствии с каким-то неведомым расписанием — спустился в Кубинский зал и занял место за стойкой.

Но, как вскоре выяснилось, за Ха наблюдал не один я. Чем-то он заинтересовал хорошо одетого мужчины, сидевшего возле бара, в котором я с удивлением узнал одну из известных в прошлом фигур нью-йоркского литературного мира. Знаменитость сопровождали несколько юных поклонников и поклонниц; окружив его, они принимали разнообразные позы, которые, как им казалось, должны были привлечь внимание кумира. Интересно, подумал я, может быть, его пригласила Элисон? Некогда и я восхищался его талантом; он был блестящим скептиком, энергичной, незаурядной личностью, но, как и многих, его погубила склонность к пороку, а теперь его литературные достижения оказались почти забыты.

— Эй, мистер! — крикнул китайцу писатель. — Я пришел проверить, уж не мошенник ли ты!

Ха не ответил, только моргнул.

— Я подозреваю, что ты — самый настоящий плут. Писатель добился своего — его заметили, его узнали, и он явно наслаждался этим, с напускной важностью кивая всем, кто приветствовал его со своих мест. Бедняге было явно невдомек, что теперь он знаменит только как автор и архитектор собственной профессиональной смерти, прославлен лишь своими внезапными появлениями в городских забегаловках, где, скорчившись над бокалом бурбона, он, по свидетельству очевидцев, пересказывал двадцатилетним насмешникам литературные анекдоты сорокалетней давности. Впрочем, выглядел он по-прежнему неплохо, особенно хороши были пошитый на заказ костюм и зубы, обошедшиеся в небольшое состояние.

— Все это чистый цирк, подделка, — продолжал вещать литератор заплетающимся языком. — Салонный трюк, балаган, дешевка! — Он погрозил залу кулаком. — Кто из вас купился на это? Кто из вас будет участвовать в большом китайском надувательстве?

Клиенты в кабинках, сами не чуждые земных удовольствий, вмиг опознали в его интонациях пьяный вызов и отвернулись, и писатель вынужден был обратить свою речь к ухмыляющимся прихвостням, вне всякого сомнения знавшим о своей власти над ним — о том, что вышедшая в тираж знаменитость нуждается в них больше, чем они в ней.

— Да-да, мы увидим это своими глазами! — прогремел литератор в ответ на вопрос, который я не расслышал. — Гастрономические галлюцинации — вот как я называю это представление. — И он с силой ударил кулаком по стойке, словно призывая сюда псов инквизиции, но в этом жесте сквозила лишь тень былой мощи, лишь тень утраченного величия. А в мучительном, пугающе хриплом кашле, которым писатель разразился сразу же вслед за этим, мне почудилась и смерть — давно предсказанная, но мешкающая. Она, впрочем, не спешила, и вскоре в руках у писателя очутился новый бокал с виски, а сам он ждал дальнейшего развития событий с тем же радостным нетерпением, что и его свита.

Потом послышался какой-то шум, идущий со стороны лестницы.

— Я сам себя пригласил! — восклицал чей-то сердитый голос. — Где он?!!

Клиенты в зале выжидательно повернулись ко входу. Спустя несколько секунд в дверях появился невысокий мужчина в толстом шерстяном свитере, напряженно вглядывавшийся в полумрак сквозь плотный сигарный дым. Его бейсболка с длинным козырьком была припорошена снегом. Посетители Кубинского зала разочарованно отвернулись. Кого бы они ни ожидали, это, очевидно, был совсем не тот человек. Между тем пришелец ожесточенно заспорил о чем-то с официантом, и тот в конце концов указал на меня.

Незнакомец неуклюже зашагал в мою сторону, и вот я уже смотрю в морщинистое, красное лицо мужчины лет шестидесяти. Отчего-то мне сразу подумалось, что прожитые им шесть десятков лет оказались не самыми простыми — его обветренное, морщинистое лицо свидетельствовало о характере, который даже с большой натяжкой нельзя было назвать покладистым.

— Добрый вечер, — сказал я с радушием плотно поужинавшего человека. Сегодняшний вечер уже доставил мне удовольствия больше, чем я рассчитывал. — Чем могу быть полезен?…

— Где Джей? — коротко спросил незнакомец.

Я отложил вилку.

— Его здесь нет.

Он окинул взглядом стол, на котором все еще стояли тарелки и пустые бокалы.

— Но он был здесь?

Я сказал, что да.

— Когда? Только что?

— Он ушел, наверное, полчаса назад, — объяснил я.

— А ты кто такой? — требовательно спросил незнакомец.

— Его приятель, — сказал я. — Я часто прихожу в этот ресторан, вот мы и… разговорились.

Мужчина поморщился.

— Да хватит заливать, — сказал он. — Мне нужно срочно найти его.

— Я не знаю, где он может быть. Джей поехал куда-то в город.

Мужчина пристально всмотрелся в мое лицо и, убедившись, что я говорю правду, неожиданно уселся на стул напротив меня.

— Посижу здесь минутку, — сказал он. — Нужно немного передохнуть. Два часа в дороге — это тебе не шуточки. — С этими словами он снял перчатки, и я увидел его большие руки с такими распухшими, скрюченными пальцами, что больно было смотреть. Под ногтями у него скопилась грязь.

— Иисусе, матерь божья, как же я устал!.. Пришлось парковаться на тротуаре. С северо-востока идет большая снеговая туча, скоро станет совсем худо. — Он сдвинул в сторону тарелки, но я заметил, как он бросил быстрый голодный взгляд на остатки бифштекса.

— Ты, часом, не знаешь, где его можно найти?

— Честно говоря — понятия не имею.

Он снял свою кепку. Казалось, он укладывает волосы с помощью машинного масла — такими жирными они выглядели и так плотно липли к черепу.

— Может, тебе известно, куда он поедет потом?… — Его губы растянулись в плотоядной ухмылке.

Скорее всего, домой к Элисон, подумал я.

— Я увижусь с ним завтра утром в центре.

— Нет, будет слишком поздно. — Он потрогал пальцем зуб, словно проверял — не шатается ли.

— Ты — его друг?

— Друг? — Мужчина покачал головой. — Меня звать Поппи. — Вместо того чтобы протянуть руку, он огляделся по сторонам. — Шикарная забегаловка. Здесь, наверное, одни пижоны бывают. Сперва меня даже пускать не хотели.

— Ты не пробовал ему позвонить? — спросил я, хотя и был уверен, что Джей отключил мобильный телефон.

— Конечно, пробовал. — Поппи заметил мой недоеденный кекс. — Это твой?…

Кончиками пальцев я пододвинул тарелку к нему. Поппи поставил ее перед собой и некоторое время сосредоточенно жевал, потом запил минеральной водой из стакана.

В это время к нам подошел официант. Кивком извинившись передо мной, он обратился к Поппи:

— Это закрытый зал, сэр.

— Ничего подобного — дверь была открыта.

— Дверь была закрыта, сэр.

— А я ее открыл.

— Послушайте, сэр, мне только что сказали — на тротуаре перед входом стоит какой-то грузовик с картофелем. Вы, случайно, не…

Поппи кивнул:

— Это мой.

— Не будете ли вы так добры убрать его?

— Уберу, уберу… — Поппи ухмыльнулся мне, обнажив измазанные в шоколаде зубы. — Когда закончу.

— Но ваш грузовик мешает…

Поппи повернулся к официанту вместе со стулом:

— А как тебе кажется, приятель, если вывалить всю картошку прямо перед вашими дверьми — это вам помешает?!

— В таком случае, сэр, нам, вероятно, придется вызвать полицию.

— Валяйте, вызывайте.

— Но, сэр!..

— Только не рассчитывайте, что копы уберут эту кучу от ваших дверей.

Официант слегка пожал плечами и отошел.

— Ручка у тебя есть? — спросил Поппи.

Ручка у меня была. Поппи положил перед собой тисненую салфетку с напечатанным на ней логотипом «Кубинский зал» и попытался писать.

— Та-ак, сейчас я… — Салфетка прорвалась, и я протянул ему другую. Он склонился над ней.

— Что-нибудь не так?

— Да рука!.. Сосуды ни к черту. — Поппи поднял правую руку и с трудом пошевелил пальцами. — Совсем не работает. Шестнадцать лет назад ее переехало погрузчиком. Ох и больно же было! — Поппи помахал в воздухе другой рукой. — А в левой все сухожилия срослись от этой… от однообразной работы. Никакой силы не осталось — ложку и ту не удержишь.

Впрочем, со второй салфеткой Поппи добился больших успехов, хотя писал он медленно, неуклюже, совсем как школьник, вырезающий на парте свои инициалы. Каждый раз, когда он дописывал очередную букву, брови его слегка приподнимались.

— Вот, — сказал он наконец. — Передай ему, когда увидитесь.

— Можно мне прочесть? — спросил я.

— Кто ж тебе не дает?

На салфетке корявыми буквами было написано:

ДЖЕЙ! У нас праблема с Херш. Я не виноват. Приезжай СРОЧНО. Я сам ничево не смог сделать.

Поппи.

Буду ждать да утра.

Поппи надел кепку, встал.

— Могу я рассчитывать, что ты передашь записку Джею? — спросил он.

Я убрал салфетку в карман:

— Попытаюсь что-нибудь сделать.

Поппи взял с тарелки пригоршню холодной картошки-фри и сунул в карман куртки.

— Вот-вот, попытайся.

Именно в этот момент я заметил в конце зала красивую чернокожую женщину в голубом платье, которую уже видел раньше. Посетители зашевелились. Может быть, ее они ждали?

— Ты правда попробуешь? — повторил Поппи. Я перевел взгляд на него:

— Конечно.

— Это нужно сделать сегодня, приятель. — Поппи откашлялся. — Как можно скорее!

— Да, разумеется, — промямлил я. Чернокожая красавица — высокая и элегантная, обходила клиентов, приветствуя каждого рукопожатием и радушной улыбкой. Литератор, ожидая, пока до него дойдет очередь, едва не свалился с табурета.

— Эй, кореш, я с тобой разговариваю!.. — вернул меня с небес на землю Поппи. — У меня такое чувство, что ты сможешь найти Джея, если захочешь. Ты знаешь эту его девку, знаешь, где она бывает. Мне сказали, она вроде как управляет этой забегаловкой. — Он показал на мой карман, где лежала салфетка. — Джей все поймет. Ему надо срочно ехать туда.

— Куда? — тупо переспросил я.

— Он знает.

— О'кей. — Я кивнул.

— Я не могу объяснить тебе всего, — осторожно добавил Поппи. — Это на сто процентов секретное дело, понял?

— Я понял, да.

— Скажи ему, что мне пришлось вернуться назад.

Женщина в голубом, любезно наклонив голову, слушала дурацкие шутки писателя. Я видел, что он достаточно пьян, чтобы считать себя дьявольски остроумным; в конце концов он уронил ей под ноги свою сигарету, и красотка в голубом воспользовалась этим, чтобы продолжить обход посетителей.

— Я обязательно должен вернуться, парень.

— Я понял.

— Из-за снега. — Глядя мне прямо в глаза, Поппи застегнул куртку и сразу как будто ссутулился, словно уже ощущал на себе удары холодного ветра. — Если не найдешь Джея, виноват будешь ты. И не думай, что он ничего не узнает!

Мне не понравилось, как он это сказал.

— И еще передай ему — я не знаю, как это случилось.

— Хорошо. — Я видел, что Ха положил на стойку рулон белой ткани. На моих глазах он развернул его, и я заметил, как внутри что-то блеснуло.

— У меня в машине еще осталось кофе.

— О'кей, Поппи, — повторил я.

— Ты обязательно должен передать Джею записку.

Ха в глубине бара наполнял водой из-под крана пластмассовое ведро.

— Я передам.

— Скажи — это касается Хершела.

Мне показалось, элегантная чернокожая женщина знакома буквально со всеми, кто пришел сегодня в Кубинский зал.

— Я же сказал, что передам.

Поппи заметил, что я опять отвлекся.

— Джей должен знать, что я не мог не вернуться. Когда он увидит, что стряслось, он сразу все поймет.

— Вот как?

— Я думаю — ему даже придется позвать кого-нибудь на помощь. От меня-то с моими руками пользы немного, а дело серьезное — это ты ему тоже скажи.

— О'кей, скажу.

— У тебя вид приличного человека. Я тебе доверяю, парень.

Поппи поднялся и вышел, на ходу зачерпнув из стоявшей на стойке миски пригоршню соленых орешков, а я достал салфетку и еще раз перечитал безграмотное послание, но понятнее оно от этого не стало. Интересно, как доставить записку Джею? Он и Элисон поехали куда-то «праздновать», а это означало — они могут прохлаждаться где угодно. Разумеется, у обоих были с собой мобильные телефоны, но я не знал номеров. Впрочем, я тут же подумал, что могу позвонить Элисон на домашний телефон и оставить сообщение на автоответчике. Она как-то говорила, что ее номер есть в справочнике. И если подумать, иначе и быть не могло — ведь надо же было куда-то звонить Элисон, если бы среди ночи ресторан вдруг загорелся.

— Послушайте-ка, — обратился я к официанту, — я сейчас вернусь. Мне нужно позвонить из платного автомата в вестибюле. Попридержите пока столик, хорошо?

Официант неопределенно пожал плечами:

— Я бы на вашем месте поторопился, приятель. Ответ показался мне необоснованно грубым, но я не стал об этом слишком задумываться и поспешил к выходу из Кубинского зала. Миновав по дороге писателя, которому бармен пытался вручить счет, я стал быстро подниматься по стертым мраморным ступенькам. Моя тень бежала на шаг впереди. В вестибюле, пока я звонил в справочную и дожидался ответа, я заметил Тома Брокау , заехавшего в ресторан, чтобы перекусить. Очень интересный человек Том Брокау. Спокойный, солидный, умеющий четко формулировать свои мысли — настоящий американец. Я готов был побиться об заклад, что за свою жизнь он не убил ни одного человека, подав ему стакан молока.

Телефон Элисон действительно был в справочнике. Я позвонил и оставил на автоответчике сообщение для Джея. Ответный звонок раздался почти сразу.

— О, Билл, при-и-ивет! — послышался голос Элисон — шелковистый, ласковый, счастливый.

— Быстро ты. Неужели ты помнишь номер телефона-автомата наизусть?

— Конечно помню, я ведь у-прав-ля-ю этим рестораном!

— Ты дома?

— Нет, конечно. Просто у меня в аппарате стоит программа, которая пересылает все поступившие сообщения мне на мобильник вместе с входящим номером.

— Я звонил тебе на квартиру…

— Я знаю, Билл.

— Но ты сейчас не там?

— Разумеется нет. Я с Джеем в его большом-пребольшом черном джипе. Можно произносить: «джи-и-и-п» — по-моему, звучит очень соблазнительно. А как тебе кажется?

— Не знаю, меня никто не катал в больших черных джинах. Послушай, Элисон, мне нужно сказать Джею…

— Ты произносишь неправильно, Билл! Надо говорить не «джып», а «джи-и-ип»… «джи-и-ип Дже-е-я». Например, «Они только и делали, что катались с Дже-е-м в джи-и-ипе»… Чувствуешь?…

— Ты что, выпила?

— Вроде того. Но сейчас мы уже возвращаемся. Я немного опаздываю, но это ничего… Клиенты подождут. Нам просто хотелось немного проветриться.

— Похоже, — заметил я, — шоу вот-вот начнется.

— Без меня не начнется, — уверенно ответила Элисон. — Мы будем через три минуты. Передаю трубку Джею.

Сначала я услышал его тяжелое дыхание, потом голос.

— Привет, Билл, — сказал он. — Приезжай ко мне в офис завтра, мы решим вопрос с гонораром, а потом я покажу тебе…

— Я не поэтому звоню. — Я быстро рассказал ему о приезде Поппи и заодно о грузе мороженой картошки, которую тот грозился вывалить перед дверьми ресторана. Потом Джей попросил меня прочесть ему записку.

— О, черт! — пробормотал он, когда я закончил.

Джей зажал микрофон рукой, но мне все равно показалось, что я слышу недовольный женский голос. Наконец снова раздалось шипение статики и далекий шум уличного движения. Прислушиваясь к нему, я заметил пожилую даму в длинной меховой шубе, дожидавшуюся своей очереди позвонить.

— Я никогда не пользуюсь мобильным телефоном, — объясняла она метрдотелю. — У моей сестры был мобильник, и знаете к чему это привело? Она заболела раком мозга.

Метрдотель согласно кивал.

Я продолжал прислушиваться к тому, что происходило в трубке. «Большое спасибо!» — услышал я вдалеке голос Элисон. Потом Джей сказал в микрофон:

— Билл?

— Знаешь, Джей, я тут подумал, что мне необходимо еще раз взглянуть на документы. В особенности на историю перехода прав собственности.

— Да-да, конечно… — сказал Джей, но он меня не слушал.

— Спокойной ночи, Джей. — Я уже торопился вернуться в Кубинский зал. — Еще раз поздравляю.

— Послушай, Билл, какие у тебя планы на сегодняшний вечер? — неожиданно сказал он.

— На сегодняшний вечер? Ты хочешь сказать — ночь?…

— Ну да, конечно… Так как?

— Рано или поздно я собираюсь лечь спать.

— У меня возникла одна проблема, Билл. Боюсь, мне понадобится твоя помощь.

— Я чертовски устал, Джей, честное слово. Уже почти час.

— Погоди, не вешай трубку…

Снова в трубке раздались приглушенные звуки. Элисон что-то говорила, быть может — возражала; то и дело сквозь шорох статики прорывались далекие гудки и голоса. Тем временем в ресторан, несмотря на по-настоящему поздний час, продолжали входить новые и новые клиенты, и только знаменитого литератора вместе со свитой выводили из Кубинского зала два официанта.

— Но ведь ночь только началась!.. — кричало литературное светило, спотыкаясь на каждом шагу. — Я хочу посмотреть шоу! Я сам видел ножи!..

— Билл! — снова зажурчал у меня в ухе искаженный коротковолновой связью и потому казавшийся невыразительным голос Джея. — Мне позарез нужен человек, который согласился бы поехать со мной на Лонг-Айленд и помочь в одном деле. Это займет всего три или четыре часа. Просто пара рабочих рук — поднести, подержать и все такое… Ничего особенного.

Всего час назад я добыл для него двести шестьдесят пять тысяч долларов, сотворил из воздуха четверть миллиона баксов словно чертов Копперфильд, а теперь он хочет использовать меня в качестве подсобного рабочего? Хрен тебе в глаз!.. Но я решил быть вежливым.

— Поднести и подержать? — уточнил я.

— Ну да. От Поппи толку мало.

Краем глаза я увидел, что дверь в Кубинский зал закрывается.

— Мне нужно подумать. Я перезвоню. — Я повесил трубку и быстро пересек вестибюль, но дверь уже была заперта. На всякий случай я подергал старинную фарфоровую ручку. Все впустую. За латунной накладкой на двери больше не было желтой карточки с просьбой закрывать дверь.

— Закрыто, — сообщил мне метрдотель. Я почувствовал себя обманутым.

— Но ведь только что было открыто! — возразил я. — Я сам видел!

— Да, — подтвердил метрдотель, не поднимая головы от книги предварительных заказов. — Было открыто.

Я снова покрутил ручку, попробовал потрясти дверь, но она не поддалась. Она даже не шелохнулась. Ощущение было таким, словно ручка привинчена прямо к бетонной стене.

— Эй, сэр! — резко прикрикнул метрдотель.

— Но послушайте, ведь я же только что вышел оттуда. У меня столик, и мой заказ!..

— Мне очень жаль, — без тени сочувствия проговорил он.

— Меня пригласила сама Элисон Спаркс! — сказал я.

— Да, — кивнул метрдотель, — но вы вышли оттуда, а теперь зал закрыт.

— Ничего не понимаю! — возмутился я.

— Будьте добры отойти от двери, сэр, — твердо сказал метрдотель.

— Но я знаю, что Кубинский зал вовсе не закрыт. Там что-то…

— Отойдите от двери, сэр! — с угрозой сказал метрдотель.

Пока я препирался с ним, дама в мехах завладела платным телефоном. Она вцепилась в него просто мертвой хваткой, и мне ничего не оставалось, кроме как взять в гардеробе куртку и выйти в холодную, снежную ночь. Обозленный и разочарованный, я стоял у входа и смотрел, как падает снег. Элисон сказала, что они с Джеем подъедут через три минуты, но время идет, а их все нет и нет. У бордюра валяется несколько присыпанных снегом картофелин. Зимний ветер, дующий со стороны Седьмой авеню, хлещет меня по щекам, лезет за шиворот ледяной змеей; он способен разбудить и мертвого, но напомнить мне, что люди глупы и склонны совершать ошибки, он не в силах.

Наконец к тротуару, сверкая огнями фар, подкатил внушительных размеров городской внедорожник Джея — «джи-и-ип», как назвала его Элисон, но не черный, а темно-зеленый. «Дворники» деловито сновали по лобовому стеклу, очищая его от взвихренного снега. Из машины выскочила Элисон в просторной куртке с капюшоном; заметив меня в тускло-снежном свете под козырьком подъезда, она бросилась ко мне. Волосы ее растрепались, косметика слегка размазалась, на щеках играл яркий румянец.

— Иногда я его просто не понимаю, Билл, совершенно не понимаю!

Я бросил быстрый взгляд на массивный силуэт Джея за заснеженным боковым окном джипа.

— Мне казалось, вы прекрасно проводите время. В конце концов, сделка состоялась и все закончилось совсем не худшим образом…

— Так и было. Мы неплохо развлеклись, пока… Каких-нибудь десять минут назад все было просто отлично. С ним все было в порядке!..

Элисон не выглядела настолько пьяной, какой она показалась мне по телефону, и я невольно спросил себя, не было ли это приготовленной специально для меня демонстрацией счастья?

Элисон съежилась в своей куртке и прильнула ко мне:

— Это все твой звонок, Билл!..

— Он не сказал, в чем его проблема?

— Нет. — Она покачала головой. — Но после того, как ты с ним поговорил, он очень расстроился. Я сразу заметила, хотя он, конечно, не хотел этого показывать…

Вдоль улицы пронесся самый настоящий снежный вихрь, и мы придвинулись друг к другу еще ближе.

— Джей хочет, чтобы я ехал с ним на Лонг-Айленд.

— Я знаю. Ты поможешь ему? — с надеждой спросила она. — Мне бы не хотелось, чтобы он отправился в такую даль один.

— Честно говоря, я рассчитывал, что ты поможешь мне вернуться в Кубинский зал. Мне было бы интересно взглянуть, что за цирк вы там устраиваете.

Снег попал Элисон в глаза, и она несколько раз моргнула.

— Кто тебе сказал про цирк?

— Разве я не прав? Чем занимаются на глазах клиентов Ха и эта чернокожая красотка?

Элисон нахмурилась.

— Это действительно очень странно, Билл. — Она бросила взгляд на часы. — Должно быть, они начали без меня. Ха, наверное, уже заканчивает вводную часть.

— Я хочу снова попасть туда, Элисон!

— Если ты пропустил вступление, тебе будет не так интересно.

— Объясни почему. Я не понимаю!..

Элисон кивнула:

— Не беспокойся, я обязательно приглашу тебя туда снова.

— Когда?

— В следующий раз, скоро… — Она посмотрела на джип; его габаритные огни хищно мигали, словно поджидая меня. — Джей сказал, что поедет на Лонг-Айленд в любом случае.

Уже во второй раз за сегодняшний вечер она просила меня помочь Джею, и я не мог не думать о том, что это еще больше привяжет ее ко мне. Несмотря на это, я не мог справиться с разочарованием, но, поглядев в глаза Элисон, понял, что она тоже разочарована. Романтический вечер, на который она возлагала такие большие надежды, так и остался незавершенным, и теперь она стояла передо мной под падающим снегом — губы и глаза, груди и мягкий живот — и хотела, отчаянно хотела его, или меня, или просто секса, или всего сразу, и это ее желание заставило и меня хотеть ее сильно и остро.

— Пожалуйста, Билл, — прошептала Элисон. — Ты поможешь ему?

— Лучше бы мне вернуться домой и лечь спать. Я ужасно устал.

Несколько мгновений она пристально разглядывала меня:

— Но ты не выглядишь усталым.

— Тем не менее это так. Я старый, усталый мужчина…

— Я слышала — старые мужчины нравятся девушкам больше, — сказала Элисон. (Бог ты мой, она еще пыталась кокетничать!) — Они любят рассматривать их морщины.

Тут я вспомнил о Джудит, об Уилсоне Доуне и его странных разновеликих глазах, о том, как на похоронах сына он стоял, закутавшись в черное пальто, словно ему было невыносимо холодно. Это, в свою очередь, напомнило мне о других вещах, и я вдруг поймал себя на том, что думаю о Тимоти — о том, как на роскошной вилле в Тоскане он одиноко стучит футбольным мячом в каменную стену. Я от души надеялся, что отчим — этот тридцатилетний компьютерно-финансовый гений — любит моего сына, заботится о нем, а не ломает день и ночь голову над тем, как лучше потратить свои три четверти миллиарда долларов. И чем больше я об этом думал, тем большую ценность приобретала для меня ночная поездка на Лонг-Айленд. Все годилось, лишь бы отвлечься от грустных мыслей.

— Хорошо, — пробормотал я. — Я съезжу с ним.

— Спасибо.

— А ты проведешь меня в Кубинский зал в следующий раз? Обещаешь?

— Обещаю.

— Мне действительно очень хочется узнать, что…

— Я знаю, Билл.

— Значит, договорились.

— Прошу тебя, будьте осторожны, — сказала Элисон. — И ты, и он. — Она слегка подалась вперед и поцеловала меня в щеку. — Как ты думаешь, вы успеете вернуться до завтра?

— Конечно, — ответил я.

— Хорошо, я буду ждать.

В следующее мгновение Элисон уже исчезла, и только снежный вихрь кружился на том месте, где она только что стояла.

Даже в тот момент я еще мог все изменить — подойти к джипу, открыть дверь и извиниться перед Джеем, но я этого не сделал. Напротив, я продолжал стоять под дверным козырьком, чувствуя, как ледяной ветер режет мне щеки. С тех пор я не раз спрашивал себя, почему я не поступил так, как подсказывал здравый смысл, почему не проявил благоразумие и не отступил, пока у меня была такая возможность. Я действительно очень устал, и лучше всего мне было бы лечь в постель. Но я уступил Элисон, почувствовав в ее голосе, в ее словах что-то искреннее, что-то похожее на безмолвный сигнал бедствия. Это, однако, была не единственная причина. Наверное, это не делает мне чести, но еще одним, более сильным побуждением, заставившим меня подойти к пассажирской дверце Джеева внедорожника, было любопытство. Я почувствовал в Джее некую тщательно скрываемую слабость, и мне захотелось узнать, что это такое. А если быть откровенным до конца, то я почувствовал проблему, не имевшую ничего общего с теми затруднениями, на которые туманно намекал Поппи. Я чувствовал острые углы, тревожные перемены, назревающий кризис. Это проблема была настоящей, и она требовала решения. Но чтобы найти решение, необходима стратегия, необходим план, а план означает игру. Когда-то я неплохо справлялся с самыми серьезными проблемами; я доказал это полтора часа назад, и что-то во мне жаждало нового вызова, новой борьбы.

Вот так я и совершил глупость. Я забыл, что настоящая игра ведется против одного, а то и двух соперников разом, а заодно и против судьбы, которая с одинаковым безразличием то дарит тебе шанс, то вовсе лишает надежды. Порой очень трудно определить, кто же на самом деле выиграл, а кто проиграл; порой этот вопрос так и остается неразрешенным, а иногда победитель и побежденный вдруг меняются местами. Уилсон Доун-старший, к примеру, испытал это на своей шкуре. Но я забыл об этом и, подойдя к джипу, открыл пассажирскую дверцу. Джей сидел за рулем в той же куртке и все в том же добротном костюме, в котором я впервые увидел его несколько часов назад. Глаза у него были тусклыми, руки не лежали, а висели на руле.

— Я действительно очень тебе благодарен, — выдохнул он, повернувшись ко мне.

Устроившись на сиденье, я заметил на приборной панели бейсбольный мяч и взял его в руку. Мне всегда нравилось ощущать, как мяч ложится в ладонь.

— Честно говоря, на сегодняшнюю ночь у меня были другие планы, — сказал я.

— У меня тоже.

Коробка с деньгами стояла на полу позади его сиденья.

— Мне показалось, вы с Элисон неплохо проводили время. Извини, что помешал.

Большинство мужчин в такой ситуации улыбнулись бы — с гордостью или смущенно. Джей только моргнул и крепче сжал губы, отчего у меня появилось отчетливое ощущение, что Элисон не в его вкусе.

— Там лежит такая коробочка с таблетками, — сказал Джей, показывая на перчаточницу. — Подай-ка ее мне, если тебе не трудно.

Я открыл «бардачок» и достал неприметную пластмассовую коробочку без этикетки.

— Спасибо. — Джей вытряхнул на ладонь три таблетки и проглотил. Коробочку он убрал в нагрудный карман.

— Если хочешь, я могу сесть за руль.

— Ничего, все в порядке.

Он был прав. К тому моменту, когда мы миновали тоннель и оказались в Квинсе, Джей сидел за рулем совершенно прямо и вел машину уверенно и агрессивно.

— Очень полезные таблетки, — заметил я.

— Да.

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально, только устал очень.

Судя по всему, Джей не был расположен к разговорам, поэтому я замолчал. Мост через пролив Лонг-Айленд-Саунд, в любую погоду служивший чем-то вроде гоночной трассы для разного рода придурков и маньяков, в эту снежную ночь выглядел и вовсе сюрреалистично. Чтобы держаться в общем потоке, нам пришлось увеличить скорость сначала до восьмидесяти, потом — до восьмидесяти пяти миль в час. Мы неслись на восток, за окнами мелькали рекламные стенды, торговые центры и дорожные указатели, но Джей, казалось, не обращал на них ни малейшего внимания. Его глаза не выражали ни радости от недавно заключенной сделки, ни досады из-за испорченного вечера, и я невольно припомнил выражение странной, затаенной печали, которое появилось на лице Джея, когда он обнимал Элисон. В полутьме салона его губы, освещенные светом контрольных ламп на приборной панели, казались решительно сжатыми, взгляд был устремлен на дорогу впереди, и мне вдруг почудилось в нем той редкой разновидности мужество, которое не скулит и не жалуется, даже потерпев сокрушительное поражение. За свою жизнь я встречал всего нескольких подобных людей, и все они вызывали у меня самое глубокое и искреннее уважение. Однажды пережив сильную боль, такой человек знает, что способен вынести еще более сильные страдания. Он к ним готов; более того, он знает, что в страданиях нет ничего необычного, что они в порядке вещей, что именно на них, как на трех китах, держится вся вселенная. Как правило, такие люди умеют много, до самозабвения много работать; они способны выносить долгие периоды одиночества и отрезанности от мира и вместе с тем подвержены приступам острой меланхолии. Они не принимают антидепрессантов и никогда не говорят слишком много; вместо этого они с кошачьим терпением ждут, пока обстоятельства не начнут им благоприятствовать. По утрам они в одиночестве пьют свой кофе, а вечером выкуривают сигарету на заднем крыльце. Именно таким был Джей. Он и ему подобные верят в удачу, ищут добрых предзнаменований и исполняют привычные ритуалы, которые помогают им справиться с отчаянием и отмерить очередной этап долгого ожидания. Узнать таких людей среди прочих легко, но понять их трудно, особенно в те годы, когда они становятся опасны для самих себя — в период, начинающийся обычно лет в тридцать пять, когда мужчина начинает вести счет не только своим победам, но и потерям, и заканчивающийся годам к пятидесяти, когда (если только к этому времени он еще не успел уничтожить самого себя) он начинает понимать, что время все равно сильнее и что воспринимать его лучше спокойно и небольшими порциями. Но между этими двумя кульминационными пунктами ему следует быть как можно осторожнее и осмотрительнее и не пускаться сломя голову в предприятия, которые кажутся такими соблазнительными, — в борьбу, поиски приключений и славы, в мечты. В тихом омуте черти водятся. Я уже говорил это и не боюсь повторить еще раз: молчаливый человек, у которого есть мечта, может быть опасен.

Когда мы миновали окраину лонг-айлендского пригорода, дорога опустела. Впереди лежало тридцать миль шоссе, протянувшегося через фермерские районы острова. Но несмотря на то, что восточная граница Квинса осталась далеко позади, я знал, что Нью-Йорк еще не кончился. Все деньги, что крутятся на Лонг-Айленде — все до последнего цента, — можно в каком-то смысле назвать нью-йоркскими деньгами, ибо они либо отправляются в город, либо поступают оттуда. И иначе не может быть, ибо за исключением картофеля, моторных яхт и свежих лангустов все, что только есть на острове — от стиральных машин и строительной древесины до последней картонки с апельсиновым соком, — все привозится из Нью-Йорка или через Нью-Йорк.

В восьмидесяти милях от западного побережья остров как бы раздваивался, разделяясь на два отростка, два мыса — Саут-Форк и Норт-Форк. Южный — Саут-Форк и его административный центр Хэмптон недавно пережили невиданный туристический бум и были сплошь застроены дачами, летними коттеджами и домами отдыха. Расположенный на севере Норт-Форк ждал своей очереди: едва мы свернули с магистрали, как обочины запестрели щитами с объявлениями об открытии новых площадок для гольфа, о строительстве кондоминиумов и винных заводов. О том, что творится со здешней землей, у меня было кое-какое представление. Главная идея заключалась в том, чтобы завладеть сколь возможно большим участком земли, по возможности выложив за него как можно меньше наличных. Затем землю следовало разделить на участки меньшего размера с таким расчетом, чтобы они могли привлечь богатых покупателей, и распродавать по одному. И если продавец с умом разыграет свою партию, то его прибыли можно будет только позавидовать.

— Смотри, что делается!.. — сквозь зубы пробормотал Джей. — Настоящая золотая лихорадка!

— Тогда почему ты решил продать свой участок именно сейчас?

— Момент был подходящий, — загадочно ответил он.

Солидный участок — такой, как у Джея, и к тому же не имеющий законных препятствий к дроблению на более мелкие наделы — мог принести намного больше, чем он выручил, продав его целиком загадочной «Вуду Лимитед». Разделив его вместе с резервными территориями «зеленого пояса» на участки площадью в один акр, риелторская фирма-застройщик получила бы не меньше семидесяти наделов, причем двадцать из них — непосредственно на побережье. Разумеется, пришлось бы вложить не меньше миллиона в строительство водопровода и дорог, в официальное изменение статуса земли и оплату вояжей политиков и их любовниц на Бермуды, однако, несмотря на это, энергичный и грамотный застройщик мог в течение каких-нибудь пяти лет утроить свой капитал.

— А ты не пробовал нарезать свою землю на участки?

Джей молча покачал головой и, сделав несколько поворотов, затормозил перед едва различимой в темноте цепью, перегораживавшей проселок, который вел прямо к проливу Лонг-Айленд-Саунд. Выбравшись из машины, Джей отомкнул амбарный замок и опустил цепь на дорогу. Чуть в стороне я разглядел риелторский знак с названием фирмы-посредника «Хэллок Пропертиз». Джей выдернул ее из земли и отшвырнул в сторону.

— Это та самая земля? — спросил я.

— Да.

— Она больше не твоя…

— Только теоретически, советник, — сказал он, снова садясь за руль.

— Мне казалось, ты отдал свой ключ Герзону.

— Но сохранил дубликат. — Джей медленно поехал вперед. — Всегда имей дубликат — может пригодиться.

Дорога нырнула в еловую рощу, потом снова выбралась на открытое место. Джей наклонился к ветровому стеклу и пристально вглядывался в темнеющие поля.

— Ну где же он, черт побери?!

Несмотря на снег и темноту, я уже понял, что мы находимся на территории заброшенной фермы. Чуть вдалеке виднелись массивные хозяйственные постройки и пара старых тракторов. Джей изо всех сил крутил руль, огибая ямы и выбоины.

— О дороге, похоже, никто так и не позаботился, — проворчал он.

— Ты знаешь эти места?

— Я здесь вырос!

— Прямо здесь, на этом участке?

— Точно, — подтвердил он. — Смотри лучше, может, увидишь следы.

Но я ничего не видел. Поля по сторонам дороги лежали как нетронутые белые простыни. Мы миновали покосившийся сарай, в котором когда-то помещался насос оросительной системы, штабель ржавых труб и три дерева, росших одно за другим. Ветер пригоршнями швырял в ветровое стекло снеговую крупу, и мне стало холодно при одной мысли о том, что придется вылезать из теплого салона машины наружу.

— Далеко отсюда до берега? — спросил я.

— Футов пятьсот — шестьсот.

В конце проселочной дороги стоял у обочины потрепанный фермерский грузовик; за ним поблескивала и чуть светилась во мраке широкая полоса воды — пролив Лонг-Айленд-Саунд. Грузовик оказался довольно большим, с двойными колесами сзади; размером он был с муниципальный мусоровоз, а его похожий на стальной лоток кузов был до краев засыпан картофелем. Дверца со стороны водителя отсутствовала. При нашем приближении из кабины выскочил какой-то человек; он сразу направился к джипу, и я узнал Поппи, который на ходу прихлебывал кофе из бумажного стаканчика.

— Где Хершел?! — крикнул Джей, отпустив стекло.

Поппи лишь помотал головой, словно вопрос показался ему неуместным.

— Вылезай, Джей, худо дело.

От этих слов меня едва не затошнило, но я все же выбрался вслед за Джеем в холодный, ветреный мрак. Поппи уже шагал к обрыву, за которым плескалось море.

— Будь осторожнее, — предупредил меня Джей и взял меня за плечо. — Здесь футов двести, не меньше.

Резкий ветер налетал со стороны океана и, наткнувшись на склон, взмывал по нему вверх, так что, когда мы оказались на гребне, снег летел нам прямо в лица, даже когда мы опускали головы к земле. Поппи включил фонарик и осветил следы похожих на тракторные покрышек, которые переваливали через гребень и уходили вниз.

— Вот здесь он сорвался.

Джей, вытянув шею, вглядывался в темноту внизу:

— Думаешь, он погиб?

Поппи пожал плечами:

— Если он работал днем, пока было светло, значит, он там уже часов восемь… — Он наподдал ногой холодный песок. — Должно быть, из-за этого долбаного снега он не заметил обрыва.

— Когда ты его нашел? — спросил Джей.

— Вечером, часов в десять.

Это было похоже на правду. Поппи, насколько я помнил, появился в Кубинском зале уже далеко за полночь.

— Водитель был жив? — в ужасе спросил я.

— Откуда я знаю? — огрызнулся Поппи. — Может быть. Во всяком случае, он не шевелился.

— Ты не спускался туда?

— Нет, конечно. Куда мне с моими-то руками!

— И ты не вызвал полицию? — спросил я, начиная крупно дрожать.

Поппи бросил на меня яростный взгляд, и хотя он был много меньше меня ростом, я невольно попятился.

— Погоди, Билл, — сказал Джей и кивнул Поппи. — Итак, ты туда не спускался?

— Как? Я ж не самоубийца!

Я заглянул за край обрыва, но почти ничего не увидел.

— Близко не подходи, песок слишком рыхлый, может осыпаться.

Вопреки моим ожиданиям, склон был не отвесным, а наклонным. Я сделал еще шаг к краю обрыва.

— Вон он, там!

Футах в сорока ниже по склону, уткнувшись задом в заросли тонких, голых деревьев, стоял трактор на четырех высоких колесах. В открытой кабине-площадке сидел в неудобной позе какой-то человек. Он не шевелился. Судя по всему, тяжелая машина, двигаясь задом, перевалила через бровку и сползала по склону, пока не уперлась в деревья. Передний ковш-погрузчик покоился на песке впереди, из-за кабины выглядывала суставчатая стрела экскаватора.

Джей прищурился, вглядываясь в снежную мглу:

— Эй, Билл, у меня к тебе юридический вопрос.

— Валяй.

— Легко ли аннулировать сделку по продаже недвижимости?

— Если обе стороны согласны и сделка еще не была зарегистрирована — очень легко.

— А если завтра утром новые хозяева из «Буду Лимитед» найдут на участке труп, смогут они расторгнуть наш договор?

Я немного подумал.

— Да, причем в одностороннем порядке. Достаточно заявить, что здесь могло иметь место преступление и что им навязали сделку мошенническим путем. Они могут получить соответствующий судебный приказ, могут приостановить платежи или заморозить счета. В такой ситуации можно много чего сделать…

— И я останусь без моего здания?

— Да, — сказал я.

Джей некоторое время молча разглядывал трактор.

— Мне кажется, можно попытаться его вытащить.

— Как?

— Сесть за рычаги и въехать сюда. Подъем не очень крутой. Насколько я знаю, эта машина рассчитана на больший уклон.

— Вот дьявол!.. — Поппи сплюнул. — Ты нас угробишь.

— Ты собираешься трогать мертвое тело? — осведомился я. — Этого нельзя делать.

— Если склон не слишком крутой, почему Хершел сам не въехал обратно? — спросил Поппи.

— Я не знаю. Может быть, ему стало плохо. Сердечный приступ или что-то в этом роде…

— Но ты не знаешь точно, — заметил Поппи. Джей не обратил на него никакого внимания.

— У тебя в сарае была цепь. Она все еще там?

— Там, ну и что с того?

Я с нарастающим страхом прислушивался к их разговору.

— Я видел, твоя двухтонка нагружена под завязку.

— Ничего не выйдет, — заявил Поппи.

— Выйдет, если мне удастся завести трактор.

— Ты обязательно кого-нибудь угробишь, Джей. Не обязательно меня, но кого-нибудь — точно. Может быть даже, самого себя. Если буксир лопнет, концом тебе может снести голову…

— Спасибо, Поппи, дорогой, ты замечательно умеешь успокаивать.

— И тогда у твоей девки не будет никого, кто кусал бы ее за сиськи.

— Ты настоящий джентльмен, Поппи. Всегда им был.

— Постойте, постойте, — вмешался я, — вы что, не слышали? Этого ни в коем случае нельзя делать! Вызовите полицию, это дело колов.

Поппи с угрозой показал на меня:

— На хрена ты притащил с собой этого?

— Разве ты нашел мне другого помощника, который согласился бы поехать сюда в три часа ночи?

Поппи покачал головой, словно растеряв вдруг всю свою задиристость.

— Нет, Джей. Я только ждал, вот и все.

— Ты и так много сделал, — сказал Джей несколько более мягким тоном. — Теперь нам осталось только одно… Сходи принеси цепь.

Поппи свирепо хрюкнул, забрался в свой потрепанный грузовик и отъехал.

Джей проводил его взглядом и стал осторожно спускаться вниз по склону. Все происходящее мне по-прежнему очень не нравилось, однако я последовал за Джеем, то и дело оскальзываясь на заледеневшем песке. Сверху трактор напоминал игрушку, брошенную кем-то в гигантской песочнице, но когда мы подошли ближе, я увидел, что это была большая и мощная машина, впрочем давно требовавшая ремонта. Желтый корпус покрывали пятна и потеки ржавчины, шланги гидравлической системы были обмотаны матерчатой изоляционной лентой.

Хершел оказался коренастым, толстым негром, одетым в рабочую куртку из клетчатой шотландки. Он сидел в водительском кресле, откинувшись на спинку и разбросав перед собой ноги. Его невидящий взгляд был устремлен в небеса. На вид ему можно было дать и пятьдесят, и семьдесят, но сейчас это не имело значения. Холод и ветер сделали свое дело, и тело Хершела было твердым как камень. Он был мертв.

Джей приблизился к трактору.

— О, Хершел, что ты наделал?! — простонал он сквозь стиснутые зубы и, вскарабкавшись на площадку, опустился на колени и прижался лбом к руке мертвеца. — Что тебе здесь понадобилось? Ведь ты говорил, что закончил работу еще на прошлой неделе! Зачем же ты приехал сюда снова?…

Обмякшее тело и поникшая голова Джея были так выразительны, что я в смущении отступил подальше, чтобы дать ему побыть наедине со своим горем. Что значил для Джея Хершел и что их связывало? Трудно было представить себе двух других таких несхожих людей — белого и черного, молодого и старого, живого и мертвого, однако то, как Джей прижался лбом к заледеневшему телу, весьма красноречиво свидетельствовало, что их отношения были по меньшей мере дружескими и имели долгую историю.

Наконец Джей поднялся с колен. Я видел, как он протер пальцем один из циферблатов на приборной панели и некоторое время изучал его показания, потом повернул ключ зажигания. Мотор молчал. Тогда Джей попытался сдвинуть мертвое тело, но у него ничего не вышло, и я сразу понял почему. Правая рука Хершела была без перчатки; очевидно, уже после смерти она свесилась вниз и, случайно коснувшись рычага переключения передач, примерзла к нему.

Джей изо всех сил тащил и дергал, но рука примерзла накрепко.

— Черт, не получается!

— Смотри не повреди кожу! — крикнул я ему.

— Да знаю я, знаю!.. — проревел Джей сквозь свист ветра, раздувавшего полы его длинной куртки. — Поднимись ко мне, Билл!

— Что?

— Лезь сюда, ты мне нужен.

— Для чего?

— Иди сюда, кому говорят!..

Я неуклюже вскарабкался в кабину. Все во мне решительно восставало против того, что Джей уже сделал или собирался сделать.

— Господи, Джей, я уже давно должен был быть в постели, а не здесь!

Мертвое лицо Хершела продолжало смотреть в снежные небеса, открытые глаза покрылись ледяной коркой. У него были электронные часы, и крошечный красный огонек, отмерявший секунды, продолжал мерно мигать, словно владелец мог вот-вот посмотреть, который час. Я заметил, что Хершел был без носков, и что на ногах у него были низкие домашние туфли, а не высокие рабочие башмаки.

— Возьми его за руку и попробуй согреть.

— Ты спятил?

— Да, я спятил.

— Я не собираюсь ручкаться с мертвецом.

— Но иначе я не смогу сдвинуть его с места!

— Почему бы не позвонить в полицию?

— Не могу, советник, — ответил Джей негромко, но твердо. — Просто не могу, и все.

Мне пришло в голову, что, пока он здесь возится, я мог бы вскарабкаться по песчаному склону и — если Джей оставил ключи в замке зажигания — сесть в джип, выгрузить коробку с деньгами и уехать. На Манхэттене я бы оставил машину на первой же стоянке, а сам отправился к себе на квартиру. Я бы поднялся на свой этаж, отпер замок, запрыгнул в постель и, пожелав самому себе спокойной ночи, до утра смотрел бы сны о Сельме Хайек. Я действительно мог это сделать. И я мог сделать это только сейчас.

Но я остался на месте. Вместо того чтобы удрать, я сжал теплыми ладонями огромную, холодную кисть мертвеца, казавшуюся твердой как камень. Мысленно сосчитав до тридцати, я несколько раз хлопнул в ладоши, чтобы согреться, и попробовал снова. После нескольких подобных попыток мои руки совершенно окоченели, но Хершел и не думал оттаивать. Нет, подумал я, не затем я учился в Йельской школе права, не затем угробил лучшие годы, работая по семьдесят часов в неделю, не затем говорил «да» Элисон, чтобы теперь пожимать руку трупу. То, что происходило сейчас, было настоящим безумием, и я понимал это лучше, чем кто бы то ни было, однако мой мозг независимо от меня продолжал работать над проблемой, пытаясь найти решение.

— У Поппи был кофе, — припомнил я. — Он сказал — у него в грузовике есть термос с горячим кофе.

— Верно! — выкрикнул Джей. В считанные секунды он взбежал вверх по склону и вернулся; не успел я и глазом моргнуть, как он уже лил кофе из большого термоса прямо на руку Хершела. От руки повалил пар, ясно видимый в луче фонарика.

— Это должно сработать! — сказал Джей и яростно потряс рычаг переключения передач. Потом он снова стал лить кофе.

— Есть! — воскликнул он через минуту и отвел рычаг в сторону. Теперь одеревеневшая рука Хершела указывала куда-то в пустоту, но между мертвым телом и рулем трактора почти не оставалось свободного места. Перешагнув через Хершела, Джей с трудом втиснулся в это узкое пространство и почти сел на колени мертвеца.

— Хершел, старина, прости… — пробормотал Джей. — Вот если бы ты не был таким толстым… — Он повернул ключ зажигания. Ничего. Джей попробовал снова, и я услышал серию резких щелчков.

Джей негромко чертыхнулся, слез с Хершела и, спустившись по лесенке вниз, открыл вмонтированный в нижнюю ступеньку ящик с инструментами.

— Наверное, он оставил включенными фары, — сказал Джей, отвечая на мой невысказанный вопрос. — Аккумулятор почти полностью разряжен.

Из инструментального ящика он достал небольшой баллончик, похожий на аэрозольную упаковку краски, потом лег животом на капот и, несколько раз нажав на распылитель, перекачал содержимое баллона в металлический патрубок, похожий на трубу дымохода.

— Эфир, — пояснил Джей. — Прямо на стартер. Искру дает — будь здоров!

Он швырнул баллон обратно в ящик с инструментами и достал жестяную флягу чуть поменьше размером. Увязая ногами в рыхлом песке, Джей обошел трактор спереди, держась для равновесия за зубья погрузочного ковша; при этом мне показалось, что, несмотря на молодость и отменную физическую форму, Джей движется с большим трудом. Отвинтив крышку топливного бака, находившуюся между ступенек с другой стороны кабины, он опрокинул флягу над его горловиной и даже постучал по донышку. Очевидно, то, что находилось внутри, на холоде загустело и не желало вытекать, и Джей сунул во флягу палец. Когда он вытащил его обратно, на пальце было нечто похожее на комок голубоватого масла.

Джей ловко сбросил комок в горловину топливного бака.

— Что это? — спросил я.

— Специальный гель. — Джей повторил свои манипуляции с флягой. — Для разогрева дизельного топлива.

Он швырнул опустевшую жестянку в темноту и снова поднялся в кабину. Рычаги управления экскаватором и гидравлическими упорами находились сзади, а рычаги управления ковшом-погрузчиком и рычаг переключения передач — спереди.

— Найди-ка мне палку с развилкой на конце! — крикнул Джей.

Ноги у меня успели онеметь от холода, в ботинки набился песок. Я огляделся по сторонам и сразу заметил в нескольких ярдах от нас засохшее дерево. Отломав от него сук длиной фута в три, я бегом вернулся к Джею. Взяв у меня палку, Джей сказал почти извиняющимся тоном:

— Вообще-то сиденье поворачивается, но сейчас это вряд ли возможно.

Он сидел на Хершеле практически верхом, и я машинально взглянул на лицо старика, словно надеясь увидеть, что он как-то на это отреагирует. Но, как и следовало ожидать, окаменевшее лицо Хершела не изменилось.

Джей тем временем снова повернул ключ зажигания. Под капотом что-то щелкнуло, двигатель провернулся и, схватившись, взревел. Трактор крупно затрясся, завибрировал, и Джей немного убавил обороты, а я испытал внезапный приступ радости, к которой, впрочем, примешивалась изрядная доля беспокойства. Сзади из-под колес трактора поползли струйки песка, и Джей, неестественно изогнувшись, ткнул суком с развилкой в рычаг на заднем пульте. Один опорный гидравлический башмак медленно опустился, уперся в песок, и Джей, дав двигателю еще немного поработать на холостых, выключил его.

Потом мы вскарабкались наверх. Поппи уже привез цепь и сидел в своем грузовике. Я заметил, что к рулю примотана изолентой засаленная рабочая перчатка, до странности похожая на отрубленную кисть. Очевидно, Поппи просовывал в перчатку больную руку, чтобы она не соскальзывала с руля.

Заметив нас, Поппи спрыгнул на землю. Вместе с Джеем они прикрепили оба конца цепи к буксирному крюку грузовика. Потом они оттащили закольцованный конец цепи к трактору, и Джей закрепил буксир в проушине на погрузочном ковше. Сверху мне было мало что видно, но я мог угадывать его действия по взмахам фонарика.

Пока Джей возился внизу, Поппи вытащил из зарослей ежевики толстое бревно, уложил на краю обрыва и забросил на него цепь, чтобы при буксировке она скользила по дереву, а не зарывалась в землю. Похоже, Джей и Поппи знали, что делают; во всяком случае, действовали они на редкость согласованно, почти не переговариваясь. Наконец все было готово: двойная цепь, соединявшая трактор с грузовиком, спокойно лежала на бревне.

— Эй, ребята, вы с ума сошли! — снова воззвал я. — Еще немного, и вы нарушите закон! Оставь все как есть, Джей, и позвони в полицию — пусть с этим разбираются копы. В конце концов, я адвокат, и я знаю, что говорю!..

— Вот как мы сделаем, — сказал Джей. Он только что поднялся наверх и все еще тяжело, с хрипом дышал. — Заводи мотор, Поппи, но держи машину на тормозах. Я запущу трактор. Когда я буду готов — я тебе посигналю. Сразу после этого я включу передачу, и ты должен сделать то же самое, понятно? Поезжай не спеша, на первой скорости, потому что если я вообще сдвинусь с места, то буду ехать медленно. Смотри не газуй, чтобы цепь не лопнула. Если это случится, тогда все — я свалюсь вниз. Но и провисать ей не давай, держи цепь все время внатяг. Ты, Билл, встанешь с фонариком около бревна. Мне не будет видно Поппи, а ему не будет видно меня, поэтому ты должен…

— Ты с ума сошел, Джей! Ты…

— Я все равно сделаю это, Билл, будешь ты помогать или нет.

— Не буду я тебе помогать! Я не собираюсь участвовать в этом… в этом…

— Тогда держись подальше, чтобы тебя не задело, если цепь все-таки лопнет. — Джей неожиданно протянул мне руку. — Спасибо за все, Билл. Был рад с тобой познакомиться. Если что — не поминай, как говорится, лихом…

— Что такое? Почему?!

— Если буксир оборвется, мне крышка. Пойду на корм рыбам. Сто пятьдесят футов — не шутка. Трактор полетит вверх тормашками, так что и выскочить не успеешь, к тому же сегодня высокий прилив. Как я уже сказал — пойду на корм рыбам.

Оступаясь и скользя, он стал спускаться вниз в своих дорогих ботинках.

— Эй! — крикнул ему вслед Поппи. — Не суетись там, слышишь?

Прежде чем я успел спросить, что он имел в виду, Поппи вернулся в кабину грузовика. Мне по-прежнему было очень не по себе, однако я встал на краю утеса и посветил фонариком в сторону машины Поппи. В ответ он помахал рукой. С того места, где я стоял, мне было хорошо видно и грузовик и трактор, и я посигналил Джею. Он снова оседлал Хершела и завел мотор, потом поднял опорный башмак и передний ковш, чтобы он не цеплялся за грунт при подъеме. Послышался короткий гудок. Я посигналил фонарем Поппи, и грузовик, судорожно дернувшись, медленно покатился вперед. Толстая цепь, лязгнув, натянулась, стальные звенья впились в бревно, но трактор не двинулся с места. Потом его колеса вдруг провернулись сразу на четверть оборота, выбросив из-под протекторов струи песка. Я снова махнул Поппи фонарем, давая знак прибавить скорость. Джей одной рукой переключал передачи, другой крутил руль. Трактор начал медленно подниматься по склону — фут, еще фут. Снег пластами соскальзывал с вибрирующего корпуса, «елочка» протектора вгрызалась в мерзлую траву и песок. В нос мне ударил резкий запах дизельных выхлопов. Двигатель грузовика скрежетал и ревел на низкой передаче, цепь натянулась как струна. Вдруг задние колеса картофелевоза завращались на месте, из-под скатов полетели назад лед и грязь, но Джей продолжал подниматься. Цепь провисла, потом грузовик прыгнул вперед сразу футов на пять, и трактор дернулся. Дальше обе машины снова двигались вместе, и вскоре трактор, волоча за собой несколько сломанных веток, показался над краем обрыва. Но вместо того, чтобы перевалить через песчаную кромку, тяжелая машина смяла ее и, зарывшись колесами в рыхлый грунт, забуксовала на месте. В следующую секунду трактор вдруг рванулся вперед, в мгновение ока оказавшись футах в десяти от обрыва, и Джей едва удержался на ногах.

Я замахал фонарем, и грузовик остановился. Поппи вылез из кабины и бегом бросился к нам.

— Получилось! — крикнул он.

— Ты чертовски прав, — отозвался Джей, продолжая сидеть на коленях у Хершела. Только потом он спустился к нам, оставив мотор включенным.

Поппи впервые увидел труп вблизи. Казалось, больше всего его потрясла указывающая в пустоту рука.

— Наверное, он был слишком стар для всего этого дерьма… — пробормотал Поппи почти печально, но уже в следующую минуту к нему вернулась его обычная сварливость. — Я не намерен мотаться в Нью-Йорк каждый раз, когда у тебя возникают какие-то проблемы, — заявил он. — Ясно?

— Больше проблем не будет, — пообещал Джей. — Да и сегодня у нас была только одна проблема, и мы ее решили. — Он сунул руку в карман, достал пачку денег и отсчитал пять банкнот по пятьдесят долларов. — Вот, Поппи, возьми. Это тебе за помощь и за все остальное.

Поппи взял деньги. Сумма была намного больше, чем он ожидал. Тем не менее он махнул рукой в сторону грузовика.

— Похоже, трансмиссия накрылась, — сказал он.

— Но грузовик еще может ездить?

— Только на первой передаче, миль десять — пятнадцать в час.

— В таком случае отгони его назад к машинному сараю.

— Хорошо. А что ты собираешься делать с ним? — Поппи показал на труп в кабине трактора.

— Я хочу, чтобы ты перегнал его к синему ангару.

— Ты имеешь в виду, на старом участке?

— Именно это я и имею в виду, Поппи. Только поставь его поаккуратнее, понял?

Джей хочет убрать трактор с проданной земли, сообразил я. Но зачем? Что ему это даст?

— Эй, минуточку… — начал я. До Поппи тем временем дошло.

— Как будто он ставил машину, когда… Точно?

Джей тяжело вздохнул.

— Да. И еще сделай так, чтобы его рука снова была на рычаге переключения передач. Пусть все выглядит естественно. Я думаю, снег скоро засыплет отпечатки колес, но было бы неплохо, если бы ты несколько раз проехался по дороге на грузовике, чтобы твои следы перекрывали его следы. Ну, как будто ты только что вернулся…

— Я должен сделать вид, будто ездил куда-то по делам?

— Точно. Потом позвони в «Службу спасения» и скажи, что ты его только что нашел.

— Заметано.

— Я выхожу из игры, — вмешался я. — Вы нарушили закон, и я не намерен в этом участвовать. Либо отвези меня назад, Джей, либо подбрось меня до ближайшей железнодорожной станции. Делай что хочешь, но увези меня отсюда.

Но Джей, словно не слыша меня, продолжал инструктировать Поппи:

— Тебе придется разобрать изгородь, а потом снова вернуть все на место.

— Понятно.

— Мы ничего не упустили?

Поппи задумался, словно искал изъяны в логике Джея.

— Хершел все равно уже умер, — сказал он наконец.

— Об этом я тебе и толкую. Ты просто нашел его возле ангара, примерзшего к трактору, и позвонил по девять-один-один.

— О'кей. Главное, чтобы он выглядел так, как будто никто его не трогал.

— Я не хочу в этом участвовать! — снова сказал я, чувствуя, что мои заявления начинают звучать слишком однообразно. Но что я мог поделать?!

— Никто и не просит тебя участвовать, — отозвался Джей и снова повернулся к Поппи. — Как только окажешься за изгородью, сразу поворачивай к восточной дороге, только смотри не попади в дренажную канаву возле поля, где мы когда-то сажали капусту. По восточной дороге доберешься до проселка, по которому мы приехали. Поезжай по нему, пока не попадешь на главную дорогу — по ней и доберешься до синего ангара. Трактор лучше оставь прямо на дороге, иначе придется много маневрировать. И ничего не бойся — через полчаса снег занесет все следы, к тому же…

— К тому же каждый, кто приедет туда после меня — «скорая», например, — проедет прямо по ним и уничтожит все следы, которые еще остались.

— Да, — негромко сказал Джей. Поппи яростно потер руки.

— Послушайте, — снова начал я. — Мне очень не нравится…

— Нет, это ты послушай, — перебил Джей. — Хершел уже мертв, понимаешь? У него сердце было ни к черту!.. Я несколько раз спрашивал, по силам ли ему эта работа. К тому же Хершел собирался закончить ее неделю назад, пока погода стояла нормальная. Если бы он отказался, сказал, что не может, я бы сам здесь все сделал. Тут всего-то и нужно было выровнять землю да засыпать самые глубокие ямы.

Я молчал, не замечая ни бившего мне в лицо снега, ни замерзших ног, оглушенный тем, какой оборот приняли события.

— Нам просто не повезло, — продолжал объяснять Джей. — Я знал, что буду продавать землю, и попросил Хершела срезать бугры, закопать старые дренажные канавы. Это было что-то вроде любезности с моей стороны — уважения к покупателям, понимаешь?… — Он смотрел на меня, не мигая, чуть приоткрыв рот, и я спросил себя, способен ли Джей на насилие. — Неделю назад Хершел позвонил мне и сказал, что все готово. Теперь я думаю, что он мне солгал.

— А как получилось, Поппи, что Хершела нашел именно ты? — спросил я. — Ты-то что здесь делал? Может, гулял?

— Я увидел трактор и заинтересовался. Мне захотелось узнать, что происходит.

— Послушай, Билл, — снова сказал Джей. — Хершелу теперь уже все равно. Кроме того, утром вдоль побережья иногда гуляют люди. Страшно подумать, что могло бы случиться, если бы чьи-нибудь ребятишки увидели трактор и забрались в него! Не волнуйся — Поппи позвонит в полицию, только немного попозже. Я не могу допустить, чтобы эта сделка сорвалась, просто не могу! Какая, к черту, разница, где умер Хершел — там или здесь?!

Я мог бы сказать, что разница, несомненно, есть — особенно для самого Джея, который примчался сюда ночью, в непогоду, чтобы с риском для собственной жизни переместить тело на другое место, однако какая мне от этого будет польза, я не представлял. Мне хотелось только одного — как-нибудь выбраться из этой передряги.

— Смотрите! — сказал вдруг Поппи, показывая в сторону главной дороги. Я увидел фары автомобиля, который двигался в нашу сторону.

— Садись в грузовик, — приказал ему Джей. — Я передумал. Поезжай к машинному сараю, только фары не включай. Я сам отгоню трактор.

И оба бросились каждый к своей машине. Поппи отцепил буксир от картофелевоза, запрыгнул в кабину с той стороны, где когда-то была дверь, и медленно поехал по грунтовке прочь. Джей тем временем отсоединил цепь от трактора; перебирая ее руками, он забросил звякающие концы в ковш-погрузчик, забрался в кабину и, усевшись на замерзший живот Хершела, развернул машину параллельно кромке обрыва. Не обращая внимания на ветер, трепавший его куртку и ерошивший волосы, он, не включая фар, повел раскачивавшийся на ухабах трактор куда-то в темноту.

Я остался возле джипа. Фары продолжали приближаться. В темноте, укрывшей заснеженные поля, не видно было ни трактора, ни грузовика, но я знал, что джип непременно заметят, и кинулся к обрыву. Пробежав ярдов двадцать, я перемахнул через кромку и бросился на землю, всем телом прижимаясь к заснеженному песку. Тотчас же холодный ветер с океана принялся рвать на мне куртку, задувать в брючины и хватать меня за икры.

Тем временем неизвестный автомобиль приблизился и замедлил ход. Это оказалась полицейская патрульная машина с выключенной мигалкой. Она начала было разворачиваться; потом свет фар скользнул по джипу, и машина остановилась. Если копы найдут в джипе коробку с баксами, подумал я, события примут совсем интересный оборот. Из своего укрытия я видел, как луч ручного фонарика пронзил снежную мглу и осветил водительское место, потом переместился к пассажирскому сиденью, скользнул по земле и остановился на номерном знаке. Я был уверен, что один из патрульных непременно выйдет, чтобы осмотреть джип, но фонарик неожиданно погас, и полицейская машина, закончив разворот, двинулась в обратном направлении. Задние габаритные огни становились все меньше и наконец исчезли за рощей.

Убедившись, что копы уехали, я выбрался из своего укрытия. Теперь мне еще больше хотелось поскорее убраться отсюда. Но куда, черт возьми, подевались Джей и Поппи? Может быть, копы перехватили кого-то из них на обратном пути? Некоторое время я размышлял над тем, не спуститься ли мне по откосу к морю, чтобы узкой прибрежной полосой добраться до ближайшего жилья, но потом решил отказаться от этой мысли. Было слишком холодно, а налетавший снизу ветер и вовсе казался ледяным. Пожалуй, решил я, в джипе будет намного теплее, особенно если Джей оставил ключи в зажигании.

Сказано — сделано, и, подбежав к джипу, я распахнул дверцу и забрался в салон. Пора уносить ноги, Билли-бой, сказал я себе и принялся шарить по приборной доске в поисках ключей. В зажигании их не было, и я проверил под сиденьем. Ничего. В перчаточнице я обнаружил только инструкцию к автомобилю, еще один сильно побитый бейсбольный мячик, страховой полис (из которого следовало, что срок страховки Джея истек месяц назад), пустую коробку из-под патронов и, как ни странно — зимнее расписание спортивных состязаний в одной из частных школ Манхэттена. Баскетбольные матчи девочек, проводившиеся каждый четверг вечером, были отмечены кружком. Случайный, бесполезный хлам… Я закрыл перчаточницу и скрючился на сиденье. Чувствовал я себя далеко не лучшим образом.

Потом из темноты появилась какая-то темная фигура. Это был Джей в своей длинной куртке. Я открыл ему водительскую дверцу.

— Ты видел машину? — спросил он.

— Да, Джей. Это были копы.

Он сел на водительское место. От мороза его лицо побелело и осунулось.

— Почему копы приехали сюда, Джей? Что им могло здесь понадобиться?

Не отвечая, Джей закрыл глаза и некоторое время часто и глубоко дышал.

— О'кей, еще минуточку… — пробормотал он, не открывая глаз.

— Ты нормально себя чувствуешь?

Он кивнул и достал из кармана ключ.

— Может быть, лучше я сяду за руль?

— Ничего, справлюсь.

— Прими еще пару этих своих таблеток, — посоветовал я.

— Дай мне немного… отдышаться. — Он вылез из джипа, открыл заднюю дверцу и лег на сиденье.

— Джей?!

— Все в порядке, — послышался его сдавленный голос. — Я справлюсь. Сделай одолжение, не рассказывай ничего Элисон, хорошо?

Я обернулся назад и забрал у него ключи:

— Поехали. Надо выбираться отсюда.

Я возвращался тем же путем, каким мы приехали. Снег уже начал заносить следы полицейской машины, а на правой обочине намело самые настоящие сугробы, чем-то похожие на дюны на океанском берегу. Когда мы проезжали мимо массивных хозяйственных построек, я заметил то, что не рассмотрел в первый раз — скромный фермерский домик, стоявший довольно далеко от дороги. В темноте он был похож на призрак, на зимний мираж. Свет в окнах не горел, крыльцо занесено снегом. Кто-то когда-то жил здесь…

У цепи, преграждавшей выезд на главную дорогу, нас поджидал полицейский автомобиль. Он был припаркован с таким расчетом, что любая попытка объехать его закончилась бы в кювете. Я затормозил и заглушил двигатель, оставив фары включенными.

— В чем дело? — спросил Джей, приподнявшись с сиденья.

— Копы.

Он застонал и снова упал на подушки.

Полицейские вышли из машины и двинулись к нам, положив руки на рукоятки пистолетов; свои длинные фонарики они держали на плечах, как копья.

— Эй, ты кто такой? — спросил один из них. Я опустил стекло.

— Привет, ребята, — сказал я, думая о коробке с деньгами позади моего кресла.

— Решил прокатиться? — Второй коп посветил фонарем на заднее сиденье джипа. — Кто это у тебя там?

— Мой друг, — ответил я.

— Здесь тебе не аллея для свиданий, — сказал первый. — Эта земля — частная собственность.

— Не похоже.

Коп улыбнулся счастливой улыбкой садиста:

— А на что это похоже, интересно знать?

— Эй, Дуг, это ты? — окликнул его Джей с заднего сиденья.

— Кто это? — Коп поднял фонарь повыше.

— Так ты женился на этой своей девчонке или нет? — почти выкрикнул Джей.

— Джей? Джей Рейни?

Джей выпрямился, открыл заднюю дверцу и… едва не вывалился из машины.

— А ты думал кто — Майкл Джексон?

Коп, которого звали Дугом, покачал головой и рассмеялся.

— А мы думали, ты стал большой шишкой в городе, — сказал он, пожимая Джею руку, потом кивнул в мою сторону: — Кто это с тобой?

— Это? — небрежно отозвался Джей. — Это мой адвокат, ребята.

— Адвокат?

— Адвокат из Нью-Йорка, лучший из всех, кого можно нанять за деньги.

Второй коп направил луч фонаря прямо мне в лицо, и я заморгал.

— Ты тоже выпил? — спросил он.

Я отрицательно покачал головой. Сквозь открытое окно в салон намело уже порядочно снега.

— Ты не будешь против, если я проверю?

— Нет.

Он наклонился и слегка потянул носом воздух.

— Ты пил, но это было несколько часов назад, — сказал он. — Кроме того, ты поужинал, а рядом с тобой кто-то курил сигары.

— Все точно, — подтвердил я. — Отличная работа.

Первый коп рассмеялся.

— Он способен учуять девку миль за двадцать, — сказал он.

— Эй, ребята, мне нужно сесть, — заявил Джей. Дуг помог ему забраться в машину и закрыл дверь, потом повернулся ко мне и протянул руку:

— У тебя есть какое-нибудь удостоверение личности?

Я протянул ему водительские права, но Дуг покачал головой:

— Я имею в виду документ, где было бы написано, кто ты такой.

Я порылся в бумажнике:

— Вот моя старая визитная карточка.

Дуг взял визитку и направил на нее свет фонаря.

— Ого, я даже слышал об этой фирме. Ты там больше не работаешь?

— Нет.

— Тебя выперли из адвокатов?

— Что-что?

— Шучу.

— Нет, звания адвоката меня никто не лишал.

— Я только хотел убедиться, то ты не вешаешь Джею лапшу на уши, мистер Уильям Уайет. — Дуг кивнул напарнику. — Что ж, поскольку машина не краденая, поскольку ты не пил за рулем и поскольку владелец собственности наличествует, хотя и пьян как зюзя, у нас нет никаких претензий, — сказал он, но визитную карточку не вернул, а опустил в карман своей куртки. — Мы увидели на участке Джея свет и решили, что кто-то нарывается на неприятности. — Дуг снова посмотрел на меня. — Кстати, парни, вам-то что тут понадобилось ночью, да еще в такую собачью погоду?

— Джей показывал мне землю, — сказал я. — У него сегодня было… что-то вроде праздника, и он захотел показать мне участок.

— Я слышал, Джей собирался его продавать. — Дуг наклонился к окну и сказал, обращаясь к заднему сиденью: — Возвращайся к нам, Джей, пока большой город не сожрал тебя с потрохами.

Ответа не последовало.

— Вот что, Уильям Уайет, — негромко сказал он мне. — Ты должен доставить этого парня домой в целости и сохранности, сечешь? Мы с Джеем старые друзья. Вместе играли в бейсбол, до того как…

— До того как — что? — спросил я, но Дуг уже выпрямился.

— Просто присмотри за ним, о'кей?

— Конечно. — Мне уже не терпелось уехать. Полицейский автомобиль немного сдал назад, развернулся и покатил по дороге. Я завел мотор.

— Джей! — позвал я.

Он не ответил. Тем не менее я продолжал:

— Джей, — сказал я, — тебе придется подыскать другого адвоката.

Я ждал ответа, но не дождался. Потом я вспомнил, что нужно поднять цепь и запереть замок. Это заняло всего несколько минут, затем я выехал на главную дорогу. До города было часа полтора езды.

— Я не занимаюсь подобными делами, — добавил я. — Никогда не занимался и не хочу заниматься, понимаешь?

Джей молчал, и я обернулся через плечо, надеясь угадать его реакцию по выражению лица.

Но Джей никак не реагировал. Он просто спал, свернувшись клубочком на заднем сиденье, странно похожий на маленького мальчика.

Было уже совсем поздно или, наоборот, — рано. Время приближалось к пяти. Прошедшие вечер и ночь казались невозможными, нереальными, словно странный, гнетущий сон. Все, что случилось со мной с того момента, когда пять часов назад я впервые спустился в Кубинский зал, представлялось мне абсурдным, бессмысленным. Я ехал на запад; держа курс на огни Манхэттена и наслаждаясь теплом из включенной на полную мощность «печки», я гадал, зачем кои оставил у себя мою визитную карточку. На мой взгляд, она была ему совершенно ни к чему.

Потом я снова бросил взгляд на заднее сиденье. Джей продолжал спать, громко сопя и время от времени глухо покашливая; порой он принимался что-то бормотать во сне, и я почувствовал острую досаду. Мне очень не нравилось, что он втянул меня в какие-то темные делишки, не нравилось, что я оказался причастен к каким-то его проблемам. Вероятно, Джей был прав, когда настоял на том, чтобы мы вытащили трактор, так как он действительно мог представлять опасность для тех, кто проходил внизу. Это еще можно было понять. Интересы живых всегда выше интересов мертвых, и мое участие в этом предприятии выглядело более или менее оправданным. Главная проблема, однако, заключалась не в том, что мы трогали мертвое тело, а в том, что мы оставили Хершела слишком далеко от того места, где его настигла смерть. Самому Хершелу, понятно, было глубоко безразлично, что его труп отвезли на несколько сот ярдов от обрыва. Он не мог этого ни чувствовать, ни знать, однако именно его незнание вызывало у меня сильный протест. Мне всегда казалось — мертвые должны оставаться там, где умерли, чтобы живые запомнили их в подлинных обстоятельствах их смерти. Так родным будет гораздо легче примириться со своей утратой, легче представить последние часы близкого человека и поставить точку в конце последней страницы. Нельзя тревожить останки — этот принцип логически вытекает из основных потребностей человеческого общества или, если уж на то пошло, человеческого рода. А я не только участвовал в этом… кощунстве, но и скрыл этот факт от полиции.

Означает ли это, что я солгал? Да, означает. А колов всегда очень интересует ложь, особенно если она касается мертвых тел, которые кто-то куда-то тащит под покровом темноты.

Все вместе вызвало неприятное ощущение того, что я снова покатился под уклон и еще больше отдалился от своей прошлой жизни, от Тимоти. Я и без того тосковал о нем слишком сильно: мне постоянно вспоминалось, как он тыкался головой мне в плечо, когда младенцем засыпал у меня на руках, как он вытягивал губы и причмокивал во сне, как он невинно попукивал или икал после кормления. Я вспоминал льняную мягкость его светлых волос, которые после мытья становились похожими на пух утенка, ощущал на руках вес его расслабленного тельца, слышал его сонное сопение. Воспоминания были такими яркими, словно все это было только вчера, и пока я мчался по шоссе сквозь ночную мглу, они снова и снова терзали меня острой болью. Где он сейчас, думал я. Где мой сын?! (Погрузившись в горькие раздумья, я едва не сказал это вслух.) Где Тимоти — мальчуган, который сидел у меня на плечах и «рулил», дергая то за левое, то за правое ухо? Где мальчишка, который уже в пять лет мог прочесть спортивную страничку в газете от начала и до конца, который за каких-нибудь пять минут ухитрялся вымазать зубной пастой всю ванную комнату, и, швырнув полотенце на пол и оставляя за собой мокрые следы, босиком шлепал по коридору? Где тот мальчик, которого я каждый день — ровно в девять часов — целовал на сон грядущий? Тимоти, сынок, где ты?! В чужой стране, на попечении другого мужчины где-то далеко-далеко… ждешь, когда твой папа приедет за тобой.

Я мчался все вперед и вперед сквозь пургу. Час был ранний, и мы могли двигаться быстро. Когда подъезжаешь к Нью-Йорку с востока, город начинается как бы постепенно. Первым появляется унылый пустырь, заросший чахлыми соснами; за ним тянется пригородный поселок, застроенный типовыми коттеджами и новенькими офисными зданиями; еще дальше раскинулся пестрый и беспорядочный пригород. По мере приближения к Квинсу земельные участки становятся все меньше, превращаясь в чисто декоративные палисаднички, а сами дома — массивные, приземистые — стоят все ближе друг к другу, зачастую разделенные лишь кирпичным брандмауэром. Вскоре и они исчезают, и начинаются дома сплошной застройки. Дорога становится хуже, выездов на шоссе — больше, а водители утрачивают последние остатки порядочности. Еще немного, и вот вы в Квинсе, а впереди сплошной отвесной стеной уже встает Манхэттен, похожий на тысячефутовый каменный гобелен, подвешенный к небесам. Между тем дорога ныряет вниз, в залитый безумным галогеновым светом тоннель под Ист-Ривер, по которому вы несетесь с головокружительной скоростью восемьдесят миль в час в плотном потоке других машин. Но вот, наконец, тоннель остается позади, и вы оказываетесь на острове.

В эту ночь Манхэттен напоминал глухой, заваленный снегом поселок. На первом же светофоре я оглянулся назад, чтобы посмотреть, как там Джей. Его лицо показалось мне неестественно расслабленным, и на мгновение я испугался, что у меня на заднем сиденье — еще один мертвец, но Джей вдруг кашлянул и приподнял голову.

— Ты вырубился, — сообщил я ему.

— Да.

— Я еду к себе на квартиру. Там я сойду, а ты можешь отправляться дальше.

— Конечно. Это отлично.

— Завтра, как и обещал, я прослежу за регистрацией твоей покупки. — Я притормозил, пропуская ревущую снегоуборочную машину. — Но после этого, Джей, я выхожу из игры. Пожалуйста, больше не считай меня своим адвокатом.

Я свернул на Тридцать шестую улицу. Небо начинало светлеть. До того момента, когда первые лучи солнца поползут по восточным стенам небоскребов, оставалось уже меньше часа.

— Ну вот и приехали.

Джей, похоже, даже не заметил, в каком жалком районе я живу.

— Пойлу к себе и лягу спать, — сказал я Джею. — Ты в состоянии вести? Если нет, я мог бы позвонить Элисон.

— Нет, нет, — быстро сказал он, садясь. — Я могу вести. — Он открыл дверцу. — Ну и холод!

Мне не очень нравилось, как он выглядит, но я все равно вылез из машины, оставив водительскую дверцу открытой.

— Ты точно в норме? — спросил я. — Не забудь, у тебя под сиденьем — коробка с кучей бабок.

— Да, конечно, я помню.

Я ждал каких-то слов благодарности или хотя бы признания, что ночь была не из легких, но Джей ничего не сказал. Тогда я взбежал на ступеньки подъезда и вошел в дом. Дверь за мной захлопнулась, и я немного постоял за ней, глядя на Джея сквозь стеклянную панель. Я беспокоился за него — мне казалось, он едва держится на ногах.

Сначала ничего не происходило, и я уже почти собрался выйти и отвезти его домой, но тут Джей схватился за стойки салона и, подтягиваясь на руках, с трудом выбрался из машины. Пошатываясь и перебирая кузов руками, он подошел к дверце багажного отделения. Открыв ее, он огляделся по сторонам, потом низко наклонился вперед. Я не мог разобрать, что он там делает, но видел, как шевелятся его руки. Потом мне показалось, что я вижу толстую пластиковую трубку, но она только мелькнула и исчезла, и я не был уверен, что не ошибся. Так, согнувшись в три погибели и засунув верхнюю часть туловища в багажный отсек, Джей стоял почти две минуты. Это было небезопасно, особенно в нашем районе, и я припомнил пуэрториканца, который как раз в это время рыскал по окрестностям после попойки, ища, с кем бы затеять драку.

Но вот наконец Джей выпрямился и — со второй попытки — захлопнул дверцу багажника и повернул обратно. На этот раз его движения были чуть более уверенными, и все равно один раз он едва не оступился. Добравшись до водительской дверцы, Джей замер, опершись обеими руками о крышу машины, словно выдохшийся бегун.

Я уже почти решил выйти, когда он наконец сел за руль. Дверца закрылась, и джип плавно покатился по улице. Когда он отъехал на порядочное расстояние, я вышел из подъезда и посмотрел ему вслед. Мне хотелось знать, свернет ли он налево на Восьмую авеню; если бы Джей направлялся к Элисон, он, скорее всего, именно так бы и поступил. Но Джей не стал никуда сворачивать. Вместо этого он поехал по Тридцать шестой улице дальше, и я подумал, что он, возможно, решил проехать через город — так тоже можно было попасть в район, где жила Элисон. Задние огни джипа виднелись уже в двух кварталах, и я вышел на мостовую, чтобы не потерять его из вида. На перекрестке с Седьмой авеню Джей повернул на юг, и я понял, что к Элисон он не поедет. Нет, Джей Рейни — кем бы он ни был и как бы скверно он себя ни чувствовал — направлялся куда-то совсем в другое место.