Пока он еще ни о чем не подозревал. Думал, это просто визит вежливости. Нечто вроде брачного ритуала, принятого у богатых самцов. Коньяк, сигары. Ну, не совсем брачный ритуал, но одного из них точно отымеют. Причем не меня, сказал себе Марц. Они сидели в садовых креслах, любуясь огнями Манхэттена. Пятая авеню, Рокфеллер-центр, Крайслер Билдинг, Эмпайр Стейт Билдинг, мосты, ведущие в Бруклин, далекие и близкие освещенные окна: уют и величие. Даже Чен, с его подчеркнутым самодовольством, казалось, был впечатлен.

— Сколько стоит такой дом? — спросил Чен.

Удивительно бестактный вопрос.

— Все здание целиком? — невозмутимо уточнил Марц. — Трудно сказать.

— Я имею… у меня есть квартира в Тайм-Уорнер-центре.

— Да, я слышал, что там имеются очень хорошие квартиры. — Марц старался не показывать, что он передразнивает Чена. — Самые лучшие в городе.

Раскрылись двери лифта. Один за другим оттуда вышли мужчины с портфелями.

Чен удивленно покосился на Марца:

— Кто эти люди?

— Мои друзья.

— Да, я понимаю, — произнес Чен.

Но приподнялся в кресле, чуя неладное.

И тут, в этот решающий момент, который определял все настроение нынешнего вечера, Марц наклонился вперед и очень мягко толкнул его, принуждая сесть.

Чен так и замер.

— Друг мой, — проговорил Марц, — наступила та часть вечера, которая для меня особенно важна.

Чен молча опустился на место, насторожившись, сжав ручки кресла. Его телохранители сидели сейчас в вышеупомянутом Тайм Уорнер: по всей вероятности, пили пиво и смотрели кабельные каналы. Он разрешил Марцу прислать за ним машину и не хотел, чтобы вместе с ним сюда ехали его люди. Похоже, теперь он понял, что допустил ошибку, на которую не имеет права по-настоящему богатый человек, попавший в Америку.

Марц повернулся к нему:

— Чен, мы пригласили вас сюда по одной-единственной причине. Я — главный инвестор весьма многообещающей фирмочки, производящей медицинские препараты, которая называется «Гудфарм». — Он сделал знак переводчику, тщедушному американскому китайцу, аспиранту Колумбийского университета, чтобы тот подошел и присоединился к ним. Все остальные расселись за столом у лифта, раскрыв свои ноутбуки. — С этого момента переводи все, что я скажу. Я не хочу никакого недопонимания. Я хочу, чтобы он привык к твоему голосу и чтобы ты привык к его голосу.

Переводчик по всем правилам официальной вежливости поприветствовал Чена. Взгляд Чена заметался между ним и Марцем.

Марц продолжал:

— Мой друг Хуа работает на меня восемь лет. Он знает ваш диалект. Он будет переводить. Недавно вы в короткий срок продали на бирже много акций «Гудфарм» и таким образом сбили цену. Говоря «вы», я подразумеваю и лично вас, и всех китайских инвесторов, которым вы даете советы. Впечатляющая операция, однако вы предприняли ее, пользуясь краденой информацией.

Переводчик по-китайски повторил сказанное.

— Я слушаю, — сказал Чен по-английски, словно ища возможность вступить в переговоры.

— Сегодня вечером вы обзвоните всех ваших друзей-инвесторов, живущих в Китае, и велите им покупать акции «Гудфарм» с самого открытия торгов — с десяти утра по шанхайскому времени. Они будут покупать акции в Шанхае, Пекине, Гонконге и прочих местах, где они ведут дела.

— Зачем им так делать?

— Потому что вы им так скажете.

Чен покачал головой:

— Этого недостаточно.

— Полагаю, вы сумеете их убедить.

— Как?

— Очень просто. Вы сообщите им, что у вас появилась новая инсайдерская информация. Очень надежная информация, которая поможет им заработать много денег.

Чен ничего не ответил.

— Хуа проследит, чтобы вы сказали в точности то, что требуется. Более того, у нас есть прибор, который обеспечивает десятисекундную задержку при телефонном разговоре. В свое время его разработали для радиостанций, чтобы исключить возможность передачи в эфир выражений, запрещенных Федеральной комиссией по коммуникациям. — Марц указал на переводчика. — Тебе ясно? Он все понял? Кроме того, этим устройством пользуются не очень щепетильные трейдеры, чтобы обставить конкурентов на важных торгах. Такое использование прибора противозаконно, потому что оно очень эффективно. Хуа будет слушать все, что вы скажете, и если он заметит, что вы говорите не совсем то, что мы предписали, он нажмет на приборе кнопку, и вас перестанут слышать.

Более того: мистер Фелпс, один из этих господ, будет следить за вашим голосом с помощью стрессового анализатора, и если он поймет по вашим интонациям, что вы лжете, то отключит высокие частоты, чтобы на другом конце линии не распознали никаких настораживающих интонаций в вашем голосе. Мистер Фелпс двадцать три года проработал в ЦРУ, и он весьма сведущ в подобных методиках. Мистер Фелпс! — позвал он.

Фелпс подошел и протянул Чену руку.

— Сейчас вы сдадите все ваши сотовые телефоны и прочие электронные устройства.

Чен отдал ему два мобильника и пейджер.

— Пожалуйста, продолжайте чувствовать себя как дома, — предложил Марц.

Он встал и направился на другой конец террасы, к Эллиоту.

— Все в порядке?

— Привет, Билл Марц. Да, все более-менее готово. Я весь день занимался этим у себя в офисе.

Перед ним было три дисплея, питавшихся от водонепроницаемых внешних розеток, к которым Конни подключала свой тренажер.

— Энергии хватает, связь налажена?

— Билл, ты превращаешься в суетливого старикашку, — улыбнулся Эллиот и похлопал его по спине. — Занимайся своим делом, а я буду заниматься своим.

Но он медлил, поражаясь, каким маленьким кажется все оборудование по сравнению с белым конусом передатчика, установленным на десятифутовом телескопическом штативе-треножнике: днем антенну подняли на крышу и направили на юго-восток. Марц знал, что в наши дни, когда почти все электронные сигналы можно отследить, приходится использовать различные технологии, чтобы успешно влиять на котировки акций и не попасться. Насколько Марц понимал, сегодня вечером люди Эллиота напрямую свяжутся с судном, стоящим в Нью-йоркском заливе, футах в ста от берега. Сигнал представляет собой сжатый цифровым способом микроволновый пучок, который можно передавать лишь в пределах прямой видимости. То есть он не огибает Землю. И в туманную или дождливую ночь его тоже применять нельзя. Но чудо в том, что его совершенно невозможно перехватить и отследить. Настолько эффективный способ, что Сити-банк пользуется им, чтобы передавать информацию из своего знаменитого, похожего на тюбик губной помады небоскреба на Лексингтон-авеню, где располагается их головной офис, в свой же центр нелегальных операций, специально для этой цели выстроенный на линии прямой видимости — в Квинсе, на другом берегу Ист-Ривер. Марц наблюдал, как специалисты занимаются своим делом. Перед этим они несколько часов проверяли вектор передачи сигнала. У суденышка, зарегистрированного в Либерии, имелась спутниковая телефонная связь с частной голландской сетью, которая обслуживала лишь морские транспортные компании; затем данные передавались на греческую верфь, принадлежащую Эллиоту. Верфь забита ржавыми танкерами, давно требующими капитального ремонта, однако волоконно-оптические кабели под ними сделаны по последнему слову техники. Благодаря такой системе Эллиот мог вести конфиденциальные разговоры практически со всем миром. Многочисленные промежуточные этапы ухудшали качество звука и вызывали задержку, но совсем незначительную, секунды на четыре.

Однако это еще далеко не все, что делал Эллиот. В конце концов, человек с капиталом и криминальным сознанием вполне может выстроить глобальную систему тайной связи, основанную на сочетании различных технологий: взять хотя бы мистера Бен Ладена и ему подобных злодеев. Истинная причина, по которой Эллиоту платят (и не зря) миллионы долларов за семь-восемь часов работы, в том, что он способен сделать почти невозможное. Вместе со своими сподвижниками он создавал программу оптимальной стратегии торгов и начинал скупать акции, что, разумеется, вздувало цены. Но и это еще не все: в начале своих биржевых комбинаций Эллиот, вместо того чтобы рабски следовать кривой рынка, послушно покупая и время от времени продавая акции, сам выстраивал эту кривую, но так, чтобы это выглядело естественно — используя несколько тысяч взаимосвязанных торговых площадок, которые заполнял многочисленными виртуальными покупателями среднего масштаба, делающими псевдослучайный выбор. Затем он позволял этим площадкам работать автономно, задавая лишь основную тенденцию покупок, однако в режиме реального времени реагировать на происходящее и по-разному откликаться на спонтанные колебания рынка. Таким образом, каким-то из своих торговых площадок он разрешал принимать «неверные» решения, в результате чего их операции очень походили на действия реальных трейдеров из плоти и крови: такие площадки могли слишком рано или слишком поздно вскочить на биржевую волну либо соскочить с нее раньше или позже, чем следовало бы. Кроме того, он пользовался целым набором поведенческих стереотипов, характерных для трейдеров, брокеров, частных управляющих компаний, инвестиционных банков, а также крупных институциональных игроков — например, менеджеров пенсионных фондов или инвестиционных фондов открытого типа. Его площадки взаимодействовали не только со всеми легальными участниками рынка, но и друг с другом.

Фокус заключался в том, чтобы побудить достаточное число легальных трейдеров совершать покупки с достаточной скоростью и в достаточных объемах — так, чтобы операции, производимые площадками Эллиота, затерялись в общем потоке сделок. Он разжигал на бирже небольшой костерок, надеясь, что огонь распространится, а потом подливал в него бензин. Таким образом, если бы Федеральная комиссия по ценным бумагам стала проверять совокупные данные по торгам, ей бы вряд ли удалось вычленить действия площадок Эллиота в общем потоке и вообще обнаружить их существование.

У Эллиота был блестящий послужной список. Ни разу он ничем себя не выдал, ни разу не навлек на себя расследование. И при этом он был чертовски разборчив. Несколько раз отказывал Марцу. Постоянно оттачивая свою модель, Эллиот, никем не замеченный, скользил между Нью-Йорком, Лондоном, Франкфуртом, Парижем, Токио, Миланом, Шанхаем, Йоханнесбургом, Мельбурном… В каждой стране биржа имеет свои особенности. Когда, например, лучше всего устраивать биржевой всплеск в Британии? В конце недели, когда матчи чемпионата мира по футболу совпадают по времени с финальными играми Уимблдона. В такое время объемы торгов всегда незначительны. А в Японии? Когда там проходит чемпионат мира по бейсболу и к тому же, по прогнозам, к Токио приближается тайфун. Ну и так далее. Никогда Эллиот не занимался акциями, связанными с вооружениями, и не проводил операций, которые служили бы прямому обогащению определенных групп людей: в эти группы входили, в частности, Руперт Мердок, все друзья Дональда Рамсфельда и Джордж Сорос. Да, у Эллиота были некоторые стандарты. При необходимости он проводил операции с большим числом акций одновременно на многих биржах, при этом особенности его поведения на торгах менялись в зависимости от места их проведения. Все это становилось возможным благодаря изнурительным компьютерным исследованиям и выдающемуся искусству стратегии. И при этом Эллиот проводил в год не больше двух-трех таких игр на повышение. В конце концов, он ведь не хотел попасться.

Хотя его привлекали для работы на других, Эллиот преследовал и свои личные цели: следил за ростом акций, чтобы постепенно выйти из игры, пока не достигнут пик. Идея, в сущности, парадоксальная, ведь каждое распоряжение о продаже акций слегка опускало их цену. Все дело в том, чтобы опередить естественную реакцию рынка на обычный кратковременный рост акций. Эллиот продавал свои акции на рынке, который перед этим сам же и разогрел, убедив игроков в том, что они в краткосрочной перспективе получат баснословный выигрыш, и тем самым создав волну повышенного спроса. Теперь же он порождал вторичную волну покупок и продаж, поддерживая искусственно вздутые цены на акции — всего на пять-десять процентов ниже максимума. Вся игра может продолжаться два или даже три дня, однако решающий этап придется на ближайшие пять-шесть часов.

И потом я наконец смогу расслабиться, подумал Марц, и сделать биопсию простаты. Как только котировки «Гудфарм» подойдут к критической точке, его личные трейдеры начнут сбрасывать его акции, и он если не останется в плюсе, то потеряет всего несколько пунктов, что при данных обстоятельствах уже неплохо. Он опустился приблизительно на 107 миллионов; если удастся отыграть хотя бы 80–85 миллионов, он сочтет, что закрыл брешь, и восполнит разницу иными путями.

В теории это звучало очень красиво. Но сейчас все по-прежнему во многом зависело от двух человек — Тома Рейли и Чена. Скоро надо будет начинать — как только откроется рынок на другом конце планеты. Он вернулся к тому месту, где сидел Чен.

Чен поднялся:

— Я собираюсь уйти.

Марц сказал:

— Вы не станете этого делать.

— Почему?

— Потому что вас арестуют за незаконные операции на бирже еще до того, как вы успеете покинуть Соединенные Штаты.

Чен улыбнулся:

— Я китайский гражданин.

— И что же?

— Мое правительство этого не допустит.

— Чен, — проговорил Марц, садясь с ним рядом, — как вы знаете, китайское правительство ежедневно арестовывает иностранцев в Китае. Многие влиятельные люди у нас весьма решительно выступают против мошеннического поведения Китая. В основном это консервативные политики. Ваш арест принесет им моральное удовлетворение. Я могу устроить так, чтобы он был санкционирован сенатом Соединенных Штатов. Притом быстро. Через день-два. У меня очень неплохие связи, Чен. Я вхожу во все их избирательные комитеты.

Переводчик выглядел несколько удивленным, переводя все это Чену. Тот выслушал, кивнул, однако в его темных глазах ничего не отразилось.

— Меньше всего вам нужно, чтобы вас арестовали за нелегальную биржевую деятельность. В результате начнется расследование того, что вы уже натворили, и, подобно смертельной инфекции, этот процесс коснется всех, кому вы когда-либо предоставляли информацию. Множество предпринимателей и правительственных чиновников потеряют лицо. Вы это знаете лучше меня, Чен. Вы превратитесь в персону нон грата. Нет, хуже. Вы как бы заболеете раком, причем сразу в термальной стадии. — Он посмотрел Хуа в глаза. — Это переводимо?

— Более-менее.

Хуа произнес еще несколько слов.

— Итак, — резюмировал Марц, махнув еще одному человеку, только что поднявшемуся на лифте, — вы позвоните своим друзьям и скажете им, чтобы они покупали «Гудфарм». Мы вам все объясним. Вот мой друг Том Рейли…

— Номер два в «Гудфарм»? — прервал его Чен.

— Первый, единственный и всемогущий.

Подошел крупный мужчина с приятным лицом, в элегантном костюме. Пожал руку Чену. Словно скрепляя деловое соглашение. В каком-то смысле так оно и было. Бизнес, не более того.