ГЛАВА 1

Когда Кормак проснулся, был уже день, и на стуле рядом с его больничной койкой дремала Нора. Он хотел сообщить, что проснулся, но голова казалась чужой и тяжелой. Нора встрепенулась, секунду осматривалась, словно не помнила, где находится, затем пододвинула стул к кровати и наклонилась к Кормаку. Царапина, нанесенная вороньим когтем, уже почти заросла, однако появились новые, глубокие порезы от колючек ежевики. Кормак стал с трудом припоминать, что же произошло. Казалось, это было так давно.

— Позвать сестру? — спросила Нора. Он попытался покачать головой, но ничего не получилось. Кормак поморщился, затем облизал губы и попытался ими пошевелить.

— Никогда не пей больше пятнадцати кружек, — пробормотал он. Она взяла его руку и улыбнулась, но подбородок ее слегка задрожал.

— Пожалуйста, не надо. Все это моя вина, — сказала она.

— Нет. — Он опять попытался пошевелиться.

— Лежите спокойно, Кормак. — Ему нравился звук ее голоса и то, как она произносила его имя. — Доктор сказал, у вас легкое сотрясение и ужасные синяки, но нет переломов — просто чудо. Ветви деревьев, должно быть, смягчили падение. И вас почти не коснулся огонь.

Кормак взглянул на марлевую повязку на своей левой руке.

— А Джереми?

Нора опустила глаза:

— Он сильно пострадал. Сломаны кости, внутреннее кровотечение. Возможна травма головы — пока нельзя сказать ничего определенного.

— Он ничего не сказал?

— Он был без сознания.

Кормак закрыл глаза и задумался. Что он должен сделать? Затем он опять их открыл и спросил:

— Нора, не могли бы вы найти для меня Девейни?

Напряжение последних двенадцати часов вновь проявилось в ее взгляде, и Кормак понял, что она наконец осознала, куда его втянула и как он этого не хотел, словно предвидя, чем все закончится. Он вновь погрузился в полусон. Казалось, прошли секунды, а Нора уже вернулась, и с ней пришел Девейни.

— Дьявольская ночка, — произнес он. — Вам и парнишке еще повезло, что вы здесь оказались. Осборну тоже. Вы хотели меня видеть?

— Да, — ответил Кормак. Собственный голос был каким-то странным и отдаленным. — Джереми кое-что сказал прошлой ночью… Тогда я ничего не понял, а сейчас, думаю, понимаю.

Девейни проговорил тише, чем обычно:

— Продолжайте.

— Он сказал: «Они здесь. Там есть подземелье». — Кормак увидел, что смысл этих слов потряс слушателей. Никто не сомневался, кого имел в виду Джереми.

— О Боже, Кормак, — сказала Нора и упала на стул рядом с кроватью. Девейни прикрыл глаза, а на его лице появилось выражение разочарования и безнадежности.

Кормак почувствовал изнеможение и тоже закрыл глаза. Но было что-то еще. Он попытался вспомнить, что, хотя голова гудела, словно большой барабан.

— Кажется, он сказал что-то еще. Что-то вроде: «Она знает. Она никогда не расскажет».

Девейни резко спросил:

— Вы уверены? Она знает? Она никогда не расскажет?

Кормак слышал, как голос детектива пресекся.

 

ГЛАВА 2

Запрашивая о разрешении произвести в Браклин Хаус тотальный обыск, Девейни прокручивал в голове сценарий последующих событий: вспышки фотокамер под брезентовыми навесами от дождя; надоедливые репортеры, которые налетят немедленно и от которых придется отгораживаться специальными барьерами. Прежде чем покинуть больницу, следовало заглянуть к Хью и Джереми Осборнам и выставить у их комнат охрану из местных парней. Слова юноши отчасти пролили свет на произошедшее, но вопрос о подозреваемых оставался открытым.

Что подтолкнуло Хью Осборна к самоубийству? По мнению Девейни, самоубийство плохо вписывалось в расследуемое дело. Если Осборн невиновен, может быть, ему просто стало невмоготу. А если виновен, то, по-видимому, испугался, что все выйдет наружу. Когда Девейни вошел в палату, Осборн лежал на боку, отвернувшись к стене. Его укрывало тонкое хлопковое одеяло. И более ничего рядом. Ничто не помешает ему просто уйти… Или причинить себе вред, подумал Девейни.

— Он сейчас спит, — прошептала молодая медсестра, вошедшая за ним. — Так лучше. Когда он проснется, ох как у него голова болеть будет.

— Как он?

— Вы его друг?

Фарфоровая кожа девушки была чуть веснушчатой, а зеленые глаза смотрели на Девейни участливо. Он отвел взгляд:

— Знакомый.

— Утром ему стало значительно лучше, но доктор собирается еще день или два понаблюдать за ним. Действие одноокиси углерода вызывает скверные осложнения, и они не хотят выписывать его слишком рано.

— Я понимаю… Спасибо, — поблагодарил Девейни. Он успеет обыскать башню до того, как придется разговаривать с Хью Осборном. Появились два полицейских офицера, и Девейни отвел их в сторону.

— Как вас зовут?

— Моллой, — представился молодой офицер.

— ОʼБирн, сэр, — сказал второй.

— Будьте здесь моими глазами и ушами. Моллой, вы останетесь с Хью Осборном. Постарайтесь стать очень незаметным. — Заметив изумление молодого человека, он добавил: — Слейтесь с окружающей средой. ОʼБирн, идемте со мной.

Положение Джереми Осборна оставалось критическим. Девейни приблизился к палате. Юноша был распростерт на кровати: левая нога и рука в гипсе, голова забинтована. Лицо Джереми покрывали кровоподтеки, а в рот была вставлена дыхательная трубка. Рядом с ним сидела мать, такая прямая и напряженная, словно сила ее воли могла сохранить жизнь сына. Когда Девейни вошел в палату, Люси Осборн резко к нему повернулась. Ее сухие глаза переполняла боль, а лицо выглядело маской, застывшей в стоическом спокойствии.

— Я виню себя, — сказала она. — Если бы он оставался подле меня, я бы его уберегла. — Ее глаза сверкнули на полицейского офицера, вставшего у двери. — Что происходит? Кто этот человек?

— Просто формальность. Пока мы выясняем, что произошло прошлой ночью, — пояснил Девейни. — Я обещаю, он вам не помешает.

По дороге к башне Девейни размышлял о письмах Майны Осборн, о ее матери, терпеливо ожидающей новостей. Даже зная, что любимый человек мертв, близкие обманывали себя, тешась ложными надеждами, не в силах смириться с реальностью.

Вторая часть сообщения Магуайра заставила его задуматься. «Она никогда бы не рассказала». Может означать: она сама это сделала. Или: они сделали это вместе. Однако вполне возможно, что мальчик и мать наткнулись на следы преступления и — по какой-то причине — решили молчать. Следовало догадаться — юноша что-то скрывает, и надо бы посильнее надавить на него во время допроса. Однако прорабатывать различные версии уже поздно. Он должен выяснить, сказал ли Джереми Осборн правду.

Когда Девейни притормозил около башни, папка с делом Осборна соскользнула с пассажирского сиденья, и кое-что из ее содержимого разлетелось по полу. Он потянулся, чтобы собрать кипу разбросанных бумаг. Среди них была фотография, сделанная в исповедальне церкви Святой Коломбы. Девейни выключил мотор и мгновение рассматривал изображение. Наспех вырезанные буквы были достаточно разборчивы: «ОН ЗНАЕТ ГДЕ ОНИ». Девейни уже едва не решил, что автор надписи, молчаливо обвиняющей Хью Осборна — Брендан Мак-Ганн. Но когда он снова вгляделся в фотоснимок, его глаза остановились на первой метке — это была не буква, а пустой квадрат, вырезанный глубже, нежели остальные. Это могла быть и ошибка. Однако возможно иное: человек, который вырезал надпись, изменил свои намерения и попытался уничтожить ее начало. Девейни попытался отыскать следы соответствующей буквы: «ОНА ЗНАЕТ ГДЕ ОНИ» Кто бы ни сделал эту надпись, он отчаянно пытался поделиться с кем-нибудь — с кем угодно — своей тайной, освободиться от бремени содеянного. Однако не решился заговорить вслух. И еще одна догадка осенила Девейни. Конечно. Свечки, несомненно, воровал Джереми Осборн, доктор Гейвин рассказала, что в башне их было полно. Но если Джереми — автор послания, то почему он изменил его, и кто его адресат? Или кто-то обнаружил надпись, исказив ее в собственных целях? Девейни вспомнил молящегося в церкви Брендана Мак-Ганна. Всему свое время, сказал он себе, и сосредоточился на том, что он должен сделать.

Эксперты-криминалисты прибыли лишь в середине дня. Серый денек становился все пасмурнее, сгущались тучи, стал накрапывать мелкий дождик. Девейни всегда казалось, что рутинно-дотошное обследование места преступления позволяет ненадолго забыть об ужасе содеянного. Он стоял около ОʼФлаэрти Тауер. Вокруг кипела бурная деятельность: сновали офицеры-криминалисты в белой форме и полицейские в желтых дождевиках. Пожарная бригада еще ночью залила пламя, но башня превратилась в почерневший голый остов. Огонь пощадил лишь несколько массивных балок перекрытия. Несмотря на дождь, беспорядочные груды пепла, камней и обугленного дерева еще дымились. В свете дня было отчетливо видно, где прорывались сквозь густой подлесок пожарные. Яркая зелень омытых дождем листьев отчетливо выделялась на фоне почерневших стен башни.

Юноша сказал: «Они здесь». Но, так или иначе, если в башне и есть что-то вроде подземелья, вход в него хорошо замаскирован. Девейни не удивляло, что во время предыдущих обысков никто его не обнаружил. Когда изнутри башни убрали весь мусор, показался грязный, плотно утрамбованный пол без следов каких-либо повреждений. Не обнаружили подозрительных участков и по периметру здания. «А почему это должно быть легко?» — подумал Девейни. Каждый шаг в этом расследовании давался с неимоверным трудом, так почему его завершение стало бы иным? Он давно уже толком не спал и сильно страдал от недосыпания, но не мог заставить себя уйти. Наступление ночи не остановило поисков, и Девейни наблюдал, как они продолжаются в ослепительном свете прожекторов. Когда наступил рассвет, прожекторы отключили. Небо прояснилось, но они так ничего и не нашли.

В середине утра на обочине дороги около башни остановилась полицейская машина. Появился Моллой, молодой офицер, приставленный к Хью Осборну.

— Это была не моя идея, сэр. Он настоял на этом.

— Кто, Моллой?

— Осборн, сэр. С ним доктор Магуайр и доктор Гейвин.

Девейни наблюдал, как из машины вышли трое. Магуайр двигался очень осторожно, но пытался принять бравый вид. Рядом с ним, также медленно, шел Осборн, без явных физических увечий, но словно зачарованный. Он видел только занятых работой офицеров. Позади мужчин следовала доктор Гейвин. На ее расстроенном лице отражалось все, что она думала об этой поездке. Он шагнул навстречу.

— Прошу вас пока не ходить дальше, — сказал Девейни. Хью Осборн остановил на нем ничего не выражающий взгляд.

— Мы побудем тут, — откликнулся Магуайр, — если это допустимо.

Девейни кивнул, а затем отвел доктора Гейвин в сторону.

— С ними все в порядке? — пробормотал он, кивнув в сторону Осборна.

— Ни один из них по-настоящему не в порядке, но они отказались остаться в больнице. Кормак настоял на том, чтобы рассказать Хью о сообщении Джереми. Я попыталась убедить его, что это не лучшая идея. Хью Осборн все еще основной подозреваемый?

— Пока мы не найдем доказательств обратного. Но мы здесь не особенно продвинулись.

Подошел Магуайр и тихо проговорил:

— Могу я предложить вам идею?

— Конечно.

— Похоже, что ваша команда полагает, будто подземелье и вход в него тесно связаны с башней. Но обычно на одном и том же месте строят вновь и вновь. Вполне возможно, что подземный ход или подземелье остались от прежнего поселения или укрепления, более древнего, чем эта башня. У вас есть листок бумаги или что-нибудь вроде него?

Получив бумагу, он быстро сделал набросок башни и отметил на нем участки предполагаемых поисков.

— Мы здесь, — он указал на самодельной карте место, где они стояли, приблизительно в двадцати ярдах от башни. — Видите участок бугристой земли возле нас? Вот откуда бы я начал. Вход старались спрятать как можно лучше. Попробуйте использовать локатор, если у вас есть специальное оборудование.

Осборн отказался уйти. Он или бродил вокруг, или сидел неподвижно, или стоял рядом с желтой лентой, огораживающей периметр поисков. Однако его молчаливое присутствие, по-видимому, не беспокоило офицеров, занятых своей рутинной работой. Еще в первой половине дня они получили локационное оборудование, позаимствованное у фирмы в Беллинаслоу, и теперь могли надеяться на успех. В границах, очерченных Магуайром, в четырех футах от поверхности, приборы показали наличие плиты из твердого материала. Вызвали технику, небольшой экскаватор, который, словно доисторический зверь, все вокруг себя вытаптывал. К счастью, оператор оказался настоящим мастером: он так ловко управлялся со стальным ковшом, словно отмерял чай для заварочного чайника, а не ворочал почти тонну земли. Из траншеи послышалось лязганье металла о камень, и кто-то произнес: «Кажется, мы здесь на что-то наткнулись, сэр». Девейни заглянул в яму. Он увидел несколько больших плоских камней. Один из них неожиданно сдвинулся и вместе с осыпающийся землей рухнул в расположенную под ним нишу.

— Все в порядке! — крикнул Девейни. — Остановитесь. Достаточно.

Он послал одного из молодых полицейских за Магуайром.

— У вас больше опыта в раскапывании таких конструкций, — сказал он, когда подошел археолог. — Был бы признателен, если бы вы посоветовали, как продолжать.

 

ГЛАВА 3

Одевшись в обязательный белый костюм, стараясь не забывать о своих поврежденных ребрах, Кормак осторожно спустился в подземное помещение. Девейни и остальная команда остались на краю котлована. Спустившись, он зажег фонарик и всмотрелся в темноту. Стены из камней, тщательно подогнанных друг к другу, были рассчитаны на то, чтобы поддерживать массивные перекрытия. В углу, ближайшем к башне, потолок поддерживала плита песчаника, вырезанная в форме арочного пролета. Восхищаясь мастерством строителей, которые жили более чем тысячу лет назад, Кормак вдруг осознал, какое ужасное противоречие кроется в том, что именно здесь могут быть спрятаны мертвые Майна и Кристофер Осборны. Подземные помещения были обычной частью старинных укреплений. Однако они служили не только складскими помещениями, но и укрытием для самых уязвимых обитателей поселения — для детей и женщин. Входы в них нередко намеренно делали такими узкими, чтобы взрослый мужчина не мог в них протиснуться.

Все вокруг покрывал толстый слой пыли. Кормак ощутил запах тления. Медленно ведя фонариком по небольшому помещению, он не различил ничего, кроме серых теней. Подожди! Он вернулся назад и внимательно вгляделся в неясные очертания. В хаосе природных форм определенно ощущалось человеческое присутствие. Под пылью, едва проступая из земли и мусора, виднелись какой-то блестящий камешек и рельефный узор аранского свитера. Кормак сфокусировал на этом месте луч фонарика, и расплывчатые очертания постепенно прояснились. Он увидел тело, лежащее на правом боку, спиной к нему. Подле фигуры, у левого бедра, виднелось еще что-то. То был детский крошечный сапожок. Он обернулся к тем, кто стоял наверху, но ему не пришлось ничего объяснять. Они поняли, что он нашел, по его лицу.

Никто не заметил приблизившегося Хью Осборна, который уже стоял на краю котлована среди криминалистов. Прежде чем кто-то успел его остановить, Осборн спрыгнул вниз и вырвал из рук Кормака фонарик. Девейни поднял руку, останавливая собиравшихся последовать за Осборном коллег. У входа в подземелье Осборн упал на колени и судорожно схватил ртом воздух. Затем он заглянул внутрь, и то, что он увидел, заставило его испустить глубокий выдох, похожий на стон, в котором смешались надежда, страх и ожидание. Подобное ночному кошмару видение, однако, не растаяло, и Осборн медленно осел вниз, и фонарик, все еще горевший, выпал из его рук. Никто не говорил и не двигался, пока Осборн сам не нарушил тишину.

— Благодарю вас… благодарю, что отыскали их, — хрипло проговорил он, обращаясь в пустоту. Затем он как-то неуверенно поднялся и отсутствующе огляделся вокруг, словно не понимая, как выбраться из ниши.

— Я пойду теперь, — сказал он. — Вы знаете, где меня найти.

Два офицера помогли ему вылезти, и Девейни велел им проводить Осборна в дом. Кормак поднялся за ним и поискал лицо Норы в толпе. Когда он подошел, она смахивала слезы.

 

ГЛАВА 4

Кормак поставил перед Хью Осборном кружку с чаем, когда послышался легкий стук в кухонную дверь. Это была Уна Мак-Ганн. Должно быть, она услышала о последних событиях в деревне; слухи распространились моментально. Осборн не встал, чтобы поздороваться с ней, но вместо этого опустил голову и обхватил ее руками в позе крайней безысходности. Когда она мягко положила руку на плечо Осборна, Кормак осознал: Уна была первым человеком, выразившим хоть какое-то сочувствие, и почувствовал стыд. Затем дверь с неистовым грохотом распахнулась.

— Ты гребаный ублюдок, — ревел Брендан Мак-Ганн, направляясь к Уне и Хью. Его лицо пылало от ярости. — Твоя жена еще не в могиле, а ты уже ухлестываешь за моей сестрой! Прочь с дороги, Уна! Прочь с дороги!

Он схватил сестру за плечи и грубо оттолкнул в сторону, а затем обернулся к Хью Осборну, который привстал, глядя на него с изумлением. Брендан врезал ему кулаком в челюсть, отчего Осборн опрокинулся на стол. Сахарница и кружки разбились о каменный пол.

— Ты, гребаный отморозок, вставай и дерись!

Оглушенный Осборн пошатывался, но не успел Брендан ударить его еще раз, как сзади Кормак перехватил его руку и оттащил в сторону.

— Ну, — рявкнул Брендан, — а ты что скажешь, англичанин? — На его губах выступила пена.

Уна бросилась успокаивать Осборна, а затем развернулась к брату:

— По какому праву ты врываешься сюда, швыряясь обвинениями? Ты ничего не знаешь о наших отношениях! Ничего! Я нашла вещи, которые ты спрятал, Брендан, все эти газетные вырезки, свидетельство о рождении Айоф и заколку для волос — заколку Майны — и ничего не сказала. Я никогда не думала, что ты можешь причинить кому-то зло, но я ни во что теперь не верю, Брендан, я больше не понимаю тебя.

Пока Брендан слушал сестру, его напряженные мускулы расслабились, и Кормак освободился от его хватки.

Брендан тихо заговорил:

— Ты думаешь, я… А, Иисусе, Уна, ты и в правду поверила, что я могу причинить вред женщине… и ребенку? Я нашел это, — продолжил он, и его голос дрогнул. — Я нашел эту заколку в гнезде какой-то гребаной галки, клянусь. А что до прочего, то ты не можешь обвинять меня в подозрительности. Люди видят, как он каждый день тебя подвозит, а потом ты оказываешься беременной, что же нам думать? Мы не идиоты. А в результате он смывается, женится на другой и бросает тебя и Айоф на произвол судьбы. Я не могу спокойно видеть, как ты вкалываешь, а он сидит в своем огромном гребаном доме и указывает людям, что им делать, не желая уделить и шиллинга для собственной дочки. И только его ты слушаешь, Уна, его, а не меня, — ткнул он пальцем в Осборна. — Спроси его, почему его жена и сын оказались мертвы. Спроси его.

Осборн все еще выглядел ошеломленным и стирал с уголка рта кровь. Казалось, он полностью сбит с толку, но, увидев, до какой степени озлоблен Брендан, начал понимать, в чем дело.

— Это вы послали заколку для волос? И то письмо, обвиняющее меня, — частному детективу в Голвее? А Майне написали не вы ли? — Брендан виновато отвел глаза. — Вы или нет? Как раз перед тем как она исчезла. Люси показала мне его следующей ночью, она сообщила, что нашла письмо дня два назад, перелистывая книгу Майны. Когда я позвонил ей с той конференции ночью, мне показалось, что она расстроена, но она не призналась мне, что ее беспокоит. Это было злое, трусливое письмо. Вы заставили ее поверить, что я предал ее. И я так и не успел… Ты, тошнотворный ублюдок! — Теперь уже Осборн кипел от гнева. Рванувшись, он схватил Брендана за горло.

— Прекратите, прекратите! — закричала Уна, из последних сил растаскивая мужчин в разные стороны. Она подошла почти вплотную к брату и, дрожа от ярости, заговорила:

— Хью не отец Айоф. Ты хочешь снова это услышать? Иногда мне хочется, видит Бог, чтобы он был ее отцом, но это не так. Но Хью — единственный человек, который поддержал меня, когда я была беременна, единственный, кто понял, как я беспомощна и сбита с толку. И знай: отец Айоф — один из моих университетских преподавателей. Может, мне стоило поговорить с ним — но я уехала, Брендан, только потому, что считала себя гребаной дурой. Хью знал о ваших сплетнях. Но он мирился со всеми этими взглядами и шепотками, потому что я просила его ничего не предпринимать. Теперь ты удовлетворен, Брендан? Ты, черт побери, удовлетворен?

— Почему ты не пришла к нам, Уна? К маме и ко мне? Почему ты пошла к чужаку? Мы бы позаботились о тебе, Уна. Мы бы помогли тебе.

Боль в голосе брата была неподдельной, но на лице Уны застыло недоверие.

— Ты знаешь, что этого бы никогда не случилось, Брендан. Прости за все, что я сделала. Я знаю, как ты мучился с мамой, прости, что меня не было рядом, чтобы помочь тебе. Но я не жалею о рождении Айоф. И вернулась сюда, несмотря на всю вашу узколобость и подозрительность. Я хотела, чтобы у моей дочери были дом и семья, Брендан. Вы с Финтаном — все, что у нас есть, помоги нам Боже.

Брендан беспомощно развел руками:

— Уна…

— Твои извинения здесь не нужны. Иди домой, Брендан. Ты пойдешь домой?

Он повернулся, чтобы уйти, но остановился в открытой двери и, не глядя ни на кого, адресовал свои последние слова Кормаку:

— Я оплачу ремонт ваших машин. Я напился. Голову потерял.

Таково было последнее признание Брендана. Он затворил дверь и ушел.

Уна начала подбирать разлетевшиеся по полу осколки. Теперь уже Хью Осборну пришлось ее утешать. Он взял осколки из ее рук, положил их на стол, затем поднял Уну на ноги и обнял. Она попыталась взять себя в руки, но когда он усадил ее на скамью рядом с собой, разразилась судорожными рыданиями. Кормак и Нора закончили то, что начала Уна: вытерли молоко и чай, подмели сахар, выбросили осколки посуды. К тому времени, когда они закончили, Уна успокоилась. Теперь они с Хью Осборном сидели бок о бок, сжав край скамьи соединенными руками и каждый порознь вглядываясь в бездну своего прошлого.

 

ГЛАВА 5

Подъезжая к моргу в Беллинаслоу, Девейни вспомнил, что вчерашнее предсказание о немедленном появлении не в меру любопытных репортеров оказалось точным. Первым был амбициозный молодой человек из «Санди Уолд», который пытался проникнуть за установленные ими ограждения, и потому пришлось его выпроводить. Затем приехала компания телевизионщиков. По счастью, Девейни не пришлось иметь с ними дело. Как старший следователь, возглавляющий расследование, Брей Бойлан страстно желал появиться на страницах газет и телевизионном экране. Конечно, Бойлан мог сообщить только общеизвестные факты: найдены человеческие останки, осталось определить, имеют ли они отношение к делу Осборна. Он не сообщил, что полиция нашла складной детский стул на колесиках, пару маленьких синих ботиночек, сумочку Майны Осборн, а также ружье 22-го калибра. Наблюдая, как старший офицер купается в лучах телевизионных прожекторов, Девейни представил себе, с какой скромностью Бойлан будет принимать похвалы за столь удачно проведенное расследование.

В Беллинаслоу он объехал больницу, чтобы попасть в морг, который находился позади нее. Его всегда страшили судебные вскрытия, и он ощутил приступ дурноты, еще до того как припарковал машину. Он направился в зал, где проводилась аутопсия, и у дверей встретил Малаки Драммонда. Драммонд был худощавым мужчиной, лысеющим и в очках. Он славился среди коллег любовью к галстукам-бабочкам, хорошей еде и выпивке. Широкая публика хорошо знала его по репортажам о расследованиях преступлений, но Драммонд не обращал внимания на свою известность, полагая, что подобная шумиха не имеет ни малейшего отношения к серьезной работе. Сослуживцы из полиции считали профессию Драммонда отвратительной, однако уважали его знания и методичность, сочетающиеся с сострадательным уважением к умершим. Он всегда говорил о своих подопечных как о «леди» и «джентльменах», несмотря на часто недостойные обстоятельства их смерти.

— Детектив, — лаконично приветствовал он Девейни. — Какое печальное это дело, молодая мать и ребенок. Очень печальное. — Неплохо зная Драммонда, Девейни не сомневался, что тот говорит искренне. — Хотел бы кое-что вам показать.

Драммонд направился к своему рабочему месту, и Девейни полегчало, когда он увидел, что тела накрыты.

— По зубной карте мы еще раз опознали молодую леди — она Майна Осборн, без сомнения. И причина смерти достаточно ясна. — Малаки Драммонд взял с металлического подноса пинцет и поднес к глазам Девейни слегка деформированную ружейную пульку. — Я нашел это внутри черепа. Но на самом черепе не было ни сквозной, ни несквозной раны, что свидетельствует о двух вещах: первое, она не была застрелена с близкого расстояния, что исключает самоубийство. И второе: пуля, вероятно, вошла через мягкие ткани — через глаз, например, или рот. Сложно сказать при столь значительном разложении.

— А ребенок? — спросил Девейни.

— По тому, что осталось, сложно делать какие-то выводы. Нет ножевых либо пулевых ран, нет отчетливых повреждений. Единственное свидетельство травмы — небольшое повреждение черепа, недостаточно серьезное, чтобы стать причиной смерти. Однако, как я указал еще вчера, положение тел определенно предполагает: их перенесли на то место, где теперь нашли. Я характеризую оба случая как убийство. — Драммонд, должно быть, расслышал тихий вздох Девейни. Он мягко добавил: — Исходя из особенностей повреждений, я осмелился бы предположить, детектив, что малыш был без сознания, когда наступила смерть.

Девейни не понимал, почему сообщение о Кристофере Осборне так на него подействовало. Он расследовал десятки убийств и никогда не терял самообладания. Недостаток сна, должно быть. Он выпрямился:

— Спасибо, Малаки. Я посмотрю ваш отчет.

Идя по коридору в основное больничное здание, Девейни разрабатывал сценарии, объясняющие различные причины смерти. У него не было каких-то изначальных предубеждений, но почему факты, вместе взятые, кажутся такими странными? Даже после того как тела были обнаружены, он размышлял о возможности убийства или самоубийства. Подобное не было редкостью. Но Малаки Драммонд установил, что рана Майны Осборн определенно не нанесена ею самой. Нужно провести экспертизу, чтобы выяснить: является ли ружье, найденное в подземелье, тем самым, из которого вылетела роковая пуля? И откуда Джереми узнал, где находятся тела, если только сам как-то не замешан? Юноша не кажется способным самостоятельно спланировать и совершить двойное убийство. Может, он оказался свидетелем? Голова Девейни разболелась от запаха антисептика и беспорядочного кружения мыслей. Господи, он все бы отдал за сигарету!

Он повернул в коридор, который привел его к палате Джереми Осборна. Там он отвел в сторону проходившую сестру:

— Если ли новости о молодом Осборне?

— Сожалею, но изменений нет.

Через большое окно он увидел, что Люси Осборн все еще на своем дежурстве. С тех пор как Джереми привезли сюда, она никуда не отлучалась из больницы и целыми днями молча сидела подле сына. Навещая юношу, Девейни ни разу не видел ее спящей. Ей как-то удавалось сохранять изящную утонченность, несмотря на то что она умывалась в общественном туалете, дальше по коридору. Конечно, Девейни не сообщил даже коллегам, какие обстоятельства способствовали проведению расследования. Однако благодаря шумихе, поднятой средствами массовой информации, Люси Осборн не могла не узнать о том, что обнаружены тела Майны и малыша. Видимо, она пыталась отстраниться от ужасных известий, полностью сосредоточившись на состоянии сына.

 

ГЛАВА 6

После того как криминалисты закончили работу и уехали в Дублин, о развернувшихся у башни поисках напоминало только ограждение из желтой ленты, обернутой вокруг молодых деревьев. Кормак пришел сюда в поисках Норы. В доме ее не было, а он хотел сообщить ей, что отправляется на раскоп. Он подошел к краю подземного убежища и подумал, что оно слишком хорошо сыграло свою роль.

Нора сидела, подтянув колени к груди и опершись спиной о каменную стену подземелья. Рядом с ней на чисто выметенном земляном полу лежал фонарь. Она не подняла головы.

— Я должна была все это осмотреть, — сказала она.

Кормак медленно спустился вниз и сел в паре футов от нее. Правая рука Норы сжимала кусок зазубренного камня. Мгновение она размышляла, что с ним делать. Вместо того чтобы отбросить его, как она и собиралась, Нора принялась скрести камнем земляной пол, почти не сознавая, что делает.

— Я сижу здесь целыми днями, размышляя о Майне Осборн, — проговорила она. — Подозревала ли она о том, что находится в опасности?

Кормак ничего не сказал, лишь наблюдал, как Нора выскребала в земле выемку. Наконец она заговорила снова:

— В ночь, когда убили сестру, я думала: со мной она была бы в безопасности. Я полагала, что наконец-то убедила ее в недостойном поведении Питера. И в том, что она не заслуживает подобного обращения. Элизабет уехала на выходные к моим родителям. Триона позвонила и сообщила мне: она упаковала сумку и собирается уйти. Мы все, казалось, продумали. Они с Элизабет поживут у меня, сколько будет нужно. Но знаете, что она сказала мне, перед тем как повесить трубку? Несмотря ни на что, она все еще любит Питера. Я думаю, она попыталась сказать это Питеру, и он в конце концов ее прикончил. Я не могу это доказать, но знаю наверняка. Он не мог удержать ее и понял, что она больше не будет его собственностью. А станет самостоятельной личностью. Или просто перестанет быть его трогательной жертвой.

Под равномерным движением камня поверхность пола начала крошиться, но Нора, казалось, не замечала этого, пока ее пальцы не коснулись кусочка рваной материи, который показался из разрыхленной почвы. Кормак наблюдал, как, расчистив землю, она обнаружила свернутую шерстяную материю. Осторожно приподняв верхний слой потертой, изъеденной молью ткани, Нора извлекла крошечный череп, уставившийся пустыми глазницами в небо.

— Кормак, — прошептала она. — Это новорожденный младенец.

При мысли о том, что Майна и Кристофер Осборны могут быть не единственными погребенными здесь жертвами, а лишь самыми последними, его охватила волна ужаса.

— Помогите мне, — сказала она и стала раскапывать поверхность почвы неровным краем камня.

— Нам следует сообщить в полицию.

Мгновение она не двигалась и внимательно на него смотрела:

— Я не остановлюсь.

— По крайней мере, позвольте мне достать хоть какие-нибудь инструменты. Пожалуйста, будьте осторожны, Нора. Я покажу вам, что делать.

Он поспешно дотянулся до насыпи над их головами и пошарил в поисках раскопочной сумки. Он дал ей скребок, а сам воспользовался еще одним, расчищая почву и обломки костей, пока не открылись полностью останки ребенка и, помимо того, части локтевого сустава взрослого человека.

За несколько минут они почти полностью раскопали правую часть скелета взрослого, скрюченного подле скелета ребенка. Сейчас следовало бы остановиться. В случае обнаружения человеческих останков стандартная процедура обязывала немедленно информировать полицию. Но Кормак знал, что вряд ли сможет убедить в этом Нору. Кроме того, не сомневался Кормак, эти кости были слишком старыми, чтобы иметь отношение к полиции. Едва ли не каждый год находили дюжину подобных скелетов, когда раскапывали фундаменты зданий или прокладывали водопроводные или канализационные трубы. Такие находки стали почти обычными в давно и густо населенных районах.

— Смотрите, сколько здесь костей и разного мусора, — сказал он. — Вероятно, это место служило чем-то вроде помойки. Когда поселение находилось в осаде, люди скрывались здесь длительное время, и им нужно было не только хранить где-то свои запасы, но и выбрасывать отходы. Однако этих двоих, кажется, не просто бросили в подземелье, но действительно захоронили здесь. Хотя я не могу сказать, почему.

В двух дюймах от согнутого колена взрослого скелета скребок Кормака наткнулся на нечто, напоминающее покрытый глиной металл. Он быстро соскреб грязь и землю и обнаружил край продолговатого металлического предмета размером с небольшую хлебницу и самого скромного вида. В конце концов обнаружилось, что предмет — сундучок или сейф, сильно проржавевший из-за пребывания в сырой почве. Он был утыкан шляпками гвоздей и скреплен двумя массивными стальными полосами. Раскопав, наконец, его полностью, Кормак увидел с каждой его стороны полусгнившие кожаные ручки, а также ржавый навесной замок, запиравший сводчатую крышку.

— Может, его содержимое прольет свет на нашу находку, — сказал он.

Нора слышала голос Кормака, но почти не вдумывалась в его слова. Она видела сотни человеческих скелетов за время своей работы, но каждый раз не могла не поражаться их сложно-соразмерным строением, устойчивостью и гибкостью позвоночника. Она рассматривала грудную клетку младенца: ключицы и ребра полускрыты землей. Без обследования тазовых костей трудно было сказать, мужчина это или женщина, однако находившиеся рядом останки ребенка увеличивали вероятность того, что перед ними все-таки женщина. Нора склонилась над безмолвными останками: еще один ребенок с матерью, погребенные в этом подземелье! Судя по расположению побелевших костей, здесь тоже не было сопровождаемых церемониями похорон, но лишь поспешное погребение, покрытое тайной. Нора вновь испытала странное чувство, похожее на то, которое охватило ее в лаборатории, когда она осталась наедине с cailin rua.

— Кормак, — сказала она. — Вы понимаете, чего здесь не хватает?

Нора вновь стала лихорадочно раскапывать почву, пока не выяснилось: к позвоночнику взрослого не присоединялся череп. Осторожно, не дотрагиваясь до костей из страха их повредить, Нора сосчитала позвонки. Трех первых позвонков не хватало.

— Боже, Кормак, это может быть наша рыжеволосая девушка, — начала Нора, но тут же себя оборвала. — Но… это слишком фантастично.

— Безусловно. Не представляю, как она могла здесь оказаться. Казненная девушка, о которой рассказывал Рафтери, — Анни Мак-Канн — она ведь из этой местности. А что делали с телом после казни? Едва ли казненного убийцу хоронили на церковном погосте рядом с добрыми христианами.

Но если это действительно cailin rua, почему кто-то потрудился зарыть ее останки в подземелье вместе с младенцем, которого она предположительно убила? Объяснить это было затруднительно. Голова Норы болела, на нее навалилась сокрушающая тяжесть последних событий. Она посмотрела на крошечный череп младенца и подумала, как легко оборвать жизнь такого беспомощного существа. Несколько секунд — и все кончено. Ребенок умер от смертоносного прикосновения матери? Пустые глазницы черепа смотрели на нее безответно, и, стоя на коленях в темном подземелье, Нора почувствовала, что ее охватывает холодная дрожь.

 

ГЛАВА 7

Малаки Драммонд подтвердил предположение Кормака, что останки, найденные в подземелье, действительно пролежали там несколько столетий. А сейчас Кормак и Нора сидели в комнате для свидетелей полицейского участка в Лоугрее. Они ждали Ниалла Досона из Национального музея, который должен был, осмотрев сундучок, увезти его и скелетные останки в Дублин.

— Вы очень задумчивы сегодня, — сказал Кормак.

— Размышляю о разнице между намерением и действием. И о том, как меняют окружающий мир наши поступки.

— Нам не о чем сожалеть, Нора. Если бы мы с вами не приехали сюда, Майна и Кристофер Осборны до сих пор считались бы пропавшими. Все, что мы делали, помогло открыть истину.

— Я знаю, знаю. Я твержу это себе. Но то, как я вмешалась в здешние дела, причинило боль и вам, и всем здесь. Ирония в том, что нашей основной целью было выяснить что-то новое о cailin rua, а мы так и не преуспели в этом.

— Подождите, — сказал Кормак. — Мы услышали фрагмент песни. Рафтери нашел описание казни, которая подходит по датам. И через несколько дней мы узнаем, принадлежит ли скелет из подземелья рыжеволосой девушке. Огромное количество информации, Нора. Что еще мы могли бы выяснить?

Ее глаза пронзили его насквозь:

— Что она не делала этого. Что она не убивала собственного ребенка.

Вглядевшись в лицо Норы, Кормак понял, что она думает о Хью Осборне. Мучительная неизвестность сменилась не менее ужасной вероятностью: один или даже несколько людей, с которыми они познакомились в Браклин Хаус, могут быть замешаны в двойном убийстве. Эта мысль угнетала и Кормака.

Девейни упорно молчал о результатах посмертного вскрытия, но он и его коллеги приступили к интенсивным допросам, особенно Хью и Люси Осборнов. Вновь обратились к возможным свидетелям, призывая их дать показания, но пока никого не обвинили. Кормак предполагал, что ничего не разрешится, пока Джереми находится без сознания, ведь слова, произнесенные им у башни, так и не получили объяснения. Все ждали, когда юноша очнется — если он вообще очнется.

Несколькими минутами позже Кормак стоял рядом с Норой и Девейни, а Ниалл Досон осматривал сундучок из подземелья. Сначала Досон несколько раз его сфотографировал. Затем, отслаивая хлопья ржавчины, осторожно попытался вскрыть древний замок. Спустя несколько секунд замок треснул и распался на части.

— Скорее всего, когда-то замок был потрясающе крепким, — сказал Досон, поднимая крышку. — Хм-м. По тому, что здесь находится, можно датировать сундук вполне точно.

Сделав несколько снимков непотревоженного содержимого, он извлек чуть вогнутый дискос и потир. По-видимому, они были изготовлены из сплава олова со свинцом или из чего-то похожего. Потир украшали неотшлифованные камни. Следующим предметом оказалось деревянное распятие длиной около восьми дюймов с грубой металлической фигуркой Христа.

— Видите, как оно укорочено? Чтобы удобнее прятать в рукав, — спасительный трюк, если вы служите мессу там, где служить ее не положено. Лучше, чтобы вас не поймали с подобными предметами… если, конечно, обстоятельства не вынуждают рисковать собой. Вот вам и дилемма: вы не можете все это уничтожить — это будет святотатством, но ежели такие вещички обнаружат, вы смертельно рискуете. Поэтому вы прячете их и молитесь, чтоб изменились времена.

На дне сундука лежала весьма поврежденная временем книга, ее покоробленный переплет из телячьей шкуры был украшен золотым и красным тиснением. Досон рукой в перчатке открыл ее наугад. По-видимому, то была латинская Библия с гравированными иллюстрациями и буквицами. Из описания Досона Кормак заключил, что уже видел несколько подобных экземпляров.

— Напечатано в 1588 году в Италии — сказал он, открывая книгу на форзаце. — Это означает, что Национальная библиотека захочет по меньшей мере взглянуть на нее. — Он повернулся к Девейни. — Я не уверен, что здесь найдется что-то существенное, детектив. Такие предметы представляют некий исторический интерес, но они вовсе не редкость. Ничего особо ценного, если это вас беспокоит. Библия стоит пару тысяч, самое большое. Вы можете увидеть подобные экспонаты во многих краеведческих музеях страны.

— Я благодарен, что вы так быстро приехали, — произнес Девейни. — Хорошо иметь полную ясность по поводу того, что у нас есть.

— Не стоит благодарности, — ответил Досон.

— Ниалл, — сказала Нора. — Я хотела спросить, не выяснили вы еще что-нибудь о том кольце?

— Боюсь, оно теперь мне недоступно. Его забрал Отдел декоративного искусства, возможно, они скажут вам больше.

— Почему кольцо перешло к ним? Я думала «декоративное искусство» означает вазы и мебель.

— Ну, общее правило, — пояснил Досон с усмешкой, — если найдены фрагменты артефакта, то он относится к древностям, а если он целый — то это произведение декоративного искусства. Но я вам этого не говорил.

В дверь просунул голову молодой офицер полиции:

— Простите меня, детектив Девейни. ОʼБирн только что звонил из больницы, сэр. Джереми Осборн пришел в себя и заявил, что не будет говорить ни с кем, кроме вас.

 

ГЛАВА 8

Когда Девейни прибыл в больницу, у кровати Джереми Осборна суетились врачи. ОʼБирн, молодой офицер, дежуривший возле палаты Джереми, с готовностью объяснил, что произошло:

— Меня не было в палате, сэр, но я мог слышать все, что происходило. Его мать была с ним, как и все это время, и он вроде бы зашевелился. «Джереми, — попросила она, — лежи спокойно. Я позову доктора». Ну, я не могу оставить свой пост, делаю знак сестре и говорю ей: «Позовите доктора, больной очнулся». Я вхожу к нему: он кричит о кровавом убийстве и требует вывести ее, вывести ее, он не хочет ее видеть. А она пытается на него шикать, а он все хуже и хуже, плачет, кричит и ругается, пока доктор не пришел и не отправил всех в коридор, пока парень не успокоится. Мать хотела вернуться, а парень опять на нее, и доктор велел ей уйти, иначе она повредит сыну. Вот тогда я позвонил вам.

— Где сейчас мать?

— Там, сэр, — сказал О’Бирн, указав на нее глазами. Люси Осборн сидела, выпрямившись, в коридоре у палаты Джереми. Девейни подумал, что, кажется, в первый раз видит на ее лице что-то вроде неуверенности.

— Миссис Осборн, как я понимаю, ваш сын хочет поговорить со мной.

— Мне следует быть рядом с ним, — сказала она, поднимаясь и направляясь к двери. Девейни шагнул навстречу.

— Боюсь, это невозможно.

— Вы не понимаете? Даже до этого несчастья он был не вполне здоров.

— Извините, миссис Осборн, но я имею право допрашивать его одного, если ему больше семнадцати. Прошу вас подождать здесь. Может, кто-нибудь из сестер принесет вам чай или что-то еще.

Отвернувшись от нее, Девейни почувствовал, как глаза Люси сверлят его спину.

Сестра мерила Джереми Осборну пульс. Он выглядел ужасно: лицо все в кровоподтеках, замотано бинтами. Однако Девейни заметил в глазах юноши, покорно державшего во рту термометр, облегчение. Они с ОʼБирном подождали, когда сестра покинет палату, а затем Девейни закрыл дверь и пододвинул свой стул к кровати Джереми. Сквозь стеклянную дверь он видел взволнованное лицо Люси Осборн, напрягшейся, чтобы уловить каждый жест и понять, о чем говорят за стеклом. Внезапно Девейни обнаружил, что чуть ли не молится, лихорадочно прикидывая про себя, какая тактика поведения будет правильной. Это мог быть единственный шанс.

— Привет, Джереми. Это офицер полиции, О’Бирн, — пояснил он, указав на офицера в форме. — Я должен предупредить, что вы не обязаны говорить о том, о чем не желаете. Но все, что вы скажете, будет записано и может быть использовано против вас. Вы понимаете это, Джереми? — Ответа не последовало. — Я должен удостовериться, что понимаете.

Джереми прерывисто ответил:

— Я понимаю.

— Мы нашли тела Майны и Кристофера Осборн три дня назад. Они находились в подземелье у башни, как вы и сообщили. — Он наблюдал, как изменилось лицо юноши. — Может, расскажете, что произошло, Джереми?

— Почему он должен был остановить меня? Почему не дал мне просто умереть?

Девейни понял, что слова юноши относятся к Магуайру, который не позволил ему прыгнуть в огонь.

— Может, он увидел кого-то, кто заслуживает спасения.

— Вы не понимаете. Я убил их. Я убил их обоих.

Джереми Осборн посмотрел на него, и Девейни понял, какие усилия понадобились юноше, чтобы произнести это вслух. И сколько еще понадобится сил, чтобы довести рассказ до конца. Он ждал, а глаза Джереми вновь закрылись. Тишина нарастала, пока не заполнила всю палату. Наконец Джереми опять заговорил, и Девейни наклонился вперед, чтобы уловить его еле слышимый шепот.

— У меня был день рождения в конце сентября. Мама подарила мне охотничье ружье, старое, которое принадлежало моему деду. Она объяснила, что не хочет, чтобы я боялся ружей. Просто из-за того… из-за того, что случилось с моим отцом. Я никогда до этого не притрагивался к ружьям. Мама велела подождать, пока кто-нибудь не покажет мне, как им пользоваться, но я все равно взял его. Я только хотел пострелять в птиц. О Господи, я никогда не хотел… — лицо Джереми исказилось, и Девейни ждал, когда он хоть немного успокоится.

— Я пошел к башне. Был туман. И когда я услышал: что-то движется, я выстрелил. — Было ясно, что он опять переживает те страшные секунды, как переживал каждый день, каждую ночь почти три года. — Я думал, это была птица.

Теперь из глаз Джереми полились слезы. Его глаза сфокусировались не на Девейни, а на потолке больничной палаты, где перед ним, казалось, возникают картины прошлого. И Девейни тоже увидел: мать и ребенок возвращаются домой из деревни. Малыш в новеньких красных сапожках. Он вылез из креслица и заставил мать догонять его или играть с ним в прятки на краю леса.

— Я думал, это птица. Но это была Майна. — Он вздрогнул. — Я не знаю, как она там оказалась. Один глаз выбит, вся в крови… — Он потянулся вперед, словно желая коснуться ее лица, но рука повисла в пустоте. — А затем я увидел, что она упала на Криса. Он не двигался.

— Что вы сделали после? — спросил Девейни.

Ответить Джереми смог лишь спустя мгновение.

— Я не помню. Просто понял, что они мертвы, и мне пришлось их спрятать, — сказал он. И уже до того как он закончил говорить, Девейни знал: последние слова были ложью. Он определенно говорил правду до этого, почему же он начал теперь лгать?

— Никто не знал о подземелье, только я. Я прятался там. Я закопал их внутри и закрыл вход, завалив его камнями. Вот почему полиция так и не нашла его.

Хотя Джереми был в изнеможении, он перестал плакать. Его голос обрел твердость, которой не было в нем раньше.

— Вы утверждаете, что спрятали тела сами? И никто вам не помогал?

— Нет. Никого больше не было. Только я.

— Если это был несчастный случай, Джереми, почему вы не сообщили о нем?

— Я не знаю, не знаю… Я боялся.

— А ружье, Джереми? Что вы сделали с ружьем? А креслице?

На лице юноши отразилось замешательство, а дыхание стало прерывистым.

— Я… я… не помню. Вы пытаетесь сбить меня.

Внезапно Девейни понял, как можно заставить его сказать правду. И произнес, не поднимая головы, чтобы не видеть, наблюдает ли за ними Люси.

— Послушайте, Джереми, у меня есть причина полагать, что кто-то вам помог, по крайней мере, в сокрытии содеянного. Почему бы вам просто не рассказать мне, как все произошло на самом деле?

— Я рассказал вам. Никто не помогал мне. Никто.

Так или иначе, но сейчас юноша выглядел совсем малодушным и жалким, хотя вроде бы освободился от своей ужасной ноши. Ты надеешься избавиться от этого, подумал Девейни, но оно не исчезает. И никогда не исчезнет.

— Тогда объясните мне, Джереми, почему вы произнесли: «Она бы никогда не сказала»?

— Я говорил так? — юноша выглядел испуганным.

— Да. Магуайр сообщил: вы сказали ему о подземелье, затем прибавили: «Она знает. Она никогда не расскажет». Вы не помните?

— Нет. Я никогда так не говорил.

— Хорошо. Давайте вернемся к Кристоферу. Посмертное обследование показало: у него была только незначительная травма головы. Медэксперт считает, что такая травма не могла повлечь его смерть. Как умер Кристофер, Джереми? — Девейни пододвинулся к юноше и говорил очень тихо, мягко. Руки и ноги Джереми судорожно задвигались. Девейни ненавидел себя. Однако он знал, что должен обдуманно вести эту игру, должен упорствовать, пока юношу не охватит разъедающий ужас. — Я полагаю, было нетрудно задушить его. Он был маленький и слабый. Может, он был без сознания и даже не сопротивлялся. Что вы сделали? Вы просто прижали свою руку к его лицу, Джереми? Что это за ощущение Джереми? Что это за ощущение — душить маленького беспомощного ребенка до тех пор, пока не остановится его сердце? Пока вы не поймете, что он действительно, несомненно, мертв?

Джереми корчился, сопротивляясь ужасным словам и еще более ужасным образам, которые вызвали в его сознании слова Девейни. — Нет, было не так. Она упала… Боже, помоги мне. Помогите мне, хоть кто-нибудь…

В этот момент наблюдавшая за ними Люси Осборн не смогла больше сдерживаться. Она распахнула дверь и, войдя, встала рядом со стулом Девейни.

— Убирайтесь от моего сына, — заявила она ледяным голосом. — Я знаю, что вы пытаетесь сделать. Оставьте его в покое.

Когда Девейни встал, чтобы обратиться к ней, она с силой ударила его по лицу. Он успел перехватить ее руку, прежде чем она успела ударить его еще раз. Для своего хрупкого сложения Люси Осборн была необычайно сильна, и впервые ее глаза выдали ярость, которую ей удавалось скрывать столь долго. Затем она залилась смехом, почти истерическим, и Девейни ощутил прилив дурноты. Стоя между чрезмерно заботливой матерью и опекаемым сыном, он только сейчас смутно осознал, что все это время воспринимал вещи совершенно наоборот. Отношения между матерью и ребенком были иными. Это Джереми защищал свою мать, а не наоборот. Сцена, которая реально разыгралась в лесу подле Браклин Хаус, далеко превосходила по своей жестокости ту, которую он изобразил для Джереми. Когда он стоял напротив Люси Осборн, крепко сжимая ее запястье, то едва преодолел дикое желание прекратить этот смех, швырнуть женщину наземь и колотить, пока она не замолкнет. Глядя ей в глаза, он произнес предваряющую допрос официальную формулу, медленно и отчетливо, как бы успокаиваясь. Затем он отпустил ее руку.

— В чем дело, детектив? — спросила она странно насмешливым тоном, словно знала, что пронеслось в его мыслях. — Разве вы не сломали моего сына ради вашего удовлетворения? Разве он не сыграл свою роль в изощренном поиске истины? Я открою вам истину.

Она бросала слова с ядовитым презрением.

— Нет, пожалуйста, нет, — умолял Джереми, но теперь Люси Осборн было не остановить.

— Я та, кого вы ищете. Мой сын не сознавал, что делает; выстрел был полной случайностью. Он вбежал в дом с криком: «Я убил их, я убил их». Он повторял это снова и снова.

— Пожалуйста, остановись, — продолжал упрашивать Джереми.

Она дотянулась до руки сына и погладила ее, обращаясь к нему:

— А теперь тише, помолчи. Я должна все рассказать им, дорогой, разве ты не видишь, они заберут тебя, если я этого не сделаю. Я не могу им этого позволить. — Затем она повернулась к Девейни и заговорила медленно, обдуманно, без эмоций: — Первое, о чем я подумала: теперь мы не сможем вернуться домой, в Англию. Я так давно планировала наше возвращение, обдумывала все детали, и вот все рушилось. Но мне пришло в голову, как можно все это повернуть. Если бы нам удалось успокоиться и держать себя в руках. Крови было немного, не так, как у Дэниэла, когда он застрелился. Но времени у нас почти не оставалось. Хью мог вернуться в любой момент, и нужно было придумать, куда их спрятать, хотя бы на время, пока я что-нибудь придумаю. Джереми сказал мне о подземелье. Я послала его за лопатой в сарай, а затем… — Она обратила взгляд в прошлое: — Я посмотрела на ребенка. Он лежал неподвижно, но я видела, как бьется пульс, вот здесь. — Она подняла пальцы к собственному горлу. — Мне пришлось остановить его, разве это непонятно? Так просто, так незаметно. Я думала только о том, что этот мальчик — препятствие, маленькая преграда между Джереми и мечтой, которую я для него лелеяла. Мы должны были вернуться в свой дом в Бэнфилде. Видите ли, однажды, более трехсот лет назад, наша семья уже совершила ошибку, оставив его, но тогда мы вернулись назад, и могли бы вернуться назад еще раз. Мы были так близко к цели. Для вас, конечно, это ничего не значит, но я не могла допустить, чтобы пятивековая история пребывания нашей семьи в Бэнфилде прервалась. Я бы этого не перенесла. Итак, я думала лишь о том, что этот ребенок должен умереть — и все наладится, сразу наладится.

Лицо Джереми Осборна исказилось от отвращения, но силы совершенно покинули его, и он не мог высвободить руку из материнской хватки. Люси продолжила, ее голос был теперь совершенно холоден и нетороплив. — И тогда я подумала, как это было бы кстати, ибо из всех, кто пытался отнять у меня любовь Джереми, именно этот ребенок, этот грязный маленький темнокожий преуспел больше всех. И я сказала ему: «Это к лучшему, разве ты не видишь? Здесь ты не увидишь больше ничего хорошего, ты, бедный, оставшийся без матери полукровка». То, что я сделала, было актом доброты.

Девейни представил себе, как Джереми, вернувшись с лопатой, видит, что рука матери закрывает личико Кристофера.

— Так это произошло, Джереми? — спросил он.

— Я не знаю. Я не знаю.

Лицо юноши исказилось от муки. Так вот почему Джереми до сих пор не сознался, хотя едва не умер, разрываемый своей страшной тайной. Он уже не мог ничего сделать для Майны, но терзался почти два мучительных года, думая, что мог бы спасти Кристофера.

Однако Люси еще не закончила.

— После этого остался лишь Хью, а он был чертовски слаб — как все Осборны. Он позволил себя убедить — в сложившихся обстоятельствах, что поместье нужно завещать Джереми, на тот случай, если с ним что случится. В воскресенье вечером он сообщил мне, что ездил в Лондон, чтобы изменить завещание. Он даже воображал, будто сам пришел к этой мысли.

Глаза Люси Осборн расширились, она говорила все быстрее и быстрее.

— Я знала — никто не усомнится в том, что он совершил самоубийство. Подбросить снотворное в его чай было совсем не сложно. Значительно труднее было запихнуть его в машину, однако мне помогла садовая тележка. Но эта шатающаяся повсюду парочка все испортила. Эта жалкая американка, заглядывавшая во все углы, использовавшая Джереми, чтобы добраться до меня. Я пыталась предупредить ее, избавиться от нее — я сказала ей по телефону: оставьте это, им лучше уйти. Битое стекло тоже не помогло, она его просто подмела. Наконец, я подложила ту ужасную мертвечину в ее постель, но она так и не оставила нас в покое. Вот почему мне пришлось форсировать события, вот почему самоубийство Хью должно было совершиться тогда, когда эта парочка отсутствовала. И если бы… — Воспоминание о неудаче, казалось, причинило Люси физическую боль, и ее худые пальцы вцепились в простыни, как когти. Глаза ее до краев наполнились ненавистью и отвращением. — Если бы они приехали на пять минут позже, мы с Джереми простились бы с этой Богом забытой страной и уехали домой. И никто из вас не смог бы нас остановить.

Девейни был сыт по горло происходящим. Он не раз наблюдал, как подозреваемые сознавались под градом вопросов. Однако ничего подобного он до сих пор не видел.

Лицо Люси смягчилось, она повернулась к сыну и снова взяла его за руку.

— Это не твоя вина, дорогой. Ты так хорошо держался. Я знаю, как это было трудно. Что бы ни случилось со мной, ты не должен себя обвинять.

Сжав зубы, Джереми вырвал руку и отвернулся, сотрясаемый рыданиям. Девейни сомневался, сознает ли эта женщина, что сын для нее потерян.

— Люси Осборн, я арестовываю вас за убийство Кристофера Осборна, за покушение на убийство Хью Осборна и за сокрытие обстоятельств смерти Майны Осборн. В ваших интересах как можно скорее переговорить со своим адвокатом. Можете позвонить ему из полиции. Вы понимаете? Миссис Осборн?

Игнорируя его, Люси потрепала волосы сына:

— Тебе было нехорошо, любовь моя. Совсем нехорошо. Теперь ты отдохнешь, дорогой. Я скоро вернусь.

«Не раньше, чем через тридцать лет», — подумал Девейни.

— Я буду обязан, если вы с Маллинсом доставите миссис Осборн в участок, — сказал он О’Бирну. — Я скоро приеду… Нужно сперва кое-что сделать.

Девейни пересекал Драмклегганское болото, когда увидел, что навстречу ему движется «Вольво» Осборна. Он посигналил. Осборн ехал очень быстро, но сумел притормозить и подавал назад, пока обе машины не оказались друг против друга.

— Я получил известие о Джереми. Он в порядке?

Девейни посмотрел в его глаза и почувствовал, что слова застревают в горле. Может, среди людей будет легче?

— Может, нам лучше поехать куда-нибудь, где было бы удобней поговорить?

— Расскажите мне все сейчас, детектив. Пожалуйста. Тут впереди есть место, где вы можете съехать с дороги. А я развернусь.

Девейни кивнул и съехал с дороги на маленький островок твердой земли, выступающий из болота. Он смотрел через лобовое стекло на черные пятна зияющих в торфе пустот, на небольшие кучки добытого торфа, когда гряда облаков, тянувшихся с запада, пролилась дождем. Теперь он знает, что все это время Хью Осборн говорил правду. И что вроде бы нелепая история об отдыхе у дороги из Шэннона — не выдумка, а печальная действительность. А это означает: Хью Осборну придется жить с сознанием того, что когда его жена и сын были убиты, он спал всего в нескольких милях от дома. Открыв дверцу машины и ощутив прикосновение влажного воздуха, Девейни подумал: как странно, что одна из глав этой истории завершается на болоте, почти там же, где началась. И его поразило, как пусто в этой юдоли изгнания: насколько глаз может видеть — ни деревца, ни камня, ни куста. Ничего, чтобы укрыться от ветра и дождя, когда он начнется.

 

ГЛАВА 9

Нора была одна в своей комнате и подсчитывала: прошло девять дней со времени пожара в башне и неделя — со дня печальной находки в подземелье. Работа Кормака в монастыре завершена, завтра после похорон они оставят Браклин Хаус. Сейчас они были одни во всем доме. Хотя Хью Осборн выглядел утром совершенно измученным, он настоял, что сам съездит в Шэннон и встретит свою тещу, и они не смогли разубедить его.

Кормак упаковывал вещи.

— Я только что поговорила с Хики, который работает в гараже, — сказала она, присаживаясь на кровать, где были разложены вещи Кормака. — Моя машина как новенькая, но они не смогли достать все необходимое для вашего автомобиля. Он на ходу, говорит Хики, но вам придется заменить заднее стекло, когда вы вернетесь в Дублин.

— Я думал, что, возможно, не поеду прямо домой, — сказал Кормак. Он помолчал немного, а потом продолжил: — Я размышляю, не отправиться ли на несколько дней в Донегал. — Он еще поколебался и посмотрел на нее. — Вы могли бы поехать со мной.

Это неожиданное решение изумило Нору. Мгновение она изучала его лицо.

— Мне придется вернуться в Дублин. Я уже пропустила неделю занятий. Кроме того, мне кажется, что вам лучше поехать одному. Я думаю, вы с отцом найдете, о чем поговорить. Как ваша голова, кстати? Вы уверены, что можете вести машину?

— Я справлюсь.

Он отставил чемодан в сторону и сел рядом с ней, а затем взял ее руку и прижался губами к запястью.

Она попытался высвободиться.

— Я не перестаю ругать себя, но правда достается иногда слишком дорогой ценой, верно?

— Нора, чем вы огорчены? — Он не дал ей уйти, но лишь крепче сжал ее руку.

— Я была так неправа относительно Хью. Я слышала только то, что хотела слышать, и приехала сюда, горя желанием повесить его. А хуже всего, что он полон всепрощения.

— Не только вы, все подозревали его. Полиция…

— Все, кроме вас.

— Может быть, так казалось. Но в душе, боюсь, я тоже колебался.

— Я думаю о том, что произойдет здесь дальше, Кормак. Девейни сказал — нас могут вызвать как свидетелей, если дело все же пойдет в суд. Я очень надеюсь, что этого не случится. Вряд ли Джереми сможет выжить, если попадет в тюрьму. А если он не будет осужден или получит условный срок? Девейни считает — это возможно, ведь Джереми был тогда несовершеннолетним. Где он отыщет пристанище?

— Хью сказал: он хочет, чтобы Джереми остался здесь… Если или когда его освободят. Он не видит злого умысла со стороны Джереми.

— Звучит очень благородно, но эта идея чревата бедой. Неужели он сможет забыть о том, что сделал Джереми? И уживется ли Уна Мак-Ганн под одной крышей со своим братом? — размышляла Нора. — Финтан отправляется в Штаты, на поиски счастья. Нужно подумать об Айоф, разве девочка должна жить в такой обстановке?

— За последние недели и мы, и Хью с Уной прошли через суровые испытания, — сказал Кормак. — Но на самом деле мы не так хорошо их знаем. Может, Хью Осборн куда великодушней, чем нам с вами кажется. И он нуждается в Джереми даже сильнее, нежели Джереми нуждается в нем. Может, Уна решится оставить дом. Каждый из них отыщет свой путь, Нора. Я уверен в этом. Но не знаю, чем мы можем им помочь.

Норе показалось, что подобные соображения, пожалуй, в чем-то и справедливы, но они не рассеяли ее печали. Она не сомневалась: все они сумеют выстоять, ведь люди обычно держатся до последнего, пока могут жить и дышать. Иногда — уже не сознавая ничего и не рассуждая, иногда — охваченные отчаяньем. Так почему же сейчас, когда открылась вся правда, ее обуревает желание выяснить что-то еще? И что еще она сможет выяснить? Кормак, скорее всего, прав. Их миссия завершена.

— Иди ко мне, — сказал он. Теплые руки обняли ее, обветренное лицо прижалось к ее лицу, и Нора отдалась охватившему ее чувству, откликаясь на каждое прикосновение, пока их тела не переплелись. Нора слышала, как неровно дышат они оба. Ее уносил водоворот, нахлынувшая лавина страсти.

Снизу послышался приглушенный звук дверного звонка. Нора отстранилась и соскользнула с кровати:

— Какого черта мы делаем? О чем мы думаем? Простите, Кормак.

Выходя из комнаты, она услышала, как его тщательно упакованный чемодан рухнул на пол.

 

ГЛАВА 10

Перед входом в Браклин Хаус стоял Девейни с коричневым бумажным конвертом, в котором лежали письма Майны Осборн. Когда Нора открыла дверь, он сказал:

— Я заскочил, чтобы повидаться с миссис Гонсалвес.

— Они вот-вот приедут. Вы можете подождать, если хотите.

Девейни вошел и поймал взгляд доктора Гейвин, устремленный на пакет.

— Это письма, — объяснил он. — От Майны Осборн ее матери.

— Вы прочитали их?

— Прочитал.

— Какой она была?

Девейни мгновение размышлял, пытаясь сформулировать ответ, вспоминая, сколько ума, сострадания и проницательности излучали письма Майны. Он и сам много думал о Майне, о том, мог ли кто-то, хотя бы муж или мать, понимать и знать ее по-настоящему. Уход Майны Осборн оставил зияющую пустоту в жизнях любивших ее людей. Едва ли он мог сообщить о Майне нечто существенное, основываясь на строчках немногих писем. Он видел, что доктор Гейвин наблюдает за ним с интересом.

— Пожалуй, все-таки не знаю.

Присоединившийся к ним Магуайр казался расстроенным. Своим появлением я чему-то помешал, решил Девейни.

— Детектив, — сказала доктор Гейвин, — мы хотели бы знать, как идут дела, и, может, вы просветите нас? Мы с Кормаком читали газеты и слышали из вторых и даже третьих уст о показаниях Люси Осборн и предъявленных ей обвинениях. Естественно, мы не расспрашиваем Хью.

— Я расскажу вам все, что знаю. Как сообщил нам Джереми, его мать была одержима идеей вновь заполучить их родовой дом в Англии. Она начала писать бессвязные письма своему адвокату и строила различные планы. Не так давно она вбила себе в голову, будто Осборны должны возместить ей потерю фамильного дома. Неизвестно, что в конце концов она бы предприняла, но роковой выстрел открыл неожиданные возможности. Уничтожив местную ветвь семейства Осборнов, Люси получала шанс для себя и сына. Устранив Майну и Кристофера со своего пути, она добивалась сразу двух целей: уничтожала законных наследников Хью Осборна и ставила сына на их место. Получив страховку после официального признания его жены мертвой, Хью Осборн стал бы богатым человеком. Но когда Хью изменил завещание в пользу Джереми, необходимость выжидать отпала. Все, что оставалось сделать Люси, — это подстроить какой-нибудь несчастный случай с Хью. Она и Джереми оставались вне подозрений. В случае самоубийства страховка самого Осборна не была бы выплачена. Но Джереми наследовал Браклин Хаус и, кроме того, получал страховку Майны Осборн.

— Как все это начало распутываться? — спросила доктор Гейвин.

— Джереми рассказал: они с матерью вынесли из дома чемоданы и одежду, чтобы все выглядело так, будто Майна просто сбежала. Предполагалось сжечь вещи Майны, но Джереми оставил кое-что себе. Пару месяцев назад уборщица, миссис Хернанс, нашла шарф Майны под его матрасом и, когда показала находку Люси, была уволена. Люси заставила Джереми сжечь шарф — на сей раз в ее присутствии, удостоверяясь, что все сделано должным образом. Вот тогда Джереми почувствовал настоятельную необходимость кому-то обо всем рассказать. Он старался держаться подальше от матери и практически переселился в башню. Еду он воровал, а те свечи, которые вы видели, стащил из церкви. Пьянствуя и слоняясь по башне, будто разбойник, он едва не свихнулся.

— Вы знаете что-либо про обвинения, детектив? — спросил Магуайр.

— Мы получили сегодня уведомление об этом. Люси Осборн обвиняется в убийстве Кристофера Осборна и в покушении на убийство Хью Осборна. Если она предстанет перед судом — а этого может не произойти, учитывая ее нынешнее психическое состояние, то может быть приговорена к пожизненному заключению только за одни эти деяния. Кроме того, ее могут обвинить и в сокрытии улик. Джереми пока вменяется в вину непредумышленное убийство Майны Осборн. Однако, учитывая его возраст в момент совершения преступления, а также прочие обстоятельства дела, он может быть приговорен к условному наказанию.

— Не понимаю, почему Хью никогда не упоминает о том, что снотворное дала ему Люси, — проговорила доктор Гейвин.

— Он не помнит ничего… Он даже не помнит толком, как Люси наливала ему чай.

— Однако едва ли он считает, что сам решил умереть в машине, — сказала Нора.

Девейни вспомнил ответ Осборна, когда он сказал ему о том же: «Когда ты постоянно прикидываешь, как это можно осуществить — пойти к машине, включить ее и просто заснуть в ней, — признался он, — то в конце концов вообразишь: ты это сделал». Если бы не показания Люси, подумал Девейни, Осборн продолжал бы считать, что совершил неудачное самоубийство.

Разговор прервался, ибо вошли Хью Осборн и миссис Гонсалвес. Девейни узнал голос, который он слышал по телефону, и поразился тому, с какой грацией и чувством собственного достоинства держится эта женщина. А ведь она преодолела огромное расстояние ради печальнейшей на свете цели. При виде конверта в его руках ее глаза засветились.

— Вы, должно быть, детектив Девейни, — произнесла она.

— Вы знакомы? — удивился Осборн.

— Мы беседовали по телефону, — сказала миссис Гонсалвес, пожимая протянутую руку Девейни. — Детектив, я так благодарна вам за все, что вы сделали для моей дочери. И для моего внука… — Ее голос прервался, но взгляд остался твердым. Девейни протянул ей заветный коричневый конверт.

— Спасибо, что возвращаете письма Майны, — сказала миссис Гонсалвес. — Они для меня бесценны.

Девейни отказался от чая. Он всего лишь выполнил свой долг и привез пакет. Добравшись до дома, он услышал тихие звуки скрипки. Рошин, сидя на кухне, неуверенно подбирала мелодию. Девейни с трудом различил первые такты «Пайдин ОʼРафферти». Сквозь окно он наблюдал: в кухне появилась Нуала и, проходя мимо дочки, поцеловала усердную скрипачку.

— Начинает звучать красиво, Рошин, продолжай так же. Помни, что папа сказал, и не старайся играть слишком быстро. Мне придется выйти… — Нуала осеклась, когда он открыл дверь. Девейни застыл на пороге, не в силах заговорить или шагнуть в дом. Рошин перестала играть, а Нуала подошла к нему.

— Ты в порядке, Гар? Почему ты пришел домой в середине дня?

Он хотел сказать жене, что впервые за долгое время увидел ее так же близко и ясно, как в тот день, когда они впервые заснули и проснулись вместе: каждый изгиб, ресничку и мельчайшую черточку. Но не смог выдавить из себя ни слова.

— Гарретт, — спросила она, — почему ты не входишь?

Ее прикосновения было достаточно, чтобы развеять чары. Он шагнул в кухню и сел напротив дочери. Нуала устроилась рядом с ним.

— Слушай папа, я уже почти выучила, — радостно сообщила Рошин. Она вновь взялась за скрипку, с трудом воспроизводя подпрыгивающий ритм джиги.

— Ну, разве она не делает успехи? — спросила Нуала, заглядывая в его глаза, чтобы увидеть намек на происходящее. Он чувствовал, что сейчас они словно бы застыли по разные стороны порога, не понимая самих себя, но, по крайней мере, стараясь понять друг друга. Нуала ласково коснулась его лица: — Я позвоню в офис и спрошу Шейлу, не согласится ли она провести за меня пару встреч. Буду через минуту.

Когда Девейни взглянул не сидящую напротив Рошин, то заметил в бездонной глубине ее глаз отражение собственного замешательства.

 

ГЛАВА 11

Погребальную мессу по Майне и Кристоферу Осборнам отслужили двумя днями позже, в церкви Святой Коломбы. Стоя в глубине церкви, Девейни наблюдал, как за воротами собралась группка репортеров. Без сомнения, они рассчитывали сделать несколько снимков скорбящей семьи, чтобы вместе с сенсационными подробностями — и с обычной фальшивой многозначительностью — поместить их в вечерних выпусках новостей. Они увидят отличное шоу, ведь собралась вся деревня. Хью Осборн уже стоял перед церковью, рядом с миссис Гонсалвес. Девейни вдруг осознал, что так и не узнал у матери Майны ее христианское имя. Мимо него медленно шли участники похорон: Делиа Хернанс, Долли Пилкингтон с ее тремя старшими детьми, Нед и Анна Рафтери и все женщины, которых он окрестил почетными членами фан-клуба отца Кинселлы. Уна Мак-Ганн и ее дочь уселись на заметном расстоянии от Осборна, и Девейни заметил, как точно измерили это расстояние многочисленные любопытные взгляды. Здесь были и братья Уны: Финтан сидел рядом с сестрой, а Брендан с опущенной головой и четками в неловких пальцах, преклонил колени в дальнем конце церкви.

Девейни все еще стоял в дверях, тщетно мечтая о сигарете, когда появился Брей Бойлан. Бойлан был вымыт и начищен до блеска, в одном из своих самых дорогих костюмов, словно пришел давать представление. Да так оно и есть, беспощадно заключил Девейни.

— Все хотел вам сказать… Отличная работа, детектив, — сказал Бойлан доверительным тоном. — Просто отличная. Печальный случай, но хорошо, что все открылось.

— Сэр! — односложно ответил Девейни. Он считал, что не заслуживает даже короткого поздравления. Возможно, он бы и сам все расколол, но, в сущности, эта хрень свалилась ему прямо в руки. «Научишься ли ты воспринимать вещи просто?» — осведомился его внутренний голос. Каким бы ни оказался ответ, дело было закрыто.

В течение всей службы лил сильный дождь, и ко времени завершения мессы телевизионщики рассеялись. Когда похоронная процессия достигла кладбища, ливень почти прекратился, однако солнце едва пробивалось из-за темных дождевых туч. Мать и ребенка в одном гробу предали земле в Драмклегганском монастыре: в углу старинного церковного двора, чуть в стороне от прочих могил. В церкви было полно людей, а здесь, в монастыре, недвижно стоял Хью Осборн под руку с миссис Гонсалвес. Кроме них присутствовали: отец Кинселла, Кормак Магуайр с Норой Гейвин, Уна и Финтан Мак-Ганны, Девейни и люди из похоронного бюро.

После дождя воздух пах свежей глиной, и Девейни поразило, что похороны были самыми скромными: двое чернорабочих на толстых канатах опустили в могилу простой деревянный гроб. Расположившись на складном стуле, Финтан Мак-Ганн наладил свою волынку. Когда прозвучали последние слова молитвы и могилу окропили святой водой, Финтан склонил голову и начал играть: простая, но величественная мелодия была полна незамутненной скорби. Когда они гуськом покидали погост, Девейни обернулся и, глядя, как рабочие зарывают могилу, долго слушал ритмичный шорох лопат и шум почвы, падавшей на гроб с глухими ударами.

 

ГЛАВА 12

Вернувшись в Браклин Хаус после погребения, Кормак отметил: едва Хью Осборн и миссис Гонсалвес вошли в холл, гул голосов на мгновение стих. Как и в тот вечер, когда он увидел входящего в паб Осборна, подумал Кормак. Общее настроение было мрачным. Однако, наполнившись людьми, обычно тихий дом неузнаваемо изменился. Было ясно, что большая часть гостей оказалась внутри Браклин Хауса впервые, и Кормак видел, что они впечатлены благородными пропорциями здания и одновременно, его ветхостью; неухоженный интерьер определенно нуждался в ремонте. Двери гостиной были распахнуты, сквозь тонкую вуаль пыли сияли люстры, а огромный обеденный стол и буфет были уставлены тарелками с домашней ветчиной и сэндвичами, фруктовыми кексами и смородинными лепешками. Сочетание изобилия и заброшенности впечатляло.

Хью провел миссис Гонсалвес к креслу подле окон. Уна принесла ей чашку чая и попыталась предложить что-либо освежающее Осборну, но он отказался. Присутствовавшие на похоронах друг за другом стали подходить к хозяевам дома. «Сочувствуем вашему горю», — тихо говорили они, склоняя головы перед миссис Гонсалвес и скорбно пожимая руку Хью Осборну. Было чуть-чуть странно видеть современных горожан Данбега, чьи предки-арендаторы, несомненно, всю жизнь низко кланялись владельцам Браклин Хауса, столь почтительно обращающимися к нынешним обитателям дома.

Бродя по комнатам, Кормак пытался разыскать Нору и наконец увидел, что она беседует с Девейни в углу библиотеки. Занимаясь расследованиями, Девейни казался вполне уверенным в себе, но здесь у него был скованный вид человека, который теряется в большом обществе, или, по крайне мере, в той ситуации, когда в его руках нет ни кружки пива, ни скрипки. Когда Кормак приблизился, разговор шел о cailin rua.

— Так вы надеетесь, что обнаруженные в подземелье останки принадлежат ей? — спросил Девейни.

— Малаки Драммонд сейчас пытается это выяснить, — сказала Нора.

Кормак обратился к Девейни:

— В силу некоторых обстоятельств мы предполагаем: рыжеволосая девушка из болота, возможно, на самом деле была… — Он понизил голос, не желая сообщить новость всем, кто мог услышать, — казнена за убийство новорожденного ребенка. Но Нора не верит этому.

— Я сознаю, что мы можем никогда не узнать истины, — произнесла Нора. Она взглянула в сторону столовой, где принимал соболезнования Хью Осборн. — Я просто думаю: нужно постараться выяснить как можно больше.

 

ГЛАВА 13

Когда следующим утром Нора паковала вещи, зазвонил мобильник. Это был Малаки Драммонд.

— У меня интересные новости, — сообщил он. — Во-первых, взрослые скелетные останки из подземелья идеально соответствуют голове, найденной в Драмклегганском болоте. Идентичны и следы лезвия на костях, и позвонки. Как патанатом я положительно утверждаю: это один и тот же человек.

— Я знала это, — выдохнула Нора и ощутила легкий приступ дурноты: на мгновение она представила, как cailin rua держит руку на личике новорожденного, пока тот не затихает. Она не знала, был ли убитый ребенок мальчиком или девочкой. В письме, обнаруженном Рафтери, о поле младенца не упоминалось. — Спасибо, Малаки, за большую помощь.

— Подождите. Это лишь первая часть, а есть и еще. Музей сотрудничает с одним из наших коллег в Тринити. Мак-Девитт его зовут, парень с кафедры генетики. Он работает над базой данных ДНК. В общем, он приехал взять пробы от ваших экземпляров, пока они находились у меня в морге, и мы поболтали о его исследованиях.

Нора слушала, лихорадочно прикидывая, что сообщит сейчас Драммонд.

— Это впечатляет. Кроме ДНК он собирает сведения о семьях. Будучи сопоставленными, эти данные лягут в основу карты генетического многообразия как первый шаг в изучении происхождения населения Ирландии. Я сообщил ему, что, возможно, у вас есть сведения, которые помогут идентифицировать девушку. Возможно, он будет звонить вам, когда вы вернетесь. Я дал ему ваш рабочий номер, надеюсь, вы ничего не имеете против.

— Нет, это замечательно, Малаки.

— Я рассказал ему всю историю: как в болоте обнаружили голову молодой женщины, а вы нашли свидетельства того, что, вероятно, она была казнена за убийство своего младенца, и, видимо, того самого новорожденного, скелет которого был погребен в подземелье подле ее останков, — Драммонд остановился, чтобы перевести дух. — Больше я обо всем этом не думал. Но Мак-Девитт позвонил мне как раз несколько минут назад и сообщил весьма любопытные вещи. ДНК обнаруженных вами индивидуумов совершенно различны. Они не могут быть матерью и ребенком. Они даже не отдаленные родственники. Разве это не любопытно?

Нора молчала. Она не могла осмыслить услышанное.

— Эй, Нора! Ты слушаешь?

— Малаки, он так и сказал? Не связаны?

— Он заявил: сомнений быть не может.

— Как же так? — В сущности, Нора разговаривала уже не с Драммондом, а с собой, стараясь упорядочить противоречивую информацию. — Но если ребенок не ее, то чей же?

Нора сошла вниз, где ждал Кормак, и Хью Осборн проводил их до машин. На джипе Кормака все еще виднелись следы нападения Брендана Мак-Ганна. Заднее стекло временно заменял лист пластика.

— Я очень обязан вам, — произнес Хью Осборн. — Я поговорил с Джереми. Он вернется домой, как только его освободят. Я знаю, что мне будет очень непросто, но не могу бросить его. Майна никогда не одобрила бы этого.

— Если мы сможем чем-то помочь… — начал было Кормак.

— Боюсь, я уже слишком обременил вас.