Лабиринт кривых зеркал несётся мне навстречу. Изломанные, исковерканные отражения появляются и пропадают в стыках, превращая моё тело в многоруких химер с составленными из осколков лицами.

Я замечаю целое зеркало и в надежде останавливаюсь напротив, но отражение в нем вдруг оживает и его рот разрывается в крике, я снова бегу, едва успевая замечать повороты. За каждым из них меня ждёт лишь новый коридор с бесчисленными ответвлениями, а со всех сторон глядят мои же глаза: испуганные, осуждающие, озлобленные, безразличные — всякие.

Поняв, что отсюда нет выхода, я бью кулаком ближайшую стену. Осколки со звоном разлетаются, в зеркала тут же вползает тьма, смешанная с кровью, но я уже вижу выход и бросаюсь в пролом. Здесь темно, но стоит лишь сделать шаг, как зажигается свет, и я вижу ещё одно зеркало, в котором отражается моё ненавистное лицо. В бесконтрольной ярости я выхватываю кинжал и бросаю его в идеально гладкую поверхность, оружие пропадает в зазеркалье, а его близнец вырывается оттуда и летит уже в меня. Нужно отклониться или отбить его в сторону, но руки слишком тяжелы и вязнут в пространстве. Острый клинок проскальзывает меж ладоней и вонзается мне в грудь.

Я падаю, чувствуя внутренностями твёрдую ледяную сталь. Мне больно, сердце в агонии сжимается в последний раз и выбрасывает кровь из пробитых желудочков, которая растекается по безупречной плоскости стеклянного пола. Багровая волна накрывает моё искажённое отчаянием лицо и уверенно ползёт дальше и дальше, не собираясь останавливаться. Я жду, когда кровавый поток моей жизни иссякнет, но никак не могу умереть, лишь продолжаю лежать в вязкой липкой луже, которая становится всё больше и больше…

Вдруг ставший привычным сценарий меняется — сверху что-то лопается, я вижу собственную руку. Она хватает меня за шкирку и резко дёргает вверх, выдёргивая из видения.

— Можешь не благодарить.

Надо мной стоит Отражение, пронизывая насквозь насмешливым взглядом. Злоба и помешательство рассеялись без следа, и глаза мои с радостью впились в голубое небо, покрытое тонкими пёрышками облаков.

— Делай это почаще, — сказал я, поднимаясь на ноги.

Грудь оказалась цела, никаких следов кошмара, овладевшего мной, уже не осталось.

— Я тебе не спасатель, — ответил двойник и сел на сотворенный прямо из воздуха стул.

— А мне казалось, что именно в этом ты видишь свою миссию.

— Но твои кошмары — это твоя проблема. Ты не калека и не душевнобольной, сам в состоянии справиться со своими тараканами.

Бескрайняя равнина, покрытая приятной короткой травкой, равномерно освещалась стоящим в зените солнцем, лёгкий ветерок покачивал мягкие стебельки, превращая зелёный ковер в волнующееся живое покрывало.

— Они съедают меня изнутри, и сапогом до них, увы, не дотянуться.

— Не ной.

— Это так и есть. Ты должен знать это как никто.

— Хватит себя жалеть! — не вытерпело Отражение и добавило свою любимую фразу. — Соберись, тряпка!

Я сотворил себе удобное кресло и сел в него, ничего не ответив.

— На тебя надеются другие, те, кто остался в живых, — уже спокойнее продолжил двойник. — И хватит меня игнорировать!

С этими словами он распылил кресло, и я растянулся на траве.

— Мне нечего тебе ответить, — поднявшись, сказал я и сотворил себе новое.

— Потому что ты — тряпка. Говорил, «не привязывайся»? Говорил, «потеряешь»? А ведь это только начало, — мой собеседник понизил голос, и лицо его перекосила злоба. — Ты потеряешь ВСЕХ. А потом ещё и то, что никогда не думал, что потеряешь.

— Спасибо. Как только ты это сказал, мне сразу стало легче.

— Всегда пожалуйста, — сделав вид, что не понял сарказма, улыбнулся собеседник. — Знаешь, в чём твоя проблема?

— В том, что у меня раздвоение личности?

— В том, что ты ждёшь, что всё станет как раньше. Но так не бывает. «Как раньше» никогда не возвращается, как реки не текут вспять. Даже если ты будешь очень стараться вернуть былое, у тебя не получится. Время не вернётся назад, ни при каких обстоятельствах, и не даст тебе испытать одно и то же чувство дважды.

— Я не пытаюсь, если ты не заметил, — вздохнул я, устало отвернувшись.

— Не пытаешься, но хочешь, — кивнуло Отражение, и огляделось вокруг. — Ты застрял в прошлом и превращаешься в старика. Нудного, ворчливого, озлобленного старика с рваными сетями, который пытается снова поймать в них золотую рыбку. Но этого не будет. Дам тебе самый простой совет — ищи нечто новое, и как знать, не окажется ли это новое лучше прежнего.

— Да, вдруг я поймаю в свои сети левиафана, — хмыкнул я, — и он утянет меня на дно морское. Это не я застрял в прошлом, а прошлое застряло во мне. И я не могу от него избавиться, потому что если мне это удастся, от меня ничего не останется.

Отражение замерло, размышляя.

— Пройдёт время, и ты успокоишься, — сказало оно тихо. — Как бы сильно ты не был уверен в обратном. Ты видел мои воспоминания. Я не избавился от них, как видишь. Хочу тебе кое-что показать, — сказал двойник и поднялся.

Небо померкло в одно мгновение — его затянули блестящие чёрные тучи, равнина превратилась в неровную каменную пустыню, из которой тут и там вырывались вверх гигантские вулканы. Пространство заполнилось грохотом и воем невиданной силы ветра. Каждая из гор с разорванной верхушкой извергалась, обливаясь лавой, иногда очередной выброс сопровождался взрывом с настоящей ударной волной, и тугая раскаленная струя выстреливала в небеса на целую версту. Тяготение здесь явно было намного слабее привычного, потому что твердеющие на лету капли улетали прочь так медленно, что казалось, будто они никогда не вернутся на поверхность.

— Это не прекращается здесь ни на миг, — крикнул двойник, и я ни за что не услышал бы его, если бы не усиливающая голос магия. — Этот мир извергается через сотни кратеров и за последние десять тысяч лет уменьшился почти вдвое. Напоминает описываемый церковниками ад, не так ли?

— Как это связано со мной?

— А ты подумай!

Очередной взрыв раздался совсем рядом, но нас, защищённых какой-то неведомой силой, лишь обдало волной ледяного воздуха.

— Здесь слишком холодно, чтобы думать!

— Рад, что ты заметил! — улыбнулся двойник, и о щит над его головой разбился огромных размеров булыжник, ещё недавно бывший в жидком состоянии. — У этого мира очень необычная орбита — зимой здесь настолько холодно, что немногочисленная вода замерзает в лёд, который намного крепче стали, а летом так жарко, что идут дожди из раскалённого железа! И один год здесь равен почти двум сотням лет Нириона!

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Это ещё не всё! С каждым годом перепады температур становятся больше, и всё идёт к одному из двух исходов. Первый — планета преодолеет тяготение обоих своих солнц и отправится в свободное плавание по космосу, постепенно истощаясь и разваливаясь на кусочки, превращаясь в космическую пыль. Второй — ей не хватит скорости для преодоления тяготения, и тогда она просто упадёт на одну из звёзд, окунувшись в океан пламени, где и перестанет существовать. Что бы ты предпочёл — рассыпаться в пыль в вечной пустоте или сгореть в домне звезды?

— Да к чему ты клонишь? — выкрикнул я, уже ничего не понимая в этой бесконечной катастрофе.

— Не отвечай вопросом на вопрос! Решай — пустота или пламя?

— Пламя!

— А чем это лучше? — захохотало Отражение. — Ведь, по сути, итог один — смерть! Но твой вариант как раз тот, на который я рассчитывал!

Чёрное небо вдруг засветилось, сквозь тучи стали пробиваться ослепительные лучи, пламенными копьями вонзающиеся в исковерканную, усыпанную осадками твердь, из холода нас бросило в испепеляющий жар, и вся поверхность планеты начала едва заметно светиться.

— Смотри, мы сгораем! — с восторгом выкрикнул мой двойник и подставил лицо обрушивающемуся сверху смертоносному дождю.

Сначала на головы нам буквально упали остатки небес, а затем огромные пласты тверди стали отрываться и улетать в стороны, по постепенно загибающейся кверху траектории, оттуда на нас обрушивался невыносимо яркий свет, обращающий камень под ногами в жижу… Я ожидал, что нас тоже расплавит, но всё закончилось с пришедшим снизу взрывом, бросившим две одинаковые раскинувшие руки фигурки навстречу безразличной в своей мощи звезде.

— Некоторых вещей тебе не избежать, — сказало Отражение, плавая рядом со мной в утробе исполинского светила. — Даже целые миры обречены на определенный конец. Так что хватит ныть! Возьми себя в руки и прими происходящее как есть! Так или иначе, тебя ждет либо пустота, либо пламя — и тебе никуда от этого не деться! Но если будешь болтаться, наматывая сопли на палец, тебе не удастся даже выбрать исход себе по вкусу!

— И если я не выберу, исход меня в любом случае не устроит, так?

— Наконец-то, — хлопнул в ладоши двойник, — сообразил! Ты достиг точки невозврата, у тебя, как и у той планеты, теперь только два выхода — вырваться и раствориться в пустоте или достигнуть центра и сгореть, третьего не дано! Так что — думай сам!

Отражение растаяло в белой субстанции, оставив рядом со мной лишь несколько цветных разводов, а затем и меня, наконец, настигла невероятная температура, в одно мгновение расщепив моё тело на мельчайшие частицы.

Я открываю глаза и снова впускаю внутрь безжизненную пустошь. Уже который день подряд впереди маячат нагромождения грязно-серых скал и валунов, среди которых нет воды и почти нет растительности. Свинцовое небо точно саван укрывает мёртвую землю, лишает её солнца, крадёт тени и превращает в блеклую, выцветшую пустыню.

Каждое утро я словно воочию вижу собственную душу.

«Я должен был остаться с ней». Эта фраза — словно мантра. Я почти перестал понимать её смысл, но продолжаю повторять про себя, как дурачок какой-то. Ведь совершенно ясно, что для сожалений слишком поздно.

Иногда посреди ночи я просыпаюсь от чувства, будто между рёбер у меня засел длинный ржавый гвоздь. Дышать в такие мгновения совершенно невозможно, шевелиться — тоже, я словно приколочен намертво. Распят. Лишённый воздуха, я воображаю, как погибла Лина. Будто наяву вижу, как она торопливо одевается, рывком застёгивает ремень, хватает кинжал… И вдруг прямо перед ней возникает очаг взрыва. Стены и пол обращаются в щепку раньше, чем успевают загореться. Обжигающая ударная волна бьёт по красивому лицу, одежде, лёгкое девичье тело подбрасывает в воздух, жар в считанные мгновения становится запредельным, поэтому она начинает сгорать прямо в полёте. Кинжал вырывается из растворяющейся в пекле тонкой руки и улетает прочь…

В этот момент боль обычно начинает отступать. Я вздыхаю ей вслед.

«Я должен был остаться с ней».

Да, должен был. Чтобы ни секунды без неё не дышать.

И, несмотря на это, день за днём я встаю и иду. Без малейшей причины, по инерции, просто потому что так надо. Иногда даже начинает казаться, что так можно жить. А потом пелена бесчувствия спадает, и я понимаю, что у меня совершенно не осталось сил. Просыпаться. Идти. Открывать рот и что-то говорить. Что всё, чего мне хочется — упасть и не шевелиться, не думать, не существовать. Что я отчаянно нуждаюсь в помощи, но где же, чёрт побери, её взять? Какое лекарство в силах залатать эту гигантскую дыру, что Бездной зияет во мне? Я хватаюсь за соломинки, а они рвутся все до единой, и я тону, тону в глубочайшем омуте без надежды, без малейшего просвета, задыхаюсь в собственной беспомощности и бессилии, бьюсь в агонии… не переставая куда-то идти. Словно ноги способны вынести меня из этого «хуже смерти», а руки однажды смогут разорвать хватку удушья, в котором погибают остатки моего «я».

Литесса в целом права. Если бы не моё вмешательство в её судьбу, Лина сейчас просыпалась бы где-то — не со мной, но живая. Если бы я отпустил её восвояси сразу после того случая с волколаком, не пришлось бы ей пережить все злоключения, причиной которых стал я. Она бы просто уехала на побережье Южного моря, как собиралась, и скорее всего жила бы сейчас припеваючи. И это, к сожалению, даже не моё раздутое чувство вины. Это правда.

Никакая месть Гроггану и его компании не заставит меня почувствовать себя прежним. Это, кстати, к лучшему — ведь я был таким кретином всю дорогу. А теперь, как верно заметило Отражение, застрял в прошлом. Настоящее ушло на второй план, превратилось в блеклую декорацию. Погибла Лина, но такое чувство, будто это меня, как и всю мою вселенную, тем взрывом разорвало на куски.

Нет, дело, конечно, не только в Лине. Не только, но главным образом…

Теперь я даже рад буду поверить в посмертие и рай. Чтобы там ей было хорошо. Чтобы, когда настанет мой черёд, я встретил её на той стороне. Не то, чтобы мои религиозные убеждения пошатнулись… Просто надеяться больше не на что.

— Эн, очнись, — раздался голос пуэри. — Когда ты смотришь в небо такими стеклянными глазами, мне становится жутко.

Рэн сидел на скатанной походной постели и брился кинжалом, используя вместо зеркала котелок с водой.

— Задумался.

Охотник бросил на меня внимательный взгляд, но промолчал и продолжил скрести подбородок заточенным до бритвенной остроты лезвием.

И молодец. Я сыт по горло их сочувствием. Оно ничем не помогает.

Поднявшись с одеяла, я по привычке размялся и огляделся. Мы пришли сюда затемно, поэтому нам пока не представилось возможности изучить местность. Кир и Литесса протестовали, говорили, что идти в темноте опасно, особенно когда неподалёку слышится чей-то вой и ни на минуту не молкнут невнятные шорохи. Но мы всё равно шли. Я настоял. Если идти по шесть часов в сутки, сказал я, мы доберёмся до берегов Дальнего Моря только к середине весны.

На ночь мы остановились под широким каменным выступом, нависшим над неровной площадкой в несколько квадратных саженей. Слева и справа возвышались скалы, так что мне пришлось вскарабкаться по крутому склону, чтобы хоть немного увеличить обзор. Оказавшись аккурат над лагерем, где понемногу просыпались остальные члены отряда, я остановился и посмотрел на юго-восток.

Острохолмье полностью оправдало своё название. Куда ни кинь взгляд, всюду лишь бурый камень, земли почти нет, так что росли там в основном мох да плесень. Едва мы преодолели Сбитый Вал, как снег исчез окончательно, будто отрезанный раскалённым ножом. Местами камень под ногами становился горячим, и, пройдя несколько вёрст, мы наткнулись на исходящий паром подземный источник. Ни пить, ни мыться в этой воде мы не рискнули — она была мутной и отвратительно пахла.

Через один дневной переход начались странные топи — всюду из земли торчали булыжники и чахлые, выкрученные деревца, но стоило сделать пару шагов в сторону, как ноги уходили в трясину. Проблуждав по этим болотам целую неделю, мы основательно вымотались — в воздухе постоянно висел запах серы и ещё чего-то мерзостного, от вони сильно болела голова и спать становилось невозможно. Однако были и плюсы — холод отступил, климат смягчился, и от болотных испарений порой даже становилось жарко. Проблем с обитателями тоже почти не возникло, исключая встречу с болотным троллем и инцидент с группой кровожадных огров-живоглотов. Никто из них не выжил.

В конце концов болото упёрлось в каменистую возвышенность, за которой снова начались скалы и ущелья, ещё более глубокие, чем прежде. Мы вошли в одно из них вчера, так что сегодня была первая ночь, в которую нам удалось нормально выспаться.

Теперь же оставшиеся позади топи терялись вдали за грязно-серой дымкой, а с других сторон на меня глядели лишь угловатые безжизненные выступы, местами гладкие, местами шероховатые и слоистые, и весь этот пейзаж не вызывал у меня даже уныния. Только безразличие.

За всё время блуждания по этому краю мы ни разу не видели солнца — над головой висели серые облака, словно замаравшие свои брюшки о торчащую снизу твердь. Зная историю этих мест, я не удивился бы, если это многовековая природная аномалия — тысячелетиями сюда стекались потоки негативной энергии и выплёскивались в виде возвратов, порождая чудовищ и скверну.

В трудах по возвратам, ещё в Квисленде, я читал, что нечисть вроде гоблинов и троллей может рождаться прямо из камня, и потому у большинства из них нет даже репродуктивного аппарата. Они — однополые одноразовые существа, неспособные к размножению. Так что, если природа способна наделить неживое жизнью и даже неким подобием разума, чего удивляться её способности создать завесу из не рассеивающихся облаков?

Спустившись, я застал на месте только Кира и Литессу, готовящихся к дороге.

— Ушли на разведку, — отвечая на мой немой вопрос, сказал гном. — Может, воды найдут…

— Странно, — вдруг проговорила Литесса задумчиво.

— Что именно?

— Мы уже одиннадцатый день в Острохолмье, а никаких орд отродий я что-то не вижу.

— Тебе огров было мало? — выпучил глаза гном. — Забыла, как эти людоеды гоняли нас по болоту?

— Один раз за одиннадцать дней. Тролль вообще не в счёт. Если верить слухам, они тут должны кишмя кишеть, вместе с моготами, гоблинами и гулями. И где они?

— Не знаю, как ты, а я чертовски рад, что наши с ними пути не пересекаются.

— Сдаётся мне, тут всё не так, как мы думаем, — нахмурившись, сказала Архимагесса.

— В смысле?

— Не важно, — отмахнулась чародейка, взявшись за укладывание рюкзака.

Кир хмыкнул и достал из кармана сухарь, которым тут же с аппетитом захрустел.

Литесса удивительным образом озвучила мысль, которая ещё только формировалась у меня в голове. Я и сам смутно чувствовал неладное, но у архимагессы, видимо, ум работал лучше, поэтому она догадалась раньше.

Острохолмье мало соответствовало рассказам о себе.

— Провизии может не хватить до конца пути, — сказал я, заглядывая в свою сумку.

— Ты это к чему? — насторожился гном.

— Надо задуматься о поиске альтернативных источников питания.

— Издеваешься? — поморщилась Литесса. — Людям здесь есть нечего.

— Надеюсь, ты ошибаешься, — ответил я. — Потому что в противном случае есть вероятность, что нам придётся есть то, что удастся поймать. Творить еду из воздуха никто из нас не умеет.

Кир судорожно сглотнул и вернул следующий сухарь в карман — то ли ощутив внезапный рвотный позыв, то ли решив экономить еду.

Из-за выщербленного падением валуна показались две знакомые фигуры, понуро бредущие к месту нашей стоянки.

— Воды нет, — приблизившись, сказал Арджин и бросил пустые мехи себе под ноги.

— Интересно, здесь когда-нибудь идут дожди? — гном смотрел на небо.

— Сильно сомневаюсь, — ответил Рэн. — Везде сухо, пыль очень мелкая, не видно ни одного ручейного русла — если бы здесь шли дожди, вода непременно отшлифовала бы скалы где-нибудь на склоне.

— Значит, пустыня, — вздохнул я, думая о том, что воду в крайнем случае придётся выжимать из камня.

При обезвоживании чародей теряет изрядную часть силы, и этого допускать нельзя, если мы не хотим лишиться главного своего козыря.

— Идти дальше можно только по ущелью, — сказал охотник, когда все мы приготовились идти. — Я залазил на один из утёсов в полуверсте отсюда — пройдя мимо него, мы можем свернуть к северу. Там есть что-то вроде долины, уходящей на запад.

— То, что надо, — сказал я. — Выдвигаемся.

Направившись разведанным путём, мы скоро миновали приметную возвышенность и через час пути добрались до более-менее ровного лога меж протянувшимися параллельно друг другу хребтами. Здесь обнаружился полупесчаный почвенный покров, растрескавшийся от сухости, но всё же давший жизнь нескольким жалким на вид кактусам и кустарникам. В середине долины трещины оказались значительно мельче, чем по её краям, и я пришел к выводу, что здесь часто ходят местные обитатели. Вообще, место было прямо-таки идеальным для засады, но, внимательно разглядывая окружающие нас скалы, я заметил лишь нескольких отдельно парящих грифов, выискивающих себе пропитание.

Кир затравленно смотрел на птиц, и на его лбу крупными буквами было написано нежелание разделять их трапезу. Не упомяни я об этой перспективе утром, беспокойство по этому поводу у него вряд ли бы возникло.

Пройдя долину насквозь, мы снова попали в ущелье, змеёй извивающееся меж скалистых хребтов. Временами идти становилось очень трудно — сошедшие оползни изрядно портили дорогу, и приходилось внимательно смотреть под ноги, чтобы невзначай их не переломать.

Всё было спокойно, мы больше не слышали воя, сопровождавшего нас на границе с болотом, лишь лёгкие посвисты ветра о тёмные вершины да шуршание камешков под ногами.

Однако сразу после обеденного привала, свернув в очередной раз на запад, мы наткнулись на него.

Тело лежало лицом вниз в луже собственной крови, такой же красной, как у людей, и не двигалось.

Отряд молчаливо обступил труп.

— Вот и первые исконные хозяева этих мест, — сказала Литесса, ткнув мертвеца сапогом. — Это могот.

— Главное, чтобы он тут был один, — буркнул Кир, исподлобья оглядывая окрестности.

Рэн, поднявшийся чуть выше по склону, указал пальцем на выступ, венчающий собой вершину хребта:

— Он стоял вон там. И упал.

— Надо же, какой подарок, — усмехнулся Кир. — Могот-самоубийца.

— Это вряд ли, — сказал пуэри, подойдя ближе, и перевернул тело.

Гном и разведчик брезгливо поморщились.

Одежда отродья была сшита из кожи криво, неумело, она едва прикрывала жилистый торс и крепкие безволосые ноги. Обувь отсутствовала начисто.

До сей поры мне ни разу не доводилось видеть моготов — в Либрии их показывали лишь в немногочисленных цирках уродов, в книгах же их описаний приводилось мало, но все они отличались друг от друга как небо и земля.

В действительности он выглядел так: ростом чуть меньше среднего человека, грубая кожа на лице сморщена, обветрена, с пепельным оттенком. Кончик носа задран, делая лицо похожим на рыло. Редкие волосы беспорядочно рассыпаны по гладкому черепу, уши искривлены и заострены сверху и снизу. В приоткрытом безгубом рту виднелось два ряда острых зубов, которые напоминали зубцы ножовки. Белых и удивительно ровных, кстати. На лбу — огромная рана, ставшая смертельной.

— Вот что его столкнуло, — Рэн указал на торчащую из плеча отродья сломанную стрелу с красным оперением. — Стрела сдёрнула его с обрыва, но умер он от удара головой о камень. Успел перед смертью закрыть глаза.

— Совсем недавно, — сказал Арджин, присев на корточки. — Труп ещё не окоченел, кровь едва свернулась.

— Это значит, что стрелок сейчас где-то неподалеку, — сказал я, чем заставил всех озираться. — Сомневаюсь, что он всё ещё здесь и сомневаюсь, что он станет стрелять в нас.

— Не будь так уверен, — сказала Литесса, взглянув на меня исподлобья. — Ты думаешь, что стрелял человек, и ты, скорее всего, прав, но я бы не рассчитывала на особое дружелюбие с его стороны. Выжить в подобных местах могут лишь параноики, в каждой тени видящие врага.

— Стреляли со значительного расстояния, лучник не из лучших, — сказал Рэн, внимательно оглядев рану на груди могота. — Его заметили издалека и сняли, особо не разбираясь. Так что соглашусь с нашей дамой — встреча с хозяином этой стрелы может быть опасной.

«Наша дама» озорно стрельнула глазками в сторону охотника, чего тот в очередной раз не понял. Я периодически замечал некоторые искорки, проскакивающие между этими двумя, но они скорее были односторонними — Рэн говорил невпопад и абсолютно не понимал флирт как таковой. Видимо, в их обществе отношения между женщиной и мужчиной строились иначе. Литесса же откровенно развлекалась за его счёт — она прекрасно сознавала, что своим поведением ставит молодого пуэри в тупик, но при этом вовсе не собиралась облегчать тому задачу. Остальные делали вид, что ничего не замечают: Кир и Арджин из такта, а мне просто не было никакого дела до их шашней. Старая интриганка решила поиграть — да на здоровье. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы меня не трогало.

— Глядим в оба, — сказал я и первым двинулся дальше по тропе.

Лабиринт ущелий снова затянул нас. На каждой развилке, прежде чем повернуть, приходилось разведывать дорогу. После памятной печальной находки мы стали осторожней и сосредоточенней, внимательно оглядывались по сторонам и говорили вполголоса, но предосторожности оказались излишними — до самого вечера таинственный владелец краснооперённой стрелы нам так и не встретился.

Зато мы издали заметили стайку карликов, которые при виде нас поспешно скрылись в норах. Мне показалось, что это разумные существа, но преследовать их не представлялось возможным — в лаз не смог бы протиснуться даже Рэн. Это обстоятельство порядком меня раздосадовало.

«Блуждая среди этих скал и постоянно останавливаясь, мы теряем кучу времени, которое сейчас на вес золота, — думал я. — Вот если бы у нас был проводник… Как, например, эти карлики или тот человек, что застрелил могота — продвижение ускорилось бы в несколько раз». Так что пока мои товарищи опасались встречи с лучником, я в тайне на неё надеялся, хоть и не говорил этого вслух.

Однако верста за верстой, час за часом мы шли и ничего не происходило. Лишь когда стало темнеть, мой взгляд уцепился за трещину в скале, прямо-таки призывающую к тому, чтобы её рассмотрели поближе.

— Пещера, — констатировал Кир, остановившись рядом со мной. — По-моему, глубокая.

— Оттуда тянет сыростью, — вставил свои пять грошей сокол. — Там должна быть вода.

Отряд многозначительно переглянулся.

— Надо воспользоваться возможностью пополнить запасы, — сказала Литесса. — Неизвестно, когда она ещё раз представится.

— Оттуда тянет не только сыростью, — поморщился гном, сунувший нос внутрь. — Святые горы, ну и вонь!

— Всё равно нужно проверить.

— Кто-то должен остаться снаружи.

— Я покараулю, — вызвался Рэн. — Если что, спущусь следом.

— Хорошо. Не зевай, — я хлопнул пуэри по плечу и шагнул в проём вслед за копателем.

Поначалу пришлось зажечь магическую свечу, но уже через пару десятков шагов на полу и стенах тоннеля стали попадаться большие светящиеся грибы, дающие неплохое освещение. Мы не преминули использовать их в виде светильников, для чего пришлось попотеть — твёрдостью эти растения вполне могли поспорить с деревом и крепко держались корнями за камень.

Тоннель вёл нас всё ниже, вскоре он расширился и потеплел, к грибам добавился бородатый мох и мелкие травы, бледные, но сочные. Влажность к тому времени стала настолько высокой, что вода капала с потолка и стекала по стенам. Несмотря на вполне сносное освещение, место выглядело мрачным и неприветливым — звуки не рождали никакого эха, а будто вязли в пространстве.

— Слышите? — остановился Кир. — Вода плещется.

— Плещется-то плещется, да вот только где она? — кивнул Арджин. — Будто совсем рядом, а под ногами сухо.

Как раз в этот момент Литесса наступила на что-то хрустящее и поспешно отпрыгнула.

— Проклятье!

Оказалось, она раздавила панцирь крупного жука, пролежавший здесь невесть сколько времени.

— Не нравится мне здесь, — тихо проговорил разведчик.

— Но вода нам всё ещё нужна. Пошли, — сказал я.

Дальше оказалось хуже. Через несколько саженей началась паутина, облепившая стены и растительность поблёскивающей плёнкой.

— Теперь мне тоже не нравится, — буркнул Кир. — Чёртовы пауки! Гляньте, какой толщины нити. Я такие видел под Небесным Пиком, их плетут твари размером с телёнка! Прилипнешь — не оторвать!

Звякнуло извлекаемое из ножен железо.

— Значит, постараемся не вляпаться, — ответила Архимагесса, тайком готовящая несколько убойных боевых заклятий. — Это всего лишь пауки, хоть и крупные.

— Это скверна, — сказал я, выходя вперёд. — Они мутировали из-за возвратов. Так что это не «всего лишь пауки». Арджин, Кир, держитесь ближе. Вряд ли нам здесь поможет простая сталь.

Чем дальше, тем больше становилось паутины, капельки воды блестели на серебристых нитях, из-за чего казалось, что за нами наблюдают сотни глаз — любопытных, притаившихся, выжидающих.

Наконец тоннель закончился обширной пещерой. Грибы росли везде — на стенах, на многочисленных выступах, на потолке — и освещали небольшое озеро, заполнившее собой углубление в середине грота. Из его берегов торчало несколько деревьев, целиком облепленных паутиной, точно изогнутые коконы на ножках. Их окружали папоротники и хвощи, такие же бледные, как и клочковатая трава. Полную тишину места нарушало лишь журчание воды, вливающейся в водоём.

Здесь уже нельзя было и шагу ступить, не раздавив разнообразные останки — насекомых, пресмыкающихся, двуногих — пауки съедали всех, кто по неосторожности угождал в их сети. На лицах спутников я прочёл явственный испуг, вызванный ещё и тем, что самих арахнидов нигде не было видно — они могли появиться из-за любого камня, любого угла. Наверное, мне тоже полагалось бояться. Но самое страшное в моей жизни, увы, уже произошло.

Осторожно, стараясь не производить лишнего шума, мы крались к озеру и ожидали нападения в любую секунду.

— Вода отравлена, — прошептал Арджин, первым добравшийся до берега. — На дне полно трупов.

— Ищем исток, — так же тихо ответила Литесса. — Если повезёт, там она ещё чистая.

— Чего его искать-то, — пробормотал Кир, чувствующий камень, словно тот являлся частью его тела. — Он вон там.

Его палец указал на возвышение, к которому вёл пологий склон, заросший кустарниками. В полном молчании мы двинулись наверх, спина к спине, едва дыша, посекундно оглядываясь. Меня это напряжение стало раздражать.

Кустарник оказался удивительно колючим и царапал кожу до крови, в итоге мне надоело это иглоукалывание, и я пару раз взмахнул мечом, освобождая дорогу.

Хруст в этой тишине показался таким громким, что мои товарищи поневоле пригнулись и зашипели на меня.

— Перестаньте, — бросил я, игнорируя испуганные лица. — Если они здесь, то уже почуяли нас и обязательно нападут. Так что можете не стесняться.

— Смотрите! — гном ткнул пальцем в стену справа от меня.

Там оказалась внушительных размеров дыра, ведущая в темноту — внутри не росли светящиеся грибы, и конца этого углубления было не видно.

— Держитесь от них подальше, — руки Стальной Леди окутались лиловым сиянием.

— Так, всё, хватит топтаться, — сказал я. — Бегом!

Свист воздуха сменился треском разрубаемых ветвей, я уверенно пошёл вверх по склону, не оставляя выбора остальным. Через полминуты я уже стоял на возвышении и оглядывал сверху тихое паучье логово, Кир довольно быстро нашел скрывшийся в зарослях ручеёк, сбегающий по небольшой ложбинке прямо из-под внушительного валуна. Зачерпнув воду в ладонь, копатель сначала попробовал её на язык, а потом сделал неуверенный глоток.

— Солоноватая, — сказал гном, доставая из-за пояса пустые мехи. — Но пить можно.

— Наполняйте всё, что есть, — сказал я, кинув копателю свою фляжку. — Я постою на страже.

Похоже, никто кроме меня не услышал тихого шороха, прокатившегося по всему гроту. Каким-то шестым чувством я уже уловил, что вот-вот начнется драка, но глаза по-прежнему не замечали никакого движения. «Может, показалось?» — подумалось мне, и звук тут же раздался второй раз, как бы отвечая: «Нет, не показалось».

Я вышел на самый край возвышенности и сосредоточился на ощущениях. Вязкая тишина прерывалась плеском и бульканьем за моей спиной, движения спутников без труда распознавались по одному лишь производимому звуку…

— Сверху! — крикнул Арджин.

Я поднял голову быстрее, чем успел что-либо сообразить, и нос к носу столкнулся с огромным чёрным пауком.

Он бесшумно спустился на паутине из дыры в потолке и завис прямо надо мной, так что за несколько мгновений, что мы смотрели друг на друга, мне удалось запечатлеть его в памяти. Острые, угловатые ноги с отчётливыми зазубринами, покрытое короткими волосками туловище, продолговатое брюшко, а точнее брюхо — размером тварь могла посоперничать с годовалым жеребёнком. Прямо перед моим лицом оказались растопыренные в предвкушении добычи жвала, над которыми масляно поблёскивали многочисленные глаза.

Большего я разглядеть не успел. Мутант оказался дьявольски проворным — я едва собрался дёрнуться в сторону, как восьминогое чудовище обрушилось на меня, сбивая с ног. Над самым ухом лязгнули жвала. Кто-то из спутников закричал, выпустив бесполезный меч, я вцепился в мохнатое туловище что было сил. Тварь дёрнулась несколько раз, едва не дотянувшись до моего лица, но спустя несколько секунд зашипела и засучила лапами, почувствовав обжигающий холод от моих ладоней — заклинание должно было превратить чудовище в сосульку. Каким-то чудом пауку всё же удалось вырваться, оставив в моих руках куски замороженной плоти, хищник отпрыгнул и споткнулся, не успев оправиться, но убегать было уже поздно. Подхватив оброненный меч, я настиг его в считанные мгновения и рубанул наудачу, из неудобного положения — клинок угодил поперёк трёх лап, перерубив их почти у основания. С шипением валясь на бок, тварь извернулась и извергла из брюха комок паутины, который едва снова меня не опрокинул.

Уловив боковым зрением движение, я отскочил и тут же понял, что вокруг вовсю кипит бой.

Арджин и Кир прикрывали спину Литессе: она защищала подъём от напирающих мутантов с помощью двух лиловых магических плетей, которые проходили сквозь тела врагов как нож сквозь масло.

Бросив покалеченного противника, я рванулся к товарищам. Пауки самых разных размеров вылезали из дыр и бежали к нам по стенам и потолку, будто игнорируя тяготение. Используя припасённый виртулит, я обрушил на врагов струю огня, но только разозлил их ещё больше — попадав вниз, арахниды принялись удивительно метко обстреливать нас паутиной, и мне пришлось выставить щит, чтобы не дать облепить себя с головы до ног.

— Давай «бомбу»! — крикнула Литесса и развернулась для очередного взмаха.

— Нельзя! — ответил я, раскаляя щит, чтобы сжечь паутину. — Свод может не выдержать!

— Хоть чему-то научился! — гном разрубил паука, что прыгнул со стены.

Из-под выступа, на котором я стоял, внезапно выпрыгнул ещё один мутант, он попытался вцепиться в меня лапами, но лишь опалил их об раскаленную завесу. На мгновение полыхнула вспышка, и мне в голову пришла идея.

— Все вплотную ко мне!

Литесса, грациозно щелкнув плетями в последний раз, прикрыла Арджина и Кира, мой щит ненадолго разомкнулся, чтобы впустить внутрь остальных. Чародейка, переводя дух, прижалась спиной к моему плечу:

— Что ты задумал?

Вместо ответа я сложил руки в специальном жесте. Щит стал белеть, скрывая из вида паучью орду, которая плотно облепила его со всех сторон. Через несколько мгновений нас уже окружила стена белого света, и о присутствии мутантов напоминало лишь разъярённое шипение да шлепки ударяющейся в преграду паутины.

Заканчивая расчёты и плетение заклятия, я крикнул:

— Зажмурьтесь!

Разведчик и гном поспешно выполнили мою команду, но Архимагесса продолжала с любопытством оглядываться, поэтому мне пришлось на неё прикрикнуть.

— Лишние глаза отрастила?! Закрой зенки, говорю!

Чародейка плотно зажала глаза ладонями, и я сам сделал то же самое, произнеся про себя последнюю мыслеформу.

На мгновение заложило уши. Потом сквозь едва улавливаемый писк начали пробиваться звуки творящегося снаружи безумия. По гроту прокатился низкий гул, сопровождаемый шипящими воплями пауков. Им оставалось жить считанные секунды.

— А-а-а!!! Сожри меня Бездна, что происходит?! — завопил Кир.

— Глаза не открывай!

Мои силы таяли быстро, но другого выхода не было — орда восьминогих пожрала бы нас, не прими я радикальные меры.

Дождавшись, пока шипенье пауков пойдёт на убыль, я погасил заклинание. Невыносимо яркий свет стал слабеть, а вскоре и вовсе потух.

— Можете смотреть.

В воздухе витал прогорклый запах палёного, все растения пожухли и свернулись, сухие деревца горели, как большие факелы. Ядовитое озеро покрылось желтоватой пеной и едва заметно парило. От паутины во всей пещере не осталось и следа, а сами прядильщики валялись повсюду бесформенными грудами обгоревших тел и конечностей.

— Мда, — изрёк Арджин. — Если кто и успел спастись, обратно они уже не сунутся.

— «Испепеляющий свет», — сказала Литесса, осматривая побоище. — Никогда не видела такой формы.

— Ты ещё много чего не видела, — ответил я. — Заканчивайте с водой и пойдём обратно.

Чтобы снова добраться до ручья, пришлось разобрать немаленькую кучу мёртвых пауков — от тел мало что осталось, «испепеляющий свет» прожёг дыры даже в плотных туловищах, а относительно тонкие ноги и вовсе превратил в угольки. Вонь поднялась ещё отвратнее, чем прежде, так что мы набрали все прихваченные сосуды и поспешили уйти.

Однако перед самым выходом из пещеры мы снова замерли и схватились за оружие.

Снаружи звучали незнакомые голоса.

— Стой!

— Не выпускай его!

— Может, всё-таки не будем драться?

Последние слова принадлежали Рэну. Я прокрался к выходу и осторожно выглянул, чтобы оценить обстановку. Трое мужчин в глухой одежде с капюшонами, узких плащах, с оружием наголо, обступили пуэри по кругу, и, похоже, не собирались вести переговоры.

— Что ты за тварь? — выкрикнул один из них, очевидно, смущенный светом, пробивающимся из-под нашейника пуэри.

Решив, что пора вмешаться, я вышел из укрытия, чем заставил незнакомцев разорвать кольцо.

— Я бы на вашем месте с ним не связывался. Он вас перебьёт быстрее, чем вы скажете «мама».

— Неужели? — огрызнулся тот, что стоял ближе ко мне. — Ты ещё кто такой?

— Со мной тоже лучше не связываться, — я демонстративно вернул меч в ножны. — Давайте жить дружно. Мы наёмники, вышли из столицы одиннадцать дней назад. Меня зовут Гролф, это мой отряд. Теперь вы назовите себя.

Другой воин, невысокий и худощавый, оценивающе окинув нас взглядом, задал ещё один вопрос:

— Кто ваш наниматель?

— Не твоё дело, — с улыбкой ответил я. — Чистильщики мы.

— Частники?

— Возможно.

Поколебавшись ещё какое-то время, худощавый опустил оружие, и остальные неуверенно последовали его примеру.

— Без обид, ребятки. Моё имя Лентер, — он опустил платок, которым прикрывал нижнюю часть лица. — Я тут за старшего.

— Так кто вы? — спросил я, разглядывая необычно мелкого северянина.

— Разведка, — чуть помедлив, ответил Лентер.

— Коллеги, значит, — подал голос Арджин. — Я тоже раньше служил. Пока не понял, что наёмникам платят больше.

— Каждому своё, — усмехнулся Лентер, сверкнув щербинкой на резце. — Кого чистите-то?

— Огров, — ответил я, не задумываясь. — Нам надо вглубь Острохолмья. И, честно говоря, нам бы не мешал проводник.

Предводитель разведчиков посмотрел на меня из-под капюшона и приглашающе мотнул головой:

— Давайте обсудим это в лагере. Час поздний, а твари в темноте смелеют.

Мы последовали за разведчиками к их стоянке, расположенной неподалёку, в неприметном закутке между скал. Было видно, что местечко облюбовано давно и прочно: изнутри лагерь даже казался уютным, настолько хорошо его обустроили. Один из сопровождающих незаметно отсеялся по дороге, и возник из темноты только когда мы уже разожгли костёр и принялись за ужин.

— Давно вы здесь? — спросил Арджин, раскуривая трубку.

— Чуть больше двух недель, — ответил Лентер.

Я внимательно оглядел сидящих у костра северян. Короткие стрижки, заросшие усталые лица, тёмная маскирующая одежда. Но ни одного лука.

— Ещё кого-нибудь из людей встречали?

— Нет, — Лентер поднял на меня взгляд. — А что?

— Мы видели… — начал было Рэн, но Литесса поспешно перебила его:

— Вчера видели следы сапог. Думаем, ваши или нет?

— Скорее всего, наши, — пожал плечами предводитель разведчиков. — Если бы кто ещё тут был, мы бы знали. Где вы на них наткнулись?

Я улыбнулся:

— Трудный вопрос. Мы совсем не знаем местности. На какой-то тропе к юго-западу отсюда.

— Сейчас в основном ходят по Серным Болотам, — сказал тот, что вернулся совсем недавно. — Сюда редко доходят. Это считается уже… как это… глубинной зоной. Дебрями, если понятным языком.

— И поэтому вдвойне странно, что вы едете вглубь, — заметил Лентер, скребя ложкой по дну миски.

— Вообще мы из Нейрата, — рассеянно ответил я, понимая, что нас пытаются расколоть. — Это первый контракт в Острохолмье. Нам ни про какие зоны не говорили. Сказали — столько-то голов, с доказательствами.

— Частники все такие, — усмехнулся третий разведчик. — Считают, что раз платят деньги, остальное не их проблемы.

— Ну не сказать, чтобы нас сильно смущало количество отродий, — вдруг сказал Кир. — Наоборот, мы ожидали, что будет хуже.

— После набега уцелевшие твари разбежались по норам. Ближайшую пару месяцев точно никто в Энтолф не сунется, — Лентер переглянулся со своими. — Так обычно и бывает. Набегут, получат на орехи, разбегутся. Как только их снова станет слишком много и перестанет хватать еды — снова собьются в ватагу. К счастью, мозгов у них немного и путную атаку организовать они не могут. Наша задача как раз отследить тот момент, когда племена отродий начинают заключать союзы. И доложить об этом в столицу, конечно же.

Литесса странно посмотрела на меня, будто хотела что-то сказать, но отчего-то промолчала.

— Раз уж мы встретились, меня мучает один вопрос, — сказал я, прикончив свой бульон. — Чем вы здесь питаетесь всё это время? Где берете воду?

— Знаем мы тут несколько ручьёв, — понимающе улыбнулся Лентер. — Вода чистая, можно пить. Частенько возле них можно подстрелить крысоволка или карлика. Они, знаешь ли, тоже пить хотят. Не деликатес, конечно, но если посолить, то даже немного напоминает баранину.

«Подстрелить, значит. Интересно, чем. Хотя, какая разница…»

— Итак, я хотел бы перейти к делу, если вы не против, — сказал я, сложив руки в замок.

— Мы не можем оставить пост, — покачал головой командир разведчиков, предупреждая мой вопрос. — У вас своя работа, у нас — своя. У меня есть карта, но она охватывает лишь область протяженностью в дневной переход вокруг этого лагеря. Всё, чем я могу помочь — указать направление.

— Очень жаль. Но будем рады любой подсказке.

— Господа, прошу прощения, — Литесса поднялась с места. — Эн, на минутку.

Сидящие у костра проводили нас равнодушными взглядами.

Отойдя достаточно, чтобы нас не могли подслушать, я наклонился к самому уху архимагессы:

— В чём дело?

— Не нравятся они мне. Этот Лентер явно лжёт.

— С чего ты взяла?

— Перед выходом привратник сказал, что мы первые в этом месяце выходим. Со словами этого типа никак не вяжется. Зачем он солгал?

— А мне почём знать? Может, это тайна.

— Да какие из них разведчики?

— А тебе откуда знать, как они должны выглядеть?

Чародейка поморщилась, но продолжала смотреть мне в глаза.

— Ладно, что ты предлагаешь? — сдался я.

— Не связывайся с ними. Не полагайся на их слово. Лучше нам делать всё по-своему.

— По-своему получается очень медленно, — сквозь зубы выдавил я. — Или ты хочешь, чтобы Грогган собрал все эссенции?

— Да я лучше рискну открыть эфирную тропу, чем послушаю этого типа!

— Здесь неустойчивый эфир, тропа нас убьёт.

— Вот именно! — сверкнула глазами Стальная Леди. — Слушай, просто доверься моему чутью. Этим людям доверять нельзя.

— Это всего лишь люди, — сказал я уже в голос и отвернулся, чтобы уйти. — Не вижу причин из-за них волноваться.

Несмотря на то, что Литессе не удалось меня убедить, я решил не менять порядков и первым остался на ночное дежурство. Все улеглись и уже давно уснули, а я всё сидел перед догорающим костром, вглядываясь в рдеющие угли.

Ещё один день закончился. Такое ощущение, что его и не было вовсе. Преодолев ещё полтора десятка вёрст, я остался на том же месте, что и вчера. Иногда даже казалось — нет никакого смысла в этом движении, ведь всё остается как было. Так или иначе, я обречён изо дня в день брать себя в руки и заставлять ноги идти, руки — браться за оружие, а голову — думать о чём угодно, только не о завтрашнем дне. В котором снова придётся брать себя в руки…

— Не спится? — Лентер поднялся со своего лежака.

— Вроде того.

Разведчик сонно огляделся, потёр глаза и достал из нагрудного кармана самокрутку. «Видимо, сейчас поговорим», — с досадой подумал я.

— Не завидую я вам, — сказал северянин, прикурив прямо от костра. — Подписались на такое опасное предприятие. Это здесь можно идти несколько дней и никого не встретить. А поглубже — камню негде упасть.

— Думаешь, мне это надо? — усмехнулся я. — Будь моя воля, с места бы не сошёл.

«Как в том месте, куда однажды забросило меня Отражение. Прислониться к камню и уснуть. Навсегда».

— Так зачем же пошёл? — со смаком затягиваясь, прищурился северянин.

«Как бы ему объяснить, чтобы всё не выболтать».

— Работа такая. Есть дела, которые нужно сделать. Если сам не сделаешь, никто не сделает.

— Ага. «Никто, кроме нас». Работал чистильщиком?

— Какое-то время, — уклончиво ответил я.

— Я пять лет сидел в энтолфской конторе, — брови разведчика сошлись на переносице. — И знаешь, чему меня научили эти годы? Тому, что сидя на жопе в пору подыхать. Движение — жизнь. Хочешь чего-то добиться — двигайся.

«Не хочу ничего добиваться. Наплевать мне на всё».

— Зачем же пошёл в разведку? — спросил я без особого интереса. — Тут же по сути тоже никакого движения.

Похоже, Лентера мой вопрос поставил в тупик на какое-то время. Он замер, что-то обдумывая, а потом махнул рукой:

— Пользы больше. Да и чувствую себя на своём месте.

— Прозвучало как-то неуверенно.

— Ненавижу я их, — северянин посмотрел исподлобья. — Отродий, мутантов, всю эту мразь, ненавижу. Они — грязь на лице нашей земли, которую нужно смыть. Отравляют всё, к чему прикасаются. Убивают людей. А это наш мир!

— Ты же чистильщик, — сказал я. — Знаешь, что люди сами виноваты в их появлении.

— Это не доказано, — уже спокойнее заметил Лентер.

Я пожал плечами. После каждой массовой баталии поднимается волна «возвратов», плодящих выродков. Эти волны очищают леса от разбойников лучше всяких облав. После знаменитой битвы на Солнечном Архипелаге на Прибрежье обрушился невиданной силы ураган. После публичного сожжения Сарколы чистильщики Энтолфа неделю пахали в две смены, зуб даю. Какие ещё нужны доказательства?

Нужно научное объяснение — так их есть у меня. Крупные выбросы негативной энергии совсем не стабильны, поэтому их последствия проявляются сразу и локально, в то время как мелкие не могут найти физического выхода и постепенно утекают мелкими ручейками по сформированному тысячелетиями пути — как раз через Острохолмье. Здесь же энергия скапливается в достаточном количестве, чтобы формировать крупномасштабные возвраты. Видимо, потому что Острохолмье находится на пути между густозаселённым Куивиеном и Одиноким Вулканом, где находится Средоточие. Хотя, это лишь моё предположение.

Так что, глядя на окружающий меня край, полный выродков и скверны, я вижу лишь скопище мелких людских ссор, затаённой чёрной зависти, насилия, убийств в подворотнях и прочих актов ненависти. Большинство людей не желает в это верить, предпочитая списывать всё на происки дьявола — что ж, если расценивать деятельность Лукавого как порчу человеческих душ, то они, без сомнения, очень близки к истине. Вот и Лентер один из таких, винящих всех вокруг в собственном неблагополучии, словно мир должен им что-то с самого их рождения.

— Это уже вопрос веры, — вместо доказательств произнёс я.

«Не хочу ничего доказывать. Пусть верит, во что хочет и сколько хочет».

На этом, к счастью, разговор заглох и не возобновлялся до самого утра.

С постели поднялись, как только стало достаточно светло, чтобы идти. Лентер вызвался проводить нас до ближайшей развилки — и я согласился, игнорируя раздражённые взгляды Литессы.

День оказался на удивление холодным, хотя за предыдущую неделю я утвердился в мысли, что здесь вообще температура не меняется ни зимой, ни летом. Подул пробирающий до поджилок северный ветер, засвистел в скалах на разные голоса, чтобы хоть как-то спастись от его ледяных струй, мы укутались в предусмотрительно купленные меховые плащи.

— Так тут бывает каждый месяц, — пояснил северянин, шагающий впереди. — Обычно похолодание длится несколько дней, потом опять теплеет.

Облака над головой стали похожи на покрывало — на их высоте ветра словно бы и не было, лишь изредка пелена вздрагивала и прогибалась, светлея, но спустя несколько минут небо снова возвращалось в обычное состояние.

Рэн задал Лентеру давно интересующий его вопрос о солнечном свете, но тот лишь покачал головой и добавил:

— Забудь. За Сбитым Валом солнца нет нигде. По крайней мере, я ни разу ещё не видел.

Ветер нёс запах чего-то терпкого и крайне неприятного, отчего Кир в очередной раз начал ныть. Плащ не по размеру, на пятках мозоли, холодный ветер, а теперь ещё и вонь — список его претензий к нелёгкой судьбе мог достичь дна Бездны. Странно, но для меня его ворчание превратилось в приятный привычный фон и даже вызывало улыбку, чего нельзя сказать об остальных в отряде.

Мы дошли до высокой скалы, разделяющей дальнейший путь надвое, и разведчик остановился.

— Отсюда пойдёте по северной тропе, она выведет в долину. Долина заканчивается тупиком, но в одной из скал есть отверстие — это сквозной проход. Думаю, не проглядите. А дальше я и сам дороги не знаю. Могу только сказать, что отродий там хватает.

— Спасибо, Лентер, — я пожал северянину руку. — Береги себя и парней.

— По-другому и не получится, — он криво усмехнулся в ответ и махнул рукой на прощанье. — Счастливо!

Мы посмотрели ему вслед, и я обернулся к Литессе:

— Всё ещё не доверяешь ему?

Та уверенно покачала головой.

— Они не разведчики, — вдруг сказал Арджин, застав меня врасплох.

— И ты туда же?

— Я поговорил с другим парнем, Зильдом, он сказал, что их подразделение называется «лисы», но это явное враньё. Я пересекался с «лисами». У них и выучка, и повадки особые, все дела. Да и вообще, дисциплина у наших встречных странноватая для разведки. Ни субординации, ни лисьих хвостов.

— Шут с вами, не разведчики, значит не разведчики, — я махнул рукой. — Не думаю, что они нам показали ложный путь. Хуже места чем то, куда мы идём, в Острохолмье вряд ли можно найти.

Арджин пожал плечами, архимагесса промолчала.

Вопреки их ожиданиям, Лентер не обманул — во второй половине дня тропа вывела нас в широкую долину, которую мы пересекли поперёк и всего через час обнаружили сухую пещеру, уходящую под скалы. У самого входа нам встретилась группа гоблинов, и после непродолжительного боя последний из них свалился, застреленный Рэном при попытке бегства.

Внутри грот расширился, идти по нему оказалось значительно проще, чем по паучьему логову. Правда, то и дело до нас доносилось странноватое эхо, рождённое то ли падением, то ли стуком — в любом случае звук настораживал.

Спутники о чём-то переговаривались вполголоса. Я рассеянно пропускал их слова мимо ушей, думая о том, скоро ли всё это закончится. Такие мысли посещали меня всё чаще в последнее время. О том, что я устал, было сказано ещё в том треклятом постоялом дворе, но настоящая апатия навалилась именно сейчас, когда приходилось двигаться, несмотря на полное безразличие к исходу пути. Не раз я задавался вопросом — почему я вообще куда-то иду? Зачем? Кому это нужно? Мне — нет. Уже нет. Всем нам сообразнее было бы оставить эту войну, в которой почти наверняка мы все погибнем. Что вообще толкает людей идти на такое? Какие цели? Что за мотивации?

Я будто плавал в пустоте в стороне от мира и оценивал его непричастным взглядом никогда не жившего существа. С одной стороны это пугало, с другой давало облегчение. Остаток моей жизни мне не принадлежал, так что мне было всё равно, погибну я или нет. Кажется, именно это понимание вбивало в меня Отражение долгие месяцы.

Что ж, теперь пусть торжествует. Я понял.

— А вот это уже плохо, — сказал Арджин, видимо, в продолжение разговора. — Как-то наш новый знакомый забыл упомянуть о развилке.

Путь и в самом деле раздваивался. Я повернулся к гному:

— Кир, что скажешь?

Тот обошёл обе ветки, оглядел стены, принюхался и ткнул пальцем в один из путей:

— Это прорубили недавно. Тут ближе до поверхности, но вряд ли нам сюда.

В этот момент снова раздался стук, перешедший в хруст, но эхо пришло из другого прохода.

Отряд ненадолго замер.

— Похоже, нам всё же сюда, — сказал Рэн, оглядывая лица остальных, освещённые люмиком. — Мне показалось, кому-то череп проломили.

Надо ли говорить, что встречаться с таинственным крушителем черепов никому не хотелось?

— Тогда идём на поверхность, — вздохнул я.

Уже через пять саженей проход круто забрал кверху и вскоре вывел нас на отвесный край скалы, возвышающейся над очередным ущельем. Вдоль обрыва змеилась узкая тропинка, которая уходила вдоль хребта на север — единственный возможный путь из пройденной нами пещеры.

Осторожно ступая на покатую поверхность камня, держась за бурую стену левой рукой и балансируя над обрывом правой, мы пошли по тропе. Идти пришлось больше часа, и короткий зимний день подходил к концу, когда нам удалось-таки остановиться на небольшой площадке, расположенной под естественной каменной аркой на высоте около двадцати саженей над дном ущелья.

И почти сразу бьющий в лицо ветер донёс до нас обрывки криков. Скорее, даже воплей — яростных, нечеловеческих, близких к звериному рёву.

— Там кто-то… сражается? — с сомнением спросил Кир.

— Похоже на то, — согласился Рэн, прислушавшись.

— Пойдем, посмотрим, — сказал я и уже двинулся вперёд, когда гном зашипел:

— Рехнулся?! А если нас заметят?

— Значит, придётся поучаствовать, — неожиданно для самого себя я повысил голос. — Не бойся, это всего лишь отродья.

— Ишь, какой бесстрашный, — буркнул копатель, явно недовольный, что его заткнули. — «Всего лишь люди», «всего лишь отродья». Не у всех же есть в арсенале чёртова магия.

Я уже не слушал. С каждым шагом звуки боя становились всё отчётливее, прерывались всё реже, тропинка пошла в обход выступившей из общего ряда скалы, постепенно понижаясь. Крики доносились из-за поворота.

Крадучись точно воры, мы осторожно приближались к краю каменной стены, отделяющей нас от действа. Все заранее обнажили оружие и приготовились к драке. Опасаясь быть замеченным, я выглянул из-за угла, но внизу кипел такой бой, что сражающимся явно было не до нас.

Скалы образовывали здесь углубление, причём верхняя их часть выступала дальше нижней, образуя нечто похожее на зев огромного каменного чудовища, в его пасти расположилось поселение, отгороженное от ущелья наваленными друг на друга камнями. Эту стену штурмовали огры — чёрные, со скрученными назад рогами, массивные, они поднимали валуны и метали их в защитников поселения — моготов, которые выглядели карликами на фоне противников.

Орали и те, и другие: огры ревели низким рыком, от которого волосы вставали дыбом, моготы перебрасывались короткими фразами, сбивались в группки и бросались на живоглотов, сжимая в руках заточенные на манер копий кости.

— Ничего себе, — раздался голос Рэна над самым моим ухом.

Я подумал примерно то же самое. Бой шёл не на жизнь, а на смерть. Потери несли обе стороны, но у огров имелось явное преимущество — их размеры, так что не приходилось сомневаться, кто победит в схватке. Трупы моготов лежали то тут, то там — разорванные, растоптанные, переломанные, среди них я заметил и детские фигурки. Число защитников таяло, но по их коротким выкрикам я понял, что они не собираются отступать. Потому что отступать им было некуда. Они защищали свой дом, защищали яро, не жалея жизней, бесстрашно бросаясь на ревущие глыбы, стараясь дотянуться незамысловатым оружием до шеи или глаз огров. Просто тех было слишком много.

Не знаю, что толкнуло меня тогда на этот поступок. Не раз вспоминая этот случай, я думал, что сделал это в надежде найти проводника, но не был до конца честен с собой. Что-то другое заставило меня ввязаться в ту свару.

— Делайте как я, — сказал я спутникам и побежал вниз по тропе, в самую гущу боя.

Следом, матерясь, бросились Кир и Арджин, послышался треск щита Литессы. Рэн же даже с места не сошёл: рядом со мной свистнула стрела, через несколько секунд ещё одна, обогнав нас, тонкие убийцы вонзились в спину ближайшего огра, но тот лишь пошатнулся и развернул рогатую башку навстречу новой угрозе.

Он успел сделать несколько шагов нам навстречу — шагов, которые скорее можно назвать скачка̀ми. Однако прежде, чем громадина успела хотя бы размахнуться, прямо ей в голову ударил разряд молнии, выпущенный из рук Литессы. Огр упал, дёргаясь в предсмертных конвульсиях.

Пяток живоглотов заметили нас и направились наперерез. Я только успел крикнуть своим:

— Моготов не трогайте! — и тут же упал наземь, избегая встречи с каменной глыбой.

Метнувшему её гиганту через мгновение вошла в глаз стрела — даже с такого расстояния пуэри бил без промаха, но снаряд, очевидно, не задел мозг — огр бешено взревел и вырвал древко из пустой глазницы, а затем бросился вперёд с яростью берсерка.

На меня же, занося кулак, набегал другой противник, я врезал по его ногам ударной волной, повалив на землю. Туша грохнулась так, что задрожали скалы, мой клинок взвыл в воздухе и вошёл точно в основание черепа огра, отделяя голову от туловища. Его шкура на вид казалась настоящим панцирем, и не будь мой меч из гномьей стали, так просто бы мне от этого великана не отделаться.

Литесса не заморачивалась — она хлестала молниями по головам приближающихся живоглотов, поджаривая тем мозги, холодно, точно, безошибочно. Моготы, увидев неожиданную подмогу, перегруппировались и часть из них отступила, чтобы не попасть под горячую руку. Остальные бросились на помощь Киру и Арджину, которым было тяжело без магии и стрел сладить даже с одним огром.

Я успел свалить троих, прежде чем до меня добрался их предводитель. Поначалу мне показалось, что это кусок горы — на три локтя выше меня, настолько же шире, с настоящей короной из кривых рогов, руки — брёвна, ноги — каменные колонны, шкура — пластинчатая броня. Гигант налетел, исторгнув из глотки трубный рёв, намереваясь растоптать мелкую букашку, переломать ей все кости, уничтожить. Не думаю, что он когда-то встречал соперника себе по размеру. Самоуверенность его и убила.

Нырнув под занесённую ногу, я выскочил позади великана и мимолётом припомнил свой поединок с троллем у глубинных Врат — тогда противник имел чуть меньшие габариты. Как же много утекло воды с тех пор…

Уходя от новой атаки, я перекатился во фланг и тут, размахнувшись что было сил, рубанул по ближайшей ноге великана. Такими ударами я на спор срубал небольшой толщины деревца обычным стальным мечом, нынешний же мой клинок позволял проделывать и не такое. Потеряв равновесие, огр-вожак с рёвом боли повалился наземь. Из обрубка ноги выстрелила коричневая жижа.

Брызгая слюной, поверженный гигант попытался дотянуться до меня рукой, но я ловко избежал удара и тут же нанёс свой — вдоль черепа, раз, другой, третий, пока его огромная башка не развалилась на две половинки, как дыня.

От перенапряжения у меня руки чуть не отвалились, но эта показательная казнь решила исход боя. Огры остановились, глядя своими буркалами то на меня, то на поверженного предводителя. Этот кратковременный ступор позволил моготам навалиться и прикончить ещё двоих. Видя, что враг дрогнул, я решил закрепить успех: помогая себе магией, ухватился за рога разрубленной башки и вздёрнул тридцатипудовое тело в воздух, а потом раскрутился вокруг своей оси и швырнул мёртвого великана в его уцелевших сородичей.

Живоглоты развернулись и бросились бежать сразу же, подвывая, как побитые собаки. Никто и не подумал их преследовать.

Наш отряд поспешно сбился в кучку — похоже, все кроме меня ждали нападения и от моготов. Однако те, дождавшись, пока за поворотом скроется последний великан, побросали оружие и обступили нас — они тянули руки нам навстречу и склоняли головы набок. Я не смог расценить этот жест иначе, как знак благодарности.

Только теперь я как следует их разглядел: в ряду выживших стояли в основном женщины и дети, потому что мужчины по большей части погибли в первые минуты боя. Вперёд вышел только сгорбленный, опирающийся на длинную кость старик. Он поклонился настолько, насколько мог, и произнёс на ломаном Локуэле:

— Привет, гладкокожие. Мы сказать спаси-бо за наши жиз-ни. Никто гладкокожий не спа-сать могота раньше.

— Пожалуйста, — ответил я за всех. — У вас есть чистая вода?

Толпа моготов всколыхнулась и заговорила между собой на своём бедном языке:

— Воды! Гладкокожий просит воды! Принесите воды!

Несколько мальчишек (или девчонок?) сорвались с места и убежали вглубь селения.

Старик, совершенно лысый, с кожей, сморщенной сильнее, чем у других, с бельмом на левом глазу, кивнул:

— У нас есть вода. Назвать себя, гладкокожие, мы хотеть знать наши… — старый могот замялся, подбирая слово.

— Спасителей, — подсказал Рэн.

— Говори на своём языке, вождь, — кивнул я. — Я пойму.

Старик удивлённо покряхтел, совсем как человек, но ответил уже по-своему:

— Гладкокожий знает язык моготов? Откуда? Хотя, постой, не отвечай, — одёрнул он себя. — Ты — великий и сильный воин, гладкокожий, мы благодарны тебе и твоим друзьям, кем бы вы ни были.

— Моё имя Гролф, — ответил я. — Мы готовы принять как благодарность воду и место для ночлега.

— Это самое малое, чем моготы могут отблагодарить вас. Для нас большая радость приютить такого великого воина, как ты, — снова поклонился вождь и обратился к своим: — Слышали? Разойдитесь! Дайте дорогу Гролфу и другим гладкокожим!

Толпа снова зашевелилась и стала разбегаться: одни бросились к раненым, другие исчезли за оградой селения, с нами же осталось лишь несколько детей да старик. Я повернулся к своим и сказал:

— Переночуем здесь.

Это известие все восприняли на удивление легко. Похоже, даже до Кира стало доходить, что моготы — не такие уж отродья, как о них говорят.

Процессия отправилась вглубь поселения, ведомая старым моготом. Меня немало удивило, что дети, идущие рядом, совсем не дичились и не боялись нас, напротив — дружелюбно скалились острыми зубками, отчего их лица становились похожи на мордочки волчат.

— Скажи мне своё имя, вождь, ведь я уже назвал своё.

— Вождь вон лежит, — узловатый палец старика указал на безголовое тело, придавленное мёртвым огром. — Я — старейшина и шаман. Харех моё имя.

Неказистые хижины без углов, построенные из дерева, камня и костей неведомых существ, крытые бурыми шкурами зверей, располагались беспорядочно: одни прислонились к скале, другие стояли особняком, третьи наползали одна на другую, образуя гротескные на вид конструкции. Кое-где на полу исходили вонючими испарениями лужи нечистот. Всюду валялись каменные и костяные орудия труда, я с удивлением заметил несколько лопат и кирок явно людского производства.

— Откуда у вас эти инструменты?

— Гладкокожие принесли! — выпалил мальчишка, что шёл от меня по правую руку, и довольно оскалился. Он был одет в лохмотья, которые я сначала принял за обрывки кожи, но теперь стало ясно, что это засаленные остатки нескольких рубах и одного девчоночьего платья.

Старый шаман скривил сморщенное лицо — я принял это выражение за подобие улыбки.

— Вы не единственные гости в нашем хаул-оахре из людей. Иногда к нам приходят и другие гладкокожие. Они называют себя раз-вед-чи-ки из человеческой страны под названием Эн-Толф. Это благодаря им мне пришлось учить ваш язык. Уже и не припомнить того момента, когда мы начали обмениваться.

— Обмениваться чем? — спросил я, немало удивившись.

— Они приносят нам разные вещи, которыми богат ваш мир и для которых в нашем языке нет названия. Инструменты, материалы, иногда даже еду. Но мы не понимаем ваших вкусов, потому что можем есть только мясо. Чаще всего к нам приходит отряд Фьора Лиса, доброго и мудрого раз-вед-чи-ка.

— И чем же вы с ними расплачиваетесь?

— Водой и кусочками солнца.

— Кусочками солнца?

— Раш-ха-тре, — шаман обратился к мальчишке, которому я, очевидно, приглянулся. — Покажи свой кусочек солнца.

Паренек сунул руку в лохмотья и извлёк на свет внушительных размеров не огранённый сапфир, на который вся наша компания уставилась как на второе пришествие Богов с Явором во главе. На грубой ладошке мальца-могота камень смотрелся как настоящий магический артефакт.

— Чтоб мою бороду… — задохнулся гном, пожирая взглядом драгоценность.

— Мы не видим в них пользы, но среди ваших кусочки солнца имеют ценность, — проскрежетал старик. — Гладкокожие многое дают нам в обмен на них.

— Спроси, где они его нашли! — шепотом прокричал Кир, дергая меня за рукав.

— Не-бо дарить камни горам, там мы на-ходить их, — старейшина ответил копателю на Локуэле и снова заговорил на своём языке, повернувшись ко мне. — Если вы хотите, мы можем дать вам столько кусочков, сколько у нас есть. Всё равно этого будет мало, чтобы сказать спасибо.

Покосившись на гнома и мысленно возрадовавшись, что тот не понял щедрости старого шамана, я ответил:

— Спасибо, Харех, но нам они не нужны.

Казалось, могот немного огорчился моим словам, поэтому я поспешил добавить:

— Но есть кое-что, чем вы можете нам помочь.

Мы уже стояли возле просторной хижины в самой глубине селения. Буквально в нескольких шагах брала начало пещера, уводящая в темноту под горой. Шаман подозвал пару моготиц и велел им освободить «дома для гостей».

— Сегодня многие из нашего племени умерли, — пояснил он. — Теперь у нас много свободного места в хаул-оахре.

— Можем мы поговорить с тобой, Харех? — спросил я, стараясь не забыть о главной цели нашего здесь пребывания.

— Конечно, воин, — дружелюбно осклабился могот. — Пока для вас готовят ночлег, я приглашаю вас в свой дом.

Старик, кряхтя, скрылся за занавеской, выполняющей роль двери, махнув товарищам, чтобы следовали за мной, я шагнул следом.

Хижина Хареха оказалась именно такой, каким я себе представлял жилище шамана: в центре — выложенный камнями очаг, рядом — грубый лежак из шкур и меха, на каменной плите аккуратно разложены пучки сухих трав, угольки, косточки мелких зверьков и прочие обрядные принадлежности, у самого выхода — дырявая жестяная бадья с чисто обглоданными костями. У дальней стенки стояла чашка, наполненная разнообразными драгоценными камнями — рубинами, изумрудами, сапфирами, гранатами и даже алмазами — при виде неё Кир шумно вдохнул и, судя по всему, перешёл в предобморочное состояние.

Старик уселся на лежак, кивнув моготице, принёсшей корзину бурого угля, мы расселись на шкурах напротив. У выхода переминался с ноги на ногу тощий Раш-ха-тре.

— Простите, что не можем предложить вам еды, — старик с сожалением наклонил голову, отчего стал виден застарелый шрам на его шее. — Гладкокожие не едят нашей еды. Но вы можете развести о-гонь и приготовить свою.

Я перевел его слова остальным и спросил:

— Чем же вы питаетесь?

— Тем мясом, что удастся добыть, — улыбнулся Харех. — Сегодня вы не только спасли наши жизни, но и надолго обеспечили нас едой.

Поняв, что он говорит об убитых ограх, я непроизвольно кашлянул. Острохолмье жило по законам дикой природы — сильный поедает слабого, большой — маленького. Здесь всё решала сила, масса, численность. Моготы, как я стал догадываться, являлись одними из наиболее разумных обитателей этого края, но и им приходилось несладко, ведь их разум не имел большого веса в противостоянии со стадом огромных тупых огров.

— Но своих же вы не едите?

— Нет, воин, — покачал головой шаман. — Мы считаем поедание своих постыдным. Но есть племена, в которых такого запрета нет.

Я замолчал, подбирая слова для того, о чём хотел попросить — о проводнике — но ощутил заметные трудности. Язык моготов был беден, большинство слов касалось обихода. Некоторые с незначительными изменениями заимствовались из Локуэла, но при желании я бы не смог подобрать моготского эквивалента таким словам как благородство, милосердие, бескорыстность, благополучие или хотя бы торговля — вместо них пришлось бы произнести длинную речь, содержащую примитивное объяснение этих понятий. Я поймал себя на том, что в разговоре приходится использовать одни и те же слова, потому что не мог подобрать синонимов. Впрочем, для слова «поедать» синонимов подобралось в избытке.

— Нам… — начал я, стараясь не отвлекаться на деловитые манипуляции друзей, готовящих ужин, — завтра нам нужно продолжать идти, но мы не знаем дороги. Я хочу попросить тебя дать нам знающего дорогу, Харех.

— В какую вам сторону?

— В сторону… вглубь Проклятых Земель. Нам нужно пройти их насквозь.

Старик пожевал тонкими бескровными губами, и мне показалось, сейчас он спросит — «зачем?», но сказал он вот что:

— Отсюда есть два пути. Один — короче, но там опасно. Если пойдёте отсюда на се-вер, попадёте в Костяную долину. Там никто не живёт, но никто туда и не ходит. Долина заполнена духами. Потому когда мы ходим в ту сторону, выбираем другой путь. Если уйти на за-пад, там будет узкое ущелье, ползущее, как змея. По нему идти дольше, но безопаснее. Мы всегда ходим там. Но такой великий воин, как ты, да ещё с вол-шебницей, наверное, сможет пройти и через Костяную долину.

— Ни к чему рисковать. Мы пойдём по длинному пути, но только если будем знать, куда сворачивать.

— Раш-ха-тре проводит вас, — кивнул старейшина, и мальчонка радостно встрепенулся. — Он хорошо знает те места.

Я не ожидал такого предложения и с сомнением посмотрел на шамана:

— Он же ещё маленький. Пока он с нами — он вне опасности. Но как он будет возвращаться один?

— Я не маленький! — выкрикнул моготёнок. — И я вас провожу!

— Если он не вернётся, значит на то воля гор, — улыбнулся Харех. — Моготам неведом страх смерти. Мы умираем легко.

Несмотря на то, что всё это казалось мне неправильным, я кивнул.

— Как далеко он сможет с нами пойти?

Старик перевёл взгляд на своего помощника, и тот звонко прорычал:

— Так далеко, как захотите!

— Так не пойдёт, — отрезал я, сам не зная, почему отказываюсь. — Мы можем найти другое моготское племя и взять проводника там.

Старейшина покачал головой:

— Мудрый Фьор Лис тоже думал, что все моготы одинаковые. Но есть плохие моготы. Они живут по другим правилам. Они не хотят меняться с гладкокожими, но хотят с ними воевать. Не суди обо всех моготах по одному племени. Бери Раш-ха-тре, воин. Лучшего проводника вы поблизости не найдёте.

Мне ничего не оставалось, кроме как промолчать и тем самым согласиться. Решил так: пусть нас ведёт этот паренёк, но при первой же возможности я вышлю его обратно.

За беседой мы не заметили, как совсем стемнело. Все четверо моих спутников закончили трапезу и вышли вслед за Раш-ха-тре, который вызвался показать им их места. Кир до последнего косился на заветную чашку с драгоценностями, но я перехватил его взгляд и отрицательно покачал головой. Зло сверкнув глазами, гном отвернулся и пошагал за остальными, раздосадованный и оскорблённый.

Снаружи доносились переговоры отродий, поправляющих порушенные в схватке постройки, разделывающих туши огров, ухаживающих за ранеными и покалеченными, иногда посреди всеобщей суеты слышался смех, от которого становилось дико — они вели себя почти как люди, и в то же время были так на людей не похожи. Словно мы попали в альтернативный мир, где эволюция пошла по другому витку.

— Как вышло, что вы начали обмениваться с разведчиками? Я думал, люди и моготы друг друга ненавидят, — сказал я.

Старый шаман посмотрел на меня странным взглядом, словно оценивающим, и снова улыбнулся:

— Ты говоришь так, будто сам не человек, гладкокожий, — я собирался ответить, но Харех продолжил. — У тебя старые глаза, воин Гролф. Словно ты смотришь, но не видишь, потому что взгляд твой направлен внутрь. Если бы ты присмотрелся, то понял бы, что мы не так уж отличаемся от людей. Да, у нас не гладкая кожа, мы кажемся вам уродливыми, но по большому счёту, мы — это вы.

Я не стал говорить, что как раз это открытие и заставило меня задать свой вопрос.

— У моготов есть очень старая легенда, — старейшина прикрыл глаза и заговорил спокойно, тихо, словно впадая в транс, — настолько старая, что никто не помнит, откуда она взялась. В этой легенде говорится, что десятки десятков зим назад моготы были людьми. Могучими, красивыми и… гордыми. Они жили в огромных каменных домах, чьи крыши задевали не-бо, а их хаул-оахре были величиной с целую долину. Они поклонялись богине Нау-ка и с помощью магии повелевали силами природы. Они жили больше десяти десятков зим, никогда не болели и даже в старости оставались сильными и смелыми.

Шаман вздохнул и закашлялся, совсем как смертельно больной человек, и его мешки-веки дрогнули. Могот сгорбился ещё сильнее, неожиданно я ощутил, насколько ярко он переживал то, о чём рассказывал.

— Но наступили тяжёлые времена. Люди зазнались и решили, что они — самые главные во всём мире. И мир разгневался на них за это. Не-бо засверкало вспышками, убивающими за один миг каждая по десятку. Воды стали ядовитыми и несли заразу. Земля лопалась и расступалась под ногами людей. Многие, многие из них умерли в те времена. Одни стояли за свои дома до самой смерти. Другие струсили и сбежали сюда. Остальные отвергли их, прокляли за слабость и стали называть жалкими червями. Здесь, в жестоких землях, эти люди потеряли свою красоту. Они стали часто болеть. Их дети стали слабыми, и телом, и душой. Эти люди забыли своих Богов и потеряли магию, потому что мир больше не хотел им подчиняться. Их жизнь сократилась до трёх десятков зим, а лица стали такими, — старейшина провел рукой по своему лицу. — Легенда говорит, что так поплатились за свои решения наши предки, породившие нас, моготов. Ты прав, воин, теперь большинство моготов ненавидит людей. Такие считают, что люди — мерзкие существа, раз наделали столько ошибок. Поэтому им нравится быть моготами. Но есть и такие — как и наше племя — которые с ними не согласны. Мы хотим верить, что можем исправить ошибки предков, и когда исправим, снова станем людьми.

Я внимательно выслушал этот неказистый рассказ, про себя отметив, что он звучит даже правдоподобнее своего людского аналога — Священной книги. Человечество за бессчётные века сильно приукрасило факты своего происхождения и превратило их в захватывающий эпос. Наверное, человечеству легче жить, если есть огромный сборник священных текстов, в которых якобы содержатся ответы на все вопросы — и не важно, что далеко не все их находят. Им легче жить, осознавая себя частью великого замысла. Людям необходимо как воздух знать, что их жизнь имеет смысл, что все они кем-то для чего-то созданы, что у каждого из них есть нечто, называемое душой. И самое главное — это кажется единственно правильным вариантом, так что его и оспорить-то, не придумав столь же ёмкой и убедительной истории, не получится.

А моготы… Как оказалось, они знают, что они такое. Плод ошибки, плохая кровь. Скверна. Они живут мало, не питая иллюзий по поводу своего внутреннего мира, а потому не надеются на рай и умирают, как и сказал Харех, легко. Их не смущает факт, что они пришли ниоткуда и уходят в никуда, не оставляя после себя ничего, кроме потомства. Они — выродки, и знают об этом. Однако это не мешает некоторым из них мечтать о светлом будущем для своих детей.

— Скажи мне, Харех, — проговорил я, неумышленно понизив голос, — сколько тебе зим?

— Три десятка и восемь, — ответил старик, чьи руки уже покрылись пятнами, а спина не распрямлялась годами. — Я знаю, ты видишь наше уродство, гладкокожий воин. Но, я прошу тебя, не думай о нас плохо. Мы стараемся стать лучше, чем мы есть, но могот живёт и умирает так быстро, что не успевает понять, удалось ему прожить жизнь хорошо, или нет.

Старому шаману было невдомёк, что этим грешны не только моготы, но даже и те, кто живёт в несколько раз дольше. И уж тем более он не догадывался, что в этот момент я вовсе его не презирал, а как раз наоборот.

— А теперь я спрошу, гладкокожий, — старик смотрел на меня единственным зрячим глазом. — Я — шаман. Я чувствую твою великую силу. Ты можешь разорвать не-бо, если захочешь. Но ещё я чувствую твою ненависть к твоим сородичам. Она тоже сильна. Она гложет твою душу. Почему же ты не выпустишь её, чтобы она ушла?

Старый могот неведомым образом заглянул за завесу, за которую я и сам почти не заглядывал. Куда-то в корень моего подсознания, где рождалось всё, чего я не мог в себе объяснить. И оттого его вопрос заведомо не мог получить правдивый ответ.

— Наверное, я ненавижу людей, потому что у меня не осталось сил их любить. И себя я ненавижу наравне с остальными.

Старик покряхтел, причмокнул губами и сказал:

— Если это правда, то ты никогда не найдешь покоя. Ты ненавидишь людей за то, кто они есть, за их природу. Но природу нельзя ни любить, ни ненавидеть. Её можно только принимать, — проскрежетал шаман. — Другой нам не дано… Посмотри на меня, гладкокожий. На старого могота. Я скоро умру. Я мог бы до последнего вздоха ненавидеть людей за то, что они нас породили и за то, как они теперь к нам относятся. Как многие другие моготы, из других племён. Но я знаю, что это не поможет ни мне, ни моему племени. Это не изменит прошлого и не даст нам счастливого будущего. И я умру спокойным, потому что ненависть не живёт в моей душе.

Я не нашёлся с ответом. Посидел ещё немного, обдумывая его слова, а потом попрощался и вышел из хижины.

Потому что ни возразить, ни добавить было нечего. Странно, конечно, но старый могот оказался мудрее, чем я ожидал. А ещё — что уж совсем дико — он оказался человечнее людей. Всех, кого я знал.

«Это, наверное, оттого, — подумал я, — что, будучи человеком по названию, слишком трудно быть им ещё и по сути. Обычно получается только что-то одно из этого. А у меня и вовсе ничего. И на что я, спрашивается, надеялся? Что смогу иметь человеческую жизнь, категорически не желая быть похожим на людей? Что если скажу, что все эти бесчеловечные сволочи — не люди, то сам когда-нибудь смогу назвать себя человеком? Глупость, да и только. Самообман. Я не произошёл от людей, а теперь ещё и не могу заставить себя их любить. Кто угодно — Кир, Рэн, Харех — ближе к человеку, чем я. Поэтому у меня никогда не могло быть „долго и счастливо“ в этом мире. Даже „коротко и счастливо“ не получилось. Наивный дурак…»

Шагая и размышляя таким образом, я даже не сразу заметил, насколько разволновался. Новое понимание проехалось по старым больным местам колесом разочарования.

«А ведь после смерти Лины такое случилось впервые. — пришла мысль. — Давненько меня не беспокоили мысли о чуждости всему и вся».

Улёгшись на жёсткий кожаный топчан, я ещё долго прислушивался к себе.

Неужто во мне что-то ещё осталось?

Выходили ещё затемно, но небо на востоке уже начало светлеть.

Провожать вышло всё племя. Моготы снова протянули руки в жесте благодарности, а в самой середине, как чахлая тень, стоял Харех — он единственный не улыбался.

Раш-ха-тре нервно теребил в руках мешок со своей снедью, с нетерпением ожидая момента, когда мы уже пойдём. Не думаю, что это оттого, что ему хотелось поскорее вернуться — скорее мальчишка жаждал приключений. Он безмерно гордился тем, что именно на него возложили столь важную миссию.

— Счастливый путь, — сказал шаман на Локуэле. Мои спутники коротко поклонились.

— Спасибо за ночлег и проводника, — сказал я. — Мы не забудем вашей доброты.

Харех кивнул:

— Пусть горы будут добры к вам.

Развернувшись, я ещё долго чувствовал спиной взгляды стоящих в полном молчании моготов.

Вскоре мы попали на развилку, о которой говорил шаман. К северу виднелось широкое ущелье, окружённое угольно-черными горами, похожими на торчащие из земли клыки, на запад же уводила тропинка, ныряющая в скопление валунов. Раш-ха-тре уверенно свернул на последнюю.

Мальчишка шёл впереди и изредка оглядывался на нас — видимо, ему всё ещё не верилось, что он путешествует в такой компании.

— Славный малец, — ворчливо заметил Кир, всё ещё злой на меня за то, что я не выторговал у моготов ни одного драгоценного камня. — А главное, не разговорчивый.

— Ты рад этому или не рад? — не понял Арджин.

— Рад, конечно. Не люблю, когда кто-то что-то говорит, а я не понимаю, — ещё один злобный взгляд в мою сторону.

Тропинка вела нас среди камней около получаса. За это время рассвело, и я погасил люмик. Дальше путь шёл под уклон, спускаясь в узкую расщелину меж двух отвесных скал высотой в несколько десятков саженей. Идя по этому коридору, я обратил внимание, что обе его стены почти идеально подходят друг к другу по форме, словно раньше здесь была одна гора, которая потом раскололась надвое. В самый раз для засады.

Окликнув Раш-ха-тре, я спросил его, куда мы попадём, когда ущелье закончится.

— Там будет подъём, великий воин, — с готовностью ответил паренёк. — Крутой. Нужно будет карабкаться. В его конце будет ровная гора, по которой можно идти.

— Ну, что ж, ладно, — пробормотал я. — Давно ты тут ходил?

— Две зимы назад. Наше племя ходило к другому племени для обмена женщинами.

— Вот как? — удивился я. — Зачем вы меняетесь женщинами?

Мальчишка пожал плечами:

— Это обычай моготов. Каждый десяток зим несколько племён сходятся в одном месте, чтобы обменяться женщинами. Старейшина говорит, что это для того, чтобы наша кровь становилась лучше.

Хмыкнув, я задумался о том, откуда могла взяться подобная традиция. Судя по всему, племена моготов не слишком многочисленны, и подобный обмен способен предотвратить вырождение, так что с точки зрения крови тут всё правильно. Но кто их надоумил? Неужели сами дошли?

У каждого народа своя позиция относительно обновления крови. Как следствие, традиции тоже разные. Например, в Либрии на внутриродовые браки наложено строгое вето. Однако те же дембрийцы, не столь запуганные церковниками, не гнушаются брать в жёны двоюродных сестёр, потому что такая степень родства считается у них косвенной.

В Аль-Назире вовсю процветает многожёнство, причём гаремы калифов на девять десятых состоят из рабынь, чаще всего чужеземок. При этом наследником может стать только мальчик, рождённый от коренной жительницы, вполне способной оказаться родственницей его отца.

Кантернская знать, хоть и поголовно посещающая церкви, творит в своих хоромах такое, от чего добропорядочного явороверца хватил бы удар. Ходят слухи, будто один знатный богатей женился на своей же сестре, потом дочери, а потом ещё и внучке. Слухи слухами, но достаточно посмотреть на их детей, чтобы всё для себя понять. Тут — слабоумный, там — душевнобольной. У одного из высокопоставленных членов совета родился наследник без рук, но зато с двумя лицами.

У янгваров, напротив, вообще нет никаких проблем с обновлением крови — кочевники находятся в постоянном движении, племена постоянно объединяются и распадаются, слабые быстро погибают в степях и пустынях, так что вовсе неудивительно, что эти невзрачные чернокожие люди слывут одними из самых сильных воинов в Нирионе. Я лично не видел ни одного янгвара, но поговаривают, что те габаритами превышают даже рослых и крепких северян.

Сами северяне считают образцом браки по расчёту. Нет, никакого кровосмешения, но мужа девочкам из благородных семей выбирают уже через несколько лет после рождения. Низшее сословие не столь строго придерживается этих правил, но очень и очень часто браки строятся на заключённых между родителями молодожёнов сделках.

И вот, моготы. Они не семейственны, потому что наполовину дикари. Немудрено, что механизм обновления крови у них упрощён до предела — они просто меняются женщинами раз в десять лет, то есть каждое поколение. При этом, судя по всему, разница между мировоззрениями племён никого не беспокоит, а значит перешедшие в другое племя начинают следовать новым правилам. Надо же, насколько гибко.

Размышления помогли мне скоротать несколько часов пути. Монотонный пейзаж стал приедаться — создавалось впечатление, что наш отряд топчется на месте или же идёт по кругу. Раш-ха-тре периодически поглядывал на меня, не решаясь заговорить, но я был слишком занят собственными мыслями, чтобы развлекать его беседой. Но в итоге моё нетерпение всё же прорвалось наружу:

— Далеко до выхода?

— Ещё половину того, что мы прошли.

Тяжко вздохнув, я собрался ещё о чём-то спросить, но тут мой взгляд скользнул вдоль коридора и натолкнулся на препятствие. Серьёзное препятствие.

— О, чёрт, — глухо вымолвил Кир, тоже заглянувший вперёд. — Пришли.

Весь отряд разочарованно вздохнул, Арджин витиевато выругался сквозь зубы.

Мы всё же подошли к обвалу на расстояние вытянутой руки, надеясь обнаружить хоть какой-то проход дальше, но все надежды рассыпались в прах.

— Здесь камень другой породы, — сказал гном, осматривая непреодолимую стену. — Что-то сильно ударило по нему, и пошли трещины. Со временем они сильно расширились, и в итоге всё это посыпалось вниз. Может быть, землетрясение.

— Раш-ха-тре, — позвал я. — Когда в последний раз дрожали горы?

— За прошлую зиму три раза, — испуганно прохрипел юнец.

— Твою мать, — я сплюнул с досады и снова обернулся к Киру. — Есть возможность его разобрать?

Копатель глянул на меня как на идиота:

— Я, конечно, не спец, но на это у вас уйдёт времени больше, чем если вернуться и пойти другим путём. Как только вы уберёте вот это, — он похлопал рукой по одному из валунов, — сверху посыплется ещё. И, насколько я могу судить, обвалилось тут далеко, не меньше полуверсты.

— На разбор не хватит сил, — сказала Литесса.

— Левитация? — я зацепился за последнюю соломинку.

— Куда левитировать? Нас шестеро и ещё на плечах несколько пудов. Если ты знаешь какое-то малоёмкое заклинание левитации, то плети прямо сейчас, если нет — то нам хватит сил разве что на сотню саженей.

Малоёмкого заклятия левитации я не знал.

— Зараза! — в ярости я пнул оказавшийся поблизости камень. — Целый день потеряли!

— Эн, пошли обратно, — вкрадчиво сказал пуэри. — Чем раньше вернёмся, тем больше сэкономим времени.

Вполне сносное настроение, посетившее меня с утра, улетучилось, словно и не бывало. Как знал, что не надо сюда идти!

Рывком поправив рюкзак, я быстро пошагал в обратном направлении.

Однако потеря времени не стала неприятнейшим событием за день.

Вернувшись, раздосадованные, измотанные напрасным дневным переходом, мы вышли к деревне моготов, рассчитывая хотя бы на нормальный ночлег. Поначалу была надежда начать движение к Костяной долине, но проклятущая расщелина закончилась только к закату, и я отказался от этой мысли.

Ещё издали мы учуяли запах палёного, а выйдя к повороту на деревню, заметили на тёмных скалах яркие красноватые отсветы. Раш-ха-тре чуть слышно засопел, потом зарычал, но шага так и не ускорил. Он первым почуял неладное.

В углублении, где располагалось селение, скопился едкий дым, который на открытом пространстве начинал рвать ветер. Среди тёмных клубов и догорающих хижин моготов двигались серые фигуры. Мы обнажили оружие и осторожно двинулись туда, готовые в любой миг отразить нападение, мальчишке Раш-ха-тре я велел оставаться за моей спиной.

Люди, бродящие среди утыканных стрелами и порубленных на части тел, заметили нас и обнажили оружие — я насчитал девятерых. Главный из них узнал меня и вышел чуть вперёд, но меча так и не спрятал.

— Какие люди! Здравствуй, Гролф.

— Лентер.

Фальшивый разведчик усмехнулся и обвёл рукой побоище:

— А мы тут зачистили целое племя уродов.

— Я вижу, — мои интонации замёрзли в один огромный кусок льда. — Разведчики, значит.

— Ну да, мы не из разведки, — пожал плечами северянин. — Но ведь и вы — не карательный отряд. Да и какая разница? Попадая сюда, мы все превращаемся в добычу для них, — он ткнул пальцем в обезглавленную моготицу, что лежала у его ног. Ещё вчера она провожала моих друзей до их хижин. — Все люди тут едва ли не братья, которые если не будут держаться друг за друга — погибнут.

Я обвёл взглядом людей, прячущих лица за масками, потом посмотрел на своих спутников: Рэн не скрывал брезгливости, глядя на наёмников, гном и Арджин внимательно следили за их движениями, Литесса равнодушно осматривалась.

— Иначе было никак? — спросил я, впиваясь взглядом в лицо Лентера.

Северянин даже отшатнулся.

— Ты издеваешься? А что мне было с ними делать, ручкаться? Это же гной, Гролф! Они — выродки! Их всех нужно перебить, всех до единого!

— Они дали нам кров, — сказал я, просто так, не желая ничего доказать или упрекнуть. Просто донёс факт до его сведения.

— Я знаю, — кивнул Лентер. — Без вас мы нипочём не нашли бы эту деревню. Мы искали её очень давно, так что спасибо вам. Хотя, мне кажется очень подозрительным то, что вы не поступили с ними так, как мы. А ведь могли.

И тут я заметил его кошель, из которого через маленькую дырочку наружу смотрел глаз-рубин.

И всё сразу встало на свои места.

Они — не разведчики, но каким-то образом прознали о том, что Лисы торгуют с моготами, имея в виде барыша дорогущие драгоценные камни. Когда разведка принесла весть о том, что в Острохолмье собирается ватага, они вышли чуть вперёд и спрятались, пропустив волну выродков мимо себя. Таким образом они избежали самой сложной драки. Будучи опытными наёмниками, они знали местность и решили, что без труда найдут нужную деревню. Но завязли. И спустя какое-то время чисто случайно наткнулись на нас. Мы встретили только часть отряда, и они решили не раскрывать всех карт, как-то предупредив своих, чтобы те пока держались подальше. Дальше просто — они проследили за нами до развилки в пещере, о которой и сами не подозревали, а потом и до деревни. Услышав звуки боя, решили не соваться и переждать, а потом прийти на готовенькое. Или добить тех, кто выживет. Похоже, самой драки они не видели, иначе этот плюгавый северянин не вёл бы себя столь нахально перед двумя чародеями. Утром они дождались, пока мы уйдём, и напали на деревню.

— Поживились? — бросил я, не сдерживая отвращения.

— Мы сделали то, что должны делать все люди! — выкрикнул Лентер, брызгая слюной.

— Ты просто жадный головорез, — с омерзением проговорил я. — Такие, как ты, позорят весь людской род. Это ты — гниль. Это ты — выродок. Пошёл вон с глаз моих.

На мгновение лицо наёмника перекосило, но уже через секунду его губы скривила змеистая улыбка. Он медленно поднял обе руки, словно в примирительном жесте, и, подмигнув мне, вдруг резко их опустил.

Миг спустя где-то сбоку тенькнула тетива, я среагировал на звук, начал поворачиваться, но маленький Раш-ха-тре оказался быстрее. Должно быть, он заметил стрелка раньше и, использовав для толчка небольшой камень, с рыком выскочил прямо передо мной. Предназначавшаяся мне краснооперённая стрела с отчётливым хрустом пробила его голову и бросила обмякшее тело оземь.

Я дёрнулся к парнишке, за моей спиной Рэн выстрелил в ответ, и со стороны раздался короткий вскрик. Не приходилось сомневаться, что стрелок уже мёртв.

Все пришли в движение. Мои товарищи встали спина к спине, зашипела магия Литессы, люди Лентера бросились было на нас, но их остановил мой рёв:

— Стоять!!!

Видимо, испугавшись чародейки, люди замешкались, но не все.

Предводитель псевдоразведчиков проигнорировал мой приказ. Его клинок вспорхнул, направляясь в мою шею, но я не собирался предоставлять ублюдку ни единого шанса. Меч расплавился, обжигая руку наёмника сквозь перчатку, не ожидая ничего подобного, человек взвыл, и я ударил по нему силовой волной, сбивая с ног.

В голове защёлкали искры.

— Встать.

Наёмник корчился на земле, сжимая здоровой рукой повреждённое запястье, и не вставал.

Я подошел к нему и с размаху ударил сапогом в зубы.

— Встать!

Лентер снова взвыл, но всё же внял приказу и медленно поднялся, держась за разбитое лицо. Сначала на четвереньки и только потом на ноги.

— Ух, с-с-сука… — прошепелявил северянин, глядя на меня со смесью злости и ужаса. — За что?! За этих тварей?..

— Да, за них, — сказал я. — Ещё несколько месяцев назад я бы долго сомневался, а потом всё-таки оставил тебя в живых, потому что того требует человечность. Но теперь мне не надо ничего себе доказывать. Ты скотина, и ты мне не нравишься. Поэтому ты сдохнешь здесь и сейчас. А камешки можешь себе оставить. Навсегда.

Лентер открыл рот, чтобы что-то сказать, но я не дал ему произнести ни слова. Некротическое плетение, уже давно жгущее мне руку, превратило его тело в фарш, свалившийся на землю с отвратительным хлюпаньем. Мою одежду покрыли мелкие крапинки крови.

— Теперь вы, — я повернулся к оцепеневшим наёмникам. — Сложите оружие.

Мечи полетели в общую кучу.

— Снимайте одежду.

Выпучив глаза, люди переглянулись в сомнении, но у меня не было времени с ними возиться.

— Быстро. Пока я не сделал с вами то же самое.

Портки я разрешил им оставить, остальное — подверг энтропии вместе с оружием. На меня смотрело восемь пар перепуганных глаз, ожидающих оглашения своей участи. Высокие лбы, гладкая кожа, ровные зубы. Лица столь же красивые, сколь отвратительные.

— Валите отсюда. Так же, как пришли. И если выживете, расскажете другим, как вредно бывает жадничать. Пошли!

Почти голые люди бросились вверх по склону, на ту самую тропинку, по которой мы пришли сюда вчера. Никто даже не оглянулся — все были слишком заняты спасением своей шкуры. Без снаряжения у них практически не было шансов, и я отлично это понимал.

Я проводил их взглядом и пошёл вглубь селения, осматривая тела убитых моготов. Старика Хареха удалось найти без труда — он едва успел выйти из своей хижины, когда ему в сердце вошла стрела.

«Я скоро умру, — сказал мне шаман накануне, — но ненависть не живёт в моей душе».

«Моготам неведом страх смерти, — сказал он. — Мы умираем легко».

Наклонившись над распростёртым на земле телом, я закрыл мертвецу глаза.

А потом развернулся и пошагал прочь.

Отряд встретил меня гробовым молчанием.

— Выдвигаемся в Костяную долину. Сейчас же.

Едкий дым нехотя выпустил нас, скрыв зрелище праздника смерти. Шли молча и не оглядывались, оставляя позади тела моготов и разорённое селение. Горстку недожитых, скупых на радости жизней, положенных на искупление чужих грехов. Выродков, которые не знали благополучия, но умели благодарить.

А кошель с драгоценными камнями так и остался лежать поверх кучи отныне безымянных останков.