Этингер быстро пожалел, что закрыл окна. Электроэнергия отключилась, запасной генератор по какой-то причине тоже не завёлся. Мало что соображая и тыкаясь в невидимые предметы, как слепой котёнок, историк ощупью искал выход.

Поначалу он даже не понял, что произошло. То ли сон вытолкнул его в явь, то ли сама явь вдруг оборвалась. Но багровый туман паники постепенно истаивал, мысли прояснялись, Рун вспомнил, где находится и тут же сообразил — где-то что-то сломалось.

Его всё ещё трясло от слабости. Опорожнённый желудок сжался в комок и отзывался болью при каждом вдохе. Страх отступил, но пришла апатия, такая, что даже думать не хотелось. Может быть именно поэтому Этингер не сразу вспомнил, что у него на руке есть коммуникатор, в котором хоть и не было фонарика, но зато имелась подсветка.

В тусклом свете комма Рун наконец нашёл дверь и оказался в спальне. Подошёл к кровати — Амина безмятежно спала. Двинулся к входной двери.

Рун мог вызвать наладчиков и никуда не ходить, но у него даже мысли такой не возникло. Темнота вкупе с ватной тишиной создали в его воспалённом мозгу стойкую иллюзию безвременья, в которую историк тотчас канул с головой.

Он будто оказался на корабле, затерявшемся в далёком космосе. За бортом не было уже ни звёзд, ни астероидов — всё это осталось далеко позади. Остальное человечество перестало существовать для историка; он не знал, сколько ещё протянет корабль, прежде чем выскочит за пределы бытия. Этингер боялся этого момента, но не собирался останавливаться. Он покидал вселенную, потому что не хотел жить там, где нет ничего, кроме одного единственного мгновения.

Спускаясь по лестнице, Рун воображал, что идёт на нижнюю палубу, где остывал заглохший двигатель. Слух вроде бы даже улавливал звон пустоты, замораживающей внешнюю обшивку, а затхлость воздуха из-за отказавшей вентиляции чувствовалась всё сильнее. Этингер остановился перед металлической дверцей и дёрнул её на себя; внутри он ожидал найти что-то вроде кнопки перезапуска, но вместо этого увидел панель с несколькими тумблерами. Все они были опущены.

В этом месте иллюзия наконец дала трещину. Рун потряс головой и один за другим поднял все переключатели. На последнем в коридоре зажёгся свет. Хмыкнув, историк закрыл дверцу, но отойти не успел.

Рука в перчатке зажала ему рот, ещё одна болезненно выкрутила локоть.

— Не брыкайся, — сказали ему в самое ухо. — Поговорим и вернёшься в квартиру.

Эта встряска мгновенно привела Этингера в чувство. Он узнал голос, но не мог понять, чей он, а потому счёл за лучшее послушаться.

Историка быстро втолкнули в тёмную подсобку, где вдоль стен громоздились всякие инструменты, стремянка, контейнеры и прочая утварь. Хлопнула, закрываясь, дверь. Щёлкнул переключатель; зажглась лампа под потолком. Локоть отпустили, так что Этингер смог наконец обернуться.

И, обернувшись, остолбенел.

— Давай сэкономим друг другу время, Рун, — сказал тот, что стоял напротив. — Мы с тобой не враги, поэтому сразу перейдём к делу. Ты ведь выяснил, что с «Хроносом»?

— Так это вы — Синклер, — сказал историк.

— Угадал, — ответил Венсан.

— Понимаю, почему вас до сих пор не вычислили.

Лаборант пожал плечами.

Если бы у Клода Венсана был брат-близнец, то так бы он, наверное, и выглядел. Униформа «Миллениума», в которой Рун всегда видел лаборанта, сменилась повседневной одеждой, но не такой, какую стал бы носить девяностолетний старик. Да и вообще Венсан больше не выглядел на девяносто, скорее уж на семьдесят с хвостиком. Главная перемена заключалась в его поведении: движения уверенные, плечи расправлены, взгляд прямой, острый, даже голос окреп — словно в теле старой развалины поселился дух зрелого мужчины.

— Ты выяснил? — повторил Синклер медленнее.

— Да.

Рун не боялся. Может, потому что старик не внушал ему страха, а может, потому что историк просто устал бояться. Так или иначе, он сразу решил говорить начистоту. К этому времени ему стало по-настоящему безразлично, что будет потом.

— Он ведь правильно работает, так? — взгляд Синклера буравил зрачок Этингера.

В лице лаборанта ничего не изменилось, но интонация, с которой он задал вопрос, своей неспешностью слишком уж походила на обречённость.

Рун кивнул.

— Наше время… только настоящее?

— Да.

Венсан глубоко вздохнул.

— Я так и знал, — сказал он. — Крипалани перед смертью сделал какое-то сверхважное открытие. Поделился он им только со своим заместителем. А тот ему не поверил. В тот день, когда Флагстада арестовали, я остался в его кабинете и влез в документы.

— Вот оно что, — протянул Этингер. — Это вы его подставили?

— Я знал, что долго обман не продержится, но это было и не важно. Важнее то, что Крипалани устранили из-за Флагстада. Тот шепнул кое-кому из совета директоров, что главный инженер собирается саботировать проект.

— Зачем? — удивился Рун.

— Ты умный парень, вот и пошевели мозгами, — Синклер прищурил один глаз. — Крипалани писал статью об открытии, которое начисто лишило бы смысла строительство «Миллениума» и пятнадцатилетнюю работу над «Хроносом». Флагстад подумал, будто тот сошёл с ума или продался, а статья эта — выдумка от начала до конца.

— Понятно, — кинул историк. — В совете директоров поверили Флагстаду.

— Именно, — шпион задумался. — Да я и сам не сразу решился в такое поверить…

Он потёр лицо руками и ещё раз вздохнул. Видно было, что на душе у него сильно неспокойно. Рун не знал, прикидывается лаборант или решил сбросить все маски, но будь смятение неподдельным — он бы отлично понял.

— Скажите, — подал он голос после паузы, — это вы нас выдали?

— Кто же ещё, — усмехнулся Венсан. — Не обижаешься, надеюсь?

Этингер не нашёлся с ответом. Разумеется, его возмутила такая небрежность, но…

— Ничего бы с вами не сделали, — словно читая его мысли, махнул рукой Синклер. — Я написал донос на таком же клочке бумаги, что и записку про Флагстада. Они с самого начала знали, что вы — не я, а за взлом без утечки самое строгое наказание — увольнение. Плюс к тому госпожа Канзи помогла выявить уязвимость защитных систем. Да они же счастливы были, что взломали двое балбесов, а не профессиональный агент!

— Но зачем?!

— А затем, чтобы ты вернулся оттуда и всё мне рассказал, — улыбка исчезла с лица шпиона. — Заметь, я с тобой щедро поделился информацией, которой владел. Теперь ты мне расскажи-ка, как было дело.

Рун рассказал. О том, как протекал допрос и о том, как он дошёл до теории исчезающего прошлого. Иногда Синклер задавал уточняющие вопросы. Этингер с готовностью отвечал — в его памяти деталей было хоть отбавляй.

Когда он закончил, в подсобке повисла тишина.

— Пятнадцать лет… — проговорил Венсан, покачав головой. — Пятнадцать лет я убил на это дело. Само время уже не помнит того момента, когда я впервые переступил порог «Миллениума». И всё ради вот этого…

Он смотрел куда-то в сторону, а Рун терпеливо ждал продолжения. И дождался.

— Что-то много я стал болтать, — снова уверенным голосом сказал старик. — Видимо, пора на пенсию. А, Рун?

Этингер растерялся и только пожал плечами.

Синклер и не ждал ответа. Он развернулся и открыл дверь, собираясь уйти, но остановился на пороге. Обернулся, чтобы ещё раз пронзить историка взглядом.

— Уезжайте, герр Этингер, — сказал он вкрадчиво. — Берите в охапку госпожу Канзи и сегодня же уезжайте. Как можно дальше.

С этими словами старик скрылся за углом, и больше Рун его не видел.