Что заставило меня убежать в тот день? Ревность? Конечно. Ревность и страх. Я не хотела потерять маму. И не хотела ее ни с кем делить. Я знала — хотя тогда еще не испытала страсти, — что это объятие означало связь, с которой я не могла смириться. Я так и не спросила маму, знала ли она, почему я убежала с озера. Так много я никогда не говорила ни ей, ни кому другому. Наверно, только сейчас я поняла, чего мне стоило то лето. Я чувствовала себя брошенной мамой, друзьями, Томми, первым мальчиком, с которым целовалась. Много позже я сидела на веранде гостиницы «Ла Джолла» с Эдвардом, за которого вышла замуж после многолетнего развода и одиночества, и он посмотрел на меня изумленно и задумчиво, когда я ловко уклонилась от мягкого вопроса о моем прошлом: «Ты мне не доверяешь, Гиги?» На что я быстро ответила: «Конечно, доверяю, Эдвард. Но сегодня такое чудное утро, что не хочется быть серьезной. И все это было так давно». Я уронила салфетку и вскочила, показывая на море: «Смотри, кит. Вон там, за мысом».

Смотри в сторону, смотри в сторону…

Гретхен остановилась, судорожно глотая ртом воздух. Легкие болели, сердце бешено колотилось. По лицу текли слезы, смешиваясь с потом. Мама познакомилась с ним всего неделю назад. Как она может целоваться с ним? Правда, он скоро уезжает. Тогда снова все будет в порядке.

Она сгребла свою одежду с заднего сиденья, натянула рубашку и шорты поверх купальника, сунула ноги в сандалии и нацарапала записку на бумажной салфетке: «Ушла домой. Гретхен». Убежать, убежать от мамы, и от девочек, которых раньше считала подругами, и от Томми. Но каждый шаг по дороге приближал ее к хижине Пурдисов.

Она помедлила и чуть не вернулась на озеро. Идти в лес не хотелось. Но кто-то должен предупредить Клайда Татума. Только трое знают, где он: Гретхен, бабушка и женщина, звонившая бабушке.

Гретхен заставляла себя идти вперед. Каждый шаг был мукой. Вскоре она уже не замечала пот и не думала о маме, Сэме, озере, девочках или Томми. В мире осталась только горячая пыльная дорога и страх, холодом сводивший внутренности.

Она дошла до поворота и остановилась, не сводя глаз с едва заметного просвета в густых зарослях кустарника. Пели птицы. Трещали цикады. На ветру вздыхали листья. Одна, совсем одна. Некому пойти с ней.

Но надо идти этой тропой.

В голове светилась единственная мысль: что бы ни случилось, как бы страшно ни было идти по мрачному, безмолвному лесу, она должна предупредить Клайда Татума.

Стремительно, боясь передумать, Гретхен бросилась в густой полумрак. Она не старалась соблюдать тишину. Отбрасывала ветки ложной акации, ломала сухие прутья, шаркала ногами по земле. Если позволить тишине леса обмануть себя, страх будет расти и раздуваться внутри нее, пока она снова не бросится прочь.

Она продиралась сквозь заросли дикой гортензии. За одежду цеплялись побеги папоротника, ветки деревьев хлестали по голым рукам и ногам. Ну вот и заросшая поляна. Хижина казалась частью леса: тяжелые ветви дуба нависли над крышей, кусты крыжовника восемь футов высотой оплели стены. На ветру колыхалась трава по пояс. Крыльцо почти полностью скрывал плющ. Ступеньки сгнили и провалились. Грязные оконные рамы зияли пустотой, как мертвые глазницы.

— Мистер Татум! — Голос дрожал и прозвучал тонко и пронзительно. — Мистер Татум, мистер Татум… — Не испугается же он голоса девчонки. — Это Гретхен Гилман, подруга Барб. Мистер Татум…

Несмотря на звуки леса, шелест деревьев, тишина окутала ее, словно густой плотный туман, поднимающийся над прудом. Гретхен задержала дыхание, потом наклонилась и потерла комариный укус на лодыжке.

— Мистер Татум… — Его здесь нет. Она прошла такой путь, чуть с ума не сошла от страха, а его нет. Гретхен наклонила голову, вытерла пот воротником рубашки. Густая, тяжелая тишина нависла над поляной. Может, он уже ушел, чтобы сдаться. Эта мысль на мгновение взбодрила ее. А если нет, если он собирается вернуться сюда…

Она глубоко вдохнула, вспоминая грязный стол и обрывки бумажных пакетов из бакалеи. Он написал на них какие-то имена толстым карандашом. Надо положить на стол записку, предупредить, что его ищут с оружием. Нужно писать печатными буквами и постараться не оставить отпечатков.

Не заботясь о соблюдении тишины, Гретхен быстро прошла по высокой колышущейся траве, на секунду заглушив треск цикад, и поднялась по ступеням в солнечных бликах. Старые доски крыльца заскрипели под ее весом. Дверь была открыта. Гретхен торопилась, сейчас ей хотелось только оставить записку и уйти.

Она дошла до дверного проема, остановилась.

— О… — Слабый стон, едва слышный из-за возобновившегося крещендо цикад, принадлежал ей. — О… О… — Она отступила. Перед глазами навсегда запечатлелись набитая хламом хижина и тело Клайда Татума, упавшее на стол.

Гретхен развернулась и, перескакивая ступеньки, бросилась к лесу. Раздирая сплетенье веток лианы, она споткнулась о бревно, с трудом встала и поняла, что заблудилась. Нужно вернуться, найти тропинку к дороге. Нужно искать помощь. Ее мутило от страха. Отец Барб мертв, мертв, мертв…

— Вы окружены, — прогремел глубокий низкий голос. — Выходите, подняв руки. Мы вооружены. Выходите…

Гретхен спряталась за ясенем, прижалась к его толстому стволу. Громкий угрожающий приказ прозвучал снова. Осторожно она заскользила между веток, которые только что с треском ломала, упала на колени за огромным кустом магнолии и выглянула на поляну, слегка раздвинув блестящие листья и дурманяще сладкие цветы.

У ступеней хижины стоял шериф Мур, в одной руке держа мегафон, а в другой — черный пистолет. Столб солнечного света проникал сквозь навес из деревьев. Поля ковбойской шляпы закрывали верхнюю часть его лица, но напряженные мускулы щек, выступающий подбородок, набухшие вены на шее остались открытыми ослепительному летнему солнцу. Пистолет в руке медленно, плавно двигался то вверх, то вниз, как голова раскачивающейся кобры.

Гретхен едва дышала. Она никогда раньше не видела человека, готового убить. Все худое, угловатое тело шерифа дышало угрозой. За ним полукругом выстроились шеф полиции Фрейзер, сержант Холлиман, сержант Петти и Дональд Дарвуд.

Шеф Фрейзер стоял немного поодаль от своих офицеров. Лунообразное морщинистое лицо было напряжено, а в слезящихся глазах застыла скорбь. Он наклонился вперед, уронив голову набок и сгорбившись, словно пытался что-то услышать. Шляпа сержанта Холлимана по-прежнему сидела на затылке поверх бинтов. Он согнулся, будто спринтер перед стартом. Сержант Петти держала пистолет обеими руками, как на учениях. Пот струился по лицу Дональда Дарвуда. В руках у него ничего не было. Он напряженно смотрел на дверной проем, широко раскрыв глаза.

— Может, эта записка — розыгрыш. Сюда, кажется, годами никто не заходил.

— Тихо. — Шериф повелительно опустил мегафон, словно флажок на ипподроме. Наклонил голову, прислушался и медленно двинулся к двери. — Татум, выходите. — Еще один осторожный шаг. — Или я до вас доберусь.

— Подожди минуту. — Шеф Фрейзер вышел вперед.

Шериф Мур стоял прямо, как уличный фонарь, и не повернул головы. Он не сводил глаз с двери.

— Считаю до пяти и начинаю стрелять. Раз…

Шеф схватил Мура за локоть.

— Боже мой, да он мог уже давно нас всех перестрелять. Дай мне шанс. Позволь мне туда пойти. — Он глубоко вдохнул. — Дай мне попробовать.

— Чтобы он схватил тебя? И использовал как заложника? Говорю тебе, Бак, — шериф ронял слова, как комья земли на гроб, — парень вооружен.

— Никто еще никого не застрелил. — Шеф сделал шаг вперед.

Шериф поднял руку. Огромный черный пистолет был направлен на дверь и в спину шефа полиции.

— Клайд, это Бак. — Ступени скрипели под его ногами. Он остановился на крыльце. — Послушай, пора выходить. Надо поговорить. — Один шаг, другой. Он дошел до двери. — Клайд… — Его массивные плечи опустились. Медленно Фрейзер положил пистолет в кобуру. Протянул руку и взялся за косяк двери. — О боже.

— Осторожно, Бак, осторожно! — закричал шериф. Красивое лицо окружного прокурора исказила напряженная гримаса. Сержант Холлиман бросился к крыльцу. Сержант Петти опустила пистолет, неуверенно шагнула к хижине, не в силах скрыть страх в глазах.

Шеф полиции посмотрел на них, его большое лицо мгновенно осунулось.

— Все кончено. Клайд мертв. Разнес себе голову к чертям. — Он потер щеку кулаком. — Я думал, что он невиновен. — Он глубоко вздохнул. — Я ошибался.

Дональд Дарвуд вытянул руки. Запонки в виде львиных голов на накрахмаленной белой рубашке ослепительно сверкнули на солнце. В опрятной рубашке и брюках он казался не на месте на этой заросшей сорняками поляне.

— Если бы мы нашли записку раньше, мы могли бы успеть вовремя.

Сержант Петти поежилась.

— Боже, я так виновата, что опоздала. У велосипеда прокололась шина, поэтому я опоздала на работу. Если бы я пришла вовремя, я бы первым делом нашла записку.

— Это не имеет значения, Роза. — Шеф полиции, тяжело ступая, спустился с крыльца. — Ничего бы не изменилось, даже если бы ты приехала на работу вовремя. Клайд мертв уже несколько часов. Кровь совсем засохла. Если бы мы нашли записку вчера вечером, еще был шанс успеть. Теперь этого не узнаешь. Но кто бы ни подсунул ее под дворник джипа, он сделал это после дождя. Кто-то знал, что Клайд здесь. — Он кивнул головой на шерифа. — Пол вчера об этом и говорил. Я думаю, что этот человек пришел на городскую площадь, потом отправился домой, подумал и решил сдать Клайда. Но он к тому времени уже был мертв.

Гретхен прислонилась к ветке магнолии. Прошлой ночью до дождя она была здесь, в лесу и почувствовала себя в опасности. Может, это и было ощущение смерти? Может, Клайд Татум прятался среди деревьев, наблюдал за ней, держа пистолет, которым собирался покончить с собой, и ждал, когда она уйдет, а потом вернулся в развалившуюся хижину и поприветствовал смерть?

Шериф Мур поднялся по ступеням.

— Думаешь, он прятался здесь с тех пор, как убил Фей?

Шеф полиции потер щеку.

— Возможно. Не думаю, что сейчас это важно. Клайд убил Фей и не смог это пережить. Хорошо, — устало подытожил Фрейзер, — давайте покончим с этим. Роза, возвращайся в город, позвони доктору Джемисону.

Гретхен вернулась на тропинку и побежала. На дороге она остановилась от неожиданности. Столько машин… старый «паккард» шефа полиции, полицейский джип, черный «форд», черный «кадиллак». Если бы по пути с озера она шла этой дорогой, то увидела и узнала бы «паккард» и полицейскую машину.

Сзади раздался шум мотора. До дома можно дойти и пешком. Но она не сможет увидеть бабушку и маму и притвориться, что ничего не знает. Хорошо, она шла домой с озера, увидела машины и решила узнать, что случилось.

Вернувшись в лес, на полдороге к поляне она столкнулась с сержантом Петти.

Офицер полиции резко остановилась и развела руками.

— Боже милосердный, что ты здесь делаешь?

— Я увидела машины на дороге и решила узнать, что случилось. — Она постаралась не смотреть в лицо сержанту.

— Здесь не место для прогулок. Иди домой, — строго распорядилась сержант.

Гретхен перешла в наступление.

— Вы нашли мистера Татума?

— С чего ты взяла? — Глаза сержанта Петти сузились.

— Машины. — Гретхен махнула рукой в сторону дороги. — Почему еще все бы здесь собрались? — Она попыталась заглянуть в конец тропинки. — Там же, кажется, хижина Пурдисов?

Лицо Розы Петти закаменело.

— Это дело полиции, Гретхен. Никаких посторонних. Иди домой.

Гретхен не двинулась с места.

— Я здесь для «Газетт».

Затрещали ветки. За спиной сержанта Петти появился шеф полиции Фрейзер.

— Идите, сержант. Я с этим разберусь.

Сержант прошла мимо Гретхен, оставив легкий аромат духов, причудливо контрастировавший с лесными запахами.

Гретхен заставила себя взглянуть в глаза шефа и понадеялась, что он не заметит владевшие ею чувства страха и вины. Если бы она рассказала кому-нибудь раньше, если бы они с бабушкой пошли в полицию и рассказали про хижину Пурдисов, Клайд Татум был бы сейчас в тюрьме, но — живой.

Шеф Фрейзер держался отстраненно.

Гретхен слегка расслабила напряженные мышцы лица. Он посмотрел на нее, но ничего не увидел.

— Я шла домой с озера…

Это его не интересовало.

— Ты знаешь, где Барб Татум?

— Я не уверена. — Не следует шефу — или кому другому — знать, что Барб осталась в своем доме солдатом. — Я могу найти ее. Это, — она не смогла сдержать дрожь в голосе, — касается ее папы? — Войдя в хижину, Гретхен едва взглянула на грузную фигуру и рванула прочь. И сейчас она вздрогнула, вспомнив массивное неподвижное тело в мятой защитной форме и гладкую серую кожу на закоченевшей руке, свесившейся со стола.

Шеф полиции нахмурился и тяжело вздохнул.

— Клайд мертв. Застрелился. Постарайся найти Барб. Отведи ее к себе. Я зайду, — он посмотрел на часы, — около двух часов.

Гретхен обхватила себя за плечи, ощутив неудобный, жесткий рубчик купальника.

— Что мне ей сказать?

Фрейзер ударил кулаком по раскрытой ладони.

— Господи боже, скажи ей правду. — Его голос дрожал от гнева и боли. — Я не верил, что Клайд убил Фей, но он это сделал. И сейчас он ушел и оставил девочку. Скажи ей, — он резко потер щеку, — что иногда люди, которых мы любим, поступают плохо. Может, он слишком много выпил. Может, рассвирепел и не соображал, что делает, пока не было слишком поздно. Скажи ей, что он был хорошим человеком и любил ее, и таким она и должна его помнить. — Голос его дрогнул. — Скажи ей, что ее папа мертв и больше уже не страдает. И он просит прощения.

Мимо пронесся кардинал, яркий, как вечернее солнце.

— Просит прощения? — Откуда шеф полиции об этом знает?

— Он написал записку. Я принесу ее, когда зайду. — Он развернулся и тяжело пошагал обратно к хижине.

Входная дверь хлопнула. Глаза Лоррейн сверкали, лицо исказилось от гнева. Она стояла на крыльце, уперев руки в бока, рукава блузки, завязанной на талии, болтались по полу.

— Гретхен, где ты была? Ты нас до смерти напугала. Мы тебя везде искали. Я не знала, что и думать. А потом мы побежали к машине и нашли записку. Не помню, когда я была так расстроена. Приезжаем домой, а тебя нет. Мы уже собирались возвращаться на озеро. Прождали весь обед, и маме стало плохо из-за тебя…

Гретхен зажала рукой рот. Хотелось заплакать, закричать или убежать, но бежать было некуда. Ее бросало то в жар, то в холод, живот свело в комок, грудь и ноги вспотели, а ей надо искать Барб… Где-то глубоко, под мыслями, что угрями извивались в голове, сидело воспоминание о недвижном теле у старого деревянного стола.

Мамино лицо изменилось. Она сбежала по ступенькам, обняла Гретхен.

— Гретхен, малышка, что случилось? — В ее голосе не осталось гнева, только страх.

Гретхен прижалась к матери.

— Я шла по дороге с озера… — Говорить было больно. — Я пошла домой помочь бабушке, — первая ложь, — увидела полицейскую машину и пошла в лес. Они нашли Клайда Татума. — Это вторая ложь, которая останется с ней навсегда. Никто не должен знать, что она первой прошла по тропинке и видела его мертвым. — Он застрелился.

— Гретхен! — едва слышно позвала с крыльца бабушка. Она прислонилась к двери, прижав руку к груди, лицо ее побелело. — Что ты сказала?

Гретхен высвободилась и подбежала к бабушке.

— Все кончено. — Слова шефа Фрейзера придали ей силы. — Бабушка, для него уже никто не может ничего сделать. Шеф Фрейзер сказал, что он больше не страдает.

— Клайд… — Бабушкино лицо сразу осунулось.

— Пойдем в дом, мама. — Голос Лоррейн дрожал.

Она кивнула Сэму, и они вместе помогли бабушке, повисшей на их руках.

Гретхен пошла за ними, но остановилась в дверях.

— Мама, мне нужно найти Барб. Я обещала шефу Фрейзеру.

Мама стояла на коленях у кресла бабушки, крепко держа ее беспомощно повисшую руку. Она обернулась к Гретхен.

— Нет. Тебе нельзя делать этого. Шеф сам должен сказать ей.

— У него много дел. — Гретхен сцепила руки. — В лесу. — Она посмотрела на часы. Почти полдень. Уже время сидеть за столом за хрустящей жареной курицей с бабушкиной восхитительной сметанной подливкой и картофельным пюре с зеленым горошком. Почти полдень. Воскресный выпуск «Газетт» отправляют в типографию в субботу днем. «Газетт»… — Простите. — Она бросилась в кухню.

Мама удивленно смотрела ей вслед.

— Мне надо позвонить мистеру Деннису. — Она пролетела мимо Сэма с чашкой горячего чая в руках, темного, как кофе, и схватила трубку. Диктуя оператору номер «Газетт», она старалась не смотреть на мамино вопросительное лицо.

Сэм протянул чашку бабушке.

— Вот, миссис Пфицер. Пожалуйста, выпейте. У вас шок… Постарайтесь дышать глубже…

Мистер Деннис ответил после первого же гудка, отрывисто, стремительно, решительно.

— Городской отдел.

— Мистер Деннис, это Гретхен. В хижине Пурдисов нашли Клайда Татума. Он застрелился. — И лежит там неподвижный и задеревеневший, как накрахмаленная рубашка на бельевой веревке.

В гостиной мама резко спросила:

— С кем Гретхен разговаривает?

— С редактором их газеты, — едва слышно ответила бабушка.

— Газеты, — странным голосом повторила Лоррейн.

— Но она должна, — мгновенно встала на защиту бабушка. — Это ее работа. Мистер Деннис должен узнать новости для завтрашней газеты.

На телефонной линии возникла пауза. Мистер Деннис прочистил горло.

— Когда?

— Полиция считает, что вчера вечером. — В глубокой тьме этого страшного леса. — Я недавно шла домой с озера, увидела машины на дороге и пошла посмотреть, в чем дело.

— Хижина Пурдисов, — задумчиво проговорил редактор. — Как они его нашли?

— Кто-то оставил записку на одной из полицейских машин, и в ней говорилось, что он там. Сержант Петти нашла ее сегодня утром. Она почти плакала, потому что думала, что если бы не опоздала, еще можно было бы успеть вовремя. Но шеф сказал, что ее опоздание не имело значения, потому что Клайд Татум умер вчера вечером.

— Пистолет Клайда? — рявкнул мистер Деннис.

Гретхен представила косматые брови редактора, его напряженное от бешено работающей мысли лицо, горящие глаза и дымок, струящийся из трубки.

— Не знаю. — Пистолета она не видела.

— Ральф этим займется. Кто там на месте? — Он прикрыл рукой трубку и крикнул: «Джуэл, возьми телефон, и найди Ральфа. Быстро». Отрывистые слова смешивались со стуком печатной машинки в глубине комнаты.

Пять человек и труп. Она перечислила всех.

— Шеф полиции, сержант Холлиман, сержант Петти, шериф, мистер Дарвуд. — На знойной, неподвижной поляне, где трава по пояс, они стояли и смотрели на старую хижину, и шериф поводил пистолетом то вверх, то вниз, готовый совершить убийство. Но стрелять ему не пришлось.

— Отлично сработано, малышка, — бодро сказал мистер Деннис. — Послушай, тебе нет нужды идти в хижину, но подожди Ральфа на дороге и покажи ему, куда идти.

— Я не могу сейчас пойти. Шеф Фрейзер попросил меня найти Барб. — Никто не должен знать, что Барб сейчас с солдатом. — Мистер Кули и сам легко найдет это место. Там припаркованы машины, и тропинка хорошо утоптана.

— Конечно, Гретхен. Я понимаю. — Она услышала, как в редакции хлопнула дверь и раздался чей-то голос: «Ральф уже идет, Уолт. Мне поехать в больницу?» — «Да, поезжай», — быстро ответил мистер Деннис и резко спросил: — Гретхен, ты в порядке?

— Да. — Еще одна ложь.

Редактор помолчал.

— Мне жаль, что тебе пришлось такое пережить. Постарайся не думать об этом.

— Да, сэр. — Она повесила трубку и подумала, как хорошо было бы остаться на бабушкиной кухне. Кружевные занавески сияли от белизны на ярком солнце. Вощеная бумага закрывала блюдо с жареной курицей. Дом пропитался запахом воскресного обеда, знакомым и успокаивающим, как церковные колокола. Над нарезанным арбузом жужжала муха. Надо взять мухобойку…

Она ощутила мягкое прикосновение.

— Гретхен.

В маминых глазах были неуверенность, грусть, тревога.

— Малышка моя…

Хотелось упасть в мамины объятия и разрыдаться.

Раздались шаги. К Лоррейн подошел Сэм и обнял ее за плечи.

— Не бойся, Лорри.

Гретхен изумленно посмотрела на него. Лорри маму называла только бабушка.

Голос Сэма действовал успокаивающе.

— С мамой все будет в порядке. У нее просто шок. Никто не ожидает, что такое может произойти с соседями.

— Больше чем с соседями. — Слезы текли по щекам Лоррейн. — Мы с Клайдом все детство играли вместе. Он много времени проводил у нас. Его мать умерла, когда ему был восемь, и благодаря маме он стал членом нашей семьи.

Сэм нагнулся и заговорил еще мягче.

— Нужно, чтобы мама что-нибудь съела и легла. И, Лорри, я могу позвонить родителям и сказать, что мы не можем приехать сегодня.

Лоррейн выпрямилась и вытерла слезы руками.

— Нет. Мы поедем к твоим родителям. — В ее голосе прозвучала непонятная Гретхен решимость.

Лоррейн протянула руки к дочери.

— Ты же позаботишься о маме, правда? — Она потянулась, погладила Гретхен по щеке. — Малышка, я понимаю, это тяжело. Но сейчас всем тяжело. — И она жестко продолжила: — Каждый стук в дверь может принести весть о смерти Джимми. Люди приходят на работу, и ты уже знаешь, что произошло, по их красным глазам и по тому, что они идут, как будто им все равно, куда они идут и придут ли. А сейчас вот Фей, Клайд и бедняжка Барб. И ты в гуще чего-то, что ты даже не понимаешь, и некому тебе помочь. Гретхен, если бы я могла помочь, я бы помогла. Но я ничего не могу сделать. А Сэму и мне надо уехать сразу после обеда. Ты меня поймешь, если я не останусь?

Гретхен поняла бы, если бы маме надо было возвращаться на смену. Бабушка говорила, что все должны вносить свой вклад в победу, и по радио объясняют, как важно рабочим не пропускать работу. Но мама собиралась уехать после обеда не поэтому. Для нее важней уехать в Талсу к родителям Сэма Хойта, чем остаться с Гретхен и бабушкой, даже когда бабушка расстроена и больна.

— Конечно. — Опустив голову, Гретхен выскользнула из кухни.

— Гретхен, если ты мне скажешь, где живет девочка, я найду ее и поговорю с ней.

Помощи от Сэма ей не надо, что бы ни случилось.

— Мне нужно найти Барб. Я обещала шефу полиции.

Гретхен направилась прямо к черному ходу дома Татумов и постучала. Дверь в кухню была не заперта. Гретхен подергала ее и позвала Барб.

Из кухни вышел солдат.

— Барб не хочет никого видеть.

Гретхен потянула на себя дверь.

— Мне нужно поговорить с ней. — Сейчас она думала лишь о том, что должна сказать, и ей было безразлично, как она скажет это. — Плохие новости.

— Плохие новости… — Он сжал кулаки, отвернулся, постоял, склонив голову, и медленно пошел в дом.

Гретхен поднялась на веранду. Картина Фей — та, которую она не успела закончить — стояла совсем близко. Холст покрылся пятнами от недавнего дождя. Под ногами бесформенной грудой валялся брезент. Никто не позаботился укрыть картину от грозы. Раньше веранда казалась такой экзотичной: горы картин, палитра вся в ярких мазках, у мольберта плетеный стол с бутылкой пива, переполненной медной пепельницей в форме слона и коробком спичек в изгибе его хобота. Сейчас маленькая застекленная пристройка выглядела захламленной, как кладовка в старом доме. Во внезапном порыве Гретхен нагнулась, подняла брезент и накинула его на картину.

— Сейчас-то какая разница? — раздался безразличный голос Барб за ее спиной.

Гретхен обернулась.

Барб, неуклюже прихрамывая, вышла на веранду. Веки ее покраснели и припухли. На белом как мел лице не было косметики, красновато-каштановые волосы спутались, плечи поникли, словно каждый мускул и каждая кость болели.

— Я все надеялась, что торнадо снесет этот дом. И меня вместе с ним. А вместо этого просто прошел дождь. Как ты думаешь, дождь — это как будто Бог плачет? — Она принялась наматывать на палец завиток волос.

— Барб, милая. — Солдат схватил ее за руку. — Я здесь. Я о тебе позабочусь.

Она посмотрела на него пустыми глазами, губы ее задрожали.

— Бадди… Бадди, я тебя не стою.

Он погладил ее по руке, взял в свою. Лицо его засветилось.

— Я просто хочу сделать тебя счастливой.

— Счастливой. — Барб повторила это слово, словно никогда его раньше не слышала. — Счастливой.

Он снова поник.

— Прости. Боже, Барб, я для тебя все сделаю. Ты ведь это знаешь, правда?

— Да. — Она подняла голову и посмотрела на Гретхен. — Ты же не ради маминой картины пришла. Что-то с папой, да?

— Мне очень жаль. — Она ощутила родство с солдатом. Он хотел помочь Барб, но никто из них не мог ей помочь. — Твой папа мертв.

Барб не двигалась, лицо ее осталось неподвижным, как каменный ангел на могильной плите.

— Он застрелился прошлой ночью в хижине Пурдисов, — Гретхен заговорила быстро. — Его недавно нашли. Я обещала шефу полиции, что найду и приведу тебя.

— Приведешь меня? — Барб подняла глаза на Гретхен.

Гретхен почувствовала, что Барб отдалилась, как едва различимая звезда в ночном небе, и они с солдатом остались на раскаленной веранде одни. Она повысила голос.

— Я сказала шефу полиции, что приведу тебя к нам. Он придет в два часа. Твой папа оставил записку.

Гретхен вошла домой, захлопнув за собой дверь. В душной гостиной никого не было, шторы задернули, и в углу жужжал вентилятор. Она заглянула в столовую. По воскресеньям и особым случаям они всегда собирались там. Сейчас кружевную скатерть свернули, и за столом осталось два накрытых места.

В кухне раздались шаги. Вошел Сэм Хойт, держа в одной руке посудное полотенце, а в другой — полную тарелку.

— Вот твой обед, Гретхен. — Он снова надел белоснежную форму, с которой никак не вязался ярко-желтый фартук.

— А где мама? — Кто он такой, чтобы заходить в их кухню, предлагать ей еду, надевать бабушкин фартук?

— Она с бабушкой. — Он поставил тарелку на стол. — Ты нашла девочку?

— Да.

Гретхен чуть не побежала в бабушкину комнату, да разве этим поможешь? Мама собирается уехать с этим чужим человеком. Она села за стол. Жареная курица и картофельное пюре с зеленым горошком, ее любимая еда. Она взяла куриную ногу и начала есть, не обращая внимания на Сэма.

Он посмотрел на входную дверь.

— Я думал, ты ее приведешь с собой, и оставил вторую тарелку. Она в порядке?

— Нет, — ответ прозвучал презрительно. Барб в порядке? Сначала умерла мать, теперь отец. Он что, совсем дурак? — Сейчас она не хочет никуда идти. — Неужели она до сих пор стоит на веранде с Бадди, и ее душа по-прежнему витает где-то далеко-далеко? — Она придет в два, как и шеф полиции. — Может, и к записке отца Барб отнесется так же, как к испорченной картине: какая сейчас разница?

Сэм вернулся в кухню, принес высокий стакан чая.

— Сахар положить?

Бабушка всегда сластила чай, когда заваривала. Он этого не знает.

— Нет, спасибо. — Еда казалась безвкусной, но она продолжала есть.

Сэм стоял в футе от нее. Гретхен видела его краем глаза. Он прочистил горло.

— Гретхен…

Она не ответила, но продолжала смотреть на него, не поворачивая головы. Он выглядел уставшим и грустным, и в глазах застыло отстраненное выражение, словно он смотрел на что-то, чего она не видела.

— Гретхен, война все изменила. Раньше у нас было время лучше узнавать людей. А сейчас ты то здесь, то там, и нельзя рассчитывать, что «завтра» наступит. — Он говорил тихо.

Гретхен положила вилку и повернулась к нему.

— Я просто хочу, чтобы ты знала. Я думаю, твоя мама… — Взгляд его смягчился. Он рассмеялся. — Ну, мне не надо рассказывать тебе, какая особенная у тебя мама.

— Сэм? — По деревянному полу застучали каблуки. В гостиную вбежала Лоррейн. — Малышка, Сэм о тебе позаботился? Я знала, что так и будет. — Она огляделась. — А Барб пришла?

— Пока нет. — Сэм снял и свернул фартук. — Но скоро придет.

Лоррейн вздохнула.

— Если бы только мы могли остаться. — Она глубоко вдохнула. — Но мы не можем.

Гретхен снова подвинула к себе тарелку. Куриную ногу она съела наполовину, к пюре и горошку не прикоснулась.

Лоррейн подошла ближе, погладила ее напрягшиеся плечи.

— Я люблю тебя, малышка.

— Я тебя тоже люблю, — шепотом выдавила Гретхен.

Лоррейн подняла руку и разгладила темный завиток на щеке дочери. Та подняла голову.

— У тебя все получится, милая. И сегодня, и завтра. Что бы ни случилось, ты справишься. Даже такой ужас, как с Фей и Клайдом. Гретхен, как это ни страшно, что Клайд застрелился, для Барб, может, это и лучше…

Гретхен постаралась оттолкнуть воспоминание о теле Клайда Татума, грузно навалившемся на стол.

— …потому что было бы еще хуже, если бы его арестовали, и ей пришлось бы выслушивать весь этот кошмар в суде. Клайда бы осудили и посадили в тюрьму, а может, даже отправили на электрический стул. Шеф полиции говорит, что Клайд оставил записку?

Гретхен кивнула.

— Знаешь, я все думала. — Лоррейн сжала руки, как в молитве. — Клайд любил Фей. Я это точно знаю. Это покажется странным, раз он убил ее. Но я уверена, что он и в мыслях не держал причинить ей вред. Он слишком сильно переживал, был вне себя от ярости и боли. Поэтому убежал. Он не мог жить после того, что сделал. Он даже и не думал о том, чтобы притвориться невиновным…

Гретхен хотелось рассказать, как Клайд клялся бабушке, что не убивал Фей. Она сама это слышала, но не могла сказать ни маме, ни кому другому. Как и бабушка.

— …и он спрятался, а потом узнал, что он натворил, знал, что будет с Барб, если его поймают. Похоже, он все обдумал. А может, он не мог больше жить без Фей. Для Барб так лучше, хоть она никогда так и не будет думать. Бедная, бедная Барб. — Лоррейн наклонилась, прижалась щекой к макушке Гретхен и отошла.

Утрата ее прикосновения обдала холодом, как сквозняк зимой. Гретхен встала из-за стола и пошла за ними к входной двери. Лоррейн выглядела очень нарядно в блузке с мягким галстуком и короткой гофрированной юбке, которая разлеталась при ходьбе. Она слегка пошатывалась на высоких каблуках, когда шла по гравиевой дорожке. Блестящие кольца волос, еще влажных от купания, были зачесаны в копну. Плоская шляпка съехала вперед, как шустрая парусная лодка на озере, и перо развевалось, словно парус на ветру. Макияж был безупречен, темные брови подведены тонкой дугой.

Сэм придержал дверь машины, надолго задержал ее руку в своей, помогая сесть на переднее сиденье.

Мама выглянула в открытое окно и замахала рукой.

— Позаботься о маме. До свиданья, милая, до свиданья.

Сэм сел за руль. Мотор кашлянул и завелся.

Гретхен стояла на крыльце и смотрела, как голубой бьюик выезжает на Арчер-стрит и направляется в центр города. Она махала, пока машина не доехала до угла и не скрылась из виду.

Гретхен поставила чашку горячего чая на тумбочку у кровати. Бабушка лежала неподвижно, повернув голову к двери, ее седые косы разметались на подушке. Она спала, подложив руку под щеку. Влажное от пота лицо выглядело постаревшим и изможденным.

Гретхен на цыпочках вышла из комнаты. Заснула ли бабушка из-за болезни или ушла в сон, спасаясь от нерадостных утренних новостей? В любом случае, ей нужен отдых.

В гостиной Гретхен расправила покрывало на диване, потом постояла в нерешительности. Комната раскалилась от жара, и вентилятор ничуть не помогал. Так тихо. Не верилось, что совсем недавно здесь была мама. Ее мама и Сэм Хойт.

Она опустилась на диван, хотела включить радио, но подумала, что шум может разбудить бабушку. Часы пробили два. На дорожку к дому свернула машина.

Гретхен пошла к входной двери. Зной лился, как сироп на блины, густой и липкий. Она прикрыла глаза.

Старый зеленый «паккард» шефа Фрейзера зашипел и остановился. Фрейзер открыл дверь, вышел, снова просунул голову в машину, достал свою шляпу и конверт из оберточной бумаги. Пыля своими ковбойскими сапогами, он двинулся к дому.

— Мисс Барб здесь?

Гретхен держала дверь открытой.

— Она сейчас придет. Она обещала.

В гостиной он сел в самое большое кресло, положил шляпу и конверт на столик возле лампы.

— Хотите чаю со льдом, мистер Фрейзер?

— Конечно. — Он огляделся. — Никого нет?

— Бабушка отдыхает. Она себя неважно чувствует. А маме надо было уехать. — Не так уж и надо.

Шеф полиции потер усталое раскрасневшееся лицо.

— Надеюсь, что бабушке станет лучше.

— Это все от жары. — Гретхен выдавила улыбку. — Я принесу…

Дверь открылась. Барб сменила майку и шорты на отглаженную белую блузку, пейзанскую юбку с фестончатой оборкой и зеленой вышивкой и сандалии на толстой резиновой подошве, но волосы по-прежнему не были уложены, и лицо оставалось бесцветным, как первый снег.

Она остановилась у входа.

— Папа… — Рукой она теребила край большого накладного кармана.

Шеф встал со стула, тяжело пересек комнату. Постоял, глядя на Барб, склонил большую голову, и подбородок почти коснулся груди, словно огромный, перезрелый помидор, слишком тяжелый для ветки.

— Барб, твой папа застрелился вчера ночью. В хижине Пурдисов. Видимо, он жил там со смерти твоей мамы. Мы нашли его пистолет. Не хватает одной пули. На рукоятке его отпечатки. Он оставил записку. — Он говорил монотонно, словно горнист, играющий на одной ноте. Тяжело вздохнув, повернулся, подошел к столу, взял конверт и посмотрел на Барб. Повертел конверт в руках и плотно сжал губы.

— Записка мне? — Голос Барб казался сухим и жестким, как сгоревшие стебли кукурузы в заброшенном саду.

Шеф Фрейзер поднял голову. Он походил на старого бульдога: массивный лоб, набухшие щеки, мешки под слезящимися, глубоко посаженными глазами.

— Я так полагаю, что это улика. Это сказал окружной прокурор. И еще он мне сказал, что я не имею права брать его с собой. Его, мол, надо положить в какой-то подвал в здании суда. Но я ответил, что расследование убийства закончено. Человек просто не смог пережить измены своей жены…

— Мама никогда ему не изменяла! — Барб закричала громко и пронзительно.

Шеф поднял мозолистую руку.

— Выслушайте меня, мисс Барб. Нет смысла пытаться все представить по-другому. Мама чувствовала себя одинокой, как и многие другие женщины, у которых мужья на фронте. Они держатся, как могут, и твоя мама держалась, как могла, и папа тоже, я хочу, чтобы ты это поняла. В глубине души я знаю, что никто так не горевал по Фей, как Клайд. Поэтому он и написал записку. — Он потряс конверт. — Он хотел, чтобы все знали и особенно ты. — Шишковатым пальцем он открыл конверт и достал неровный клочок толстой коричневой бумаги.

Гретхен узнала бумагу, оторванную от бакалейного пакета, как и обрывки, которые она видела на столе. Скажет ли шеф что-нибудь об этих обрывках? Надо было их как следует рассмотреть тогда. Возможно, в них был список тех, у кого Клайд надеялся выяснить имя мужчины, приходившего в его дом по ночам. Но шеф не собирается больше его искать. Ночной гость Фей теперь в безопасности.

Протянув дрожащую руку, Барб медленно подошла к шефу и обеими руками взяла клочок бумаги. Губы ее беззвучно задвигались.

— О боже… — Крик вышел откуда-то из глубины. Голова ее дернулась, и она переводила безумный взгляд от Гретхен к шефу Фрейзеру, а потом затряслась всем телом, как флаг на сильном ветру. — Папа… папочка. — Она глотнула ртом воздух и выбежала из комнаты, налетев на дверь.

Шеф сделал шаг к выходу, но остановился.

— Наверно, она сама должна справиться с этим. — Он достал из кармана платок, вытер лицо. — Но она имела право прочитать записку. — Он раздул щеки. — И мне наплевать, что бы там ни говорили. Дело строить не на чем, как бы Донни Дарвуд ни жаловался. Оно закончено. Черт бы драл этого Дарвуда. Пусть этот клочок бумаги остается у Барб. Это все, что у нее осталось от отца, как бы ни тяжела была эта малость.

Гретхен заспешила к двери, выглянула на улицу. Покрытая гравием дорожка была пуста. Барб, наверно, бежала изо всех сил, чтобы скорее скрыться из виду. Дома у нее есть Бадди, он крепко обнимет ее, и ей станет лучше.

Нет, не лучше. Лучше никогда не станет…

— …надо заняться делом.

Гретхен обернулась.

— Что вы сказали?

— Я спрашивал, не знаешь ли ты, кто из семьи еще остался. Нельзя оставлять это так. — Он свернул платок и сунул его обратно в карман. — Мисс Барб еще совсем девочка. Кто-то должен организовать похороны. Хотя я сам узнаю. Спасибо, мисс Гретхен.

Только когда зеленый «паккард» отъехал, Гретхен вспомнила, что так и не спросила шефа Фрейзера, что говорилось в записке.

Мэйн-стрит была запружена автомобилями так, что не осталось места для парковки. По субботам все приезжают в город, чтобы походить по магазинам, зайти в кино или пообедать в кафе «Виктория». Гретхен понимала, что надо идти в кафе, чтобы помочь кузине Хильде. Она наклонила голову и быстрее закрутила педали. Свернув за угол на аллею, девочка остановила велосипед у мусорных баков.

Вентиляторы работали, но дышать в типографии было нечем. Гретхен поздоровалась, стараясь перекричать грохот линотипов. Уже пора включать печатный станок. Скоро выйдет воскресный номер, и мальчишки-газетчики разнесут его утром.

Гретхен толкнула дверь редакции. Стол миссис Тейлор выглядел безупречно, машинку накрывал темный чехол. Она всегда сдавала материалы в воскресный выпуск заранее и никогда не приходила по субботам. Ральф Кули откинулся на стуле, положив ноги на стол. Шляпа была сдвинута на затылок. В углу рта дымилась сигарета. Мистер Деннис сгорбился над стопкой писчей бумаги, зажав в руке карандаш. Его трубка теплилась в большой бронзовой пепельнице.

Репортер сделал последнюю затяжку, потушил сигарету и вскочил на ноги.

— Смотрите, кто пришел! Может, Гретхен знает. — Он направился к ней, зацепив пальцы за красные подтяжки. — Можно подумать, что я пытался взять интервью у Шарля де Голля. — В хриплом голосе слышалось отвращение. — Из-за чего суета-то? Фрейзеру стоит последить за собой, а то слетит, как пить дать.

Лицо Гретхен ничего не выражало, но она не могла забыть, каким уставшим был шеф Фрейзер, когда выбирался из машины. Она не ответила Ральфу, отвернулась и подошла к столу мистера Денниса.

Редактор постучал по стопке бумаги.

— У нас есть статья. Благодаря тебе, Гретхен.

Ральф медленно пошел за Гретхен и остановился за ее спиной.

— Но статья не окончена. — Он зажег сигарету, задохнулся от кашля. — Дарвуд утверждает, что шеф забрал с собой главную улику, как будто это камень с обочины. Сержант Петти подтвердила, что шеф собирался зайти в дом Гретхен, а потом замолчала. Я хочу знать: где записка Клайда? Я хочу ее увидеть. Откуда мы знаем, что он ее написал?

— Он ее написал. — Гретхен сцепила пальцы. — Шеф отдал ее Барб. — Она сглотнула. — Барб расплакалась.

Ральф привстал на каблуках.

— А, значит, она узнала почерк. — Он подавил разочарованный вздох. — Полагаю, это подводит итог. Шоу закончилось.

— Я говорил, чтобы ты оставил это, Ральф, — резко сказал мистер Деннис. — Шеф Фрейзер не дурак. А шериф сказал нам, что было в записке.

Гретхен посмотрела на редактора.

— И что было в записке?

Мистер Деннис взял свою трубку, поворошил горячую золу.

— Немного, Гретхен, но достаточно. — Он нахмурился и медленно, отчетливо повторил то, что услышал: — «Я не хотел убивать Фей. Скажите Барби, что я люблю ее…»

Скажите Барби, что я люблю ее…

Гретхен почувствовала закипающие слезы. Теперь понятно, почему Барб заплакала и убежала.

«Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи, помилуй» застыло в воздухе благозвучным рефреном, похожим на гомон птиц. Юные голоса взмывали к небу, споря с вечерним стрекотом цикад. Девочки сидели на складных стульях, расставленных на лужайке у церкви. Сцепив руки, они создали замкнутый круг. На всех были красивые летние платья — розовые, желтые, бежевые, — неразличимые в густеющей темноте. Гретхен старалась не обращать внимания на безразличный голос Томми Кругера. Он и раньше казался ей фальшивым. Она заняла свое обычное место в кругу — забавно, что все всегда сидели на одних и тех же стульях, — но чувствовала себя в одиночестве, словно стала невидимой. Голоса девочек скользили мимо нее, над ней или вокруг нее. А выглядело все по-прежнему: девочки украдкой бросают заинтересованные взгляды на мальчиков — Томми, Джо, Карла и Хэла — и смеются тем особым неловким смехом, когда хотят, чтобы на них обратили внимание. Они были все те же, но Гретхен навсегда перестала быть частью их группы. Интересно, что чувствуют на этих воскресных собраниях молодежи застенчивый Эл, робкая Мелисса и скучный Ховард? Были и другие, кого ее друзья обычно игнорировали: Джудит, Роджер и Гарри.

Когда отзвучал последний рефрен, проповедник призвал прочесть финальную молитву. Все встали, по-прежнему держась за руки. Проповедь читал мистер Гаскелл. Он говорил ровным усыпляющим голосом, который звучал то тише, то громче, словно плеск мелких волн на берегу озера. Он молился за них, их родителей и храбрых военнослужащих, мужчин и женщин, во всем мире, что сражаются, защищая их свободу, и…

— …пожалуйста, храните в ваших сердцах особую молитву для Барбары Татум и ее родителей, Фей и Клайда…

Рука Вилмы вздрогнула в руке Гретхен. По всему кругу прошло движение, словно кто-то ткнул в него острой палкой.

— …и помоги всем нам поддержать Барбару в минуту нужды. Спасибо, господи, что выслушал нашу молитву. Аминь. — Мистер Гаскелл вытер пот со лба. — Доброй ночи всем, доброй ночи.

Гретхен задержалась, наблюдая, как уходят друзья. Все они собирались идти на городскую площадь. Вечером в павильоне будет выступать квартет.

Синтия Ривз оглянулась на нее, когда была уже на краю лужайки. Она помедлила с минуту, посмотрела Гретхен в глаза, потом отвернулась и заспешила за остальными.

По дороге домой Гретхен бросало то в жар, то в холод. Несмотря на сумерки, все еще стояла стоградусная жара. Далеко отстоящие друг от друга уличные фонари светились в ночном небе золотыми кругами. А в душе Гретхен застыл холод. Друзей больше не осталось. С тех пор, как она написала статью о Фей Татум, друзей у нее нет. Забудут ли люди — и Вилма, и ее отец, и Томми, и другие, — забудут ли они со временем? Может быть. Но Гретхен знала, что она-то не забудет. Конечно, если перестать работать в «Газетт» и заявить, что написала статью только потому, что ей так велел мистер Деннис, они снова могли бы стать друзьями.

— Лучше умереть. — Это она произнесла вслух. Она не бросит работу. Она еще напишет свои лучшие статьи. Несмотря ни на что. И тут она ощутила гордость, которая пересилила чувство потери и одиночества. Она написала хорошую статью. Мистер Деннис отправил ее по телеграфу. В других городах, где она никогда не побывает, люди, — которых она никогда не узнает! — прочтут ее статью и на минуту представят Фей Татум, и она станет частью их. Фей будет жить, дышать и двигаться в их сознании благодаря Гретхен.

Она дошла до Арчер-стрит. Своей улицы. Улицы, где выросла, где все было знакомо. Прежде, возвращаясь на Арчер, она чувствовала тихую умиротворенность. А сейчас… Гретхен остановилась и посмотрела на дом Татумов. В доме никого не было. Ни проблеска света. В серебряном лунном сиянии казалось, что дом сжался и осел, словно тело, которое покинула душа. Неудивительно, что Барб не осталась здесь на ночь. Да и мыслимо ли ей сюда вернуться?

Дом Крейнов тоже стоял во мраке, но он накинул темноту, как хорошо одетая женщина набрасывает мягкую шаль, гордо и уверенно.

Из гостиной их дома струился свет. Гретхен медленно подошла к ступеням. Заметит ли бабушка, что она раньше обычного? Она помедлила у двери, услышала бабушкин голос:

— … я так за тебя рада, жаль, что Гретхен нет…

Гретхен бросилась в гостиную.

Бабушка говорила по телефону. Голубые глаза, наполненные слезами, расширились при виде Гретхен. На губах появилась радостная улыбка.

— Лоррейн, Лоррейн, вот она. Наша Гретхен пришла как раз вовремя, чтобы поговорить с тобой. Это дар Господень. — Она протянула трубку.

Гретхен едва разбирала слова, мамин голос терялся в треске на линии и гуле шумов, голосах, свистках и грохоте поезда.

— …очень мало времени… садимся на поезд в Альбукерке… едем в Калифорнию… Сэм и я… У него закончился отпуск… Гретхен, мы поженились вчера вечером…

Гретхен со всей силы сжала трубку.

— Поженились? — Губы ее напряглись.

— Малышка, я так его люблю. И тебя люблю. Я позвоню, когда мы доберемся… Малышка, мне надо идти…

Гретхен не сводила глаз с колеблющегося рисунка на обоях. Лунный свет струился сквозь качаемые ветром ветки вяза, темные тени которых непрерывно двигались. Они будут утолщаться, утончаться, изгибаться, сливаться воедино, даже если утихнет ветер и луна поднимется выше.

Калифорния… Она видела фильмы и прочла множество журналов о кино. В ее воображении вставали черно-белые картины. Пальмы, высокие и стройные. Апельсиновые рощи. Голливуд. Следы кинозвезд на цементной плите. Океан. А на этом фоне четко вырисовывались сплетенные в янтарном свете тела ее матери и Сэма Хойта под плавучей платформой.

Гретхен вытерла слезы краем простыни.

Перо на шляпе миссис Тейлор — длинное синее перо (возможно, страусиное) рискованно склонилось к трубке мистера Денниса в тот момент, когда редактор отдела социальной хроники изобразила поклон.

— Ваше величество, — провозгласила она, бросая стопку писчей бумаги на стол, — я ваша недостойная и бесправная рабыня! Я привыкла безропотно сносить оскорбления и унижения, и я жертвую собой во благо доброго имени «Газетт».

Мистер Деннис вынул трубку изо рта и осторожно поинтересовался:

— В чем проблема, Джуэл?

Миниатюрная миссис Тейлор присела на край стола главного редактора. Перо на ее шляпе склонилось под силой воздуха от вентилятора на потолке.

— На самом деле не такая уж я безропотная. Вчера за кофе в церкви я молола языком до посинения, — она похлопала себя по розовым щекам. — Я заявила, — голос ее взмыл вверх и упал мелодичным фальцетом, — я громко настаивала, клялась памятью покойного отца, — Господи, упокой душу старого мерзавца! — что «Газетт» не потворствует неверным женам…

Гретхен встала из-за стола и медленно подошла к мистеру Деннису и миссис Тейлор.

Ральф Кули сцепил руки.

— Все, кто одобряет адюльтер, становитесь в очередь за своей алой буквой.

Миссис Тейлор взглянула на Гретхен и быстро отвела глаза.

— …что «Газетт» стоит за святость семьи, что «Газетт»…

Мистер Деннис поднял руку.

— Я понял, Джуэл. Кто-нибудь к тебе прислушался?

Редактор отдела социальной хроники медленно покачала головой, и перо уныло повисло. Она взяла Гретхен за руку.

— Гретхен, ты написала прекрасную статью. Об этом я им тоже сказала. Но очень может быть, что нам обеим придется надеть паранджу. — Миссис Тейлор отпустила ее руку и встала. — Ну, я пошла обратно, в окопы.

Гретхен осталась у стола редактора.

Мистер Деннис вопросительно и понимающе посмотрел на нее.

— Ты чувствуешь всеобщее осуждение?

Ей пришлось сказать правду.

— Да, есть немного.

Он с минуту помолчал, потом подвинул коробку с табаком и тщательно стал набивать трубку.

— Ты жалеешь, что написала о Фей? — спросил он без выражения.

— Нет. — Ее статью отправили по телеграфу.

Он покосился на нее и медленно улыбнулся.

— Тогда ты будешь в порядке.

Возвращаясь к своей печатной машинке, Гретхен остановилась у стола редактора отдела социальной хроники.

— Спасибо, миссис Тейлор.

У миссис Тейлор было лицо дрезденской фарфоровой куклы с живыми проницательными глазами. Она сморщила носик.

— Не позволяй этим негодяям одолеть тебя. Ни сейчас, никогда.

Гретхен села на свой жесткий стул, погладила клавиши печатной машинки и начала печатать заметку о Билли Форрестере, который хочет стать ветеринаром. Она уже почти закончила, когда миссис Тейлор швырнула телефонную трубку, всплеснула руками и воскликнула:

— Вот уж воистину, быстрая женитьба — долгое раскаяние.

Ральф Кули облокотился на печатную машинку.

— Что, соцхроника напала на горяченькое?

Гретхен нахмурилась. Именно так поступила ее мать — торопливо вышла замуж. Убежала в Калифорнию с мужчиной, которого знает неделю, и едет сейчас на поезде где-то очень далеко. Без нее было тоскливо даже когда она жила ближе, в Талсе, а теперь Гретхен и вовсе не знала, где ее мать. Она будто исчезла.

— …Родни просто пропал, не сказав ни слова, а потом ей позвонили. — Миссис Тейлор взяла блокнот и откинулась на стуле. — Уолт, я не знаю, как с этим быть. — Она прошла к столу редактора. — Джейн Уилсон — прекрасная женщина, и она так рыдала, что вначале я ее просто не поняла, а сейчас она хочет, чтобы про эту свадьбу написали в газете. Но что люди подумают! Родители Барб умерли такой страшной смертью, а она убежала и вышла замуж за Родни Уилсона… Ты считаешь, нужно написать, как я обычно пишу про свадьбы? Барбара Кей Татум, дочь покойного… о боже, я не знаю, как это сделать…

Гретхен вытащила последний лист из печатной машинки. Значит, Барб вышла замуж за своего солдата.

— …мировой судья. И все, конечно, решат, что Барб — такая женщина…

Гретхен положила статью в лоток входящих бумаг.

Мистер Деннис выпустил дым.

— Иди домой, Гретхен. Ты заслужила отдых. — Его телефон пронзительно зазвонил. Он протянул руку, взял трубку.

— «Газетт».

— …но кто в наше время не выходит замуж за солдат? — Миссис Тейлор печатала так быстро, что перо на ее шляпке тряслось. — На пути в Калифорнию…

Гретхен обернулась и увидела, как вздрогнул редактор. Он горестно посмотрел на нее.

— Сердечный приступ? Ее больше нет?

Гретхен застыла на месте, губы искривились. Хотелось кричать, бежать, развернуться и нестись прочь, зажать уши, спастись от слов, которые сейчас прозвучат. Но она стояла совершенно неподвижно.

Мистер Деннис встал и взял ее за плечо.

— Гретхен, твоя бабушка…

В темном платье было невыносимо жарко. Соломенная шляпа сдавила лоб. Пот стекал по спине и ногам. Она сжала руки, и перчатки прилипли к пальцам. Рядом рыдала кузина Хильда. Кузен Эрнст стоял поодаль с торжественным выражением лица, склонив седую голову и сжимая в руках шляпу.

— Под Божье милосердие и защиту отдаем тебя. Господь благословит и сохранит тебя. Господь обратит свой свет на тебя и будет милосерден к тебе. Господь обратит к тебе лицо свое и дарует тебе мир и покой, отныне и во веки веков. Аминь.

Когда скорбящие медленно пошли к машинам, Гретхен высвободилась из объятий кузины Хильды. Она бросила последний взгляд на гроб, скрытый под покровом белых цветов, и на вырытую могилу. Бабушка…

Автомобили заполонили Арчер-стрит, дорожку к их дому и газон. Гретхен, кузина Хильда и кузен Эрнст стояли у стола в гостиной и принимали соболезнования от бабушкиных друзей. Гретхен пожимала руки, терпела объятия и собирала силу воли, готовясь к неизбежному.

Несколько членов бабушкиного воскресного церковного кружка помогали на кухне, гремя кастрюлями, свистел чайник с горячей водой. Кузина Хильда откинула влажную седую прядь волос, выпавшую из гладко зачесанного узла.

— Ты уже упаковала вещи, Гретхен?

Гретхен разгладила кружевную скатерть на краю стола, у которого стоял бабушкин стул. Она уже никогда на него не сядет. Никогда, никогда…

— Я пока что не могу пойти на ферму, кузина Хильда. Я должна дождаться маминого звонка.

Кузина Хильда прижала пальцы к вискам.

— О да, да. Но если она не ответила… — Она умолкла и вздохнула. — Ты даже не представляешь, где они могут быть? И как с ними связаться? — Ее губы сжались в жесткую линию. Она вся кипела от негодования. — Должна сказать, что твоя мать, безусловно, повела себя безответственно, уехав неизвестно куда. Лотта ни разу не упоминала о мужчине, за которого Лоррейн вышла замуж. Семья ничего о нем не знает.

— У него заканчивался отпуск. — Гретхен взглянула на кузину Хильду. — Поэтому они поженились сейчас. Сейчас война. Она уехала с ним в Калифорнию. У Сэма там часть. Она скоро позвонит. Я знаю. Так или иначе, я должна остаться здесь. Она не знает о бабушке. Я должна остаться. — И она не собирается жить на ферме с кузиной Хильдой и ее молчаливым мужем, Эрнстом. Ни сейчас. Никогда.

Кузина Хильда закрыла лицо скомканным платком. Обычно такая уверенная в себе и бесцеремонная, сейчас она только качала головой.

— Лоррейн должна знать. Но мне не по себе, что ты останешься одна.

— Со мной все будет в порядке. — Неожиданно Гретхен схватила худые мускулистые руки. — Спасибо, кузина Хильда.

Лицо пожилой женщины сморщилось. Она заглушила рыдания платком, повернулась и пошла к выходу.

Гретхен откинулась на спинку дивана, скинула босоножки и подложила под голову подушку. Никто больше не скажет ей, чтобы она не забиралась на диван с ногами. Но она помнила. Устала, так устала… В последнее время она целыми днями работала в «Газетт», утром и вечером забегала в кафе. Кузина Хильда взяла на себя кухню. Миссис Перкинс грозилась уволиться. В углу витрины повесили объявление «Продается». К кузине Хильде заходил мистер Уитби и объяснил ей, что бабушкин дом можно продать или сдать в аренду на длительное время только по доверенности от матери Гретхен.

Гретхен достала кубик льда из стакана с чаем и с хрустом разгрызла его. Другим кубиком она протерла лицо. Ей было невыносимо жарко. Может, переночевать сегодня на улице, вынести раскладушку… Нет. Она останется в доме, где услышит телефонный звонок.

Барб спала на раскладушке в лесу, ожидая возвращения отца домой. Он так и не пришел. А Гретхен знала, где он прятался. Если бы она сказала Барб… и что бы из этого вышло? Все оказалось напрасно. Она ощутила горькую обиду и гнев на Клайда Татума. Если бы он не стал прятаться, а сдался бы полиции, то бабушка, может, была бы сейчас жива. Ее сердце не выдержало ночных походов по ухабистой дороге и чувства вины за то, что она помогала ему скрываться в хижине, где он застрелился.

Гретхен выпрямилась и села, неподвижно глядя на кресло-качалку.

— Бабушка, — прошептала она хрипло, — это была его вина. Не твоя.

Она закрыла лицо руками. Надо было помочь бабушке…

Зазвонил телефон.

Какое-то мгновенье она не слышала его, потому что голова раскалывалась, словно ее разрывали демоны вины, горя и отчаяния.

Звонок.

Гретхен вскинула голову, бросилась в кухню и схватила трубку.

— Алло.

— Разговор для оплаты абонентом, которому звонят…

— Я оплачу. Мама? Мама, бабушка… — Она захлебнулась от рыданий.

— Гретхен, милая, боже мой, скажи мне. — Голос мамы то появлялся, то пропадал.

— …похороны были вчера, и кузина Хильда хочет, чтобы я переехала к ним на ферму…

— О нет. Ты приедешь сюда. Ко мне и Сэму. — Лоррейн говорила твердо и решительно. — Нас приютили друзья Сэма. Все ищут, где бы поселиться. Но это не важно, мы справимся, даже если придется спать на пляже.

Грохот металла о металл, шипенье пара, резкий запах горящего топлива, — поезд с ревом прибыл на станцию.

Кузина Хильда сунула Гретхен дорожную сумку.

— Здесь жареная курица, картофель-фри и кусок пирога. А потом будешь есть в вагоне-ресторане…

Гретхен взяла сумку и подхватила чемодан. Сердце бешено колотилось. Она стала подниматься по ступеням вагона. Толкались другие люди, женщины с детьми, солдаты, моряки. Калифорния, Калифорния… Она уже почти поднялась в вагон. Седой носильщик помог подняться пожилой женщине впереди нее.

— По вагонам. Все в вагоны.

— Гретхен, Гретхен! — Раздался резкий оклик откуда-то слева.

Об ногу ударился чемодан.

— Поторопись, малышка.

Гретхен отступила, пропуская других пассажиров, высокие, худые, маленькие, толстые, все они торопились. Она посмотрела на мистера Денниса, на его покрасневшее от напряжения лицо. Он протянул ей конверт.

— Едва успел… только что выяснил… — Он замолчал, пытаясь отдышаться. — …Старый друг в «Лонг-Бич Пресс-Телеграм»… Пайн-авеню, 604… Отдай ему это…

Гретхен схватила конверт, и поток пассажиров увлек ее за собой. Она оглянулась и успела последний раз взглянуть на мистера Денниса в шляпе, съехавшей на затылок. Все лицо его было в складках, как у собаки-ищейки. Казалось, что он завидует, грустит и восхищается ею. Он шевелил губами, но ничего не было слышно из-за шума. Раздался пронзительный свисток паровоза. Она вошла в вагон и заняла свое место, по-прежнему сжимая конверт.

Когда поезд отъехал от станции, Гретхен положила мешок в карман на спинке сиденья, поставила ноги на подставку. Где-то сзади плакал ребенок. Рядом с ней моряк перемешал карты и начал раскладывать солитер. По вагону струился голубоватый сигаретный дым. Стучали колеса.

На конверте мистер Деннис нацарапал толстым черным карандашом: «Гарри». Конверт не был запечатан. Она вынула три сложенные пополам страницы. Это была ее статья о Фей Татум. В приложенной записке говорилось: «Гарри, прочти это. Возьми ее на работу. Уолт».

…Знаешь, сколько раз я хотела рассказать тебе правду? Сто тысяч раз. Но не могла. Из-за Рода. Ты, может, и не знаешь про него. Да и откуда ты можешь знать. Я им так горжусь. Он замечательный художник. Я так говорю не только потому, что я его мать. На юго-западе его все знают. Он написал фрески для музея Джилкриса, а галерея Гетти заказала ему роспись акриловыми красками, она сейчас очень известна. Род назвал ее «Оставленное позади», это железнодорожный путь в прерии. Рода вырастили родители Бадди. Мне они не позволяли с ним видеться. Но это и понятно. Я чувствовала себя такой виноватой, что даже и не пыталась возражать. Сейчас они уже умерли. Я ничего не могла рассказать, пока они были живы. И пока был жив Род…