Более двух долгих месяцев потребовалось Грозе, чтобы завершить свое обучение. Все это время вожди племени ждали из Вашингтона известий относительно Закона Дауэса. А между тем происходило много событий.

Приехал Стрелок, сообщив, что на ранчо все в порядке. Охотник и Заря отлично справлялись с хозяйством. Стрелок предлагал Заре поехать с ним, но она отказалась, передав с ним привет.

— У нее появился поклонник? — спросила Гроза. — Поэтому она и осталась дома?

Стрелок покачал головой.

— Нет, не думаю, но к нам частенько заглядывает Стивен Керр. Знаешь, Гроза, мне кажется, что наша малышка Заря пойдет по стезе религии.

Гроза тряхнула головой. Наверняка она не так поняла брата!

— Что ты сказал?

— Именно то, что ты слышала. И для нас в этом нет ничего удивительного. В конце концов она всегда была самой религиозной в нашей семье.

— Подожди, Стрелок. Еще раз — что ты говоришь? Насколько это серьезно? Заря хочет стать миссионеркой или женой священника, или просто будет распевать псалмы и играть на органе? Что?

Стрелок поджал губы и нервно переступил с ноги на ногу. Гроза никогда не видела его в таком состоянии. Спокойный, уравновешенный Стрелок был по-настоящему расстроен.

— Она говорит, что хочет быть сестрой милосердия… монахиней.

— Святой Моисей! — выдохнула до глубины души потрясенная Гроза. — А мама с папой знают об этом?

Стрелок покачал головой.

— Она собирается поговорить с ними, когда они вернутся домой.

— О Стрелок! Отец будет просто вне себя! А мама… Даже не могу представить, что она подумает!

— Может, все окажется не так страшно, как мы думаем, — предположил Стрелок. — Если это то, чего действительно хочет Заря, почему мы должны отказывать ей в этом? Она добрая и мягкая, как раз то, что нужно для такой работы. Возможно, она станет очень хорошей сестрой и будет очень счастлива.

— Возможно. Кто знает? Кстати, по-моему, к этому приложила руку бабушка Рэчел. Наверняка в этот самый момент она поет на улице!

Стрелок неуверенно улыбнулся.

— Может, ты и права, Гроза.

— Ни за что бы не хотела, чтобы Заря ушла в монастырь, — вздохнула Гроза, — но, если ее желание идет от сердца, я желаю ей всяческой удачи, особенно когда дело дойдет до убеждения родителей. Ты в колледже, я здесь, с ними постоянно только Охотник и Заря. Они не захотят, чтобы и она покинула их.

— Во всяком случае они будут в хорошем настроении, когда поедут домой, повидав своего первого внука, — с улыбкой сказал Стрелок. — Никогда не видел такого красивого ребенка, Гроза.

— У тебя предвзятый взгляд дяди, — улыбнулась в ответ Гроза.

— И врача, и с этой стороны с Идущим Облаком все хорошо.

Гроза скептически взглянула на брата, сдерживая смех.

— Если с твоим племянником все так хорошо, то почему он без конца писает и мочит свою одежду и одежду окружающих? — пошутила она.

— Ах, Гроза, ты так гордишься им, что готова воспарить.

— Ты прав, — согласилась она. — Он самый чудесный ребенок.

— А Вольный Ветер? — нерешительно спросил Стрелок.

— Он самый чудесный муж.

Выражение счастья на лице Грозы, когда она говорила о Ветре, сказали Стрелку все, что он хотел узнать. Гроза была не просто довольна, она действительно любила.

Стрелок тоже был влюблен, хотя старался не показывать этого окружающим. Главной причиной его приезда в этом году было не желание навестить сестру и друзей. Он приехал, чтобы увидеть Звонкого Жаворонка. Он обратил на нее внимание прошлым летом и весь год воспоминания о девушке не давали ему покоя.

Звонкий Жаворонок была еще очень юной, ей исполнилось всего четырнадцать лет, но уже через год она достигнет брачного возраста. И тогда за ней начнут ухаживать все воины племени. Каждый раз, когда Стрелок думал об этом, ему хотелось кричать от ревности. Впереди у него были еще три года напряженной учебы в колледже, К тому моменту, когда он его закончит, Звонкий Жаворонок скорей всего уже выйдет за кого-нибудь другого и даже обзаведется ребенком. Более того, она может оказаться замужем уже через год, когда он приедет в лагерь во время летних каникул.

Стрелок знал, что должен что-то предпринять. Хотя он не мог жениться на ней сейчас и даже, если уж быть точным, в течение трех ближайших лет, юноша и подумать не мог, что ею завладеет кто-то другой. Он слишком любил ее для этого.

Единственной надеждой Стрелка оставался отец. Он мог как-то договориться с Зимним Медведем, как давным-давно они договорились о браке Грозы и Ветра. Если они со Звонким Жаворонком будут обещаны друг другу, тогда он спокойно вернется осенью в колледж и не будет так переживать.

Естественно, что многое зависело и от девушки. И Стрелок не знал, не был уверен, какие чувства она будет к нему испытывать. И если она не полюбит его, он не станет принуждать ее к браку, как бы ни была сильна его любовь к ней. Он никогда не станет принуждать ее к совместной жизни, если это сделает ее несчастной. А если Звонкий Жаворонок согласится, Стрелок будет самым счастливым человеком на свете.

Несмотря на все домашние хлопоты и обучение воинскому искусству, Гроза находила время для своего маленького сына. Она обожала его — от макушки пушистой черноволосой головки до кончиков крохотных пальчиков на его маленьких ножках. Ей он казался совершенным — необыкновенное чудо, сотворенное их с Ветром любовью. Она не уставала любоваться младенцем.

— Кожа у него мягкая, как бархат, особенно здесь, на затылке. — И она уткнулась носом в это место, отчего Идущее Облако издал воркующие звуки. — А волосы у него похожи на пух черных гусей.

Понимающе улыбаясь, Таня согласилась.

— Когда он вырастет, он будет похож на своего отца. Уже сейчас видно, что лоб и подбородок у него от Вольного Ветра.

— У него благородный нос и прямые, строгие губы, — добавила Гроза.

— Будем надеяться, что он унаследует и спокойный характер Вольного Ветра, — вмешался Пума, посылая дочери веселую улыбку.

Ветер рассмеялся при виде не слишком довольного выражения лица Грозы.

— У моего сына могут быть какие угодно черты от меня, но глаза у него материнские — золотистые. Они уже сейчас сверкают так ярко, такие смышленые, что просто удивительно.

— Он похож на маленькую белочку, и такой живой, — вставила Пугливая Олениха. — Он уже обращает внимание на яркие предметы и следит за ними глазами. Сегодня утром он мне улыбнулся и помахал своей бабушке ручками, чтобы та подняла его.

— Несварение, — мягко поправил Стрелок. — В полтора месяца он не улыбается, он просто выпускает накопившийся воздух.

Звонкий Жаворонок покачала головой.

— Нет, Стрелок. Не знаю, чему там тебя учат в твоей врачебной школе, но Идущее Облако улыбается. Он всегда смеется и машет ручками.

— Когда я сегодня оставила его на циновке, он, точно, поднял головку и держал ее так несколько секунд, — стала защищать достижения своего сына Гроза. — А вчера он перекатился со спины на бочок.

— Он необыкновенный ребенок, умный и живой для своего возраста, — улыбнулась своему внуку Пугливая Олениха, потом встретилась взглядом с Зимним Медведем, глаза которого сияли радостью. — Я могу только надеяться, что ребенок, которого я сейчас ношу, будет так же благословен.

После тихого признания женщины в вигваме воцарилась мертвая тишина. Первой пришла в себя Таня.

— Пугливая Олениха, какая чудесная новость!

Ее топазовые глаза засветились счастьем за подругу. Пугливая Олениха давно хотела еще одного ребенка, и теперь, когда ей было уже слишком много лет, чтобы родить, осуществилась мечта ее сердца.

— Я сошью для тебя платье, как ты для меня, — с улыбкой удивления пообещала Гроза. — И прослежу, чтобы ты не слишком утруждала себя работой. Мы со Звонким Жаворонком позаботимся о тебе и твоем чудесном ребенке.

Звонкий Жаворонок с готовностью согласилась.

— Хотя, конечно, странно, что мой племянник будет старше моего брата. Да и мои собственные дети будут лишь немногим старше.

Ее застенчивый взгляд скромно скользнул в сторону Стрелка и тут же метнулся в сторону, встретившись с его настойчиво любопытными глазами. А поверх их голов обменялись понимающими и удовлетворенными взглядами Пума и Зимний Медведь.

Вольный Ветер нежно улыбнулся матери.

— Твоя новость удивила и порадовала меня, мама. Когда я смогу приветствовать появление на свет моего нового брата или сестры?

— Весной, примерно во время Луны, Когда Распускаются Почки. В такое же время, когда родился и ты, мой сын.

— Хорошее время для рождения сыновей, — уверенно заключил Зимний Медведь. — У тебя будет брат, которого ты всегда хотел, Вольный Ветер, хотя он уже не сможет стать твоим товарищем по играм.

— Я все равно буду любить его, а играть с ним будет уже мой сын.

Все последующие дни младенцы были основной темой разговоров у женщин. Необыкновенная новость о Пугливой Оленихе вызвала много восклицаний и волнений. Потом Поющая Вода родила крепкого мальчика, который со временем обещал перерасти своего отца, если принять во внимание длинные ножки младенца. Две Стрелы немедленно назвал его Длинное Перо.

Еще одно любопытное происшествие случилось в начале августа, в жаркое, сухое время, когда удушливые волны зноя смягчал, казалось, только легкий ветерок. Большая часть белых и доставившие их в резервацию солдаты не обратили на это событие никакого внимания, а племя внезапно как будто стало предметом большого интереса.

Сначала вернулась делегация, которая снова попыталась уговорить вождей племени принять условия Закона Дауэса. Потерпев неудачу, она вернулась в форт Рино, но часто посещала племя, стараясь наладить с шайеннами отношения. Каждый раз, когда они приезжали, их сопровождала небольшая группа солдат из форта.

Потом прибыл правительственный чиновник, чтобы изучить условия в резервации. За все время, что племя находилось в резервации, чиновники приезжали от силы раз шесть. И все гадали, почему теперь правительство проявляет такое внимание к шайеннам.

— Возможно, представив нам новый договор, они желают показать добрые намерения, наконец выполнив условия прежнего соглашения, — предположил Зимний Медведь.

— В таком случае они опоздали на много лет, — сказал Вольный Ветер. — Где были все эти одеяла и скот, и продукты, когда мы в них так нуждались? Они думают, что смогут успокоить нас, притворяясь заботливыми, когда на самом деле этого нет и в помине? Они надевают на свои лица лживые маски и надеются, что мы поверим, как глупые дети.

Вместе с чиновником приехали и другие. Появились советники, которые стали показывать, как лучше обрабатывать землю, чтобы она давала хороший урожай. Другие учили, как разводить коров и овец. Прибыл даже кузнец, который показал, как делать и ремонтировать фермерский инструмент и как оборудовать свою собственную кузницу.

Но шайенны делали вид, что ничего не видят и не слышат. Американское правительство может присылать своих советников, пока горы не превратятся в песок, но ничего из этого не выйдет. Воины должны охотиться и сражаться, а не выращивать хлеб. Мысль об устройстве ранчо показалась чуть более привлекательной, чем фермерство, потому что в том, чтобы заменить домашним скотом исчезнувших диких зверей, был какой-то смысл. Тем не менее, если индейцы захотят разводить скот, они будут делать это на свой лад, как делали это испокон веков.

На смену советникам приехали священники, учителя и женщины-миссионерки. Внезапное нашествие на резервацию белых людей смущало, расстраивало и в высшей степени раздражало. Но с этим практически ничего нельзя было поделать, потому что каждую группу сопровождали и охраняли солдаты из форта. Правительство приказало, и индейцам пришлось смириться с этим вторжением в их жизнь, пока белые снова не потеряют к ним интерес.

— Их забота скоро изживет себя, — предсказал Пума. — Скоро они устанут учить нас тому, чему мы не хотим учиться. Они уйдут и оставят нас в покое.

— Но тогда зачем они все это затеяли? — спросила Гроза. — Почему это происходит теперь, когда они столько лет не обращали на нас никакого внимания и не выполняли условий договора?

— Это имеет отношение к их планам относительно Закона Дауэса, — объяснил Ветер. — Если резервация поделится на личные хозяйства и фермы, они захотят, чтобы мы так и остались мирными и производящими какую-то продукцию. Я слышал, как один человек разговаривал с чиновником. Они говорили о том, что власти территории Оклахома готовятся со временем направить прошение о признании их штатом Соединенных Штатов. Им будет очень выгодно представить нас фермерами и мирными землевладельцами.

— Ясно, — сказала Гроза, и в ее голосе отразилось презрение. — Значит, они прислали учителей, чтобы дать нам образование, священников, чтобы обратить нас, и миссионеров, чтобы указать нам наши ошибки.

Зимний Медведь кивнул.

— Они хотят разъединить наш народ и разделить нашу землю, заменить наши обычаи своими, переделать нас по своему подобию.

Таня зло рассмеялась.

— Они хотят стереть индейцев с лица земли, будто их никогда здесь и не было. Думаю, таким образом они хотят облегчить свою совесть, если она у них есть. — Она взмахнула руками, слезы заблестели у нее на глазах. — Смотрите! Дикарь приручен! — воскликнула она. — Его переделали, обратили в свою веру и должным образом выдрессировали! И теперь он обычный, тихий, ничем не примечательный гражданин. Вот какие чудеса способен совершить белый человек!

Страстная речь Тани эхом отозвалась в сердцах слушавших ее — под кажущейся сдержанностью таились тлеющая ненависть, скрытое презрение и возмущение.

* * *

А у Грозы через несколько дней произошло свое собственное столкновение. Вместе с Поющей Водой и Белоснежным Цветком она сидела у своего вигвама под жарким солнцем. Три женщины работали и разговаривали. Идущее Облако и Длинное Перо спали под навесом в своих колыбелях, а женщины обрабатывали куски оленьей кожи для новых мокасин.

День был тихим и знойным, лишь от реки чуть тянуло ветерком. Воздух висел тяжелый, влажный, лишая сил все живое. Далеко, у горизонта, собиралась гроза. Хотя туч еще не было видно, любой шайенн прекрасно видел знаки приближавшегося ненастья. Еще до ночи Природа явит свою божественную силу, обрушив на землю летнюю грозу. После нескольких засушливых недель прольется долгожданная влага. Оставалось только надеяться, что гроза не окажется разрушительной бурей, которая взроет поля и затопит всю округу. Нужен был лишь хороший, затяжной — на всю ночь — дождь, который освежит землю и напитает ее живительной влагой.

Изнуряющая жара была почти непереносима. Пот ручьями стекал у Грозы между грудей и по спине. Нетерпеливым жестом она убрала с лица прилипшую прядь волос, а ведь утром она гладко причесала и убрала волосы назад.

— Как жаль, что я не приготовила сахарных конфет, — рассеянно заметила Гроза. — Я с радостью отдала бы их кому-нибудь из детей, чтобы они стояли и обмахивали меня — хоть одеялом, лишь бы какое-то дуновение ветра!

— Когда закончим, можно будет взять детей и пойти на реку искупаться, — предложила Поющая Вода. Мысль о воде, пусть даже тепловатой, показалась более чем заманчивой.

— А ты не боишься, что на тебя нападут злые духи воды? — поддразнила подругу Белоснежный Цветок.

Хотя почти все члены племени умели плавать, были и такие, особенно из числа стариков, кто верил, что дух дурных женщин, когда они умирали, превращался в рыбу. Вот эти-то существа и нападали на плавающих и пожирали маленьких детей. Многие индейцы плавали лишь в случае крайней необходимости и ели рыбу только когда голодали, опасаясь, что злой дух вселится в них и овладеет их телом.

— Я боюсь не злых духов воды, — сказала Поющая Вода, — а белых людей, которые свободно бродят вокруг нашего лагеря. Вы заметили, с каким вожделением они пялятся на нас, даже когда поблизости находятся наши мужчины и могут заметить их взгляды? Удивляюсь, как Две Стрелы до сих пор не перерезал кому-нибудь глотку!

— Вольный Ветер уже наказал мне быть настороже. Пока они здесь, я не хожу за хворостом в одиночку, как раньше. Безопаснее ходить вместе — по двое или по трое. — Гроза раздраженно вздохнула. — Меня бесит, что недостаток уважения с их стороны мешает нашей обычной жизни, но и не бояться того, о чем ясно говорят их лица, было бы глупо. Так же глупо, как быть вынужденной убить кого-то из них, защищая свою честь. По возможности лучше избегать неприятностей такого рода, лучше сделать крюк и обойти гремучую змею, чем пойти прямо на нее, рискуя быть укушенным.

В это время к подругам подошла группа белых женщин. В одной из них Гроза узнала учительницу. Другая была женой кого-то из солдат. Еще две были из Христианского миссионерского общества. Эти последние в своих темных платьях, показались Грозе мрачными черными воронами, волосы у них были туго зачесаны назад и закручены в непривлекательные узлы. Еще до того как они подошли, их голоса донеслись до Грозы и двух других женщин.

— Невероятно, как можно так жить! — презрительно наморщила нос старая миссионерка. — Эти люди никогда не слышали о мыле и воде, не говоря уже о щетке! Здесь повсюду так грязно, что у меня чешется все тело!

Хотя Гроза не подняла голову от работы, слова женщины привлекли ее внимание. Гневно раздув ноздри, Гроза внимательно прислушалась к ответу учительницы:

— Вот почему мы прикладываем столько усилий, чтобы дать им хоть какое-то образование, Милдред. Мы не хотим, чтобы молодежь пошла по стопам своих невежественных родителей. Когда они поймут необходимость чистоты, то, уверена, захотят и в целом улучшить условия своей жизни.

Гроза коротко фыркнула, сердито скривив губы. Тихий звук привлек внимание ее подруг, и она неохотно перевела им разговор женщин. Потом добавила:

— Они думают, что кусок мыла поможет смыть пыль этой высохшей земли или непролазную грязь, в которую весной превращается эта пыль. Неужели это придаст жизни и красок бесплодной земле, которой столь великодушно наделили нас белые люди? Неужели от куска мыла на скудной почве вырастет хлеб, зазеленеет трава и деревья? Или вернутся бизоны и дичь, которые когда-то свободно бродили по этим просторам и давали нашим семьям достаток и пропитание — до того, как прикосновение белого человека разрушило все это?

Теперь говорила жена солдата:

— Фрэнк говорит, что, если эти люди научатся фермерствовать и перестанут жить, как сейчас, они смогут прокормить и одеть себя. Они просто не хотят перемен, не желают трудиться, иначе они уже давно построили бы себе достойное жилье вместо этих убогих сооружений.

— А из чего, интересно, мы все это построим? — пробормотала себе под нос Гроза. — Или правительство снабдит нас всем необходимым, как это было с одеялами и пищей, которых мы так и не дождались?

— Так или иначе, но мы только понапрасну теряем время и деньги, пытаясь дать образование этим дикарям. Не знаю, как вы, но каждый раз, когда какой-нибудь из этих полуголых воинов смотрит на меня своими суровыми темными глазами, я вздрагиваю, будто вижу самого дьявола! — Это заявила Милдред, при виде лица которой остановились бы и часы.

— «Можно подумать, на нее кто-то покусится! — подумала Гроза, презрительно закатывая глаза. — Да она выглядит так, словно на ней скакали верхом, а потом бросили, не обсушив! Ни один воин в здравом уме не ляжет с ней, скорее уж он перережет себе горло! — Это она сказала подругам, предварительно переведя слова миссионерки».

Хотя все три изображали полное непонимание, слушали они с живейшим интересом, потому что знали, что белые женщины никогда не заговорили бы так открыто, если бы знали, что их понимают. Внезапно в разговор вступила молодая миссионерка.

— О, взгляните! — воскликнула она. — Младенцы! Какие милые! — И сделала шаг вперед, чтобы лучше разглядеть их.

— Пока маленькие, животные хороши, — резко сказала Милдред. — Они становятся опасными, когда вырастают. — Она оттащила девушку в сторону. — Не прикасайся к ним. У них наверняка вши.

Негодование Грозы росло, но она могла лишь сидеть, слушать и притворяться, что не понимает полные ненависти речи этой женщины.

— Они не животные, Милли, — попыталась заступиться девушка. — Они такие же люди, как ты и я. Просто им не повезло.

— Думай как знаешь, — отозвалась Милдред. — Отец Джеймс прав, когда говорит, что без Бога все они лишь одержимые демоны, большие или маленькие. Дай им возможность, они в мгновение ока перережут тебе горло. Они живут, как крысы, и плодятся, как кролики. Это дикие звери, не знающие ни стыда, ни совести. После того, как они вырезали целые белые поселения, они и не заслуживают лучшей участи. Пусть гниют в своей грязи и тем лучше, если все они подохнут от нее!

Этого Гроза уже не стерпела. Она была сыта по горло словами отвратительной и жестокой женщины. Гроза больше не могла молчать. Глаза ее блеснули, как две золотистые молнии, когда она поднялась и повернулась лицом к четырем женщинам. Поняв, что их подруга пришла в ярость, а они никогда не видели Грозу в таком состоянии, Поющая Вода и Белоснежный Цветок встали рядом, готовые, если понадобится, защитить молодую женщину.

Искаженное яростью лицо Грозы повернулось к женщине по имени Милдред.

— Ты! — прошипела она. — Ты, самодовольная сука! Да как ты смеешь носить одежду христианки, когда у тебя в сердце яду больше, чем у самой ядовитой змеи!

При этих словах, произнесенных на прекрасном английском, четыре пары глаз расширились от изумления, открылись четыре рта.

— Да она же белая! — воскликнула потрясенная учительница.

— Я принадлежу к шайеннам, — высокомерно поправила ее Гроза, вставая во весь рост и гордо держа голову.

— Но ваши глаза!

Справившаяся с удивлением жена солдата покачала головой.

— Нет, Вера, — тихо сказала она, — это совсем не значит, что она белая. Многие солдаты спят с индейскими женщинами.

— Но она великолепно говорит по-английски! Как же она может не быть белой? — не согласилась Вера, вглядываясь в черты лица Грозы.

— Ваша подруга ошибается, — хмыкнула Гроза. — Мой отец вождь шайеннов, а не солдат кавалерии.

У молоденькой миссионерки перехватило дыхание.

— Значит, это ваша мать белая. Какой ужас! Какая это беда для нее!

— Приберегите свою жалость для того, кто в ней нуждается. Моя мать с гордостью подтвердит, что она тоже из племени шайеннов. Вот она идет. Спросите ее, если вы не верите моим словам.

Четыре головы повернулись в сторону приближавшейся женщины. Белые женщины хором ахнули, увидев волосы цвета спелой пшеницы и такие же золотистые глаза.

Таня остановилась рядом с Грозой.

— Что тут происходит, дочь? — спросила она на языке шайеннов.

Гроза быстро пересказала унизительные замечания белых женщин и объяснила вспышку своего гнева.

— Я не могла сдержаться, мама. Я больше не могла перенести ни одного слова, исходившего из вонючего рта этой собаки!

Таня кивнула, от рассказа Грозы в ней самой закипел гнев.

— Ты правильно сделала, что защитила свою семью и друзей.

Повернувшись к белым женщинам, Таня спокойно, но внушительно произнесла:

— Моя дочь пересказала мне все, что вы говорили. Вы не могли ошибиться больше. Возможно, не вы можете научить нас чему-то, а мы вас. По крайней мере мы знаем, когда говорить, а когда держать язык за зубами. И может, вам будет полезно узнать, что, хоть наша жизнь и кажется вам не слишком приятной, так было не всегда. Когда-то мы были богатым народом, богатым землей и свободой. Когда-то вся эта земля, которую вы называете Америкой, принадлежала племенам, моему народу. Постепенно вы отнимали ее у нас, пока мы не остались с тем, что вы видите вокруг — самую жалкую землю, настолько бедную, что белые люди не захотели оставить ее себе.

Тем не менее мы не ищем вашей жалости, а тем более помощи, — продолжала Таня, и в словах ее прозвучала гордость. — Вы пришли, вы увидели, вы победили, — перефразировала она известное изречение, — и уничтожили большую часть того, что завоевали. Это вы заслуживаете жалости, потому что не знаете, как обращаться с тем, чем владеете. Настанет день, когда вы пожалеете о своей беспечности и недостатке уважения к земле. Я только надеюсь, что не доживу до этого дня, — не из-за вас, а чтобы не видеть, как окончательно умрет под вашими равнодушными руками земля.

— Возможно, вы и правы, — согласилась учительница, — но почему вы говорите так, словно принадлежите к этим людям? Совершенно очевидно, что вы такая же белая, как мы.

Таня покачала головой.

— Нет. Я шайеннка. Мои дети и внуки будут шайеннами. Мое сердце и душа принадлежат шайеннам. Это так, и будет так всегда.

— Чушь! — выкрикнула миссионерка Милдред. — Ты просто грязная скво дикаря — одержимая дьяволом, низкая шлюха!

Таня круто повернулась к изрыгавшей ругательства женщине, ее глаза полыхнули золотистым огнем. Гроза уже стояла перед миссионеркой, вытащив нож и угрожающе наставив его на обидчицу.

— Еще одно слово слетит с твоего грязного языка, и я отрежу его, — прорычала она, глаза ее сузились до щелочек. — Мне уже приходилось это делать, и я не колеблясь проделаю это снова — с гораздо большим удовольствием.

— А я затолкаю его в твою ненавистную глотку, пока ты не задохнешься, — мстительно добавила Таня, — вместе с твоим ханжеским христианством, которое ты оскверняешь каждым своим словом и действием.

Бледные и дрожащие, белые женщины медленно попятились. Милдред не отводила перепуганных глаз от ножа Грозы. Потом они повернулись и поспешили прочь.

— Правильно, Милдред! — насмешливо крикнула им вслед Гроза. — Беги и спрячься под тем камнем, откуда ты выползла, и никогда больше здесь не показывайся.

— Дикари! — услышали они голос одной из женщин.

Таня и Гроза переглянулись и рассмеялись.

— Да, дикари! — согласилась Таня, усмехнувшись. — Женщины из семьи Сэвиджей не дадут себя в обиду!

— Бабушка Рэчел знала, что делала, когда придумала для нас эту фамилию! — согласилась Гроза. — Обидевший нас не уйдет безнаказанным!

И в эту минуту сердца Тани и Грозы наполнились гордостью и чувством верности семье. Но, кроме этого, две женщины почувствовали уважение друг к другу, осознали унаследованную честь племени и любовь к шайеннам, которые связали их вместе.