Нью-Йорк-Сити – май, 1876

Брентон Синклер вышел из кабинета в приемную, где сидел его секретарь.

– Мистер Денсинг, – сказал он, – я не могу найти дополнения к завещанию мистера Харрисона. Может быть, вы знаете, где они могут оказаться?

– Я уверен, что они все еще у вашего отца, сэр, – отвечал секретарь. – Он хотел сам посмотреть, что в них изменилось.

– Ну, надсмотрщики! Как я могу считать, что сам сделал работу от начала и до конца, коль скоро либо отец, либо старшие братья обязательно сунут нос в мои бумаги. То, что они старшие компаньоны в юридической фирме, не дает им право постоянно следить за мной, словно я все еще школьник в коротких штанишках и недостоин их доверия.

– Может быть, я принесу вам ваши бумаги, сэр? Они уже освободились, если ваш отец, мистер Синклер, успел их просмотреть.

– В этом нет нужды, Денсинг, – раздался звонкий от сдержанного смеха голос. – Я уже сам возвращаю их, исправленные, проверенные и полностью готовые на подпись.

– И отредактированные в соответствии с твоим стилем, не так ли? – Брентон обиженно нахмурился, обернувшись к отцу. – Ну к чему все это, папа? Уж коли ты даешь мне работу, так почему не доверяешь мне самому довести ее до конца? В конце-то концов, я окончил колледж с отличием, и мне присудили степень вовсе не ради того, чтобы польстить твоему тщеславию. Пока я ходил на лекции, я действительно кое-чему успел научиться.

– И я очень на это надеюсь, – отвечал отец, – иначе получится, что я зря тратил деньги на твою учебу. А такой щенок, как ты, мог бы и не быть столь обидчивым, ведь я иногда проверяю даже твоих старших братьев.

– Вот почему я не удивляюсь, что Дэниел предпочел заняться медициной, – грустно покачав головой, сказал Брент. – Это единственный путь избавиться от твоего всевидящего ока.

– Возможно, – хмыкнул Роберт Синклер, – мне приятно сознавать, что ты вместе с Бобом и Арниппо по сей день пляшете под мою дудку. Ну а когда ваша троица доведет меня до язвы желудка – а я не сомневаюсь в подобном исходе, – то я обращусь за помощью к Дэнни – и надеюсь, что он не заставит меня платить по его счетам.

– Ага! Я знал, я всегда знал, что ты позволил ему не заниматься юриспруденцией с какой-то задней мыслью!

– Ведь я же не дурак, – лукавый огонек в карих глазах отца зажег похожий отсвет в глазах сына. – Никогда не забывай об этом и возблагодари того, кто наделил тебя твоим хваленым интеллектом!

Брент поднял брови в шутливом недоумении:

– Господа Бога? – спросил он невинным тоном. – Или, возможно, нашу матушку? Или дедушку Генри?

– Полагаю, из всех перечисленных персон благодарить следует лишь в некоторой степени Господа Бога, – важно пожимая плечами, сказал Роберт. – Что касается твоей матери, то она добрейшая леди, но ума у нее не наберется и с наперсток. Равно как и у ее папеньки. Однако если ты осмелишься пересказать матери то, что сейчас услышал, то я выдеру тебя, а потом запру в дровяной сарай.

– Я знал, что ты до сих пор держишь меня за неразумного мальчишку, но это уже попросту смешно! – хохоча, воскликнул Брент. – Мне ведь как-никак двадцать шесть лет!

– Мне прекрасно известен сей факт, тем паче что твоя родительница постоянно напоминает мне о том, что ты уже достиг столь почтенного возраста, но до сих пор не привел в дом невестку, а шляешься одинокий и неприкаянный.

– Да разве мне нужна жена, чтобы поседеть раньше времени? С этим вполне можешь справиться и ты, опекая меня в своем офисе!

– Но твоя матушка жаждет понянчить внуков, – с лукавой улыбкой сообщил Роберт. – Твоих внуков. И я не в силах этому противостоять. Что же касается твоей ранней седины, то, как только я замечу в твоей шевелюре первый седой волос, я перестану контролировать твою работу.

– Спасибо, па. Ты такой добрый. А теперь позволь мне ознакомиться с бумагами, – произнес Брент с холодной иронией (вероятно, это было второе качество, которым его наделил отец).

– Что? Но послушай, кое-кто может подумать, что ты не доверяешь собственному отцу! – преувеличенно громко возмутился Роберт.

– Конечно, я не доверяю тебе, – парировал Брент. – Ведь ты же юрист.

– Как и ты, – с торжествующей улыбкой напомнил ему Роберт. И тогда, следуя логике, ты не можешь доверять самому себе.

– Трагедия, не так ли? – воскликнул Брент, театральным жестом заломив руки. – Кстати, я вспомнил. Сегодня вечером иду в театр с Мэри Бет Роджерс, так что не ждите меня к ужину. Ты скажешь об этом маме?

– Я уверен, она будет только рада.

– Да что ты, неужели в последнее время стало так плохо с продуктами, что отсутствие одного из членов семьи на ужине может обрадовать хозяйку дома?

– Ах, как остроумно. Ты сам прекрасно знаешь, что я имел в виду. И тебе известно, что мама симпатизирует дочке Роджерсов. Могу я дать ей повод надеяться?..

– Опасаюсь, что нет. Мэри Бет симпатична, но не настолько, чтобы я позволил ей продеть себе в нос кольцо. Или надеть свое кольцо ей на палец. Но ты не отчаивайся. Я твердо уверен, что где-то на белом свете живет себе преспокойно леди, которой суждено покорить мое сердце. Я просто-напросто до сих пор ее не повстречал. Но уж когда это случится, я точно буду знать, что встретил женщину своей мечты.

– Так происходит со всеми мужчинами из рода Синклеров, – глубокомысленно кивнул Роберт. – Минутой раньше мы еще гуляли сами по себе, наслаждаясь одиночеством и независимостью, как вдруг в один прекрасный день падаем к чьим-то ногам, как подстреленная утка.

– Не могу сказать, что меня порадовала излишняя поэтичность употребленного тобою сравнения, – поморщился Брент, – но обещаю тебе, папа, что отныне я буду смотреть иными глазами на чучело утки в твоем кабинете – тем паче что это один из нас.

Вашингтон – май, 1876

Стоя перед зеркалом в холле у Мэдди, Андреа поправляла ленты на прическе. Двигалась она автоматически, так как мысли ее были заняты вещами гораздо более серьезными, чем то, как она выглядела. Ей предстояло совершить третий по счету вояж в «Гарден Отель», где она должна была оставить небольшую посылку для Ральфа Маттона. Внутри небольшого свертка из плотной бумаги, на котором было написано: «Для Джорджа Джонса», было упаковано несколько золотых монет и украденных накануне бриллиантов. Но поскольку драгоценности придется продавать скупщикам краденого, то их цена упадет и составит слишком малую часть от той астрономической суммы, которую Ральф назвал в качестве выкупа за возвращение Стиви.

Боже мой, Лилли, невольно простонала Андреа, ну как тебя угораздило втянуть нас в такие неурядицы? Что только ты разглядела в этом отвратительном типе? Клянусь, иногда мне хотелось так встряхнуть тебя, чтобы застучали зубы! Мы запутались, словно мухи в паутине. Ты умерла. Стиви в лапах у Ральфа. А я вынуждена обкрадывать друзей Мэдди, и конца этому не видно. А все потому только, что тебя угораздило влюбиться в чудовище! Так что можешь не сомневаться, милая сестричка, что я извлекла максимум пользы из твоего горького опыта. Прежде чем позволить себе в кого-нибудь влюбиться, я трижды проверю, достоин ли этот человек моей любви!

– Но это случится лишь в том невероятном случае, если я сподоблюсь дожить до такого дня, – с тяжелым вздохом сказала Андреа сама себе вслух. – Если мне не придется провести остаток жизни за решеткой. И если мне удастся заставить Ральфа отпустить Стиви и оставить нас в покое.

– Андреа, дорогая, что это ты там бормочешь себе под нос? Только выжившие из ума старушки все время беседуют сами с собой.

– Господи, Мэдди! – воскликнула Андреа, с замершим сердцем оборачиваясь в сторону хозяйки, с интересом наблюдавшей за нею. – У меня душа ушла в пятки!

Голубые глаза Мэдди вспыхнули, придавая ей сходство с шаловливым седовласым лесным эльфом, причем это впечатление было тем сильнее, что росту в ней было не более пяти футов, а свой неизменный зонтик она держала так, словно это был дорожный посох.

– Впредь я постараюсь обставлять свое появление с большим шумом, особенно когда ты так задумчива. Я положительно не желаю довести тебя до раннего помрачения рассудка. Тебе ведь прекрасно известно, что я не желаю видеть рядом никого другого, кроме тебя.

– Мне очень приятно это слышать, Мэдди, – возразила Андреа с усталой улыбкой, – но боюсь, что ты не права. Я с ходу могу назвать тебе не меньше десятка девушек, которые с радостью пожертвовали бы своей правой рукой за счастье быть твоей компаньонкой.

– Ну, а поскольку мне нужна именно ты, то пусть поберегут свои конечности ради другого случая, – и Мэдди кивнула в сторону двери. – Ты только что пришла или собираешься уходить, дорогая?

– Я ухожу. У меня есть несколько важных дел. Если только я не нужна тебе в ближайшее время.

– Я надеялась, что ты поможешь мне разыскать мою вязальную иголку. Похоже, что я потеряла одну из своего набора.

– Ты воткнула ее себе в прическу, – сказала Андреа, не в силах подавить улыбки, невзирая на свои грустные мысли. – Ты теперь похожа на одну из этих восточных аристократок с японских картин на шелке, Мэдди.

– Ох! – смущенно улыбнулась Мэдди. – Возможно, я таким образом дам новое направление в развитии моды. Скажи, а к иголке случайно не прицепился мой клубок ниток? Я умудрилась потерять его тоже.

– Вот этот? – спросила Андреа, указав на закрытый зонтик, из складок которого свешивался конец пушистой ярко-розовой нитки.

– Святые угодники, это он! Нет, Андреа, я еще раз хочу заявить, что не способна обходиться без тебя! Кстати, ты не могла бы заняться моими перчатками, скроить их сегодня, чтобы завтра Милли начала их шить?

– Я обязательно постараюсь, и, если сегодня мне это не удастся, я непременно примусь за них прямо с завтрашнего утра.

– Ты сегодня уже не вернешься? – уточнила Мэдди. – Да, я знаю, что мы сегодня никуда не собирались выезжать вечером, – она запнулась и неуверенно нахмурилась, – не так ли?

– Нет, не собирались, – мягко согласилась Андреа.

– Отлично. Я было подумала о том, что мы могли бы спокойно провести вечер вдвоем, как это бывало до той поры, когда твою сестру угораздило подхватить эту ужасную болезнь и отправиться в мир иной. Если хочешь, приведи с собой Стивена – мы устроим его спать в одной из комнат для гостей.

– Стиви на некоторое время взял к себе отец, – напомнила Андреа своей рассеянной хозяйке. Ей пришлось сказать Мэдди об этом, не вдаваясь в подробности. Иначе как объяснишь, почему с некоторых пор она перестала приводить мальчика с собою и почему она не спешит каждый вечер сломя голову домой, к Стиви.

– Он все еще там, – нахмурилась Мэдди. – Надеюсь, это не означает, что мальчик решил остаться там навсегда?

– Хотела бы и я надеяться, что это не так. – Глаза Андреа неожиданно наполнились слезами. – Я так соскучилась по нему! Конечно, он прожил со мною всего лишь пару месяцев, что минули со смерти бедняжки Лилли, но я за это время успела так привязаться к малышу!

– Конечно, ты успела полюбить его, дорогая, – подтвердила Мэдди. – А как же иначе? Он ужасно мил. И мое сердце он завоевал. Мне до сих пор невдомек, почему ты игнорируешь мое предложение вернуться в мой дом вместе с ним после того, как твоя сестра скончалась. Мне скучно здесь одной без тебя, а в доме хватит места для дюжины таких, как твой Стиви. Даже несмотря на присутствие слуг, у меня вечерами такое чувство, будто я катаюсь по этому огромному пустому дому, словно мраморный шарик в жестянке из-под леденцов!

– Но малыш слишком живой и шумный!

– Я, кажется, сказала тебе, что меня это не волнует, – возразила Мэдди. – Конечно, я стара и рассеянна, но пока еще не болтаю всякой чепухи, о которой потом сама забываю. И я прекрасно представляю себе беспокойство, которое способны причинять старым леди двухгодовалые мальчишки. Если бы я не хотела, чтобы вы оба жили у меня, я бы никогда об этом не заговорила. Так что не забывай, что мое предложение остается в силе. Как только отец вернет малыша на твое попечение, ты оставишь ту убогую каморку, которую вы снимали вместе с сестрой, и переедешь ко мне. Ты, Стивен и его няня.

– Я подумаю об этом, – отвечала Андреа, ослепнув от слез, заполнивших ее глаза. – Правда, я подумаю, – и она поспешила удалиться, пока еще могла сохранять над собой контроль.

По правде сказать, Андреа давно бы уже приняла предложение Мэдди, сделанное уже не в первый раз. Более того, она не переставала попрекать себя за то, что не согласилась с предложением Мэдди сразу же, как только та завела об этом речь. Если бы не ее неуместная щепетильность… Ведь из дома Мэдди Ральф не смог бы похитить Стиви так запросто. А вышло, что он попросту заявился в меблированные комнаты, где жила Андреа, припугнул несчастную няню и без труда забрал ребенка с собой. Соседи, конечно, слышала крики и просьбы о помощи, но предпочли не вмешиваться. В том квартале, где помещались эти комнаты, всякий, совавший нос в чужие дела, рисковал поплатиться головой за излишнее любопытство.

Андреа до сих пор помнит, как в тот вечер – почти две недели назад – она вернулась с работы домой и обнаружила бившуюся в истерике няню, которая только и твердила, что она ни в чем не виновата. Она честно попыталась помешать этому злодею похитить Стиви, но заработала множество синяков и огромную шишку на голове. Прошло немало времени, пока Андреа удалось привести бедняжку в чувство, и еще больше, пока та успокоилась настолько, что вспомнила про письмо, оставленное Ральфом.

Прочитав его, Андреа остолбенела. Она не сразу смогла поверить в то, что кто-то – пусть даже такое отребье, как Ральф, – способен на такую жестокость и подлость. Но отсутствие Стиви и ужасное письмо, полное угроз, говорили сами за себя. Первым порывом девушки было бежать и заявить в полицию, но тут она успела прочесть письмо Ральфа и задумалась. Он писал, что, если только она посмеет сообщить в полицию, ей не видать малыша, как своих ушей! И самому Стиви тоже не поздоровится!

Когда до Андреа дошло, какую сумму Ральф запросил в качестве выкупа за Стиви, у нее опустились руки. Двадцать пять тысяч долларов! С равным успехом он мог бы потребовать у нее целый миллион – для нее это была столь же недосягаемая сумма. Неужели он всерьез ожидает, что она способна даже за всю свою жизнь скопить столько денег? При ее-то жаловании? Это же смешно!

Хотя, по чести говоря, Мэдди была на редкость щедрой хозяйкой. В дополнение к обычной заработной плате она взяла на себя расходы по обеспечению Андреа жильем, питанием и даже нарядами, соответствующими ее положению компаньонки для дамы из высших кругов вашингтонского общества. Хозяйка позаботились о том, чтобы ее юная помощница получила уроки не только по правилам хорошего тона, но и по таким предметам, как ряд иностранных языков (в особенности французский), литература, география, и некоторым другим – чтобы Андреа не выглядела дурочкой в элитарном кругу друзей Мэдди. Андреа стала разбираться в музыке, в театральном искусстве, в балете.

Она испытывала огромную благодарность к своей хозяйке. Но в данной ситуации ей мало могли помочь и знание французского языка, и полный изящных туалетов гардероб. Это никак не могло увеличить ее собственных сбережений, которые практически полностью истощились после уплаты за меблированные комнаты для Лилли, за ее лечение и похороны – так что даже нечем было заплатить жалованье няне.

Конечно, она сможет выручить пару-тройку долларов, если отнесет свои наряды в магазин подержанной одежды, но как же тогда она объяснит их пропажу Мэдди? Ее хозяйка временами бывает весьма забывчива, но, как и всякая женщина, она не сможет не заметить изменения в одежде своей компаньонки.

В конце концов Андреа заложила свои немногочисленные драгоценности – последнее, что оставалось у нее на память об отце и матери, – сняла все до последнего цента со счета в банке и отправилась на встречу с Ральфом, которую он назначил в одном из городских парков, хотя понимала, что вряд ли ее действия смогут повлиять на ситуацию. Боже, до чего он был ей отвратителен! Огромный, патлатый, ужасающе неряшливый. Судя по исходившему от него зловонию, он не мылся и не менял ужасных лохмотьев, прикрывавших его тело, по меньшей мере несколько месяцев. Со своими заплывшими жиром бурыми глазками, покрытым щетиной лицом и сальными патлами, он походил скорее на вставшего на задние ноги огромного борова, чем на человека. Хотя Андреа была склонна считать, что даже свиньи ведут гораздо более чистоплотный – и высокоморальный – образ жизни, чем эта скотина! И уж наверняка свиньи не настолько опасны, как это подобие человека, способное при помощи оружия и угроз унижать и обирать тех, кто имел несчастье родиться более слабым, чем он сам.

Отдав ему все, что имела, Андреа буквально умоляла Ральфа вернуть ей ребенка. Но все ее просьбы и мольбы были тщетны. Бессердечный подонок лишь злорадно расхохотался ей в лицо и посоветовал поскорее заняться делом, а именно сбором денег для выкупа – и чем быстрее, тем лучше.

– И тебе, и маленькому ублюдку будет лучше, если ты поторопишься; его писк начинает действовать мне на нервы.

– Как ты можешь говорить о нем в таком тоне? – поразилась Андреа. – Как только у тебя язык поворачивается? Ведь Стиви – твой собственный сын! Твоя кровь и плоть! А ты превращаешь его еще в предмет торговли!

– А ты, видать, такая же недотрога, навроде Лилли? – с наглой ухмылкой заметил Ральф. – Ну так дай-ка я тебе кой-чего растолкую, милая миссис. Не след тебе драть передо мною свой чистенький носик, как будто все твои богатенькие дружки, среди которых ты отираешься, намного лучше меня. Я-то знаю, что половина из них запросто торгует не только своими детьми, но и своими женами – была бы только возможность да покупатель побогаче. И они проворачивают свои делишки сплошь да рядом. Скажи-ка мне, разве какой-нибудь денежный туз не продает свою дочь, когда пихает ее замуж за старого пердуна-аристократа?

– Это совсем другое дело, – попыталась возражать Андреа, хотя в глубине души не могла не признать жестокой правды, заключавшейся в словах Ральфа.

– А у тебя, красотка, не иначе как размягчение мозгов, – с презрением прорычал Ральф, глядя на нее сверху вниз. – Ты со своей сестрицей – два сапога пара, вот что я скажу. Она так и напрашивалась на то, чтобы ее одурачили, все, видите ли, искала в людях добро. Навроде как высматривала солнце под обложным дождем. Вот и ты ровно такая же дура, какой была она. Ни на грош рассудка.

– Ты бы не очень-то распространялся на эту тему, – отвечала Андреа. – Я знаю, что Лилли иногда бывала чересчур доверчива к людям, и в особенности это сказалось в тот злосчастный день, когда она повстречала тебя. Вот уж никогда не могла понять, что она в тебе нашла. И теперь не могу понять лишь одного: коль скоро ты так низко ее ценил, зачем вообще с ней связался?

– Вот ты куда клонишь, милашка? Этак недолго меня и разозлить, – осклабился он. – Ну да ладно, нынче я добрый, так что, пожалуй, шепну тебе пару слов. – Он наклонился к ней, обдавая ее зловонным дыханием, от которого Андреа замутило. – Мужику бывает плевать, у кого там какие мозги, ежели ему кое-чего надо. А твоя сестрица была на вид хоть куда, покуда не откинула коньки.

– Ах ты презренная тварь! – прошипела Андреа. Мне претит разговаривать с тобой, но я все же напомню тебе, что перед тем, как «откинуть коньки», Лилли родила твоего ребенка!

– Ах-ха, мы успели сорвать у нее под простынями пару розовых бутонов, пока она не осточертела мне. Ну, да это не беда, кругом и без нее полно рыбы, которая так и норовит клюнуть на приманку.

Глаза Ральфа вдруг полыхнули недобрым блеском, скользнув с ее лица вниз, словно раздевая. Этот липкий взгляд заставил Андреа содрогнуться, она почувствовала, что волосы дыбом встают у нее на затылке. Невольно она подалась назад, каждая мышца ее тела напряглась, готовая к немедленному бегству.

– Да не трясись ты так, дурочка, – снова захохотал он. – По мне, ты больно тощая, одни мослы. Не то что Лилли, та была прям пампушка, а не баба. Дык и потом – я ж хочу не тебя, я хочу твои денежки.

– Я уже отдала тебе все, что у меня было, – слова с трудом шли у Андреа из пересохшего горла. – Больше у меня ничего нет.

– Раздобудь, – приказал он резко, злобно сощурив глаза.

– Но я не могу. Ну, пожалуйста, будь разумен. Откуда мне взять эту сумасшедшую сумму?

– А чего ж ты не попросишь эту рехнувшуюся старуху, у которой работаешь, одолжить их тебе? Она, поди, держит под своей старой задницей намного больше, чем я хочу, – и его губы скривились в отвратительной гримасе, напоминавшей улыбку. – Уж лучше я отхвачу этот кусок для себя, пока старуха не перекинулась да не оставила всю свою кубышку для какого-нибудь общества любителей кошек.

– Нет! – решительно возразила Андреа. – Мэдди я не могу об этом просить. Как я объясню ей то, что вдруг мне понадобилось столько денег?

– Пошевели мозгой да наври ей чего-нибудь, – посоветовал Ральф, – только смотри, не вздумай ляпнуть все по правде. Я уж устал повторять, что случится, ежели ты начнешь трепать языком где не надо. Я ведь не такой добренький да сладенький, как некоторые ребятки. Так что поосторожнее. Только попробуй пойти поперек меня, и твой крысенок расплатится за это сполна.

Андреа, чей страх за судьбу Стиви все возрастал, попыталась все же убедить Ральфа, хотя еле стояла на ногах:

– Даже если я придумаю что-нибудь и стану просить у нее деньги, Мэдди не даст мне столько. Она не такая уж бестолковая, как думают про нее те, кто плохо ее знает. Поверь мне, я не смогу таким путем раздобыть деньги.

– Зато ты всегда сможешь стянуть их, – неумолимо возразил Ральф. – У старухи до черта богатеньких друзей, и вы вечно таскаетесь с ней по гостям по их богатеньким домам. Будь спокойна, ты запросто за неделю натащишь мне столько, что тебе хватит расплатиться за пащенка, даже раньше срока. И ежели ты не добудешь достаточно монеты, так у меня есть дружок, который купит у тебя и побрякушки. Ты только упакуй их честь-честью да оставь в «Гарден Отеле» на Гранд-стрит – отдашь портье и скажешь, что это для Джорджа Джонса.

– Я не смогу, уверяю тебя! Меня тут же схватят! Ральф лишь пожал плечами и явно собрался уходить, нимало не смущаясь растерянностью Андреа.

– А вот это уж твои трудности, э? И твоего пащенка. Особенно меня злит то, что он еще слишком мелкий, чтобы отправить его попрошайничать или учиться на карманного вора, чтобы он мог принести хоть малость пользы своему старому папочке. И будь уверена, что непременно так и сделаю. Так что, коли хочешь получить его обратно целеньким и чистеньким, поторопись, а то у меня ведь может терпения не хватить.

– Погоди! – Андреа с отчаянием вцепилась ему в локоть. – Когда я смогу его повидать?

– Когда заплатишь за него.

– Но ведь мне надо убедиться, что со Стиви все в порядке. Что он обеспечен всем необходимым.

– Чего тебе надо, милая леди, так это поскорее тащить мне монету, а то мне надоест с тобой цацкаться.