Неприятности, казалось, следовали за ними, как черная буря, надвигающаяся с горизонта. Когда Джейк увидел одного из своих работников, скачущего во весь опор к дому, он понял, что гром грянул. Он ощутил это нутром, глядя, как ковбой осадил взмыленного коня — так резко, что тот встал на дыбы и чуть не сбросил всадника наземь. Джейк двинулся к нему навстречу.

— Босс! — взбудоражено заорал Ред. — У нас беда! Настоящая беда!

Лицо Джейка помрачнело.

— В чем дело?

— Водопой на дальнем северном пастбище! Он отравлен!

— Проклятье! — Джейк не представлял себе, что может быть хуже этого. Они только что отогнали туда часть стада, чтобы скот летом откормился. В это время года там были хорошие травы и много воды.

— Скот погиб? — с тревогой спросил он.

— Две коровы пали, и около дюжины ведут себя странно, — мрачно объявил Ред. — А рыба всплыла кверху брюхом.

Обернувшись к Джиллу, который подошел как раз, чтобы услышать мрачное сообщение Реда, Джейк сказал:

— Мне нужно десять верховых, готовых вы ехать со мной немедленно. Еще троих пошли проверить другие стада и водопои. И чтоб доложили, если заметят что-то необычное. — Почти бегом Джейк направился к дому, крикнув через плечо: — Скажи им, чтобы взяли с собой оружие.

К тому времени, когда они добрались до северного пастбища, пало уже пять голов. Еще несколько, спотыкаясь, бродили вокруг и жалобно мычали. С темным от гнева лицом Джейк стал отдавать отрывистые распоряжения:

— Не подпускайте скот к воде. Сбейте стадо и гоните к востоку. Джеб, вы со Свифти отгоните всех больных и пристрелите. Вилли, вы с Рустером оттащите туши в тот овраг. Думаю, нам придется их либо сжечь, либо захоронить. Сэм, проследи, чтоб на том гребне поставили сторожа.

Крупными шагами Джейк подошел к краю водопоя и застыл, угрюмо глядя на уйму дохлой рыбы.

— Гори ты адским огнем! — пробормотал он. — Я буду не я, если не возьму за горло того ублюдка, который за это в ответе!

То и дело оглядываясь по сторонам, он стал обходить берег, внимательно оглядывая землю вокруг маленького пруда. Он обошел почти четверть его окружности, когда заметил у края воды полоску белых кристаллов. Наклонившись поближе, Джейк сразу понял, какой яд был применен.

— Известь! — прорычал он. — Этот паршивый сукин сын насыпал в воду извести!

Услышав его слова, мужчины расстроенно покачали головами. Это была подлая штука — так поступить с бессловесными тварями. Известь вызывала у жертвы сильнейшее воспаление, жжение и отек внутренностей, отчего она потом умирала. Пуля принесла бы более скорую и милосердную гибель. Подонок, который это сделал, заслуживал такой же смерти, какую уготовил этим бедным животным.

С мрачной решимостью они принялись избавлять скот от мучений. Ничем нельзя было помочь. А после этого предстояло еще много работы. Водоем надо было огородить или засыпать, чтобы больше ни одно животное не пило из него. Но в изгороди можно было легко проломить дыру, и все повторилось бы снова, и Джейк в конце концов решил, что водоем следует засыпать.

Это позволило бы им оставить скот на том же месте. Если они выроют другие пруды или колодцы, их могут снова отравить. А Джейк рисковать не хотел. По всему получалось, что настало время использовать старую идею Роя. Правда, это означало, что ему и его людям придется тяжело потрудиться: речь шла о том, чтобы вырыть отводной канал от русла Санта-Феривер, которая проходила посреди владений Бэннеров.

Было маловероятно, чтобы кто-то попытался отравить и этот канал, потому что тогда яд попал бы в воду реки, а Санта-Феривер была главным источником водоснабжения для многих десятков ранчо, фермеров и города Санта-Фе. Джейк подозревал, что тот, кто за этим стоял, хотел нанести урон только «Ленивому Би». Сомнительно, чтобы он рискнул причинить вред другим. Джейку было необходимо узнать, почему целью для такой мстительной злобной проделки были выбраны Бэннеры. Почему? Что за причина тут могла быть?

Вонь от дохлой рыбы, быстро разлагавшейся на солнце, стала такой омерзительной, что людям пришлось завязать носы шейными платками. Джейку подумалось, что как раз смрад-то их и спас: отвратительный запах привлек внимание Реда и заставил его поскорее выяснить, в чем дело. Иначе прежде, чем найти отравленный пруд, они потеряли бы гораздо больше скота.

Работая бок о бок со своими людьми, Джейк старался отключиться, чтобы не слышать страдальческого мычания больных животных. Даже когда из сострадания пристрелили всех отравленных, мычание не умолкало: несколько телят-сосунков лишились матерей и плакали от страха и растерянности. Им надо было найти приемных матерей. А тех, которые не сумеют сосать других коров, предстояло кормить вручную из бутылочки, пока они не смогут сами есть траву.

Наконец одного из пастухов послали на гребень холма, сменить на посту Сэма. Сэм подъехал к ним не один. Перед ним поперек седла лежал маленький дрожащий олененок.

— Нашел его рядом с мертвой мамой в высокой траве, — объяснил Сэм. — Малыш прижимался к ее телу и так жалобно плакал… Наверное, лань сумела вернуться к нему после того, как побывала у водопоя. Что будем с ним делать, босс?

Джейк тяжело вздохнул:

— Если олененок пососал ее молоко до того, как она умерла, тогда, вероятно, ему тоже конец.

— Я его хорошенько осмотрел, босс, — ответил Сэм. — Не думаю, что он болен. Только страшно голоден и тоскует по матери.

— Тогда возьмите его с собой на ранчо, — ре шил Джейк, — пожалев бедного осиротевшего олененка. — Может, Тори возьмется выкормить его, пока он не повзрослеет достаточно, чтобы его можно было отпустить на свободу.

Впервые за день в темно-желтых глазах Джейка появилась улыбка.

— Ручаюсь, что она полетит к нему, как пчела на клевер.

Но улыбка его тут же исчезла, когда он задумался о том, сколько еще животных умрет, прежде чем это кончится. Повешение было бы слишком легкой смертью для мерзавца или мерзавцев, которые такое натворили.

Уже давно стемнело, когда усталые ковбои въехали во двор ранчо. Они похоронили двадцать семь голов скота, девять из них — телят. Это был тяжелый день, но для некоторых он еще не кончился. Четверо вооруженных людей остались охранять пруд, чтобы скот снова не вернулся туда на водопой. Потребуется больше трех дней, чтобы как следует все там засыпать. Еще шестерым подпаскам предстоит объезжать границы «Ленивого Би» и следить, нет ли кого, пытающегося нанести еще какой-нибудь ущерб. Остальным надо будет особенно внимательно сторожить стада. Завтра утром Джейк поедет в город — уведомить шерифа об очередном нападении на собственность Бэннеров.

Услышав, что мужчины приехали, Тори подошел к конюшне. Там она увидела Джейка, который расседлывал коня. Сердце ее защемило. Он выглядел таким усталым, почти засыпал на ходу. Даже не заметил, что она стояла рядом со стойлом.

— Твой ужин греется на плите, — сказала она тихо, чтобы он не дернулся от неожиданности.

Он обернулся и увидел, что в глазах ее светится теплое участие и тревога за него.

— Спасибо, милая.

— Насколько все плохо? — спросила она. Джейк покачал головой.

— Потеряно почти тридцать голов. Однако могло быть хуже, считай, что нам еще повезло.

Услышав отчаянный рев из загона рядом с амбаром, Тори передернулась:

— Они там еще умирают?

— Нет, это осиротевшие телята. Завтра мы попытаемся подпустить их к другим коровам.

Он закончил обтирать коня и взял Тори за руку.

— Пойдем со мной. Я хочу тебе кое-что показать. — Он повел ее вдоль ряда стойл, затем остановился у одного и показал внутрь. — Вон там. Что ты думаешь об этом ребятенке?

Вглядевшись в темноту, Тори увидела какое-то существо. Оно шевелилось, у него была пятнистая шкура и длинные тонкие ножки. Присмотревшись, Тори чуть не взвизгнула от удивления и восторга. Она никогда не видела такого славного малыша!

— О Боже! — взволнованно прошептала она. — Это же олененок!

Джейк нежно обнял ее за плечи и крепко притянул к себе.

— Как думаешь, сможешь немного понянчиться с ним? — спросил он и, когда Тори вопросительно подняла на него глаза, объяснил: — Сэм нашел его около мертвой лани. Наверное, она напилась отравленной воды.

— О бедняжка! — Тори сразу прониклась со страданием. Вторым чувством был нарастающий гнев: — Каким же надо быть безумно злобным, чтобы отравить воду! Один Бог знает, сколько сей час других животных страдает и умирает от жестокости этого мерзавца. — В голове ее замелькали жуткие образы зверьков, корчащихся в агонии, умирающих мучительной смертью.

— Ты права, но по крайней мере одного мы спасли. И большинство молоденьких телят. Тебе, наверное, придется какое-то время кормить его из бутылочки. По-моему, ему не больше двух недель от роду. Как думаешь, справишься?

Тори кивнула, глаза ее не могли оторваться от живого комочка, шевелящегося в стойле.

— Я сейчас же согрею ему молока. Бедняжка, наверное, умирает с голоду.

Как будто поняв ее слова, олененок поднял голову и слабо мекнул. От этого жалобного звука сердце Тори чуть не разорвалось.

— О Джекоб! Он зовет маму, — сказала она со слезами в голосе.

— Теперь, дорогая, ты его единственная мама. — Джейк покрепче прижал ее к себе и повел прочь из конюшни. Бок о бок они пошли к дому. — Позаботься о своей сиротке, а я пока вымоюсь.

Наморщив нос, он втянул в себя пропитавший его запах, соображая, насколько это его собственный и насколько в одежду впитался запах сдохших животных, которых он помогал закапывать.

— Господи, ну и денек выдался! Я так устал, что и есть не хочется.

Тори поухаживала бы за Джейком, но он все-таки сам мог о себе позаботиться, не то что маленький сиротка в конюшне, и она поспешила согреть молока и налить его в одну из тех больших бутылок, из которых они иногда вскармливали новорожденных телят. К тому времени, как она вернулась в конюшню, олененок кричал уже громче, требуя еды, а вероятнее всего, плача о потерянной матери.

— Иди сюда, малыш, — замурлыкала Тори, присаживаясь на солому и притягивая дрожащее животное к себе на колени. Она придержала ему голову и попыталась втолкнуть соску в рот, но олененок вдруг решил рта не открывать. Только после нескольких попыток Тори удалось сунуть ему соску, но, как только он почуял молоко и попробовал несколько капель, попавших ему на язык, малыш буквально впился в соску, причем с такой силой, что чуть не вырвал бутылку у нее из рук.

Тори засмеялась, придерживая бутылку, пока он жадно сосал.

— Ты жадный ребеночек, да? — дразнила она его. Он сосал, а она ласково его гладила. Носик у него был как черный бархат, а пятнистая шкурка такой мягонькой, нежной, какая бывает только у сосунков. Передние ножки он подогнул под себя, а задние разбросал. У него были длинные ушки и карие глаза, полные такой душевной печали, какую она никогда не видела. Они были окаймлены длинными темными ресницами, что придавало им необыкновенную красоту.

Тори была покорена. Она ласкала олененка еще долго после того, как он поел и задремал. В эти драгоценные мгновенья и зародилась связь между ней и малышом с бархатными глазками, прикорнувшим у нее на коленях. С трудом она оторвалась наконец от него и направилась обратно в дом. Джейк поел и лег спать. Он лежал, раскинувшись на животе, поперек постели, совершенно голый. Не успел даже собраться с силами, чтобы откинуть покрывало и залезть под простыню.

Тори подошла к нему, сочувствие волной захлестнуло ее при виде темных кругов у него под глазами.

— Еще один бедный ребенок, который нуждается в нежной заботе, — вздохнула она и стала вытягивать из-под него покрывало, стараясь переложить его поудобнее; в ответ он только застонал и напряг плечи, как будто и во сне чувствовал, как они болят.

Можно было вообразить себе, сколько пришлось ему сегодня потрудиться.

Пробежав пальцами по напряженным мышцам его плечей, она почувствовала, как он весь скован. И как, наверное, у него все натерто! Она на цыпочках вышла из комнаты и вернулась с бутылочкой мази. Поддернув вверх ночную рубашку, чтобы не мешала, она села верхом на его голые ягодицы и щедро налила мази себе на ладонь.

— Джекоб Бэннер, — тихо сказала она ему, — ты сейчас получишь самое лучшее растирание в своей жизни, а ты спишь и даже не сможешь его оценить!

Он мычал, стонал, кряхтел от удовольствия, но так и не проснулся, когда она снимала напряжение с его спины и ног. По мере того как ее руки и мазь вершили свое волшебство, он все больше раскидывался на матрасе, удовлетворенно вздыхая. Когда все было закончено, Тори, дунув, погасила лампу и примостилась поперек кровати рядом с ним, потом потянулась за другим одеялом и укрыла их обоих. Через секунду ее глубокое ровное дыхание слилось с его.

За несколько дней олененок, которого Тори назвала Бархат, приучился ходить за ней по пятам, как щенок. Уставшим, встревоженным людям их появление приносило чистую радость, вызывало улыбку на лицах и старых, и молодых. Бархат был полностью и безусловно принят в семью и признан всеми. Маленький негодник следовал за Тори и в дом, где его цокающие по паркету копытца приводили в полное расстройство Розу, вздевавшую руки к небу, и Тори пришлось отучить его от этого.

Всю свою еду Бархат сосал из бутылки, поглощая молоко со страстью обжоры. Когда он решал, что Тори запаздывает с обедом, он тыкался ей в ноги и тихо мекал, как бы говоря: «Эй, ты меня не забыла? Разве не пора подкрепиться?»

Ночью он спал в конюшне, в стойле на соломе, но днем Тори выпускала его на волю, и он по-собачьи преданно провожал ее повсюду, почти не отлучаясь от своей новой «мамы». Тори уделяла ему много внимания, в котором олененок просто купался. Они нашли свое место в сердце друг друга. Он был ее «ребеночком»», по крайней мере пока. А к тому времени, когда он подрастет и сможет сам о себе заботиться, Тори надеялась заменить его другим ребеночком… ребенком, порожденным любовью между ней и Джекобом.

Кармен быстро выздоравливала. Ее легкие, измученные тяжелыми испытаниями, наконец начали очищаться. Ожоги заживали хорошо, и доктор был очень доволен тем, как она поправляется.

Наконец он счел, что Кармен окрепла достаточно, чтобы узнать о смерти Роя. Эта печальная обязанность легла на Тори.

Тори выбрала тихое утро, когда Джейк и большинство других мужчин разъехались по делам. Они начали копать отводной канал от реки, и, поскольку для этого важна была каждая пара рук, ремонт в доме приостановился. Дом и прилегающие хозяйственные постройки непривычно опустели и стихли.

Тори вошла в комнату матери с подносом, на котором несла чай и поджаренный хлеб. Она сомневалась, что кому-нибудь из них захочется есть после того, как она сообщит Кармен печальное известие. Однако это давало ей возможность занять руки и выглядело хорошим предлогом, чтобы навестить мать в неурочное время, хотя по-настоящему она в таком предлоге и не нуждалась.

Одного взгляда на лицо дочери хватило Кармен, чтобы понять, что это не обычный визит.

— Можешь не вымучивать из себя улыбку, Тори, — сказала мать. — Она не слишком хорошо смотрится на твоем встревоженном лице, — и, пока зав рукой на стул рядом с кроватью, добавила: — Давай, говори, что не так. Это из-за Джекоба? Ты из-за него несчастна?

— О нет, мама! — быстро возразила Тори. — Джекоб чудесно ко мне относится, — она села и взяла руку матери в свою. — Это кое-что другое. Я должна сказать тебе нечто такое, что тебя очень опечалит.

Рука Кармен погладила щеку дочери, глаза ее были полны грустного понимания.

— Если ты насчет Роя, скажу сразу — я уже знаю, что ты с таким трудом пытаешься сказать. Все последнее время ты избегала этого разговора, а теперь хочешь мне сообщить, что он умер. Так ведь?

Тори огорченно кивнула, слезы полились у нее из глаз.

— Мы не знали, как тебе сказать. Ты была так больна, что доктор считал, будет лучше подождать с этим. Мне очень жаль, мама.

— Мне тоже, Тори, больше, чем я могу пере дать словами. Он был мне хорошим мужем, а тебе хорошим отцом. Мне очень его не хватает, но больше всего я грущу из-за Джекоба. Потеря отца была для него тяжким ударом, большим, чем он мог себе представить. Я рада, что у него есть ты, утешь его, Тори. Ты так нужна ему сейчас.

— Как бы я хотела помочь ему пережить горе! — призналась Тори. — Но откуда ты знаешь про отца?

Улыбка Кармен была печальной и мудрой.

— Как могла я не догадаться? — вздохнула она. — Если бы он был жив, неужели же не пришел бы поговорить со мной, посидеть рядом, поспорить и велеть мне поторапливаться с выздоровлением, чтобы готовить его любимые блюда. В своей грубо ватой манере он понукал бы меня поправляться, стараясь внушить мне, что это нужно лишь для того, чтобы облегчить ему жизнь.

Тори кивнула, соглашаясь, и какое-то время обе женщины молчали, вспоминая старого ворчуна, которого сейчас так им обеим не хватало.

— Не тревожься, Тори. Да, мне грустно, что он покинул землю, но у меня уже было время свыкнуться с моим горем. Это уже не резкая боль, не такая острая. Как выздоравливает мое тело, так же вылечится и сердце, и то же будет с твоим сердцем, и с сердцем Джекоба. Со временем мысли о Рое не будут причинять боль. Останутся только драгоценные воспоминания о человеке, которого мы все любили.

Джейк вернулся домой в середине того же дня и не обнаружил Тори. От Розы он узнал, что она поговорила с Кармен о смерти отца, и решил, что это ее расстроило. В прошлые годы, если Тори сильно расстраивалась, она любила побыть одна, в одиночестве справиться со своими проблемами. Джейк догадался, что теперь она поступила так же. Но куда она могла отправиться? Не то чтобы он наказывал ей не покидать двора ранчо, но он надеялся, что из-за всех недавних происшествий у нее у самой хватит здравого смысла не отлучаться далеко от дома. По-видимому, он ошибался. Тревога не покидала его. Надо поскорей разыскать ее. Напрасно он все откладывал разговор о своих подозрениях насчет пожара и смерти Роя, в результате Тори не вполне понимает опасность, которая ей грозит, если она будет ездить одна. Не исключено, что ей уже сию минуту угрожает опасность. Но где ее искать?

Кармен подсказала ему, где стоит искать.

— Там среди холмов есть луг, который Тори очень любит. До того, как она уехала в монастырь, это было ее любимое место. Она как-то говорила мне, что для нее это как храм природы, самое совершенное место на земле.

— Ты знаешь, где это, мамачита?

— Неточно, но могу описать тебе, как мне описывала его Тори. Он окружен кольцом сосен и с двух сторон горами. С гор бежит поток, холодный и чистый. Знаю, что это недалеко, потому что Тори могла обернуться за полдня. Я уверена, Джекоб, что она отправилась туда. Не волнуйся. Она ездила туда много раз и не потеряется. Подожди, скоро она будет дома. Вот увидишь.

Но Джейк не мог сидеть спокойно и ждать, когда жизни Тори могла грозить опасность. Он ничего не сказал Кармен, чтобы не пугать ее, и она ничего не знала о возникших на ранчо проблемах, но сам Джейк места себе не находил от беспокойства за свою непутевую жену. Снова оседлав коня, он поехал к горам, довольно хорошо представляя теперь, где может находиться луг Тори. По крайней мере, он знал, где искать, и когда он ее найдет, то задаст хорошую трепку за проклятую беспечность и за то, что она так его пугает!

Если бы Тори не была такой по-детски доверчивой, она бы понимала, что сейчас одной уезжать нельзя. Зная ее нелюбовь к оружию, Джейк был уверен, что она нарушила и второе главное правило ранчо — никогда и никуда не ездить без заряженного пистолета, хотя бы для защиты от хищников и других диких животных. Будь он проклят, если не выпорет ее, когда найдет!

Но Тори была не одна. Она поехала на свой луг медленно, намеренно не торопясь, чтобы Бархат мог за ней поспевать. Она хотела показать это чудесное место милому робкому олененку. Ей хотелось, чтобы Бархат мог побегать привольно и без страха среди цветов, погоняться за бабочками и пчелами, хорошенько размять свои длинные ножки. Он был частью дикой природы, и неправильно было замыкать его в пределах тесного ранчо. Ему нужно было общаться с природой, ее присмотра недостаточно; пусть, когда она отпустит его, свобода не окажется для него в новинку.

Пока Бархат радостно прыгал и бегал поблизости, Тори легла навзничь среди полевых цветов, росших так густо, что луг казался многоцветным ковром. Воспарив в своих фантазиях, она сплела венок и возложила его себе на голову как корону. Душистое облако окутало ее — аромат, который не создать никакими человеческими ухищрениями.

Небо над ней блистало лазурью, только одна-две пушистых тучки плыли в его величавом бескрайнем просторе. Легкий ветерок шевелил ее волосы, принося запах сосновой хвои. Рядом весело журчал ручеек, дополняя своей песенкой пение птиц и жужжание пчел. Сзади с одной стороны вечные горы стояли на страже, охраняя этот особый мир, этот волшебный луг, где царили покой и красота.

Сидящий на коне Джейк даже вздрогнул от облегчения. Она была здесь. Он нашел луг и Тори, и с ней все в порядке. В эту минуту он не знал, чего ему больше хочется — то ли отшлепать ее до того, чтобы она запросила пощады, то ли зацеловать до того же самого. Он был безмерно счастлив, что нашел ее целой и невредимой, и зол как черт, что она устроила ему такую нервотрепку. Больше всего разъярило Джейка ее полнейшее безразличие к возможной опасности. Она лежала посреди луга, в венке полевых цветов, украшавших ее блестящие черные волосы — точь-в-точь сказочная принцесса эльфов на досуге, — и совершенно беззаботно что-то про себя напевала. Что угодно, кто угодно мог подстеречь ее так же внезапно, как он, совершенно беззащитной.

Джейк потихоньку спешился и стал подкрадываться к своей беззаботной юной жене, намереваясь преподать ей заслуженный урок, который она не скоро забудет. Ни олененок, ни лошадь Тори не встревожились его появлением. Он подобрался почти вплотную к ней, стараясь, чтобы тень не упала на нее и не насторожила. В тот самый момент, когда Тори почувствовала, что уже не одна, и широко открыла глаза в опасливом удивлении, Джейк бросился на нее и схватил в охапку.

Тори закричала, ужас пронзил ее как удар молнии. Брыкаясь и царапаясь изо всех сил, она дралась несколько секунд, не сознавая, что борется с Джейком, что это Джейк навалился на нее своим большим телом и не дает вырваться. Его глаза впились в нее, горя яростью тысячи солнц, его руки сжали ее запястья, чтобы она не могла двинуть руками. Долгую минуту он ничего не говорил и только сверлил ее взглядом. Наконец отчеканил:

— Виктория Елена Марианна Бэннер, ты еще не знаешь, в какую беду попала.

У лежащей под ним Тори екнуло сердце, задрожали руки и ноги. Господи Боже, что она такого натворила, чтобы заслужить ярость, которую ясно видела на лице Джекоба? Что бы это ни было, но, должно быть, что-то очень страшное! Джекоб назвал ее полным именем, за всю свою жизнь она помнила только два случая, когда она довела его до такого бешенства. Оба раза он так отшлепал ее по заду, что ей неделю было больно сидеть. Но теперь-то она слишком взрослая для таких мер! Или нет? Судя по мрачному, насупленному лицу Джекоба, ручаться не стоило!