Всеми силами противясь влечению, которое она не могла более скрывать от себя, и в то же время мечтая оказаться в объятиях обожавшего ее человека, Кэтлин испытывала попеременно отчаяние, стыд и неудержимое страстное желание, и нервы ее были напряжены до предела.

Внутренняя борьба, которую она постоянно вела с собой, побуждала ее, когда они наконец вновь вышли в море, действовать еще более решительно и дерзко, чем прежде. Она словно бросала вызов судьбе, приглашая духов тьмы померяться с нею силами. Казалось, она смеется над всеми опасностями и панибратски заигрывает со смертью — столь безрассудна была ее смелость.

Жан, видя как она рискует, постоянно беспокоился. Нередко она преднамеренно открывалась в бою противнику, лишь в самую последнюю секунду отражая направленный в грудь удар. В ее громком презрительном смехе более не слышно было звона колокольчиков, и когда он раздавался над волнами, у многих по спине пробегали мурашки. Рапира ее разила как молния, изумрудные глаза лихорадочно блестели, рука была твердой, удары меткими и быстрыми. Ни одно движение не было лишним, ни один противник не уходил от возмездия.

Вскоре в портах и на островах Мексиканского залива и Карибского моря люди вновь заговорили об отважной и дерзкой зеленоглазой пиратке, которая никого не щадила. Остальные члены берегового братства откровенно восхищались ею, хотя у многих из них ее мастерство вызывало зависть, а беспощадность — благоговейный ужас. Все боялись ее, даже те, кто осмеливался высказывать вслух сомнение в правдивости историй, связанных с ее именем. Никто не желал свести более близкое знакомство со смертоносным клинком, вызвав гнев этой посланницы смерти и ангела мщения, как ее все называли.

Даже Пьер, при всей своей ненависти к Кэтлин, не мог не восхищаться ее отвагой и мастерством. Исключительная смелость молодой женщины вызывала у ее заклятого врага невольное уважение, хотя он тщательно скрывал свои чувства, боясь, как бы она не восприняла это как слабость и не стала над ним насмехаться.

Слава Жана и Кэтлин росла, и вскоре они стали самыми известными и внушавшими наибольший ужас морскими разбойниками в этом районе. И дело здесь было не только в том, что никто не мог сравниться с ними в искусстве вести морское сражение, но и в разнообразных и необычных способах, к которым они прибегали, чтобы захватить вражеское судно. К тому же они никогда подолгу не действовали в каком-нибудь одном месте, сводя тем самым до минимума вероятность того, что их самих захватят.

Шли дни, и Кэтлин, опьяненная той легкостью, с какой доставались им победы, становилась все более и более дерзкой. Доминик с Жаном пришли в ужас, когда она решила, укрыв где-нибудь поблизости оба фрегата, выйти одной в море в маленькой шлюпке, изображая единственную спасшуюся жертву кораблекрушения. Кэтлин с блеском сыграла свою роль, хотя шлюпку отнесло от фрегатов намного дальше, чем она рассчитывала, и «спасший» ее британский корвет едва не уплыл вместе с ней на борту.

Вскоре они с Изабел задумали еще одну, не менее рискованную операцию. На этот раз приманкой предстояло стать испанке. Высаженная на каком-нибудь пустынном острове, она в грязном, рваном платье должна была стоять на берегу, изображая жертву пиратов. Одинокую женщину, но не два укрывшихся неподалеку фрегата, вне всякого сомнения, тут же заметят с какого-нибудь судна, и когда оно, чтобы спасти ее, бросит якорь, «Прайд» и «Волшебница» ринутся на него из засады и легко захватят, без всякого риска при этом для Изабел. Операция прошла столь успешно, что они еще несколько раз после этого прибегали к подобной уловке. Недовольна была одна только Изабел, которая жаловалась, что ее лишают возможности участвовать в сражении. Но Доминика это вполне устраивало. Хотя он и понимал, что Изабел сражается лучше многих мужчин и вполне может сама за себя постоять, у него душа уходила в пятки всякий раз, когда он видел перед ней вооруженного противника. При одной только мысли о том, что ее могут ранить, его пробирал мороз. Однако он скрывал от Изабел свои страхи и во время сражений неизменно стоял у нее за спиной, бросая, как огромный сторожевой пес, молчаливый вызов каждому, кто осмелился бы причинить вред женщине, которую он любил.

С каждым днем Изабел держалась с Домиником все менее сурово. Постепенно она привыкла к нему, и когда его не было рядом, что случалось довольно редко, она ощущала вокруг себя какую-то пустоту. Он был неизменно кроток с Кэтлин и с ней самой, и мало-помалу она перестала замечать обезображивавшие его шрамы, видя за устрашающей внешностью одну только нежную душу. Не смущал ее более и его грубоватый юмор, скрывавший ум и доброе сердце настоящего мужчины. Еще не готовая сдаться окончательно, Изабел тем не менее начинала невольно восхищаться этим кротким гигантом, который так откровенно отдал ей свое сердце и свою дружбу.

Они все еще находились в море, когда наступил день святого Валентина. Кэтлин совершенно забыла о празднике, и только проснувшись однажды утром и обнаружив на подушке послание и небольшой подарок, сообразила, какой сегодня день. Подарок представлял собой двадцатидолларовую золотую монету на золотой же цепочке, а послание — старательно сочиненную Жаном поэму, хотя и не слишком складную, но ясно выражавшую его чувства к ней. Стихи растрогали Кэтлин, но и привели в смятение. Долго сидела она над ответным посланием, тщательно подбирая слова, чтобы ненароком не обидеть Жана, но и не дать ему повода к дальнейшим ухаживаниям.

Не забыл святой Валентин и Изабел, которая получила в подарок от Доминика сборник сонетов. На титульном листе книги его крупным почерком было просто написано: «Моей дорогой Изабел — всегда твой Доминик. 14 февраля 1814 года ».

Не все, однако, встречи с противником приносили им победу. Несколько раз они чудом избежали гибели едва не угодив в устроенную англичанами ловушку Перед каждой такой встречей, которая грозила им бедой, у Кэтлин, да и у многих других членов команды, всегда было как-то тревожно на душе. Но лучше всех, как оказалось, предчувствовал надвигавшуюся опасность Пег-Лег. Ни с того, ни с сего он вдруг спрыгивал с жердочки и начинал возбужденно скакал по клетке, громко крича и хлопая крыльями. Как только Кэтлин заметила странную связь между этими двумя событиями, она во всем положилась на попугая, уверенная, что он всегда предупреждает их о нависшей над ними опасности. И не ошиблась. Пег-Лег со своими ужимками сослужили ей и ее людям отличную службу, не раз спасая им жизнь. Никто уже больше не жаловался, что птица всем только мешает. Скорее, попугай стал для них чем-то вроде талисмана.

Вскоре, во время ожесточенного сражения с испанской бригантиной, произошло событие, круто изменившее отношения Кэтлин с Пьером. Испанцы, полные решимости спасти себя и свой груз, бились не на жизнь, а на смерть. Кэтлин только что нанесла смертельный удар своему противнику, как вдруг выбитая из чьей-то руки шпага пролетела над палубой и приземлилась со звоном прямо у ее ног. Победный крик испанца, прозвучавший вслед за этим, предупредил Кэтлин, что один из ее людей находится в опасности. Вздрогнув, она вскинула голову и в нескольких шагах от себя увидела обезоруженного Пьера. Взгляды их встретились, но уже в следующий момент Пьер отвел глаза, вынужденный полностью сосредоточиться на своем противнике. Испанец сделал выпад, и Пьер, который, несмотря на свою внешнюю расхлябанность, был весьма ловок и проворен, быстро скользнул в сторону, оказавшись вне досягаемости смертоносного лезвия. Однако долго так не могло продолжаться.

Кэтлин колебалась всего несколько секунд. Судьба, казалось, давала ей шанс раз и навсегда избавиться от ненавидевшего ее Пьера. Ей лишь не надо было вмешиваться, позволив испанцу самому разобраться с этим делом, и никто впоследствии не смог бы ее ни в чем упрекнуть. Но не успела она об этом подумать, как тут же устыдилась своих мыслей. Ей стало ясно, что, позволив сейчас Пьеру умереть, она уже никогда не сможет посмотреть в глаза Жану и Доминику. Какими бы ни были недостатки Пьера, он был их братом и они его любили.

Рывком она наклонилась и, схватив лежавшую у ее ног шпагу, стала выжидать удобного момента. Наконец он ей представился, и горько крикнув: «Пьер!» — она бросила оружие человеку, который больше всего на свете желал бы видеть ее мертвой. Ловко поймав шпагу, Пьер ринулся в бой, и несколько минут спустя его противник бездыханным рухнул на палубу.

Вскоре сражение закончилось. Кэтлин стояла, мысленно прикидывая, во что обошлась им победа, когда к ней подошел Пьер и грубовато произнес:

— Ты спасла мне жизнь. Почему?

— И это все, что ты можешь сказать? — холодно спросила Кэтлин, глядя ему прямо в глаза.

— Ну я благодарен тебе, но мне также хотелось бы знать, почему ты это сделала. Вот уж никогда бы не подумал, что ты можешь прийти мне на выручку.

— Если этим ты хочешь сказать, что не заслуживал того, чтобы я тебя спасала, то я согласна с тобой, — резко бросила она.

Пьер улыбнулся:

— Touche мадам морская разбойница. Но факт остается фактом. Ты спасла мне жизнь, несмотря на наши с тобой разногласия все эти последние годы. Сказать по правде, не думаю, что я сделал бы для тебя то же самое.

Кэтлин зло рассмеялась:

— Вероятно, я еще не раз об этом пожалею!

— Нет-нет! — поспешил возразить Пьер. — Отныне я твой вечный должник.

— Я тебя не понимаю.

— Тебе не нужно меня больше бояться. Мой гнев на тебя иссяк.

Кэтлин опять рассмеялась:

— Даже рискуя его вновь вызвать, должна сказать, что я никогда тебя не боялась, Пьер.

Пьер пожал плечами.

— Как скажешь. И все же я думаю, нам с тобой пора стать друзьями.

Кэтлин окинула его скептическим взглядом.

— И что ты понимаешь под словом «друзья»? Я помню то время, когда твое желание стать «друзьями» едва не кончилось изнасилованием и привело к дуэли с Ридом, в которой он чуть не погиб.

Пьер пренебрежительно махнул рукой.

— Все это в прошлом. — Он ухмыльнулся. — Возможно, я был тогда слишком настойчив. Но если бы я попытался сделать такое теперь, мои братья оторвали бы мне голову, особенно Жан. И потом, я отношусь сейчас к тебе совсем не так, как раньше, когда я судил о тебе по тем женщинам, которых знал на острове. После того как ты едва не лишила меня руки, я рассвирепел и только думал о том, как бы заставить тебя заплатить сполна за мои муки.

— Ты сам навлек это на себя, попытавшись нанести удар Риду в спину, — напомнила Кэтлин.

— Тогда я так не считал.

— А сейчас?

Он вновь пожал плечами.

— Сейчас довольно поздно разбираться в том, прав я был или нет. Все это в прошлом. Сегодня я предлагаю тебе свою дружбу — ни больше ни меньше. Мне хотелось бы забыть о нашей вражде и бороться вместе, как союзники, против общего врага.

— Прости меня, Пьер, — заметила сухо Кэтлин, — но мне трудно поверить твоим словам.

— Я докажу, что ты можешь мне доверять. — Пьер продолжал настаивать. — Я обязан тебе жизнью, и это не такой долг, чтобы я мог о нем забыть. С этого дня я буду сражаться подле тебя и вместе с братьями следить, чтобы с тобой ничего не случилось. — Он протянул Кэтлин руку. — Друзья и союзники?

Несколько мгновений она молчала, уставясь на его протянутую руку. Затем заглянула ему в глаза. В них не было сейчас ни ненависти, ни вожделения. Взгляд его выражал лишь искреннюю, откровенную благодарность. Медленно она протянула ему свою руку, и он моментально стиснул ее в своей ладони.

— Друзья и союзники, — повторила она его слова и поспешила добавить: — Смотри, чтобы я не пожалела об этом, Пьер Лафит. Обмани меня и можешь забыть о мести своих братьев. Им мало что останется, когда я с тобой закончу.

— Запомню. — Он широко улыбнулся и тут же посерьезнел. — Но тебе не о чем тревожиться, Кэтлин. Когда Пьер дает слово, он его держит.

Позднее Доминик припер ее к стенке.

— О чем это ты беседовала днем с Пьером, Кэтлин? Надеюсь, он не взялся за старое?

Кэтлин ухмыльнулась:

— Нет, мой друг. Просто Пьер вдруг решил, что мы с ним должны забыть о нашей вражде и стать друзьями.

— Друзьями?! — На лице Доминика появилось изумленное выражение.

— Так он сказал.

— Но почему? — Доминик в недоумении наморщил лоб.

На губах Кэтлин появилась усмешка:

— Думаю, главным образом, потому, что сегодня во время сражения я спасла его никчемную шкуру.

— Почему? Кэтлин рассмеялась:

Ты, что, других слов не знаешь?

— Просто все это так неожиданно, — протянул Доминик, качая головой.

— Что? То, что я спасла Пьеру жизнь, или то, что он решил предать старое забвению и помириться?

— И то, и другое.

— Ладно, чтобы тебя успокоить, признаюсь: я помогла Пьеру только потому, что он твой брат. Я никогда не смогла бы показаться вам с Жаном на глаза, если бы допустила, чтобы он погиб, не постаравшись ему хоть чем-то помочь. Сейчас мне остается лишь надеяться, что я не совершила ошибки. Пьер клянется, что я могу ему доверять.

Мгновение Доминик молчал, обдумывая ее слова затем сказал:

— У меня тоже есть насчет этого кое-какие сомнения, но, вообще-то, если Пьер поклялся в своей верности, ты можешь быть уверена, что он не нарушит своего слова и будет горячо тебе предан. Боюсь даже, cherie, ты теперь от него не отвяжешься. Он будет защищать тебя до самой смерти.

— Моей или его, хотела бы я знать.

— Время покажет. — Доминик прислонился спиной к поручню и пристально посмотрел на Кэтлин. — Говоря о времени, ma petite amie, как долго ты еще собираешься водить Жана за нос? Он влюблен в тебя по уши. Никогда еще не видел, чтобы ему кто-нибудь так сильно нравился после его жены Рейчел.

Кэтлин застонала.

— Похоже, всем просто не терпится бросить меня в объятия Жана! Мир в эти дни полон свах, и ты, как я погляжу, тоже решил внести свою лепту.

— Он тебе совсем не нравится? — мягко спросил Доминик.

Кэтлин вздохнула и, облокотившись на поручень, устремила взгляд вниз на воду.

— Нет, Доминик, Жан мне нравится, но я не имею права поддаваться своему влечению. Иначе стыд и чувство вины меня окончательно замучают.

— Из-за Рида? Кэтлин кивнула.

— Мне кажется, я изменяю Риду, хотя он и покинул меня навечно. Все говорят, что это глупо, но я ничего не могу с собой поделать. Я так сильно его любила!

Доминик обнял ее одной рукой за плечи.

— Я знаю это, сестренка. То, что ты испытываешь сейчас, совершенно естественно, но ты не должна из-за этого губить свою дальнейшую жизнь. Ты, мне кажется, забыла, что Рид с Жаном были близкими друзьями. Неужели, ты думаешь, Рид осудил бы тебя, если бы ты снова нашла любовь с его лучшим другом? Рид любил тебя, и он был Жану как брат. Неужели он не пожелал бы вам обоим счастья, которое вы заслуживаете?

На глаза Кэтлин навернулись слезы.

Не знаю, Доминик! Я вообще сейчас ничего не

знаю, кроме того, что у меня полный сумбур в голове. Думаю, пока еще рано говорить об этих вещах.

— Ну что же, Жану, похоже, ничего другого не остается, как только ждать. — Доминик горько рассмеялся. — Надеюсь, и мои собственные проблемы с Изабел разрешатся со временем.

— Не надо терять надежду, Доминик. Будь терпелив, и ты еще завоюешь Изабел, я уверена в этом.

— А Жан завоюет тебя.

— Не знаю. Я просто не знаю. Я должна все хорошенько обдумать, а для этого требуется время.

С этого дня Пьер стал одним из самых верных защитников Кэтлин. Даже Жана поражала эта неожиданная преданность брата. Вскоре все убедились, что для Пьера это не было капризом. Он относился к своему долгу перед Кэтлин весьма серьезно, посвящая все свои силы тому, чтобы доказать ей свою верность и дружбу, и всегда был рядом, бродя за ней словно тень. Окончательно удостоверившись, что предложение Пьером дружбы не было с его стороны какой-то хитростью и что он преодолел свое вожделение к ней и жажду мести, она мало-помалу начала проникаться к нему с каждым днем все большей симпатией. Его преданность вызывала восхищение, смех был необычайно заразительным, а напыщенный вид, скрывавший недюжинный ум, забавным. Жан старался выглядеть благородным капером, Пьер же предпочитал роль кровожадного пирата. Он исполнял ее превосходно, и она явно доставляла ему огромное удовольствие.

Проведя в море почти месяц, они решили наконец возвратиться на Гранд-Тер, где Жана ждали дела, которые он за это время порядком запустил. Кэтлин нашла остров таким же прекрасным, как и в тот день, когда увидела его впервые. Яркие цветы и птицы все так же радовали глаз, а порхающие среди цветов и зелени бабочки были все так же хрупки и изящны. Легкий бриз нес с собой нежные цветочные ароматы и острые запахи моря, по синему небу бежали белые барашки облаков, и почти каждый день ярко светило солнце. Если Эдем, мелькнула у Кэтлин мысль, был хотя бы вполовину так прекрасен, как этот земной тропический рай, Адам с Евой, должно быть, горько сожалели, что их оттуда изгнали. В первый раз со смерти Рида что-то дрогнуло в душе Кэтлин при виде этой необычайной красоты и она почувствовала, что начинает оттаивать. Место действительно было поразительным, и она полюбила его всем сердцем еще в те дни, когда недолго гостила здесь с Ридом вскоре после свадьбы. Окружавшая ее красота несла с собой и горечь воспоминаний, но в этой горечи была своя сладость, и Кэтлин им не противилась, хотя сердце и сжималось всякий раз от боли, когда она думала о том, как счастливы они были с Ридом в этом, словно созданном для любви, раю.

Проходя мимо таверны и складов на пристани, она вспомнила, как охватила ее жгучая ревность, когда она застала здесь Рида с Розитой, а оказавшись на площади, где торговали невольниками, она вдруг отчетливо, словно наяву, увидела ее такой, какой та была в ночь фиесты, когда она танцевала на ней для Рида и совершенно его очаровала. На берегу же залива перед ее мысленным взором тут же возникло застывшее в изумлении лицо Рида, каким оно было, когда она спасла выброшенного на песок дельфина и потом долго плескалась с ним в воде.

Все на острове было связано для нее с воспоминаниями, но более всего песчаный пляж, по которому они часто подолгу бродили вдвоем с мужем солнечными днями и лунными ночами. В этом идиллическом раю, полном ярких красок, нежных ароматов и ласковых ветров, ее так неудержимо влекло к Риду, что иногда казалось, он здесь, рядом с ней. Нередко ее охватывало чувство, что стоит ей повернуть голову, и она увидит его: высокого, темноволосого и такого прекрасного, с глазами синими, как небо, и сверкающими ярче, чем море… Лежа на нагретом солнцем песке, она необычайно ярко представляла, как они с ним занимались любовью на этом самом месте, и, закрыв глаза, ощущала прикосновение его губ в легкой ласке бриза и слышала его голос и полный любви смех в гомоне птиц над головой. Для нее было одновременно и мукой, и радостью переживать мысленно эти полные счастья и любви дни, тем самым словно заново возвращая Рида к жизни.

В отличие от ее первого визита на Гранд-Тер вместе Ридом, на этот раз она поселилась в доме Жана, а не в одном из коттеджей поблизости. Дом Жана был большим, просторным и необычайно уютным. Такой же изящный и полный достоинства, как и его хозяин, он не поражал кричащей роскошью, и все в нем — прекрасная мебель, картины известных мастеров и многочисленные objets d'art — было подобрано с большим вкусом. С первого взгляда любому становилось ясно, что Жан не жалел денег для создания в своем доме уюта и теплой гостеприимной атмосферы.

Если что и говорило о любви Жана к роскоши, так это собранная им уникальная коллекция статуй, находившаяся среди ухоженных цветов и кустов в саду за домом. Все эти статуи изображали богов и богинь моря, и еще в первый свой приезд на остров Кэтлин была ими совершенно очарована. Сейчас она могла вновь любоваться ими сколько угодно, а когда ей это надоедало, в ее распоряжении был весь волшебный остров, красота которого вносила мир и покой в ее истерзанную душу.

Поначалу Кэтлин испытывала некоторую неловкость, живя с Жаном в одном доме, но мало-помалу скованность ее исчезла, и она стала чувствовать себя здесь совершенно непринужденно. Жан был воплощением добродетели и образцом любезного хозяина. Он ни разу не попытался воспользоваться близостью их покоев или своим положением абсолютного владыки острова. Внимание, проявляемое им к молодой женщине, было ненавязчивым. Он лишь следил за тем, чтобы она ни в чем не нуждалась и каждое ее желание незамедлительно исполнялось, и помимо этого ничего не предпринимал, заняв выжидательную позицию.

На третий день неожиданное прибытие на остров специального курьера прервало их заслуженный отдых. Они обедали, когда дозорные дали сигнал тревоги, вслед за которым пришло сообщение, что два британских военных корабля бросили якорь у входа в бухту Баратария-Бей. С одного корабля была спущена шлюпка, и сейчас в ней направлялся к острову какой-то человек.

Все мгновенно встревожились, но Жан поспешил их успокоить, сказав, что представляет в общем, о чем собирается говорить с ним курьер.

— Англичане уже дважды обращались ко мне, — пояснил он Кэтлин, — желая заключить со мной союз против американцев. Заручившись моей поддержкой они смогут захватить Новый Орлеан и закрыть Миссисипи для торговли. Под их контролем окажется западная линия фронта на протяжении всей Миссисипи от Нового Орлеана и практически до Канады.

— И что ты им ответил? — спросила с любопытством Кэтлин.

— Ничего определенного. И та, и другая сторона проявляют в этом деле большую осторожность, играя пока друг с другом в кошки-мышки. Я пытался предупредить губернатора Клэборна о намерении англичан напасть на Новый Орлеан, но этот осел отмахнулся от моих слов. Так что мне не остается ничего другого, как развлекать посланцев Англии в надежде, что они забудут об осторожности и проговорятся о своих планах. К тому же, все эти переговоры помогают нам выиграть время для подготовки обороны Нового Орлеана.

Гонец прибыл с просьбой принять двух офицеров военно-морских сил его величества. Жан ответил согласием и пригласил обоих джентльменов пожаловать к нему вечером на ужин.

— Пусть они немного поостынут, — весело проговорил он. — Они как-никак прибыли сюда с просьбами, и было бы большой глупостью, как я знаю по опыту, проявлять угодливость, согласившись принять их немедленно.

— Твоя манера вести переговоры довольно любопытна. Уверена, я многому могла бы здесь у тебя поучиться, — сказала Кэтлин, с восхищением глядя на Жана.

— Когда-нибудь я с удовольствием научу тебя всему, что знаю, cherie, — ответил он, не отрывая глаз от ее лица, которое мгновенно залилось яркой краской при этом двусмысленном ответе.

— Нам переодеться к ужину? — спросила Изабел, нарушая неловкое молчание.

Не отводя взгляда от лица Кэтлин, Жан ответил:

— Нет. Мне хотелось бы взглянуть, как они отреагируют, увидев вдруг перед собой двух очаровательных морских разбойниц. Думаю, подобное зрелище проберет этих чванливых джентльменов до мозга их британских костей, тебе не кажется?

В глазах Кэтлин вспыхнули озорные искорки.

— Может, мне по такому случаю прибегнуть к моему убедительному британскому акценту? — предложила она, вздернув носик.

— Полностью с тобой согласен, моя дорогая, — произнес со смехом Жан, подражая ее произношению.

Кэтлин с Жаном стояли на террасе в дверях, когда прибыли британские офицеры. Слуга проводил джентльменов в просторный салон. Жан отошел от Кэтлин, направившись к гостям, которые только тут заметили ее и, оторопев, застыли на месте в нарушение всякого протокола. Забыв о своих манерах и очевидно потеряв от изумления дар речи, они откровенно пожирали ее глазами.

Кэтлин стояла, гордо выпрямившись — бесстрашная пиратка Эмералд во всем ее великолепии — и про себя смеялась, видя, с какой жадностью они ее разглядывают. Взгляд их задержался на ее коротеньком зеленом жилете там, где шнуровка создавала соблазнительные тени в ложбинке между грудями, затем опустился ниже, к таким же зеленым бриджам, которые едва прикрывали ягодицы, оставляя открытыми длинные стройные ноги в высоких черных сапогах, и на мгновение застыл на висевшей сбоку обнаженной шпаге. Через какое-то время взгляд их вновь скользнул вверх, к ее блестящим черным волосам, волнами ниспадавшим до талии, огромным золотым серьгам, свисавшим вдоль загорелых щек и, наконец, к ее слегка раскосым изумрудным глазам, которые смотрели на них с откровенной дерзостью и высокомерием. Одна тонкая черная бровь надменно изогнулась в молчаливом вызове, и она насмешливо отсалютовала им, подняв свой бокал с вином.

— Гм, — Жан громко кашлянул, заставив мужчин обратить на него внимание, после чего бросил взгляд на Кэтлин и на его губах появилась улыбка. — Я понимаю, джентльмены, что у любого, увидевшего Эмералд впервые, вполне может захватить дух, но если вы наконец оправились от своего потрясения, я хотел бы представить вас.

Жан шагнул вперед и протянул руку одному из офицеров.

— Капитан Перси, рад вновь встретиться с вами, — проговорил он и перевел вопросительный взгляд на второго офицера, дородного и сурового с виду, который выглядел значительно старше капитана.

Перси поспешил исправить свою оплошность.

— Господин Лафит, позвольте представить вам адмирала Лоу, командующего военно-морскими силами его величества.

Жан усмехнулся и сухо заметил:

— В последнюю нашу встречу, насколько я помню, вы были в компании полковника, капитан, а сейчас с вами адмирал. Должен ли я рассматривать это как комплимент или угрозу? Мне хотелось бы наконец выяснить, насколько серьезно вы заинтересованы в моих услугах?

— Об этом мы и пришли поговорить с вами, Лафит, — грубо сказал адмирал. Он окинул быстрым взглядом Кэтлин и, презрительно скривив губы, добавил: — Наедине.

Выдержав паузу, Жан спокойно и твердо заявил:

— Джентльмены, позвольте вам представить Эмералд, одного из лучших флотоводцев и моего партнера. Все, что вы желаете обсудить со мной, может быть также сказано и ей. — Этими словами Жан как бы задал тон, недвусмысленно дав понять заносчивому адмиралу, кто был хозяином не только на море, но и в доме Лафита.

— Да, конечно, это ваше право, Лафит, — процедил нехотя адмирал Лоу, — но зачем же делать вид, что эта… гм, женщина является чем-то большим, нежели вашей любовницей? — Он хохотнул, презрительно наморщив нос. — Кто в здравом уме может поверить в то, что она способна управлять кораблем?

— Действительно, кто? Разве что только половина населения Карибского бассейна, — фыркнула Кэтлин, скривив губы.

Адмирал на мгновение застыл, услышав обращенные к нему слова этой соблазнительной штучки. Затем, словно ее не было в зале, спросил Жана:

— Скажите мне, Лафит, которым из ваших корабли она командует?

— Ни одним из них, — ответил Жан и, прежде чем адмирал успел удовлетворенно хмыкнуть, добавил: — У нее есть свой собственный флот, в котором самым известным кораблем является «Волшебница Эмералд».

При этих словах брови Перси поползли вверх и он быстро взглянул на Кэтлин.

— Похоже, вы слышали обо мне, капитан Перси, — промурлыкала она.

— Это имя можно услышать в любой портовой таверне, отсюда и до Барбадоса. Так это о вас они все болтают?

— Обо мне и ни о ком другом, — прозвучал гордый ответ.

Адмирал Лоу нахмурился:

— Говорят, вы пиратка, — осуждающе проговорил он.

Кэтлин нежно ему улыбнулась:

— Верно.

Жан рассмеялся:

— Должен сказать, джентльмены, что вы одни из немногих, кому довелось видеть Эмералд и остаться после этой встречи в живых, чтобы поведать о ней другим.

Капитан Перси окинул Кэтлин оценивающим взглядом.

— Не эта ли э… леди ответственна за понесенные нами в последнее время потери в заливе?

Кэтлин даже не повела бровью, встретив его пронизывающий взгляд.

— Зачем мне это нужно, капитан? — промурлыкала она в ответ. — Какой смысл для меня в нападении на британский военный корабль? Я деловая женщина и вижу большую выгоду для себя в захвате испанского судна, нагруженного золотом, или португальского Фрегата, или даже американского сухогруза. — На ее губах появилась улыбка. — Уверена, никто из ваших людей не обвинил меня в постигшем его несчастье?

— Никто из команд подвергшихся нападению кораблей не спасся, — ответил мрачно Перси.

— О Боже! — глаза Кэтлин округлились в притворном изумлении. — Похоже, вы действительно понесли огромные потери, капитан, — издевательски за метила она.

Появление за ужином Изабел тоже вызвало большой шок.

— Еще одна пиратка-капитанша? — язвительно спросил адмирал Лоу, не сводя глаз с плотно облегающих панталон Изабел и ее рубашки, соблазнительно обрисовывавшей небольшие груди.

— Господи, конечно же нет! — воскликнула Изабел. — Из меня никогда не выйдет капитана. Я совершенно ничего не понимаю в судовождении.

— Наконец-то хоть одно слово правды! — пробормотал капитан Перси.

— Изабел — член моей команды, джентльмены, — объяснила англичанам Кэтлин. — И не обманывайтесь насчет ее небольшого роста. Она превосходно владеет шпагой и вывела из строя уже немало людей.

— Должно быть, они были неважными бойцами, — громко произнес Лоу.

— Да, несомненно, — согласилась Изабел. Губы ее дрожали от едва сдерживаемого смеха, а в глазах плясали веселые искорки.

— Точно так же я думаю и о многих моих противниках, — сказала Кэтлин, вспомнив неуклюжих англичан, с которыми ей довелось сразиться.

По окончании ужина англичане вновь принялись уговаривать Жана принять их предложение.

— Вы и ваши люди, как вы понимаете, могли бы оказать нам неоценимую помощь, — сказал Лоу.

— Мы и сами это знаем, — подал голос Пьер.

— Ваше знание бухт и заливов весьма помогло бы британскому делу, — вставил Перси.

— Без чего ваши корабли могут навечно застрять в топи, — заметила невозмутимо Изабел.

— Если только вас не прикончат раньше аллигаторы, змеи и болотная лихорадка, не говоря уже о зыбучих песках, — добавил, зловеще ухмыляясь, Доминик.

— Мы вас поняли, — проговорил холодно Лоу. — Нам хотелось бы заручиться вашей поддержкой, за которую вы получите щедрое вознаграждение, мистер Лафит, — он все время обращался только к Жану.

Жан закурил сигару.

— Гм… да, — адмирал громко откашлялся.

Были даны указания сообщить вам, что в случае согласия сотрудничать с нами против этих новоявленных американцев, мы готовы предложить вам пост губернатора Луизианы, включая Новый Орлеан с окрестностями.

— О Боже! — воскликнула, не удержавшись, Кэтлин. — Думаю, старого Клэборна хватил бы удар, если бы он это слышал.

Жан снисходительно усмехнулся:

— Эмералд, ты очень злая petite chatte. — Упрек его прозвучал как ласка.

— Что это значит? — спросил Лоу.

— Маленькая кошечка, котенок, — перевел, широко ухмыльнувшись, Пьер, — с острыми коготками и глазами, которые видят во тьме.

Гости засиделись допоздна, и Жан усиленно потчевал их ликерами и прекрасными сигарами в надежде развязать им языки. Кэтлин с Изабел тоже прилагали все свои силы, пытаясь заставить чопорных англичан расслабиться и утратить бдительность. К концу вечера британские офицеры, сами того не заметив, поведали им немало о тоннаже и местонахождении своих кораблей, хотя и не сказали ничего такого, что особенно хотелось услышать каперам. Со своей стороны, Жан согласился обдумать их предложение, однако подчеркнул, что ему потребуется на это какое-то время.

Наконец за англичанами закрылась дверь, и Жан повернулся к братьям и Изабел с Кэтлин.

Пора нам возвращаться в Новый Орлеан и постараться все же убедить нашего упрямого, как мул, губернатора, что нападение англичан неминуемо. Могу только надеяться, что на этот раз он прислушается, наконец, к голосу разума.