Ночь выдалась темной, дикой, переполненной пугающими звуками. Уши Пламени различали звуки пробиравшихся в темноте животных, но она никого не видела. Она сделала несколько шагов, затем заставила себя сделать еще несколько, затем еще, обещая себе, что скоро остановится и передохнет. Но где? Где она сейчас могла бы спрятаться, чтобы чувствовать себя в безопасности?

« Первая ночь в одиночестве и кромешной тьме, — подумала она, — да я умру со страха» Она бежала и бежала через заросли кустарника и небольших деревьев, которые укрывали ее от глаз Джека, пытающегося безуспешно настигнуть ее. Остановившись, она услышала его шаги Пламя с бешено бьющимся сердцем и сухим, как хлопок, ртом спряталась в зарослях кустов, Джек прошел совсем рядом. К счастью, спустившаяся темнота затрудняла поиски. Затем начался дождь, который смыл все следы. Не в состоянии больше двигаться, она осталась в укрытии, пытаясь унять колотившееся сердце и успокоить громкое дыхание, сумев сделать это раньше, чем Джек прошел в обратную сторону, возвращаясь к своей двуколке.

После того как его шаги стихли, Пламя долго еще оставалась в зарослях кустов. В конце концов, озябшая и промокшая до нитки, она выползла наружу. Она старалась красться бесшумно, моля дождь смыть все ее следы.

Она вышла на берег реки и направилась вверх по течению, позволяя себе только короткие остановки для передышки. Солнце уже поднималось над горизонтом, когда девушка решила, что ее больше не преследуют и что она может позволить себе как следует отдохнуть. Дрожа от усталости и страха, Пламя все-таки нашла в себе силы забраться на нижние ветки дерева и устроиться в расщелине ствола. Однако даже тогда, когда ее глаза сами собой закрывались от неимоверной усталости, она не могла себе позволить окончательно расслабиться, боясь, что может упасть и причинить вред себе и своему ребенку. В голове ее вертелись всевозможные мысли. А вдруг какой-нибудь хищник заберется на дерево? Или ее обнаружит торговец Джек, когда она уснет? Вернулся ли из рейда Ночной Ястреб, и не начал ли он разыскивать ее?

К полудню следующего дня девушка снова была на ногах, но теперь уже она заблудилась окончательно. Стало жарко, и она пошла прямо по реке, зная, что в воде невозможно будет распознать ее следы. Но вскоре речушка заметно сузилась, течение стало извилистым и опасным, и девушка была вынуждена продолжить «свой путь по берегу. Она перебралась на другую сторону и пошла в направлении заходящего солнца. Двигаясь вдоль реки, Пламя чувствовала себя более-менее спокойно, надеясь, что рано или поздно она набредет на какой-нибудь форт или укрепление белых. С этой мыслью она продолжала шагать дальше, даже когда вечерние тени окрасились в пурпур ночи.

Ночи были самой длинной и опасной частью ее путешествия — ее постоянно преследовал страх, что на нее нападут дикие звери. В эту, третью по счету ночь она, дрожа, свернулась в комочек. Только неимоверное самообладание задержало готовый вырваться из горла стон, когда под деревом, на которое она взобралась, зашевелились кусты. Она испугалась гораздо сильнее, чем днем раньше, когда чуть не наткнулась на группу индейцев, прошедших всего в каком-либо футе от дерева, за которым она, чуть дыша, успела укрыться. Она не успела разглядеть ни их лиц, ни знаков отличия, но к какому бы племени они ни принадлежали, ее жизнь была бы в большой опасности, обнаружь они ее сейчас.

Сидя на дереве, ветви которого слегка колыхались от дуновения ночного ветерка, Пламя старалась собрать в кулак всю свою волю. Без сомнения, за последние два дня, после ее удачного побега от торговца, она прошагала много миль, но ей трудно был определить, как далеко она ушла. Девушка надеялась лишь на одно — что она не блуждала все это время кругами, как обычно делают многие, когда теряются. О нет, конечно нет! И деревья, и земля стали постепенно меняться. Пламя все время шла вдоль реки, отходя от нее только когда это было крайне необходимо. Конечно, преследователям будет легче обнаружить ее, идя по следу, оставляемому на речном песке, но река оставалась ее единственной путеводной нитью, и девушка боялась потерять ее из виду.

Прихлопнув надоедливого москита, она подумала, что хорошо бы сейчас было разжечь небольшой костер, но боялась, что огонь могут заметить. И один только Бог знает, какие существа потянутся на этот костер — будь то животные или люди! Хотя, конечно, как это было бы удобно иметь небольшой источник света, чтобы разорвать эту непроглядную темень ночи. Те же самые звери населяли землю и днем, но днем, по крайней мере, она могла видеть их, а не только воображать.

Развернув остатки еды, Пламя принялась откусывать кусок за куском, размышляя о том, что же она будет делать, когда еда закончится. Как бы ни экономила она еду, к концу трапезы у нее осталась всего лишь одна маленькая порция на завтра на утро — потом ей придется искать другие способы добывания пищи. И об этом ей тоже надо будет подумать, прежде чем она доберется до форта. О Боже! Временами ей казалось, что она уже никогда больше не выберется из этих мест, навсегда останется среди этой дикой природы. Никогда в жизни она еще не желала так страстно услышать человеческий голос, никогда не боялась оставаться в одиночестве. И если бы сейчас ей попался на пути Ночной Ястреб, она встретила бы его с криком радости и распростертыми объятиями.

Утро сменило бессонную ночь. Пламя доела остатки своей пищи, облизав с пальцев последние крошки, и с беспокойством подумала о том, где она достанет себе пропитание в следующий раз. Ее силы были на исходе, мышцы ослабли, а чувство голода оставалось таким же стойким. Единственное, что она могла для себя сделать, — это продолжать путь.

Солнце уже стояло в зените, когда речка, которая сужалась все больше и больше, неожиданно оборвалась. Ее просто больше не существовало.» А как же я буду без нее ориентироваться? «— с отчаянием подумала Пламя. Кроме того, вместе с рекой исчезли и деревья. Перед ней лежала широкая, покрытая густой травой прерия. Пламя понимала, что, выйдя на эту равнину, она сразу же станет хорошо видна любому, кто будет проходить или проезжать мимо. В прерии совершенно негде было спрятаться ни от врагов, ни от преследователей. Но и возвращаться назад она тоже не могла. У нее был только один выбор — продолжать свой путь.

Однако уже ближе к вечеру удача покинула Пламя. Сначала ее душой овладело какое-то неясное чувство беспокойства, которое вскоре переросло в озноб, прокатившийся вдоль всего ее позвоночника. Сколько бы она ни оглядывалась назад, ей не удавалось определить, что именно вызвало у нее это беспокойство. Напряжение нарастало все больше и больше. Пламя села на землю и заплакала. Она так устала! Зачем ей все это? Почему она была настолько глупа, что осмелилась подумать, что сможет пешком преодолеть расстояние в десятки миль — по диким местам, практически без еды и абсолютно без защиты? Ее изможденный мозг отказывался принимать те доводы, которые она приводила в оправдание своего побега. Ее ослабленное голодное тело стремилось только к отдыху, еде и комфорту.

По сравнению с тем положением, в котором она оказалась, жизнь в поселке шайенов казалась ей сейчас чуть ли не раем, а разлука с Ночным Ястребом была совершенно невыносима. С каждым днем она все больше и больше скучала по нему, стремилась к нему всей душой, любила его все сильнее и сильнее. Мысли о нем занимали все ее время. Она бы отдала все, чтобы снова увидеть его мужественное лицо! Как она жалела о том, что покинула эти защищавшие ее мужественные руки! Если бы у нее еще оставались силы, чтобы вернуться в поселок, она бы не колебалась ни минуты и повернула назад. Но Пламя была уверена в обратном — в том, что никогда не найдет деревню самостоятельно.

Оцепенев от усталости, он подтянула ноги. Еще один шаг, и после этого еще один… Ее мысли сосредоточились лишь на том, чтобы поставить один грязный рваный мокасин впереди другого, а затем поменять их местами.» Эти мокасины уже совсем не защищают мои горящие ноги «, — подумала она. Ее платье находилось не в лучшем состоянии: оно было потрепано и в нескольких местах здорово разорвано. Ее волосы грязными прядями спадали ей на плечи, обнаженные руки и ноги были сильно поцарапаны, как, впрочем, и лицо, которое сильно обгорело и болело.

В конце — концов Пламя поняла, что больше не может идти. Девушка просто остановилась и тяжело повалилась в росшую у ее ног высокую траву. Затем она села и бездумно уставилась на заходящее солнце, так сильно жалея себя, как не делала никогда в своей жизни. Даже когда ее похитили, она не чувствовала себя столь измученной, эмоционально опустошенной и обессиленной. Слезы безысходности потекли по ее грязным щекам, оставляя за собой два длинных следа.

И когда ее воспаленный мозг распознал звук копыт, она не сумела найти силы даже для того, чтобы подняться. Ее дрожащие ноги просто подвернулись, когда она сделала слабую попытку встать. Они больше не подчинялись ее командам удерживать вес ее собственного тела. Страх сковал ее члены, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Девушка смогла лишь поднять голову. Ее огромные глаза расширились еще больше, когда она увидела быстро приближающихся к ней индейских воинов. Ее тело беспомощно задрожало в ожидании приговора, слезы с новой силой потекли по щекам.

Хотя соленые слезы и застилали ее взор, Пламя узнала Ночного Ястреба. Облегчение и отчаяние смешались в ее душе с непередаваемой радостью в тот миг, когда ее взгляд сосредоточился на дорогих ей чертах — чертах, которые теперь застыли бронзовой маской жесткого неодобрения и гнева.

Он остановил своего коня прямо над ней. Так он и сидел — молча глядя на нее сверху вниз, — пока она не опустила глаза, не в силах больше выдержать ярость и презрение его темных глаз. Казалось, прошла вечность — ни один из воинов не проронил ни слова.

Наконец Ночной Ястреб резко окликнул ее.

— Вставай, женщина. Поднимайся и садись позади меня.

Ее так сильно трясло, что, казалось, каждая косточка трется о свою соседку. Она попыталась встать, однако ноги отказывались слушаться.

— Я… Я не могу… — пробормотала она дрожащим голосом и повалилась на траву.

Он даже не удосужился слезть с лошади — просто наклонился и, потянув ее за волосы, резко поставил на ноги. От боли и удивления Пламя чуть было не вскрикнула, но в это время Ночной Ястреб крепко схватил ее за руку и, приподняв над землей, посадил на лошадь позади себя. Ее руки обхватили его за пояс, и она почувствовала, как вздрогнул Ночной Ястреб от ее прикосновения. К ее ужасу и стыду, он быстро связал ее запястья, как делал это тогда, когда похитил ее.

— Ночной Ястреб, нет необходимости связывать мои руки, — простонала она. — Я больше не буду убегать от тебя.

Он обернулся, и девушку передернуло от того презрения, которое сквозило в его взгляде.

— Я буду делать то, что считаю нужным, женщина. Не старайся повлиять на меня своими сладкими словами — ты разрушила доверие, существовавшее между нами. И если ты мудра, ты прикусишь свой язык и будешь говорить только тогда, когда тебе будут задавать вопросы. В противном случае мой гнев выйдет наружу — а ты единственная будешь мишенью, на которую будет направлена вся моя ярость.

Слезы блеснули в ее глазах, но она кивнула ему в знак понимания его приказа, прежде чем он отвел от нее взгляд. Уголком глаза она заметила то же выражение презрения, которое можно было прочесть во взгляде Каменного Лица, тоже с негодованием отвернувшегося от нее. Только тогда Пламя поняла, что своим необдуманным побегом она утратила нечто большее, чем просто доверие и уважение Ночного Ястреба.

К удивлению Пламени, Ночной Ястреб повел своего коня в том же направлении, в каком двигалась она. Неужели она так заблудилась, что напрочь потеряла ориентацию? Неужели она шла прямо в направлении поселка шайенов?

Они проехали небольшое расстояние, поднявшись на пригорок, совсем недалеко от того места, где Пламя свалилась без сил. Ночной Ястреб указал на что-то, но Пламя была не в состоянии прислушиваться к его словам, пока он не произнес громко и резко:

— Посмотри, Пламя. Посмотри, как близко ты была к своей свободе, только для того, чтобы быть отвергнутой ей.

Она подняла глаза в том направлении, куда он указывал, и непроизвольно вздрогнула: перед ними, на расстоянии не больше мили, стоял форт.

— Форт Ларами, — не веря своим глазам, прошептала она.

— Да, это тот самый форт, откуда я похитил тебя, — жестко подтвердил он.

— О, Ночной Ястреб! — мягко воскликнула она. — Если в твоем сердце сохранилась хоть капелька жалости, пожалуйста, отпусти меня туда! Позволь мне вернуться к моему народу, к моей семье и моему отцу. Он, должно быть, совсем сдал от горя, если все еще верит, что я жива. Может, он и сейчас находится там, думает обо мне, переживает из-за того, что произошло со мной. Я — его единственный ребенок, и сердце его кровоточит от боли. Пожалуйста, позволь мне вернуться к нему.

Усмешка, исказившая черты лица Ночного Ястреба, была пугающе холодна.

— Я никогда не позволю тебе вернуться к твоему народу, — мрачно произнес он. — Это я сказал тебе еще тогда, когда схватил тебя, еще задолго до того, как посеял в твоем теле семя моего ребенка. Ты — моя на все времена, или, по крайней мере, до тех пор, пока я не перестану желать тебя.

Пламя удивленно посмотрела на него.

— Так ты все знаешь? — спросила она шепотом.

— Неужели ты думала, что я не замечу даже малейшего изменения в твоем теле? — с вызовом бросил он. — Я ждал, когда ты сообщишь мне эту радостную новость, и не мог понять, почему ты молчишь? Когда я вернулся в деревню и обнаружил, что ты исчезла, я понял, почему ты не хотела говорить мне. Ты и не собиралась говорить мне, не так ли, моя маленькая лживая жена? Ты сбежала и забрала с собой моего не родившегося ребенка, чтобы я никогда не узнал о его существовании и не увидел его своими собственными глазами. За это я могу никогда не простить тебя. В моих глазах твое предательство не меньше, чем Маленькой Крольчихи, и ты получишь то наказание, которое заслужила.

Его угроза дошла прямо до ее сердца, как и его боль, которую она почувствовала как свою.

— Ночной Ястреб, я не могла придумать ничего другого. Пожалуйста, поверь, я бы никогда не сделала этого, если бы нашла какой-то другой выход. Мне причиняло огромную боль то, что надо было покинуть тебя, а мысль о том, что я ношу твоего ребенка, о том, что я должна заботиться о тебе и о нем…

— Прибереги свою ложь для чьих-нибудь других ушей, — грубо прервал ее индеец. — Мои больше не верят твоим сладким словам, за которыми скрывается лживое сердце. — Чувствуя, как ее горячие соленые слезы омывают его спину, он продолжил: — И слезы свои побереги тоже — они тебе еще пригодятся.

— Что… что ты собираешься сделать со мной? — нерешительно проговорила она. — Ты оттолкнешь меня от себя, как это сделал с Маленькой Крольчихой?

— Я еще не решил, каким будет твое наказание, так что прояви мудрость и не усиливай мой гнев. Может, ты еще сумеешь искупить свою вину, если искренне раскаешься и будешь абсолютно послушна. Я не потерплю от тебя ни малейшего проявления непослушания, ни недовольства. Ты разрушила то доверие, которое существовало между нами, и очень сильно разозлила меня. Если бы не ребенок, которого ты носишь, я бы прямо сейчас избил тебя.

Бывали минуты после того, как я обнаружил твое предательство, когда мне хотелось задушить тебя голыми руками. Даже сейчас мне хочется сжать своими пальцами твое горло так сильно, чтобы выжать из тебя жизнь, но жизнь моего ребенка мешает мне сделать это.

— Ночной Ястреб, я очень, очень виновата перед тобой, — громко всхлипывала она, дрожа всем телом.

На его лице была написана еле сдерживаемая ярость.

— Замолчи, Пламя, — процедил он сквозь зубы. — Ради собственной безопасности и безопасности нашего ребенка, придержи свой язык.

Когда они повернули назад, Пламя бросила долгий взгляд на форт, столь близкий сейчас и столь недоступный для нее. Один громкий крик мог бы быть услышан солдатами и принес бы спасение, но разве можно было рассчитывать, что это избавило бы ее от Ночного Ястреба? Равноценна ли ее свобода риску ее жизни, или жизни Ночного Ястреба, или их ребенка? Если что-нибудь случится с этим мужественным воином, которого она столь беззаветно любит, она никогда не простит себе этого. Как не простит и того, если что-нибудь случится с их ребенком. Вздохнув, она прислонила свое мокрое от слез лицо к спине Ночного Ястреба и крепко сжала губы, чтобы сдержать крик, готовый вырваться у нее из горла. Бог и отец простят ее, но она не попросит помощи, которая будет означать смерть для Ночного Ястреба, даже если ей придется отказаться от свободы навсегда.

Если даже Ночной Ястреб и догадывался о ее знобящем молчании, то не проронил ни слова. Если он догадывался, почему она не позвала на помощь белых солдат из форта, то у него были на этот счет свои соображения. И он пришпорил лошадь, которая все дальше и дальше уносила их от форта.

Это был долгий напряженный путь — назад, в поселок шайенов. Мало слов было произнесено даже между двумя воинами: каждый оставался наедине со своими мыслями и страданиями. Каждую ночь, когда они делали привал, один из мужчин отправлялся на охоту, чтобы поймать кого-нибудь на ужин, а второй оставался сторожить Пламя. За все это время Каменное Лицо не сказал ей ни единого слова, и она знала, что разочаровала его так же сильно, как и Ночного Ястреба.

Во время стоянки девушка собирала дрова, чтобы разжечь костер, а когда ей приносили мясо, она молча и покорно разделывала его и готовила ужин. Она не произнесла ни единого слова, когда Ночной Ястреб связал ее запястья и привязал их к своему поясу короткой веревкой, хотя сердце ее при этом обливалось кровью. И когда они спали, ни разу он не обнял ее своими большими руками, как это часто делал раньше, но ложился всегда на расстоянии, будто брезговал дотронуться до нее. Ни разу не сделал по отношению к ней ни одного нежного жеста. И даже если он все еще желал ее, то не показывал этого, и не занимался с ней любовью даже в отместку. Если, проснувшись ночью, он обнаруживал ее спящей, прижавшись к нему, он аккуратно; отодвигался от нее или просто бессердечно отталкивал, игнорируя ее печальные взгляды и слезы, которые так быстро появлялись в ее глазах.

Находясь на расстоянии всего одного дня пути от деревни, недалеко от того места, где Пламя в последний раз видела Джека, они наткнулись на сожженную двуколку и безжизненные разлагающиеся тела торговца и его лошади. Картина была более жуткой, чем она представила в своем видении. Пламя содрогнулась, ее чуть не вывернуло, краска схлынула с ее лица, и оно стало совершенно белым.

Видя, как быстро она отвела взгляд от этой ужасной сцены, Ночной Ястреб насмешливо спросил:

— Что, сожалеешь о своем дружке, который помог тебе бежать?

Пламя покачала головой:

— Нет. Но зачем ты убил бедное животное? Разве нельзя было отпустить его, чтобы оно пошло своей дорогой?

Посмотрев ей в глаза с некоторой долей любопытства, он сказал:

— Я не несу ответственности за смерть этого человека, хотя она лежала бы на мне, если бы я обнаружил его первым. Мы с Каменным Лицом проезжали это место, когда искали тебя, и торговец уже был мертв. Мы потеряли много времени, пытаясь среди хлама, которым забит его возок, найти твое тело.

— Тебя огорчило то, что ты не нашел его? — вспыхнула она, забыв о том, что он приказал ей молчать.

— Нет, жена, — мягко успокоил он ее таким тоном, что ее охватил озноб. — Я бы почувствовал себя ограбленным, будто у меня украли мою месть по отношению к тебе. И потом я бы сожалел о потере моего ребенка.

Проглотив обиду, она спросила:

— Если это сделал не ты, то кто же? Когда я предвидела это в моем сне, я не могла определить, кто убьет торговца. Я знала только одно: я должна убежать от него, если не хочу дождаться такого же конца.

— Ты предвидела это? — резко спросил он. — Когда?

— В тот самый день, кода уснула в его возке, — объяснила она. — Торговец не останавливался, пока не стемнело, потому что хотел уехать как можно дальше от деревни. Именно тогда я и сбежала от него.

— И я должен верить в то, что ты сбежала от него раньше, чем он успел воспользоваться твоим телом? — спросил Ночной Ястреб.

Его глаза смотрели прямо в ее глаза — чтобы она не смогла обмануть его.

Лицо девушки побледнело еще больше, но она не отвела взора.

— Он ни разу не дотронулся до меня, Ночной Ястреб. Клянусь тебе всей моей жизнью, клянусь тебе жизнью нашего ребенка, — взволнованно сказала она. — Я видела по его лицу, что он хочет меня, но я сбежала раньше, чем он успел воспользоваться случаем. Мой сон предупредил меня о моей беспечности и о том, что он не только хотел меня, но и планировал продать в одно из далеких племен.

— Откуда ты это знаешь? Это он сказал тебе?

Она отрицательно покачала головой:

— Нет, Ночной Ястреб. Я уже говорила тебе, что видела это все во сне. Я видела также, что Маленькая Крольчиха и Кривая Стрела заплатили ему, чтобы он помог мне бежать. Не знаю, как они это спланировали, но они заплатили ему, чтобы он увез меня и продал в одно из соседних племен, где бы ты никогда не смог меня отыскать.

Она увидела, как сомнение прокатилось по его лицу, и тут же пожалела, что рассказала ему о своем видении. Теперь он будет думать, что она сумасшедшая. Она должна молчать о своих видениях, как она всегда делала это раньше. Глупо было думать, что кто-нибудь, даже Ночной Ястреб, когда-нибудь поверит хотя бы одному ее слову.

— Не обессудь, если я позволю не поверить этой дикой сказке, — сказал он, сжав губы. — Если ты представишь мне хотя бы одно доказательство того, что это правда, я мог бы принять это во внимание.

— То доказательство, которое я могла представить тебе, погибло вместе с торговцем и его лошадью, — ответила она — Я могу только дать тебе мое слово, но я знаю, что ты не веришь ему.

Она опустила голову, чтобы он не заметил навернувшиеся на ее глаза слезы, и не заметила тот любопытный взгляд, которым обменялись воины. Меньше всего она подозревала, что всю оставшуюся часть пути каждый из мужчин думал о том, насколько правдив рассказ о ночном видении. Все еще незнакомая со многими религиозными обычаями и традициями шайенов, Пламя не знала, что, в отличие от ее народа, большинство индейцев верили в предвидения и предсказания. Они верили в то, что люди могут предсказывать будущее, предупреждая о том, что может произойти. И если Пламя говорила правду, а не сочиняла сказки, чтобы завоевать их симпатию, Ночной Ястреб не осмелился бы умалить значение ее слов. Если Пламя смогла бы доказать, что она относится к числу тех редких людей, у которых возникают видения, индеец не осмелился бы причинить ей хоть какой-нибудь вред, побоявшись навлечь беду на все свое племя. Их вера категорически запрещала хоть в чем-либо ущемлять провидцев.

По мере приближения к деревне Ночному Ястребу надо было обдумать гораздо больше вещей, чем бегство и поимка своей собственной жены, а также ее наказание. Важные решения должны быть тщательно взвешены и продуманы — решения, от которых могла зависеть не только их с Пламенем жизнь, но и судьба целого племени шайенов. Кроме того, он не может позволить, чтобы его сердце руководило его головой, как часто это происходило с ним в прошлом. Он должен отогнать в сторону свои собственные эмоции, гнев и ярость и подумать о благе своего народа.

В этот самый момент Ночной Ястреб почувствовал себя мудрым и разумным вождем шайенов, каким он и должен был быть. Хотя в душе его клокотала обида оскорбленного и обманутого мужа, на руках у которого была опозорившая его жена, которая однако, носила в себе его первого ребенка. Ее сны или видения могли только осложнить все. Что же ему было делать с этой его женщиной?