Пламени не надо было беспокоиться о том, желает ее еще Ночной Ястреб или нет. Он уже не был таким нежным и ласковым любовником, как в их прошлые дни, но страсть все еще не угасла в нем. Их первая ночь вместе после окончания ее наказания стала как бы образцом для многих последующих. Как она ни нервничала, одного взгляда на неулыбчивое наблюдающее за ней лицо Ночного Ястреба было достаточно, чтобы она почувствовала слабость в коленях. Но тем не менее она выдержала этот взгляд, неторопливо раздеваясь. Внутреннее чувство подсказывало ей, что тем самым она сумеет вернуть его уважение.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Наконец он протянул ей свою руку, и она вложила в нее свою маленькую ладошку. Он сжал ее и потянул на циновку. Не говоря ни слова, он раздел ее, а затем разделся сам. Не было ни ласковых слов, ни терпеливых уговоров, ни слов восхищения, но это ничего не значило — его опытные руки начали нежно поглаживать ее тело, возбуждая в ней нестерпимое желание.

Пламя не могла лежать молча — будто от этого зависела вся ее жизнь. Когда Ночной Ястреб начал возбуждать ее легкими, но уверенными поглаживаниями в тех тайных чувствительных местах, которые знал только он один, ее тело с готовностью ответило на них. Девушка начала извиваться в его объятиях, прерывисто дыша и умоляя его взять ее целиком. Страсть разгоралась в ней все сильнее и сильнее.

Его губы обожгли ее грудь. Его зубы нежно покусывали ее соски, наэлектризовывая все ее тело. Ее пальцы впились в его мускулистые плечи. Он прижал ее к себе и вошел в нее, соединившись с ней если не душой, то плотью.

А затем начался самый настоящий шторм: их тела кружились, словно в водовороте, словно беззащитные листочки в порыве ураганного ветра. Яркое пламя танцевало вокруг. Искры его сверкали, точно огненные мухи в темной ночи. И вдруг будто солнце взорвалось, передав им всю свою энергию.

Когда Пламя пришла в себя и почувствовала, что может реагировать на окружающую действительность, Ночной Ястреб удивил ее тем, что прижал к себе. Положив голову ему на плечо, она прислушалась к биению его сердца, и ее собственное сердце переполнилось любовью. Она расплакалась, и ее соленые слезы потекли ему на грудь. Все напряжение прошедших недель, ожидание и беспокойство отхлынули от нее вместе с этими слезами.

Все еще всхлипывая, она почувствовала, как напряглись его мускулы.

— Что случилось, жена? Почему ты плачешь? Мои прикосновения были столь грубы? — спросил он ее, нахмурив брови.

Последние всхлипы еще клокотали в ее горле. Девушка отрицательно покачала головой. Когда смогла говорить, она мягко ответила:

— Нет, Ночной Ястреб. Я плачу от облегчения, от того, что ты все еще желаешь меня после всего, что я сделала. Я плачу от счастья, что мы снова вместе как муж и жена и что ты не развелся со мной, как я того заслуживала. Я плачу от того, что нам сейчас вместе было так хорошо, и потому что я люблю тебя всем моим сердцем и душой. И я могу только молиться, что наступит день, когда ты сможешь простить меня и вернуть мне свою любовь.

Ответом на ее слова была тишина — он лежал, не шевелясь. Наконец он сказал:

— Твои слова, Пламя, легко слетели с твоих губ и проникли ко мне в уши. Но как я могу поверить им, когда еще совсем недавно единственным твоим желанием было сбежать от меня?

— Я бежала потому, что чувствовала: я отдаю тебе свое сердце, Ночной Ястреб, — попыталась объяснить она ему. — Я решила, что, если я смогу вернуться к моему народу, то смогу избавиться и от моей любви к тебе, потому что мое чувство к тебе очень пугало меня. Это было глупо, потому что убежать от тебя невозможно. С каждым шагом, который отдалял меня от тебя, мое сердце все больше и больше наполнялось печалью. Ты не поверишь, знаю, но я думала только о том, как мне найти дорогу назад в деревню, назад к тебе.

Он поднял рукой ее подбородок и приблизил ее лицо к своему, внимательно глядя на нее в тусклом свете догорающего костра.

— Я хочу верить твоим словам, Пламя, но прошло еще слишком мало времени после твоего побега, когда ты забрала с собой и моего не родившегося ребенка, которого я мог никогда в жизни не увидеть.

— Тогда скажи, что я должна сделать, чтобы доказать тебе мою любовь, — настойчиво продолжала она, — и я сделаю это с удовольствием.

Медленно и печально он покачал головой:

— Только время сможет восстановить то, что ты так грубо разрушила. Мы должны будем восстановить многое, а восстановить потерянное доверие не так-то просто. Доверие нельзя завоевать дважды без всяких усилий.

Слезы вновь покатились по ее лицу.

— Хорошо, со временем я докажу тебе это. Я буду доказывать тебе свою верность до тех пор, пока ты сам не сможешь отрицать этого. Без устали я буду доказывать тебе, что я твоя любящая жена, которая достойна твоей любви и уважения. Но сейчас я буду счастлива, зная только, что ты не презираешь меня, потому что, думаю, твою ненависть вынести я бы не смогла.

Подобие улыбки коснулось его губ.

— Ненавидеть тебя значило бы для меня ненавидеть себя, — мягко сказал он. — Ты носишь моего ребенка, плоть от моей плоти. Наши жизни соединились в этом ребенке.

— Но когда-нибудь я смогу надеяться на твою любовь? — с грустью прошептала она.

— Может быть, тогда, когда в моем сердце не останется никаких сомнений, что твоя любовь правдива. — С этими торжественными словами он прижал ее к себе и держал, пока она не уснула.

К большому сожалению Пламени, даже Сияющая Звезда не желала поначалу восстанавливать с ней былую дружбу. Потом, когда Пламя объяснила ей причины своего побега, она немного смягчилась.

— У меня было такое чувство, что чем больше я люблю Ночного Ястреба, тем дальше отодвигается от меня надежда снова увидеть моего отца, — говорила ей Пламя. — Чем сильнее я влюблялась в него, тем больше привыкала к образу жизни шайенов, изучая и принимая вашу жизнь как свою собственную — и тем страшнее мне становилось. А когда я поняла, что у меня будет ребенок, я решила, что мне надо бежать к моему народу или на всю оставшуюся жизнь стать шайеном.

Как женщина, Сияющая Звезда лучше поняла объяснения Пламени и приняла то, что та сказала ей. Может быть, потому, что она тоже ждала своего первенца и знала, какой неразумной и эмоциональной может быть женщина в подобном положении, но, выслушав оправдания Пламени, она заключила ее в свои объятия, и скоро между ними все стало как прежде.

Благодаря своим видениям, Пламя завоевала уважение почти всех членов племени. Они с готовностью простили ей ее глупость и приняли с еще более распростертыми объятиями. Были, конечно, и исключения: среди них были Кривая Стрела и Маленькая Крольчиха. Когда они вернулись в деревню и обнаружили там Пламя живой и невредимой, да еще и уважаемой сильнее, чем прежде, их враждебность по отношению к ней возросла во сто крат. Маленькая Крольчиха нашептывала на каждом углу, что Пламя следовало бы выпороть кнутом и изгнать из племени. На ее слова не обращали внимания, поскольку все члены племени знали, с какой злобой она относилась к Пламени. Сама же Пламя, зная о их договоренности с торговцем Джеком, старалась держаться от них подальше, постоянно замечая, как в их глазах сверкала дикая ненависть.

Через несколько дней Пламя присутствовала на ее первой церемонии Танца Солнца. По случаю этого события племя поднялось на север, к Черным холмам. Там они встретили другие племена, как шайенов, так и сиу, собравшиеся на месте слияния двух рек.

Пламя никогда не видела так много индейцев, и поначалу это немного напугало ее. Среди этого моря смуглых лиц, черных волос и темных глаз она выделялась как крупинка соли в горсти черного перца. В других племенах было всего несколько белых. Одна женщина — красивая маленькая блондинка — была женой одного из воинов сиу. Пара белых ребятишек была усыновлена одной индейской семьей. Они и Пламя были счастливчиками, потому что остальные белые люди влачили жалкую участь рабов.

Пламя не была бы удивлена, если бы она привлекла внимание как белая женщина. В остальном же, она была глубоко убеждена, ее будут остерегаться. Каково же было ее удивление, когда ее приняли и индейцы других племен. Похоже, рассказы о ее видениях распространились среди всех индейцев, и последние относились к ней с необычайным уважением — как к провидице.

Празднества по случаю церемонии Танца Солнца продолжались несколько дней. Сама же церемония должна была состояться в последний день праздника после многочисленных приготовлений.

Сначала воины отправлялись на поиски того единственного дерева, которое должно было служить основным столбом Танца Солнца. Оно должно быть прямым и стройным, как воин. Это была, пожалуй, единственная часть обряда, которую воины соблюдали особенно тщательно. Дерево, которое они выбирали, олицетворяло врага. Все вместе они подкрадывались к нему и» убивали» его. Когда оно был срублено, со множеством церемоний они тащили ствол назад к лагерю, крича и танцуя в честь победы. Затем его устанавливали в хижине Танца Солнца или в центре открытого пространства, предназначенного для празднества и освященного главным шаманом. Это было необходимо, чтобы изгнать всех злых духов, которые могли спрятаться рядом со стволом или в нем самом, и пригласить добрых духов присутствовать на церемонии и благословить все празднество.

Дни, предшествующие Танцу Солнца, основные участники церемонии, а также члены их семей постились. Они отказывались от еды и питья, пока не закончится церемония. В эти дни они должны были молиться, петь, видеть видения и испрашивать у духов силу и мужество в борьбе с врагами. Многие воины и охотники присоединились к ним во время поста, дабы очистить свое тело и душу и стать достойными тех духов, которых они молили о помощи. Шаман благословлял мужчин во время особых церемоний, на которых не имели права присутствовать женщины. Многие из мужчин во время этих церемоний очищения вообще избегали контактов со своими женщинами.

Вокруг лагеря разворачивалось и много других различных действ: соревнования на умение и ловкость между мужчинами и женщинами разного возраста, игры для детей, торговля, гадания. И взрослые, и дети собирались в большие группы, чтобы послушать умелых рассказчиков. Устраивались и представления, которые напомнили Пламени о кукольном театре, который она видела на восточном побережье, а также многочисленные песнопения и пляски.

Пламени очень понравились кукольные представления и рассказчики, которые облачали легенды в красивые истории. Она готова была часами сидеть и слушать их истории. Часто эти легенды, особенно те, которые имели религиозную окраску, напоминали ей о Библии, о тех рассказах, которые она слушала в детстве в воскресной школе, и ей было приятно найти между ними так много похожего. Как это могло случиться? Ведь белые люди считали индейцев язычниками? Как могло случиться, что у них тоже была история про близнецов: одного добродетельного, а другого — порочного, который убил своего добродетельного брата? Разве не напоминало это историю Каина и Авеля? Согласно верованиям индейцев, существовало одно Верховное Божество — Создатель всего доброго на земле, который сделал человека из земли и песка. Разве это не был тот же самый Бог, которому она молилась в ее церкви, Создатель Небес и Земли? А легенда о Великом Потопе — не напоминала ли она историю Ноя и его ковчега?

Конечно, между верованиями индейцев и ее собственной верой было много различий, но ведь и между так называемыми «цивилизованными» религиями в мире было также много различий! Шайены и сиу верили в Верховное Божество, в Создателя, распределившего божественные задания между солнцем, луной, громом, Матерью Землей, Хозяином зверей и четырьмя ветрами. Это объясняло поклонение индейцев солнцу, луне, земле, что белые никак не хотели воспринимать.

Пламени показалось любопытным и то, что входы в хижины индейцев, согласно их религии, всегда были направлены на восток — навстречу восходящему солнцу. Но ведь это было то же самое направление, откуда, согласно Библии, второй раз явится на землю Христос. Там, где религия белых упоминала сатану, в большинстве индейских племен верили в злого духа, который из-за своих постоянных козней был лишен Верховным Божеством благосклонности и правил теперь подземным царством, которое считалось порочным.

Другим интересным верованием была легенда, по которой Млечный Путь считался дорогой для всех душ в царство мертвых. Дорога раздваивалась: одна тропа вела затем на небеса, а другая. — в подземный мир, которым управлял злой дух. Разве это сильно отличалось от того, чему ее учили в детстве? Чем больше она узнавала о них, тем больше они ее очаровывали. И когда она думала о их религии, то находила со своей больше сходства, чем различий. Почему же белый человек и индеец не видят этого И не могут найти пути к примирению? Если ее Бог был их Верховным Божеством, то почему он не мог заботиться обо всех людях одинаково, будь то белый или краснокожий?

Лето незаметно перешло в осень. Смена сезона не предвещала никаких осложнений в отношениях между жившими на равнине индейцами и солдатами Соединенных Штатов. Война между штатами продолжалась, и племена чувствовали на себе отзвуки сражений между Севером и Югом — каждая из сторон время от времени посылала часть своих войск на западную границу. Все чаще индейские отряды сталкивались с солдатами. Иногда результат этих столкновений был весьма плачевен.

Один из конфликтов с индейскими племенами был тщательно спланирован белыми людьми, хотя первые долгое время не догадывались об этом. Полковник Чивингтон из армии волонтеров Колорадо страстно желал сделать себе имя, и защита так называемых невинных поселенцев от враждебных индейцев казалась ему самым коротким путем для достижения данной цели. С помощью губернатора Колорадо Эванса, закрывшего на действия Чивинг-тона глаза и уши, полковнику удалось осложнить и так довольно непрочное положение на границе. Каждая история о враждебных действиях индейцев, правдивая или лживая, которая достигала его ушей, немедленно воспринималась как повод к выступлению. Часто Чивингтон сам изобретал подобные истории только для того, чтобы иметь повод отправить своих солдат в бой и снискать себе известность и славу. Он совершил много рейдов на мирные поселения южных шайенов и арапахо и даже рискнул послать войска в долины Канзаса, не попадающие под его юрисдикцию.

Хотя сиу и северные шайены, среди которых было и племя Ночного Ястреба, ничего не знали о набегах солдат Чивингтона, они чувствовали, что ситуация осложняется, а они все больше и больше втягиваются в конфликты с солдатами. Они были вынуждены выставлять больше охраны вокруг своих поселений по ночам, места для которых стали выбирать с большей тщательностью. Они стали гораздо более осторожно заниматься охотой и перестали отправляться в далекие рейды.

Все это не имело практически никакого отношения к Пламени. Когда листья на деревьях приобрели золотую, красную и рыжую окраску, у нее возникли свои, новые, проблемы. Ее когда-то гибкая фигура осталась лишь в воспоминаниях. И мало утешало то, что Ночной Ястреб не уставал повторять ей, что ее глаза стали еще более голубыми, чем чистое осеннее небо, а волосы еще более золотыми, чем осенние листья. Она чувствовала себя неповоротливым буйволом. То, что Сияющая Звезда находилась в таком же положении, как и она сама, мало утешало ее.

Кроме того, ей надо было решить проблемы, как вести себя с Ночным Ястребом. Вспоминая, как унижала себя Маленькая Крольчиха, заигрывая с Ночным Ястребом, Пламя не хотела использовать ту же тактику, чтобы привлечь к себе внимание мужа. Во время приготовления пищи, сбора дров и походов за водой, наведения порядка в хижине она и не пыталась найти какой-то особый способ, чтобы привязать его к себе.

Поскольку тактика, используемая Маленькой Крольчихой, провалилась, Пламя решила делать все наоборот. Она следила за тем, чтобы муж не заставал ее раздетой, когда находился рядом. Она никогда не мылась и не мыла голову в его присутствии. Ее тщеславие не позволяло ей расчесывать свои длинные густые волосы в его присутствии, хотя она и не была равнодушна к тем восхищенным взглядам, которые он постоянно бросал в ее сторону. Она знала, ему нравилось, когда ее блестящие волосы рассыпались волнами по ее спине, и поэтому не закалывала их, а оставляла распущенными, тем более что погода, которая стала довольно прохладной, позволяла ей делать это.

Она не болтала с ним беспрестанно, как это делала Маленькая Крольчиха, но зато делила с ним тишину вечеров. Когда он предпочитал проводить вечер с друзьями или уходил на Совет, она не уговаривала его остаться, хотя часто, чтобы промолчать, ей приходилось прикусывать себе язычок. Улыбки, которые она дарила ему, мягкое покачивание бедер, когда она проходила мимо, спокойный комфорт ее присутствия — этого было достаточно, чтобы выразить свои чувства. Они красноречиво говорили сами за себя.

Но Пламя знала, что она еще многое должна сделать, чтобы сблизиться с ним. Она настояла на том, чтобы он продолжил изучение английского языка, и предложила ему научить его читать и писать на языке белых людей.

— Зачем мне это нужно? — попытался было сопротивляться он.

— Потому что никогда не помешает знать как можно больше о своем враге, — ответила она, невольно приведя ему его же собственный аргумент. — Разве ты не хотел бы знать, не обманывает ли тебя торговец? Разве не нужно знать, что написано в том договоре о мире, который ты должен подписать, — может, что-нибудь совершенно противоположное тому, о чем договорились?

Увидев смысл в ее рассуждениях, он согласился, и они вместе — когда у него выдавалось свободное время — начали заниматься английским. Он оказался способным учеником, быстро научился писать буквы и цифры, которые она писала ему на земле. Через какое-то время он уже выучил самые простые слова. Потом его любопытство возросло, и он с нетерпением стал ожидать новых уроков.

День за днем они работали вместе, и Пламя чувствовала, как оттаивают его чувства, как смягчается он по отношению к ней, заметила, что он уже не бросает свои слова так отрывисто, как раньше. Его улыбки стали более открытыми, а смех более беззаботным. Его взгляды, обращенные к ней, стали более теплыми. Это отогревало ее сердце и давало ей надежду на то, что рано или поздно он снова полюбит ее. Она уже завоевала его уважение, но решила, что не успокоится до тех пор, пока не завоюет его сердце. Все, чему она хотела научить его, займет целую зиму и даже больше. Время и наступающая зима — период, когда вне хижины будет мало занятий, — были ее союзниками.