Двумя неделями позже: пропитанный солнцем майский день, но на розах в Риджентс-парк лежит снег — искусственный снег.

— Не любопытно на съемки взглянуть? Приходи, — приглашает по телефону Бет. — Только близко не рассчитывай подобраться, — смеется она. — Сгоришь в лучах моей звездной славы.

— Ну-ну.

— Шучу. Тебя не пустят без пропуска. Но хотя бы издали полюбуешься.

— Как ты любезна. Спасибо.

И вот я на месте, вращаюсь по периферии всего этого действа, как рассеянный электрон, пока банды пузатых и бородатых здоровяков в футболках и бейсболках, усердно ругаясь, тягают ящики с оборудованием, ассистентки и помощницы жмут кнопочки своих сотовых телефонов и безрадостно щебечут друг с другом, а режиссер (тоже пузатый, бородатый и так далее) горланит на всех в мегафон.

Ах старые добрые времена!

Немного погодя мне надоедает все это зрелище, и я стараюсь проскользнуть мимо охраны, но не тут-то было. Тогда я нарочито ухожу, заворачиваю за угол к Камберлендским воротам и, когда охранник, патрулирующий эту сторону, отворачивается, одним махом перескакиваю через забор и, затаив дыхание от боли, приземляюсь на больные пальцы — как все-таки долго заживают, мерзавцы! — прокрадываюсь обратно и отыскиваю Бет.

Ей даже выделили отдельный фургончик. Правда, в нем переодеваются еще две актрисы, которых убьют чуть позже в ожесточенной перестрелке между женихом, обратившимся в машину убийства, и бандитами латиноамериканской наружности. Обе девицы одеты в мини-платьица, в которые только что умудрились запрятать целый набор самовзрывающихся псевдокровяных капсул.

— Брайан обожает кровь, — объясняет Бет. — Мы прозвали его Брайан-де-Плазма.

Брайаном, надо полагать, зовут их режиссера. Актрисы ослепляют нас на прощание улыбками и выскальзывают из фургончика.

— Милашкам, — говорит она, — пришлось здорово попотеть, прежде чем они получили эти роли.

Бет сидит перед зеркалом в фургоне в роскошном свадебном платье и курит марихуану.

— А тебя тоже снабдили самовзрывающимися капсулами с кровью?

— Не сомневайся, сладенький.

— Слушай… Фильмец-то — ширпотреб. Прости, конечно, за откровенность. Не подумай, будто я пренебрежительно отношусь к твоей работе, просто…

— «Всем до фени, — поет она, — лишь бы платили деньги». Такова жизнь, наивный мой мальчик. Хорошо хотя бы, что мне пока не приходилось обслуживать Брайана.

— Даже и не думай!

— Ах какой ревнивец!

— И не называй меня уменьшительными именами, — пригрозил я.

Бет безмятежно улыбается, выдыхая пьянящий дым.

— Тебе обязательно курить?

— Нет. И по двум причинам: во-первых, меня могут уволить, а во-вторых, я жду ребенка.

— Что?

— От тебя.

Фургон отчаянно дергается, будто в него только что врезался жирный бородатый оператор.

— Ты…

— Жду ребенка. От тебя.

— А с чего ты взяла, что от меня?

— Потому что за последние три месяца у меня больше никого не было.

Конечно, нашли дурака — так я и поверил. Она же сама говорила, что была с «одним или двумя». Да и Майлз к тому же… Не верю, не могу поверить. Или все-таки могу?

— Я… — Лучше присяду. Наконец обретаю дар речи: — Ну-ка брось сигарету. О чем ты вообще думаешь?

— А что еще прикажешь делать? Мой выход через пять минут. Пришлось тайно перекроить платье. — Она встает и разглаживает складки на животе. — Сильно выпирает? Пожалуйста, скажи «нет».

— Нет, — соврал я. — Беременна!

У меня нет слов.

— А что тут скажешь…

Да уж. Перед глазами помутнело, а вы хотите, чтобы голова была ясной! Протягиваю руку, беру сигарету и от души затягиваюсь. Надо собраться с мыслями.

Выдыхаю и говорю:

— Кажется, мы с тобой все сделали наоборот.

— То есть?

— Сначала переспали, — гневно смотрю на нее. — Да, попросту переспали. Надеюсь, ты не станешь утверждать, что между нами было нечто большее. В некой безымянной гостинице Вест-Энда. — Она не возражает. — Потом устроили себе что-то вроде медового месяца в Корнуолле. Тогда же впервые поцеловались и занялись любовью. Потом я сделал тебе предложение. А потом… — Хмурю лоб. — Проблема в том, что твоя беременность совсем не вписывается в общую картину. Это должно было случиться в самом начале, если взглянуть на события с точностью до наоборот.

Что за чушь я несу? Так хладнокровно толкать какие-то теории, когда она сидит передо мной с моим же отпрыском в животе. Нашим отпрыском, судя по всему. Еще затяжка. Новые раздумья.

— Ну что ж, — говорю я. — Теперь тебе придется на мне жениться.

Она похлопывает меня по голове.

— Считай, что ты получил отказ, сладенький.

Бет направляется к двери, и я бросаюсь к ней:

— Иди к черту.

— И тебя туда же, сахарный.

Что ж, пока все складывается удачно.

На противоположной стороне парка, где я перелезал через ограду у Камберлендских ворот, висит воздушный шар. По крайней мере этот объект кажется шаром. Воздушное судно так и рвется с канатов, горя нетерпением взмыть в лондонское небо и начать рекламировать зубную пасту, или страхование жизни, или саму жизнь, или что-нибудь еще.

И тут меня посещает совершенно бредовая идея, которая, может быть, даже сработает.

По пути я задерживаюсь у клумбы и набираю целый букет темно-красных роз. Ах, черт, палец уколол…

Что ж, мой конец станет моим же началом. Последний раз, когда я связался с воздушными шарами, чуть было не погибли три не слишком выдающиеся, но горячо обожаемые публикой телезвездочки. Это произошло… девять месяцев назад. Почти день в день. Знаменательный срок, носящий предсказание!

Ну а что получится из моей нынешней встречи с воздушным шаром? Буквально следующее: три не слишком выдающихся, однако в ограниченных кругах горячо обожаемых человека, не имеющих никакого отношения к телевидению, вернутся на землю, причем один из них совершит это сказочное путешествие прямо в животе. Таков мой замечательный план.

И тут я понимаю, что задумка моя, прямо скажем, никуда не годится и так я ничего не добьюсь. Забираться в шары, улетать, спасаться… Шутовство закончено, занавес пал. Теперь все будет по-настоящему, мы больше не в кино, и заключительную сцену придется играть, твердо стоя на грешной земле. Хватит, больше никаких побегов.

Разворачиваюсь и бреду прочь, прямиком к залитой светом прожекторов съемочной площадке.

Свадебная церемония вот-вот начнется. Вокруг все завалено розами и сугробами — то-то будут красивые кадры! Представьте, когда Бет расстреляют бандиты, на белоснежный снег прольется кровь — алая, как лепестки нежных царственных цветов. Только не пойму, как киношники собираются объяснить зрителям, откуда взялись бутоны в разгар зимы? Скорее всего вообще никак — это же кино. Эх ты, дурень, ничего не смыслишь в искусстве! Простофиля.

Невеста несравненно хороша в белых кружевах и муслине, жених — широкоплечий молодой красавец — да простят меня читатели! — с головой не больше апельсина. Сейчас начнут снимать сцену расстрела невесты. Вот уже банда смуглых убийц в черных костюмах смешалась с толпой гостей и зевак, наезжают камеры, и свадьба в считанные секунды превратится в кровавую бойню. Затем безвольный и мягкотелый, женоподобный кривляка-муж произнесет красивую клятву над угасающим телом несостоявшейся супруги, чтобы тут же превратиться в безжалостную машину-убийцу с адским пламенем в глазах. Но все это позже. А пока я кое-кому подпорчу планы.

Охрана на удивление распущенна — совсем не ловят мышей. Я незаметно подбираюсь ближе среди снующих туда-сюда людей. Уже надвигаются камеры. Прохожу меж двух огромных, ощетинившихся прожекторами осветительных вышек, невольно сравнивая их со сторожевыми башнями Берлинской стены. Вот Бет идет под ручку с новым супругом и, заслонясь от яркого света, отводит в сторону глаза. Я упорно продвигаюсь вперед, не отрывая от нее цепкого взгляда, и крепко сжимаю в кулаке пунцовый букет.

Бандиты наводят оружие, и радиоуправляемые капсулы вот-вот полопаются по всему телу Бет — как вдруг в самый ответственный момент я подхватываю красавицу-невесту на руки, заслоняя ее от киллеров, оглядываюсь через плечо и щурюсь в ослепительном свете камер. Бандиты колеблются — и в этом их фатальная ошибка. Я вновь смотрю на Бет: она совершенно сбита с толку, ведь меня здесь не может быть по определению. Вот она вся вошла в роль, погрузилась в вымышленный мир, и вдруг с бухты-барахты в сказочную историю влезает кто-то из настоящей жизни. Так не бывает. Любой в подобных обстоятельствах смутится.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает она.

— Спасаю твою жизнь в очередной раз, — отвечаю я. — Тебя вот-вот застрелят.

— Правильно, так написано в сценарии.

Откуда-то издалека до меня смутно доносится яростный рев режиссера: «Что это за уродский клоун на площадке?» Вопль я пропускаю мимо ушей. Рядом стоят бандиты и растерянно наводят на Бет бутафорские пистолеты.

— Вы что, знакомы? — строго спрашивает голова-апельсин. Не дождавшись ответа, высовывает свой фрукт из-за спины невесты и вновь вопрошает меня: — Она тебя знает? — Я не обращаю на псевдожениха ни малейшего внимания, чем привожу его в пущую ярость. — Эй, ты, я с тобой разговариваю или нет?!

— А я с тобой не разговариваю, у меня важная беседа с невестой, — отвечаю я. И, мельком взглянув на него, добавляю: — К тому же у тебя голова размером с апельсин. Послушай, Бет…

— Охрана! — плаксиво взвывает окончательно раскисший жених, отходя в сторону.

Киношники, включая латиноамериканских бандюг, потихоньку окружают нас.

— Ладно, парень, — говорит толстяк с бородой. — Не знаю, кто ты такой, только советую отпустить даму по-хорошему. Руки вверх, пять шагов вперед.

— Не дождетесь! — ору я, бешено озираясь. — Толстуха пойдет со мной!

— Какая толстуха? — шипит мне в ухо Бет.

Она восхитительна в свадебном платье. Мы долго смотрим в глаза друг другу, хотя все понятно без слов. Где-то далеко кричат и беснуются люди. Но это очень, очень далеко от нас…

— Выходи за меня, — икаю я. — Второй раз просить не буду.

Бет похлопывает меня по спине:

— Боже, какой ты зануда.

— Ну все, парень, считаю до десяти, и пеняй на себя! — вопит толстяк с бородой почти над самым моим ухом. — Если не хочешь неприятностей, советую ОТОЙТИ ОТ НЕВЕСТЫ!

— Не мели чушь, — огрызается на него Бет. — Это мой настоящий жених.

Я улыбаюсь.

— Я знал, что ты в конце концов согласишься.

— Не искушай судьбу, умник.

— А ты вбей себе в голову, что с мужем разговаривают уважительно.

— Сам вбивай.

— И не беспокойся, сладенькая, вобью.

Пока мы, держась за руки, проталкиваемся сквозь толпу зевак, толстяк с бородой бормочет:

— Так вы женитесь, что ли?

На Мэрилибон-роуд машин битком, накрапывает дождь, и у нас нет зонта. Небеса вот-вот разродятся настоящим летним ливнем и промочат нас насквозь. Бет подыскала себе первую настоящую роль в кино — в свадебном платье с радиоуправляемыми капсулами. Меня ждет увлекательная работа в художественной галерее Пимлико. Бет беременна, у нас нет ни денег, ни стоящей работы, ни статуса, ни закладной на дом, ни полиса, ни страховки. Стоим на тротуаре, нас окатывают грязью проходящие мимо автобусы, а мы глупо смотрим в глаза друг другу. Бет все крепче сжимает мою руку. Я накрываю ее ладонь своей.

Ну и ладненько.