Я, Майлз, его подружка Бет и Эмма (минус Клайв, который должен вот-вот подъехать) на подобранных со вкусом диванах в доме Майлза, в Челси. В наших бокалах джин с тоником.

Майлз Чемпни — мой старинный приятель по университету, единственный, с кем я заговорил в первую неделю и не расставался до конца обучения. Майлз дни напролет вычисляет, следует ли одним банкам вкладывать деньги в другие, в зависимости от состояния дел последних. Впрочем, выгоду получить можно и из совершенно неприбыльных банков. Надо только правильно вложить средства, и тогда деньги сами начнут себя делать.

У Майлза крепкая боксерская шея, плавно переходящая в прочно укрепленную на плечах голову, которая, точно пушечное ядро, помогает ему протолкнуться сквозь толпу к стойке в баре или автомату-билетеру. Благодаря эрудиции мой старый однокашник способен говорить практически на любую тему. Он носит модные в деловых кругах полосатые рубашки с тесными воротничками, его небесно-голубые глаза горят, а крупное тело на аккуратных живеньких ногах пружинит с щенячьей энергией, которая так не вяжется с общим представлением о преуспевающем молодом финансисте-аналитике, неизменном обитателе лондонского Сити с приличными шестью цифрами в год. А еще Майлз безумно ревнив к чужим успехам, и ему во всем надо быть первым. Если вдруг (что случается крайне редко) он проигрывает мне в сквош, его лицо заливается пунцовым румянцем. «Фортуна к тебе сегодня не благосклонна», — подкалываю я его позднее, когда он уже успокоится и не горит желанием сломать мне шею. На это он отшучивается: «Жизнь — капризная девица». Ему приходится не просто быть не хуже соседей, он должен равняться на Голдсмитов, Брэнсонов и Соросов . Я люблю Майлза за то, что он совсем не такой, как я. Мне нравится, что он не растрачивает попусту силы и всегда знает, что ему надо. Я тоже не жалуюсь на нехватку энергии. Вот только растрачиваю ее в пустоту, до пяти утра рассуждая о смысле жизни и флиртуя со всеми подряд представительницами противоположного пола.

Возьмем, к примеру, сквош: первый раз мы с Майлзом сыграли лет пять назад, только вернувшись в Лондон после университета. Я вчистую его разгромил, после чего Майлз месяца три отказывался со мной видеться: каждый раз у него было какое-то оправдание или уважительная причина. Но однажды он позвонил, назначил встречу и обыграл меня всухую. Я не набрал ни одного очка — поразительно. Значит, все это время мой друг тайно брал уроки. И только ради того, чтобы вернуться и взять реванш!

Сейчас у него сказочно экзотичная подружка, настоящий трофей с обманчиво обыкновенным именем Бет. Несмотря на все прелести, я ее недолюбливаю: в ней безошибочно угадывается холодная и бесстрастная стерва. Я даже не сомневаюсь — Майлз еще не раз пожалеет, что с ней связался. Однако пока они вместе.

Порой меня так и подмывает задать ей один вопрос: «Что тебя привлекает в нашем милом миллионере Майлзе?» Может, когда-нибудь я и осуществлю свою мечту, а сейчас не хватает смелости.

Знавал я таких.

Впрочем, на вечеринке я был неприятно удивлен — что поделаешь, противно расставаться с твердо сложившимся мнением о человеке. Оказывается, наша красотка посещала Кембридж и далеко не глупа.

Вначале мне показалось, что она в точности как подружка Клайва, Эмма, — паскуда, каких мало. (Не считайте меня женоненавистником: столь сильная неприязнь распространяется только на этих двоих. Просто я считаю, что, когда имеешь дело с врагом, всегда надо быть начеку.) Так вот Эмма — подруга Клайва. С достопочтенным мы были шапочно знакомы еще в школе и возобновили отношения, когда какими-то судьбами его забросило в «Орме, Одсток и Олифант». Продолжателю столь знатного рода не пристало работать в такой низкопробной отрасли, как реклама и связи с общественностью. Его отец, наследный сиделец палаты лордов, всегда хотел, чтобы сын стал военным, служил в Королевской гвардии или, на худой конец, остался управлять имением. И даже если бы наследник лорда Крэйгмура стоял за прилавком какого-нибудь уважаемого универмага, и то было бы не так стыдно. Но по прихоти фортуны Клайва занесло именно в «ООО». Мы, заливаясь краской стыда, вспомнили школьные годы, когда оба были прыщавыми и пердящими подростками-дрочилами, и скоро стали хорошими друзьями. Временами достопочтенный Клайв Спунер повергает меня в безмерное восхищение: он очень добродетельный человек в отличие от вашего покорного слуги.

Оба мои друга уже как-то встречались и довольно легко поладили. И вот теперь все приглашены на ответную вечеринку к Майлзу. Может быть, Клайв немного робеет перед дюжим финансистом с громким смехом, у которого денег куры не клюют… Впрочем, нет ничего обманчивее внешности. Достопочтенный должен прибыть с минуты на минуту. Однако по какой-то загадочной причине еще не объявился, и потому Эмма дуется.

Она высока и худа как тростинка, обладает безупречным вкусом и аристократическими манерами. В тех редких случаях, когда Эмма в благостном расположении духа, можно услышать ее хрустальный смех. Но самая главная ее отличительная черта — она не терпит глупых людей. Конечно, Эмма любит нашего Клайва таким, какой он есть (что, должен признать, довольно неосмотрительно), и живет с этим человеком не ради мешков денег, которые могли бы привлечь некоторых беспутных девиц, и не ради очаровательной приставки к его имени, которая неизменно сопровождает нашего достопочтенного в официальных ситуациях. Нет, Эмма по-настоящему любит Клайва и прощает ему изредка выплывающую на свет глупость, лишь иногда чуть-чуть теряя самообладание. Случается, в голосе Эммы сквозит раздражение, и тогда наш Клайв кажется ей немножко невыносимым. Впрочем, настоящая любовь слепа, и Эмма в это тоже твердо верит.

Надо признать, что с Клайвом труднее всего справиться, когда он попадает в общество друзей. Эмма не раз принимала участие в наших вечеринках и успела себе уяснить: поладить со специфичными друзьями ее возлюбленного трудновато. Вот и теперь мы с Майлзом сразу налегли на выпивку, и Эмма втайне рада, что Клайв сейчас не с нами. Ведь тогда он тоже не преминул бы налакаться, и на следующее утро ей пришлось бы слушать звук чудовищных излияний, сотрясающих унитаз. Потом он умчался бы на работу, а она столкнулась бы с неприятной необходимостью зайти после него в туалет, распахнуть окна и обрызгать все вокруг зловонным, но в некоторых случаях незаменимым освежителем воздуха.

Лишь спустя некоторое время Эмма осмелится вернуться и почистить зубы.

Да, порой мужчины способны вызывать крайнее отвращение.

Как бы там ни было, а меня Эмма невзлюбила сразу. На ее взгляд, я говорю слишком много гнусностей, до нее не доходят мои шутки, и она всегда боится, как бы я не начал к ней приставать. Кроме того, я не умею заколачивать деньги, а сейчас и вовсе сижу без работы. Одновременно я во всеуслышание осмеиваю свою собственную машину марки «Ржавое Ведро». А Эмма сгорела бы от стыда, если бы кто-то из знакомых увидел ее в таком чуде техники. Одним словом, я — неисправимый неудачник.

Хорошо, сознаюсь: не так давно я попытался за ней приударить по пьяной лавочке, на что она ответила категорическим отказом. Согласен, мое поведение заслуживает всякого порицания. Но ведь и Эмма могла бы обыграть эту ситуацию подружелюбнее. Она же затянула проповедь о верности и дружбе, чем окончательно вогнала меня в краску.

Террористка.

Благо у Клайва нет недостатка в средствах, хотя Эмма с ним, разумеется, не только из-за денег. Впрочем, согласитесь, богатство — неплохой довесок к славному титулу и сдержанному нраву: Клайв не развратник, работает в хорошем месте и ездит на приличной машине. К тому же его подруге не приходится трудиться с утра до вечера: она работает для души на полставки (в «Сотби» ), а в свободное время занимается благоустройством их общей квартиры. Ей не приходится беспокоиться о счетах за наряды из «Харвей Никc» , ведь Клайв такой умница: почти не упрекает ее в расточительности. Правда, бывает, ляпнет по глупости что-нибудь насчет расходов, а такие замечания всегда чуточку раздражают. Поверьте, некоторые тратят на одежду гораздо больше и выглядят при этом далеко не так элегантно, как она. А ведь Эмма старается только ради Клайва.

О да, спутница Клайва действительно умеет одеваться. Она высока, стройна и прекрасно за собой ухаживает. Так что у достопочтенного с личной жизнью определенно все в порядке. Везунчик.

Клайв знает мое мнение об Эмме и от души забавляется. Однажды он даже заявил, что я им просто завидую.

Боже мой! О чем он говорит?

У Бет под глазами темные круги, какие бывают у нездоровых, предающихся излишествам людей, она слишком худа и нервозна и никогда не слушает, что ей говорят. Впрочем, надо отдать ей должное, сама Бет говорить умеет. Подруга Майлза несколько задириста (в хорошем смысле слова) в отличие от Эммы — та само воплощение ледяного презрения. Как-то раз зашел разговор об убийстве Балджера , мы поспорили. Вдруг Бет подалась вперед, стала отчаянно размахивать руками и с горящими глазами что-то нам объяснять — как она была страстна, как доходчиво говорила! — всех нас буквально в порошок стерла. Умная девица.

И при всем при том она еще и модель.

— Достойная профессия, надо думать?

Бет изучает меня из-под полуопущенных век и выдыхает мне в лицо сигаретный дым.

— Не хуже рекламы, лапушка. Только платят несравнимо больше.

Кроме работы на подиуме, Бет занимается актерским искусством, причем подает большие надежды и мечтает когда-нибудь получить роль в новой высокобюджетной телеверсии «Пигмалиона». Еще ходили какие-то слухи о съемках в американском боевике…

Разговор плавно переходит к теме моего недавнего увольнения, а там уж сам бог велел обсудить и фиаско с воздушным шаром — без лишних вольностей, с приличествующим случаю уважением. (Как говорится, «о мертвых либо хорошо, либо ничего».) Но молодость есть молодость, и скоро мы ужимисто хихикаем, представляя перепуганных до смерти пассажиров пресловутого воздухоплавательного средства. Согласен, повод для веселья жутко похабный — однако молодость есть молодость. К тому же, положа руку на сердце, все обошлось.

И тут Бет начинает спонтанно импровизировать, представляя незавидную участь трех знаменитых бездарностей, сложись дело не так счастливо: айсберги, полярные медведи, леденцы от кашля, панты из тюленьей кожи, эскимосские церемонии посвящения… бред. Всегда восхищался людьми, которые способны на долгие фантазийные импровизации по настроению. Я, конечно, тоже так умею. И Джесс, сестренка моей домовладелицы. И, судя по всему, Бет.

А затем приятели наперебой начинают давать мне советы, как не застрять надолго без работы, и в конце концов звучит то, чего я так опасался: «Если что, выйдешь на вокзал и попробуешь предложить себя первому встречному толстосуму». Столь блестящая идея принадлежит Бет, которая преподносит ее с непроницаемым видом и без тени улыбки на лице. В яблочко.

— И сколько, по-твоему, я мог бы заработать?

Она косится на мой зад и оценивающе щурится.

— На чизбургер хватит, если сильно постараешься.

Эмма сидит и молча рассматривает мебель, картины и довольно неудачную репродукцию кувшина, наполненного — нет, забитого до отказа — сухими цветами. Мы выпиваем по джину с тоником, потом еще. Майлз разрумянился, стараясь развлечь гостей; он радушный хозяин и даже умудряется попасть в число любимцев Эммы, удачно польстив ей. (Заметил ее новую прическу, которая, на мой взгляд, ничем не отличается от предыдущей.) Впрочем, для меня так и осталось полной загадкой, зачем ему вообще захотелось снискать расположение Эммы.

Вскоре мы с Майлзом погружаемся в воспоминания о студенческих годах, которые вливаются живительным потоком в тусклую повседневность. Студенчество! Помнится, на входе в здание университета всегда стоял полоумный Джефф, а один парень сходил по-большому в фонтан, и его оштрафовали. А еще у нас была нимфоманка Бронвен по прозвищу Уэльская Гора, которая соблазнила — вернее сказать, изнасиловала — немалое число наших сокурсников. «А помнишь, как «голубой» хормейстер все время крутился в раздевалке и помогал мальчикам облачаться в мантии?» Подобные воспоминания, как правило, доставляют массу веселья непосредственным участникам, в то время как сторонних наблюдателей способны повергнуть в немыслимую скуку. Эмма оборачивается к Бет и заводит беседу о семейных ценностях. Разговор явно не клеится, но они его упорно продолжают, чтобы хоть как-то подчеркнуть независимость от мужчин.

Осушив напитки, набираем пригоршни чесночных крекеров. От смеха и веселья разрумяниваются щеки, повсюду царит оживление, а Майлз буквально захлебывается от смеха. Начинает прыгать на диване и тут же закашливается самым непристойным образом, стараясь освободить дыхательные пути от крошек заблудившихся чесночных печений.

Эмма собирает посуду и с мученическим видом отправляется на кухню. Бет даже не пошевелилась — ей, судя по всему, очень удобно валяться на диване и, потягиваясь, посмеиваться над великовозрастными дурачками: мной и Майлзом. Майлз раскраснелся от счастья, точно только что вернулся с велосипедной прогулки на морозце. Тонкий шерстяной кардиган Бет тесно обтягивает ее маленькие аккуратные грудки, и она крутит прохладную ножку бокала между пальцев. Я отвожу взгляд.

Эмма тоскливо вздыхает на кухне.

После ужина (мы съели макароны с подливкой) Майлз предлагает выпить по рюмочке «нашего любимого».

— По рюмочке чего? — переспрашивает Эмма с совершенно необъяснимым раздражением.

— Портвейна, конечно, — весело поясняю я.

Эта шутка у нас в ходу уже лет десять, и она по-прежнему нас развлекает. Как-то давно, еще на первом курсе университета, мы с Майлзом начали пить портвейн, полагая, будто это очень аристократично. Уже позже, постепенно познав толк в напитках, мы стали склоняться к мнению, что вряд ли добрые старые сквайры увлекались вином по 4,99 фунта за бутылку, которое можно купить в каждом универсаме. Ныне мой друг пьет исключительно марочные сорта. Впрочем, он может себе это позволить.

— Готов побиться об заклад, это плимутское, — с заговорщическим видом шепчу я.

— Точно, — отвечает Майлз, вскидывая брови. — Может, даже роттердамское.

Мне в рот словно смешинки попали.

— А может, из самой Иокогамы !

(Помню эти долгие вечера, когда мы сидели и разговаривали, выпивали и смеялись, позабыв о часах, потому что знали — впереди у нас еще десять тысяч дней или даже больше…)

— Джин, вино и портвейн, — говорит Эмма. — Хм. Интересно.

— Мне бренди, — просит Бет. Она пьет с явным удовольствием и довольно много. Впрочем, это на ней никак не отражается. Знаю я таких: никогда не откажется от лишней рюмочки, лишней затяжки или последней щепотки кокаина. Она балансирует на грани и никогда не падает. У Бет целая коллекция масок, которые она держит под замочком, а в секретном ящичке хранит приворотные зелья и пьянящие настои. Майлз просто слепец.

— Главное пить по нарастающей! — самодовольно провозглашает мой друг и наливает два больших бокала портвейна и один бренди.

Короче, мы порядком нализались — вот тогда все и произошло.

Майлз ставит какой-то диск (старый джаз), и нас окончательно развозит. Хозяин лежит, развалившись в своем огромном кресле. Мы с Бет и Эммой сидим напротив, на повидавшем виды диване, у которого из-под низа торчит набивка, от чего он сильно смахивает на некое безжалостно выпотрошенное животное, Разговор становится бессвязным и скатывается к сюрреализму. Эмма засыпает. Подумать только! Она храпит во сне, вот забава! Затем начинает клевать носом и Майлз.

Неожиданно Бет поднимает вверх ноги и пристраивает их у меня на коленях.

— Займись делом. Пощекочи мне пальчики.

Я исполняю приказание. Ножки у нее довольно милые.

— М-м, — говорит она чуть погодя. — По крайней мере ты знаешь, что такое хороший массаж. Может, из тебя все-таки получится неплохая проститутка.

Я самодовольно закрываю глаза, сжимаю ее стопы и поглаживаю нежную кожицу между пальцев. Иногда Бет хихикает и ерзает, а иногда постанывает: «М-м, как хорошо».

Несколько минут спустя она меняет позу и кладет голову мне на плечо.

— Голова, — тихо просит она.

Первый импульс — сострить: «Как мило с твоей стороны. Да, пожалуйста, займись». Но я тут же упрекаю себя в неотесанности и кладу руку ей на плечо. Нежно поглаживаю лоб, стараясь доставить Бет максимум удовольствия.

В комнате царит тихая спокойная атмосфера, какая бывает в доме друзей, когда все вдоволь навеселились и мирно посапывают рядом друг с дружкой. В камине языки пламени лижут дрова, и мы сидим в теплом рыжеватом полумраке. Кресло хозяина стоит в углу, в тусклых отсветах огня. Время словно застыло.

Бет протягивает руку и касается моего живота. Поглаживая ее голову, я медленно опускаю руку ниже и касаюсь спины. Начинаю нежно массировать лопатки. Она поворачивается ко мне, и мы соприкасаемся ладонями. И в этот самый миг мы решительно и бесповоротно переходим границу, разделяющую игру и эротику.

Я медленно веду рукой по ее затылку, шее, глажу плечи, а Бет точно кошка изгибается и мурлычет. Меня внезапно охватывает чувство, что с этой девушкой можно все. Единственное — нельзя слишком шуметь, иначе кто-нибудь проснется: Эмма или Майлз.

Тускло светится огонь в камине, играет музыка — тихий грудной голос Пегги Ли. «Огонь желаний».

Бет скинула кардиган и оказалась в свободном платье. Я-нежно глажу рукой ее ключицу и провожу средним пальцем между грудей. Из-под платья видны черные кружева бюстгальтера. Все, что происходит сейчас между нами, происходит чрезвычайно медленно. Моя рука пробирается все ниже, я обхватываю левую грудь, кончиками пальцев касаюсь тонкого шелка лифа и начинаю поглаживать сосок. Обвожу пальцем и нежно сжимаю. Голова Бет лежит на моем плече, она обратила ко мне лицо и тяжело дышит в самое ухо, поглаживая меня под рубашкой. Каждое движение отдается горячей волной возбуждения! Мой живот словно превратился в отдельный сексуальный орган, и каждый дюйм кожи возбужден. Тут рука Бет рассеянно опускается в пах. Я давно возбужден и тверд, и она начинает сжимать меня и мять через брюки. Подвожу руку к ее лицу и поглаживаю дрожащим пальцем губы. Она приоткрывает рот и втягивает мой палец, а я соскальзываю рукой вниз, под платье, и, прокладывая влажный след на голом теле, смачиваю сосок ее собственной слюной. Партнерша млеет, вздрагивает и выгибается, вздыхает, поворачивается ко мне, покусывает мочку. Кажется, она хочет, чтобы я повернулся и поцеловал ее. Но я не смею — не спуская глаз, слежу за Майлзом.

И тогда он просыпается. Шевелится, зевает, протирает заспанные глаза и обводит мутным взглядом застывшие на диване фигуры. Мы уже убрали пальцы и языки из ненадлежащих мест и убедительно притворяемся крепко спящими.

— Пора ко сну, — говорит Майлз.

Мы, пошатываясь, встаем. Эмма благодарит хозяина дома за чудесный вечер и чмокает его в щечку. После некоторых колебаний я целую на прощание Бет. Майлз предлагает вызвать такси, но мы отказываемся: хочется немного прогуляться, а потом поймаем кеб на Кингз-роуд. Желаем друг другу скорой встречи и направляемся к дверям. Выходим на улицу. Дверь закрывается.

Эмма вылезает из такси в Фулхэме. Я еду дальше, заползаю в постель и долго лежу без сна, думая о Бет. Надо же такому случиться! Ведь она — девушка моего лучшего приятеля. Какова развратница! И насколько все случившееся банально.