В первые же дни нового года меня буквально сбивает с ног бурный водоворот потрясающих событий и совпадений (как выяснится позже, не совсем случайных).

Начнем по порядку.

Кэт. К роману добавляется новая увлекательная глава.

* * *

Не успеваю я выйти из такси, как Джесс распахивает парадную дверь и оглашает округу пронзительным криком: «Мужики! Какие же вы все подлецы!»

Я моментально обращаюсь в ледяную глыбу, язык прилипает к нёбу, и в голове с бешеной скоростью проносится мысль: «Неужели она что-то… Нет, не может быть».

Тут Джесс хватается за животик и, чуть не падая от смеха, хлопает себя по коленкам.

— Ну и ну! — кричит она. — Глядите, как он перепугался! Что, на совести нечисто?

Я улыбаюсь, облегченно сглатываю и отдираю примерзшие к тротуару подошвы (позади остаются два заиндевелых отпечатка). Небрежно перекидываю через плечо куртку, неторопливо поднимаюсь по крыльцу и невозмутимо целую подставленную щечку.

— Здравствуйте, младшая сестрица хозяйки дома. Ну, что у нас опять случилось? С чего вы изволили назвать негодяем своего покорного слугу?

Она обнимает меня и тут же отстраняется, чтобы пояснить:

— Ничего не поделаешь — такова статистика, как любит говаривать наша любимая Кэт. Вы все такие, все без исключения. — И, вздохнув, добавляет: — Очередная история с Томом.

— Как, он же отправился восвояси?

— Это другой.

— Сколько Томов-то развелось, поразительно. И все как один мерзавцы.

Поднимаюсь в квартиру.

Кэт сидит за обеденным столом и смолит по-черному.

— Так, так, — говорю я за неимением умных мыслей в неожиданно опустевшей голове. Подсаживаюсь к домовладелице и обнимаю ее как можно нежнее с искренним намерением выразить самое искреннее сочувствие (и с ужасом замечаю, что завожусь от этого простенького действия). «Господи, да что с тобой творится, парень, — думаю я. — Сейчас же возьми себя в руки». — Типичный случай, очередной Том.

На лице Кэт кислая улыбка. И тут у меня в голове возникает презабавная мыслишка.

— Знаешь, — говорю я. — А ведь жизнь — утомительная штука.

— Спасибо, Дэниел.

— Видишь ли, нельзя позволять приятелям помыкать собой. А то ишь, бросил на девушку томный взгляд и решил, что можно вертеть ею и крутить, будто она не человек, а томагавк. Дикарь.

— Спасибо, Дэниел.

— Надеюсь, ты хотя бы уговорила его надеть кондом.

— Ты когда-нибудь заткнешься?

Убираю руку с ее талии.

— Прости, пытался взбодрить тебя как мог. Раскисла ты что-то.

— У меня прекрасное настроение… было до твоего прихода. Иногда у тебя такие шуточки, что плакать хочется, — жалуется моя милая домовладелица и тут же, похлопав меня по ладони, чтобы подсластить пилюлю, добавляет: — Не бери в голову, ты здесь ни при чем. Зато вон посмотри, как Джесс покатывается, дурочка ненормальная.

— Ну все, все, — ретируется ее сестрица к плите. — Хочешь, кофе сварю?

— Лучше налей вина.

Сестренка-хиппи бросает взгляд на настенные часы и говорит:

— Не советую с утра начинать. По мне, так ты и вчера неплохо набралась.

— И курить бросай, — наставляю я.

— Внемлите, о народы, к нам снизошел мессия!

— Занялась бы, что ли, велосипедом: спорт, как и здоровая супружеская жизнь, омолаживает наше бренное тело.

— Не знаю, что и выбрать, — размышляет страдалица. — А можно и то, и другое?

— Знаешь, если подумать, и велоспорт не лишен романтики, — отвечаю я.

Похоже, мой хитроумный план начинает работать.

— Кстати, — говорит Джесс, — Кэт поведала, ты все куда-то бегаешь по ночам. Раскалывайся, с кем познакомился?

Мой рот расплывается в широченной улыбке.

— А если сразу с несколькими?

— Да, все мужчины одинаковы. Невоздержанные двуличные развратники.

— И не говори, — соглашается Кэт. Яростно вминает сигаретный бычок в пепельницу и вытягивает из пачки следующую сигарету. — Все как один.

— Так уж и все? — вопрошаю я.

Джесс приторно улыбается.

— Разумеется, кроме тебя, дорогуша. — Треплет меня за щечку.

— Знаете, девчонки, — говорю я, отчаиваясь, — может, и есть среди нас ветреные личности, но только делают они это не со зла.

— Бедные овечки, они просто не могут с собой справиться.

— Ну а что ты скажешь о мужчинах-проститутках? — мямлю я.

— Какая нелепость. — Кэт затягивается.

— Ну и бог с ними, — говорю я. — Так что у тебя случилось?

— Ничего интересного.

— Может, все-таки поделишься?

Кэт выпускает необъятное облако дыма и начинает рассказ:

— Знаешь, сначала он показался мне таким милым. Нет, «милый» — дурацкое слово. Он был добрым и заботливым. Я подумала: ну вот, наконец-то хоть один взрослый человек. К тому же не противный, и с чувством юмора вроде бы все в порядке — не разыгрывал из себя шута. Да, у Тома были уместные шутки.

— Где вы повстречались?

Кэт смущенно улыбается.

— Как обычно: на улице.

— Класс! Что, правда?

— Да. Мы с Кэтти — ну, ты ее знаешь, Катриона…

— У которой классные ляжки?

— Вот-вот, классные ляжки… Так мы пошли в кино, и пока в кассе за билетами стояли, я ей все уши прожужжала про последнего Тома. Она слушала-слушала, а потом положила руку мне на плечо и сказала запросто: «Да забудь ты о нем. Том — паршивец». И вдруг сзади кто-то вежливо кашляет и говорит: «Вы ко мне несправедливы».

Я рассмеялся.

— Тогда мы поворачиваемся и меряем бедняжку презрительным взглядом, думая про себя: «Что это еще за умник?» А Кэтти, она церемониться не любит: «Ты еще кто такой?» А он так забавно пожимает плечами и…

— И в этот момент ты на него запала?

— С чего ты взял?

Я откидываюсь на спинку дивана и с возмутительно всезнайским видом поясняю:

— Это явствует из твоих собственных слов. Ты сказала, что он забавно пожал плечами. Заметь, не просто пожал плечами, а именно «забавно»! Вне всякого сомнения, тебе этот жест был приятен и вызвал расположение. К пожимальщику.

— Пожимателю, — приходит на выручку Джесс.

Кэт меряет нас по очереди взглядом и говорит:

— А я смотрю, вы неплохо спелись. Так, чего доброго, и поладите.

— Эту тему я отказываюсь обсуждать, — смешался я, взволнованный подобной перспективой. — Итак, ты ведь не станешь отрицать, что все решил один жест. Именно в этот момент Амур запустил предательскую стрелу, и ужимка незнакомца стала первым аккордом на струнах твоего сердца, выражаясь фигурально.

— Будешь дальше слушать? Ладно, короче, этот парень пожимает плечами и говорит: «Я Том». А Кэтти спуска ему не дает: «Очевидно, вы — другой Том. Лондон кишмя кишит всякими кретинами». Он умолкает, а мы продолжаем поносить несчастного Тома до самой кассы. Дальше: сидим в зале, кто-то подсаживается на соседнее место. Я, конечно, не стала поворачиваться. Что мне, весь кинотеатр рассматривать? Как вдруг он говорит: «Хочешь конфетку?» Это оказался тот самый парень.

— И ты взяла у него конфетку?

— Ну да.

— Ага!

— А что с того?

— Если девчонка принимает от тебя сладости, значит, дело в шляпе: задирайте, девки, юбки, наш корабль заходит в порт.

— Какие юбки? — оскорбляется Кэт. — Какие девки?

— Не увиливай, — загораюсь я. — Угостил конфеткой и бери тепленькой. Раз — и в дамки.

Сестры обмениваются взглядами: ничего не поделаешь, неисправимый болван.

— Начался фильм, и мы не разговаривали. Зато потом он спросил — не хотим ли мы выпить. Кэтти сразу отказалась, сославшись на то, что ей домой пора — из вежливости, наверное, не знаю. Ну а я согласилась и сказала, что, если ему так хочется, он может угостить меня выпивкой. Мы направились в ближайший бар и всю дорогу болтали о фильме. Он — прекрасный, обаятельный собеседник и от кино был в восторге. Знаешь ведь, когда смотришь с кем-нибудь фильм, обязательно хочется поделиться впечатлениями. Слово за слово, стали обсуждать любимые картины — и разговорились. Он агитировал меня за свои ленты, я — за свои. Ведь особенно заводишься, когда собеседник придерживается противоположных взглядов. Скажем, Том терпеть не может «Париж, Техас», говорит, это скукотища и претенциозная чушь, а я не люблю «Апокалипсис сегодня», да и Питера Гринуэя не переношу. В общем, постепенно речь зашла о личном, и он захотел узнать, кто же такой тот злополучный Том, которого мы так бранили. Я и рассказала все. Вроде как душу излила…

— Ага! Излила ему душу. Получается, открыла, что на сердце, вот как. И сразу попалась.

— То есть?

— Когда ты кому-то изливаешь душу, это своего рода знак. Указание на то, что готова продолжить, так сказать, перейти к близости иного рода.

— Ну ты лапшу-то на уши не вешай, — возмущается Кэт.

— Да никакая это не лапша, здесь все яснее ясного!

— Пошло и не оригинально, — обижается моя домовладелица. — Послушать тебя, так получается, если я делюсь неприятностями с друзьями, значит, хочу завалиться с ними в постель?

— Нет.

— Или с матерью, скажем?

— Нет-нет, что ты! — отрицаю я, пожалуй, слишком пылко (неожиданно вспомнился недавний страшно правдоподобный сон, будто мы с мамулей поженились). — Ни в коем случае.

— Послушай, в твоей теории, может, и есть здравое зерно, — говорит Кэт, — но остальное слишком надуманно. Откровенный бред.

— Да нет же, нет! — говорю я, исступленно шаркая под столом ногами в неосознанной попытке обрести равновесие. — Ты меня не совсем правильно поняла. Я хотел сказать, что эмоциональное сближение между двумя людьми может навести на мысли о продолжении в физическом плане. Конечно, при условии, что тот, кто открывается, — подходящий партнер. Вот моя мысль.

Девчонки на некоторое время задумались.

— Пустословие и есть пустословие, — наконец изрекает Кэт.

— Хм, не знаю, — произносит Джесс. — В чем-то он прав.

— Ладно, ну так что там было дальше с этим Томом?

— Ах да. Мы еще долго беседовали о личном, о всяких серьезных делах. Потом он предложил поймать такси и отвезти меня домой, и мы решили продолжить разговор за кофе. Я пригласила нового знакомого к себе, а дальше… ну, ты сам понимаешь…

— Нет, не совсем. Что же дальше случилось?

Кэт глядит на меня.

— Ну, чем вы занимались? — подталкиваю я.

— Какой ты извращенец.

— Вот именно, — вступается Джесс, указывая на меня пальцем. — Он пошляк.

— Нет, мне просто любопытно. Хорошо, опустим этот момент. Ну а после?

— На следующее утро, — продолжает Кэт, — он вылезает из постели, одевается, подходит ко мне и, присев на краешек кровати, говорит: «Я должен тебе кое в чем признаться. Знаешь, я всегда очень откровенен в таких вещах. Взрослые люди должны быть честными друг с другом» — и подобная чушь. Я говорю: «Валяй». Он глубоко вздыхает, демонстрируя, каких неимоверных усилий ему стоит быть честным, и говорит: «Я женат».

— Ну ты погляди! — восклицаю я.

— Вот мерзавец, — поражается Джесс.

— Ну ты погляди! — Я возмущен.

— Я так и обалдела, — говорит Кэт. — Швырнула в него подушкой и заорала: «Ты это называешь честностью?! Сначала заваливаешься ко мне в постель, а потом между делом объявляешь, что женат! Да ты понятия не имеешь о честности!» Он принимает обиженный вид, будто я напала на него, бедненького, ни за что ни про что, и начинает что-то там объяснять про жену в отъезде, и как ему одиноко, и что они не ладят последнее время. И он сам не рад, что не сказал раньше, что я ему очень нравлюсь и он хотел бы со мной еще встретиться.

— Ну ты погляди! — говорю я.

— Вышвырнула этого подлеца вон и больше о нем не слышала и слышать не желаю.

Кэт раскуривает сигарету, и в разговоре наступает некоторое затишье.

— Все они такие, мужчины, — говорит Джесс.

— Ну ты погляди! — снова восклицаю я.

Кэт смотрит на меня в упор.

— Что ты все заладил «погляди, погляди», и вообще — почему так происходит?

— Прости.

(На самом деле, восклицая «Ну ты погляди!», я подразумевал: «Ну и влип. Оказаться один на один с двумя взбешенными кровожадными мегерами, готовыми вот-вот наброситься на меня и оскопить голыми зубами!» Что прикажете в таких случаях говорить?)

— Я спросила тебя, почему мужчины такие?

Пожимаю плечами.

— Так не только с мужчинами. На мой взгляд, и женщины вполне способны на непорядочность.

— Ну ладно. А для чего вам вся эта состязательность? Словно вы пытаетесь что-то доказать друг другу, кто больше самок соблазнит, у кого, так сказать, «на флаге больше зарубок».

— Ничего мы не пытаемся доказывать, — говорю я.

— Ну а в чем же тогда дело?

Опять пожимаю плечами.

— В удовольствии.

(Не могу отделаться от впечатления, что разговор приобретает невероятно ироничный оборот.)

— И не надоедает? Извечно одна и та же история: увидел, схапал и снова на поиски?

— Конечно, надоедает, — говорю я. — Между прочим, есть и такие, кто мечтает найти свою единственную, жениться, завести детишек.

(О, Бет, Бет!)

— Ненадолго, — говорит Кэт. — А через пару недель так и начинает свербить в одном месте и хочется непременно пуститься в новое плавание. — Я пристально изучаю поверхность стола. — Разве не так?

Поднимаю глаза на Кэт.

— Но ведь это заложено в природе, согласись. — Меня разбирает, и я продолжаю спорить уже из азарта, сам не веря ни одному своему слову. — Один спутник на всю жизнь — странная мысль, не находишь?

— Разумеется, женщины не больше настроены на моногамию, чем мужчины, — сообщает милая сестренка нашей хозяйки. — Иногда хочется скрасить однообразие.

— Вот в этом я согласен.

— Женщины — реалистки. В отличие от вас.

— Не возражаю, — говорю я, с радостью пользуясь возможностью уйти от скользкой темы. — Слабый пол в таких вопросах проявляет беспощадный реализм. А мы — безнадежные романтики. Цветочки, финтифлюшечки — только видимость. Настоящие мечтатели — мы. — Джесс начинает яростно возражать, но я настаиваю на своем: — Да ни один парень не способен на то, что сделала со мной эта сирена, злодейка, эта адская гадина, дочь Вельзевула и подручная Люцифера. Как она меня бросила!

— Ах ты, бедняжечка, — усмехается Джесс.

— Да, тебе легко смеяться, тебя бы на мое место. Как она все это преподнесла: «Кончено, и не о чем тут разговаривать. Я ухожу». Вот так запросто — коротко и ясно. Ни один парень не способен на такую черствость. Хладнокровно распрощалась, будто уходила с деловой встречи.

— Да уж, тут ты прав, — соглашается Кэт. — Парень бы стал цепляться до последнего, юлить, хитрить и врать напропалую. И все равно не перестал бы путаться с другими женщинами.

(Как бы между прочим перехожу к общим наблюдениям, желая удалиться на некоторую дистанцию от опасного вопроса.)

— Поймите, — пространно начинаю я в манере мистера Блэра. — Нельзя сравнивать мужчин и женщин — между ними огромная разница. Предположим, некая современная девица без тормозов, любительница женских журнальчиков, захочет подцепить в баре какого-нибудь молодца и переспать с ним без взаимных обязательств и условностей. Секс чистой воды с первым попавшимся Диком, Гарри или Томом…

Оскал Кэт подобен взгляду Медузы горгоны.

— Вся разница в том — что парень будет благодарен за каждый подаренный ему миг.

(Боже, что я несу!)

— Это лишь доказывает вашу низменность, — говорит Кэт.

— Нет, неправда. Так природа распорядилась. Здесь все замешено на физиологии: у нас нет выбора. Ну, подумай сама, будь у женщины хоть десяток мужей, она не произведет потомства больше, чем в ее силах. Максимум — один ребенок в год. Никакого смысла. Зато если дать мужчине дюжину женщин, он будет плодить детей в десять раз быстрее! Невероятная продуктивность! Так что, согласись, разница все-таки имеется.

— Но смысл-то не только в детях, — говорит Кэт. — Так что оставим треп о природе. Ведь ты сам только что признался, будто готов пожертвовать своими дикарскими позывами залезать на всех самок, которые появляются в поле зрения, и с удовольствием свил бы гнездышко с одной-единственной.

— Однако при этом я все равно буду испытывать дикарские позывы, как ты выразилась. Никуда от них не деться.

— А тебе они сильно докучают?

— Да не то чтобы очень… Пойми, от нашей ветрености не только вам плохо — нам она тоже здорово жизнь портит.

— Бедненький ты наш.

— Поверь, довольно мучительно оглядываться на каждую встречную симпатяжку. Без этого было бы гораздо спокойнее. И не в пример безопаснее. Ты только представь, сколько аварий происходит на дорогах из-за зазевавшихся водителей.

— Так ты на всех оборачиваешься?

— Скажем, временами. Парни заглядываются на девчонок, это вполне…

— Естественно, — хором заканчивают собеседницы.

Я улыбаюсь.

— Только не надо думать, будто я хожу по улицам и выкручиваю шею во всех направлениях, старательно пялясь по сторонам, дабы ни одна аппетитная попка в радиусе километра не осталась незамеченной. Так само выходит. — Я пожимаю плечами.

— Вот именно, ты же мужчина.

— Поверьте, я далек от старомодного донжуанства.

— А к чему близок? К новоиспеченному жигольству? — подкалывает Кэт.

Я игнорирую издевки.

— Ведь ты небось и сама не прочь полюбоваться каким-нибудь ладно сбитым парнишкой.

Сестры хихикают.

— Но не все же время, — говорит Кэт.

— Ах да, вы держите себя в узде: бьете по рукам и отводите взгляд.

В таком духе проходит наше утро: мы неторопливо попиваем кофе и обмениваемся недоверчивыми взглядами. Пока, думается мне, в этой рядовой, но, возможно, значимой схватке на извечном поле брани двух полов я держусь молодцом. Парочку ударов, может, и пропустил, но это чепуха, ссадины. Главное — честь гвардии джентльменов не задета, наш стяг гордо реет над головами. Счет у нас, пожалуй, равный, и я уверенно удерживаю позиции. А противник тем временем пытается вычислить, насколько крепки мои оборонительные сооружения, берет свои стерильные бинокли «противосамцовского видения» и внимательно изучает ощетинившиеся оружием укрепления, ищет бреши в земляных насыпях и окопах, чтобы при удобном случае предпринять массированную лобовую атаку.

Пока мои собеседницы пребывают в растерянности, я решаю прибегнуть к обманной тактике и переключить их внимание на отвлеченный вопрос, тем самым отводя угрозу от стратегически важного объекта — себя, и предпринимаю отважную вылазку в трудную для понимания область эзотерического факта. Это хорошо зарекомендовавший себя прием на случай, если ты оказался в одиночном окопе под жесточайшим пулеметным огнем вражеского батальона Неустрашимых Защитниц Курятника из полка Несущих Ужас.

— Вы только подумайте — какие черви! — говорю я.

Кэт бряцает по столу чашкой, обводит взглядом кухню и устремляет на меня непонимающий взор.

— Какие черви? — вопрошает она, и ее голос медленно окрашивается в мрачные саркастические тона.

— Вот, в газете, заметка о червях. Ученые провели специальные исследования…

— Да? Только не говори, пожалуйста, что мальчики-червячки были гораздо счастливее, когда имели как можно больше девочек-червячков. И что девочкам-червячкам для полного счастья нужно только уютное гнездышко, где кишмя кишат детишки, пока их папочка отдыхает где-нибудь с друзьями, попивает червячное пиво и гоняется за девочками-червячками. Да, и не говори, что ученый, который проводил исследования, был мужчиной — толстопузым импотентом лет за сорок, который в своих постельных неудачах винит жену. Как же, она совсем себя запустила — неудивительно, что у него не возникает эрекции. Вот и приходится ломать голову — а не приударить ли за новенькой ассистенткой с пышной прической. Как там ее зовут? Сюси-пуси? И тут по какому-то удивительному совпадению наш ученый муж обнаруживает, что ему действительно стоит попытать счастья с Сюси-пуси, потому что его испытуемые червячки именно так и поступили бы. И значит, супружеская неверность — подсказка самой природы. При этом необходимо напомнить, что все научные исследования строго объективны.

Я так и разинул рот:

— Ого! Не ожидал от тебя такого цинизма.

— Кэт прекрасно разбирается в ученых, — вступается за старшую сестрицу Джесс, дружески похлопывая ту по плечу. — Она у нас встречалась с физиком-ядерщиком.

— Да, мне уже страшно. Но, возвращаясь к червям, как я уже сказал… — Кэт и Джесс в изнеможении мычат. — Да нет же, вы послушайте, это действительно интересно и совсем не то, что вы думаете. Биологи взяли специальных червей — что-то вроде нематод. Так вот, суть эксперимента сводится к следующему: мальчикам-червячкам было, как ты выразилась, гораздо радостнее, и, что немаловажно, жили они дольше, когда поблизости вообще не было девочек-червячков и им не приходилось все время думать о сексе. Улавливаете? Это лишний раз подтверждает мою мысль. Нам, парням, было бы гораздо легче жить, если бы вокруг не сновали женщины и не заманивали нас своими прелестями, запахами и нежными голосами. Мы постоянно находимся под огромным напряжением и поэтому быстрее старимся.

— Почему бы тебе тогда в монахи не податься? — подкалывает Кэт.

— Я не говорю, что от женщин одна только мука и ничего хорошего. Я вовсе так не считаю.

— Ах как вы добры. Кстати, а про девочек-червячков там что-нибудь написано? Их пробовали держать в изолированных, однополых… как это у них называется, червячных фермах?

— Сейчас не припомню, — хмуря лоб, отвечаю я.

— Ничего удивительного. — Кэт настоящий скептик. — Не убедил ты меня своими червячками.

— Знаешь, а мне кажется, я поняла, — вступается за меня Джесс. — Смысл в том, что мы все в какой-то мере черви.

— Я за вас рада, — отвечает Кэт.

Позже девчонки уходят за покупками, а я остаюсь дома и предаюсь безрадостным размышлениям, сидя на диване. Можно было бы прогуляться в парк, но за окнами серое тяжелое небо, а с северо-востока дует промозглый колкий ветер — совсем не до прогулок в такую погоду. Можно было бы не спеша дойти до лотка мистера Индаита Сингха, купить «Прайвитай», устроиться за столиком в кафе и попивать маленькими глотками горький эспрессо, посмеиваясь в душе над причудливой суетой «человеков». Если повезет, сяду в уголке, где можно оставаться незамеченным и при этом сохранять прекрасный обзор. Сяду и стану читать о позерах и посредственностях, обманщиках и политиках, публицистах, сутенерах и сводниках; о звездах «мыльных опер», о медиумах, мелких князьках, ростовщиках, о пустоголовых знаменитостях, развратниках и своднях; о ворах, кляузниках и крючкотворах, лжецах, головорезах и яйцеголовых умниках; о литературных поденщиках, торговцах шедеврами, адвокатах и разноперой толпе трещоток, болтунов, балагуров и пустомель, которые верещат, словно стая мартышек, и разряженными бабуинами шествуют в сиянии прожекторов по вымощенному золотом бульвару среди восторженных криков и даже не подозревают, что скоро бульвар закончится, они все рухнут в разверзшуюся под ногами дыру и полетят в пустоту — в черную бездну, откуда веет слабым душком обезьяньих экскрементов и больше ничем.

Нет, на данный момент мне совсем не хочется иметь что-нибудь общее с собратьями-людьми. Да и надобность в прогулке отпала. Просто буду сидеть и думать о Бет…

Ах, роковая мысль. Какие у Бет глаза, какая улыбка, волосы ниспадают на мое лицо. Вот она говорит, чуть приоткрывая завесу над мраком тайн, о своем развращенном и нездоровом прошлом, делает какие-то тонкие намеки… Тогда мы будто колебались между жизнью и смертью, и казалось, что я не властен над судьбой…

Нет, хватит — так я, пожалуй, сойду с ума. Надо радоваться жизни, шутить, острить, сорить деньгами, любить ради приятности и не впускать никого к себе в душу. Гоняться за удовольствиями и отдаваться всей душой покупке нарядов — одним словом, вести себя как денди. Я отказываюсь сохнуть по Бет.

Итак, набираю горячую ванну, добавляю пенку со свежим лиственным ароматом, вешаю в гардероб костюм, а остальное отправляется в корзину для грязного белья. Тщательно и с изыском подбираю новую одежду: шелковые трусы-боксеры, клетчатые носки, черные джинсы… Нет, зеленые вельветовые брюки, нет, все-таки джинсы… Хорошо, пусть будут черные молескины. Теперь свежевыглаженная рубашка кремового цвета с двойными манжетами и шелковые ленты вместо запонок. Галстук? Слишком — нечего так расфуфыриваться. Пусть воцарится галантность денди… И не забывай смотреть на мир поверхностно! Пока наполняется ванна, я делаю двадцать отжиманий и пятьдесят раз поднимаю корпус, а затем изучаю свое голое тело в зеркале. Можно сказать, не самая плохая фигура — бывает и хуже. Правда, колени меня подвели, прямо-таки несчастье, а не колени. Бледные круглые булыжники в обрамлении редких черных волос. Да, лучше не смотреть. И лодыжки вполне уместно смотрелись бы под брюхом какой-нибудь крупной птицы. Но в целом не так уж и плохо.

Я лежу в ванне, закрываю глаза и думаю о том, что неплохо бы выпить джина с тоником. А вместо этого начинаю ломать голову над трудными для понимания вопросами этики и эстетики, как и должен был бы поступить в подобной ситуации денди. Тру себя мочалкой, мою голову, обильно смачиваю щеки пенкой и бреюсь с особой тщательностью, пока щеки не становятся гладкими словно яйцо. Приходит мысль выщипать брови — мои роскошные кустистые брови, но я все-таки решаю воздержаться. (Нелепость какая, брови выщипывать.) Не надо думать, будто все денди — суетливые, самовлюбленные воображалы с припорошенным кокаином носиком. (А вот от растительности в носу, к сожалению, все-таки придется избавиться.) Натираюсь бальзамом после бритья с «экстрактом коры баобаба», как говорится на этикетке, под мышки — дезодорант, тальк как обычно и легкий намек на лосьон после бритья. И, наконец, облачившись в подобранное заранее одеяние, неторопливой, но уверенной походкой (хотя, увидь меня Кэт в эту минуту, она наверняка подумала бы, что я недавно заработал чрезвычайно болезненную мозоль, — да что с нее взять, не разбирается в таких вещах) прохожу в гостиную. Задерживаюсь на краткий миг в библиотеке, беру с полки словарь и нахожу слово «иератический», подношу к губам палец и, в напряженной задумчивости эстета глядя в окно, размышляю про себя: «Иератический. Да-а…» Затем возвращаю на место словарь, беру яркое подарочное издание под названием «Золотой век», ставлю компакт-диск с музыкой Шопена и растягиваюсь на диване. Настоящий денди. Не томящийся меланхоличный жиголо, безнадежно и безответно влюбленный, а эстет, чей разум занят более возвышенными вещами.

Само спокойствие и умиротворенность.