— Отчим Анны в городе. Он приехал на три дня на какую-то писательскую конференцию. Мартин подал мне мысль пригласить его к нам пообедать. Должна сказать, я соблазнилась этой идеей. Мы договорились на вторник. Я справлялась в твоем офисе. Они сказали, что все будет в порядке.

— Прекрасно.

— Ты когда-нибудь читал его книги?

— Да, кажется, две.

— О, мой начитанный муж.

— Очень жестко! Я жил тогда за городом, где у меня были две книги одного из наиболее известных американских писателей. Мне его рекомендовали как интеллектуала.

— Ну и о чем он пишет? Он очень популярен.

— Его книги об одиночестве. О среднем классе, об урбанистическом отчуждении. Америка двадцатого столетия, оторвавшаяся от своих корней, со всеми старыми ценностями исчезает под двойным бременем величия и страха.

— Господи! Это звучит не слишком возбуждающе.

— Надо отдать ему справедливость, это верный диагноз. Он блестящий писатель. А его женские характеры! Обычно очень хороши. Даже феминисткам нравится.

— Как давно он женат на матери Анны? — спросила Ингрид.

— Об этом я ничего не знаю.

— А какого он возраста?

— Ему, должно быть, за шестьдесят. Около шестидесяти пяти, я думаю.

— Хорошо, это поможет мне иначе взглянуть на Анну. Я хочу подготовиться ко вторнику и собираюсь прочесть одну из его книг. Ты не помнишь, они у тебя есть?

— Вполне возможно. Пойду проверю. — Я нашел их сразу. — Они здесь, — позвал я Ингрид, последовавшую за мной в кабинет. — «Счастливчик» и «Необратимое время».

— Какая проще? Хотя нет… короче?

— «Счастливчик».

— Вряд ли я успею закончить ко вторнику, но составлю хоть какое-то мнение, да?

— Конечно, Ингрид. У него очень специфичный стиль, проходящий сквозь все его произведения. А теперь я должен идти. Ты выглядишь прелестно в этом бежевом платье. Très chic.

— Merci, chéri — au revoir.

Теперь, когда реальный «я сам» жил, ходил, дышал, только как творение Анны, о счастливое творение, бывали дни, когда я мог наслаждаться ролью мужа сильней, чем прежде. Я не испытывал чувства вины. С Ингрид все будет хорошо. Тем утром во мне возникла странная иллюзия, что она все знала и все понимала. Когда я уходил, она улыбалась так счастливо, что у меня закружилась голова от облегчения и радости.