НА ОБРАТНОМ ПУТИ мы молчали. Однако это была не уютная тишина, в которой мы частенько сидели с Беном раньше, – тишина, означающая «все хорошо». Скорее это было обманчивое спокойствие утки, рассекающей гладь пруда: плавное движение на поверхности и бешеная работа лап под водой. Бен садился за руль в такой рассеянности, что забыл включить музыку, и теперь у меня в голове метались вопросы без ответа. Перед глазами по‐прежнему стояла Фиби. Я вспомнила прохладный прием, который Бен оказал Дуни, и задумалась – неужели он не рад освобождению друга? Что Фиби пыталась спрятать за фальшивой улыбкой?

Чем ближе подходишь, тем больше видишь.

Мне отчаянно хотелось залатать трещины в этом вечере смехом, музыкой или болтовней о любых пустяках. Секунды складывались в минуты, а я все искала слова, которые смогли бы разбить неловкость между нами, заглушить тонкий голосок, который в тишине был слышен слишком хорошо. Этот шепот становился громче с каждым днем – и после сегодняшнего вечера точно прибавил на пару децибел. Я вновь и вновь задавала мысленный вопрос одному и тому же человеку.

Человеком этим был Бен, а вопросом – «Ты знаешь, что на самом деле случилось на вечеринке?».

Свернув на подъездную дорожку, мы сразу увидели открытую дверь гаража. Адель Коди воевала с горой батончиков «Баунти», запакованных в полиэтилен по восемь штук. Желтые трессы для йоги и черный спортивный топик то выныривали, то снова скрывались за полками выше ее самой. Каждое движение четко очерчивало мышцы, сухие и натянутые, словно у стареющей поп-звезды: недобор естественного жира и перебор пилатеса. Адель освобождала место для бумажных полотенец, перемещая шоколадные батончики и бутылки «Бон Аквы» по ей одной известной логике.

Бен трижды ударился лбом о руль и так и остался сидеть в этой позе.

– Отлично.

Я вытянула руку, слегка помассировала ему шею и взъерошила волосы на затылке.

– Пойдем поздороваемся?

– Нет уж. Занята, и слава богу.

Я рассмеялась, хотя не была вполне уверена, что он шутит.

– Да ладно тебе.

Я отстегнула ремень и уже повернулась к двери, когда Бен притянул меня обратно и впился в губы поцелуем таким жадным, что я невольно растерялась. Эта жадность была во всем – как он нагибался ко мне, как сжимал в объятиях, как настойчиво его язык шарил у меня во рту. В этом поцелуе чувствовалось одновременно желание, жажда и тоска. Что‐то грубое и неприкрытое, без слов говорящее: «Пожалуйста, держи меня. Потому что я падаю».

Я лишь через минуту нашла ладонями его лицо, с усилием отстранилась и заглянула в глаза. Шесть дней спустя мы снова соприкасались лбами, но теперь были не друзьями с общей историей, а чем‐то куда большим.

– Пойдем к тебе, – прошептала я.

Бен посмотрел через ветровое стекло на гараж. Адель стояла на стремянке, пытаясь затолкать на верхнюю полку упаковку бумажных полотенец.

– Может, через парадный вход?

Я улыбнулась.

– Это займет всего секунду.

Адель восхищалась моим платьем все время, пока Бен вместо нее балансировал на стремянке, а потом торопливо закидывал остальное на нижние полки.

– Самое обычное платье с распродажи, – смущенно ответила я. – Нашла его в «Секонд-Сэндзе».

– Подумать только: и ведь кто‐то отказался от такой красоты! Как хорошо, что ты нашла ему применение. Кстати, я не ждала тебя так рано, Бенни. – Адель похлопала Бена по руке, но он сделал вид, что не слышал, и продолжил таскать упаковки с минеральной водой.

– Джон Дун тоже пришел на танцы, – сказала я, пытаясь заполнить паузу.

Бен тут же вскинулся, глядя на меня широко распахнутыми глазами. Зачем ты говоришь об этом с ней?

– В последнюю неделю все только об этом и твердят, – ответила Адель, качая головой. – Его отец запирается в кабинете и часами беседует по телефону с юристами. Марджи себе места не находит. Как ни увижу ее, рыдает в три ручья.

Бен водрузил последнюю пачку бумажных полотенец на место.

– В следующий раз зови ее к нам. Мы‐то теперь готовы к потопу. Даже ковчег не понадобится – этой кипой всю планету можно вытереть.

– Спасибо, милый. – Адель хотела потрепать его по щеке, но Бен увернулся. – Теперь нам долго не придется беспокоиться из‐за полотенец.

– А мы беспокоились о них раньше? Что, в мире бумажный кризис? Почему об этом не говорят в новостях? – В голосе Бена слышалось почти презрение.

– Просто… В магазине было выгодное предложение… – Адель растерянно моргнула. Тушь, которой она подводила глаза перед сегодняшней тренировкой, уже слегка расплылась. – Я сэкономила почти двадцать долларов. – Она обернулась ко мне и улыбнулась в надежде на более дружелюбную аудиторию. – Удалось урвать ку…

– Ку-упон, – прервал ее Бен, пародируя мамино произношение. – Этими твоими ку-упонами впору стены обклеивать. Господи, мам! Когда ты уже успокоишься? Магазины не закрываются завтра. Мы можем купить эту гребаную туалетную бумагу, когда она нам понадобится!

Злость в голосе Бена ошеломила Адель. Она заморгала чаще. Теперь я отчетливо видела слезы в ее глазах. Она посмотрела на меня, залилась краской и уткнулась взглядом в пол.

– Я… просто хотела сэкономить…

Она торопливо принялась складывать стремянку. Затем прислонила ее к стене и направилась к двери, ведущей в гостиную. На пороге, уже взявшись за дверную ручку, Адель заколебалась. Ей явно хотелось как‐то смягчить некрасивую картину.

– Чем думаете заняться теперь?

Бен пожал плечами.

– Посмотрим какое‐нибудь кино.

Адель несколько секунд вглядывалась в его лицо, но он избегал смотреть ей в глаза. Мучительная сцена затягивалась.

– Звучит неплохо, – наконец ответила она и неловко мне улыбнулась. – Доброго вечера, Кейт. Ты чудесно выглядишь.

Я сказала спасибо, Адель выскользнула за дверь и прикрыла ее за собой. Меня обуревало желание броситься следом и обнять ее, но я осталась на месте. Бен добрую минуту шатался по гаражу, поправляя выбившиеся упаковки газировки и мятных леденцов. В трубах зажурчала вода, и я красочно вообразила, как Адель умывается в ванной наверху.

Наконец Бен вдавил кнопку, опускающую дверь гаража, и направился ко входу в гостиную.

– Ты идешь?

Следуя за ним по коридору, я чувствовала, как вскипают в горле непроизнесенные слова. Что, черт возьми, это было? Кто дал тебе право орать на мать? Едва мы добрались до комнаты Бена, я развернулась, чтобы высказать все это ему в лицо – но не успела. Он накрыл мои губы поцелуем. Я поцеловала его в ответ, и Бен сомкнул ладони у меня на талии. Затем одна его рука скользнула ниже, под бедро. Он легко поднял меня в воздух и перенес на раздвижной диван, который занимал чуть ли не половину спальни.

– Подожди, – прошептала я между поцелуями. Я хотела обсудить произошедшее. Теперь Бен стоял на коленях на полу, нависая надо мной всем туловищем. Одной рукой он придерживал меня за поясницу и вжимал в себя так тесно, что я уже не могла понять, где заканчиваюсь я и начинается он. Рот атаковали знакомые отчаянные поцелуи. Я поддалась жару его тела, чувствуя, как мысли заволакивает горячий туман. Все, что я хотела сказать, теперь было не более чем словами, написанными пальцем на зеркале в распаренной ванной.

Бен приподнял меня одной рукой, а другой потянулся к застежке-молнии на спине. Я почувствовала, как напрягся его бицепс, и в очередной раз подумала, сколько же в нем силы.

– Подожди, – снова попросила я, но Бен будто не услышал. Теплые пальцы шарили по голой спине, поцелуи становились все настойчивее. Органза с шелестом соскользнула у меня с плеча, и вместе с ней заскользила рука Бена – все ниже, ниже, пока не сомкнулась на бедре. Он прижал меня еще крепче, закинул одну ногу на диван и перекатился на него всем весом. Пальцы продолжали шарить по бедрам, обтянутым кремовым шелком.

Пульс пустился вскачь – как и мои мысли. Я вывернулась из‐под его рта, уперлась ладонями в плечи и что было сил оттолкнула. Бен не ожидал сопротивления, а потому неуклюже завалился на бок, не удержал равновесия и полетел на пол.

– Боже, Бен!

Он уставился на меня:

– Что?

– Да что с тобой сегодня?

Он недоуменно моргнул, затем нахмурился:

– Это ты хотела подняться ко мне.

– Да, до того, как ты довел маму до слез. И я только что сказала тебе остановиться. Дважды. Какого черта? – Я поправила сползшее платье и уселась ровно, пытаясь восстановить дыхание.

Теперь Бен стоял на ковре на коленях, с лицом красным как помидор. Когда он наконец поднял взгляд, в нем читался стыд.

– Мне жаль, – выдавил он. – Правда. Я бы не…

– Что это была за сцена с твоей мамой?

У Бена потемнели глаза. Он встал, поднял с пола жилет и швырнул его на диван.

– Не говори мне о ней. Она ненормальная.

– Знаешь, что еще ненормально? – отрезала я. – Что какие‐то бумажные полотенца волнуют тебя больше, чем случившееся с Дуни и Диконом.

Бен метнул в меня взгляд:

– О чем ты?

Я больше не могла замалчивать эту тему.

– Ты был там, когда все это произошло?

Бен разинул рот:

– Когда что произошло? Я отвозил тебя домой!

– После этого. – Я не собиралась сдаваться так просто. – Когда ты вернулся за машиной. Что там происходило?

– Я зашел попрощаться с Дуни. И все.

– То есть они не делали ничего такого, что рассказывает Стейси?

– Я даже не знаю, что она рассказывает.

У меня был ответ. Но в горле внезапно встал ком. Я впервые сформулировала эту мысль от начала до конца. Бен смотрел на меня выжидающе.

– Что ее изнасиловали, – выдавила я. – И не один раз. Несколько членов твоей команды.

Бен застонал и закатил глаза, но я еще не закончила:

– Слоан Китинг сказала, что Стейси все воскресенье провела в больнице…

– Минутку. – Бен вскинул руку. – Та журналистка? Она сказала это в новостях?

– Нет. Прошлым вечером. Мне лично.

Бен нахмурился:

– Где ты на нее наткнулась?

Я глубоко вздохнула и выпалила все как на духу, пока не успела передумать:

– В Корал-Крике. Хотела повидать Стейси. А Слоан околачивалась там со своим оператором.

Бен медленно моргнул. Даже в тусклом свете единственной лампы я видела, как у него с лица схлынула краска.

– Кейт. Какого черта ты творишь? – прошипел он громким шепотом, будто нас могли подслушать стены – или комната была напичкана жучками. – Зачем ты вообще разговаривала со Стейси?

– Я не разговаривала. Ее мама захлопнула дверь у меня перед носом. А потом я налетела на Слоан.

– Нас там не было, – сказал Бен. – Ничего там не произошло. А если и произошло, то уже после нашего ухода.

– Когда на вечеринке «ничего» не происходит, людям не предъявляют судебные иски. И репортеры не забивают школьную парковку своими фургонами.

Слова пронзили воздух между нами, подобно стрелам. Бен покачнулся на пятках, будто одна из них и в самом деле попала в цель.

– Тренер велел нам не трепать языком. Зачем ты вообще заговорила с журналистами?

– Он не мой тренер. И я не говорила со Слоан.

– То‐то она так хорошо знает наши имена.

Я вздохнула.

– Наши фотографии висят на странице флибустьеров в фейсбуке. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы их найти. А она журналист.

– Вот именно, – ответил Бен. – Журналист. Ей наплевать на Стейси. Она просто хочет сделать имя на скандале. Вот почему нам лучше сидеть тихо, пока все не уляжется.

– Не похоже, чтобы Дуни сидел тихо. Ты видел его сегодня? Да он наслаждается шумихой вокруг своего имени.

Бен закрыл глаза и потер виски, словно при головной боли. Я уже видела сегодня это выражение – когда он заметил маму, суетящуюся в гараже. Будто он мечтал щелкнуть пальцами и как по волшебству избавиться от всех раздражителей, включая меня.

Что‐то в этом жесте разъярило меня.

– Ну да, конечно! Это ведь такая заноза в заднице, верно? Тот факт, что твои друзья оказались совсем не святыми! – Я чувствовала, что перебарщиваю с ядом, но остановиться уже не могла. – Хотя какая разница, правда ли Дуни это сделал? У него же теперь крутой адвокат, который в любом случае снимет его с крючка. Что тогда помешает ему поступать так снова и снова? Ты видел, как тренер и мистер Джессап хлопали его сегодня по плечу? Меня тошнит от всего этого.

Бен опустил руки мне на плечи и посмотрел прямо в глаза:

– Кейт. Мы не полиция. Это не наше дело.

Я подумала, уж не сошел ли он с ума.

– Не наше дело? Вероятно, двое твоих друзей – насильники!

– Ну зачем Дуни и Дикону кого‐то насиловать? Они могут подцепить любую девчонку. Ты же сама видела, как Стейси на них вешалась всю вечеринку.

– Это не значит, что она хотела, чтобы ее трахнули.

Бен отшатнулся, будто от пощечины.

– Мы этого не знаем, – повторил он тихо. – Нас там не было.

– Точно, – сказала я. – Из того, что мы знаем, с равной вероятностью следует, что врут именно Дуни и Дикон. Разве мы не должны хотя бы допустить, что Стейси тоже может говорить правду?

– Лично я ей ничего не должен.

Что‐то у меня внутри надломилось. Я шумно втянула воздух, стараясь сдержать слезы, – и тут же разрыдалась. Бен схватил меня за руку.

– Кейт, нет… Пожалуйста… Я не имел в виду…

– А как насчет меня? – Я задыхалась. – Мне ты тоже ничего не должен? Я была пьяна не меньше. Почему ты повез домой меня, а не ее? Почему не оставил в качестве игрушки Дуни и Дикону?

– Потому что я тебя люблю.

Бен выпалил это единым махом – и тут же зажал рот рукой. Его слова шаровой молнией заметались у меня в груди. По щекам покатились новые слезы. Я пыталась вытереть их, но безуспешно. Сколько раз я фантазировала, как услышу от Бена это признание? И сколько раз еще пожалею, что услышала его именно так?

Бен опустился на ковер и привалился спиной к дивану. Так мы сидели довольно долго, молча глядя на темный телевизор на стене и проигрывая в голове каждый свой фильм. Мой был про Бена. Как он возвращается тем вечером к Дуни. Секунду медлит на лестнице, желая спокойной ночи Кристи и Линдси. Затем находит на кухне Дуни и Дикона. Они приканчивают бутылку «Кабо Вабо» вместе со Стейси. Бен отказывается от предложенного шота. Стукается кулаками с Грегом. Слышит, как Рэнди зовет его из гостиной. Останавливается на верхней ступеньке и что‐то кричит в ответ. Затем уезжает.

Я мысленно видела, как он закрывает парадную дверь Дунов и идет к своей машине. Забирается на водительское сиденье, включает музыку и едет домой. Я видела Бена, которого всегда знала; каким он всегда был – добрым и честным. Я видела парня, который меня любит. Конечно, он зол и растерян. Конечно, он не знает, кому верить. Разве я чувствую не то же самое?

Бен наконец вышел из оцепенения и обвил рукой мою лодыжку. Пробежался пальцами вверх-вниз по голени и замер, будто прощупывая почву между нами.

– Ноги великой футболистки.

– Это чтобы удобнее было тебя пинать.

Он обернулся ко мне с еле заметной улыбкой, и я закатила глаза.

– Где ты вообще научился расстегивать молнии одной рукой? У вас в баскетбольном лагере был спецкурс?

– Не забывай, что с некоторых пор я наполовину домохозяйка, – ответил он тихо. – Многому пришлось научиться. Кстати, я и застегиваю их не хуже. Давай покажу.

Бен встал и, ухватив меня за руки, помог подняться. Затем развернул кругом, застегнул молнию до упора и расправил на плечах крылышки из органзы. После чего наклонился к шее с единственным нежным поцелуем.

Я обернулась и нашла губами его губы.

– Можно попробовать еще раз?

Я кивнула.

– Я люблю тебя, Кейт Уэстон.

– И я люблю тебя, Бен Коди. – Голос задрожал, сорвавшись на шепот.

Бен отвез меня домой и проводил до двери. Мы обменялись одним последним поцелуем под фонарем на крыльце. Затем Бен обнял меня обеими руками, похлопал по спине и прошептал на ухо слова, которые уже говорил в тот первый раз на футбольном поле, когда нам было по пять лет:

– Все в порядке. Все будет хорошо.