ЭТО СЛУЧИЛОСЬ ПРИМЕРНО через месяц после геологической практики. Я снимала клетчатую юбку и синий жилет в раздевалке школы Сент-Мэри, когда уловила на дне спортивной сумки знакомый аромат дезодоранта. Убирая ее в шкафчик, я вспомнила, как Адель лихорадочно закупалась «Райт Гардом». Вспомнила выражение лица Бена. И улыбнулась.

Это длилось всего секунду – прежде чем в раздевалку, потрясая безумной копной афрокудряшек, влетела Оливия Джейнис. Она всегда выглядела так, будто собралась на дискотеку, и по непонятным причинам называла меня «Ягодкой». За месяц, прошедший с тех пор, как мы с Уиллом сменили школу, Оливия стала мне настоящим куратором, экскурсоводом и массовиком-затейником в одном лице.

– Шевелись, Ягодка! – завопила она, едва не подпрыгивая от нетерпения.

Я ущипнула ее за талию, и она с криками погнала меня на поле. В этой школе наш тренер – мужчина, а официальные цвета – бордовый и темно-синий, но разминка выглядит точно так же. По словам мистера Орсона, он всячески приветствует «личную инициативу» – то есть когда ученики принимаются за пробежки еще до официального начала тренировки. В последние недели Оливия вменила себе в обязанность следить, чтобы мы выходили на поле первыми.

Завтра у нас финальная игра. Для школы Сент-Мэри этот сезон выдался неплохим: шесть побед, четыре поражения – одно из них Корал-Сэндзу. Было странно играть против своей бывшей команды, но я выжила, и Линдси потом обедала с нами.

В тот вечер мы столкнулись с папой на кухне. Я зашла выпить воды перед сном, а он собирал сэндвичи для завтрашнего ланча. Теперь он вставал еще раньше. Застройщик, на которого он работал, поручил ему второй объект, так что мы смогли оплатить обучение в Сент-Мэри. Конечно, пришлось затянуть пояса, но мама с папой согласились, что если мы хотим сменить школу, это вполне возможно. Новая униформа не вызвала у брата бурного восторга, зато классы здесь были меньше, и на следующий год Уилл собирался пробоваться в юношескую команду.

Я подошла к папе сзади, обняла за пояс и пробормотала в затылок «спасибо». Он обернулся ко мне и положил ладони на плечи.

– Я тебя люблю, – тихо сказал он. – С тобой все в порядке, Кейт. С тобой все в порядке.

Для моего папы эти слова были равносильны «я тобой горжусь», и хотя за последнее время моя жизнь изменилась почти целиком, я вдруг поняла, что он прав: со мной все в порядке. Иногда ты не можешь остановить перемены, проконтролировать их или направить в удобную сторону. Все, что тебе остается, – смириться и держаться крепче.

Перемены в жизни Стейси привели ее на юг. Через неделю после поездки к детективу мама встретила Лиэнн на парковке «Уолмарта». Та собирала выброшенные картонные коробки, чтобы упаковать вещи для переезда. Юристы из Нью-Йорка убеждали ее возбудить гражданский иск и добиваться для Стейси компенсации за причиненный ущерб, но Лиэнн сказала, что не заставит дочь заново проходить через все это. Лучшее, что она могла для нее сделать, – переехать к сестре в Нэшвилл и отдать Стейси в школу изобразительных искусств.

– Работать официанткой я могу где угодно, – сказала Лиэнн маме. – А здесь для нас не осталось ничего, кроме боли.

После визита в полицию мне так и не довелось поговорить со Стейси. Но в день, когда они уехали, Уилл разбирал почту и нашел конверт с моим именем. Внутри не было ни слова – только чудесный карандашный рисунок пересмешника, официального символа штата Теннесси. Его точеные крылья трепетали на ветру, голова была высоко поднята, а взгляд обращен к новому горизонту.

В эти недели я старалась смотреть как можно меньше новостей, но иногда от них было трудно скрыться. Слоан Китинг стала штатным аналитиком на CNN – как‐то раз я увидела ее по телевизору, пока ждала в очереди в прачечной. Судья довольно мягко обошелся с Дуни, Диконом, Грегом и Рэнди. Несколько лет назад отец Дуни помог прокурору с разводом, и когда парни признали свою вину, тот заметно смягчил требования. Все четверо получили лишь по году. При хорошем поведении их могли освободить уже к сентябрю, и тренер Сандерс начал поговаривать про «вторые шансы».

Бен со мной не связывался. Да я и не ждала. Временами я натыкалась на него, заворачивая за угол в супермаркете или проезжая по Оуклон-авеню; в городке масштаба Корал-Сэндза это неизбежно. Иногда я просматривала его страничку в фейсбуке и размышляла, заговорим ли мы когда‐то в будущем. Линдси сказала, что Дьюк решил подождать с предложением гранта до следующего года. Я не знал, винит ли меня Бен за эту отсрочку, – а может, иногда тоже вспоминает обо мне и улыбается.

Топография моей жизни полностью изменилась, но у материка сердца так и останется зубчатый край – там, где он однажды испытал чудо подлинной близости. Поначалу я раздумывала, смогу ли когда‐нибудь полюбить снова – и ответит ли этот человек мне взаимностью, – но потом решила выбросить из головы «если» и «когда» и сосредоточиться на «здесь» и «сейчас».

Поверхность земли находится в непрерывном движении. По словам ученых, через 250 миллионов лет материки опять объединятся. Образуются новые горы и плато; одни океаны исчезнут, другие появятся. Все эти тектонические сдвиги произойдут без согласия людей – если допустить вероятность, что к тому времени в мире останутся представители нашего вида. Планете безразлична жизнь, которую она питает. Силы природы все равно возьмут вверх, невзирая на то, кто стоит на линии разлома или лежит поперек потока. Все, что нам остается, – ощущать эту вечную дрожь, крохотные сейсмические сдвиги, которые служат напоминанием от вселенной: дай время, и все изменится.

Возможно, это ощущение хрупкости связей и побуждает нас пытаться их сохранить – записывая, фотографируя, снимая на видео, фиксируя в твитах и обновлениях статуса. Теперь я понимаю, что когда земля содрогается у нас под ногами, когда мы едва переживаем наводнения, когда наши сердца сталкиваются, идут трещинами и разбиваются вдребезги, – мы получаем предупреждения.

Мы окружаем себя вещами, которые дарят нам чувство безопасности и устойчивости; на которые мы можем указать, заявив: «Это – нормально». Адель и ее гаражный склад; Конни Бонин и ворох тряпья, оставшийся от покойного Вилли; мама и фотографическая Стена почета на втором этаже; папа и его видеокамера с откидным экранчиком; кораллы на моей прикроватной тумбочке – все это свидетельства ушедших эпох, символы, за которые мы цепляемся, чтобы утвердить настоящее и наметить будущее, окаменелости тайной истории, которую каждый из нас хранит глубоко внутри, в самом основании своего бытия.

Стукнув рукой по дальней линии ворот, я услышала за спиной насмешливый возглас Оливии – и припустила за ней со всей скоростью, на которую была способна. В центре поля мы поравнялись и, пока вечернее солнце согревало поверхность нашего медленно дрейфующего континента, побежали дальше бок о бок.

Мы под крики сокомандников преодолели последние пятьдесят метров. Я опередила Оливию на один удар сердца, мы вместе шлепнули ладонью по линии ворот и повалились на землю, тяжело дыша и смеясь. Пока я лежала в траве рядом со своим новообретенным другом, в вышине у нас над головами величественно проплыл ястреб – и я вдруг испытала прилив благодарности, что на этот раз мы избежали вездесущего взгляда камеры или обновления статуса в фейсбуке. Некоторые моменты стоит записывать только в сердцах.