Глава 62

В самолете авиакомпании «Риан эр», выполняющем рейс до Франкфурта, царило веселое оживление. Когда он коснулся взлетно-посадочной полосы, пассажиры взорвались громкими рукоплесканиями. Томас подумал о странности такой реакции. Было ли так до событий одиннадцатого сентября? В Америке точно нет. Но здесь? Возможно. Оглянувшись вокруг, Найт подумал, что эти аплодисменты были не выражением облегчения, а благодарностью пилоту со стороны этих людей, объединенных вместе на короткое время, для которых полет в каком-то смысле явился маленьким приключением.

Во Франкфурте Томаса никто не остановил. Если после его исчезновения и была поднята тревога, распространялась она медленно, и когда самолет компании «Джапан эр-лайнс» убрал шасси и взял курс на Токио, Найт наконец начал успокаиваться. Пассажиров было мало, он уже предвкушал возможность вытянуться поудобнее и немного поспать. Все в конце концов осталось позади. Несколько часов можно будет не думать о том, что произошло, и том, что Томас обнаружит, приземлившись в Японии.

Однако это блаженное забытье, продолжавшееся не больше пяти минут, было разбито вдребезги голосом, прозвучавшим рядом, тихим, иронично-небрежным, который Томас сразу же узнал:

— Батюшки, вот он, наш отважный путешественник, археолог-атеист!

Найт, рассеянно смотревший в иллюминатор, обернулся, не в силах поверить своим глазам.

Это был Джим в шерстяном свитере оливкового цвета и джинсах, без воротничка и распятия на шее, но хитрая улыбка оказалась на месте.

— Черт побери, что ты здесь делаешь? — изумленно спросил Томас.

— Следи за своим языком, сын мой, — с показным ужасом произнес священник, опускаясь в соседнее кресло.

— Я серьезно, — сказал Томас. — Во имя всего святого…

— Я никогда не был в Японии, — ответил священник, доставая из кармашка в спинке переднего кресла журнал и принимаясь рассеянно его листать, словно речь шла о чем-то совершенно естественном. — Я уже много лет откладывал понемногу из своего скудного жалованья в ожидании, когда подвернется что-нибудь захватывающее и дорогое. Для большинства священнослужителей, твой брат не в счет, бурные приключения в заморских странах не являются частью повседневной рутины. Я сказал себе: «Джим, если хочешь впечатлений или хотя бы просто отдохнуть от визитов к больным прихожанам в Чикаго, то должен устроить все сам, взять быка за рога и…»

— Достаточно, — остановил его Томас.

— Ты сам прислал мне свой распорядок, — сказал Джим. — Я воспринял это как приглашение.

— Это не было приглашением.

— Да и сам уже вижу, — усмехнулся священник. — Но, как уже говорил, я никогда не был в Японии. Мне показалось, что общество тебе не помешает. Может быть, понадобится и кое-какая помощь. — Он не смотрел на Томаса, по-прежнему устремив взгляд на глянцевые страницы с красочными фотографиями пляжей Таити.

— А почему ты не полетел прямиком из аэропорта О’Хейр? — спросил Томас. — Зачем добираться через Франкфурт?

— Так дешевле, — просто ответил Джим. — Пересчитав пыльные шекели, хранившиеся в банке под кроватью, я обнаружил, что личный лайнер с шампанским на протяжении всего перелета для моей особы дороговат. Если лететь на перекладных из одного аэропорта в другой, это экономит кучу денег. К тому же у нас будет возможность познакомиться поближе. Имея на руках твой распорядок, а также благодаря добрым людям из «Джапан эрлайнс», я смог заказать билет на соседнее место, так что мы всю дорогу будем сидеть рядом. По-моему, я изложил все яснее ясного, ты не согласен?

— Пожалуй, — улыбнулся Томас, стараясь прогнать с лица тревогу.

— Блестяще, — заключил Джим. — Выпьем что-нибудь? В обычных условиях для этого еще рановато, но я, сказать по правде, уже не отдаю себе отчет, который сейчас час. Больше того, даже не знаю, какой сегодня день. Смешно, правда? Как будто я уже пропустил несколько стаканчиков.

Томас снова улыбнулся, стараясь не проникнуться к священнику чрезмерной симпатией. Ни в коем случае нельзя было терять бдительность. Этому научил его Везувий. Но что плохого в том, чтобы немного выпить? Подозвав стюардессу, Томас заказал две крошечные бутылочки виски. Им подали «Джек Дэниелс».

— Итак, ты введешь меня в курс дела? — спросил Джим.

Поколебавшись лишь мгновение, Томас начал рассказ о том, что произошло в Италии. Все это время он оставался осторожным и бдительным, внимательно наблюдая за реакцией священника, при этом мысленно просеивая весь всплывающий в памяти материал, готовый умолчать о самых откровенных моментах. Однако в конце концов Найт выложил Джиму все, потому что тот или действительно ничего не знал и горел желанием помочь, или уже владел всей информацией. В любом случае, как с огорчением обнаружил Томас, он раскрыл мало такого, что могло бы серьезно обеспокоить его врагов.

Священник-ирландец оказался хорошим слушателем. Он задавал подобающие вопросы, в нужных местах откликался негодованием, а в самом конце погрузился в задумчивое молчание.

— Не знаю, была ли вызвана смерть Эда тем, что он занялся изучением этого нового символа, — сказал Томас. — Хотя я не могу себе представить, как ради такого пустяка можно пойти на убийство. Но есть эти громилы, которые стремятся любой ценой помешать мне задавать вопросы, оружие, которое подкинули в мой дом в Чикаго, убийства Сато и отца Пьетро. Эд умер не случайно. Кто-то тратит много времени и денег, стараясь не позволить мне найти причину его смерти.

— Ты надеешься найти ответ в Японии? — спросил Джим.

— Именно туда отправился Эд из Италии, — пожав плечами, сказал Томас. — Вся эта история с геркуланумским крестом и странным саркофагом позволяет предположить, что в восьмом веке нашей эры итальянские миссионеры посещали Японию. Нутро мне подсказывает, что все это связано между собой, но как именно… — Изображая полную растерянность, Томас раскрыл руки, словно выпуская на свободу птичку.

— Ты собираешься встретиться со своей женой?

— Бывшей.

— Верно, — согласился Джим.

— Возможно. — Томас снова пожал плечами. — Пока что не знаю. Я как раз над этим думаю.

— Быть может, вам представится отличная возможность… сам понимаешь, помириться. Зарыть топор войны.

— Ха, — усмехнулся Томас. — Католический священник выступает советником в вопросах брака. Меня это всегда очень веселило. В конце концов, кому, если не священнослужителю, давшему обет безбрачия и отказавшему женщинам в месте в своей жизни, советовать супружеским парам, как сохранить семью? Классика!

— Кто говорит, что у церкви нет чувства юмора? — усмехнулся Джим.

— Есть что-нибудь новое относительно оружия, найденного у меня дома?

— В прессе ничего, кроме редких рассуждений о том, что следствие зашло в тупик, — ответил священник. — Я снова разговаривал с тем сотрудником из МВБ, Капланом, и он сказал, что экспертиза проходит крайне медленно.

— Не понимаю, почему до сих пор никто не пытался связаться со мной, — задумчиво произнес Томас.

— Ну это еще как сказать, — сказал Джим.

— Что ты имеешь в виду?

— Похоже, те ребята, которые охотятся за тобой, имеют доступ и к информации, и к ресурсам. Тебе не приходила в голову мысль, что они могут работать на?..

— На правительство? — недоверчиво переспросил Томас. — Нет.

— Почему?

— Потому что они… — Найт остановился, подбирая подходящие слова.

— Значит, мы всего в одном шаге от первобытной анархии без законов, правосудия и яблочного пирога? — спросил Джим.

— Что-то вроде того.

— Добро пожаловать в мир, приятель.

— У тебя та же самая склонность критиковать все и вся, которой отличался Эд, — заметил Томас. — Я никак не могу воспринимать это в священнике.

— Это потому, что мы должны быть такими… закостенелыми? Религия — опиум для народа и все такое?

— Наверное.

Среди нас есть те, кто верит в социально активную церковь, — сказал Джим.

— Значит, вот как ты связался с теми, кого выселяют за долги?

Джим вздрогнул и спросил:

— Кто тебе об этом сказал?

— А почему бы тебе не поведать все самому? — предложил Томас.

Моргнув, Джим произнес с подчеркнутым ударением:

— Я никогда не был в Японии. Мне хочется узнать, какой она окажется.

С этими словами он вернулся к своему журналу.

 

Глава 63

Все началось, когда они вышли из аэропорта. Подобные заведения не имеют собственного лица, мало отличаются друг от друга. Поэтому Томас, бродя по многолюдным залам аэропорта Нарита, не испытывал ровным счетом ничего, за исключением разве что тех моментов, когда из громкоговорителей раздавались произнесенные скороговоркой объявления на японском языке, однако даже это было слишком предсказуемым, чтобы ожидать какого-либо эффекта. Потом они с Джимом оказались в автобусе, который направлялся в город, и все изменилось. Нахлынуло похожее на парамнезию ощущение чего-то знакомого и в то же время необычного. Словно он знал это место, словно какая-то его частица никогда отсюда не уезжала. В то же время Найт чувствовал себя здесь чужим, как и прежде. Когда автобус подкатил к вокзалу в Синдзюку, у Томаса уже начали трястись руки. Через двадцать минут они вместе с вещами зашли в кафе, чтобы вкусить, говоря словами Эда, местный колорит, а потом отправиться искать Куми. Найт, к этому времени пепельно-серый, задыхающийся, уже всерьез подумывал о том, чтобы ближайшим автобусом возвращаться обратно в аэропорт.

Он скрыл это от Джима, который не отрывал лица от тонированного стекла с тех самых пор, как автобус выехал из аэропорта, с благоговейным восторгом туриста наслаждаясь ландшафтом, дорожными указателями, промелькнувшим мимо пышным токийским «Диснейлендом», теснящимися небоскребами, обилием черноволосых людей на улицах, миганием неоновых вывесок и огромными видеоэкранами. Джим непрерывно говорил, в основном восклицаниями, перемежая их вопросами, на которые никто не отвечал. Все это время священник озирался по сторонам глазами размером с блюдца, как человек, перенесенный на другую планету, в существование которой никогда по-настоящему не верил. Едва ли следовало удивляться тому, что Джим не замечал, что его попутчик переживает что-то вроде посттравматического стресса. Томас качался на непрерывно нарастающих волнах паники и тревоги, подпитываемых настойчивым ощущением того, что он никуда отсюда не уезжал, по-прежнему живет здесь с девушкой по имени Куми, на которой когда-нибудь женится…

Томас с самого начала понимал, что будет так, точнее, что-нибудь в таком роде — пронизанное болью и изумлением ощущение возврата в прошлое. В Штатах он не испытывал ничего подобного, даже когда вернулся на улицы, на которых рос, в дом, где жили, а затем умерли его родители. Все это казалось Найту чем-то безвозвратно ушедшим и в то же время сиюминутным, но вполне реальным, потому что он никогда не сомневался в том, что по большому счету все будет так же, как тогда, когда он гонял во дворе мяч с Эдом и Джимми Коллинзом из соседнего дома. Но здесь все выглядело иначе. Япония была другой.

Томас практически ничего не знал об этой стране до тех пор, пока не приехал сюда работать. Для него она была чем-то экзотическим и чужим. Он более или менее освоился здесь за два года преподавания в школе, расположенной в маленьком городке к юго-западу от Токио, но Япония по-прежнему оставалась для него незнакомой. Покидая страну, Найт забрал с собой какую-то ее частицу вместе с Куми, но, когда та от него ушла, все это исчезло, оказалось вычеркнуто из его жизни, из действительности. Всего через несколько лет он уже с трудом представлял себе, что такое место существует, что он там бывал, что оно сформировало его таким, каким Найт теперь был. Даже в тех редких случаях, когда Томас, изрядно перебрав виски, мог заставить себя просмотреть фотографии, сделанные в Японии, ему начинало казаться, что на самом деле все это произошло с кем-то другим. Он часами недоуменно разглядывал фотографии, таращился на самого себя, пытаясь вспомнить, как протекала жизнь на другом краю земного шара, на чужой планете, пытаясь поверить, что это действительно было. Но все выглядело слишком незнакомым, чересчур чуждым, не имеющим никакого отношения к тому, кем Найт был сейчас.

Теперь Томас вернулся в Японию и увидел, что за прошедшие годы ничего не изменилось. Лица. Голоса. Потоки машин. Погода. Безукоризненные садики. Остроконечные крыши, деревянные дома и храмы. Увиденные мельком образы древних святилищ звонили у него в сознании церковными колоколами. Макеты блюд в витрине ресторана. Радостные крики официантов, встречающих входящих посетителей. Красные и черные бумажные фонари, исписанные каллиграфически выведенными иероглифами. Запах свежего дерева в воздухе, практически полностью растворившийся в богатых, но простых ароматах пищи. Меню с картинками, изображающими миски с толстой дымящейся лапшой… Куда бы ни смотрел Томас, ему казалось, что мир качнулся на своей оси и действительность изменилась.

«Ты здесь чужой. Всегда им был. И всегда останешься».

Все же это было у него внутри, нестираемыми буквами высечено в представлении о себе самом.

«Да, вот в чем вся хитрость».

Как ни старался Томас навсегда вычеркнуть Японию из своей жизни, эта страна его сформировала, более того — страшно подумать, — подарила ему лучшие годы жизни. С тех пор все прояснилось. Возвратившись сюда, он чувствовал себя так, словно перенесся на десяток лет назад, в ту эпоху, когда был молодым и бесконечно самоуверенным, перед ним расстилался весь мир, жизнь была полна обещаний, смысла, свершений.

— Кажется, меня сейчас вырвет, — вдруг пробормотал Томас.

Очнувшись от блаженных мечтаний, Джим в изумлении уставился на него, а Томас стал искать, где бы исторгнуть содержимое желудка.

 

Глава 64

Томас стоял, опираясь руками на древние деревянные перила, и наблюдал за торжественной церемонией. Невеста была в радужном кимоно, с белым застывшим лицом, с уложенными в высокую прическу волосами, искусно заколотыми лакированными палочками. Жених в черном, заботливый и волнующийся. Буддийский священник в широкой круглой шляпе распевал под монотонный звон колоколов, а над каменным жертвенником поднимались струйки дыма от благовоний. Храм был полностью открыт с двух сторон, центральное возвышение покрывала красная с золотом материя. Для Томаса, смотревшего на все это сверху, молодожены, священник, само строение и подстриженные карликовые сосны во дворе казались окном в мир, существовавший, наверное, тысячу лет назад. Только часы с браслетом из нержавеющей стали на руке у жениха говорили о том, что все это происходит в XXI веке.

Томас не отрывал взгляда от церемонии, которая разворачивалась всего в нескольких ярдах от него. Он почувствовал бесшумное приближение Куми. Джим стоял рядом, но не отвернулся, не отошел в сторону, и ей не оставалось ничего другого, кроме как молча встать вместе с ним. Вот почему Том позвонил Куми в отдел торговли сельскохозяйственной продукцией и попросил встретиться именно здесь, где не могло быть ни неприятных сцен, ни криков, поскольку это осквернило бы торжественную строгость ритуала, который разворачивался перед небольшой группой притихших свидетелей.

— Ты не должен был сюда приезжать, — сказала Куми.

Томас даже не обернулся, заговорил шепотом, радуясь тому, что может смотреть на что-то другое, а не на нее.

— Мы были близки к тому, чтобы это сделать. Помнишь? Вторая церемония должна была состояться в Японии…

Наступило долгое молчание. Священник с улыбкой выслушал ответы волнующихся молодоженов и предложил им отпить по глотку саке из деревянных пиал.

— Возвращайся в Штаты, Том, — наконец произнесла Куми. — Больше не пытайся со мной связаться, хорошо?

Томас начал было что-то говорить, но она просто покачала головой, а потом в ее голосе прозвучало что-то печальное и усталое.

— Возвращайся домой, Том. Немного отдохни. Ты выглядишь старым.

Подавшись к нему, она поцеловала его в щеку — прикосновение холодных губ оказалось таким легким, что Томас его почти не почувствовал, — развернулась и направилась прочь.

Томас продолжал смотреть прямо перед собой, крепко стиснув перила. Невеста на мгновение нарушила неподвижность и прикоснулась к руке жениха, после чего снова превратилась в часть церемониальной картины.

 

Глава 65

— Ну что, будем искать гостиницу? — спросил Джим. — Конечно, если хочешь, я мог бы устроиться один, но так мы сэкономим деньги. Кажется, я не храплю. Впрочем, убедительных свидетельств этого предложить не могу.

Священник глуповато улыбнулся. Робкий юмор стал частью неловкости, которая не покидала его с момента недолгого появления Куми. Томас до сих пор не был уверен в том, как относиться к Джиму, но это чувство казалось ему хотя бы неподдельным. Он испытывал по отношению к Горнэллу что-то вроде жалости. Нет ничего хуже, как быть третьим колесом, хотя, вероятно, священники нередко испытывают нечто подобное.

«Штопающий ночью носки, когда рядом никого нет…»

— Конечно, — сказал Томас. — Я совсем не против того, чтобы сберечь немного денег. Одному богу известно, как я буду расплачиваться за расходы, сделанные по кредитным карточкам.

— Верно, — Джим с признательностью улыбнулся и тотчас же отвел взгляд. — Знаешь что-нибудь разумное?

— В Токио? Нечего и мечтать об этом. Но ты не волнуйся. Мы все равно здесь не задержимся.

— Вот как?

— Мы направляемся на запад, в горы Яманаси, — сказал Томас. — Мне нужно там кое-что посмотреть.

— Но как же?..

— Для меня здесь ничего нет, — уверенно заявил Томас.

Он огляделся по сторонам в поисках станции метро или такси, сознательно избегая смотреть Джиму в глаза, и в конце концов остановился на обложках глянцевых журналов, выставленных на витрине газетного киоска. Как всегда, Томас скользнул взглядом по непроницаемым иероглифам-кандзи, и те немногие слова, которые он смог разобрать, вспыхнули на заднем плане, подобно неоновой вывеске. Поспешно шагнув к киоску, Томас схватил англоязычный выпуск «Дейли йомиури». На снимке, размещенном на первой полосе, были изображены двое мужчин, пожимающих друг другу руки, один японец, второй европеец.

Это еще что за чертовщина?

Вторым мужчиной был сенатор Девлин.

 

Глава 66

Согласно газете, сенатор входил в торговую делегацию, состоявшую из представителей тех штатов, которые ждали выгоды от снижения налогов на импорт рыбы из северо-западной части Тихого океана и зерновых из Иллинойса, не содержащих генно-модифицированных организмов. После нескольких встреч со своими японскими коллегами Девлин должен был дать пресс-конференцию в гостинице «Кейо-плаза» в Синдзюку. Томас прикинул, что если поторопиться, то успеет к самому концу.

— Это случайное совпадение, — заметил Джим.

— Возможно, — сказал Найт.

Какое-то мгновение они изучали друг друга — игроки в покер, ищущие признаки блефа.

— Ты не доверяешь мне до конца, ведь так? — спросил Горнэлл.

— Да, до конца не доверяю.

— Так почему ты берешь меня с собой?

Томас рассмеялся, издал короткий смешок, лишенный веселья.

— Называй это слепой верой.

Они больше не обмолвились ни словом, пока не добрались до гостиницы.

— В среднем налог на ввозимые соевые бобы, кукурузу и пшеницу составляет в Соединенных Штатах двенадцать процентов, — сказал сенатор Девлин, устраивая поудобнее свою грузную тушу в кресле с полукруглой спинкой, стоявшем в гостиничном баре. — А знаете, чему равен японский аналог?

Томас покачал головой.

— Пятидесяти процентам, — сказал Девлин. — Это только базовая ставка. Семьдесят два так называемых меганалога. Все вместе доходят до ста и больше процентов от стоимости импорта. Вы можете в это поверить? Ввоз риса сдерживается на уровне семисот семидесяти тысяч тонн, что составляет меньше десяти процентов потребностей страны. Мы говорим о свободном рынке, но это просто шутка. Японцы прямо-таки преступно нечестно защищают собственное хромое сельское хозяйство. В общем, вот зачем я приехал сюда.

— И только? — спросил Томас, наблюдая за Хейесом, который, как всегда, тенью следовал за сенатором, с непроницаемым лицом впитывая каждое его слово.

— И только, — подтвердил Девлин. — Еще после вашей последней весточки я надеялся, что встречусь здесь с вами, — уступая, добавил он, тотчас же улыбнувшись так, что над квадратным подбородком сверкнули точеные белоснежные зубы.

— Вы знали, что я направляюсь в Японию? — удивился Томас.

— Я знал, что отец Эд побывал здесь, а вы идете по его следам, — сказал Девлин.

— Что еще вам известно, господин сенатор? — спросил Найт.

Джим неуютно заерзал.

Девлин обвел взглядом зал, решая, что сказать, затем подался вперед.

— Подробности отрывочные, но ваш брат погиб в ходе контртеррористической операции. Вот почему все молчат. На Филиппинах нашли приют группировки воинствующих исламских фундаменталистов. Судя по всему, одна из них и стала целью. Я так и не смог установить, то ли МВБ считает, что отец Эд был каким-то образом связан с ними, то ли он просто оказался не в том месте не в то время и попал под перекрестный огонь. В любом случае ситуация получается очень деликатная. Если ваш брат был доморощенным террористом, то правоохранительные органы постараются выяснить о нем все, прежде чем обнародовать эту информацию.

— А если не был? — спросил Томас.

— Значит, они наломали дров, — сказал Девлин. — Убили не просто частное лицо, но американского гражданина и священника. Только представьте себе, как все это может откликнуться.

— Критика в прессе? — презрительно спросил Томас. — Вот чего они боятся?

— В Вашингтоне этого боятся все, — горько усмехнулся Девлин.

— На что готово пойти МВБ, чтобы сохранить это в тайне?

— Если вы хотите знать, попытались бы наши силовые ведомства вас устранить, чтобы скрыть свой провал, то забудьте об этом. Как-никак мы говорим об Америке.

Опустив взгляд, Томас промолчал.

Они шли к железнодорожному вокзалу со своим скудным багажом. Найт держал руки в карманах.

— Ну? — спросил Джим. — Что ты думаешь на этот счет?

— Не знаю, — неуверенно произнес Томас. — А ты?

— Политики! — пожал плечами Джим. — Черт побери, кто может сказать, какие мысли у них в голове?

— Ты думаешь, Девлин лгал?

— Мне показалось, он что-то недоговаривает, — ответил Горнэлл.

Кивнув, Томас вдруг остановился.

— В чем дело? — поинтересовался Джим.

Найт был в растерянности. Он достал из кармана клочок бумаги размером не больше почтовой марки и уже собирался выбросить его, но в самый последний момент спохватился и теперь разглядывал его.

— Сенатор сунул тебе в карман записку? — изумленно произнес священник.

— Не он, — пробормотал Томас, сбитый с толку не меньше его. — Куми.

 

Глава 67

Томас и Джим отправились из Синдзюку в Кофу на скоростном поезде. Дорога заняла у них чуть больше трех часов. Пригороды Токио постепенно перешли в лесистые горы Яманаси. За окном потянулись пейзажи великих японских живописцев XIX века: крутые склоны, островерхие вершины, теряющиеся в тумане и облаках, крошечные уединенные храмы. И разумеется, Фудзияма, заснеженная симметричная копия Везувия.

По дороге ощущение парамнезии, с которым Томас безуспешно боролся с того самого момента, как их самолет совершил посадку в аэропорту Нарита, вернулось, сильное, как никогда прежде. Он подъезжал к городу, где провел два года перед поступлением в аспирантуру. Захлестнутый тяжестью воспоминаний, Найт ушел в себя, радуясь тому, что Джим задремал и не пристает к нему с расспросами. Он перечитал записку Куми, обдумывая назначенную встречу в одном из их любимых мест, не в силах не видеть в ней обещание примирения, так что поезд, казалось, возвращал его в прошлое.

На станции они взяли такси. Водитель в белых перчатках предупредительно открыл им задние двери. Когда Джим высказался по этому поводу, Томас поймал себя на том, что в его сознании возникает то же самое: «Да, так оно и было раньше». И эта фраза не выходила у него из мыслей с момента приезда в Японию. Через десять минут они уже были у входа в храм Дзенко-дзи и шли по длинной аллее между постриженными черными соснами к выцветшему красному сооружению. Каждый шаг казался Найту до боли знакомым.

Старик, взобравшись на стремянку, приматывал проволокой длинный бамбуковый шест к прямой ветке сосны. Взглянув на Томаса и Джима из-под широкополой соломенной шляпы, он приветливо кивнул. Слева над ухоженным садиком возвышался огромный бронзовый Будда, которого Найт видел и под дождем, и под снегом, а справа простиралось кладбище с каменными фигурами и квадратными деревянными столбами, исписанными иероглифами. Томас увидел Куми до того, как она заметила его. Женщина стояла перед выстроившимися в ряд приземистыми каменными фигурками детей в различных позах, похожих на уменьшенные изображения Будды. Томас вспомнил, что эти скульптурки называются дзидо. На многих из них были красные фартучки-слюнявчики.

Куми как раз поправляла один, почувствовав их присутствие, обернулась и быстро направилась навстречу. Томас удивился, когда она его обняла, радостно причитая по поводу того, что ему удалось сюда приехать, и извиняясь за предыдущую встречу.

— Ты постриглась, — заметил он.

— Да, теперь мои волосы короче, — подтвердила Куми. — Я ношу их так уже года три.

— Мне нравились длинные.

— Знаю, — сказала она.

Сейчас волосы у нее ниспадали на плечи, а раньше почти доходили до талии.

— Это выглядит… более профессионально, — пробормотал Томас.

— Спасибо, — сказала Куми, озаряясь такой знакомой, абсолютно родной улыбкой, что Найт вздрогнул и отвел взгляд в сторону.

— Я Джим Горнэлл, — представился священник. — Служу в том приходе, где работал перед смертью Эд.

Пожав ему руку, Куми поклонилась, и Томас подумал, что эту привычку она приобрела с тех пор, как вернулась в Японию.

— За мной следят, — начала Куми, переходя сразу к делу. — Когда я тебе звонила, у меня в кабинете был один тип. Американец. Я уже видела его в гольф-клубе рядом с моей работой.

— Быть может, он просто любит гольф, — предположил Томас.

— Том, попадая в Японию, американцы начисто забывают про гольф, — напомнила Куми. — Они просто не могут себе этого позволить.

— Ты полагаешь, он из МВБ?

— Ребята из этой конторы уже расспрашивали меня про тебя, — покачала головой Куми. — Если тот тип работает в государственной структуре, сюда он прибыл по совершенно закрытым каналам. Моя работа находится всего в квартале от посольства, так что она как магнит притягивает американских бизнесменов, желающих сорвать крупный куш, но этот тип не похож на официальное лицо.

— Это еще почему?

— Он носит козлиную бородку. Это никак не подходит тому, кто имеет связи с деловой или политической Японией.

Паркс?

Кивнув, Томас рассказал Куми о своих встречах с Парксом.

— Я понятия не имею, каким боком он сюда подходит, — признался Найт. — Но данная личность определенно имеет к этому какое-то отношение. Он опасен. Если ты видела у себя в кабинете именно его, то он попал сюда прямиком из церкви Святого Антония в Чикаго, а ему еще нужно было завернуть в Италию.

— Кто бы это ни был, но я не знала, можно ли доверять телефону, поэтому мне пришлось сделать вид, будто я не хочу с тобой говорить.

— Вообще-то, я удивлен тем, что ты со мной общаешься, — заметил Томас.

Хотя он произнес это небрежно, в его словах прозвучала боль, и улыбка Куми явилась уклончивым ответом.

— МВБ известно, что ты в Японии, — сказала она. — Не знаю, почему никто не встретился с тобой и японскую полицию не попросили тебя задержать. Вероятно, спецслужбы полагают, что, если тебе дать волю, ты сможешь больше узнать.

— Или надеются на то, что со мной произойдет какой-нибудь несчастный случай. Тогда все завершится само собой, — заметил Найт.

— У Томаса складывается очень блеклое представление о правительстве нашей страны! — Джим усмехнулся.

— Что вы хотели сказать? Как это «складывается»? — спросила Куми. — Сколько я знаю Томаса, он гордился своим скептическим отношением к американскому правительству.

— Скажем так, в преклонном возрасте я стал более циничным, — ответил Найт.

— Жаль, — совершенно серьезным тоном заявила Куми. — Прежде ты был невинным младенцем с широко раскрытыми глазами.

— Ты пришла сюда, чтобы мне помочь ил и же снова приняться за оскорбления? — спросил Томас.

— То и другое, — сказала Куми. — Я отлучилась ненадолго. Мне нужно будет поливать маслом шестеренки Министерства сельского хозяйства, лесной промышленности и рыболовства через… — Она сверилась с часами. — Да, уже через три часа. Эта торговая делегация из Штатов поставила всех на уши.

— Девлин?

— В частности, и он. Ты его знаешь?

Томас рассказал о своих встречах с сенатором и его связях с Эдом.

— Ты считаешь, что его присутствие здесь сейчас является случайным совпадением? — спросила Куми.

— Не знаю, — сказал Томас. — Когда Эд был в Японии, вы с ним встречались?

— Он прожил у меня пару дней, но вся наша энергия ушла на то, чтобы не говорить о тебе, — помявшись, призналась она. — Если честно, мы вообще почти не разговаривали. По-моему, Эд был рад, когда расставался со мнойю. — В ее голосе прозвучала грусть.

— Но ты полагаешь, что он приезжал сюда? — спросил Томас, снова переходя на деловой тон.

— Я точно знаю, что Эд направился в эту сторону, — уверенно заявила Куми. — Потому что помогала ему разобраться с расписанием поездов. Но он не сказал, куда едет. После того как твой брат покинул Токио, я больше ничего о нем не слышала.

— Это на него не похоже, — пробормотал Томас.

— Да. Мне показалось, что Эд был чем-то обеспокоен, даже встревожен, — сказала Куми. — Когда я его об этом спросила, он ответил, что расскажет позже, когда сам во всем разберется. Эд не говорил о своей работе и о том, зачем приехал в Японию. Я особенно не настаивала, подозревая, что отчасти это связано с нами. Не забывай, мы с ним не виделись пять лет, с того самого момента, как…

— Как ты от меня ушла, — произнес Томас. — Точно.

Отвернувшись в сторону, Куми принялась покусывать изнутри щеку, как делала всегда, когда старалась совладать с собой.

— Допустим, это действительно не было связано с нами, — предположил Томас, произнеся последнее слово как веселую шутку. — Значит, между решением Эда покинуть Италию и его прибытием в Японию что-то произошло. Если верить тем, с кем он встречался в Неаполе, брат был совершенно счастлив. Что же его так, мягко говоря, встревожило?

— Было бы очень неплохо, если бы мы знали, куда именно Эд отправился из Токио, — вставил Джим, державшийся чуть поодаль на тот случай, если разговор станет чересчур личным.

— Кажется, я знаю, хотя и не понимаю, зачем он это сделал, — заявил Найт.

 

Глава 68

Томас присоединился к толпе иностранных журналистов, выбиравшихся из автобуса перед зданием телестудии Эн-эйч-кей в Кофу, влился в поток, идущий мимо охраны, показал свой паспорт и старый читательский билет и, пройдя в зал, занял место в заднем ряду. Первым делом собравшиеся просмотрели пятиминутный фильм о месте раскопок и выслушали пожилого археолога-японца, объяснившего значение находки. Переводчик оказался плохим и даже не пытался передавать технические детали, но археолог не скрывал своего возбуждения, и это предопределило ход всего дня.

Когда иностранных журналистов, в основном австралийцев, голландцев и немцев, проводили на пресс-конференцию, зал уже был заполнен японцами, подиум окружали стойки с микрофонами и галогенные лампы. Некоторые ведущие газеты, в частности «Йомиури» и «Асахи симбун», прислали команды по пять человек, вооруженных диктофонами и фотоаппаратами, а все сотрудники телестудии, похоже, забросили свои дела, чтобы посмотреть на Ватанабе.

— Что, в город приехали «Beatles»? — спросил Томас журналиста с топорщащимися усиками, с удостоверением «Нью-Зеланд геральд» на шее.

— Этот парень круче, — ответил тот. — Скоро будет таким или же хочет стать.

Криво усмехнувшись своему последнему замечанию, новозеландец схватил фотоаппарат. В зал как раз вошел Мицихиро Ватанабе.

Зал буквально взорвался, фотовспышки замигали настолько часто, что их сияние стало буквально непрерывным. По залу прокатилась волна аплодисментов, почти все журналисты, за исключением небольшой горстки, преимущественно иностранцев, улыбались и выкрикивали слова приветствия. Такой встречи удостаивается чемпион или рок-звезда.

Томас решил, что внешность археолога была самой подходящей. Худощавый Ватанабе обладал накачанной мускулатурой, его руки вздувались канатами вен и сухожилий.

Ему было под пятьдесят, но он выглядел на десять лет моложе. Его черные волосы торчали, обильно политые гелем. На нем красовались очки с серо-голубыми стеклами и подогнанная по фигуре футболка из ткани с металлическим отливом, сшитая на заказ. Ученый держался уверенно и непринужденно, улыбаясь в объективы фотоаппаратов.

— Мицихиро Ватанабе, мечта всех образованных японок, — шепотом заметил новозеландец.

Увидев, как все сотрудницы телестудии застенчиво улыбаются, Томас пришел к выводу, что тот прав.

Ватанабе полностью взял в свои руки происходящее, бойко рассказывал об открытии, время от времени вставлял шутки, кивал помощнику, который выводил на большой экран слайды. Среди них было несколько схем и диаграмм, но в основном фотографии гробницы, ее содержимого, окрестностей, еще не раскопанных, и, разумеется, самого великого человека, склонившегося над землей, показывающего что-то своим ученикам, неизменно умного, внимательного и полностью владеющего ситуацией. Переводчик по ходу дела добавлял комментарии, спотыкаясь на датах и, как предположил Томас, вольно редактируя рассказ археолога.

— Вопреки утвердившемуся мнению, эта находка свидетельствует о присутствии европейцев в Японии в середине культуры Кофун, приблизительно в начале седьмого века нашей эры, и позволяет с большой долей вероятности утверждать, что это были первые христианские миссионеры, — говорил он.

Всем присутствующим в зале это уже было известно, однако слова Ватанабе вызвали волну возбуждения, словно журналистам для полной уверенности требовалось услышать все вживую. Словно в глубине души они ждали, что известный археолог откажется от своего невероятного утверждения. На протяжении последних четырех дней раскопки оставались самой громкой сенсацией научного плана, случившейся в Японии за последние несколько лет. Информация четко дозировалась, выпускалась маленькими порциями, распаляющими воображение, а само место раскопок и лаборатория Ватанабе находились под строгой охраной. Все это было объяснимо, учитывая масштабы находки, и все же отдавало тщательно срежиссированным рекламным ходом.

Наконец, с видом фокусника, который припас свой лучший трюк напоследок, Ватанабе достал из-под кафедры плексигласовый ящик, содержащий частично сохранившийся человеческий череп с лежащей отдельно нижней челюстью, и украшенное орнаментом серебряное распятие. Толпа подалась вперед, и снова сплошной стеной света замигали вспышки.

— У черепа японца глазницы очень скругленные, — объяснил переводчик, когда Ватанабе показал сравнительные рисунки.

Даже на непосвященный взгляд Томаса, отличия были разительными.

— Как и у его предка из культуры Кофун. Глазницы европейца более вытянуты, что соответствует останкам, обнаруженным при наших раскопках. Длинные кости из захоронения также являются доказательством того, что останки принадлежат выходцам из Европы, однако эти кости сохранились лишь фрагментарно. Бедренная кость японца, жившего во времена культуры Кофун, значительно прямее по всей своей длине, чем у европейца. Как вы сами видите, образцы из захоронения заметно изогнутые.

Последовали вопросы, в основном от японских журналистов, легкие мячи, которые Ватанабе отражал с нескрываемым удовольствием. Да, существуют свидетельства того, что в первом и втором веках нашей эры существовала связь между Римом и Китаем династии Хань по Великому шелковому пути. Да, Великая китайская стена была построена именно для защиты от сюнну, тех самых гуннов, которые разорили Древний Рим. Недавние результаты анализа ДНК позволяют предположить, что скелет, обнаруженный в Китае под Сианем, возраст которого составляет больше двух тысяч лет, практически однозначно принадлежит европейцу. Великая ойкумена между Китаем и Европой находилась во власти воинственных кочевников, которые, несомненно, оказали влияние на обе культуры. Возможно, существовала также связь с Японией через Сибирь, где сохранились интересные курганы. Раз уж об этом зашла речь, отсутствие свидетельств не является достаточно веским основанием для утверждений об отсутствии связей между Востоком и Западом, Европой и самыми отдаленными берегами Азии. Можно также вспомнить знаменитые светловолосые мумии из Западного Китая…

Так продолжалось какое-то время. Постепенно вопросы перешли в плоскость так называемого человеческого интереса. Какие мотивы двигали Ватанабе? Какой профессиональной этики он придерживается? Как его осенила столь гениальная догадка? Почему ее, кроме него, не готов был сделать никто и только она одна могла объяснить все факты? В конце концов Найту стало ясно, что это не столько расспросы об открытии, сколько канонизация самого первооткрывателя.

Единственной ложкой дегтя стал вопрос новозеландца:

— Правда ли, что культура Дзёмон, предшествовавшая культуре Яёй-Кофун в Японии, уже вводила ученых в заблуждение относительно европеоидного происхождения японцев?

Когда вопрос был переведен, присутствующие обернулись к иностранным журналистам и недовольно зароптали. Лишь Ватанабе сохранял невозмутимость.

— Мы убеждены, что эти останки имеют однозначно европейское происхождение, — сказал он по-английски, улыбаясь тому изумлению, которое вызвала в зале эта стратегия. — Они абсолютно не похожи на кости представителей культуры Кофун.

— Даже несмотря на то, что находки сохранившихся останков культуры Кофун относительно редки? — выпалил в ответ журналист.

— Не настолько редки, чтобы могли быть какие-либо споры относительно того, как они выглядят, — возразил Ватанабе. — Но для абсолютной уверенности мы подвергнем эти останки всем имеющимся в нашем распоряжении тестам, в том числе точному измерению особенностей черепно-лицевых костей, результаты которого затем будут пропущены через компьютерную программу сопоставления с известными образцами. Эти работы проведет независимый эксперт.

Улыбка у него на лице не дрогнула, но взгляд скользнул на стоящего позади помощника-аспиранта, и Томас почувствовал, что между ними что-то произошло. Аспирант почтительно опустил глаза.

Последовавшие аплодисменты были не просто вежливыми или восторженными. Они опять выражали то безумное исступление, какого удостаиваются только настоящие знаменитости.

— Привыкайте к этому, — склонившись к Томасу, заметил новозеландец. — Он теперь не скоро сойдет со сцены.

В профессии, которая обычно ассоциируется с пыльной скукой, Ватанабе, всегда умевший мастерски общаться с прессой, очевидно, был звездой. Теперь в дополнение к своим незаурядным личным качествам он получил настоящую находку.

— Но почему это вызывает так много шума? — спросил Томас.

— Любой японский школьник скажет, что европейцы появились в Японии только в тысяча пятьсот сорок третьем году, когда португальский корабль выбросило на берег на южной оконечности острова Кюсю. Франциск Хавьер, или святой Франциск Хавьер, кому как больше нравится, прибыл с Библией в руках еще через шесть лет. Если Ватанабе прав, то все это отправляется на свалку. Мы получаем христианских проповедников в самом сердце Японии на семьсот лет раньше самых смелых предположений. Да, это настоящая сенсация. Определенно, достаточно большая, чтобы лощеная улыбка Ватанабе еще долго не сходила с экранов телевизоров.

— Что-то я ничего не соображаю, — пробормотал Томас. — Суть понимаю, но почему такая свистопляска?

— Отчасти дело в нем самом, — сказал новозеландец, застегивая чехол фотоаппарата и кивая в сторону подиума. — Этот тип может найти у себя во дворе бутылку из-под кока-колы и представить это как захватывающее открытие. Но также дело в них.

— В них?

— В японцах. Им не нравится чувствовать себя опоздавшими ко всем значительным событиям. По большей части они забирают из любой религии то, что хотят. По определенным праздникам в синтоистских храмах совершаются буддийские богослужения, а свадьбы сейчас все чаще устраиваются по христианским правилам, как это показывают в кино. Но все-таки христианство где-то далеко, а японцам нравится быть в самом сердце всего клевого. Определенно, Иисус — это клево. Если удастся переписать историю, обнаружив, что христианство появилось здесь приблизительно тогда же, когда и в остальном мире, и намного раньше, чем в Америке, будет просто здорово. — Он невесело усмехнулся.

Томас увидел знакомый образ человека, оторванного от родины, обозленного на все вокруг, который сам является второстепенной знаменитостью исключительно за счет того, что он иностранец, но всегда будет оставаться на задворках общества, где предпочел жить.

— Встретимся на следующей пресс-конференции, — с неестественным весельем бросил журналист и ушел.

Найт снова посмотрел на подиум. Ватанабе по-прежнему позировал перед объективами фотоаппаратов. Вокруг него суетилась корреспондентка телестудии. Она непрерывно улыбалась и кивала, и Томас поймал себя на том, что у него внутри поднимается желчь, подхваченная от новозеландца. Взоры всех присутствующих были обращены на Ватанабе. За исключением одного человека.

Это был помощник Ватанабе, молодой угрюмый японец лет двадцати с небольшим, судя по всему, аспирант, в строгом костюме, с расчесанными на прямой пробор волосами. Кожа у него была темнее большинства тех, кто его окружал, и он мог бы сойти за корейца или даже за малайца. Аспирант не отрывал взгляда от Томаса. Выражение его лица было непроницаемым, хотя за внешней бесстрастностью что-то проступало. Когда молодой человек наконец повернулся к Ватанабе, Томасу показалось, что он уловил тень беспокойства.

Томас сделал два шага вперед, и тут произошло нечто очень странное. Ватанабе о чем-то оживленно распинался, изображая обаятельного ученого, увлекательного рассказчика, и вдруг осекся на полуслове. Слушатели молчали в терпеливом ожидании, кто-то хихикнул, решив, что эта пауза является заранее отрепетированным ходом, а археолог сдвинул темные очки на кончик носа и пристально уставился на Томаса. Ватанабе застыл совершенно неподвижно, и Найт, проникнувшись необычностью момента, последовал его примеру.

Редкое зрелище глаз Ватанабе подтолкнуло кого-то из фотографов сделать снимок, и в ослепительном сиянии вспышки археолог показался встревоженным, даже испуганным. Присутствующие недоуменно переглянулись, смущенно улыбаясь, затем медленно, словно зрители в театре, осознавшие, что действие происходит не на сцене, а в зале у них за спиной, обернулись к Томасу.

Наступило мгновение абсолютной тишины, и тут угрюмый аспирант заговорил снова, отвлекая внимание на себя. В конце концов даже сам Ватанабе повернулся к нему, и улыбки, ставшие было напряженными, застывшими, ожили опять. Тотчас же за спиной у Найта появился охранник и закрыл своим телом подиум. Он через переводчика попросил Томаса показать журналистское удостоверение и начал выпроваживать его к выходу.

 

Глава 69

— Они меня узнали, — сказал Томас. — Как вы можете это объяснить? Ватанабе и тот парень, его аспирант, они вычислили меня, едва увидев.

Куми, не вдаваясь в подробности, сказала, что вернулась из Токио на все выходные. Они сняли три комнаты в так называемой рёкане, традиционной гостинице в Симобе, деревушке на берегу реки в нескольких милях от Кофу. Здесь было достаточно тихо и живописно, чтобы версия о трех туристах, приехавших сюда отдохнуть, выглядела правдоподобной. При этом местечко было настолько маленьким, что если бы кто-то начал о них расспрашивать, это сразу же привлекло бы к себе внимание. На пригородном поезде за считаные минуты можно было доехать до Кофу или до расположенного в горах храма Минобу.

— Как они отреагировали на твое присутствие? — спросила Куми.

— Вот что самое странное, — сказал Томас. — Ватанабе показался мне встревоженным, даже испуганным.

— Дело не может быть в том, что ты узнал, — небрежно произнесла Куми, отчего Томас залился краской. — Потому что на самом деле нам по большому счету ничего не известно.

— Ты как раз над этим работаешь, так? — отозвался Найт, и в крошечной комнате, застеленной матами, его голос прозвучал резко.

— По моей просьбе один человек наводит справки в филиппинском посольстве, если это может что-нибудь дать, — ответила Куми, судя по всему, не заметив его раздражения. — Мне должны вот-вот перезвонить, хотя на самом деле я многого не жду, если учесть, что до сих пор мы повсюду натыкались на глухую стену.

— А ты уверен, что узнали именно тебя? — вдруг спросил Джим, который сидел на корточках на полу, босой, отрешенный, похожий на монаха-отшельника. — Я хочу сказать, а вдруг тебя приняли за кого-то другого?

— Например?.. — Куми задумчиво посмотрела на него.

— За Эда, — тихим, чуть ли не извиняющимся тоном произнес Джим. — Тебя ведь уже путали с ним.

— Но откуда эти двое могут знать брата? — спросил Томас.

— Сато говорил, что Эду было известно про крест, — напомнил Джим. — Ты сам приехал сюда лишь потому, что здесь объявилось нечто, похожее на этот крест. Вполне возможно, Эд каким-то образом пришел к такому же заключению.

— Но ведь находка была сделана уже после его смерти, — заметила Куми.

Однако Томас пристально посмотрел на священника, его глаза стали твердыми.

— Джим имеет в виду, что крест подложный. Он был подброшен на место раскопок, и мой брат имел к этому какое-то отношение. Я правильно понял, да?

— Я просто строю предположения, — скромно произнес Горнэлл.

— Не надо этого делать.

— Может быть, мне лучше вернуться в Чикаго? — спокойно поинтересовался Джим.

— А вот это было бы просто здорово.

— Ой, пожалуйста! — вмешалась Куми. — Когда вы оба повзрослеете? Джим хочет помочь, — добавила она, обращаясь к Томасу. — Так что ты лучше сказал бы ему спасибо. Мы ничего не добьемся, если будем обходить стороной то, что нам не по душе.

— Ты действительно считаешь, что Эд мог быть замешан в чем-то подобном? — резко спросил Томас, и Куми обиженно вздохнула, недовольная его тоном. — Да? — настаивал он.

— Нет, — сдалась Куми. — Но Эд был в Японии. Если он приезжал сюда, то не сказал мне об этом ни слова. Я все больше убеждаюсь в том, что твой брат никому не раскрывал свои карты. Он многого мне не говорил.

Внезапно помрачнев, она уставилась на пол, застеленный матами, и Томас почувствовал, что это признание далось ей нелегко, хотя и не мог понять причины.

— Я мог бы выяснить, — предложил Джим. — Если Эд был здесь и не стремился сохранить этот факт в полной тайне, то местные священники должны об этом знать. Он обязательно связался бы с ними. Даже если в церкви просто появился бы незнакомый иностранец, они запомнили бы такое.

— А вдруг Эд и не думал заглядывать в церковь? — сухо заметил Томас.

— У священнослужителей это не принято, — таким же тоном ответил Джим. — Определенно, Эд так не поступил бы. Здешняя католическая община немногочисленна, все священники иностранцы, в основном францисканцы из Италии, а также иезуиты. Эд обязательно должен был бы встретиться с ними, если только он не соблюдал полную секретность. Я хочу переговорить со священниками в Кофу.

— А я побеседую с Ватанабе, — сказала Куми, резко вмешиваясь в разговор, словно сделав над собой усилие.

— С чего ты взяла, что сможешь из него что-нибудь вытянуть? — спросил Томас.

— Ну, во-первых, он не может знать о том, что я связана с тобой, — сказала Куми. — Теперь я уже могу достаточно неплохо сыграть роль японки. Ватанабе даже не узнает, что я американка.

— А во-вторых? — Томас не удовлетворился этим ответом.

— Ты хоть раз видел Ватанабе без томной красавицы рядом?

— Ты собираешься его соблазнить? — изумленно спросил Найт. — Даже не думай об этом.

Куми усмехнулась, позабавленная как его ответом, так и мыслью о том, что он сможет ее удержать.

— Я просто не хочу, чтобы ты попала в беду, — продолжал Томас.

— Вот как? — насмешливо полюбопытствовала Куми. — Неужели тебе не хотелось бы примчаться ко мне на помощь верхом на белом коне? Том, я смогу за себя постоять. Так было всегда.

У нее зазвонил сотовый телефон. Ответив по-японски, Куми отошла в угол и зажала другое ухо ладонью, отгораживаясь от постороннего шума, хотя такового особо и не было. Джим вполголоса рассуждал сам с собой, а Томас, опьяненный запахом циновок, знакомой необычностью комнаты, отдался воспоминаниям о том, как они с Куми познакомились. Тогда им пришлось потратить несколько месяцев на то, чтобы отыскать вот такую же крохотную частную гостиницу, полностью обособленную от современного мира вокруг. Все в той гостинице казалось им неповторимым и волшебным, бесценным и никак не связанным с остальной жизнью. Они чувствовали себя насекомыми, застывшими в капле янтаря, которым была для них любовь.

Голос Куми стал отрывистым, она принялась расхаживать по комнате, настаивая, даже упрашивая в вежливых рамках японского этикета, но, судя по всему, дело было безнадежным. Окончив разговор, Куми выругалась. Однако в ее взгляде появилось кое-что еще помимо раздражения, хотя, кроме Томаса, это мало кто заметил бы. Она была чем-то встревожена, даже напугана.

— В чем дело? — спросил Найт.

— Это звонили из посольства, — сказала Куми.

Походив по комнате, она застыла на месте, словно стараясь обуздать что-то могучее и хаотическое. Томас поймал себя на том, что у него учащенно забилось сердце.

— Так что? — нетерпеливо спросил он.

— Никто ничего не говорит, — ответила Куми. — Меня в открытой форме попросили больше не беспокоить их по этому делу.

— Значит, нам не удалось выяснить ничего нового, — вздохнул Томас.

— Лишь кое-что, — поправила его Куми, белая как полотно. — Ничего определенного, только слухи. Но похоже, Эд погиб не в автокатастрофе.

— Вообще-то я с самого начала в это не верил, и сенатор Девлин сказал…

— Том, послушай! — резко оборвала его Куми. — Погиб не один только Эд. Вместе с ним были убиты еще человек двадцать или тридцать местных жителей. Среди них не было ни одного террориста. Это был взрыв. Мощный.

 

Глава 70

Томас очнулся в то самое мгновение, когда упал в холодную воду. Паника открыла ему глаза. Его колени были прижаты к груди и приклеены к ней серебристой изолентой, руки связаны за спиной.

Ему потребовалось какое-то мгновение, чтобы все вспомнить.

Он отправился немного прогуляться, чтобы побыть одному, подумать. Вернувшись в гостиницу, Найт сам отпер номер, потому что Джим и Куми ушли. Хозяйка предупредила его о том, что здесь шнырял какой-то гайдзин — иностранец. Томас вошел в свою комнату, но там уже кто-то находился, подкарауливал его. Он получил удар сзади по затылку и потерял сознание…

От шока, испытанного при погружении в холодную воду, Томас вскрикнул, испустил бессвязный вопль ужаса, пытаясь понять, что происходит.

Он находился в помещении, в выложенной кафелем комнате с раковиной и сливным отверстием посреди пола. Его, полностью одетого, швырнули в о-фуро, квадратный бассейн, обычный для традиционной японской ванной. Томас крутился и плескался как только мог, но, надежно связанный изолентой, с трудом мог двигаться, не говоря о том, чтобы выбраться.

Над ним, забрызганный водой и запыхавшийся от усилия, которое потребовалось, чтобы затащить его в ванну, стоял Паркс. Он держал в руке копию короткого римского меча, приставив острие к груди Найта.

— Привет, — сказал Паркс. — А ты надолго отключился. Извини, не рассчитал свою силу.

Его тон был шутливым, даже дружеским, однако в нем присутствовали какие-то зловещие нотки, словно этот тип едва сдерживал желание полоснуть Томаса мечом по лицу.

— Черт побери, что это такое?! — воскликнул Найт. — Вытащи меня отсюда!

— Японцам есть чему поучить нас в области личной гигиены, ты не находишь?

— Это какой-то абсурд, — пробормотал Томас, усаживаясь на дне ванны, словно древнеегипетская статуэтка в форме куба, а его противник навис над ним.

Найт чувствовал себя глупым и беспомощным. Заморгав, он сглотнул подкативший к горлу комок. Во рту у него пересохло, пустой желудок испускал тошнотворные позывы, перед глазами все расплывалось. То, что Томас поморгал, помогло. Забывшись, он попробовал протереть глаза, и Паркс прыснул.

— Ладно, хватит, — сказал Найт, и его голос глухо отразился от кафельных стен. — У тебя есть оружие, у меня — нет. Вытащи меня отсюда.

— Верно, — согласился Паркс, даже не пошевелившись. — Хорошая мысль. Особенно поскольку я такой непроходимый идиот.

Он наклонился, и Томас отпрянул назад, уверенный в том, что Паркс пронзит его своим смертоносным лезвием, но тот только снова усмехнулся.

— Этот меч, — сказал Паркс, словно только сейчас заметив, что у него в руке. — В нем есть определенный стиль, ты не находишь? А провезти в Японию огнестрельное оружие очень сложно, понимаешь? У Сато был пистолет. Хочешь взглянуть? — Протянув руку назад, Паркс достал маленький черный пистолет, небрежно направил его в лицо Найта и спросил: — Милая штучка, не правда ли? Гораздо опаснее, чем кажется с виду. Сато не захватил его с собой в Италию, потому что пронести пистолет мимо охраны в аэропорту было бы крайне трудно. Он не подозревал, что один неудачник-параноик, брат другого, точно такого же, захочет выпотрошить его как рыбу.

Томасу потребовалось какое-то время, чтобы суть обвинения зарегистрировалась у него в сознании, и еще столько же, прежде чем он понял угрожающую ему опасность.

— Ты полагаешь, это я убил Сато? — воскликнул Найт.

— Должен признаться, я был удивлен, — сказал Паркс. — Никак не думал, что в тебе это есть. Не мог предположить, что старина Сато предоставит тебе такую возможность. Знаешь, этот человек обладал незаурядным мастерством.

— Это ошибка, — пробормотал Томас. — Я его не убивал.

— Итальянская полиция не сомневается в том, что это твоих рук дело, — заметил Паркс.

— Они ошибаются, — произнес Найт уже настойчивее. — Тот, кто убил Сато, сам погиб в Бари. Он выследил меня там. Мы с ним схватились на крыше замка, и он упал.

— Еще одна жертва, да? — с показным изумлением промолвил Паркс. — Да ты у нас прямо самый настоящий серийный убийца, так? Не будем забывать и старого монсеньора Пьетро. Он никак не хотел говорить тебе то, что ты от него требовал, да?

— Это какое-то безумие, — произнес Томас. — Я обнаружил Сато мертвым, застал отца Пьетро умирающим. Оба раза убийца оставался поблизости. Во второй раз он и меня пытался прикончить.

— Но ты вышел победителем там, где мастер восточных единоборств, обладатель черного пояса потерпел поражение, — усмехнулся Паркс. — Звучит очень убедительно: преподаватели английской литературы, славящиеся мастерством рукопашного боя. Затем ты прикончил того типа, который все это сделал, сбросив его со стены замка… где?

— В Бари, — сказал Томас.

У него во рту пересохло. Он попробовал расправить запястья, но изолента держала намертво, а малейшее движение сопровождалось предательской рябью, возникающей на поверхности воды. Томасу показалось, что она теперь теплее, чем прежде.

— В Бари, — повторил Паркс. — Точно. — Он встал, отошел от ванны, повернувшись к Томасу спиной, уверенный в том, что тот никуда не денется, и объявил: — Итак, вот чем мы с тобой сейчас займемся. Мы поговорим, точнее, делать это будешь ты.

— О чем?

— Для начала можешь рассказать вот об этом.

Паркс осторожно положил что-то на столик и выпрямился, следя за лицом Томаса. Это была серебряная реликвия в виде рыбы.

— Что я должен о ней рассказать? — спросил Найт.

— Где ты ее достал? Откуда она?

— Я ее нигде не доставал, — раздраженно заявил Томас. — Как тебе самому прекрасно известно. Эта рыбка была в комнате Эда в Чикаго. Я успел лишь мельком взглянуть на нее, а затем пришел ты и украл ее. В следующий раз я увидел рыбку в Италии. Эту штучку мне показал следователь в числе других вещей Сато. Как тебе удалось заполучить ее обратно?

— Это другая рыбка, — ответил Паркс. — Как ты уже должен был заметить, вода, в которой ты сидишь, становится теплее. Замечательная вещь эта о-фуро, ты не находишь? Прямо в ванну встроен нагреватель, в данном случае газовый. Если оставить его включенным надолго, вода закипит. Разумеется, до ручек управления тебе ни за что не дотянуться. Ну а теперь расскажи мне про серебряную рыбку Эда. Откуда она? Каково ее происхождение? Где и когда вещица была сделана?

— Откуда мне знать, черт побери?! — воскликнул Томас, который теперь уже слышал шипение газового нагревателя, ощущал, как вода вокруг быстро становится горячее. — Ты меня не слушаешь. Я абсолютно ничего не знаю об этой штуковине. Мне только известно, что Эда интересовали религиозные изображения рыб с непропорционально большими плавниками. Я слышал, что якобы существует серебряный крест с такой рыбой. Мне об этом сказал Сато, но я ему не поверил. Теперь заговорили о том, что похожий крест найден в могиле, опередившей свое время лет на восемьсот. Такое совпадение не кажется тебе странным? Конечно, но на этом мое провидение заканчивается. Понятно? Больше я ничего не знаю. А теперь как насчет того, чтобы снять эту проклятую изоленту с моих рук?

Томас решил разыграть праведное негодование, наблюдая за реакцией Паркса, однако охватившая его паника проступала слишком очевидно. Вода уже была горячей на ощупь и продолжала нагреваться.

— Эта рыбка была куплена в Испании, в Бильбао, — вдруг сказал Паркс, глядя на реликвию. — Она серебряная.

— Так почему же ты спрашиваешь, если и так знаешь? — воскликнул Томас, стараясь ерзать в ванне, чтобы перемешать слой горячей воды на дне, и начиная потеть.

— Я не говорил, откуда эта рыба. Я сказал, где она была куплена. Вещица очень старая, сделанная не в Испании. Полагаю, эта штучка была изготовлена в Мексике около трехсот лет назад, после чего попала в Испанию, как это происходило в те времена с серебром. Что ты об этом думаешь?

Паркс зондировал почву, стараясь ускорить ответ. Томаса охватывало отчаяние.

— Я ничего об этом не думаю! — крикнул он. — Для меня в ней нет никакого смысла. Рыба сделана в Мексике? Как интересно. Теперь я могу идти?

От воды уже начинал подниматься пар.

— Ты знаешь о том, что в тысяча девятьсот сорок девятом году в Смитсоновский институт прислали странную рыбью чешую, обнаруженную во Флориде? Она похожа на ту, что покрывает латимерию.

У Томаса мелькнула мысль, что Паркс сошел с ума.

— Нет, — ответил он. — Я ничего об этом не знаю.

— А твой брат знал, — заметил Паркс, наклоняясь к нему и небрежно поигрывая пистолетом. — Где он погиб?

— На Филиппинах, — сказал Томас, и лишь потом до него дошло, что он наконец выдал то, что его мучителю не было известно.

Паркс широко раскрыл глаза, уронил нижнюю челюсть и с благоговейным восхищением шепотом повторил:

— На Филиппинах. А где именно на этих островах?

— Не знаю.

Нагнувшись, Паркс что есть силы толкнул его так, что ноги Найта подлетели вверх. Голова Томаса ушла под обжигающую воду, и сквозь боль проникло внезапное осознание того, что, если Паркс его сейчас не вытащит, он захлебнется.

Паркс снова усадил Найта на дне ванны, и Томас жадно глотнул холодный воздух. Кожа его стала ярко-розовой. Еще несколько минут — и он сварится живьем.

— Это все, что мне сказали, — выдавил Томас. — Оставляй меня здесь, сколько тебе заблагорассудится. Это все, что ты от меня получишь: Филиппины. Ради всего святого, вытащи меня…

Паркс, погруженный в раздумья, бормотал себе под нос название архипелага так, словно это было какое-то странное, загадочное заклинание. Казалось, он начисто забыл про Томаса, но когда вспомнил про его присутствие, Найту страстно захотелось и дальше оставаться незамеченным.

— Значит, ты правда больше ничего не знаешь, да? — спросил Паркс, в голосе которого прозвучало что-то похожее на удивление. — Столько рыскал по всей Италии и по-прежнему ничего не знаешь. Сато говорил, что от тебя может быть польза, но… — Он покачал головой, словно родитель, в который уже раз разочаровавшийся в своем ребенке, поднял пистолет и навел его на лицо Томаса.

 

Глава 71

Какое-то мгновение Томас смотрел прямо в черное дуло, ощущая только слабость и горечь поражения. Он закрыл глаза, у него в памяти всплыли первые строчки старинной молитвы: «Из глубины взываю к Тебе, Господи. Господи! услышь голос мой…» Затем раздался оглушительный грохот выстрела.

Только это был не выстрел. Громко захлопнулась дверь. Паркс ушел.

Томаса захлестнула волна непрошеного облегчения.

— Слава богу, — пробормотал он, обращаясь к пустой ванной, не в силах определить, то ли это продолжение молитвы, то ли просто образное выражение.

Однако тихое шипение газового нагревателя убило облегчение до того, как оно успело расцвести. Вода приближалась к точке кипения. Паркс бросил его на верную смерть.

Томас с новой силой набросился на путы, надеясь на то, что горячая вода их ослабила, растворила клейкий слой, произошло хоть что-нибудь. Однако изолента оказалась надежной. Сквозь пар уже почти ничего не было видно. Найт не знал, долго ли еще сможет продержаться в сознании. Он попытался встать, но путы держали прочно.

Перекатившись как смог, Томас сунул голову под кран. Если ему удастся зубами включить холодную воду, он выиграет какое-то время. Приподнявшись, Найт начал звать на помощь по-английски и по-японски. Пронзительные крики, отразившись от кафельных стен, заставили его вздрогнуть, но он продолжать вопить.

Тут дверь распахнулась настежь.

Какое-то мгновение Томас думал, что Паркс вернулся, чтобы его прикончить, но это оказалась Куми, за которой по пятам следовал Джим. Не медля ни секунды, она опустила руки в обжигающую воду и приподняла Найта, насколько хватило сил. Джим подхватил его под руки, и вдвоем они вытащили Томаса из ванны.

— Паркс.. — выдохнул тот.

Куми, молчаливая и сосредоточенная, как всегда в минуты кризиса, направила на него струю холодного душа, а Джим перочинным ножом перерезал изоленту. Томас растянулся на блаженно холодном кафеле, не в силах говорить.

Горнэлл задумчиво посмотрел на ванну, над которой поднимался пар, и заметил:

— Я восхищаюсь твоим желанием приобщиться к местному колориту, Томас, но в будущем все же посоветовал бы ограничиться душем.

— Защищая свой народ, мне хотелось бы обратить ваше внимание на то, что изолента в оснащение традиционной японской ванны не входит, — добавила Куми, в изнеможении опускаясь на влажный пол.

 

Глава 72

Меры безопасности на месте раскопок были строгими, журналистов пропускали небольшими группами, обязательно с сопровождающим, да и то не в саму погребальную камеру, так как считалось, что непрофессионалы могут случайно что-нибудь в ней повредить. Только когда все артефакты, находящиеся внутри гробницы, будут тщательно изучены, ее откроют для широкой публики, но на это, возможно, потребуются месяцы.

Томас снова предъявил свое липовое удостоверение. Охрана робела, сталкиваясь с иностранными документами, поэтому его пропустили без лишних придирок. Новозеландского журналиста здесь не было.

На самом деле за пределами гробницы смотреть было особенно не на что, и роль провожатых, очевидно, доверили младшему персоналу, участвующему в раскопках. Судя по всему, это погребальное сооружение было известно уже довольно давно и должным образом огорожено. Однако, когда Ватанабе вместе со своей командой три недели назад приступил к раскопкам, первым делом выяснилось, что гробница значительно больше, чем предполагалось. Видимый курган представлял собой только верхнюю часть захоронения. Его внешний периметр выходил далеко за ограждение, внутри которого сейчас собрались журналисты.

Провожатая, миниатюрная деловитая женщина, которая представилась как мисс Ивамото, сообщила журналистам, что погребальная камера имела восемь сторон.

— Как вы можете видеть, гробница довольно большая, — сказала она. — Каждая сторона имеет в длину почти тридцать метров, хотя захоронение находится в основном под землей. На поверхности видна только вершина кургана. Большая часть захоронений культуры Кофун имеет ярко выраженную форму замочной скважины, поэтому восьмиконечная разновидность является довольно редкой. В ранний период культуры Кофун тело обычно погребалось на вершине кургана, но в более поздних гробницах, таких как эта, которая относится к седьмому веку нашей эры, покойного помещали в выложенную камнями камеру под курганом. Доступ туда осуществлялся вот через этот проход, так называемый зал ёкоана. Если вы пройдете сюда, то увидите, что стены ёкоаны были когда-то покрыты росписью, однако сейчас установить сюжеты очень трудно. Сэнсэй Ватанабе постарается в ходе работ определить их.

Журналисты молча проследовали за провожатой к обложенному камнем входу. Внутри работало освещение, но оно оказалось тусклым. Снаружи можно было разглядеть только самое начало внутреннего зала гробницы.

— В этой витрине размещены некоторые образцы керамики, погребенной вместе с умершим, — продолжала мисс Ивамого, указывая на ящик со стеклянной крышкой, установленный рядом с отгороженным проходом. — Также внутри находились зеркала, бусы, меч и конская упряжь. В настоящий момент все эти вещи увидеть нельзя, они подвергаются тщательному анализу. Вы также можете посмотреть на образцы предметов, которые часто находят в захоронениях культуры Кофун. Они называются ханива, однако их назначение до сих пор не установлено.

Артефакты, на которые она указала, представляли собой глиняные цилиндры, расставленные вдоль стен.

— Всего в гробнице их было найдено около двухсот, в основном простых, но некоторые были украшены фигурами людей и животных.

— Правда ли, что в гробнице жили звери? — спросил один из журналистов, на которого, судя по выражению его лица, археология навевала смертельную скуку.

Томас ожидал, что провожатая ответит гневной отповедью на эту, как ему показалось, очевидную попытку придать сенсации диснеевский колорит, однако мисс Ивамото просияла и словно помолодела, отвечая на вопрос.

— В главной камере действительно жило семейство тануки. Это такой японский зверек, чем-то похожий на енота, — подтвердила она. — Они такие забавные, но очень коварные. Сэнсэй Ватанабе надеется, что тануки не тронули останков.

— А где крест? — спросил Томас, начиная терять терпение.

— Сейчас он находится в лаборатории сэнсэя Ватанабе. Как только все тесты будут завершены, его выставят на всеобщее обозрение.

«Так какого же черта я здесь делаю?» — подумал Томас, развернулся, собираясь уходить, и вдруг обнаружил, что охранник, еще совсем недавно апатичный, встрепенулся и пристально смотрит на него.

Рядом с ним стоял бесстрастный аспирант с пресс-конференции. Оба двинулись к Найту.

После ужасов, пережитых в Италии, Томас был готов ко всему. В худшем случае его попросят удалиться. Он внутренне собрался.

— Прошу прощения, сэр, — обратился к нему аспирант. — Будьте добры, я могу узнать вашу фамилию?

— Дженкинс, — сказал Томас. — Питер Дженкинс.

— Какое агентство новостей вы представляете? — продолжал аспирант, тщательно проверяя список фамилий.

Его английский был очень приличным, взгляд ровный, тон оставался нейтральным.

— Я корреспондент «Нью-Зеланд геральд», — сказал Томас. — Извините, журналистское удостоверение я забыл в машине.

Помощник Ватанабе — судя по беджику, его звали Тецуя Мацухаси — какое-то мгновение смотрел на него не мигая, и Найт почувствовал, что он ему не верит.

— Кажется, в списке вас нет, — сказал Мацухаси спокойно, даже вежливо, но Томас понятия не имел, что у него в голове. — Все аккредитованные журналисты должны постоянно иметь при себе необходимые документы. Боюсь, я вынужден буду попросить вас удалиться.

Найт пожал плечами. Он все равно не надеялся узнать больше ничего нового.

Покинув группу журналистов, он направился прочь от погребального холма, но тут аспирант его окликнул:

— Мистер Дженкинс, в следующий раз охрана будет действовать гораздо строже. Здесь обнаружены очень ценные находки, и нам не хотелось бы, чтобы с ними что-то случилось. Надеюсь, вы меня понимаете.

— Конечно, — сказал Томас. — А где мистер Ватанабе?

— В городе, в своей лаборатории, — сказал Мацухаси, однако его взгляд метнулся к жилому прицепу, стоящему рядом с местом раскопок. — Археология — это не только блеск полевых работ, но и долгие, кропотливые тесты.

— Вы изучаете то, что нашли здесь?

— В основном, — подтвердил аспирант. — Но сэнсэй Ватанабе очень занятой человек. Он занимается не только одной этой гробницей.

— Бывает что-нибудь из-за границы? — спросил Томас.

Мацухаси помрачнел и неохотно, смущенно признал:

— Как правило, такого не случается.

— Но недавно ему приходилось этим заниматься?

— Да, несколько недель назад сюда доставили два ящика, — резко ответил Мацухаси. — Потребовалось его экспертное заключение.

— Откуда?

— Не знаю. Почему вас это так заинтересовало, мистер?..

— Дженкинс, — улыбаясь, сказал Томас. — Да так, простое любопытство. Вы видели, что в этих ящиках?

— Полагаю, керамика культуры Кофун. — Мацухаси спокойно выдержал его взгляд.

— Моя фамилия не Дженкинс, а Найт, — неожиданно выпалил Томас. — Мой брат был священником. Вы его знали?

— Найт? — повторил Мацухаси, и его лицо затвердело, словно керамическая маска. — Нет, я его не знал. А теперь, если не возражаете…

Кивнув, Томас улыбнулся и направился прочь, уверенный в том, что аспирант солгал и следит за ним.

Вернувшись в гостиницу, Томас услышал, как Джим что-то бормочет у себя в комнате, и отодвинул дверь. Священник сидел на корточках на циновке у низкого столика, а напротив стояла на коленях Куми, полностью переложив весь вес своего тела на икры, как это принято в японских традициях. На столике стояли бутылка местного вина и тарелка с хлебом.

— Мир оставляю вам, мир мой даю вам, — говорил Джим. — Смотрите не на наши грехи, но на веру Церкви, и милосердие Господа избавит нас от грехов и защитит от всех напастей… — Он поднял взгляд на Томаса. — Месса. Ты можешь присоединиться, если хочешь…

Но Найт уже тряс головой и задвигал дверь.

 

Глава 73

Судя по паспорту, его звали Харви Эриксон, и в документах было указано, что он слепой. На нем был длинный просторный плащ, лицо, покрытое густой растительностью, скрывали большие очки с черными зеркальными стеклами. Зубы у него были белые и ровные, ладони, затянутые в тонкие замшевые перчатки, отпускали рукоятку белой трости с красной полосой только тогда, когда он сидел.

Весь полет и последующую дорогу из аэропорта на поезде он провел практически полностью неподвижно, не обращая внимания на стюардесс, словно их не было и в помине, произнеся за последние двадцать четыре часа едва ли с десяток слов, молча предъявляя билеты и документы, когда об этом просили. Он чувствовал, что его сторонятся, даже стараются избегать взглядами, но ему нравилось одиночество, так что оно было и к лучшему.

Япония с непривычными запахами и звуками ему не понравилась, но он шел по тротуарам, постукивая перед собой тростью, слушая, как пешеходные переходы весело поют в качестве приглашения электронные версии старых мелодий, пока наконец не добрался до дешевой гостиницы на окраине, со всех сторон облепленной бильярдными, барами и ресторанчиками, где подавались блюда местной кухни. С наступлением темноты улицы затихли, на них остались только женщины сомнительного поведения, которые завлекали подвыпивших кавалеров с раскрасневшимися лицами, обещая им удовольствия, которые Харви Эриксону никогда не было суждено познать.

Но и с этим тоже все было в порядке. У него имелись другие источники развлечений.

Избавившись от плаща и перчаток, он встал перед зеркалом в ванной и длинными бледными пальцами снял темные очки, отметив, как от тусклого, но внезапного света расширились зрачки. Разыгрывать из себя слепого было совсем не трудно. Помимо определенной анонимности это также давало возможность оставаться в так любимой им темноте. Он стащил с лысого черепа парик и, оторвав накладную бороду, принялся вытирать спиртом остатки клея, возвращая чертам лица привычный вид. Рваная рана на темени затянулась, а синяки вылиняли до бледных металлических теней.

В последнюю очередь он посмотрел в зеркало, раздвинул губы, словно оскалившаяся собака, и вытащил изо рта коронки, открывая острые концы своих обточенных зубов. Проведя по ним розовым влажным языком, он издал шипящий свист, наполненный чем-то вроде наслаждения.

Голод вернулся.

 

Глава 74

Джим ждал на дороге у места раскопок в белой «тойоте»-седане. Журналисты по большей части уже разъехались, оставались лишь несколько девиц, жаждущих пообщаться со знаменитостью.

— Ватанабе там? — спросил Томас.

— Девочки в этом уверены, — ответил Джим. — Полагаю, они должны знать.

— Мацухаси, его помощник, сказал, что он у себя в лаборатории в Кофу. Аспирант не хотел, чтобы я с ним встретился.

— По-моему, я догадываюсь почему, — сказал Горнэлл.

— Эд приезжал в Кофу? Да, мой любезный прорицатель?

— Он провел здесь по крайней мере двое суток, — подтвердил Джим. — Где-то дней за десять до своей смерти. Эд представился местному духовенству, поужинал с ними, один раз отслужил мессу и остался на ночь.

— Так что его приезд сюда никак нельзя было назвать тайным, — заметил Томас. — Черт побери, чем он тут занимался?

— Судя по всему, побывал на месте раскопок.

— Похоже на то, — согласился Томас. — Вот только никаких раскопок тогда еще не было. Они начались уже после его смерти. Так что же привело Эда сюда?

— Тут я ничем не могу помочь, — развел руками Джим. — Итак, что будем делать дальше?

— Ждать, — ответил Найт. — Смотреть, не появится ли наш уважаемый археолог.

Последовало долгое молчание.

— Дома, в Чикаго, ты сказал, что ты миссионер, — первым заговорил Томас.

— Ну и?..

— Зачем Америке нужен миссионер?

— Тамошние католики относятся к вере чересчур рьяно. — Тут Томас нахмурился, а Джим продолжил: — Дело не только в том, во что человек верит. Важно, что он делает, как воплощает в жизнь евангельские идеи. Я вовсе не имею в виду надзор за моральными устоями окружающих. Эд это понимал. Некоторые священники могут быть замечательными ребятами, пока дело не доходит до религии. Тогда они тотчас же натягивают на себя одеяние святош, хотя на самом деле могут предложить только правила и ханжеские банальности. Эд был не таким. У него это имелось.

— Что?

Джим призадумался и ответил:

— Быть христианином — значит жить вместе с бедными и угнетенными. Мы делимся с ними своей плотью, как это делал Христос, принимаем участие в их жизни, существуем в тех же условиях, в том же политическом и экономическом окружении.

Томас посмотрел на него, вспоминая слова Хейеса о бедняках, выселенных за долги, гадая, не подверглись ли недавно принципы Джима серьезному испытанию. Ему хотелось спросить об этом, однако у них были более неотложные дела.

— Смотри, — вдруг встрепенулся Горнэлл.

Уже начинало темнеть. Последние журналисты разъехались, и переводчица мисс Ивамото открыла дверь своей белой машины, равнодушно взглянув на трех девиц, которые, все еще сохраняя надежду, торчали у возведенной в спешке ограды из металлической сетки. Из жилого прицепа вышел Мацухаси и что-то сказал ночному охраннику. Тот кивнул, словно получив приказание. После чего расстроенных девиц выпроводили за пределы территории. Всех, кроме одной.

— Похоже, кому-то в конце концов все-таки повезло, — с неприкрытым отвращением пробормотал Томас.

Мацухаси открыл дверь жилого прицепа. Девушка, стройная японка в черном вечернем платье, с распущенными волосами, отвесила ему едва заметный поклон и шагнула в прямоугольник света, падающего из двери. Покончив со своими обязанностями, молодой человек попрощался с охранником и направился к одинокой машине, оставшейся на площадке. Войдя в прицеп, женщина обернулась, закрывая за собой дверь.

Это была Куми.

Исторгнув поток ругательств, Томас навалился плечом на дверь машины, но Джим его удержал.

— Ты знал, что это Куми? — гневно бросил Найт. — В курсе ее идей?

— Она попросила ничего тебе не говорить, — виновато промолвил Джим.

— Да, теперь я понимаю, как эта просьба этическим козырем бьет все прочие моральные соображения! — взревел Томас. — Это же моя жена!

— Бывшая, — поправил Джим.

— Да, это совершенно другое дело, не так ли, святой отец?

— Куми делает это ради тебя, — сказал Горнэлл. — Она говорила, что сможет постоять за себя и не сделает ничего… предосудительного.

— Предосудительного?! — крикнул Томас. — Все это просто омерзительно!

— Куми хочет посмотреть, удастся ли ей заставить Ватанабе что-либо открыть…

— По-моему, в этом можно не сомневаться. Или ты не согласен? — рявкнул Найт.

— Я имел в виду информацию, — примирительно произнес Джим. — Пока она там, Ватанабе будет очень кстати занят. Так что я прямо сейчас отвезу тебя в его лабораторию в Кофу и дам возможность там пошарить. Сам же вернусь сюда. Куми достала для нас два сотовых телефона. Вот, держи. Он уже запрограммирован. Если мы будем нужны, она сможет с нами связаться.

— Ты примчишься на помощь как чертова кавалерия в сутане, так?

— Будем надеяться, не чертова, — заметил Джим, заводя двигатель. — Договорились?

— Только возвращайся сюда быстрее, — вздохнул Томас.

Куми подготовилась наилучшим образом. Остальные девицы были моложе ее, но слишком безвкусные и откровенные в своем поведении, чтобы иметь хоть какие-нибудь шансы. Она потратила часа два, изучая в Интернете заметки в бульварной прессе, посвященные достижению подобных целей. Ватанабе любил класс или хотя бы внешнее его подобие, обожал борьбу, поскольку в этом случае неизбежная победа больше льстила его тщеславию. Куми не нашла никаких упоминаний о том, что он форсировал события, не добившись желаемого, однако, на ее взгляд, подобное если и случалось, то крайне редко.

Знаменитый археолог принял ее в обтягивающих черных джинсах, подпоясанных ремнем с большой серебряной пряжкой в стиле индейцев навахо, сапогах из крокодиловой кожи и белой шелковой рубашке без воротничка с открытой шеей, свободные рукава которой были собраны в манжетах и засучены по локоть. Его глаза скрывали очки с тонированными стеклами. Мельком взглянув на Куми, он равнодушно затянулся сигаретой. Теперь ему уже не нужно было пристально разглядывать свою гостью. Приглашал Мацухаси, но выбор сделал сам Ватанабе.

Куми вошла осторожно, решив остановиться на более сдержанных, изящных движениях по сравнению с тем, к чему привыкла. Она обвела взглядом внутреннее убранство жилого прицепа, поразившее ее неожиданной роскошью, изображая тщательно рассчитанное сочетание робости и кокетства. Все это было чуждо ее натуре, но по роду своей деятельности Куми привыкла постоянно играть самые разные роли, хотя, разумеется, и не такие гротескные, какие приходилось исполнять иностранкам, если те желали добиться успеха у токийских кавалеров.

Учтиво поклонившись, Ватанабе с обворожительной неловкостью пробормотал слова приветствия и гладкие комплименты. Несмотря на свою звездность, он ухаживал за женщиной так, как и большинство тех японцев, что знала Куми, то бишь с мальчишеской неуклюжестью, нацеленной на то, чтобы усыпить ее бдительность. Ватанабе предложил ей сигареты, от которых она отказалась, и шампанское, на которое она согласилась.

Они разговаривали по-японски. Куми не собиралась раскрывать свое происхождение, и в этом ей помогало достаточно свободное владение языком. Она не могла убедительно воспроизвести какой-нибудь местный диалект, однако та особа, которую изображала Куми, наоборот, готова была бы сделать все возможное, чтобы скрыть подобную ограниченность, так что с этим не должно было возникнуть никаких проблем. Куми играла роль лощеной жительницы Токио, приехавшей в гости к своей бывшей однокурснице, которая теперь работала в Эн-эйч-кей. Она якобы увидела Ватанабе на пресс-конференции и была… заинтригована. Признательно улыбнувшись, археолог сказал, что не заметил ее в зале.

— Я не хотела попадаться вам на глаза до тех пор, пока не определюсь, как мне быть, — с легкостью солгала Куми.

— Что же вы надумали? — спросил Ватанабе, наслаждаясь игрой.

— Выпить, — ответила Куми спокойно, ничего не раскрывая, но при этом откровенно глядя в его скрытые темными очками глаза.

Удовлетворенный таким ответом, Ватанабе чокнулся с ней и пригубил шампанское.

Минут десять Куми говорила ни о чем, позволяя мужчине обхаживать ее, но сохраняя физическое расстояние, демонстрируя истинную японскую сдержанность и в то же время не осаживая его. Затем она перевела разговор на раскопки, особо подчеркнув свой интерес и восхищение. Та женщина, которую изображала Куми, ни за что не стала бы открыто хвалить самого археолога, но с этой задачей прекрасно справились комплименты, адресованные его работе. Ватанабе не хотелось уклоняться в сторону, но он, похоже, сообразил, что этот путь ведет к большей близости, и начал рассказывать о раскопках, о том, как наткнулся на первые предметы, что показалось ему странным в костях… Куми осторожно, не расставаясь со своей расчетливой сдержанностью, проявляла растущее внимание, слушая археолога с широко раскрытыми глазами и вознаграждая время от времени непроизвольным прикосновением к его руке.

— А что ваши помощники? — спросила она. — Они тоже занимаются работой или лишь выстраивают в очередь ваших поклонниц?

Ватанабе рассмеялся, услышав такую откровенность, и ответил:

— Мацухаси — мой ученик. Археолог он неважный, но очень преданный. Телохранители ученым не положены, но Мацухаси достаточно неплохо справляется с этой обязанностью.

— Он очень внушительный мужчина, — заметила Куми.

— Вы не знаете и половины всего, — признался Ватанабе, снова наполняя ее бокал шампанским. — У Мацухаси девятый дан черного пояса по тхэквондо и симсудо. Это корейское искусство обращения с мечом. Перед тем как заняться археологией, он успел отбыть срок в тюрьме. — Неожиданно махнув рукой, пародируя удар каратиста, он низко присел в духе Брюса Ли, после чего упал в кресло и затрясся в неудержимом хохоте.

— Молодой человек вас защищает? — настаивала Куми. — Следит за тем, чтобы никто не оказался у вас на пути?

— Для этого Мацухаси мне не нужен, — небрежно произнес Ватанабе, под действием алкоголя становясь все более откровенным. — Я могу сам о себе позаботиться. У меня есть друзья. Могущественные люди.

— Не сомневаюсь в этом, — сказала Куми.

— И правильно делаете.

Сняв очки, Ватанабе нагнулся и уставился ей в глаза. Его переполняла страсть, в которой просматривалась тень угрозы.

 

Глава 75

Кабинет Ватанабе находился в здании Археологического института Яманаси, приземистом бетонном строении с вогнутой крышей, которое в шестидесятых годах сошло бы за новое слово в архитектуре, но сейчас казалось просто убогим и невзрачным: грузная жаба, негостеприимно усевшаяся на окраине города. Археолог арендовал помещения в университетах Токио и Осаки, однако большую часть времени проводил здесь, в удобной близости от места раскопок, ставших зенитом его карьеры.

Томас вышел из машины за пару кварталов до института и оставшуюся часть пути прошел пешком, низко натянув на глаза бейсболку. Яманаси не шел ни в какое сравнение с Токио, иностранцы здесь по-прежнему бросались в глаза.

— Возвращайся к Куми, — сказал Томас Джиму. — Если с ней что-нибудь случится…

— Иди, — ответил тот, протягивая взятый из бардачка фонарик. — Занятия как раз должны закончиться. Сейчас самое подходящее время.

Томас прошел через парк, где только начинали раскрываться цветы сакуры, и подождал три долгие минуты, прежде чем из здания стали выходить студенты. Опустив голову, он толкнул стеклянную дверь и быстро прошел внутрь.

Судя по расписанию занятий, в институте работали всего восемь преподавателей, из них двое по совместительству. Из оставшихся шести двое были на раскопках, по одному в отпуске и на конференции. Ватанабе, местная знаменитость, сейчас находился в другом месте, так что в настоящий момент в институте оставался только один штатный преподаватель. Определив аудиторию на втором этаже, где продолжались занятия, Томас стал ждать.

Буквально через минуту последние студенты потянулись к выходу. Найт мельком взглянул на преподавательницу, невысокую женщину средних лет с хищным взглядом и в старомодных очках в роговой оправе, и тотчас же склонился над своим рюкзачком, чтобы она не заметила его по дороге к себе в кабинет. Осторожно проследив за ней, Томас нырнул в туалет, расположенный дальше по коридору за ее кабинетом. Услышав, как дверь открылась и снова закрылась, он выглянул и успел увидеть, как преподавательница, в плаще и с сумкой, запирает кабинет, убирает ключи в карман и уходит из института.

Вероятно, через какое-то время ночной сторож направится с обходом. Возможно, здесь оставались студенты, работающие в лаборатории. Но пока что Томас никого не видел, и у него возникла уверенность в том, что он здесь совершенно один. Насколько Найт мог заметить, ни камер наблюдения, ни вообще каких-либо устройств сигнализации за исключением датчика движения, зажигающего фонари на стоянке, здесь не было.

Кабинет Ватанабе находился на этом же этаже в самом конце коридора. Томас подергал за ручку, но дверь не шелохнулась. Во всем здании она была единственной с двумя замками. Один на ручке и другой, запирающий засов. Найт не владел мастерством отпирать замки булавкой, не имел волшебного электронного устройства, с помощью которого можно было бы открыть засов, но он знал, какую науку изучают в этом здании, быстро оценил прочность двери и принялся дергать все остальные на этаже.

Комната уборщиц оказалась не заперта, но Томас не нашел там ничего полезного. Затем он попал в пустующий кабинет, заставленный старой мебелью и набитыми битком шкафами. Наконец Найт отыскал кладовку, выбрал то, что было ему нужно, и вернулся к кабинету Ватанабе.

Отпрянув назад, Куми прижала палец к надвигающимся губам знаменитого археолога, игриво отгоняя его.

— Терпение, — сказала она. — Все бывает гораздо лучше, если приходится потерпеть.

— Это зависит от того, как долго приходится ждать, — обиженно проворчал Ватанабе, тем не менее вернулся на место и даже выдавил улыбку.

— Наверное, вам в связи с вашей работой приходится много путешествовать, — заметила Куми. — Расскажите мне о ваших поездках. — Она предложила эту тему как следующую ступень в игре, еще больше распаляя Ватанабе.

— Я провожу много времени в Корее, — сказал тот.

Куми высокомерно фыркнула.

— А что-нибудь более экзотическое? Европа? Франция? Италия?

Его глаза сузились, затвердели, он скинул свою пьяную неловкость.

Куми поспешила на попятную и томно произнесла:

— Я там никогда не была. Прага. Я слышала, там очень красиво. Мне так хочется туда съездить. Или в Вену.

— Я бывал в Италии, — расслабляясь, сказал Ватанабе. — Там грязно. Мерзко. Особенно в Неаполе.

Куми с трудом сдержала возбуждение, готовое выплеснуться на лицо. Ватанабе пристально смотрел на нее.

Дело не обещало быть аккуратным и тихим, но Томаса наполняла решимость проникнуть в кабинет археолога. Вставив конец мотыги, обнаруженной в кладовке, в щель между дверью и косяком, он надавил на длинную рукоятку, используя ее в качестве рычага. Деревянный косяк тотчас же треснул. Чуть передвинув мотыгу, Томас повторил то же самое движение. Весь косяк расщепился и выгнулся, вырываясь на полдюйма из стены. Найт давил, отгибал, ковырял плоским концом мотыги, пока у него под ногами не собралась груда щепок, после чего дверь наконец уступила под ударом плеча.

Она распахнулась, открывая просторный, утилитарно обставленный кабинет с металлическим столом, на котором теснились компьютер, телефон и факсимильный аппарат, и несколькими массивными стальными шкафами. Кроме того, там был длинный лабораторный стеллаж, заставленный коробками, пробирками с химическими реактивами, двумя микроскопами и другим разнообразным оборудованием, названий которого Томас не знал.

Окно было зашторено. Найт как мог прикрыл выломанную дверь, после чего включил сначала фонарик, затем компьютер. Пока тот загружался, он быстро осмотрел помещение, сам точно не зная, что искать. Все шкафы были заперты, и не было никакой надежды открыть их с помощью мотыги. В углу у двери стояли упаковочные ящики, из них два больших деревянных, наполненных только стружкой, с тщательно сорванными транспортными накладными.

Один из ящиков письменного стола оказался незапертым. В нем лежало несколько папок с листами, покрытыми числами и формулами, с примечаниями на японском языке, слишком сложном и наполненном техническими подробностями, чтобы Томас смог в нем разобраться. Однако в одной папке встречались числа, относящиеся к каким-то трем различным образцам, обозначенным цифрами и буквами как «4F», «12А» и «21А».

Первая страница начиналась с уравнения:

D 2 i,j = (x i -x j ) 2 Pw -1 (x i -x j )

x i — вектор значений индивидуального i;

х j — вектор средних значений популяции j;

Рw — ковариационная матрица объединенной выборки.

Томас долго смотрел на цифры и формулу, но смог определить лишь то, что эти числа были похожи на результаты измерений в миллиметрах.

Но чего?

На листках в следующей папке попадались диаграммы и числа, уже, судя по всему, относящиеся к большому количеству образцов, лишь часть которых описывалась в первой папке. Здесь также лежало сопроводительное письмо на английском, от 10 марта, от некой компании «Бета аналитике» из Майами, штат Флорида. Существенной информацией была колонка цифр с указанием номеров образцов: 250 ± 75 ДНВ (БЕТА-895) [Образец 1А]; 1000 ± 75 ДНВ (БЕТА-896) [Образец 1 Б] и так далее до 200 ± 75 ДНВ (БЕТА-909) [Образец 25Д].

Томас дважды перечитал эти цифры, стараясь определить любую закономерность или хоть что-то, лишь бы найти хоть какой-то смысл, но тщетно. Символ посреди каждой выборки напоминал крест, однако на самом деле это был лишь указатель погрешности. 250 плюс или минус 75. Но 250 чего?

Лет?

Возможно. Но что означает сокращение ДНВ?

Томас не имел ни соответствующих познаний, ни опыта. Он в сотый раз с момента смерти Эда почувствовал, что уперся в глухую стену.

 

Глава 76

— А чем вы занимались в Неаполе? — спросила Куми.

— Исследованиями, — ответил Ватанабе.

— Археологическими?

— Не совсем, — небрежно произнес он, теряя интерес к этой теме. — В основном я был туристом. Просто осматривал достопримечательности.

— Что-нибудь конкретное? Возрождение? Древний Рим?

Снова появился этот взгляд, внимательный, осторожный. Куми пригубила шампанское.

— Просто осматривал достопримечательности, — повторил Ватанабе.

— А у вас есть своя коллекция древних артефактов? — спросила Куми, меняя тактику.

— Есть кое-что, — подтвердил он.

— Ценное? — встрепенулась Куми, изображая чуть ли не эротическое возбуждение.

— Есть кое-что, — улыбнувшись, повторил Ватанабе. — Очень ценное.

— Где вы это храните?

— Дома. Если хотите, я мог бы вас отвезти…

Вопрос на мгновение завис в воздухе. Подумав, Куми вместо ответа осушила бокал и встала.

Что-то не давало покоя Мацухаси. Впрочем, в этом чувстве не было ничего нового. За последние шесть месяцев у него в сознании поселилось больше гложущей тревоги, чем за предыдущие двадцать четыре года жизни. Однако сейчас это было что-то другое. Оно постоянно теребило Мацухаси, оставаясь за порогом слышимости, подобно голосу в плохо настроенном радиоприемнике, затихающему прежде, чем удается разобрать слова.

Подобно воспоминанию.

Это имело какое-то отношение к Найту, точнее, к обоим: умершему священнику и его брату, который выдавал себя за журналиста.

Выключив телевизор, Мацухаси открыл банку пива и сел за переносной компьютер. Он набрал адрес интернет-странички церкви Эдварда Найта, надеясь, что ее еще не успели обновить. Увы, это уже было сделано. Приход теперь возглавлял какой-то Джим Горнэлл. На страничке были некролог Найта и просьба помолиться о его душе. В небольшом поминальном альбоме были собраны несколько старых фотографий, и Мацухаси, потягивая пиво, включил автоматический просмотр. Снимки поочередно появлялись на экране, задерживаясь на пять секунд: юный Найт в светской одежде в окружении сверстников, епископ рукополагает его в духовный сан, он в зеленом с золотом облачении служит мессу, с молотком на строительстве ночлежки для бездомных, на чьей-то свадьбе…

Стоп. Назад.

Остановив просмотр, Мацухаси всмотрелся в изображение. Эдвард Найт, моложе лет на пять относительно того, каким он видел его в последний раз, и счастливая пара. Жених внешне поразительно, как родной брат, похож на священника, а невеста…

Схватив телефон, Мацухаси набрал номер, не отрывая взгляд от экрана компьютера.

Ватанабе закрыл дверь жилого прицепа, и тут внутри зазвонил телефон.

— Вам обязательно нужно ответить? — спросила Куми.

— Не-ет, — протянул он, направляя пульт дистанционного управления на «мерседес».

Мигнули фары, щелкнули отпирающиеся двери.

— Очень хорошо, — заметила Куми. — Я не люблю, когда меня задвигают в сторону.

Усмехнувшись, Ватанабе проводил ее к машине и с неестественной любезностью открыл дверь.

Куми села в машину. Закрыв дверцу, Ватанабе обходил вокруг автомобиля, когда зазвонил его сотовый телефон. В окно Куми увидела, как он взглянул на номер. Вздохнув, Ватанабе пробормотал что-то насчет работы и поднес телефон к уху.

Компьютер оказался защищен паролем, в чем не было ничего удивительного. Отчаявшийся, на взводе, Томас вошел в систему как простой пользователь, подключился к Интернету и проверил свою электронную почту. Затем он достал из кармана визитную карточку, собрался с духом и снял трубку телефона, моля Бога о том, чтобы правильно вспомнить код страны. Ему ответили после трех гудков.

— Привет, Дебора. Это Томас Найт.

Ему показалось, что он услышал, как она втянула воздух, но вслух женщина ничего не сказала.

— Понимаю, это неожиданно, и ты, вероятно, наслушалась про меня самого разного, но, уверяю тебя…

— Я знаю, что ты никого не убивал, — остановила его Дебора.

В ее голосе прозвучала не столько уверенность, сколько решимость, словно она прыгнула в воду с высокой вышки и понимала, что теперь малейшая оплошность могла привести к катастрофе.

Вот еще один человек полагается только на веру.

— Спасибо, — поблагодарил ее Томас. — Ты можешь взглянуть на ту фотографию, которую прислала мне, из статьи о находке на раскопках в Японии?

— Подожди, — сказала Дебора.

Открыв изображение, Томас задумчиво изучал его, уставившись на светящийся серебряный крест, украшенный рыбой с ногами посередине, потом спросил: — Ты можешь установить возраст?

— Точно не могу, только не по картинке. Если судить по стилю, я бы сказала, крест европейский, относится к раннему Средневековью, скорее всего, седьмой или восьмой век.

— Ну а рыба?

Последовала пауза.

— Я ее вижу, — только и сказала Дебора.

— И?..

— Томас, что ты от меня хочешь?

— Желаю знать, возможно ли, что этот крест из той гробницы, которую ты раскопала в Пестуме. Ты говорила, что там, скорее всего, уже кто-то побывал до тебя. Этот крест может быть из той гробницы?

— Я не могу сделать подобное заключение на основании одной только фотографии, Томас, — заявила Дебора, повышая голос. — Если ты хочешь сказать, что этот крест из той гробницы в Италии, то делаешь очень серьезное обвинение в адрес японского археолога, который утверждает, что обнаружил его на родине. Для подобного обвинения нужны очень веские основания. Тебя могут привлечь к ответственности за клевету.

— Этот крест может быть из гробницы в Пестуме?

— Ты меня не слушаешь…

— Слушаю и ценю твою заботу, но ты мне все-таки ответь. Такая возможность уже приходила тебе в голову, иначе ты не прислала бы мне фотографию! Этот крест мог быть похищен из гробницы в Пестуме?

— Он соответствует крестам, нарисованным на стенках саркофага. Рыба очень необычная из-за непропорционально увеличенных передних плавников. Я не встречала ничего подобного за пределами узкой области в Италии и больше нигде в христианском искусстве. Однако из этого еще не следует, что находка в Японии является мошенничеством. Быть может, существовало раннее проповедническое движение, о котором мы ничего не знаем, и этот крест, имеющий итальянское происхождение, действительно попал в Японию…

— Нет, — остановил ее Томас. — Тут все не так. Здесь происходит что-то весьма серьезное. Эд это обнаружил. Я уверен.

— Я полагала, тот японец, которого убили…

— Сато, — подсказал Найт.

— Он говорил, что этот крест из Геркуланума, — напомнила Дебора.

— Но это было бы слишком рано, разве не так? — возразил Томас. — По-моему, Сато лгал, пытаясь подбросить мне ложную улику, чтобы подтолкнуть меня искать то, что не удалось найти ему самому.

— Томас, послушай, — сказала Дебора. — Если ты приблизился к тому, из-за чего был убит Эд, то эти люди, кто бы они ни были, об этом узнают. Тебе нужно немедленно уходить, пока тебя не убили.

— Возможно, — согласился Найт. — Но не сейчас.

Джим не находил себе места от беспокойства. Когда дверь жилого прицепа открылась, он вздохнул с облегчением. Куми благополучно прошла через испытание, возможно, выяснила что-то полезное и вот теперь вышла, живая и невредимая. Следом за ней появился Ватанабе, и они сели в навороченный «мерседес», но сперва археолог ответил на звонок по сотовому.

Джим сидел в машине на противоположной стороне дороги. Освещение было плохим, но он все же рассмотрел выражение лица Ватанабе, то, как археолог оглянулся на Куми, ждущую его в машине, и отошел подальше, заканчивая разговор. Когда он сел за руль и резко рванул с места, разбрасывая колесами щебень, в этом было что-то помимо мужской удали.

Куми в опасности. Джим почувствовал это нутром. Он не знал, чем она выдала себя, однако это случилось, и теперь все летело под откос.

Джим вывел взятую напрокат «тойоту» на дорогу и помчался следом, нащупывая в кармане сотовый телефон.

— А что насчет костей? — спросил Дебору Томас. — В захоронении, раскопанном в Японии, обнаружены кости европейцев, которые, судя по всему, относятся к тому же периоду, что и крест. Они могут быть из гробницы в Пестуме?

— Нет, — решительно ответила Дебора.

Прежняя серая, осторожная нотка в ее голосе исчезла бесследно.

— В Пестуме кости не могли уцелеть. Там слишком сыро. Человеческие останки ни за что не могли сохраниться с того времени, когда город был обитаемым.

— Значит, Ватанабе нужно было раздобыть их где-то в другом месте, — задумчиво произнес Томас, и его тотчас же осенила догадка: — Отец Пьетро решил, что Сато — тот самый японец, которого он называл Танака, но вдруг это не так? Допустим, монсеньор встретил совершенно другого японца, представившегося Танакой.

— Ватанабе? — недоверчиво спросила Дебора.

— «Провел его внутрь», — повторил Томас слова отца Пьетро, звучащие у него в голове. — Вот что сказал перед смертью монсеньор. Он заявил, что виноват. Отец Пьетро проводил Танаку внутрь.

— Куда?

— В Фонтанеллу, — ответил Томас. — Сознательно или нет, но отец Пьетро дал Ватанабе то, что тому было нужно.

— Господи, — пробормотала Дебора, и даже далекая телефонная линия не смогла заглушить отвращение и бешенство, звучавшие в ее голосе.

— За несколько недель до объявления о находке сюда доставили какие-то ящики. Помощник Ватанабе внутрь не заглядывал. У меня сложилось впечатление, что это было необычно.

— Ты полагаешь, в ящиках были…

— Кости, — решительно заявил Томас. — Да, — Помолчав немного, он сказал: — Слушай, если я тебе зачитаю результаты каких-то анализов, ты поможешь мне разобраться, что это такое?

— Валяй, — сказала Дебора.

Мацухаси бесшумно пересек пустынный двор. Входные двери института до сих пор были открыты, как и опасался наставник. Любой мог проникнуть внутрь. Разумеется, молодого человека беспокоил не кто попало, а Томас Найт.

Машин на стоянке не было, но это ни о чем не говорило. Двигаясь бесшумно, быстро, аспирант прошел по коридору первого этажа к лестнице. Подойдя к выломанной двери в кабинет Ватанабе, он нащупал в кармане нож. Мацухаси двигался беззвучно, напоминая убийцу.

 

Глава 77

— Тебе что-нибудь говорит название «Бета аналитикс»? — спросил Томас.

— Говорит, — подтвердила Дебора. — Это исследовательская лаборатория во Флориде. Наш музей однажды обращался туда по поводу одного образца из Афин.

— Какие именно исследования там проводят?

— Радиоуглеродное определение возраста. А что?

— Значит, Ватанабе пытался определить возраст чего-то. А что означает аббревиатура ДНВ?

— До настоящего времени, — сказала Дебора. — Хотя на самом деле это нужно понимать как «до тысяча девятьсот пятидесятого года».

Значит, эти цифры показывают количество лет, отсчитанных от 1950 года, плюс или минус 75.

— Отлично, — сказал Томас. — А теперь послушай вот это.

Он взял листок с колонками цифр, но тут у него в кармане завибрировал сотовый телефон.

— Подожди, — сказал Найт Деборе, кладя трубку на стол. — Да? — ответил он по мобильнику.

Это был Джим.

— Ватанабе везет Куми в своей машине. Вероятно, ему известно, кто она такая.

Вскочив с кресла, Томас двинулся к выбитой входной двери. В этот самый момент она, словно из пушки, обрушилась на него, попала прямо в лицо и отбросила назад. Мацухаси ворвался в кабинет и накинулся на Томаса. В голубоватом отсвете экрана компьютера сверкнуло лезвие ножа, зажатого в его руке. Мужчины схватились друг с другом, и сотовый телефон выпал из руки Найта.

Томас оказался застигнут врасплох. Противник был моложе, сильнее, опытнее и готов к схватке. Найт не устоял бы, даже если бы у Мацухаси не было ножа. Аспирант легко повалил его на пол, уселся верхом, прижал запястья коленом и левой рукой, сжимая в правой нож. У Томаса не осталось ничего, только голос.

— Мацухаси, уже слишком поздно, — произнес он весьма громко, хотя в этом не было необходимости.

Бросив взгляд на письменный стол, японец увидел, что трубка снята с аппарата, и нажал на рычажки. Затем он подобрал с пола упавший мобильник и убрал его в карман. После чего Мацухаси вернулся к телефону на столе и стал набирать номер, не отрывая взгляд от Томаса.

— У тебя будут большие неприятности, — чуть ли не равнодушно произнес он.

Найт уселся на полу, пытаясь прийти в себя.

— У вас тоже.

— Сомневаюсь, — усмехнулся Мацухаси.

— Я же тебе говорил, что мне все известно.

Аспирант застыл, потом положил трубку обратно на аппарат. Разобрать выражение его лица было трудно, но под напускной бравадой появилось что-то…

Что именно?

Любопытство? Тревога?

Возможно.

— Твоему боссу следовало бы хранить бумаги в более надежном месте, — продолжал Томас, ощупывая левое запястье, на которое Мацухаси надавил коленом.

— Что же тебе известно? — спросил аспирант. — Если что-нибудь интересное, возможно, я и не передам тебя в руки полиции.

Вот как? В данных обстоятельствах Томас был бы рад, если бы его просто арестовали за кражу со взломом. Тут было что-то не так. Может быть, Мацухаси действительно ничего не знает.

«Или хочет выяснить, что ты успел узнать, а потом перерезать тебе горло».

— Я уже сообщил своей знакомой обо всем, что здесь обнаружил, — солгал Томас.

— Нет, ничего ты ей не сказал, — спокойно ответил Мацухаси. — Я точно рассчитал свое появление.

— Ей известно достаточно, чтобы задать очень неприятные вопросы, — не сдавался Томас.

— О чем? — Аспирант начинал выходить из себя, думая, что Найт ведет какую-то игру.

— О результатах радиоуглеродных тестов, — сказал Томас.

— Ну и что? — усмехнулся Мацухаси. — Мы постоянно их проводим.

— Определяя возраст костей европейцев? — спросил Томас.

Он поставил на карту все. У него стиснуло горло, во рту пересохло.

— Эти тесты еще не сделаны, — возразил аспирант. — Кости только подготовили к отправке в лабораторию. На это потребуется время.

— Я имел в виду не те анализы, о которых Ватанабе расскажет прессе. Я говорил о других, которые он уже провел втихомолку.

— О чем ты болтаешь?

— Сам посмотри, — сказал Томас. — Результаты тестов были получены за десять дней до так называемой находки.

Мацухаси молча уставился на него. Присматривая за Найтом одним глазом, он медленно взял со стола бумаги, просмотрел их, помрачнел и застыл. Когда аспирант снова поднял взгляд, все его тело задрожало, искрясь нервной энергией.

Он был в отчаянии, в панике, но в голосе его прозвучал вызов.

— Это могут быть результаты каких угодно исследований. Если вы намекаете на подлог…

— Ты и сам все знаешь, правда? — оборвал его Томас. — Речь идет о двух ящиках древних костей, вывезенных, даже выкраденных из Италии вместе с серебряным крестом. Ватанабе привез их в Японию, но не собирался подбрасывать те, которые не были достаточно древними. Проверка на радиоуглерод быстро раскрыла бы обман, а большинство костей в Фонтанелле относится к эпохе Возрождения и более позднему времени. Ватанабе пришлось отобрать самые старые фрагменты, переправить их сюда, а затем провести тесты, определить, какие кости являются достаточно древними, чтобы подбросить их в захоронение культуры Кофун. Вот тогда находка будет сенсационной! Кости европейца на тысячу лет древнее всех тех, что были обнаружены до сих пор? Карьера Ватанабе была бы обеспечена.

Мацухаси ничего не говорил, не смотрел на него. Он не отрывал взгляд от листов с цифрами, и его глаза светились безумием.

— Достаточно старыми могли быть только кости, имеющие возраст около тысячи лет до настоящего времени, — продолжал Томас. — Именно они и были подброшены в гробницу культуры Кофун.

Мацухаси по-прежнему не смотрел на него. Он проверял и перепроверял цифры, изучал диаграммы, ища неточности.

— Теперь о других данных, — снова заговорил Томас, кивая на страницы с математическими формулами и результатами в миллиметрах. — Это ведь система определения расовой принадлежности на основе измерения костей, да?

Аспирант едва заметно кивнул, и Найт чуть не пропустил этот факт.

— Итак, Ватанабе выбрал кости, достаточно старые для культуры Кофун, — заключил Томас. — Затем он измерил лицевые кости, чтобы быть уверенным в том, что они принадлежат европейцам, и только после этого закопал их.

— Этого не может быть, — прошептал Мацухаси, по-прежнему не поднимая взгляд. — Ватанабе — великий человек. Он не мог так поступить.

— Позволь мне позвонить своему другу, — сказал Томас. — Я думаю, моя жена в опасности.

Но аспирант словно не слышал его, продолжая стискивать нож.

Машина набрала скорость.

— Вы живете вон там? — спросила Куми, глядя в окно на заросли бамбука, высокого и толстого, как телеграфные столбы.

— Да, — коротко ответил Ватанабе.

Куми ему не поверила. Все шло так хорошо до телефонного разговора, но затем она почувствовала, как Ватанабе замкнулся в себе. Он не смотрел на нее, односложно отвечал только на прямые вопросы и не предпринимал никаких попыток обольщения.

Надо выбираться из машины…

 

Глава 78

— Если бы гробница была потревожена до того, как ее вскрыли, то это сразу же заметили бы члены археологической бригады, — сказал Мацухаси, не обращая внимания на то, как взгляд Томаса мечется между ножом и телефоном. — Грунт был бы рыхлым, похожим на заполнитель.

— Быть может, они увидели это, но решили ничего не говорить, — предположил Томас. — Я сейчас позвоню по сотовому своему другу, хорошо?

— Нет! — остановил его Мацухаси. — Ты сам не понимаешь, о чем говоришь.

Он разбушевался, принялся кричать по-японски, внезапно превратившись из воспитанного, образованного ученого в необузданного и опасного типа. Его лицо исказилось в страшной гримасе. Томас не сразу сообразил, что Мацухаси плачет.

— Он великий человек, — прошептал аспирант по-английски.

— Возможно, — сказал Томас.

— Так оно и есть! — выкрикнул Мацухаси, хотя его бешеная энергия полностью иссякла.

— Хорошо, — согласился Томас, успокаивая молодого человека. — Но в данном случае Ватанабе поступил нечестно.

Он подождал, какие защитные действия вызовет это обвинение, но молодой японец угрюмо молчал, не обращая внимания на текущие по щекам слезы. На улице уже совсем стемнело, и жалюзи мягко сияли в бледных отсветах фонарей. Томас снова посмотрел на телефон на столе, гадая, где сейчас Джим и Куми.

— Отдай мне нож и позволь позвонить своему другу, — попросил он.

Мацухаси посмотрел на нож, словно недоумевая, как тот оказался у него в руке, а затем осторожно положил его на стол.

— Скажи, как Ватанабе удалось проникнуть в погребальную камеру так, чтобы никто это не заметил? — мягко продолжал Томас.

Последовало долгое молчание, нарушаемое лишь судорожными всхлипываниями аспиранта.

— Может быть, все дело в тануки, — наконец выдавил Мацухаси, тяжело облокачиваясь на стол.

Он вытер глаза, шумно выдохнул и внезапно совершенно успокоился. Томас почувствовал, что худшее осталось позади, хотя, возможно, уже было слишком поздно.

— В чем? — спросил он, и теперь уже в его голосе прозвучало отчаяние.

— В усыпальницу проникли тануки — это такие зверьки. Они прорыли проход в погребальную камеру. Наверное, через него можно было незаметно пробраться внутрь…

— Пожалуйста, разреши мне позвонить своему другу, — настойчиво произнес Томас. — Мне нужно убедиться в том, что с моей женой все в порядке.

Обернувшись, Мацухаси пристально посмотрел ему в глаза. Какое-то мгновение они молча стояли, глядя друг на друга.

— Я сам позвоню, — наконец сказал аспирант.

Машина выехала из долины, где раскинулся Кофу, и начала подниматься в гору, оставив огни города позади. Куми и Ватанабе молчали, больше не утруждая себя попытками поддерживать игру. Они ехали, погруженные в собственные мысли. Террасы с рисовыми полями постепенно сменялись крутыми скалами. Наконец «мерседес» свернул к какой-то заброшенной ферме с почти обвалившимися стенами и бетонными дренажными канавами, заросшими сорняками, в которых громко трещали сверчки. Низкая полная луна пробивалась через вершины черных сосен.

— Вот мы и приехали, — сказал Ватанабе, вынул ключи из замка зажигания и вышел из машины.

Куми тоже пришлось выбираться на пустынную дорогу. Едва ли здесь могло быть более опасно, чем если бы она осталась в машине…

Звонок сотового телефона Ватанабе разорвал гнетущую тишину. Археолог ответил чуть ли не с облегчением.

— Это не она, — сказал Мацухаси. — Я изучил фотографию. Некоторое сходство есть, но это не та женщина.

— Ты уверен? — спросил Ватанабе.

— Да. С ней все в порядке?

— Она… да. Ты уверен?

— Это журналистка из одного токийского еженедельника, ищет сенсацию. Она наверняка уже успела позвонить своим.

— Журналистка?

— Да, — подтвердил Мацухаси. — Так что не делайте ничего такого, о чем вам не хотелось бы прочитать в следующее воскресенье.

Окончив разговор, Ватанабе смерил долгим взглядом женщину, которая стояла рядом с машиной, уставившись на луну, и притворялась, что ей нисколько не страшно.

— Спасибо, — поблагодарил Томас, но лицо Мацухаси оставалось совершенно равнодушным, начисто лишенным всех чувств. — Что ты будешь делать дальше?

— Не знаю, — пожал плечами Мацухаси. — В Японии не принято идти наперекор учителю. Я… — Он остановился, подыскивая нужное слово. — Я подмастерье, не могу укусить того, кто меня кормит. — Аспирант грустно усмехнулся.

— Да, понимаю, — сказал Томас. — Но я должен кое-что узнать. О своем брате.

— Я ничем не могу тебе помочь.

— Знаю. Я должен поговорить с самим сэнсэем Ватанабе.

Томас впервые так назвал археолога, но сделал это из уважения к его ученику, а не к нему самому.

— Он тебе ничего не скажет, — угрюмо произнес Мацухаси. — Этот человек великолепно умеет лгать.

Снова та же печальная усмешка, проникнутая болью.

— Ну а ты? — спросил Томас. — Ты не скажешь ему, что тебе известно о подлоге? Пусть даже все то, что напишут в газетах, в научных журналах, чему будут учить в школе, окажется неправдой?

Мацухаси поник, уронив голову на грудь. Картина поражения и отчаяния.

— Я не могу пойти против него, — прошептал он. — У меня нет сил.

Томас не понял, о каких силах, физических или моральных, идет речь, и спросил:

— Ты был знаком с моим братом?

— В Италию я не ездил, — нахмурившись, ответил Мацухаси, удивленный сменой темы. — Я познакомился с ним здесь, но не знал, чем он занимается. Твой брат встречался с сэнсэем… — Он осекся. — С господином Ватанабе. Сначала они вроде бы обрадовались, увидев друг друга, но затем, кажется, стали спорить наедине.

— О чем?

— Не знаю. Их отношения изменились. Стали холодными.

— Мой брат провел здесь два дня?

— Да, — подтвердил Мацухаси, несколько успокоившись, поскольку тут не было почвы для разногласий. — Большую часть времени он работал в лаборатории, ужинал с господином Ватанабе. Мы как раз выбирали, какие курганы раскапывать, изучали полученные со спутников снимки подходящих мест во всей Японии. Твоего брата очень заинтересовали новые технологии. Затем они поссорились, и я отвез его на станцию.

— Когда брат уезжал, он не показался тебе чем-то разозленным или расстроенным?

— Нет, — сказал аспирант, снова хмурясь, словно тогда нашел это странным. — Он выглядел радостным, даже возбужденным.

— Ты не знаешь человека по имени Сато или Танака, который общался с Эдом в Италии?

— Нет.

— Знаешь, а он ведь повторит то же самое, — сказал Томас, опять резко меняя курс. — Я имею в виду Ватанабе. Если ты позволишь, чтобы это сошло ему с рук сейчас, то он опять сделает то же самое. Эти находки вызовут много вопросов. Кто-нибудь найдет в его объяснениях дыры, и он состряпает новые доказательства, чтобы их залатать. Тебе, возможно, придется половину своей карьеры поддерживать эту ложь. Кем ты хочешь быть — настоящим археологом или фальшивой знаменитостью?

Этот вопрос повис в воздухе подобно струйке дыма. Шло время, аспирант ничего не говорил, и Томасу уже начало казаться, что дым рассеялся. Но вдруг Мацухаси пришел в движение, распрямился. В его глазах блеснуло что-то, отличное от слез. Они вспыхнули ярким огнем решимости, к которой примешивалось безумие.

 

Глава 79

Наступила полночь. Куми позвонила Джиму и сказала, что Ватанабе высадил ее на обочине горной дороги в десяти милях от города. Целая и невредимая, она была в бешенстве — до такого состояния ее могло довести только унижение. По каким-то причинам, не вполне ясным Джиму, Куми во всем винила Томаса.

Горнэлл сел в машину и отправился ее искать, внимательно изучая дорожные указатели, написанные непонятными значками. Наконец за крутым поворотом он увидел женщину. Джим резко нажал на тормоз, машина пошла юзом, и Куми, босиком, рассеянно держа в руке туфли на высоком каблуке, была вынуждена отскочить в сторону. Она внутренне приготовилась дать отпор придурку, который будет сейчас к ней приставать, и ее стальной взгляд не смягчился ни на йоту, когда она сообразила, что это Джим.

— Черт побери, где Томас? — раздраженно спросила Куми.

— Он в лаборатории вместе с Мацухаси, — ответил Горнэлл.

— Прохлаждается за пивом и картами?

— Едва ли, — тихо промолвил Джим.

— Просто братается с типом, который отдал меня в руки этому паскуде, не знаю уж, что там было у него на уме.

Джим хотел было напомнить Куми, что именно Мацухаси вытащил ее из этой ситуации и что она сама наперекор Томасу настояла на встрече с Ватанабе, но затем решил, что сейчас не время для этого. Более того, он рассудил, что это только видимый край спора, уходящего далеко в прошлое, глубоко пустившего корни в почву их взаимоотношений подобно юкке.

— Ты готов? — спросил Томас.

Вместо ответа Мацухаси нажал кнопку на сотовом телефоне и стал ждать ответ Ватанабе. Как только разговор начался, он отвернулся от Томаса, не желая показывать свое лицо даже в темноте, которой было окутано место раскопок.

Найт не настолько хорошо владел японским, чтобы вникнуть в детали последовавшего спора, но Мацухаси заранее составил свою речь, и Томас в общих чертах знал ее смысл.

— С костями, обнаруженными в гробнице, возникла одна проблема, — начал Мацухаси.

— Какая? — спросил Ватанабе, голос которого заплетался от сна или выпивки, а может быть, от того и другого.

— Наши ребята готовили образцы для радиоуглеродного определения возраста, при этом изучали все, что было на них, — продолжал Мацухаси.

— Ну и?..

— Они обнаружили пыльцу.

— Ты будишь меня, испортив мне весь вечер, чтобы сказать про какую-то пыльцу?! — взорвался Ватанабе. — Разумеется, там есть пыльца. И что с того?

— Это не какая-то пыльца. Olea. Оливки.

Какое-то мгновение Ватанабе молчал, а когда заговорил снова, его голос прозвучал странно:

— В Японии растут оливки.

— Да, но для нас это новая культура. Она появилась в Японии только в шестидесятых годах девятнадцатого века, в эпоху Бункю.

— Что ты хочешь сказать?

— Целостность погребальной камеры была нарушена, — сказал Мацухаси. — Эти кости изначально не были погребены там. Их перенесли откуда-то из другого места, такого, где растут оливки. Уже потом. Хотя вполне возможно, что останки принадлежат европейцам.

Наступило долгое молчание.

— Никому ничего не говори, — наконец сказал Ватанабе. — Запечатай образцы до тех пор, пока я не прибуду на место. Никому не показывай их и результаты анализа. Потом отправляйся домой. Ты все понял?

— Да. Вы сейчас направитесь прямо в лабораторию?

Последовало минутное колебание.

— Я поеду туда завтра утром. Мне нужно выспаться.

Окончив разговор, Мацухаси какое-то время стоял, молча уставившись на курган.

— Ну?.. — не выдержал Томас.

— Он уже едет.

 

Глава 80

Томас лежал на спине в дальней части кучи породы, удаленной при раскопках гробницы. Освобождая от заполнения погребальную камеру, рабочие насыпали большой пологий конус из песчаной почвы с камнями, превосходивший по высоте сам курган. Со своего места Томас мог наблюдать за всем раскопом, оставаясь невидимым, хотя темнота пока мешала что-либо разглядеть. Ночь стояла тихая и спокойная. Было еще слишком рано для металлического гула цикад.

Ватанабе приехал за полчаса до рассвета. Оставив машину в отдалении, он медленно приблизился к месту раскопок. Его движения были бесшумными, скрытными. Он захватил с собой фонарик размером не больше карандаша, но работал, почти его не включая. Ему потребовалось не больше пяти минут на подготовку, после чего он исчез с противоположной стороны кургана. Томас прислушался, но без всякого успеха, и в течение целых десяти минут ему казалось, что Ватанабе ушел.

— Где он? — шепотом спросил Томас.

— Внутри, — ответил Мацухаси, не шелохнувшийся на протяжении вот уже двух часов.

— Как он туда проник? Ведь вход здесь.

— Должно быть, там есть еще одна нора, прорытая тануки, о которой мы не знали, — предположил Мацухаси. — Мудрый ход. Это открывает ему доступ в еще не раскопанную часть кургана.

Прошло еще пять беззвучных минут, затем наконец послышались шаги Ватанабе, возвращавшегося из-за кургана. Томас рискнул выглянуть. Темнота быстро серела, и археолог убрал фонарик. Склонившись над землей, он шевелил одними только руками, о ттирая, очищая какой-то предмет с помощью чего-то вроде детской зубной щетки, работая с бесконечной осторожностью. Ватанабе был в перчатках, на земле он расстелил кусок брезента, однако эта аккуратная сцена нарушалась яростным бормотанием, нарастающим по мере того, как время шло. Археолог был в отчаянии, близок к панике.

Развернувшись, Томас осторожно спустился вниз, следя за тем, чтобы не столкнуть ни один камешек.

— Сколько времени сохраняется пыльца? — шепотом спросил он.

— Десятки тысяч лет, — ответил Мацухаси, по-прежнему не двигаясь. — Ее наружная оболочка практически не поддается разрушению. Пыльца может многое сказать о тех условиях, при которых тот или иной предмет попал в землю.

— Если она присутствует, — заметил Томас.

Помолчав, Мацухаси сказал:

— Он возвращается. Пора.

Дождавшись, когда над горизонтом покажется краешек солнца и затихнет радостный хор птиц, они двинулись вперед. Перебраться через отвал и спуститься к месту раскопок оказалось достаточно просто. Они не говорили и по-прежнему двигались бесшумно, не желая выдавать свое присутствие.

Ватанабе заметил их не сразу. Он выбрался из прохода, перепачканный землей, рассеянный, и уже начал собирать инструменты, но тут поднял взгляд и увидел их, в ожидании стоявших неподалеку.

На мгновение Ватанабе застыл, затем, словно рассчитывая снова выехать за счет личного обаяния, натянул фирменную улыбку. Без темных очков он выглядел старым, уставшим.

— С утра пораньше? — спросил он по-японски.

Мацухаси молчал, вытянувшись неестественно прямо, уставившись в землю, словно солдат во время смотра.

— Все кончено, — сказал Томас.

Он не испытывал торжества — лишь усталость и желание поскорее покончить со всем. Однако ему еще нужно было кое-что узнать.

— Расскажите мне об Эде, — продолжал Найт. — О моем брате. Из-за чего именно вы с ним поссорились?

— Я понятия не имею, о чем вы говорите, — ответил Ватанабе.

Томас оглянулся на Мацухаси, но аспирант застыл как парализованный, не в силах поднять взгляд на своего учителя.

— Скажи ему про пыльцу, — сказал Томас.

— Про какую еще пыльцу? — неубедительно пожал плечами Ватанабе.

Он не потерял надежды нагло отбросить все обвинения, уверенный в том, что ученик его не предаст.

— Ты что-нибудь знаешь о какой-то пыльце? — спросил он аспиранта, надвигаясь на него.

— Нет, сэнсэй, — пробормотал Мацухаси. — Я не знаю ни о какой пыльце.

Ватанабе усмехнулся, на этот раз искренне, похлопал по нагрудному карману, достал оттуда неизменные темные очки и сказал:

— Твой брат оказался дураком.

— Он приезжал за крестом? — сделав над собой усилие, спросил Томас.

Оглянувшись на Мацухаси, неподвижного и беспомощного, Ватанабе позволил себе улыбнуться еще раз.

— Ты бросаешь мне обвинения, которые ничем не можешь подкрепить. Твой брат был таким же. Скулил о том, что нужно похоронить подобающим образом какие-то… человеческие останки. — Покачав головой, Ватанабе презрительно фыркнул. — Странное занятие для священника, правда? Желание вернуть мертвецов, имена которых он даже не знал, в какую-то дыру под землей в другом конце света? — Он закатил глаза, показывая, какой это абсурд.

— Неужели это все? — с отвращением поинтересовался Томас. — Эд приехал сюда, чтобы вернуть кости в Неаполь, потому что отца Пьетро пожирало чувство стыда за то, что он продал мертвецов какому-то проходимцу? Только и всего? А что насчет креста? Символа рыбы? Его исследований?

— Ты о чем? — презрительно усмехнулся Ватанабе. — Он был священником. Какие его исследования могли представлять интерес для настоящего ученого? Мы об этом даже не говорили.

Ватанабе снова пожал плечами, радуясь разочарованию Томаса, и этот жест выглядел искренним. Визит Эда в Японию явился боковым ответвлением, тупиком. Последовав за ним сюда, Найт также лишь потерял время.

Чувствуя, как у него в груди поднимается ярость, он повернулся к Мацухаси.

— Давай заканчивать с этим.

Но Мацухаси, казалось, был не способен пошевелиться и вымолвить хоть звук. По его щекам снова текли слезы.

— Как видите, мистер Найт, у нас, японцев, принято хранить верность нашим семпай — тем, кто занимает более высокое положение, — насмешливо произнес Ватанабе, надевая очки. — Мацухаси-сан — мой ученик, кохай, то есть низший. Его будущее полностью зависит от меня. Без меня он ничто.

Томас перевел взгляд на аспиранта, мысленно приказывая ему заговорить.

— Никакой пыльцы не было, — медленно произнес Мацухаси, напрягаясь с каждым словом, будто поднимая мельничный жернов.

— Да, — сказал Ватанабе. — Несомненно, ты что-то напутал в лаборатории…

— На костях с самого начала не было пыльцы неяпонского происхождения, — продолжал аспирант, внезапно выпрямившись и глядя своему наставнику прямо в глаза.

В этом неожиданном движении, которое, как подумал Томас, Ватанабе впервые увидел у своего ученика, было столько вызова, что археолог непроизвольно отступил на шаг назад.

— Но вы этого не знали, — продолжал Мацухаси. — Поэтому только что проникли в гробницу, чтобы очистить предметы, которые подбросили туда раньше и намеревались, так сказать, обнаружить их лишь через несколько дней.

Ватанабе вздрогнул, как от пощечины, и едва слышно произнес:

— Это ложь.

— Нет, сэнсэй, — возразил Мацухаси, снова опуская взгляд, как солдат, стоящий перед своим командиром.

— Да, это ложь, — упрямо заявил Ватанабе.

— Нет, — сказал Томас, обводя рукой вокруг. — У нас есть доказательства.

Археолог, захваченный любопытством, взглянул поверх темных стекол очков. Появились люди, прятавшиеся у входа в гробницу, другие нарисовались на вершине отвала. У них были видеокамеры и длинные направленные микрофоны. Телестудия Эн-эйч-кей согласилась прислать съемочную группу только после того, как Томас пригрозил, что в противном случае сенсация достанется целиком одному второстепенному новозеландскому журналисту, который выставит японскую археологию на всеобщее посмешище. Тогда его рассказ всерьез не восприняли, но теперь никаких сомнений больше не оставалось. Поверят все.

— Нет! — пронзительно взвизгнул Ватанабе, набрасываясь на Томаса.

Замигали фотовспышки, словно озаряя выстрелами мягкие предрассветные сумерки.

 

Глава 81

К завтраку эти кадры демонстрировались уже повсюду. Во всех телевизионных выпусках новостей каждые десять минут крутили репортаж Эн-эйч-кей, газетные заголовки вопили. Это было самое настоящее безумие. Пресса только вчера восторгалась стремительным взлетом Ватанабе, поэтому сегодня его оглушительное падение казалось публике еще более сенсационным.

Из «необследованной» части кургана были извлечены фрагменты третьего скелета вместе с подлинной, скорее всего, керамикой культуры Кофун, а также относящейся к тому же периоду терракотовой статуэткой Богородицы, судя по всему имеющей итальянское происхождение. В правой руке Дева Мария держала гранат.

Ватанабе за мошенничество светил срок за решеткой, а Мацухаси против собственной воли сам стал звездой, заняв первое место в коротком списке претендентов на должность заведующего Археологическим институтом Яманаси. Правда, для начала ему нужно еще было защитить докторскую диссертацию. Возможно, такое положение дел изменится после того, как телекамеры отвернутся от него, но в настоящий момент Томас добился определенного успеха. Ночью ему снился упырь из Фонтанеллы, но проснулся он с чувством облегчения и сознанием завершенного дела.

Поэтому объяснить его подавленное состояние после просмотра выпуска новостей по телевизору было непросто. Сам он старался держаться в тени, по возможности выдвигая на первый план Мацухаси, что казалось правильным и с политической, и с моральной точки зрения. В конце концов, именно голова аспиранта лежала на плахе. Он в итоге восстал против архаичной системы покровительства, хотя это могло пустить ко дну всю его карьеру в археологии.

Однако все эти пертурбации не открыли Томасу ничего полезного относительно Эда, помимо того, что тот находился в Неаполе тогда же, когда Ватанабе рыскал там в поисках бесхозных костей и христианских символов. Затем брат последовал в Японию и потребовал их возвращения. До главного звена цепочки загадок, из-за которого Эд отправился в какое-то забытое богом место на Филиппинах, а МВБ обвинило его в терроризме, сейчас было не ближе, чем когда Томас покидал Италию.

«Но ты хотя бы окончательно поссорился с бывшей женой…»

Куми по-прежнему злилась на него за то, как он свалил на Джима заботы о ее безопасности, в то время как сам вместе с Мацухаси отправился расставлять западню. По ее словам, то обстоятельство, что она осталась жива и невредима, не имело никакого значения. Томас пытался возразить, что Джим не смог бы сделать то, что требовалось для склонения Мацухаси на свою сторону. Мол, только я один мог довести дело до конца.

— Разумеется, — гневно отрезала Куми. — Ты у нас герой, вождь, да, Томас? Всегда лезешь в свет прожекторов, кроме тех случаев, когда ты действительно нужен, причем именно мне.

Тут Найту стало окончательно ясно то, что он смутно понимал давным-давно. На самом деле они ссорятся вовсе не из-за того вечера, который Куми провела в обществе Ватанабе. Причина дрязг та же, что и всегда, хотя ни одного разговора вслух об этом не было.

Анна.

«Не произноси это имя. Даже в мыслях. Никогда».

Но сейчас, как и все эти годы, Томасу казалось, что он ни в чем не виноват. Он считал, что оберегал Куми от всех внешних раздражений, заботился о ней, брал на себя всех знакомых и родственников, ограждая ее от них, давая возможность прийти в себя. Ему не приходило в голову, что на самом деле жене хотелось, чтобы он оставался рядом с ней и день за днем обливался слезами. У него же получалось лучше, когда он находился в постоянном движении, стремясь оставить все позади.

«За это она тебя никогда не простит».

Подумав так, Томас с грустью отметил, что сам он смог идти вперед. В полной мере. Это стало началом конца, причем не только в отношениях с Куми. Во многом. В браке, в работе, в вере в Бога и, как продолжение, в отношениях с братом. Сейчас все вернулось, призраком присутствовало во время последней стычки. Так было всегда, будет и впредь.

— Мне нужно вернуться в Токио, — заявила Куми. — Девлин предложил какой-то план, от которого у всех глаза полезли на лоб, и я должна спасать ситуацию.

Они сидели в тихом ресторане на главной улице Кофу, недалеко от железнодорожного вокзала, перед которым стоял памятник Такэде Сингэну в полных самурайских доспехах.

— Прошу прощения, — произнес Джим, поднимаясь с места и кивая на туалет, однако его маневр никого не обманул.

Это должно было стать чем-то вроде праздничного ужина в честь победы, однако, как только все сели за стол, на них словно опустилось мрачное покрывало.

— Хорошо, — сказал Томас, уставившись на тарелку с овощным салатом.

Судя по всему, креветки закончились. Общенациональный дефицит сделал их редкими и дорогими. Хотя это не имело значения. Аппетит у него все равно пропал.

— Хорошо, — повторил он.

Эта примирительная фраза вывела Куми из себя, но она не собиралась спорить. Томас заказал еще одно пиво. Это тоже злило ее, но женщина не сказала ни слова по этому поводу.

— Джим мне нравится, — заговорила Куми. — Когда он рядом, у меня странное ощущение, будто…

— Будто это Эд, — закончил за нее Томас. — Знаю.

— Я сожалею, что у нас ничего не получилось, — продолжала Куми.

Томас не понял, что именно она имела в виду под словом «ничего», и сомневался, что его бывшая жена сама это знает.

— Наверное, тебе лучше все оставить. Вернуться в Штаты. Не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь узнать всю правду об Эде. Меня это бесит, но… Ты должен отправляться в Штаты. Найти работу. Наладить свою жизнь.

Принесли пиво.

— Вот что у меня получается лучше всего, да? — спросил Томас.

— Я этого не говорила.

— Знаю.

Томас поймал себя на том, что с нетерпением ждет возвращения Джима, чтобы вернуться к унылому ужину, поговорить ни о чем, оставаясь внутри самих себя, какая бы там ни была пустота. Он отпил большой глоток пива, и Куми отвернулась.

— Извини, — сказал Найт, поставив стакан. — Мне нужно идти. Я вернусь, как только смогу. Скажи Джиму… не знаю. Что угодно.

Куми молчала, и он, не находя, что еще сказать, ушел.

 

Глава 82

Чума рассталась с монашеским одеянием. В сшитом на заказ деловом костюме, обнажившем сильные загорелые руки и ноги, она стала выглядеть моложе, стройнее. Для гайдзин по-прежнему было невозможно полностью затеряться в Токио, но новый наряд, по крайней мере, обеспечил ей хоть какую-то анонимность.

Тем не менее Чуме было не по себе. На пару с Войной они обошли все основные токийские гостиницы и установили наблюдение за конторой Куми, но пока что не получили никаких новых сведений. Чума со страхом ждала звонка Срывающего Печати. Найт и его спутник как сквозь землю провалились.

Им было известно, что Томас прилетел в Японию и связался со своей бывшей женой. У них была машина, но они метались наугад. Ни Чума, ни Война не говорили по-японски и понятия не имели, с чего начинать поиски. По телефону Срывающий Печати говорил резко, угрожающе. Он уже начинал подумывать о том, чтобы вывести на сцену Смерть. Чума дошла до того, что стала бесцельно бродить по кафе и барам Синдзюку в надежде случайно наткнуться на Найта. Ей еще никогда не приходилось заниматься такими отчаянными и бесцельными поисками.

Вдруг совершенно неожиданно блеснул луч надежды.

Схватив телефон, Чума позвонила Срывающему Печати, что до этого делала лишь считаное число раз.

В ожидании ответа она не отрывала взгляд от телевизионного экрана у входа в магазин. Передавали репортаж с каких-то археологических раскопок, где по-крупному облажалась какая-то местная знаменитость. До этого момента Чума не обращала внимания на происходящее и не вникала в подробности, но этот сюжет вот уже двенадцать часов не сходил со всех экранов. Сейчас она никак не могла поверить, почему раньше не обратила внимания на мужчину европейского типа, разговаривавшего с археологом на зернистом серо-голубом экране.

— Да?

— Я его нашла, — выдохнула Чума.

— Наконец-то, — сказал Срывающий Печати. — Но подозреваю, ты обнаружишь, что один из вас тебя опередил.

— Прошу прощения? — Чума застыла.

— Итальянские газеты кричали о происшествии в Бари, — продолжал Срывающий Печати.

— Смерть Голода, — взяв себя в руки, добавила Чума.

— Не совсем, — поправил ее Срывающий Печати. — Судя по всему, какого-то человека очень странной наружности посчитали мертвым. Он сорвался с крепостной стены.

— Посчитали мертвым? — эхом повторила Чума, внезапно охваченная паникой. — Что вы хотите сказать?

— Лишь то, что он пришел себя в машине «скорой помощи», — ответил Срывающий Печати, и голос его стал жестким.

— Он жив?

Это был не просто шок. В голосе Чумы прозвучало что-то среднее между обреченностью и страхом.

— Множественные ушибы и сотрясение мозга, — сказал Срывающий Печати. — Но Голод жив, чего не скажешь про водителя «скорой» и одного санитара.

— Он ускользнул, — произнесла Чума бесстрастным тоном, без удивления или надежды.

Срывающему Печати это не понравилось бы, но ей было гораздо легче сознавать, что Голода нет в живых.

— Он добрался до Японии без моей помощи, — продолжал Срывающий Печати. — Похоже, ему известно что-то такое, о чем он вам не сказал. Ему удалось вырвать какую-то информацию из Сато или старика священника, перед тем как они умерли. Полагаю, Голод узнал, где находится Найт, и отправился по следу. У него мстительная натура, — добавил он. — Боюсь, больше уже нельзя полагаться на то, что он отличит друга от врага.

Чума, ставшая пепельно-серой, отключила телефон. Прошла целая минута, прежде чем до нее дошло, что они с Войной сами тоже нашли объект. Найт ждет их в Яманаси.

«Если только Голод не добрался до него первым», — подумала она, гадая, как упырь поступит с человеком, который столкнул его с крепостной стены, и с ними за то, что они его бросили…

 

Глава 83

Томас поймал Мацухаси в лаборатории после очередного раунда интервью и пресс-конференций.

— Ты веришь словам Ватанабе о том, что Эд приезжал в Японию только ради того, чтобы вернуть кости?

— Да, — сказал Мацухаси, не скрывая своего сожаления о том, что не может предложить ничего более удовлетворительного. — Пробыл он здесь недолго. Я отвез его на вокзал.

— О чем вы говорили?

— Да почти ни о чем.

— Эд возвратился в Токио? — поинтересовался Томас.

— Нет. Если и так, то не прямиком. Я помог ему купить билет. Он не говорил по-японски.

— Куда уехал брат? — настойчиво спросил Найт.

— В Кобе, — ответил аспирант.

— Эд не сказал, зачем именно? Может быть, у него там были знакомые?

— Извини, — печально покачал головой Мацухаси.

— В Кобе есть музей? — не сдавался Томас. — Или археологический институт?

— Там нет ничего знаменитого, — пожал плечами Мацухаси. — Разве что аквариум. Считается одним из лучших. Если ты собираешься туда отправиться…

— Нет. — Найт изобразил улыбку и собрался уходить. — Спасибо.

— Подожди, — окликнул его Мацухаси.

Обернувшись, Томас увидел, что молодой японец вскочил, поднял руку и оттопырил указательный палец. Найт еще никогда не видел его таким возбужденным.

— Твой брат оставил на вокзале сумку. Возможно, он возвращался за ней, но…

— Поедешь со мной? — спросил Томас.

— Буду рад тебе помочь.

Приехав на вокзал, они оставили машину на стоянке, где доминировали велосипеды, и прошли мимо памятника Такэде Сингэну, всего в двух кварталах от того ресторана, где заканчивали ужин Куми и Джим, разговаривая бог знает о чем. В сгущающихся сумерках Томас взбежал по лестнице в зал билетных касс. Кофу был достаточно крупным железнодорожным узлом, связанным одной прямой линией с Токио и другой — с Сидзуокой, но синкансен, как назывались скоростные поезда-пули, в горах не ходили. Томас предоставил вести разговор Мацухаси.

— Найт, — сказал тот, — Эдвард Найт. Иностранец, который уезжал с этой станции пятого марта.

Кассирша, женщина лет пятидесяти с иссиня-черными волосами, уложенными в высокую прическу, постучала по клавиатуре компьютера и кивнула. Да, этот человек оставил свои вещи, ячейку в камере хранения еще не отпирали, но получить к ней доступ можно будет только по распоряжению полиции.

— Это его родной брат, — сказал Мацухаси.

Томас протянул кассирше свой паспорт, та кивнула и улыбнулась, но затем склонила голову набок, изобразила сожаление и ответила, что ничем не может помочь.

Мацухаси начал что-то вежливо объяснять, но кассирша только улыбалась и качала головой. Она ничем не может помочь. Мацухаси изложил свою просьбу другими словами, но женщина непоколебимо стояла на своем.

— Ватаси но кёдайга, синда! — выпалил Томас. — Мой брат умер!

Женщина застыла, затем посмотрела на Мацухаси, который мрачно кивнул. Кассирша поколебалась, глядя на него, затем выдвинула ящик и достала связку ключей. Она что-то тихо сказала Мацухаси, но сути Найт не разобрал.

— В чем дело? — спросил он.

— Она сказала, что два месяца назад у нее умерла мать, — объяснил Мацухаси.

Томас посмотрел на женщину. Та мельком встретилась с ним взглядом и кивнула.

В ячейке лежал рюкзак со сменой одежды, кое-какими книгами и вырезкой из «Нью-Йорк таймс» от 4 апреля 2006 года. Заголовок гласил: «Ученые называют останки ископаемой рыбы „недостающим звеном“».

На фотографии был изображен скелет с доминирующим массивным бурым черепом, а рядом лежало чучело рыбы в натуральную величину. Она была покрыта зеленоватой чешуей, грузная, с коротким толстым хвостом и приплюснутой крокодильей головой с глазками вверху. Тело было рыбьим, но голова определенно принадлежала пресмыкающемуся. Передние плавники, начинавшиеся непосредственно под массивными челюстями, несомненно представляли собой ноги.

— Черт побери, это еще что такое? — прошептал Мацухаси.

— Tiktaalik roseae, — объяснил Томас, торопливо пробежав взглядом заметку. — Девятифутовое чудовище, которое плавало в воде и охотилось на суше в конце позднего девонского периода, триста шестьдесят миллионов лет назад.

— Эдварда интересовала палеонтология?

— Нет, — сказал Найт. — По крайней мере, не сама по себе.

— Тогда что? — спросил Мацухаси.

Но Томас долго молчал. У него из головы вылетели и молодой аспирант, и оживленный вокзал, и звучащие из громкоговорителей объявления, и вообще все, о чем он думал минуту назад. Вместо этого у него перед глазами мелькал калейдоскоп образов. Мозаичное изображение странной рыбы в Геркулануме, морские чудовища с крокодильими головами на барельефе в храме Изиды в Помпеях, странная рыба с ногами, выползающая из красной воды, на картине в гробнице в Пестуме…

Но этого же не могло быть. Рыба из газетной вырезки вымерла триста пятьдесят миллионов лет назад.

Так почему же ее изображение встречалось в искусстве Древнего Рима, будто плавало там?

 

Глава 84

Томас возвращался в ресторан в приподнятом настроении, готовый пробить стену враждебности и скептицизма силой своей убежденности. Наконец он нашел то, что искал. После стольких блужданий в потемках и бесплодных расспросов он получил результат. Во всей этой истории по-прежнему оставалось множество дыр, но теперь он чувствовал себя так, словно рылся в коробке с ключами и вдруг нашел тот, который идеально подходит к замку. За первой дверью есть и другие, но самой важной была именно эта, внешняя. Теперь он будет проверять другие ключи до тех пор, пока и все остальные двери не будут отперты.

«Куми должна меня дождаться», — подумал он.

Она просто не могла уйти не попрощавшись. Сейчас им хотя бы будет о чем говорить, и он сможет задержать ее еще на какое-то время.

За площадью перед вокзалом начиналась темнота, а ресторан стоял в узком извилистом переулке, завешанном пыльными красными бумажными фонарями, исписанными черными китайскими иероглифами. В воздухе висели густые испарения из вентиляционных вытяжек, пропитанные ароматом лапши со специями. Высоко на стене сияла реклама местного сорта пива.

Но здесь было и что-то еще.

Томас почувствовал это, расставшись с Мацухаси у вокзала, — мимолетное ощущение на самой грани восприятия, что-то такое, почти видимое, и вот теперь это вернулось. Он замедлил шаг, прислушиваясь, пытаясь определить, какой орган чувств был затронут, постоянно оглядывался назад.

Ничего. Переулок оставался пустынным.

Томас снова ускорил шаг. До двери ресторана оставалось всего ярдов двадцать. Но вот чувство вернулось, теперь уже другое. Не позади, но впереди возникло что-то такое, задевшее первобытный инстинкт опасности. Остановившись, Томас всмотрелся в испарения, висевшие, словно туман над болотом. Там, у самой металлической двери притаилось… черное пятно на стене, похожее на дыру или…

На укутанную фигуру.

На глазах у завороженного Томаса пятно переместилось, принимая определенные очертания. Оно двинулось вперед. Показались бледные руки с длинными пальцами, которые поднялись и откинули назад черный капюшон. Открылось то самое жуткое лицо.

— Нет, — пробормотал Найт, не в силах сдвинуться с места. — Ты мертв!

Упырь прошипел знакомый ответ, обнажая жуткие зубы, сунул руку за пазуху и вытащил нож с длинным лезвием.

— Нет… — повторил Томас.

После всего остального такое было уже слишком. Найт рассчитывал, что хотя бы это наконец осталось позади. Осознание того, что он ошибался, что ему снова придется иметь дело с тварью, оглушило его, лишив сил, возможности соображать, выжав досуха. Томас вспомнил схватку на стене замка, падение, машину «скорой помощи»…

«Которая уехала под вой сирены, с включенной мигалкой, — напомнил голос у него в голове. — А трупам некуда спешить».

Томас лишь молча таращился на своего врага, сраженный наповал этим откровением. Чудовище из его кошмарных снов осталось в живых и проследовало на противоположный конец земного шара, чтобы расправиться с ним.

Упырь медленно приближался, сверкая глазами, обнажив остро обточенные зубы, по-паучьи пересекая пустынный переулок рассчитанными движениями. Вдруг он без предупреждения набросился на Томаса.

Монстр двигался настолько невероятно быстро, что Найт опомнился только тогда, когда упырь уже прыгнул на него. Едва успев отбить руку с ножом, Томас повалился назад под неудержимым натиском. В Бари он был готов к схватке, его чувства обострились до предела после погони через весь Старый город, в жилах бурлил адреналин. Но теперь ему никак не удавалось обрести остроту восприятия, необходимую просто для того, чтобы остаться в живых, а противник шипел и рычал, получая наслаждение от поединка. Томас извивался, вырывался, дергал ногами, но в его движениях присутствовала обреченность, и чем дольше он сопротивлялся, тем больше убеждался в том, что потерпит поражение. Упырь был чересчур уж силен, действовал слишком сосредоточенно, целенаправленно. Нож застыл над горлом Найта, но всего на одно мгновение. Томас напрягался изо всех сил, стараясь его задержать, но лезвие начало неумолимо опускаться.

Томас дергался и крутился, но не мог вырваться. Зловещее острие приближалось к горлу. Он почувствовал, как сталь прикоснулась к коже чуть ниже кадыка, холодная и острая, собрал всю оставшуюся энергию, чтобы отстранить ее прочь, сконцентрировал до последней йоты всю силу. Какое-то мгновение казалось, что нажим ослаб, затем давление снова возросло, острие пропороло кожу, и Томас понял, что это конец.

Упырь удовлетворенно, словно акула, вкусившая кровь, закатил глаза, вдруг дернулся и застыл неподвижно. Он посмотрел в лицо Найту, и в его взгляде мелькнуло недоумение. Глаза округлились, задрожали, исторгая поток смешанных чувств, сменившийся безотчетным страхом.

Упырь съежился, обмяк, мышцы судорожно сжались и тотчас же расслабились. Томас выбрался из-под него, задыхаясь, объятый ужасом. Из спины твари торчал короткий меч, рукоятку которого продолжал сжимать Бен Паркс.

 

Глава 85

На этот раз упырь был мертв.

— Нужно вызвать полицию, — пробормотал Томас, поднимаясь на четвереньки и стараясь прийти в себя.

— Только после того, как мы немного побеседуем, — сказал Паркс.

Бросив труп в заполненный мусором контейнер, он завалил его пустыми картонными коробками, чтобы, как было сказано, выиграть время.

— Нужно вызвать полицию, — повторил Найт.

— Они знают, где ты, Томас, — сказал Паркс. — Не полиция. Те, другие. Кто хочет тебя убить. Если сейчас вызвать полицию, ты уже не сможешь их остановить, никогда не узнаешь, почему погиб Эд и почему пытались убить тебя. Тут уж никакие копы не помогут.

— Ты оставил меня на верную смерть, — огрызнулся Томас.

— В горячей ванне? — усмехнулся Паркс. — Ой, ну пожалуйста! Я просто забыл выключить нагреватель, знал, что тебе ничто не грозит. Там было полно народа. Тебе достаточно было громко позвать на помощь.

— Я ничего не скажу, — решительно произнес Томас.

— Да я и так уже все знаю, поверь мне, — сказал Паркс.

— Поверить тебе? — презрительно фыркнул Найт. — Да ты шутишь!

— Я только что спас тебе жизнь, — напомнил Паркс. — Полагаю, за это ты должен угостить меня ужином. — Он кивнул в сторону ресторана. — Кажется, тебя там ждут друзья. Зови их сюда, и мы отправимся куда-нибудь подальше… — Паркс помолчал, словно подыскивая подходящее слово. — От тех, кого я убил ради тебя. Ну, что скажешь?

Куми и Джим по-прежнему сидели за столиком, обмениваясь неловкими словами прощания. Куми уже позвонила на работу и теперь собиралась возвращаться в Токио. Джим никак не мог определиться, то ли ему остаться с Томасом, то ли провести здесь еще несколько дней в одиночестве, после чего отправиться обратно в Чикаго. Известие о схватке в переулке они выслушали с паникой, а Паркса, похвалявшегося тем, как мастерски он следил за Томасом, встретили как человека, способного в любую минуту наброситься на них.

Найт не знал, как относиться к той перемене по отношению к нему, которая произошла с Парксом, однако всего несколько минут назад он был уверен в том, что умрет, а этот тип его спас, пусть и таким кровавым способом. Так что Томас испытывал скорее облегчение, чем доверие. Его по-прежнему мучили сомнения относительно Паркса, но он был перед ним в долгу и, по крайней мере, должен был дать ему возможность высказаться.

— Итак, — начал Паркс, усаживаясь за столик из сосновых досок в шумном ресторане, наполненном криками вспотевших официанток, снующих по залу с подносами, заставленными бутылками пива и графинами саке. — Ты только что сделал большое открытие. Дай-ка подумать… — Приставив палец к виску, он закрыл глаза и принялся мычать что-то нечленораздельное, напоминая подростка, решающего сложную задачу на сообразительность. — Ты наконец-то понял, что твоего брата интересовали не просто древние изображения рыб, а сами рыбы, если ты чувствуешь разницу. Более конкретно, что-то вроде рыбы, но в то же время и не рыба, которая вымерла давным-давно.

— О чем это он? — спросила Куми, все еще бледная и настороженная.

Ничего не сказав, Томас отпил большой глоток пива. Это была уже вторая кружка.

— Наши пути с его братом пересеклись, как только он переступил границы своей епархии — символы, Бог и прочая чепуха — и оказался в моей, — продолжал Паркс. — Пусть не лично. У нас был общий посредник, один японец по имени Сато, который закончил свой жизненный путь, выпотрошенный одним извращенцем-вампиром, только что получившим по заслугам в том переулке.

— А ваша епархия? — спросила Куми.

Томас подумал, что она старалась сосредоточиться, вернуться в колею хотя бы для того, чтобы отвлечь свои мысли от последних событий.

— Наука. Точнее, морская биология, — продолжал Паркс, довольный собой. — Если уж быть совсем конкретным, эволюция.

Куми вопросительно взглянула на Томаса, затем снова повернулась к Парксу.

— Наш досточтимый Эд обратил внимание на определенные странности в изображениях рыб из очень ограниченного географического района вокруг Неаполя, — продолжал тот. — Эти образы были непохожи на все то, что он встречал в других местах, и относились к временному промежутку приблизительно в тысячу лет, обрываясь где-то в восьмом столетии после появления Христа. Эд пришел к заключению — и это говорит о его мудрости, — что вышеозначенные изображения представляют не просто абстрактные мысли, но конкретное животное. Оно похоже на рыбу, но с некоторыми чертами земноводных: подвижной головой, легкими и — только подумайте! — конечностями, состоящими из плеча, локтя и кисти. Это было то, что мы, заумные специалисты в данной области, называем рыбоногое — относящийся к концу девона переходный вид от рыбы к сухопутным четвероногим животным вроде Ichthyostega. Здорово, правда?

Томас не мог взять в толк, как Паркс может вести себя так, будто ничего не случилось, будто он меньше часа назад не убил человека. В этом была своеобразная горькая ирония. Паркс вряд ли смог бы найти более убедительный способ доказать Найту, что теперь он на его стороне, однако легкость, с какой он оправился от случившегося, лишь заставила Томаса относиться к нему с еще большей опаской, хотя природа такого чувства изменилась. Раньше Найт считал этого человека врагом. Теперь Паркс вроде бы стал союзником, но при этом почему-то не сделался менее опасным, более человечным, чем его безжалостные враги.

— Томас, это же безумие, да? — спросила Куми, по-прежнему пристально следя за Парксом. — О чем он говорит?

— Но ты же не считаешь это безумием, правда, старина, добрый приятель? — проворковал Паркс, наслаждаясь каждым мгновением.

Сунув руку в карман, Найт достал вырезку из «Нью-Йорк таймс», положил ее на стол и осторожно разгладил, словно это было что-то ценное.

— Tikttalik roseae, — сказал Паркс. — Вижу, ты прилежно выполнил домашнее задание. Я тобой горжусь, дружище.

Не обращая на него внимания, Томас отпил пива и сказал:

— Это было в вещах Эда. Точно не могу сказать, но мне кажется, что брат в это верил.

— В то, что в Помпеях обитали доисторические рыбы? — спросил Джим, заговорив впервые за весь вечер.

Он был явно озадачен и с неприкрытой неприязнью наблюдал за Парксом.

— Не только в Помпеях, — уточнил Томас неуверенно, дрогнувшим голосом, смущаясь собственных слов. — Эд полагал, что рыба обитала во всем регионе. Встречалась она крайне редко, — добавил он. — Может, поэтому местные жители приписывали ей какое-то мистическое значение, благодаря которому ее изображение использовалось в религиозной иконографии.

— Аминь, брат мой, — заключил Паркс, зажигая сигарету.

— Эта рыба дожила до Средневековья, — внезапно почувствовав убежденность, сказал Томас, после чего, подумав, добавил: — По крайней мере, Эд так считал.

— Он даже полагал, что знает, где умерла последняя особь, не так ли, Томми, мой мальчик? — спросил Паркс.

Найт задумался и кивнул, вспоминая рассказ отца Джованни.

— В Кастелло-Нуово в Неаполе. Существует легенда о том, что она жила в подземелье и время от времени нападала на заключенных. В конце концов ее поймали, убили и повесили у ворот замка.

— Ты же говорил, что это был крокодил из Египта, — упрямо заявил Джим.

— Эти люди не узнали бы крокодила, даже если бы он укусил их за задницу, — заметил Паркс. — Эта рыбина делала так неоднократно. Они также не могли знать, что нильский крокодил — животное пресноводное, тогда как тварь, охотившаяся в подземельях замка, приходила из моря.

— «Эдуардо очень понравилась эта легенда», — пробормотал Томас, вспоминая слова отца Джованни.

Его чувства были в смятении. Радость, рожденная разгадкой тайны, боролась с грустью и разочарованием по поводу того, что его брат гонялся за такой нелепой целью. Подозвав официантку, он заказал еще одну кружку пива. Куми выразительно посмотрела на него, но Найт сознательно избегал глядеть ей в глаза.

— Но неужели ты действительно так думаешь? — поинтересовался Джим. — Я хочу сказать, даже если Эд в это верил. Ты сам говорил, что эта рыбина из газеты вымерла. С тех пор прошли сотни миллионов лет. Ее не могли видеть две тысячи лет назад, потому что она больше не существовала в природе! Из небытия не возвращаются.

— Расскажите это латимерии, — усмехнулся Паркс.

— Кому? — недоуменно спросил Джим.

— Еще одной кистеперой девонской рыбе, которая, как считалось, вымерла приблизительно тогда же, когда и вот этот наш приятель, — сказал Паркс, похлопав ладонью по газетной вырезке. — Так считалось до тех пор, пока в тридцатых годах двадцатого века латимерия не стала вдруг появляться в районе Коморских островов недалеко от Мадагаскара. Это произвело большой шум, могу вам точно сказать.

— Только там? — спросила Куми. — В районе Коморских островов?

— Так считали до тысяча девятьсот девяносто седьмого, когда еще один экземпляр был пойман у берегов Индонезии, — сообщил Паркс. — Тоже латимерия, но генетически отличная от африканской рыбы. Совершенно обособленная популяция, о существовании которой не было известно.

— Но вы не думаете, что в Средиземном море водятся латимерии? — спросила Куми.

— Нет, — Паркс рассмеялся. — В этой луже не живет ничего такого, о чем мы не знали бы.

— А как насчет того времени, когда Везувий похоронил Помпеи? — вставил Джим, по-прежнему недоверчивый, даже воинственный.

— Нет, — ответил Паркс. — Рыба, которую обнаружил Эд, не латимерия. Это нечто гораздо более любопытное.

— Как?.. — удивился Томас.

— Когда была выловлена первая латимерия, ученые назвали ее недостающим звеном, живым доказательством эволюционного шага, когда рыбы выползли на сушу, — объяснил Паркс. — Это предположение основывалось исключительно на больших сочлененных плавниках, которые могли выполнять роль ног. Когда ученым удалось увидеть латимерию живой в воде, они обнаружили, что плавники движутся диагональными парами, левый передний одновременно с правым задним, как при ходьбе. Но только латимерия не ходила, и плавники в конце концов оказались просто самими собой. Латимерия является эволюционным тупиком, а не шагом к наземным животным.

— Значит, она не моя прапрабабушка, — сухо заметил Джим.

— Нет, — подтвердил Паркс. — Но вот это или что-то очень похожее и есть ваш далекий предок, — сказал он, пододвигая священнику газетную вырезку. — Судя по всему, этой рыбине удалось дожить до Средневековья. Пусть в совсем небольшом количестве, изолированной популяцией, в очень специфической среде. Они жили в темных подводных пещерах, как правило образовавшихся в результате вулканической активности, невероятно уединенных, но сообщающихся с сушей через мелководье, что позволяло этим животным совершать редкие вылазки на берег. Латимерии обитают на солидных глубинах. От ста до трехсот метров и больше. Так глубоко, что это существо, поднятое на поверхность, остается живым всего несколько минут. Tiktaalik roseae, по всей видимости, жил в неглубоких лужах, переползая между ними по суше. Наш же парень, полагаю, занимает место где-то посередине.

— Я не верю ни одному слову, — заявил Джим. — Все это полный бред.

— De profundis, — задумчиво пробормотал Томас. — Помнишь открытку, которую тебе прислал Эд? Вдруг это была не шутка про отчаяние, захлестнувшее его в этом экзотическом месте, а намек на то, что ему удалось обнаружить?

— Что ты хочешь сказать? — встрепенулся Горнэлл.

— Из глубин, — сказал Томас. — Не отчаяния, а морских.

— Гениально, — заметил Паркс.

— Я так не считаю, — упрямо стоял на своем Джим.

— Вы думаете, мой брат погиб вот из-за этого? — медленно, раздельно произнес Томас, и все четверо, в том числе даже Паркс, посмотрели на него, а потом застыли неподвижно, настороженные, напряженные. — Разумеется, если его действительно нет в живых.

После этих слов Куми мельком взглянула на него, но остальные были поглощены этим вопросом.

— Да, — наконец коротко ответил Паркс.

— Почему?

— Корень всего зла, — презрительно бросил Паркс. — Деньги.

 

Глава 86

— Почему? — повторил Томас.

Замечание Паркса о том, что Эд погиб из-за денег, обострило его притупленные пивом чувства.

— Кому какое дело до рыбины, на которую никто не обращал никакого внимания тысячи лет?

— Знаешь, что произошло, когда у берегов Коморских островов была выловлена первая латимерия? — спросил Паркс. — Эта новость разнеслась мощной ударной волной по всему научному сообществу. Все музеи захотели получить чучело, аквариумы — живую особь. Кто знает, сколько латимерий погибло, пока их пытались вытащить на поверхность живыми? Островитяне, раньше зарабатывавшие гроши, вдруг стали загребать тысячи долларов. Это был лишь законный интерес. Беспринципные китайцы готовы платить миллионы за спинной мозг латимерии. Одному богу известно, с какого хрена они так решили, но спинномозговая жидкость ископаемой рыбы должна цениться выше, чем истолченный в порошок рог носорога, верно? От чего она только не излечит! Нарушение эрекции? Болезнь Альцгеймера? Рак? Это же волшебная панацея.

— Предположим, все это правда, — сказал Томас, отметая все эти рассуждения как не имеющие отношения к делу. — Почему ты сейчас разговариваешь с нами? Что тебе нужно?

— Что мне нужно? — переспросил Паркс. — Союзники.

— Наверное, ты шутишь! — презрительно фыркнул Томас.

— Почему ты хочешь заключить союз с нами, если тебе и так известно все, что знаем мы, и даже больше? — удивилась Куми.

Найт вздрогнул, услышав ее «с нами». Значит, пока что она еще никуда не уходит. Поймав себя на том, что расслабился, Томас удивился, в каком же напряжении находилось до этого его тело.

— Мне необходимо выяснить, где погиб твой брат, — сказал Паркс. — У меня есть судно, причем большое, благодаря любезности аквариума Кобе, на который я работаю. В настоящее время оно стоит на якоре у берега в районе Сидзуоки. Помоги мне определить, где погиб Эд, и сможешь отправиться вместе со мной. А если тебе так больше нравится, я поставлю ящик пива.

— Через все это мы уже проходили, — напомнил Томас, пропуская мимо ушей последнее замечание. — Если ты не забыл свою попытку сварить меня живьем, то должен помнить, как я сказал тебе в недвусмысленных выражениях, что Эд погиб где-то на Филиппинах. Это все, что мне известно.

— Если так, то нам нужно разузнать больше, — сказал Паркс, помахал меню, подозвал официантку и на уверенном японском заказал порцию суши.

Официантка извинилась за скудный выбор, сославшись на общенациональный дефицит этого блюда. Паркс заказал рыбный салат.

Томас смотрел на него, а потом заявил:

— Я по-прежнему никак не могу взять в толк. Ты считаешь, люди готовы выкладывать огромные деньги за ры-, бьи кости?

— Конечно, кости имеют большую ценность, — подтвердил Паркс. — Но мы ищем не их.

— Он не палеонтолог, а биолог, — напомнила Куми. — Ему нужны вовсе не ископаемые останки.

Джим и Томас уставились на Паркса.

— Принесите этой даме приз! — воскликнул тот. — Да, я морской биолог и ищу вот это.

Скользнув рукой в карман куртки, Паркс достал фотографию размером с книгу в мягком переплете и положил ее на стол с таким видом, с каким игрок в покер выкладывает четырех тузов.

На снимке красовалось блестящее существо шоколадно-коричневого цвета. Конечно, не совсем рыба, поскольку обладало крокодильей мордой Tiktaalik roseae. Но это был не макет. Оно казалось мокрым, тяжелым, хвост загибался. Вокруг на деревянном лотке, усыпанном битым льдом, лежали рыбы меньших размеров, обычного вида.

Томас изумленно уставился на фотографию.

— Что я вижу?

— Не высушенное, не ископаемое, совсем недавно уснувшее рыбоногое, — ухмыльнулся Паркс.

— Ты его нашел? — спросил Томас.

— Не я, — с грустью уточнил Паркс, — Эд.

— Брат нашел существо с изображений из подземелий замка?

— Не уверен, что это то самое животное, — ответил Паркс. — Но определенно что-то очень близкое.

— Где? — спросил Томас. — Как?

— А вот тут, надеюсь, ты и сможешь мне помочь, — сказал Паркс. — По твоим словам, можно предположить, что этот снимок сделан на Филиппинах. Там же, откуда вот это. — Сунув руку в другой карман, он достал серебряную рыбку. — Но Филиппины состоят из семи с лишним тысяч островов, и я понятия не имею, откуда начать.

— Как и мы, — сказал Томас.

— Да, — согласился Паркс. — Но Эд знал. Он неслучайно наткнулся на эту рыбину. Твой брат был здесь, в Японии, затем отправился на Филиппины и буквально через считаные дни нашел ее. Что ему было известно? Что такого он понял? Как вышел прямо на существо, которое больше никому не удавалось найти?

— Это похоже на рыбный рынок, — заметила Куми, продолжавшая изучать фотографию.

— В самую точку, — подтвердил Паркс. — Кстати, именно так впервые и была обнаружена первая индонезийская латимерия. Какой-то биолог, проводивший на одном из островов медовый месяц, случайно забрел на деревенский рынок и увидел рыбину на прилавке. Местный рыбак выловил ее и просто не знал, как с ней быть. Полагаю, точно так же произошло и в этом случае.

— Но где именно? — снова спросил Томас. — Как тебе в руки попал этот снимок?

— Твой брат отправил его Сато за два дня до своей смерти, — сказал Паркс. — По электронной почте. Мы пытались определить местонахождение компьютера Эда, но тщетно.

— Вместе с фотографией было и сообщение? — оживившись, спросил Томас.

— Всего два слова, — подтвердил Паркс. — «Я нашел».

— Поразительно, — пробормотала Куми, рассматривая фотографию, не в силах скрыть восторг.

— Знаете, что мне все это напоминает? — с горящим взором спросил Паркс.

— Что? — спросил Джим.

— Смерть Бога. На этот раз настоящую.

 

Глава 87

Чуме потребовалось всего десять минут, чтобы добраться от железнодорожного вокзала Кофу до переулка, где был спрятан труп Голода. Было еще темно, но она двигалась так, словно знала город вдоль и поперек, сверяясь с навигатором только на перекрестках. Голод в качестве дополнительной меры предосторожности включил телефон прямо перед тем, как преподнести Найту тот сюрприз из фильма ужасов, который он для него приготовил. Наверное, что-то пошло наперекосяк. Телефон, по-прежнему включенный, обнаружился под кучей одежды, которую Голод снял, готовясь к своему представлению. Она лежала под наружным блоком кондиционера, всего в нескольких шагах от мусорного контейнера с трупом и оружием, которым было совершено убийство.

Проклятый извращенец-дилетант!

Меч показался Чуме знакомым. Она задумчиво подержала его в руке, потом позвонила Войне и изложила краткую версию случившегося.

Да, Голод мертв, на этот раз уже точно. Нет, его труп не был обнаружен. Да, Войне нужно немедленно приехать сюда на машине и помочь избавиться от трупа. Ни в коем случае нельзя обращаться в полицию. Можно будет набросать в контейнер побольше мусора, чтобы труп не обнаружили еще какое-то время.

— Что насчет Найта? — спросил Война.

— Ничего, — ответила Чума. — Но он был здесь всего несколько часов назад и не мог далеко уйти. Я его непременно найду.

 

Глава 88

— Я тебе очень признателен, — сказал Томас.

— Никаких проблем, — ответил Мацухаси.

Теперь, когда история с Ватанабе немного улеглась, он выглядел более спокойным, уверенным. Коллеги, даже руководство факультета, следившие за его работой, относились к нему с определенным уважением. Отчасти это объяснялось простой осторожностью людей, один раз уже поставивших не на ту лошадь, но тут было и искреннее восхищение. Молодой аспирант бросил дерзкий, драматичный вызов системе и не просто вышел из схватки невредимым, но и стал восходящей звездой. Научная работа молодого человека была сравнима с его высокими моральными устоями.

Мацухаси встал на путь к известности, но Томас видел, что тот ведет себя совершенно иначе, чем его бывший наставник. Да, Мацухаси стал куда более уверенным в себе и удовлетворенным, чем прежде, но в нем не было ни намека на показное хвастовство Ватанабе, на его самовлюбленность и тягу к вниманию средств массовой информации. Мацухаси будто повзрослел. Пресса откровенно восхищалась им и его поступком, но быстро теряла интерес к нему как к иконе. Томас подумал, что все это, пожалуй, к лучшему.

Все же в Археологическом институте Яманаси перед молодым аспирантом открылись двери, наглухо закрытые для всех остальных. Бюрократические препоны, которыми в обычной обстановке была бы встречена просьба Томаса ознакомиться с компьютерными записями о том, над чем работал его брат во время своего пребывания здесь, вдруг, словно по волшебству, исчезли. Японские ведомства способны навязать бесчисленное количество формальностей, чтобы помешать нежелательному расследованию, особенно если оно может задеть других людей, но, заручившись поддержкой Мацухаси, Найт чувствовал, что любое его пожелание будет выполнено.

— Мой брат проработал здесь два дня? — спросил Томас.

— Если не считать перерывов на обед и двух встреч с господином Ватанабе, он почти все время проводил здесь. Я мог бы восстановить все то, что твой брат запрашивал у спутниковой системы университета, если только он полностью не вычистил реестр.

— Почему ты думаешь, что Эд пользовался этой системой? — спросил Томас. — Может быть, он просто бродил по Интернету или составлял какие-то документы.

— Возможно, — согласился Мацухаси, с невероятной скоростью бегая пальцами по клавиатуре компьютера. — Но он попросил господина Ватанабе дать ему пароль доступа к информации со спутников.

— Для чего это используется?

— Оборудование было развернуто для топографического сканирования и выявления курганов на территории страны.

— С помощью изображений, получаемых со спутников?

— Да, — подтвердил Мацухаси. — Как это было и с тем курганом, который мы в конце концов раскопали, видимый холм представляет лишь незначительную часть всего захоронения. С помощью УКП — удельного коэффициента поглощения — мы пытались обнаружить в толще земли такие места.

— Это возможно?

— Да. Анализатор УКП распознает плоские и объемные неоднородности в земле, особенно если применяются радиолокационные волны различной длины и сочетание вертикального и горизонтального сканирования.

Томас недоуменно посмотрел на него.

— Извини, — спохватился Мацухаси, отрываясь от клавиатуры. — Самое главное в том, что это работает. Анализатор УКП направляет лучи волновой энергии в толщу земли и фиксирует их отражение. Эта технология не нова. Еще в тысяча девятьсот восемьдесят втором году радар с космического челнока обнаружил пересохшие русла древних рек под песками Суданской пустыни. Воздушная радиолокация использовалась для исследования доисторических троп в Коста-Рике. — Он умолк и нахмурился, глядя на новую страницу данных, появившихся на экране.

— В чем дело? — спросил Томас.

— Координаты странные, — пробормотал Мацухаси. — Это не в Японии.

— А где? — Найт снова ощутил, как у него участился пульс.

Аспирант выводил на экран одно изображение за другим, хмурясь все больше. На картинках виднелись неровные зубчатые береговые линии, белые на черном фоне. На каждом изображении большое пространство заполняли яркие цвета, зеленый, переходящий в желтый, затем в оранжевый, красный, пурпурный и коричневый. На всех картинках внизу были указаны дата и время, а файл назывался «Радиограммы высокого разрешения, полученные с помощью анализатора УКП».

— Черт возьми, это еще что такое? — спросил Томас.

— Понятия не имею, — ответил Мацухаси. — Но никак не курганы.

На следующей серии изображений снова были видны береговые линии, обозначенные сочной зеленой краской, синева водной глади и пятна сияющего пурпура, бледнеющего до белого цвета. Файл назывался «Спектрограммы: видимая, близкая и инфракрасная составляющие». Далее следовали таблицы с цифрами, диаграммы и перечень географических координат.

— Может быть, это данные о подводных пещерах? — предположил Томас.

Мацухаси покачал головой.

— Судя по всему, это что-то находится у самой поверхности воды. Быть может, уходит на несколько футов вниз, но не больше. Для определения пещер не требуется нескольких проходов. Видишь? Вот последовательные изображения одного и того же места, сделанные на протяжении нескольких дней. Пещеры не изменяют свою форму, если только поблизости не возникают сильные сейсмические колебания, поэтому незачем делать несколько снимков. Ну а вот эта серия изображений, похоже, принимает в расчет направление ветра, который никак не может влиять на подводные образования.

— А при чем тут упоминание про хлорофилл? — спросил Томас. — Это ведь растения, так?

— Именно хлорофилл отвечает за процесс фотосинтеза.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Томас.

— Я тоже, — растерянно признался Мацухаси. — Это не имеет никакого отношения к археологии. Дай-ка я сейчас сделаю один звонок. В настоящее время в Эн-эйч-кей меня очень любят, — добавил он с печальной усмешкой.

Распечатав несколько изображений, они отправились в телестудию. Томас держался в сторонке, пока сотрудники суетились вокруг местного героя, но снова выдвинулся на передовую, когда они с Мацухаси уселись напротив ведущего метеоролога телестудии, пожилого мужчины с волосами, тронутыми сединой, и аккуратными усиками. Похоже, только он единственный из всего персонала Эн-эйч-кей оставался в неведении относительно звездного статуса Мацухаси. Как заверил Томаса аспирант, это был эксперт в вопросах изображений со спутников, особенно связанных с погодой.

Угрюмо кивая, эксперт изучил фотографии и пробормотал по-японски свой вердикт.

Томас старался как мог следить за его словами, но ему казалось, что эксперт жаловался на скудный выбор в местном ресторане.

— Что он говорит? — спросил Найт.

— Объясняет, почему уже второй раз за год не может получить в ресторане приличное суши, — объяснил Мацухаси, развеселившийся и в то же время озадаченный.

— Хабза, — сказал метеоролог, обращаясь к Томасу.

— Прошу прощения? — Найт поднял брови.

Взяв со стола ручку, специалист по погоде написал в блокноте: «HABS», затем тщательно повторил аббревиатуру.

— Я не знаю, что это обозначает, — сказал Томас.

Метеоролог быстро заговорил, и Мацухаси пришлось напрягаться, чтобы успевать переводить его слова.

— Маленькие растения в воде, — сказал он, вводя в компьютерную поисковую систему «HABS». — Опасные. Отравляют всю рыбу.

Метеоролог указал на экран и повторил с таким видом, словно провозглашал: «Как я и говорил»:

— Хабза.

На фотографии был изображен залитый солнцем пляж, идиллическая картинка, но один странный момент заставлял мозг отступить назад и перестроиться. Это выходило за рамки реальности, превращая ее в кошмар. Море имело цвет крови.

— HABS, английская аббревиатура, переводится как «цветение вредных водных микроорганизмов», — прочитал Мацухаси. — Это явление известно также как…

— Акасио, — подсказал по-японски метеоролог.

Томас понял без перевода и пробормотал:

— Красный прилив.

Казалось, ключ, вставленный в скважину, не просто повернулся, но отпер десяток других замков. Голова Томаса внезапно наполнилась гулкими отголосками десятка дверей, распахивающихся настежь.

 

Глава 89

Томас торжествовал. Даже умиротворенность храмового комплекса Минобу не могла приглушить его воодушевление.

— Некоторые исследователи Библии высказывали предположение, что слова о египетской казни, превратившей воды Нила в кровь, являются первым документальным упоминанием о красном приливе, массовом размножении микроскопических водорослей или фитопланктона, которое окрашивает воду в цвет крови, — сказал он. — Такой эффект могут создавать водоросли различных видов. Кажется, сейчас перед нами Alexandrium tamarense.

— Что она делает? — спросила Куми.

— Это так называемые динофлагелляты, вызывающие ПОМ, — сказал Паркс, расхаживая по вымощенному щебнем внутреннему дворику. — Паралитическое отравление моллюсков. Оно воздействует на мидий, устриц, гребешков и так далее. Употребление в пищу зараженных моллюсков может привести к отказу дыхательной системы. В тяжелых случаях смерть наступает в течение двадцати четырех часов.

— Отец Джованни подхватил эту гадость в тот день, когда Эд покидал Италию, — сказал Томас. — В легкой форме, но это навело брата на определенные мысли.

Перед тем как присоединиться к остальным, он уже позвонил итальянскому священнику, чтобы подтвердить свое предположение. Отец Джованни удивился его звонку, но отнесся к нему без враждебности и не стал обвинять Найта в гибели отца Пьетро. Томас испытал облегчение, которое еще больше подпитало его эйфорию.

Доехав на поезде до Минобу, они поднялись по двумстам восьмидесяти семи гладким широким ступеням, ведущим к храмам. Эта мысль пришла в голову Куми. Она сказала, что им нужно прерваться, отдохнуть, уехать из Кофу, подальше от трупа упыря, напавшего на Томаса. Об этом случае до сих пор не было никаких упоминаний в местных средствах массовой информации. Похоже, такое молчание очень беспокоило Куми. В Кофу, совсем небольшом городе, убийство, особенно такое загадочное, должно было в течение нескольких дней не сходить с первых полос газет.

Как раз расцвела сакура. Белые нежные лепестки на голых ветвях деревьев розовели на фоне темной синевы неба. Очень важным оказалось то обстоятельство, что это путешествие стало повторением первого приезда сюда, совершенного Томасом и Куми много лет назад, и тем самым явилось своеобразным перемирием, хотя и очень осторожным, хрупким, словно цветки сакуры.

Паркс, странным образом бесчувственный к вечной красоте пустынных гор и древних деревянных храмов, добирался из Кофу отдельно.

— ПОМ не просто убивает людей, — продолжал он. — Оно воздействует на всю пищевую цепочку. Живое существо, съевшее динофлагелляты, становится ядовитым для тех, кто в свою очередь пообедает им. Так что красный прилив приводит не только к закрытию нескольких ресторанов в штате Мэн. Он может полностью истребить популяцию рыбы.

— Если только она не приспособилась каким-то необычным образом находить новый источник пищи, — сказал Томас.

Паркс удивленно уставился на него и заявил:

— Просто великолепно!

— В чем дело? — спросила Куми.

— Наше рыбоногое почти всю свою жизнь проводит в воде, вероятно в пещерах, плавает с помощью неуклюжих плавников, питается рыбой, — объяснил Паркс. — Но если окружающая среда вдруг резко изменяется, источник обычной еды иссякает…

— Уничтоженный внезапным резким размножением водорослей, — подсказал Томас.

— В этом случае у него есть то, чего нет у других рыб: ноги, а также способность, по крайней мере какое-то время, дышать воздухом. Оно выбирается из воды и кормится чем-то другим до тех пор, пока море не возвращается в нормальное состояние.

— Это соответствует картине в Пестуме, единственному имеющемуся изображению рыбы, выползающей из воды, — сказал Томас. — Вот что натолкнуло Эда на правильную мысль. Красная вода на картине является не просто апокрифическим символом, как и сама рыба — не просто эмблема христианства. Она настоящая. Да и вода действительно имеет алый цвет. Когда море стало красным, рыба с ногами выбралась на берег.

— Жизнь из смерти, — заключил Джим. — Неудивительно, что Эд решил, будто ему удалось найти символическую материнскую жилу. Это же полностью соответствует образу Иисуса, сходящего с креста.

— По изображениям со спутников Эд отслеживал нынешние случаи красного прилива, — сказал Паркс, отметая богословие. — Он сопоставлял данные об окружающей среде — температуру воды, глубину, подводную топографию моря в окрестностях Неаполя с другими местами по всему земному шару, где были отмечены случаи массового размножения Alexandrium, затем выбрал те из них, где такое происходило регулярно, и отправился на охоту.

— Ты знаешь, куда именно? — спросила Куми.

Это был очень осторожный вопрос. По ее взгляду, брошенному на Паркса, Томас понял, что на самом деле она спрашивает не этого типа, а его самого: «Если знаешь, то скажешь ли ему? Доверяешь ли ты человеку, который уже дважды нападал на тебя?»

Перехватив взгляд Куми, Томас уставился на храмы, прячущиеся в сочной зелени холмов.

— Если я попытаюсь покинуть страну любым обычным способом, то меня обязательно задержат и передадут итальянской полиции или какому-нибудь контртеррористическому ведомству в Соединенных Штатах. Я не хочу провести остаток своих дней, дожидаясь суда на базе в Гуантанамо.

— А не обратиться ли к Девлину? — предложил Джим.

Томас открыл было рот, собираясь ответить, но затем заметил на лице у Куми какую-то тень, может быть, воспоминания или догадки. Он посмотрел на нее, но она лишь едва заметно покачала головой, пока что предпочитая оставить это при себе.

Паркс насмешливо посмотрел на Томаса.

— Ну же, Томми, мой мальчик, поделись с нами.

Куми отвернулась, устремив взгляд на заросшую лесом долину. Найт медленно достал из кармана бумаги и развернул их. Он уже успел наложить координаты изображения, полученного со спутника, на карту Филиппин.

— Это случилось за день до того, как Эд покинул Японию, — начал Томас, показывая пальцем на крохотный островок в отдаленном архипелаге Сулу. — Вот здесь произошла вспышка бурного размножения красных водорослей. Это продолжалось почти целую неделю. Когда море вернулось к нормальному состоянию, моего брата уже не было в живых.

Какое-то время все молча смотрели на карту.

Затем Паркс медленно выгнул пальцы назад, сначала на одной руке, затем на другой, так, что хрустнули суставы, и улыбнулся.

— Поднять якоря. Всем, кто выходит в море, подняться на борт.

— Только не я, — сказала Куми. — Найдете вы что-то или же нет, но я считаю, что надо сообщить обо всем властям, пока не появились новые жертвы. Нужно связаться с посольством, рассказать все, что нам известно, и дальше оставаться в стороне.

— Да, — язвительно заметил Паркс. — Как будто властям можно доверять.

— Джим, а ты что скажешь? — спросила Куми.

— Я приехал сюда, чтобы помочь, — ответил священник и задумчиво покачал головой, внутренне борясь с чем-то. — Я должен это сделать ради Эда. Если в моих силах хоть как-то…

— Томас? — продолжала Куми, внезапно становясь какой-то съежившейся и усталой.

— Извини, — ответил Томас. — Я должен идти до конца. Пока не узнаю правду и все не будет кончено.

Обреченно кивнув, Куми промолчала.

— Мальчишник! — радостно заявил Паркс. — Вот и отлично. Набирайте пива, а я позабочусь о том, чтобы захватить с собой парочку шлюх. Естественно, нашему целомудренному девственнику я этого не предлагаю.

— Подождите, — остановил его Томас. — Возможно, вы захотите взглянуть еще кое на что, прежде чем будете записываться добровольцами на этот круиз. — Все уставились на него, и Найт продолжил: — Благодаря Мацухаси и метеорологической службе телестудии Эн-эйч-кей мы получили и другие изображения, снимки береговой полосы около полумили в длину в эпицентре красного прилива, сделанные со спутника с интервалом тридцать шесть часов. — Он последовательно разложил на столе фотографии. — Вот первый.

— Внешне полная идиллия, — заметила Куми, рассматривая светлый песок и окаймленный пальмами пляж, снятый сверху. — Конечно, если не брать в счет красную воду. А это что такое?

— Рыбацкие лодки, вытащенные на берег, — сказал Томас. — А здесь, сразу за линией деревьев, хижины местных жителей. Теперь второй снимок.

На фотографии невозможно было разобрать ничего, кроме красной воды. Землю застилало плотное серое облако.

— Это шторм? — спросил Паркс.

— Я тоже сперва так подумал, — сказал Томас. — Однако съемка общим планом не показывала никаких значительных погодных явлений в тех местах.

— Так, значит… — Куми запнулась.

— Дым, — подтвердил Найт.

— Полной уверенности не может быть. — Паркс неуютно заерзал.

— Вот третья фотография.

Море было синее и искрящееся, берег такой же идиллический, как и прежде, но рядом с деревьями виднелись черные пятна.

— А где лодки? — поинтересовалась Куми небрежным тоном, но когда никто ей не ответил, она задала следующий вопрос, и теперь уже ее голос был наполнен страхом: — Где деревня?

— Нет, — проговорил Томас. — Ничего не осталось.

 

Глава 90

Солнце едва поднялось над правильным заснеженным конусом Фудзиямы, когда вертолет, взлетевший из аэропорта Нарита, с ревом завис над деревьями, растущими вдоль реки. Люк уже был открыт, и меньше чем через пятнадцать секунд трое спецназовцев скользнули по нейлоновым канатам вниз, на песчаный берег. Никто не увидел их появления, а когда люди, разбуженные шумом двигателей, поспешили к окнам, вертолет уже улетел, быстро скрылся на северо-востоке, возвращаясь в сторону города.

Бойцы были в черных комбинезонах и бронежилетах, обеспечивающих защиту по третьему классу. Их лица были скрыты масками с прорезями для глаз. Они двигались быстро, уверенно, держа наготове пистолеты-пулеметы «Хеклер и Кох МП-5-СД6» с интегрированными глушителями, которые казались частью их тел. Им было приказано соблюдать осторожность, обрушивать на гражданские лица смертоносную мощь своего оружия только в случае крайней необходимости, если возникнет угроза срыва задания, но они не собирались рисковать. Разумеется, самим объектам удара нечего было рассчитывать на снисхождение. Тут приказ был абсолютно четким. «Цели представляют непосредственную реальную угрозу и должны быть уничтожены любыми доступными средствами».

Тем не менее операция должна была пройти скрытно, объекты следовало уничтожить бесшумно, а трупы забрать вертолетом, и на все отводилось не больше пятнадцати минут. Бойцы быстро поднялись по берегу реки к южной стороне одноэтажного здания гостиницы. У них не имелось сведений относительно того, в каких именно номерах поселились цели. В гостинице могли находиться и другие иностранцы. У оперативников не было ни плана здания, ни хотя бы его описания, они не имели возможности провести предварительную рекогносцировку. Ударной группе предстояло также осуществить сбор информации, поэтому определить местонахождение потенциальных жертв требовалось вдвойне быстро.

Командир группы кивнул. Остальные двое бойцов разделились и двинулись вперед, низко пригнувшись, чуть ли не на четвереньках. Они водили из стороны в сторону длинными стволами, оснащенными глушителями, высматривая добычу. Командир жалел о том, что не прибыл на место на час раньше. Эту операцию нужно было выполнить в предрассветных сумерках. Из скудной информации, имевшейся у него, следовало, что в маленькой сельской гостинице всего пять номеров и спальня хозяйки, но не было полной уверенности относительно того, сколько именно комнат занимают объекты: одну, две или три.

Осторожно поднявшись, командир группы заглянул в окно, расположенное в четырех футах над землей: кухня, никаких признаков жизни. Сместившись в сторону, он остановился за остриженным кустом остролиста. Рядом находился главный вход в здание, у которого начиналась вымощенная щебнем дорога, ведущая в деревню. Вернувшись к окну кухни, командир прилепил к стеклу присоску и быстро обвел ее алмазным стеклорезом. Аккуратно нажав на присоску, он выдавил стеклянный круг и, просунув руку внутрь, открыл запор. Меньше чем через тридцать секунд командир уже был внутри.

Кухня была заставлена непомерно большими почерневшими чугунными горшками, один из которых висел на цепях над каменным очагом. Столы сделаны из потемневшего от времени дерева. Если не считать электрической кастрюли для приготовления риса, эта кухня, казалось, пришла из тысячелетней глубины. Выставив перед собой ствол пистолета-пулемета, оперативник присел и выглянул за темно-синюю хлопчатобумажную занавеску на двери. Убедившись в том, что коридор пуст, он бесшумно двинулся вперед, оставляя тяжелыми ботинками грязные следы на безупречно чистом полу. Никого.

Вдоль застеленного циновкой коридора тянулись раздвижные двери. За исключением кухни, здание, по сути, представляло собой одно-единственное помещение, разделенное оклеенными обоями перегородками на отдельные комнаты, выходящие в центральный коридор. Вероятно, если чихнуть в одном углу, то будет слышно во всем доме. Командир медленно двигался по коридору, вслушиваясь в громкий храп, доносившийся из ближайшей спальни. В тот момент, когда он взялся за ручку двери, в противоположном конце коридора показался второй боец, проникнувший внутрь через черный ход. Он покачал головой в маске. Мол, пока что ничего.

Командир группы потянул дверь в сторону, и она практически бесшумно скользнула по деревянным направляющим. В комнате было темно, все же командир разглядел пожилую японку, хозяйку гостиницы, свернувшуюся калачиком на циновке, расстеленной на полу. Бесшумно прикрыв дверь, командир двинулся дальше по коридору, а боец вышел из помещения, которое проверял. По-прежнему ничего. Комнат оставалось все меньше и меньше.

Командир, готовый к стрельбе, открыл следующую дверь, затем еще одну. Пусто. Взгляд, брошенный на подчиненного, сообщил, что и у того тоже нет результатов. Цели скрылись.

Командир, внезапно охваченный желанием побыстрее покинуть этот странный деревянный дом и царящую в нем атмосферу древности, кивнул бойцу и махнул рукой.

«Уходим».

Как только вспугнутая террористическая ячейка, подобная этой, срывается с места, ее шансы начинают быстро таять. В следующий раз с ней будет покончено.

 

Глава 91

Они вышли в Дзенко-дзи, за две остановки до центрального вокзала Кофу, поскольку им не хотелось светиться там в ожидании поезда на Сидзуоку. Здесь Куми должна была расстаться с Томасом и остальными, после чего вернуться в Токио, к своей обычной жизни. Она сказала, что сочувствует ему, но дальше не пойдет. Они должны были попрощаться здесь, в месте, которое когда-то имело для них особое значение, после чего пешком дойти до вокзала и сесть на разные поезда.

Но у Куми имелась для Томаса еще кое-какая информация, которой, по ее признанию, ей не хотелось делиться с Парксом. Найт, сделав над собой усилие, сказал, что она должна выложить все, что ей известно. Им надо доверять друг другу.

Куми пожала плечами, по-прежнему сомневаясь, но все равно начала говорить:

— Девлин. Его приезд связан не только с налогами. Он пробивает условия одного торгового соглашения. Догадайся, что сенатор собирается продавать?

— Рыбу? — предположил Джим.

— Точно, — подтвердила Куми. — Япония является крупнейшим в мире импортером рыбы, и Девлин хочет получить свою долю.

— Он намеревается поставлять рыбу из Иллинойса? — скептически спросил Томас. — Откуда, из озера Мичиган?

— Девлин спонсирует какую-то почти секретную сельскохозяйственную программу, — объяснила Куми. — На юге Иллинойса в теплицах выращивают помидоры и все такое с помощью гидропоники…

— Гидро… чего?

— Без почвы, — вмешался Паркс. — Растение выращивается в воде, богатой питательными веществами.

— В этой же самой воде собираются разводить рыбу, — продолжала Куми. — Для начала тиляпий. Затем специально выведенного полосатого окуня. Если Девлину удастся протолкнуть это торговое соглашение, оно станет мощным толчком для экономики Иллинойса.

— Он ни словом не упомянул об этом, — пробормотал Томас, оглянувшись на Джима в поисках подтверждения своих слов.

— Действует втихомолку, — согласилась Куми. — Чтобы получить преимущество над конкурентами.

— Возможно, — проворчал Томас.

Паркс задумался. Найт чувствовал, что все пытаются нащупать какую-то связь, однако таковой не имелось, или же у них было недостаточно информации. Поэтому присутствующие сидели молча.

В любом случае мысли Томаса были заняты другим. Выцветший красный храм, где они встретились впервые после Токио, казался скромным и уединенным по сравнению с величием только что покинутого комплекса. Это место как нельзя лучше подходило для того, чтобы высказать вслух мысль, которую он лелеял, словно человек, оберегающий огонек свечи от сильного ветра.

— Послушайте, я тут подумал, — начал Найт. — Понимаю, это кажется безумием, но хоть кто-нибудь рассматривал возможность того…

— Что? — тревожно встрепенулась Куми.

— Дай мне сначала высказаться, — попросил он.

— Продолжай.

— Хоть кто-нибудь рассматривал возможность того, что…

— Что Эд остался жив, — закончил за него Джим. — Вот о чем ты думал, да?

— Я просто гадаю… — пробормотал Томас.

Какое-то мгновение все молча смотрели на него, и тишина в храме казалась абсолютной.

— Твоего брата нет в живых, — наконец произнесла Куми.

— Так говорят, — возразил Найт. — Но тела мы не видели. У нас нет никаких убедительных доказательств того, где и как он умер. Может быть, Эд остался жив, просто затаился…

— Том! — оборвала его Куми, будто стараясь как можно бережнее опустить на землю тяжелую ношу. — Нам известно, что произошел мощный взрыв. Погибло много людей. Эд оказался в их числе.

— Мы ничего толком не знаем, — стоял на своем Томас. — Там наверняка было много трупов, изуродованных до неузнаваемости. Нельзя поручиться, что кто-то просто не предположил, будто Эд среди них, поскольку он находился в том месте…

— Эти люди были полностью уверены в своей правоте, — печально произнесла Куми.

Ей не хотелось так говорить, но она не могла убедить себя надеяться на обратное.

— Начнем с того, можно ли слушать то, что нам говорят? — продолжал Томас. — Нас водят за нос все кому не лень. Почему мы должны просто так принимать известие о гибели Эда?

— Том, ты сам себе не веришь, — устало произнесла Куми.

— Я просто хотел сказать… — начал Найт.

— Не надо, — остановил его Джим.

— И ты тоже? — набросился на него Томас. — Я полагал, ты, человек веры, готов допустить что угодно.

— Но только не это, Томас, — сказал Горнэлл. — Я уверен в том, что Эда нет в живых.

— Тебе очень тяжело, но ты должен привыкнуть жить с этим, — добавила Куми.

Тут Томас повернулся к ней, чувствуя, как внутри внезапно вскипает старая злость, словно открылась давно забытая рана.

— Это ты говоришь, что я должен привыкнуть жить с этим?! — воскликнул он. — Ты велишь мне оставить все в прошлом? Просто замечательно!

Куми вспыхнула и сказала с мольбой во взгляде:

— Довольно, Том. Не надо.

— Что не надо, Куми? — не унимался он, ожесточившийся от боли. — У поминать про каменных младенцев в храме?

— Том, заткнись, — бросила Куми.

На глаза женщины навернулись слезы. Она подняла руки к ушам, стараясь отгородиться от его слов. Так мог бы поступить ребенок.

Но Томас был неудержим, он схватил Куми за плечи и прокричал ей в лицо:

— Не надо упоминать про пустоту размером с младенца у тебя в животе, которую ты вынашиваешь вот уже семь лет? А ты, Куми, когда оставишь это в прошлом?

Тут она его ударила, отвесила звонкую затрещину, после которой во дворе храма тотчас же воцарилась тишина. Женщина пошатнулась, отбежала на несколько шагов, закрыла лицо руками и всхлипнула. Джим медленно направился было следом, но остановился на некотором расстоянии. Паркс застыл на месте, широко раскрыв глаза, затем, словно очнувшись, тоже отошел, оставив Томаса наедине с горем и стыдом, как было всегда. Тени четырех людей, прежде сливавшиеся в одно бесформенное целое, разделились и четко обозначились, очертив на щебенке резкие негативные образы утраты и отчуждения.

— Ты потерял ребенка? — спросил Паркс, оборачиваясь к Томасу.

Он говорил странным шепотом. Его глаза по-прежнему были широко раскрыты.

— Нет, — глухо произнес Найт. — Да. Анну. Выкидыш на позднем сроке беременности.

— Это что-то изменило? — спросил Паркс, глядя на Куми.

Такие слова в его устах прозвучали странно, но оказались обвинением. Томас также следил за бывшей женой, но видел только тот день, когда они сидели в машине на стоянке перед акушерской клиникой, оба заливались слезами, но уже стали чужими друг для друга.

Сейчас он, бесконечно усталый, просто пожал плечами и высказал вслух вопрос, который нянчил в груди столько же, сколько и Куми:

— Как можно переживать утрату того, чего никогда не было?

 

Глава 92

Японские храмы неизменно навевали на Томаса ощущение красоты и спокойствия, но если они и были местом какой-то духовности, то он ее не чувствовал. Найт терпеть не мог церковь, в которую ходил в детстве, но понимал суть этого места. Дзенко-дзи, Минобу и другие подобные храмы очаровывали его своей неземной экзотикой, но в них он всегда чувствовал себя одиноким. В религии брата Томас, по крайней мере, видел некое представление о едином обществе, целом мире с алтарем посредине. Другие народы, японцы например, наверное, чувствовали нечто похожее здесь, но Найт ничего такого не испытывал. Поэтому сейчас он с удивлением поймал себя на том, что ему хочется оказаться в знакомой церкви в качестве не туриста, а человека, уже родившегося с ней в крови.

Они покинули храм, не обменявшись больше ни словом. Лицо Куми все еще было красным, но она вытерла слезы резким, решительным движением, говорившим о том, что тема закрыта. Джим взял было ее за руку. Куми поблагодарила его за этот жест, но через мгновение высвободила руку и предложила поспешить на вокзал.

Томас молча плелся позади, вспоминая путь мимо виноградников, по узким извилистым улочкам между заборами к старинным баням, поражаясь тому, что каждый изгиб дороги оказывался до боли знакомым. Мимо, как и прежде, проезжали на велосипедах школьники в форме. Быть может, иностранцы привлекали их внимание уже не так, как раньше, но в остальном все оставалось без изменений. Томас жил здесь, хотя и оставался чужим. Теперешнее воздействие этих мест на его память заставляло Найта чувствовать себя старым, неприкаянным и никчемным.

В сознании всплыло более свежее воспоминание. Питер-бельчонок устраивает ему прощальный разнос: «Вы превратились из волка-одиночки в изгоя, Томас. Скажу вам честно, я не знаю, чем это вызвано».

«Понимаю, — ответил Найт. — Извините».

Он вернулся в свою японскую предысторию, гадая, чего, черт побери, хочет добиться вместе с этой троицей разношерстных людей. Перед магазином на углу стояли два торговых автомата. Один продавал пиво в непомерно больших банках. Томас направился к нему, шаря в карманах. Над черепичными крышами разнесся странный ритмичный стук.

Барабаны?

Похоже на то. Найт остановился, вслушиваясь, затем быстро вернулся к остальным, но масштабы происходящего стали видны только тогда, когда они дошли до угла школьной спортивной площадки. Томас понял это в то самое мгновение, когда Куми обернулась к нему, и ее взгляд вспыхнул тем же воспоминанием.

— Это «Сингэнко мацури», — сказала женщина.

Томас кивнул, и они улыбнулись как-то радостно и грустно.

— Что за дьявольщина? — пробормотал Паркс.

— Так, давняя история, — уклончиво ответил Томас.

Площадка была заполнена группами людей человек по двадцать и больше, которые маршировали под пестрыми знаменами, облаченные в самурайские доспехи, вооруженные луками, пиками и длинными мечами-катанами.

Это был ежегодный праздник в честь легендарного воина XVI века Такэды Сингэна. Сегодня тысячи людей пройдут ровными рядами по главным улицам Кофу: школьники, рабочие, офисные клерки, государственные служащие, половина населения города, в том числе отдельное подразделение иностранцев. Все остальные будут смотреть на них, подбадривая приветственными криками. Бесконечное красочное зрелище продлится до глубокой ночи, когда наконец актер, изображающий Сингэна, сойдет с коня и возглавит заключительную церемонию. В прошлом Томас и Куми дважды участвовали в шествии. Величие происходящего произвело на них сильное впечатление. Даже сейчас, после всего того, что было потеряно за эти годы, картина оказала ностальгическое действие.

— Можно немного задержаться и посмотреть? — спросила Куми.

— Конечно, — сказал Томас, подходя к ней.

— У нас нет времени, — напомнил Паркс. — Нужно как можно быстрее идти на вокзал и убираться отсюда.

— Всего несколько минут, — умоляла Куми.

Томас бросил на Паркса такой взгляд, что тот пожал плечами, отошел в сторону и застыл в ожидании.

— Здорово, — заметил Джим, наблюдая за тем, как самурай в черных доспехах, перепоясанных красными и золотистыми шнурками, ведет ряды своих воинов на улицу.

— Да, — согласился Томас. — Здорово.

Полторы минуты все молча смотрели на происходящее.

— Теперь вы готовы? — наконец нетерпеливо спросил Паркс, постучав по часам.

— Куми?.. — спросил Джим, приближаясь к ней с бесконечной нежностью и делая вид, что не замечает ее слез.

Она кивнула, и все тронулись дальше.

Война находил шествие головной болью. Сонный городишко внезапно заполнился толпами народа, вдоль тротуаров выстроились прилавки, заваленные самым разным несъедобным дерьмом. Война распределил свою команду по всем основным улицам, ведущим к железнодорожному вокзалу, поскольку не сомневался в том, что именно туда направятся Найт и его товарищи, однако следить за этим столпотворением оказалось сущим кошмаром. Нужно было во что бы то ни стало остановить Найта здесь. У Войны не было особого желания открывать стрельбу в многолюдном месте, но ему хотелось надеяться, что шествие отвлечет внимание от того, как нескольких истекающих кровью иностранцев запихивают в микроавтобус.

Война связался с командиром группы, которого лично отобрал после второй командировки в Афганистан в составе «Морских котиков».

— Ты занял позицию?

— Прикрываю подходы к вокзалу с севера, сэр, — ответил тот.

— Как толпа?

— Не такая плотная. Здесь смотреть особо не на что.

— Следи в оба, — приказал Война. — Если увидишь цели, вызывай микроавтобус. Огонь открывай только в случае крайней необходимости.

В мужчине, стоявшем на углу, было что-то настолько странное, что Томас застыл на месте и буквально оттолкнул остальных назад, в переулок. Они находились всего в нескольких кварталах от вокзала, а шум и энергия шествия приближались к апогею.

Почему этот тип наблюдает за толпой?

Мужчина был высокий, атлетического телосложения, со скандинавскими чертами лица, но одежда, не по погоде теплая, выдавала в нем американца. Он выглядел серьезным, сосредоточенным и опасным.

— Они здесь, — сказал Томас, ныряя за угол.

— Кого именно ты заметил? — спросил Паркс.

— Не знаю. Я никогда его не видел.

— Так с чего же взял?..

— Я в этом уверен, — остановил его Томас.

В Штатах иностранец мог бы быть сотрудником охраны, присматривающим за толпой. Но только не здесь.

— Мы не сможем пройти мимо него, — заметил Джим. — Тут наверняка есть и другие.

— Может, взять такси и подъехать к самому вокзалу? — предложила Куми.

— Улицы перекрыты, — напомнил Томас. — Добраться туда незаметно невозможно.

— Вдруг это не они? — с сомнением произнес Паркс. — Только из того, что ты случайно заметил иностранца, еще ничего не следует. Ты его видел, я тоже. Но это может оказаться и какой-то другой человек, не из числа наших врагов.

— Черт побери, откуда мне знать? — воскликнул Томас, не желая думать о масштабах организации, поставившей целью остановить и уничтожить их.

— Нам нужно сесть на поезд, — настаивал Паркс.

— Подождите, — вмешалась Куми, принимая руководство на себя, как это иногда случалось в напряженные минуты. Таков был ее способ преодолевать кризис. — Идемте со мной.

— Ты уверен, что они были в том поезде из Минобу? — спросил по переговорному устройству Война.

Он начинал терять терпение, и его все больше охватывало беспокойство. Он должен позвонить Срывающему Печати и доложить, что все в порядке. Цели задержаны. Или уничтожены.

— Так точно, сэр, — ответил командир группы. — Их видели садящимися в поезд, но мой человек на перроне в Кофу не заметил, чтобы они сходили.

— Эти лица могли остаться в вагоне?

— Неизвестно, сэр.

— То есть как?! — воскликнул Война, давая выход своему раздражению. — Что это за ответ?

— Виноват, сэр. Такое маловероятно, но полной уверенности у нас нет.

— А вы сделайте так, чтобы она появилась, — отрезал Война. — Обыщите весь поезд.

— Слушаюсь, сэр.

Война продолжил изучать толпу. Главной проблемой был этот нелепый парад. Сотни идиотов язычников маршировали в маскарадных костюмах. В любой другой день года улицы были бы пустынными и кучка иностранцев бросалась бы в глаза, как прыщ на носу.

Все взоры были обращены на шествие, за исключением взгляда Войны. Поэтому он оказался единственным, кто не увидел, как четыре человека, частично облаченных в доспехи — трое мужчин-иностранцев и женщина японской наружности — отделились от марширующей колонны, когда та поравнялась с входом в вокзал, всего в нескольких шагах от того места, где стоял Война, всматриваясь в толпу.

Подозвав мальчишку-школьника, Куми вручила ему бумажку в пять тысяч иен и сумку с бутафорскими шлемами, составлявшими добрую половину их маскировки. Когда Томас вернулся с билетами, мальчишка уже убежал к импровизированному арсеналу на школьном дворе, улыбаясь так, словно выиграл в лотерею.

 

Глава 93

Поезд на Сидзуоку оказался быстрее всего того, к чему они успели привыкнуть, но все же ему было далеко до летящего пулей синкансена. Паркс постоянно жаловался, порой даже оборачивался через плечо, чтобы убедиться, не ворвались ли в полупустой вагон преследователи. Томас подозревал, что на самом деле его мысли заняты другим, тем, что ждало их впереди, а не осталось позади.

— Как вы полагаете, можно ли без опаски воспользоваться сотовым телефоном? — спросил Паркс. — Мне нужно позвонить заранее, чтобы приготовили судно, но…

Он смущенно осекся, и остальные переглянулись между собой. Легко ли проследить звонок по сотовому телефону и прослушать сам разговор? Никто не мог сказать, какими ресурсами должны располагать для этого их враги.

— Я что, похож на Джеймса Бонда? — довольно резко спросил Джим.

Паркс раздраженно взглянул на него и сказал:

— Ты похож на священника.

— Спасибо, — ответил Горнэлл, решив отнестись к этой насмешке как к комплименту.

Тогда Паркс, явно нарываясь на ссору, повернулся к Куми и задиристо произнес:

— Я полагал, ты не с нами.

— Я звонила в сельскую гостиницу в Симобе.

— И что? — встрепенулся Паркс.

— Ночью туда нагрянули неизвестные, — продолжала Куми. — Точнее, рано утром. Они вырезали стекло в окне. Ничего не пропало. Похоже, эти люди искали кого-то или что-то.

— Эти люди? — повторил Томас, стремясь найти какое-либо безобидное объяснение случившемуся. — Почему ты думаешь, что это не был какой-то местный воришка?

— Профессиональный взлом и проникновение в глухую сельскую гостиницу в Японии? — усмехнулась Куми. — Нет. К тому же местные воришки редко высаживаются с вертолетов.

Томас молча смотрел на нее.

— Получается, хорошо, что мы провели ночь в Минобу, а? — спросила женщина.

— Но это поднимает один любопытный вопрос, — вмешался Паркс. — Если нас выследили в маленькой гостинице, затерявшейся у черта на рогах, я бы сказал, тут не обошлось без посторонней помощи.

— Необязательно, — вздохнула Куми. — Спрятать иностранцев в сельской глубинке Яманаси — все равно что «Боинг-747» в пустыне. Лайнер можно присыпать песком, но если кто-нибудь случайно его заметит, то это запомнят. Томаса показывали по общенациональному телевидению. Так что наши враги могли обойтись и без осведомителя.

— Возможно, — угрюмо произнес Парк. — Но мне кажется, нам все-таки нужно задать пару вопросов присутствующему здесь преподобному Джиму.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Горнэлл.

— Да так, я просто рассуждаю вслух, — ответил Паркс.

— Какой от меня был толк, если я донес, где мы провели предыдущую ночь? — обиженно заявил Джим, отвернулся к окну и пробормотал: — Осел.

Комплимент этот услышали все.

Паркс поднялся, бросил выразительный взгляд на священника и сказал:

— Схожу отолью.

Джим сидел, уставившись в окно, и Куми с Томасом посмотрели друг другу в лицо впервые после того, что случилось в Дзенко-дзи. Вопросительно подняв брови, Найт кивнул на остальных двоих, но женщина только пожала плечами, покачала головой и прикрыла глаза.

— Ты отправишься вместе с нами? — спросил он.

— Мне нужно будет позвонить на работу, — сказала Куми. — Наверное, я сяду в Сидзуоке на скоростной поезд до Токио.

— Тебе не обязательно плыть на Филиппины, — продолжал Томас, все еще злясь на нее за то, что она никак не может определиться.

Вздохнув, Куми взглянула в окно, снова повернулась к нему и заявила:

— Том, я боюсь, это понятно? Мне хотелось бы вернуться на работу и жить так, будто все кончено или меня не касается, но ведь в это трудно поверить. Я жду… не знаю, какого-то завершения. Чтобы все осталось позади.

Она имела в виду не только смерть Эда и то положение, в котором они оказались сейчас, и Томас это понимал. Стычка в храме не положила конец противоречиям между ними, но обнажила, сколько же много оставалось не высказано все эти годы. Найт молчал, но его не покидало ощущение, будто они ждут чего-то такого, что наконец-то подтолкнет их идти вперед, скорее всего порознь, закроет за ними дверь, навсегда отгородит ту часть жизни, которую они прожили вместе.

— Не уверена, смогу ли отправиться с вами, — первой нарушила молчание Куми. — У меня должен быть отпуск, но я не знаю. Мне нужно будет кое-кому позвонить и подумать, хорошо?

— Да.

Томас испытывал усталость и смятение. Паркс и Джим скрытничали, каждый по-своему, а Куми… Он просто не знал, что и думать о ней. Так было уже не впервые. Найт не чувствовал под собой дна, береговая линия давно скрылась позади, а непредсказуемые течения уносили его в черную глубину. Несмотря на все то что ему удалось узнать за последние несколько недель, он ни на шаг не приблизился к ответу на вопрос, кто заправляет личностями, гоняющимися за ним по всему свету. Джим был прав, никакой он не Джеймс Бонд. То же самое можно сказать про Томаса. Мысль о том, что люди, желающие его смерти, убившие брата, способны воздействовать на государственные структуры и имеют в своем распоряжении опытных боевиков с вертолетами, вселяла откровенный ужас. До сих пор он оставался в живых только благодаря везению, но так не могло продолжаться бесконечно. Быть может, лучше сдаться властям, выслушать те обвинения, которые предъявят ему на родине и в Италии. Он ни в чем не виноват. Должно же это чего-нибудь стоить, правда?

Этот вопрос должен был быть риторическим. Несмотря на стойкий скептицизм по отношению к властям, в обычной обстановке так оно и оказалось бы. Однако сейчас, когда брата не было в живых, а расследование его собственных связей с терроризмом шло полным ходом, ничего риторического в нем не было.

«Господи, как же хочется выпить!» — подумал Томас.

Все четверо хранили молчание. Стуча на стыках рельсов, поезд обогнул подножие Фудзиямы и устремился к побережью. Томас мысленно отметил, что это было не самое благоприятное начало путешествия к Южно-Китайскому морю и дальше. Он не знал, сколько времени им придется провести там, но в предстоящем плавании взаимного доверия, несомненно, будет в обрез.

На площадь Хейва-Дори опустилась ночь. Бесконечная процессия самозваных самураев наконец завершилась, а Найта и остальных по-прежнему нигде не было. Война и его люди продолжали наблюдать за железнодорожным вокзалом, однако становилось все более очевидно, что добыче удалось снова проскользнуть у них между пальцами. Война оставался на месте, однако его мысли уже были заняты другим. Он ждал.

Неизбежный звонок раздался полчаса спустя. Голос Срывающего Печати был спокойным и ровным. Все то время, пока Война докладывал об обстоятельствах неудачи, его собеседник молчал, так что, когда командир группы наконец остановился, гнетущая тишина в трубке заставила его подумать, не прервалась ли связь.

— Сэр? — с тревогой спросил он. — Вы меня слушаете?

— Да, — ответил Срывающий Печати. — Разумеется, мне хотелось бы услышать нечто совершенно другое, но… да, я все понял.

— Я очень сожалею, сэр, — пробормотал Война. — Ума не приложу, как им удалось проскользнуть мимо нас, но тут до сих пор царит такой хаос…

— Несомненно, — произнес Срывающий Печати с такой категоричностью, что Война вздрогнул, словно от пощечины.

Но когда голос в трубке зазвучал снова, в нем не было уже ни резкости, ни раздражения.

— Ладно, я предпочел бы, чтобы все не заходило столь далеко, но пусть будет так.

— Сэр, нам продолжать наблюдение за станцией всю ночь?

— Нет. Они скрылись, но это не страшно.

— Прошу прощения, сэр?

— Нам же ведь известно, куда они направляются, — задумчиво произнес Срывающий Печати, словно рассуждая сам с собой.

— Приготовиться идти на перехват?

— Нет. Нам с самого начала было известно, куда они в конце концов попадут, если им представится такая возможность. Будет лучше нанести удар там, где еще одна кучка трупов не привлечет особого внимания. У нас на руках по-прежнему остается главный козырь. В этом будет определенная симметрия, подобающая завершенность. Я с нетерпением жду возможности оказаться на месте и лично наблюдать за этим.

— Сэр, вы собираетесь отправиться вместе с нами? — спросил потрясенный Война, чувствуя страх и в то же время восторженное возбуждение.

До сих пор ему лишь однажды доводилось лично встречаться со Срывающим Печати. Чума с ним ни разу не виделась, и Война использовал это обстоятельство как неопровержимое доказательство своего более высокого положения в иерархии.

— Разумеется, — подтвердил Срывающий Печати. — Собери свои силы, все без исключения, и ожидай координаты места назначения. Я буду ждать вас там. Мы вместе завершим это дело. Да, Война, и еще одно.

— Что, сэр?

— Забудь об этой неудаче.

— Слушаюсь, сэр, — пробормотал Война, чувствуя, как от этого сострадания, не свойственного Срывающему Печати, его захлестывает волна паники.

— Неисповедимы пути Господни, — продолжал Срывающий Печати. — Закрывается одна дверь, и тут же открывается другая, ведущая к славе.

— Так точно, сэр, — сказал Война, чувствуя, как по спине и затылку пробежали холодные мурашки, хотя он и не мог сказать, вызваны они восторгом или ужасом.