Наконец они тронулись в обратный путь.

Леди Франклин сидела, чуть выдвинув нижнюю губку, которая, слегка подрагивая, придавала ее лицу недовольное выражение. Что это она, собственно, так дуется? Ледбиттер, перевидавший на своем веку немало женских слез (и нередко сам вызывавший эти слезы), заметил на щеке леди Франклин предательский след. Ну, конечно: поплакала, потом кое-как попудрилась, и все в порядке — в конце концов, ради кого ей прихорашиваться — не ради него же!

Леди Франклин сидела и молчала. «Сначала она тараторит так, что у меня башка раскалывается, — злобствовал про себя Ледбиттер, — а теперь сидит, словно воды в рот набрала. Ну что ж, как говорится, дело хозяйское. Соскучится — скажет. А пока и мы помолчим». — И он застыл за рулем с каменным лицом. Вскоре молчание сделалось таким громким и назойливым, что леди Франклин пробудилась от своих горестных раздумий.

Виновато покосившись на Ледбиттера, она спросила:

— Может быть, теперь послушаем радио?

Но вселившийся в Ледбиттера бесенок заставил его произнести с отменной учтивостью:

— Разумеется, миледи, просто мне показалось, что вы... — И рука его, протянувшаяся было к приемнику, застыла в воздухе. Самостоятельный и замкнутый мир радио мало интересовал леди Франклин, с головой погрузившуюся в свои горести. Повышенный интерес к чему-то одному часто оборачивается полнейшим равнодушием ко всему остальному, а утонченность и ранимость превосходно сочетаются с черствостью и душевной глухотой. «Мало ли что ему скучно! — размышляла между тем леди Франклин. — В конце концов он же за это получает деньги». Впрочем, храбрилась она исключительно наедине с собой. Не могла же она ему признаться, что затеяла все эти разговоры по совету одного своего знакомого, чтобы избавиться от мучительных призраков прошлого. И все-таки не мешало бы извиниться за такую назойливость. Вскоре Ледбиттер услышал:

— Надеюсь, я не очень утомила вас своей болтовней?

— Что вы, что вы, миледи.

— Ну и прекрасно.

Итак, приличия соблюдены, но о чем говорить теперь? Не повторять же свой монолог еще раз! Ведь и на исповеди не принято каяться в одном и том же прегрешении дважды, даже если оно ужасно, а муки совести невыносимы. У исповедника тоже может лопнуть терпение! «Пусть ваши собеседники расскажут вам о себе. Долго упрашивать их не придется — вы уж мне поверьте. Пускай они осознают себя полноправными личностями, тогда и вы поверите в их реальность. Имейте в виду, вам жизненно необходимо почувствовать, что вокруг есть другие люди с другими проблемами. Вам надо перестать грезить наяву».

«Он как луна, — ни с того ни с сего подумала вдруг леди Франклин. — Я всегда вижу только одну сторону его лица. Есть ли жизнь на этой луне? Тени на лице — словно лунные пятна... Луна в первой четверти. Говорят, «лунообразное лицо»... Но это не про него. Он совсем другой». Обратив внимание на внешность Ледбиттера, леди Франклин с неожиданной для себя проницательностью увидела в нем сочетание силы и какой-то хрупкости. Она вдруг поймала себя на том, что думает об этом человеке.

— Вы женаты? — робко поинтересовалась она.

«Интересно, что она надеется услышать в ответ? Да или нет? Попробуй угадать. — Ледбиттер вдруг явственно ощутил, как в его широкую ладонь, которая в настоящий момент покоилась на рулевом колесе, опускается монета — премия за правильный ответ. — Так что же сказать? Вообще-то женщины дают на чай скуповато, но все равно одно дело полкроны и другое — флорин. Большинству из его пассажирок захотелось бы услышать, что он не женат, но леди Франклин, похоже, не из их числа — во всяком случае, если судить по тому, что она ему наболтала». Обычно, выдумывая, он говорил быстрее, чем когда отвечал искренне, но на сей раз в голосе прозвучала нерешительность, когда он быстро произнес:

— Да, женат...

— Вы, кажется, в этом не очень уверены? — улыбнулась леди Франклин.

«Черт возьми, оказывается, она не такая дурочка! Нет, удивительный народ женщины! Сначала задают бестактные вопросы, а когда им вежливо отвечаешь, они еще тебе не верят». Как ни странно, он гораздо больше обижался, когда не верили его выдумкам.

— Состою в законном браке, — сухо произнес он, — и у нас трое детей.

— Но вы только что сказали, что готовы в любую минуту умереть! — воскликнула леди Франклин.

— Видите ли, мадам, — резонно возразил ей Ледбиттер, — я не первый муж и отец троих детей, кто говорил такое. — Насчет «мадам», он, конечно, ляпнул не подумавши, но в промахе не раскаивался. Она и впрямь была самая настоящая «мадам».

«Я не замужем, — думала между тем леди Франклин, без особой последовательности громоздя одну мысль на другую, — вернее, раньше была замужем, а теперь нет. Господи, что я такое несу: ну да, я была замужем, а водитель женат, хотя по его виду и не скажешь...» Она бросила взгляд на Ледбиттера. Цвет лица здоровый, но бледноват, щеки впалые, глаза серовато-карие, под ними мешки, вид усталый. Ей вспомнилось, как они застали его спящим за рулем.

— Простите, — начала она, — простите меня ради Бога, а какая она из себя — ваша жена?

Снова Ледбиттер заколебался, но на этот раз он понимал, что в его замешательстве ничего неестественного нет. Не мог же он тотчас и без запинки описать внешность супруги.

Не спеть ли ей это? Нет уж, дудки! Он и так дал маху, когда намекнул, что не Бог весть как счастлив в семейной жизни. Он попробовал представить себе, на какой женщине хотела бы видеть его женатым леди Франклин, какой тип внешности, какие черты характера ее бы устроили. Во-первых, внешность... Стало быть, леди Франклин интересуется, какая она из себя, его супруга? Женщины вообще обожают выяснять, кто как выглядит. Он честно напряг воображение, но так ничего и не придумал. Все женщины вдруг сделались безликими — он не мог даже вспомнить, как выглядела та, с которой у него несколько лет назад был роман. Перед его мысленным взором лишь маячила серебряная рамка, в которой когда-то была ее фотография. Пытаясь воскресить в памяти ее черты, он видел расписание поездок, угнездившееся теперь в этой рамке. Ну почему женщины вечно пристают ко всем со своими идиотскими чувствами и все этим портят! Он покосился на леди Франклин, и вдруг его посетила мысль, приведшая его в восторг своей дерзостью.

— Откровенно говоря, — начал он с лукавой усмешкой, — она немного напоминает вас.

— Меня? — удивленно и даже испуганно переспросила леди Франклин. — Не может быть!

Ледбиттер был отнюдь не глух к жизни чувств (другое дело, что он терпеть не мог, когда к нему с ними приставали) и сразу догадался, что леди Франклин не кривила душой, испугавшись, что между ней и мифической миссис Ледбиттер может быть какое-то сходство. Но все равно она, как и любая другая женщина, втайне надеется на комплимент. Лукавое создание! Ну что ж, по крайней мере теперь понятно, что говорить дальше.

— А почему бы и нет? — в свою очередь удивился он. — Ей еще повезло. Она вполне могла быть похожа и на кого-то менее достойного.

Леди Франклин задумалась.

— Вы так полагаете? Право, не знаю... — выдавила наконец она, а в голове вертелось: наверное, есть люди менее достойные, чем она, но есть ли более несчастные? Она нетерпеливо тряхнула головой. Этого еще недоставало: гадать, есть ли кто-нибудь несчастнее ее. Кстати, именно этим доводом время от времени (хоть и весьма осторожно) пытались подействовать на нее друзья, намекая, что бывают в жизни проблемы и посерьезнее... Но разве существуют здесь какие-то общие мерки, дело ведь не в тяжести случившегося, а в способности каждого конкретного человека выносить удары судьбы? Она затеяла эксперимент, но стало ли ей лучше после того, как она произнесла свой монолог? Как восстало против этого все ее существо. Зачем, зачем она выставила себя на такое посмешище?!

— Вы меня неправильно поняли, — сказала она, — мне очень приятно, что мы с вашей женой похожи. Похожи внешне, не так ли?

— Ну, в общем-то да, — наобум ответил Ледбиттер, — хотя, насколько мне известно, от внешнего сходства до внутреннего иногда рукой подать, если, конечно, не обращать внимание на разницу в воспитании, образовании и так далее.

Леди Франклин возражать не стала.

— Мне кажется, вашей жене повезло с мужем, — сказала она.

— Вы так думаете? — отозвался Ледбиттер. — Может быть, и повезло, хотя, по правде сказать, миледи, я не думаю, что моя жена чувствует себя счастливой.

— Уверяю вас, — сказала леди Франклин, — не берусь судить, но разве вы жалеете, что женаты?

— Нет, нет, миледи, — поспешил успокоить ее Ледбиттер. — Не знаю, что бы я делал без жены. От нее ведь зависит очень многое.

— А что именно? — заинтересовалась леди Франклин. — Что, по-вашему, зависит от жены?

И опять Ледбиттер угодил в западню. Его претензии к представительницам слабого пола были столь многочисленны и столь основательно аргументированы, что попытка назвать вот так, с ходу хотя бы одно положительное качество, которым должна обладать жена, оказалось непростой задачей. Традиционные женские добродетели, связанные с приготовлением пищи, умением шить, штопать и стирать, он сразу же отбросил как в данном случае неуместные: в конце концов, леди Франклин во всем этом мало что смыслила. И опять-таки за своей полной неспособностью вспомнить хотя бы одну конкретную женщину он попробовал представить себе, какой женой могла быть сама леди Франклин.

— Ну, во-первых, жена создает очаг, — начал он.

Моментально леди Франклин приложила это к собственной персоне. Сумела она создать очаг для Филиппа? Нет, конечно. Он ввел ее в свой дом, в котором она играла чисто декоративную роль, а когда он умирал, ее не оказалось рядом... Она так и не смогла обнаружить в себе ничего из того, что отличает хорошую жену. Впрочем, она знала, что другие жены в этом смысле выгодно от нее отличаются — жена водителя, например, явно из их числа.

— Вы правы, — нерешительно протянула она, — жена может создать домашний очаг, во всяком случае, настоящая жена...

За это Ледбиттер ей сразу многое простил. Леди Франклин явно не была феминисткой.

— И разрушить очаг тоже, — добавил он.

Леди Франклин выразила свое полное согласие и с этим высказыванием.

— Ну а ваша жена создала вам очаг? — спросила она.

— О да, миледи, — отозвался Ледбиттер. — Хотя, надо сказать, дел у нее хватает — и за детьми присмотреть, и у телефона подежурить, и все такое прочее...

— А сколько лет вашим детям?

— Детям? — переспросил Ледбиттер. Господи, сколько же им может быть лет? — А у вас дети есть? — спросил он с надеждой в голосе.

— К сожалению, нет.

Эх, жаль, нельзя ответить: «Столько же, сколько вашим».

— Значит, так, — начал он, — младшей два года, и она самый настоящий чертенок.

— А остальным?

— Парню — он старший — одиннадцать, девочке — средней — восемь. Хорошие ребята, честное слово.

— Как же их зовут? — не унималась леди Франклин, решив во что бы то ни стало сделать Ледбиттера и его семью реальными в своих глазах — да и в его тоже: в конце концов исцеляться — так исцеляться!

И этот вопрос застал Ледбиттера врасплох.

— Господи, я скоро забуду, как зовут меня самого, — смущенно пробормотал он, — стало быть, Дональд, Патриция — это наша средняя, и Сьюзен. Мы их зовем Дон, Пат и Сюзи.

— Какие прелестные имена! — воскликнула леди Франклин. — А как зовут вашу жену?

— Франсес! — решил рискнуть Ледбиттер. Он хотел, чтобы имя как можно ближе напоминало фамилию Франклин.

— Франсес? — вопросительно протянула леди Франклин. — Подумать только, ведь это одно из моих имен, хотя меня так никто никогда не звал.

Интересно, стала ли благодаря этому совпадению жена водителя более реальной в ее глазах? Трудно сказать. Зато она сделалась гораздо более реальной в глазах Ледбиттера, так как у нее появилась еще одна общая черта с леди Франклин. Он вдруг испытал странное удовольствие, но, подумав, что леди Франклин может не понравиться, что жену какого-то шофера зовут так же, как и ее, он поспешно добавил:

— Вообще-то я не зову ее Франсес. Обратись я к ней так, она бы и не поняла, кого я имею в виду.

— А как же вы ее зовете?

— Кнопка.

Он выпалил это не задумываясь: именно так он окрестил свою бывшую любовницу: он говорил, что у нее нос кнопкой. Но не успел он закрыть рот, как пожалел о сказанном и насупился: это помешало ему продолжать отождествлять свою жену с леди Франклин. Затруднения тотчас же возникли и у леди Франклин: она не могла соединить два разных имени с образом одного человека.

— Ну, а как называет жена вас? — осведомилась она.

Как ни странно, но ответить на этот элементарный вопрос Ледбиттеру было не проще, чем на все предыдущие. Впрочем, может быть, слишком неожиданным оказался переход от вымысла к реальности.

— Вообще-то меня зовут Стивен, — сказал он, — но жена называет меня Стив. — «Так, начинается, сейчас леди Франклин скажет: «Ах, Стив, не могли бы вы на обратном пути завезти пакет «Маршаллу и Снелгроуву», это вам по дороге». Естественно, это будет совершенно не по дороге, придется сделать огромный крюк, но все равно деваться некуда. Но нет, Стивом его никто никогда не называл, и она не станет исключением».

— Ну а куда вы собираетесь определять сына? — осведомилась леди Франклин.

— Пойдет в армию, — отрезал Ледбиттер. — Все лучше, чем лоботрясничать да по улицам шататься за полночь, как эти типы в кожаных куртках.

Леди Франклин была полностью с ним согласна.

— Значит, вам не нравятся кожаные куртки?

— Пусть меня в ней положат в гроб, — фыркнул Ледбиттер. — Попробуй я надеть такую, моя супруга возьмет ножницы и отрежет кусок, ей-богу.

— Мне тоже не нравятся кожаные куртки, — сказала леди Франклин, — я рада, что у нас с вашей женой есть кое-что общее, кроме имен. Может быть, мы еще в чем-нибудь с ней похожи? — Впервые за последние годы она с нетерпением стала ждать ответа, ей вдруг очень захотелось сравнить себя с другим человеком, узнать что-то новое о себе, вырваться из заколдованного круга все тех же печалей и тревог.

— Надо подумать, — сказал Ледбиттер, — надо подумать, миледи.

Он действительно стал думать, да так плодотворно, что к тому времени, когда они потащились через Рочестер, он нашел великое множество общих черт между его женой и леди Франклин: так, например, его жена больше любит говорить, чем слушать радио, одевается, как и леди Франклин, в синее с белым, у них схожая походка. Кроме того, его жена тоже добродушна и снисходительна — умеет сделать вид, что не замечает его дурного настроения: что и говорить, временами нужно обладать ангельским терпением, чтобы выносить его капризы. Наделяя свою супругу теми качествами, которые традиционно приписываются женщинам (и приписываются, черт возьми, напрасно!), он щедро наделял ими и леди Франклин. Его воображение творило чудеса изобретательности, отыскивая подобные параллели. То и дело поглядывая на леди Франклин, чтобы отыскать новое совпадение, он и не подозревал, что вдохновлялся тем, что она была рядом.

— Впрочем, не исключено, что сходство только внешнее, миледи, — сказал он, закончив перечень положительных качеств своей супруги. — Я вполне могу ошибаться: ее-то я знаю лучше, чем вас.

— Я вам очень благодарна, — ответила леди Франклин. — Честно говоря, мне совсем не хотелось, чтобы ваша жена была похожа на меня, но мне очень приятно, что я похожа на нее.

В наступившем молчании (а молчание было для нее нормальным состоянием, из которого она выходила редко и неохотно) леди Франклин размышляла о той идеальной женщине, о которой узнала от Ледбиттера. Неужели они и впрямь похожи? Ледбиттер не сообщил ничего из ряда вон выходящего: добрая, кроткая, терпеливая, внимательная, отзывчивая — все это без особого насилия над справедливостью в свое время могло быть сказано и о ней, — но теперь все изменилось. Теперь эти слова звучали как небесная музыка, как воспоминание о словах гадалки (она побывала у нее перед свадьбой), которые когда-то казались вполне правдоподобными, но со временем превратились в явную ложь. Рассказ водителя пробудил в ее измученной, отрешенной от мира душе любопытство, леди Франклин вдруг на мгновение забыла свои печали — пускай потому лишь, что в другой женщине она внезапно увидела себя.

Пригороды Лондона заметно отличаются друг от друга, но для леди Франклин они были все на одно лицо; за окном мелькали бесчисленные унылые улицы с броскими аляповатыми вывесками баров на перекрестках. Время от времени она машинально отмечала красный или зеленый светофор — это было ее единственным откликом на мир за окном машины. Она не обращала внимания, и, следовательно, не могла по достоинству оценить водительское искусство Ледбиттера, который, экономя время и бензин, избегал оживленных магистралей и гнал машину по каким-то одному ему известным окольным улицам. Она так и не поняла, каким образом они вдруг очутились на Саут-Холкин-стрит, но машина мягко затормозила у подъезда ее дома — они приехали.

Улыбаясь уголками рта, Ледбиттер отворил дверцу. Согнувшись и наклонив голову, чуть осоловевшая от езды леди Франклин выбралась из машины, опираясь на руку водителя.

— Все было замечательно, — величественно обронила она. — Я получила огромное удовольствие. Чрезвычайно вам признательна, мистер... — Она попыталась вспомнить фамилию водителя, так и не вспомнила и повторила: — Чрезвычайно вам признательна. — Затем она открыла сумочку и стала лихорадочно рыться в ней. — Сколько я вам должна?

— Не стоит беспокоиться, миледи. Я пришлю счет.

— Это очень любезно с вашей стороны, — сказала леди Франклин, — но все же... — По-прежнему что-то перебирая в сумочке, она вопросительно смотрела на сурово-непроницаемого Ледбиттера, который, возвышаясь над ней, весьма походил на древнего истукана в момент жертвоприношения.

— Не забудьте включить в счет обед, — напомнила леди Франклин, думая о чем-то своем. — И я вам очень благодарна за ваши замечательные кентерберийские рассказы.

На это он ответил заученным поклоном. Интересно, сколько полагается дать на чай человеку, который потратил на тебя — она взглянула на свои часики — почти семь часов? Сколько платить тому, кто сначала был вынужден выслушивать твои семейные трагедии, а потом еще отчитывался в своей личной жизни? За первое доктор психиатр взял бы с нее несколько гиней, а что касается второго, то, позволь она такое в своем собственном кругу, ее репутация воспитанного собеседника была бы утрачена раз и навсегда. Леди Франклин извлекла фунтовую ассигнацию — она была зеленого цвета и крупнее остальных, коричневых, что и облегчило поиски. Потрепетав какое-то мгновение в ручке леди Франклин, бумажка бесследно исчезла в широкой ладони Ледбиттера.

— Большое спасибо, миледи, — сказал он и немного подождал, чтобы удостовериться, что она своими силами справится с входным замком — далеко не все женщины были способны на это. Когда же дверь отворилась, он откозырял леди Франклин, точнее сказать, ее спине и сел в машину. Отъезжая, он тихо напевал:

Держа руль одной рукой, он сунул другую в карман. Среди позвякивающей мелочи он нащупал приятно хрустящую ассигнацию леди Франклин. Что ни говори, а денек выдался удачный! Но какую ахинею несла эта женщина. С ума сойти. У него в расписании значились еще две легкие поездки: отвезти клиентов в театр, а потом заехать за ними и доставить домой. Если не произойдет ничего непредвиденного, то к двенадцати он завалится в постель, и рядом будет не мифическая супруга, а кое-что гораздо более приятное — телефон. Он вздохнул с облегчением: как ни старался он обмануть себя, устал он зверски.

В эту ночь Ледбиттеру приснилось, что он женат. Все началось с того, что он с ужасом осознал свое новое положение: он мучился, задыхался и хотел проснуться. Его новоиспеченная жена была как две капли воды похожа на леди Франклин. Она готовила ему ужин, с озабоченным видом сновала взад и вперед, а он, задрав ноги, развалился в кресле. Комната была просторнее, чем его нынешняя, и повсюду горели торшеры и настольные лампы. «Как ты себя чувствуешь, Стив? — спросила жена. — Ты устал?» — «Что вы, миледи», — чуть было не вырвалось у него, но, вовремя спохватившись, что перед ним его законная супруга, с которой можно не церемониться, он пробурчал что-то невнятное. Впрочем, ему было приятно, что она поинтересовалась его самочувствием. «Дети уже спят, — докладывала между тем жена, — у Пат заболели зубы, и она немножко раскапризничалась. Завтра поведу ее к зубному врачу». К своему удивлению, Ледбиттеру вдруг стало жалко дочь. «Бедняжка!» — сказал он. «Я обещала потом угостить ее шоколадом, — сказала жена. — У меня есть коробка. Хочешь конфетку?» Он молча протянул руку и вдруг почувствовал сладость во рту. «Дай-ка еще!» — потребовал он и опять удивился сквозь сон — вообще-то он был равнодушен к сладкому. Жена принесла коробку и поставила на стол перед ним. «Только оставь для Пат!» — сказала она, а он, посмеиваясь, отправлял в рот одну конфету за другой, пока не уничтожил весь верхний ряд. Решив, что за это ему попадет от жены, он приготовился в случае чего дать ей отпор, но она лишь заметила с оттенком восхищения: «Я и не подозревала, что ты такой сластена». Успокоившись и расхрабрившись, он решил было взять еще конфетку, но тут поднялась невероятная суматоха — надрывно и нескончаемо звонил телефон. Уютная гостиная, жена, коробка шоколадных конфет — все это бесследно улетучилось: минуту спустя он уже сидел на кровати в темноте и прижимал к уху телефонную трубку. Знакомый голос сказал:

— Это вы, Ледбиттер? Мы с женой застряли в Лотос-клубе. Не могли бы вы отвезти нас домой?

— У меня есть одна небольшая поездка, сэр, — схитрил Ледбиттер, чтобы успеть привести себя в порядок. — А потом я заеду за вами.

Когда он зажег свет, комната показалась ему тесной, обшарпанной и убого обставленной. Ледбиттер посмотрел на будильник: половина второго. Что ж, ночной тариф гораздо дороже, поездка выгодная, и, стало быть, в его кармане прибавится еще пара фунтов. Он взглянул на смятую постель: в четыре — начале пятого можно опять завалиться спать. Но он одевался и приводил себя в порядок перед зеркалом без обычного воодушевления. В голове все еще мелькали обрывки этого удивительного сна (несмотря на то, что в нем он был женат), и ему хотелось снова ощутить во рту вкус шоколада.