Бен Бова (р. в 1932 г.) в юности занимался журналистикой, затем писал сценарии научно-популярных фильмов, участвовал в проекте «Vanguard» — первой американской программе по запуску искусственных спутников, работал менеджером по маркетингу в исследовательской лаборатории. В 1959 г. опубликовал свой первый научно-фантастический роман. С 1971 по 1978 г. Бова был редактором журнала «Analog», а с 1978-го по 1982 г. — журнала «Omni», после чего полностью посвятил себя писательской деятельности.

В фантастике Бова идет по стопам Джона У. Кэмпбелла, а своим девизом считает изречение Эйнштейна: «Самое таинственное во Вселенной — то, что она поддается пониманию». Среди научно-фантастических произведений Бова — «Сага о Кинсмене» («The Kinsman Saga», 1976–1979), с которой начались его книги о космосе, цикл «Путешественники» («Voyagers», 1981–1990), ряд взаимосвязанных романов — «Марс» («Mars», 1992), «Восход луны» («Moonrise», 1996), «Лунная война» («Moonwar», 1998), «Возвращение на Марс» («Return to Mars»,1999), «Венера» («Venus», 2000), «Юпитер» («Jupiter», 2001), «На краю пропасти» («The Precipice», 2001), «Старатели» («The Rock Rats», 2002). Сам писатель утверждает, что воспринимает свои книги как исторические произведения о том, чего еще не случилось, и говорит, что в числе его читателей не только поклонники научной фантастики, но и люди с техническим образованием, которых интересуют подробности межпланетных путешествий. Бова серьезно подходит к работе над романами: так, решив сделать главного героя «Марса» наполовину индейцем племени навахо, он специально поехал в Мексику для сбора материала.

Действие приключенческого рассказа «Олимп» разворачивается на Марсе: главные герои направляются к самой высокой горе на планете и в процессе полета узнают много нового о Марсе и о самих себе. Как всегда, Бова воплощает классическую хайнлайновскую идею о неизведанных просторах и необыкновенных возможностях, которые может предложить первопроходцам космос.

Самая высокая гора в Солнечной системе — гора Олимп, расположенная на Марсе. Она представляет собой массивный щитовой вулкан, уснувший десятки, а возможно, и сотни миллионов лет назад.

Но когда-то здесь происходили самые мощные извержения на планете. Со временем лава образовала купол, в три раза превышающий по высоте Эверест, а основание горы по площади сравнимо с территорией штата Айова.

Основание окружено острыми базальтовыми скалами высотой более километра. На вершине горы, на высоте почти двадцати семи километров над окружающей равниной, находятся три огромные кальдеры, образованные провалившимися кратерами, из которых когда-то изливалась расплавленная порода.

На такой высоте углекислый газ, основная составляющая атмосферы Марса, замерзает и конденсируется на холодном, голом камне, покрывая его тонким прозрачным, слоем сухого льда.

Когда они с Футидой забирались в скафандры, Томас Родригес выглядел счастливым, как щенок, который стащил старый носок, чтобы пожевать его.

— Я попаду в Книгу рекордов Гиннесса, — радостно заявил он Джейми Уотерману, который помогал ему облачаться.

Труди Холл возилась с костюмом Футиды, а Стэси Дежурова сидела в центре связи, наблюдая за системами куполообразного здания базы и наружным оборудованием.

Был сорок восьмой день восемнадцатимесячной Второй Марсианской экспедиции, и согласно расписанию сегодня Родригес и биолог Мицуо Футида должны были лететь на гору Олимп.

— Самая высокая точка взлета и приземления летательного аппарата, — трещал Родригес, протискивая пальцы в перчатки. — Самый длительный полет пилотируемого летательного аппарата на солнечном ракетном двигателе. Наибольшая высота для пилотируемого самолета с солнечным двигателем.

— Самолета с экипажем, — пробормотала Труди Холл, — а не пилотируемого.

Не обращая внимания на замечание, Родригес продолжал:

— Может быть, я даже побью рекорд для беспилотных самолетов.

— А разве это честно — сравнивать полеты на Марсе с полетами на Земле? — спросила Труди, помогая Футиде пристегивать на спину рюкзак с системами жизнеобеспечения.

Родригес яростно затряс головой:

— Для Книги рекордов важны только цифры, девочка. Только цифры.

— А если они возьмут и поставят рядом с цифрами звездочку и напишут примечание: «Выполнено на Марсе»?

Родригес попытался пожать плечами, но не смог этого сделать в жестком костюме.

— Какая разница? Лишь бы мое имя правильно написали.

Когда они надевали шлемы и прикрепляли их к скафандрам, Джейми заметил, что Футида за все время процедуры одевания не произнес ни слова. «Томас болтает за двоих», — подумал он. Но удивился: неужели Мицуо волнуется, нервничает? Выглядит он довольно спокойным, по это вполне может быть лишь маской. Если судить по разговорам Томаса, нервы у того сейчас натянуты, как струна.

Когда исследователи в первый раз вышли на поверхность Марса, их громоздкие скафандры из металлокерамики были девственно-белыми. Сейчас башмаки и штаны покрылись красноватой пылью, хотя каждый раз после возвращения в шлюз купола они тщательно выдерживали костюмы в вакууме.

Родригес был самым молодым из восьми членов экспедиции, он был астронавтом, предоставленным НАСА. Если его и раздражала необходимость подчиняться Дежуровой, более опытному русскому космонавту, он этого никогда не показывал. Во время подготовки, пятимесячного полета на Марс и почти семи недель, проведенных на поверхности планеты, он зарекомендовал себя как покладистый, усердный работник. Родригес был невысоким и коренастым. Его темные волосы сильно кучерявились, а смуглое лицо нередко озаряла ослепительная улыбка, от которой в глубоко посаженных карих глазах загорались искорки.

Но сейчас он нес всякий вздор, словно уличный торговец. Джейми не знал, приписать это нервному возбуждению или радости оказаться на планете без начальников, выполнять собственное задание. «А может быть, — подумал Джейми, — парень просто дорвался до возможности полетать».

Наконец оба оделись, опустили щитки шлемов, включили системы жизнеобеспечения, проверили радиосвязь. Джейми и Труди проводили их до шлюзовой: двое землян в компании неповоротливых роботов.

Джейми обменялся рукопожатием с Родригесом. Его рука с трудом обхватила перчатку астронавта, почувствовав «кости» сервоприводного экзоскелета на тыльной стороне.

— Удачи тебе, Томас, — сказал он. — Не рискуй там без нужды.

Родригес ухмыльнулся из-под щитка.

— Ну, сами знаете поговорку: бывают опытные пилоты и отчаянные пилоты, но не бывает отчаянных опытных пилотов.

Джейми вежливо хмыкнул. Как глава миссии, он чувствовал, что должен произнести на прощание какие-то значительные слова.

— Помни об этом, когда окажешься там, снаружи, — попросил он.

— О'кей, босс. Не волнуйтесь.

Родригес вышел, и Футида шагнул к шлюзу. Даже в громоздком скафандре, рядом с похожей на воробья Труди Холл, он почему-то выглядел маленьким и уязвимым.

— Удачи, Мицуо, — попрощался Джейми.

Сквозь закрытый шлем до него донесся приглушенный, но твердый голос Футиды:

— Думаю, труднее всего мне будет терпеть болтовню Томаса всю дорогу до горы.

Джейми рассмеялся.

— А обратно и того хуже, — добавил Футида.

Индикаторные лампочки загорелись зеленым светом, и Труди нажала на кнопку, открывающую, внутреннюю дверь шлюза. Футида вошел внутрь, держа в руке ранец с портативной системой жизнеобеспечения.

«С ним все в порядке, — сказал себе Джейми. — Мицуо не боится и даже не волнуется».

Когда они залезли в кабину, уселись рядом в кресла и подключились к электрической сети и системам самолета, все изменилось.

Родригес принял сугубо деловой вид. Больше никакой болтовни. Он проверил устройства самолета и обменялся несколькими отрывистыми словами на жаргоне летчиков со Стэси Дежуровой, которая выполняла функции диспетчера в куполе, в центре связи.

Футида, напротив, почувствовал, как кровь оглушительно стучит у него в ушах, и удивился, почему этого шума не слышно но радио. Показания медицинских приборов наверняка близки к красной линии — так сильно колотится у него сердце.

Подобно беспилотным самолетам-планерам, использовавшимся в экспедиции, самолет с ракетным двигателем был сделан из тонкого, словно паутинка, пластика, натянутого на каркас из керамики и какого-то синтетического материала. Футиде он казался огромной моделью из фольги, и это впечатление дополнял странный пропеллер с шестью лопастями, расположенный на носу.

Но самолет был достаточно велик, чтобы нести двоих людей. Великан по сравнению с беспилотными летательными аппаратами. Родригес говорил, что это просто топливный бак с крыльями. Широкие крылья распластались по сторонам, уткнувшись концами в землю. Кабина была крошечной — стеклянный шар в носовой части. Ракетные двигатели, расположенные у основания крыльев, выглядели слишком маленькими для того, чтобы поднять эту штуковину в воздух.

Ракетные двигатели предполагалось использовать только во время взлета; достигнув нужной высоты, самолет должен был держаться в воздухе при помощи пропеллера. Солнечные батареи, расположенные на верхней плоскости крыльев, обеспечивали энергией электродвигатель. На Марсе не хватило бы кислорода для реактивного двигателя; «мускулами» самолета были ракеты, вторичным источником энергии — солнечные батареи.

В куполе Джейми и остальные столпились за спиной Дежуровой, чтобы наблюдать за взлетом на мониторе центра связи.

Аэропорт базы оставлял желать лучшего. Выровненной бульдозером взлетно-посадочной полосе не хватало в длину как раз двух километров. Рулежной дорожки не было; после посадки Родригес с помощником — чаще всего это был Джейми — просто разворачивали хрупкий самолет носом к взлетно-посадочной полосе. Ветроуказателя тоже не было. В разреженной атмосфере не имело значения, куда дует ветер при взлете. Подъем самолета и скорость, достаточную для того, чтобы широкие, опущенные вниз крылья начали работать, обеспечивали в основном ракетные двигатели.

Склонившись над Дежуровой и наблюдая последние секунды перед взлетом, Джейми почувствовал глухую боль в челюсти. Сделав над собой усилие, он разжал зубы. «В этом самолете два человека, — подумал он. — Если что-то пойдет не так, если эта штука упадет, то оба погибнут».

— Взлет разрешаю, — механически произнесла Дежурова в губной микрофон.

— Понял, — донесся из динамиков голос Родригеса.

Стэси в последний раз окинула взглядом окружавшие ее мониторы и скомандовала:

— Включить зажигание.

— Включаю.

Внезапно два ракетных двигателя выстрелили бушующим пламенем, и самолет рванулся вперед. На экране видно было, как он, подпрыгивая, несется по дорожке, набирая скорость; длинные поникшие крылья, казалось, напряглись и распрямились.

— Давай, детка, — процедила Дежурова.

Картина разворачивалась перед Джейми, словно в замедленной съемке: самолет катился вперед по полосе, выхлоп ракет накалился так, что пламя стало невидимым, позади вздымались облака пыли и каменной крошки, а самолет разгонялся все сильнее и мчался, задрав нос.

— Выглядит неплохо, — прошептала Дежурова.

Самолет с шумом оторвался от земли и взмыл в безоблачное небо, оставив на взлетно-посадочной полосе медленно тающее облако пыли и пара. Джейми показалось, что облако пытается дотянуться до самолета и увлечь его обратно, на камни.

Но самолет уже был далеко и казался лишь точкой на розовом небосклоне.

Из динамиков послышался трескучий голос Родригеса:

— Следующая остановка — гора Олимп!

Родригес был счастливым человеком. Самолет реагировал на его прикосновения, как прекрасная женщина, нежная и чарующая.

Они с урчанием летели на высоте — он бросил взгляд на альтиметр — двадцати восьми тысяч и шести метров. «Посмотрим, — размышлял он. — В метре примерно три и две десятых фута, значит, это будет восемьдесят девять, почти девяносто тысяч футов. Неплохо. Совсем неплохо».

Родригес знал, что мировой рекорд высоты полета для самолета с солнечным двигателем составляет свыше сотни тысяч футов. Но это относилось к беспилотному летательному аппарату. Он знал, что ни один летчик не поднимался так высоко на самолете с солнечными батареями. Пилот улыбнулся, глядя через щиток шлема на большой пропеллер с шестью лопастями, лениво вращающимися перед ним.

Футида, сидящий рядом, хранил полное молчание и не шевелился. «Он может помереть там, в скафандре, а я и не замечу, — подумал Родригес. — Он боится, просто боится. Он мне не доверяет. Ему страшно лететь со мной. Возможно, он хотел, чтобы его везла Стэси, а не я.

Ну что же, мой молчаливый японский друг, ты оказался в одной команде со мной, нравится тебе это или нет. Давай сиди дальше, как чертова статуя, мне наплевать».

Мицуо Футида чувствовал непривычное щекотание: страх, как червь, заполз в его внутренности. Это удивило его: ведь он почти два года ждал полета на вершину Олимпа. Он сотни раз «летал» на тренажере. Полет на гору Олимп был его идеей, и он сделал все, что мог, чтобы его включили в программу экспедиции.

Он научился летать, будучи студентом-биологом, и был избран президентом университетского авиаспортивного клуба. С бесхитростной настойчивостью конкурента, знающего, что ему необходимо победить лучших из лучших, чтобы добиться места во Второй Марсианской экспедиции, Футида потратил немало времени, получил квалификацию пилота сверхлегких летательных аппаратов во внутренних горах своего родного Кюсю и продолжил тренировки над зазубренными пиками Синьцзяна.

Он никогда в жизни не боялся летать. Наоборот: он чувствовал себя в воздухе беззаботным и счастливым, свободным от всех тревог и волнений жизни.

И вот сейчас, глядя, как солнце опускается к скалистому горизонту, отбрасывая зловещие алые лучи на ржаво-красную бесплодную равнину, Футида осознал, что ему страшно. А вдруг откажет двигатель? А вдруг Родригес разобьет самолет при посадке на гору? Один из беспилотных самолетов потерпел крушение во время разведывательного полета над вулканом; а что если с ними произойдет то же самое?

Даже в суровом Синьцзяне у них оставался реальный шанс выжить после аварийной посадки. Там можно дышать воздухом, там можно дойти до какой-нибудь деревни, даже если путь займет много дней. Здесь, на Марсе, все иначе.

Что будет, если Родригес получит травму там, снаружи? Футида летал на этом самолете только на тренажере и не знал, сможет ли управлять им в реальности.

«Родригес выглядит абсолютно спокойным, он полон восторга от полета. Он меня презирает, — подумал Футида. — И все же… насколько он компетентен? Как он поведет себя в случае опасности?» Футида надеялся, что ему не придется проверять это на практике.

Слева от них проплывала гора Павонис, один из трех гигантских щитовых вулканов, выстроившихся в ряд на восточной оконечности плато Тарсис. Гора была такой огромной, что занимала весь горизонт — массивный каменный купол, который некогда источал раскаленную лаву, заливая пространство, по площади равное территории Японии. Теперь он спит, холодный и безжизненный. Надолго ли?

Вдали протянулась целая цепь меньших вулканов, и за ними — чудовищно высокая гора Олимп. Что случилось здесь, как образовалась эта тысячекилометровая гряда вулканов? Футида попытался обдумать это, но мысли возвращались к риску, которому они подвергались.

И к Элизабет.

Их свадьба была тайной. Людям, состоящим в браке, не разрешалось участвовать в экспедиции на Марс. Хуже того, Мицуо Футида влюбился в иностранку, в молодую ирландку-биолога, с огненно-рыжими волосами и кожей, напоминающей белый фарфор.

— Спи с ней, — посоветовал Футиде отец, — наслаждайся ею, если хочешь. Но не вздумай заводить от нее детей! И ни при каких обстоятельствах не женись на ней.

Элизабет Верном, казалось, была вполне довольна. Она любила Мицуо.

Они познакомились в Токийском университете. Подобно ему, она занималась биологией. Но, в отличие от Футиды, у нее не хватало ни таланта, ни энергии, чтобы преуспеть в борьбе за должности и звания.

— Со мной все будет хорошо, — говорила она Мицуо. Не упусти свой шанс побывать на Марсе. Я подожду тебя.

По мнению Футиды, это было непорядочно и несправедливо. Как он может улететь на Марс, провести годы вдали от нее и ожидать, что она сохранит прежнюю остроту чувств?

У отца были к нему свои претензии.

— Единственным погибшим в Первой Марсианской экспедиции был твой двоюродный браг, Коноэ. Он опозорил нас всех.

Исоруку Коноэ получил смертельную рану во время попытки исследования малого спутника Марса, Деймоса. Его русский коллега, космонавт Леонид Толбухин, рассказал, что Коноэ, оказавшись в открытом космосе в одном скафандре, поддался панике и потерял ориентацию при виде грозной скалистой громады Деймоса.

— Ты обязан восстановить честь семьи, — настаивал отец Футиды. — Ты должен заставить весь мир уважать Японию. Ты носишь имя великого воина. Ты должен добавить новой славы этому имени.

Итак, Мицуо понял, что не может жениться на Элизабет открыто, честно, как он этого хочет. Вместо этого он отвез ее в далекий монастырь, затерянный в горах Кюсю, где он когда-то совершенствовал навыки скалолазания.

— В этом нет необходимости, Мицуо, — протестовала Элизабет, поняв, что он намерен делать. — Я люблю тебя. Обряд не изменит этого.

— Может быть, ты предпочитаешь католическое венчание? — спросил он.

Она обвила руками его шею. Он почувствовал слезы на ее щеке.

Когда настал день отъезда, Мицуо обещал Элизабет, что вернется к ней.

— И тогда мы снова поженимся, открыто, чтобы весь свет знал об этом.

— В том числе твой отец? — усмехнулась она невесело.

Мицуо улыбнулся:

— Да, в том числе мой благородный отец.

И он улетел на Марс, намереваясь восстановить честь семьи и вернуться к любимой женщине.

Согласно намеченному плану, они должны были сесть ближе к вечеру, почти на закате, когда низко опустившееся солнце отбрасывало наиболее длинные тени. Это позволило бы им хорошо видеть местность, где придется приземлиться, и совершить обратный путь при дневном свете. Перед ними четко вырисовывался каждый камень и каждая скала, и так они могли найти лучший участок для посадки.

Это также означало, понимал Футида, что сразу после приземления их ждет ледяная ночь. А что если сядут батареи? Он знал, что литиево-полимерные батареи успешно используются многие годы. Они накапливали электричество, генерированное панелями солнечных батарей, и обеспечивали энергией оборудование самолета во время долгих холодных ночных часов. Но вдруг они дадут сбой, когда температура упадет до ста пятидесяти градусов ниже нуля?

До него дошло, что Родригес издает какие-то странные звуки, похожие на стоны. Резко обернувшись, чтобы посмотреть на сидящего рядом астронавта, Футида увидел только внутреннюю поверхность своего собственного шлема. Чтобы разглядеть немелодично мурлыкавшего пилота, ему пришлось развернуться всем корпусом.

— С тобой все в порядке? — спросил Футида нервно.

— Конечно.

— Это была мексиканская песня, да?

— Не-а. «Битлз». «Люси и небо в алмазах».

— А.

Родригес счастливо вздохнул и произнес:

— Вот она.

— Что?

— Гора Олимп. — Он указал вперед.

Футида не видел горы — перед ним простирался лишь горизонт. Казалось, он закруглялся, и японец вгляделся внимательнее: это был огромный пологий бугор.

По мере того как они приближались, бугор рос. И рос. И рос. Гора Олимп была немыслимо гигантским островом, континентом, вздымающимся над плоской красной равниной, словно туша могучего мифического животного. Над отвесными утесами, окружавшими основание, возвышались отлогие склоны. «На такую гору нетрудно взобраться», — подумал Футида. Затем он понял: гора так велика, что на подъем пешком от основания к вершине потребуются недели.

Родригес снова замурлыкал, он был спокоен и расслаблен, словно сидел у себя дома в любимом кресле.

— Тебе нравится летать, верно? — заметил Футида.

— Говорят, — ответил Родригес с безмятежной улыбкой, — что полет на самолете — второе самое возбуждающее занятие на свете.

Футида кивнул внутри шлема.

— А первое, должно быть, секс, да?

— Нет. Самая возбуждающая вещь на свете — сажать самолет.

Как старшая из двух астронавтов экспедиции, Анастасия Дежурова была техническим заместителем Джейми Уотермана. Она постаралась устроить так, что ее основной обязанностью стало заведование центром связи, откуда она могла наблюдать за всем и за всеми. Дежурова чувствовала, что, пока она контролирует обстановку, с ее товарищами не случится ничего плохого.

В куполе было тихо, каждый занимался своим делом. Дежурова видела, как снаружи Уотерман упрямо откалывает новые образцы породы. Труди Холл в своей лаборатории работала с лишайниками, привезенными из Большого Каньона; третья женщина в их команде, Виджай Шектар, сидела в лазарете, просматривая на компьютере показания медицинских приборов.

— Родригес вызывает базу, — неожиданно прохрипел в динамике голос астронавта. — Выполняю предварительный полет над районом приземления. Посылаю изображение с камеры.

— База — Родригесу, — отрывисто, деловым тоном произнесла Дежурова. — Копирую ваш файл. — Ее пальцы забегали по клавишам, и вдруг на главном мониторе возникла фотография изрытого ямами, усеянного валунами каменистого участка. — Мы получили изображение.

Дежурова почувствовала, что у нее пересохло в горле. Лучше позвать Джейми. Если они собираются здесь садиться, то ничего хорошего из этого не выйдет.

Родригес немного наклонил самолет, чтобы лучше разглядеть местность. Футиде показалось, что самолет стоит на кончике левого крыла, а твердая голая скала внизу медленно описывает круг.

— Ну что же, — заключил Родригес, — у нас есть выбор: камни или кратеры.

— Но ведь самолеты-разведчики засекли здесь ровные участки? — спросил Футида.

— Ровный — понятие относительное, — пробормотал Родригес.

Футида сглотнул желчь, которая жгла ему глотку.

— Родригес вызывает базу. Я сейчас сделаю еще круг над местом приземления. Скажите, видите ли вы что-то еще, может быть, я что-нибудь упустил.

— Вас поняли, повторяйте круг. — Голос Стэси Дежуровой звучал с профессиональной четкостью.

Родригес пристально вгляделся в камни, мелькающие внизу. Заходящее солнце порождало длинные тени, которые подчеркивали каждый камешек. Между кратером, явно возникшим относительно недавно, и россыпью скал виднелась довольно чистая полоса длиной около километра. Достаточно места для приземления, если тормозные двигатели сработают как надо.

— Мне кажется, нормально, — произнес он в микрофон, встроенный в шлем.

— Едва ли, — послышался голос Дежуровой.

— Колеса проедут по небольшим камням.

— Амортизаторы не смогут смягчить удар о скалы, Томас.

Родригес рассмеялся. Они с Дежуровой спорили об этом десятки раз с того дня, когда получили первые фотографии с беспилотных самолетов-разведчиков.

— Разворачиваюсь в последний раз, — сообщил он.

Дежурова не ответила. Как диспетчер она обладала полномочиями запретить ему садиться.

— Захожу на посадку.

— Ваше изображение немного ухудшилось.

— Быстро темнеет.

— Да.

Футида смотрел, как поверхность планеты несется ему навстречу. Она была покрыта огромными камнями и кратерами и выглядела твердой, словно бетон, даже еще тверже. «Мы снижаемся слишком быстро», — подумал он. Ему захотелось схватить контрольный рычаг и потянуть на себя, включить ракетные двигатели и убраться отсюда к чертовой матери, пока еще есть такая возможность. Но вместо этого он крепко зажмурился.

Самолет с силой ударился обо что-то, и Футида решил, что его сейчас выбросит через крышу. Однако ремни безопасности выдержали, и через мгновение он услышал вой и скрежет тормозных ракетных двигателей. Казалось, нос самолета загорелся. Они подпрыгивали, тряслись и с грохотом летели по полю, усыпанному булыжниками.

И вот самолет в последний раз содрогнулся, шум стих, и они остановились.

— Мы сели, — пропел Родригес. — Все очень просто.

— Отлично, — произнесла Дежурова бесстрастно.

Футиде срочно захотелось помочиться.

— О'кей, — обратился Родригес к своему спутнику, — А теперь просто будем сидеть тихо и ждать рассвета.

— Как парочка сардин в консервной банке, — отозвался Футида.

Родригес засмеялся.

— Эй, приятель, у нас есть все удобства, какие только можно пожелать, — почти все. Как в ночном рейсе туристическим классом.

Футида кивнул. Он не ощущал восторга при мысли о ночи в кабине самолета, внутри скафандра. Но такова была цена за честь стать первым из людей, ступившим на самую высокую гору в Солнечной системе.

Он едва не улыбнулся. «Я тоже попаду в Книгу рекордов Гиннесса», — подумал он.

— С тобой все в порядке? — спросил Родригес.

— Да, разумеется.

— Какой-то ты тихий, Мицуо.

— Любуюсь пейзажем, — пояснил Футида.

Вокруг, куда ни глянь, тянулась лишь голая каменистая равнина. Небо быстро темнело. Футида заметил несколько звездочек.

— Ну-ну, давай веселее, — пошутил Родригес. — Сейчас будем испытывать СЛФ.

Система ликвидации фекалий. Футида с содроганием ждал минуты, когда ему придется воспользоваться ею.

Родригес весело хихикал, словно во всем мире у него не было никаких забот. В двух мирах.

«Никогда не показывай страха». Томас Родригес научился этому, будучи костлявым астматическим ребенком. Он вырос среди преступности и насилия в мексиканском квартале Сан-Диего.

— Никогда не позволяй им заметить, что ты боишься, — учил его старший брат Луис. — Никогда не уклоняйся от драки.

Томас не отличался физической силой, но у него был старший брат, который защищал его. Большую часть времени. Затем он нашел убежище в полуразрушенном спортзале по соседству, где за уборку ему позволяли пользоваться тренажерами. Набрав мышечную массу, он научился у Луиса основам уличной борьбы. В начальной школе Томаса заметил пожилой кореец, который преподавал боевые искусства на добровольных началах, и взял к себе.

В средней школе Родригес обнаружил, что он хорошо соображает и умен достаточно, чтобы не только понимать алгебру, но и хотеть понять ее и другие загадки математики и естественных наук. Он заводил друзей и среди «ботаников», и среди «качков», часто защищая первых от издевательств и жестокости последних.

Он вырос, стал плотным, широкоплечим юношей с быстрой реакцией и острым умом, позволявшими ему выходить без драки из большинства стычек. Он не искал столкновений, но, когда схватка становилась неизбежной, держал себя уверенно. Он работал, учился, и ему были присущи веселое расположение духа и физическая храбрость, которая заставила даже самых грязных школьных панков оставить его в покое. Он никогда не выступал за школьные команды и не принимал наркотики. Он даже не курил. Он не мог позволить себе подобную роскошь.

Ему удалось также избежать ловушки, в которую попалось большинство его приятелей: отцовства. Женатые или нет, парни быстро оказывались связанными с какой-нибудь женщиной. У Томаса было множество подруг, и еще в средней школе он познал радости секса. Но он никогда не заводил длительных отношений. Он не нуждался в этом. Да, девушки из его квартала были привлекательными, но лишь до той минуты, пока не открывали рот. Томас не мог далее представить себе, как он будет слушать подобную болтовню часами. Им нечего было сказать. Их жизни были пусты. А он жаждал чего-то большего.

Школьные учителя в основном ничего собой не представляли, но один — усталый старик, преподаватель математики — посоветовал ему попытаться получить стипендию для обучения в колледже. К своему невероятному удивлению, Томас добился права на курс обучения в Калифорнийском университете. Но даже при этом он не мог позволить себе стать студентом, так что снова послушался совета своего наставника и вступил в военно-воздушные силы. Дядя Сэм оплатил его обучение, и он стал пилотом реактивного самолета. «Это забавнее секса, — говорил он, всегда добавляя: — Почти».

«Никогда не показывай страха». Это значило, что он всегда принимал вызов. Всегда. В кабине самолета или у стойки бара, приземистый молодой латиноамериканец с широкой улыбкой всегда принимал бой. Это стало его отличительной чертой.

Страх не покидал его, он присутствовал постоянно, но Родригес не позволял себе поддаваться ему. И никогда его не покидали эти внутренние сомнения. Чувство, что он почему-то не принадлежит к этому миру. Именно оно позволило мексиканскому мальчишке делать вид, что он не глупее белых, помогло ему закончить колледж на крошечную стипендию, надеть форму летчика и забавляться могучими реактивными самолетами.

Но на самом деле Родригес знал, что он чужак. Это ему каждый день ясно давали понять тысячами едва заметных способов. Он был латиносом, его терпели лишь до тех пор, пока он оставался на том месте, которое ему отвели. Нельзя было пытаться достичь слишком многого; нельзя высовываться; и прежде всего, нельзя встречаться с белыми девушками.

Но в воздухе все было по-другому. В кабине самолета, на высоте семи-восьми миль над землей, оставались только он и Бог, а прочий мир уходил куда-то далеко, исчезал из виду и из мыслей.

Затем появился шанс получить нашивки астронавта. Он не мог отступить. И снова ему недвусмысленно дали понять, что его участие в конкурсе не приветствуется. Но Томас не отступил и добился места в команде подготовки астронавтов. «Преимущества напора», — насмехался один из старших пилотов.

Чего бы он ни достиг, они всегда пытались высмеять его. Внешне Томас, как всегда, не обращал на это внимания; он скрывал свои раны и истекал кровью незаметно для других.

Спустя два года после того, как он получил «крылышки» астронавта, стало известно о подготовке Второй Марсианской экспедиции. Улыбаясь шире обычного, Томас подал заявление. Никакого страха. Он скрывал от всех неимоверное напряжение и был принят.

«Чертовски выгодное дельце, — говорили его приятели. — Ты будешь второй скрипкой при какой-то русской шлюхе».

Томас пожал плечами и кивнул. «Да, — согласился он. — Думаю, мне придется выполнять приказы всех вокруг».

И про себя добавил: «Зато я полечу на Марс, придурки, а вы останетесь здесь».

Вслед за своим спутником-астронавтом Мицуо Футида неловко вылез из кабины, спустился по лестнице и ступил на вершину самой высокой горы в Солнечной системе.

В тусклом свете восходящего солнца это место не показалось ему похожим на вершину горы. Он много занимался скалолазанием в Японии и Канаде, и эта гора ничем не напоминала остроконечные, покрытые снегом гранитные глыбы, среди которых, словно брошенный нож, свистел ветер, а облака неслись где-то внизу, под тобой.

Здесь на первый взгляд не было ничего опасного — лишь широкая, довольно плоская равнина из голого базальта. Там и сям валялись булыжники и камни побольше, но не так густо, как у базы. Кратеры, которые они заметили с воздуха, были отсюда не видны; по крайней мере, Футида не видел ничего, напоминающего кратер.

Но, подняв голову, он понял, как высоко они забрались. Вместо обычного нежно-розового небо здесь было темно-синим. Частички пыли, придающие марсианскому небу красный цвет, остались далеко внизу. На Земле такая гора достигла бы стратосферы.

Футиде стало любопытно, сможет ли он увидеть сквозь щиток шлема звезды, может быть, даже найти Землю.

Он обернулся, пытаясь сориентироваться по восходящему солнцу.

— Смотри, куда идешь, — раздался в наушниках предупреждающий голос Родригеса. — Здесь…

Ботинок поехал вперед, и Футида с глухим стуком упал на землю, больно ударившись задней частью тела.

— …скользко, — запнувшись, закончил Родригес.

Астронавт, подволакивая ноги, осторожно приблизился к Футиде, двигаясь как человек, пересекающий каток в туфлях. Протянув руку, он помог биологу встать.

Футида, все тело которого онемело и болело после ночи, проведенной в кабине, теперь еще чувствовал пульсирующую боль ниже спины. «Там будет здоровенный синяк, — сказал он себе. — Мне повезло, что я не упал на рюкзак и не сломал систему жизнеобеспечения».

— Под ногами как будто лед, — заметил Родригес.

— Это не может быть лед, мы слишком высоко, здесь нет воды.

— Сухой лед.

— Ах да, — кивнул Футида. — Сухой лед. Углекислый газ из атмосферы конденсируется на холодных камнях.

— Да.

— Но сухой лед не скользкий…

— А эта штука скользкая.

Футида быстро соображал.

— Возможно, под нашим весом тонкий верхний слой сухого льда испаряется.

— Значит, у нас под ногами слой углекислого газа, — сразу же понял Родригес.

— Точно. Мы скользим по газовой пленке, как газовые подшипники.

— Значит, нам будет чертовски трудно передвигаться.

Футиде хотелось потереть больное место, хотя он понимал, что в жестком скафандре это бесполезно.

— Взойдет солнце, и лед растает.

— Не думаю, что его тепла хватит на то, чтобы все это испарилось.

— Сухой лед возгоняется при семидесяти восьми и пяти десятых градуса ниже нуля. По Цельсию, — вспомнил Футида.

— При нормальном давлении, — возразил Родригес.

Футида взглянул на термометр на правом запястье.

— Уже выше минус сорока двух градусов, — сказал он, в первый раз за все путешествие почувствовав себя довольным, — К тому же чем ниже давление, тем ниже точка кипения.

— Да, точно. Ты прав.

— Должно быть, этот участок находился в тени крыла самолета, — указал Футида. — Дальше, мне кажется, земля чистая.

— Тогда пошли на пляж, позагораем, — предложил Родригес без смеха.

— Нет, пойдем к кальдере, как собирались.

— Ты думаешь, здесь безопасно расхаживать?

Кивнув сам себе, Футида сделал пробный шаг. Камень был гладким, но не скользким. Он шагнул еще раз, затем другой.

— Может быть, нам следовало взять футбольные бутсы.

— Не обязательно. Теперь можно нормально идти.

Родригес проворчал что-то.

— Тем не менее будь осторожен.

— Хорошо, буду.

Пока Родригес сообщал на базу утренние новости, пользуясь мощным передатчиком в кабине, Футида открыл люк грузового отсека, и их оборудование съехало на землю. И снова он удивился, как эта хрупкая пластиковая машина смогла нести их и все имущество. Это казалось совершенно невозможным, но это была правда.

— Ты готов? — спросил он Родригеса, горя желанием отправиться в путь.

— Ага. Только дай мне проверить по компасу…

Футида не стал ждать, пока астронавт сверится с компасом. Он знал дорогу к кальдере так хорошо, словно координаты были выжжены у него в сердце.

Глядя в отверстие кальдеры, Родригес ощутил холодок неприятного предчувствия. Словно они стояли на краю гигантской дыры в мироздании, дыры, которая вела прямо в ад.

Ницше был прав, — сказал Футида, и Родригесу послышалось в его голосе благоговение, почти ужас.

Родригесу пришлось развернуться почти целиком, чтобы увидеть японца, стоящего рядом, безликого в громоздком скафандре, отмеченном лишь голубыми полосами на рукавах.

— Ты имеешь в виду то место, где говорится, что когда заглядываешь в бездну, то бездна глядит на тебя?

— Ты читал Ницше?

— По-испански, — фыркнул Родригес.

— Это, должно быть, интересно. Я читал его в японском переводе.

Хихикнув, Родригес заметил:

— Значит, ни ты, ни я не можем читать по-немецки, а?

Этот разговор разрядил напряжение. Кальдера была огромной, необъятной дырой, протянувшейся от одного края горизонта до другого. Они стояли над обрывом, глядя вниз, в темный, укутанный тенями провад, глубины которого никто не ведал, и это определенно выводило из ребя.

— Чертовски большая яма, — пробормотал Родригес.

— Такая большая, что туда может поместиться весь Эверест, — ответил Футида приглушенным от волнения голосом.

— Как долго спит это чудовище? — поинтересовался Родригес.

— Десятки миллионов лет по меньшей мере. Возможно, намного дольше. Это одна из вещей, которую нам предстоит установить, пока мы здесь.

— Как думаешь, собирается он снова ожить?

Футида рассмеялся дрожащим смехом:

— Не волнуйся, мы получим кучу предупреждений.

— Что, это я-то волнуюсь?

Они начали выгружать снаряжение, привезенное на салазках. Полозья были оснащены маленькими колесиками, покрытыми тефлоном, так что двое людей легко могли тащить салазки по неровной поверхности. По большей части они везли с собой снаряжение для скалолазания: крепеж, скальные крючья и длинные, свернутые кольцами куски троса из углеродного волокна.

— Ты действительно хочешь туда спуститься? — спросил Родригес, сверля в твердом базальте дырки для Футиды, который устанавливал там геометеорологические маяки. Датчики, встроенные в тонкие стержни, должны были непрерывно измерять колебания грунта, тепловой поток, исходивший из недр планеты, температуру воздуха, скорость ветра и влажность.

— Я много времени посвятил исследованию пещер, — ответил Футида, хватая перчатками очередной маяк. — Я долго готовился к этому дню.

— Ты? Занимался спелеологией?

— Это называется «изучение пещер». Термин «спелеология» используется редко.

— Значит, тебе не терпится забраться внутрь, так?

Футида понял, что на самом деле ему не хочется туда лезть. Всякий раз, входя в пещеру на Земле, он ощущал какой-то иррациональный страх. Но он заставлял себя карабкаться по пещерам, потому что знал: это станет существенным плюсом для него в борьбе за место в экспедиции на Марс.

— Да, не терпится, — ответил биолог, с кряхтением запихивая в дыру геометеорологический маяк.

— Грязная работа, — пошутил Родригес, перекрикивая вой электрического бура, — но кто-то должен ее делать.

— Человек должен делать то, что должен, — ответил Футида в том же залихватском тоне, что и напарник.

Родригес рассмеялся:

— Это не Ницше.

— Нет. Джон Уэйн.

Закончив приготовления, они направились обратно, к краю кальдеры. Медленно. «Неохота, — подумал Родригес. — Ладно, даже если мы сломаем себе шею, бродя там, внизу, по крайней мере, маяки установлены и работают».

Футида остановился, чтобы проверить показания маяков.

— Нормально передают? — спросил Родригес.

— Да, — послышалось в наушниках. — Интересно…

— Что?

— Тепловой поток из глубины здесь гораздо интенсивнее, чем в куполе или даже внизу, в Каньоне.

Родригес почувствовал, что брови его поползли вверх.

— Ты хочешь сказать, что вулкан все еще активен?

— Нет, нет, нет. Этого не может быть. Но там, внизу, присутствует какой-то источник термальной энергии.

— Надо было кукурузных палочек прихватить.

— Возможно. А может, нас там кто-то ждет, чтобы нами пообедать! — Голос биолога звучал возбужденно.

— Что ты имеешь в виду?

— Тепловая энергия! Где есть тепло, там может зародиться жизнь.

В мозгу Родригеса замелькали отрывки из плохих фильмов: скользкие инопланетные чудища со щупальцами и глазами навыкате. Ему пришлось сделать усилие, чтобы не рассмеяться. «Не волнуйся, их интересуют только блондинки с большими сиськами».

Футида окликнул его:

— Помоги мне прикрепить канаты и проверь, прочно ли держатся крючья.

«Он больше не боится, — понял Родригес. — Он действительно хочет спуститься в эту бездонную дыру и посмотреть, водятся ли там внеземные существа».

— Ты готов? — спросил Родригес.

Футида надел на скафандр страховочную обвязку, надежно пристегнул канат к стропам, проходившим под мышками.

— Все, готов, — ответил биолог с уверенностью, которой совсем не чувствовал. Эта темная, зияющая бездна будила в обоих какой-то первобытный страх, но Футида не хотел признаваться в этом самому себе, а тем более товарищу.

Родригес провел утро, приводя в порядок снаряжение для спуска, пока Футида собирал образцы породы, затем организовал получасовой виртуальный видеосеанс для зрителей на Земле. Здесь, на вершине горы Олимп, было меньше скал, чем внизу, на равнинах, и нигде не виднелись окрашенные участки, указывающие на колонии марсианского лишайника.

И все же сбор образцов являлся первоочередной задачей биолога. Он рассматривал их как дар геологам, чувствуя тоскливую уверенность в том, что здесь, на крыше этого мира, нет никакой жизни. Но вот внизу, в кальдере… там, возможно, дело обстоит иначе.

К шлему Футиды прикрепили оборудование для получения виртуального изображения. Они не собирались проводить прямую трансляцию, но запись первого спуска в главную кальдеру горы Олимп представляла большую ценность как для ученых, так и для любопытных.

— Отлично, — сказал Родригес, своим тоном выражая неодобрение всей затеи, — я готов начать, как только ты скажешь.

Кивнув, Футида произнес:

— Тогда начинаем.

— Давай осторожнее, — предупредил Родригес, когда биолог медленно попятился к провалу.

Футида не ответил. Развернувшись, он перелез через слегка закругленный край гигантской дыры в земле. Кальдера была так велика, что прошло полчаса, прежде чем он исчез из поля зрения Родригеса, сидящего у лебедки.

«Готовясь к этому заданию, я должен был прочесть „Ад“ Данте», — подумал Футида.

Он знал, что начало дороги в ад довольно пологое. Вскоре склон станет более отвесным.

И в этот миг он поскользнулся и сорвался вниз.

— Ты в порядке? — раздался в наушниках Футиды озабоченный голос Родригеса.

— Мне попался скользкий участок. Должно быть, здесь, в тени, на скале кое-где остался сухой лед.

Биолог лежал на боку, бедро ужасно болело после падения. «Если так дальше пойдет, — подумал он, — ниже пояса я весь буду в синяках».

— Ты сможешь встать?

— Да. Разумеется. — Смущение было сильнее боли. Футида сердито ухватился за трос и заставил себя подняться на ноги. Даже при марсианской гравитации, составляющей одну треть земной, это потребовало усилий — мешали скафандр и рюкзак. И все снаряжение, болтающееся на поясе и ремнях.

Поднявшись, он снова вгляделся в зияющую пасть кальдеры. «Она похожа на глотку огромного чудовища, — мелькнула мысль. — Похожа на врата в преисподнюю».

Он глубоко вдохнул и сказал в микрофон:

— Все нормально. Я начинаю спуск.

— Осторожнее, приятель.

— Спасибо за совет, — фыркнул Футида.

Родригеса, казалось, не задело раздраженное замечание.

— Может быть, мне натянуть канат посильнее, — предложил он. — Чтобы не болтался.

Сожалея о своей вспышке, Футида согласился:

— Да, это должно помочь мне удержаться на ногах.

Бок сильно болел, а ягодицы еще ныли после первого падения.

«Мне еще повезло, что я не порвал скафандр, — подумал он. — Или не повредил рюкзак».

— О'кей, я натянул веревку. Не волнуйся, давай.

«Дорога длиной в тысячу миль начинается с одного шага». Мицуо Футида вспомнил древнее изречение Лао-Цзы, ступив обутой в ботинок ногой на склон перед собой. Голая скала, казалось, хорошо держала его.

«Ты не заметишь льда», — напомнил он себе. Слой слишком тонкий, чтобы увидеть. В нескольких десятках метров справа от него косые лучи солнца освещали пологий спуск в кальдеру. «Там не должно быть льда», — решил Футида. Он двинулся в ту сторону, медленно, проверяя почву перед каждым шагом.

Канат крепился к обвязке на груди, так что он мог без труда отстегнуть его в случае необходимости. Трос натянулся, и идти стало еще труднее. Футида почувствовал себя какой-то марионеткой на веревочке.

— Ослабь немного, — попросил он Родригеса.

— Ты уверен?

Он обернулся, чтобы взглянуть на своего спутника, и с удивлением увидел, что астронавт превратился в крошечную фигурку на краю кратера, освещенную ярким солнцем и едва заметную на фоне темно-голубого неба.

— Да, уверен, — сказал он с деланым терпением.

Через несколько секунд Родригес спросил:

— Ну а теперь как?

Футида не заметил никакой разницы, но ответил:

— Лучше.

В свете солнца он разглядел примерно в двадцати метрах внизу скальный выступ и решил направиться к нему. Медленно, осторожно он начал спуск.

— Я тебя не вижу. — Голос Родригеса в наушниках звучал слегка озабоченно.

Подняв голову, Футида увидел лишь просторы синего неба и пологий склон голой скалы. И туго натянутый канат, его спасительную ниточку.

— Все нормально, — сообщил он. — Я включил виртуальные камеры и записываю спуск. Я собираюсь остановиться у уступа и отколоть там несколько образцов породы.

— Эй, Мицуо, — позвал Родригес.

Футида машинально взглянул вверх, но астронавта не увидел. Футида был один внизу, на выступе отлогого каменного склона кальдеры. Углеродный трос, соединявший его с лебедкой наверху, также служил «каналом» для радиопереговоров между напарниками.

— Что такое? — ответил он, обрадовавшись голосу Родригеса.

— Как там дела, приятель?

— Да как сказать, — ответил Футида. — Это зависит…

— Зависит от чего?

Биолог заколебался. Он уже несколько часов работал на этом уступе, откалывая образцы, измеряя тепловой поток, терпеливо вгрызаясь буром в твердый базальт, чтобы выяснить, нет ли в скале включений водяного льда.

Он оказался в тени. Солнце ушло. Подняв голову, он с облегчением увидел, что небо по-прежнему оставалось ярко-синим. Там, наверху, еще светит солнце. Он знал, что Родригес не позволит ему задержаться здесь после заката, но вид дневного неба все же несколько успокаивал его.

— Это зависит, — медленно ответил он, — от того, что ты ищешь. Геолог ты или биолог.

— Вот оно как, — сказал Родригес.

— Здесь рай для геолога. В этих скалах сохранилось значительное количество остаточного тепла. Больше, чем может накопиться в результате падения солнечных лучей.

— Думаешь, вулкан еще активен?

— Нет-нет. Он потух, но гора еще теплая — чуть-чуть.

Родригес не ответил.

— Ты понимаешь, что это значит? Этот вулкан может быть намного моложе, чем мы думаем. Намного моложе!

— Насколько?

— Думаю, на какие-нибудь несколько миллионов лет, — ответил Футида возбужденно. — Не больше чем на десять миллионов.

— Мне он по-прежнему кажется чертовски старым, дружище.

— Но здесь может существовать жизнь! Если здесь сохранилось тепло, то в толще скалы, возможно, есть жидкая вода.

— А мне казалось, что на Марсе вода не может быть жидкой.

— На поверхности — нет, — объяснил Футида, чувствуя дрожь восторга. — Но глубже, внутри, где давление выше, там, возможно…

— Там, внизу, по-моему, дьявольски темно.

— Верно, — подтвердил Футида, заглядывая через край уступа, на котором он сидел. Обогреватель скафандра работал нормально; здесь, наверное, было градусов сто ниже нуля, но он чувствовал себя комфортно.

— Мне не нравится, что ты сидишь там в темноте.

— Мне тоже, но ведь именно за этим мы сюда и прилетели, верно?

Ответа не последовало.

— Мне кажется, у нас еще есть несколько сот метров неразвернутого троса, так?

— Тысяча сто девяносто два метра, согласно измерителю.

— Значит, я могу спуститься довольно глубоко.

— Мне не нравится эта темнота.

— Фонарь у меня на шлеме работает нормально.

— И все-таки…

— Не волнуйся за меня, — настаивал Футида, отметая опасения астронавта.

Ему хватало и своих собственных страхов; он не хотел сражаться еще и со страхами Родригеса.

— В конце уступа я видел щель, — сообщил он астронавту. — Похоже на отверстие старого лавового туннеля. Возможно, он ведет довольно глубоко внутрь.

— Думаешь, это хорошая мысль?

— Я взгляну, что там внутри.

— Не делай того, чего ты не обязан делать.

Футида поморщился, медленно поднимаясь на ноги. Все тело болело от синяков, полученных при падении, и затекло после долгого сидения на камне. «Иди осторожно», — предупредил он сам себя. Хотя здесь, внутри, камень теплее, здесь тоже могли попадаться участки, покрытые льдом.

— Слышишь меня? — позвал Родригес.

— Если бы я послушался твоего совета, то спал бы сейчас в своей собственной кровати в Осаке, — пошутил японец, стараясь, чтобы голос звучал беззаботно и весело.

— Да, наверное.

Неловко передвигая ноги, Футида направился к замеченной раньше расселине. Фонарь на шлеме отбрасывал вперед светлое пятно, но ему приходилось слегка наклоняться, чтобы свет падал под ноги.

Вот она, он заметил ее. Узкая, слегка округлая дыра в базальтовой стенке. Похожа на вход в пиратскую пещеру.

Футида ступил внутрь и огляделся, освещая фонарем стены.

Это лавовый туннель, он был уверен. Подобно норе какого-то гигантского инопланетного червя, он, изгибаясь, вел внутрь. «Как далеко?» — подумал биолог.

Заглушив внутренний голос, шептавший ему об опасности, Футида двинулся вперед, в холодный, темный Лавовый туннель.

— Джейми, — раздался резкий голос Стэси Дежуровой, — у нас тревожное сообщение от Родригеса.

Услышав голос Дежуровой, разнесшийся по куполу, Джейми, сидевший в геологической лаборатории за электронным микроскопом, оторвался от экрана. Оставив образец породы во включенном приборе, он рванулся в центр связи.

Дежурова молча подала Джейми наушники, и вид у нее был мрачный. Остальные ученые столпились позади них.

Голос Родригеса был спокойным, но напряженным.

— …там, внизу, больше двух часов, а затем радиоконтакт прервался, — говорил астронавт.

Джейми уселся во вращающееся кресло рядом с Дежуровой и, поправив микрофон, сказал:

— Это Уотерман. Что случилось, Томас?

— Мицуо спустился в кальдеру, как и было запланировано. Примерно в пятидесяти — шестидесяти метрах от края он обнаружил лавовый туннель и вошел туда. Затем его передатчик заглох.

— Сколько времени?..

— Прошло более получаса. Я дергал за трос, но ответа не получил.

— Как ты думаешь, что произошло?

— Либо он без сознания, либо его радио вышло из строя. Я дергал за трос как следует. Никакого отклика.

Астронавт не упомянул о третьей возможности: о том, что Футида мог погибнуть. Но эта мысль жгла Джейми.

— Ты говоришь, что радиоконтакт прервался, когда он все еще был в туннеле?

— Да, верно. Это случилось более получаса назад.

Тысячи возможных объяснений мелькали в мозгу Джейми. Страховка очень прочная, оборваться она не может, это Джейми знал твердо. Такие углеродные тросы выдерживают тонны нагрузки.

— Скоро начнет темнеть, — напомнил Родригес.

— Тебе придется спуститься за ним, — сказал Джейми.

— Знаю.

— Просто зайди туда и выясни, что с ним. Погляди, что случилось, и вызывай нас.

— Ладно. Понял.

— Мне это не нравится, но тебе придется это сделать.

— Мне это тоже не очень-то нравится, — заметил Родригес.

Преодолевая боль, застилающую сознание, Мицуо Футида осознал иронию ситуации, в которой оказался. Он сделал великое открытие, но ему не суждено выжить и рассказать о нем другим.

Войдя в лавовый туннель, он почему-то почувствовал непривычный страх, как герой старого фильма ужасов, который медленно, боязливо идет по узкому коридору дома с привидениями, держа в руке лишь мерцающую свечу. Но этот коридор был туннелем, давным-давно проделанным в скале потоком раскаленной лавы, и свет исходил от фонаря на шлеме скафандра Футиды.

«Чепуха! — фыркнул он про себя. — В скафандре ты в безопасности, и трос связывает тебя с Родригесом, который ждет там, наверху». Он вызвал астронавта и завел с ним пустую болтовню, просто чтобы не чувствовать себя отрезанным от всей вселенной в темном узком туннеле.

Камеры виртуального изображения, укрепленные у него на шлеме, записывали все, что он видел, но Футида подумал, что только геолог заинтересуется фильмом об этом тесном коридоре, вызывающем приступ клаустрофобии.

Туннель уходил вниз, стены его были довольно гладкими, местами блестели, как стекло. В свете фонаря на черном камне возникали блики. Иногда коридор сужался, затем снова расширялся, но нигде не достигал такой ширины, чтобы Футида смог развести руки в стороны.

По губам и лбу Футиды стекал пот, холодные струйки ползли по спине. «Хватит валять дурака, — уговаривал он себя. — Тебе приходилось бывать в пещерах пострашнее».

Он подумал об Элизабет, которая ждет его там, в Японии, и терпит едва уловимые уколы от окружающих, потому что любит его и хочет быть с ним, когда он вернется. «Я вернусь к тебе, — поклялся он, — даже если этот туннель приведет меня в ад».

Время от времени ему казалось, что трос натягивается. Ему приходилось останавливаться и дергать его, чтобы освободить. А может быть, это Родригес меняет натяжение, решил он.

Он углублялся в коридор, ступая осторожно, время от времени касаясь перчатками странно гладких стен.

Вскоре Футида потерял счет часам, откалывая куски породы, наполняя мешочки для образцов, болтающиеся на поясе. Трос мешал ему идти вперед, поскольку присоединялся к ремням спереди. Неудобно: нужно было закинуть его за плечо или обмотать вокруг талии.

И тут он заметил слева, в круге света, отбрасываемом фонарем, углубление в блестящей черной стене, небольшую впадину, которая, как ему показалось, имела более светлую окраску. Футида подобрался ближе и слегка наклонился, чтобы рассмотреть нишу.

Ее образовал пузырь в лаве, решил он. В нише едва мог поместиться человек. То есть человек, не обремененный жестким скафандром и громоздким рюкзаком. Футида остановился у входа в узкую нишу, с любопытством заглядывая внутрь.

А затем он заметил какую-то красноватую, ржавого цвета полосу. Ржавчина? Почему именно здесь, а не где-нибудь в другом месте?

Он придвинулся ближе, втиснулся в углубление, чтобы рассмотреть странное пятно. Да, действительно, цвет ржавчины.

Футида вытащил из набора инструментов, висящего на поясе, скребок и едва не уронил его, так неудобно было работать в перчатках. «Если я его уроню, то не смогу наклониться, чтобы поднять, особенно в этой крошечной нише», — понял он.

Красноватое пятно раскрошилось при прикосновении скребка. «Странно! — подумал Футида. — Совершенно не похоже на базальт. Неужели здесь есть… влага? Нет! При таком низком давлении вода не может существовать в жидком состоянии. Но каково давление внутри скалы? Возможно…»

Красный порошок легко поместился в пакетик для образцов, подставленный дрожащими руками. Должно быть, это оксид железа, которое каким-то образом вступило в контакт с водой. Вода и железо. Сидерофилы! Бактерии, усваивающие железо и воду!

Футида был уверен в этом так же твердо, как и в том, что дышит. Сердце его бешено забилось. Колония питающихся железом бактерий в кальдере вулкана Олимп! Кто знает, что еще можно обнаружить там, дальше?

Лишь когда он запечатал пакет с образцом и поместил его в пластиковый мешок на поясе, он услышал странный рокот. Сквозь шлем рокот казался приглушенным, далеким, но любой звук в этом глубоком туннеле пугал.

Футида начал пятиться прочь от крошащейся рыжевато-красной расщелины. Рокот, казалось, усиливался, походил на рычание крадущегося хищника. Разумеется, это все чушь, но ему показалось, что туннель слегка дрожит, покачивается. «Это ты дрожишь, глупец»! — убеждал он себя.

Что-то в подсознании говорило ему, что страх обоснован. Его нечего стыдиться, если ты…

Покрытая ржавчиной скала взорвалась, вырвавшийся из щели фонтан поднял Футиду в воздух и с силой швырнул в дальнюю стену туннеля.

Ударившись затылком о шлем, Футида едва не потерял сознание. Он лежал на полу туннеля, щиток шлема запотел, череп раскалывался от боли.

Скрежеща зубами, он собрал всю свою волю, чтобы не отключиться. Несмотря на пульсирующую боль в голове, он заставил себя остаться в сознании, соображать. «Не смей падать в обморок! — приказал он себе. — Не позволяй себе отступить. Если хочешь жить, ты должен думать». Он почувствовал, что на лбу выступил пот, он заливал глаза, вынуждая Футиду моргать.

Затем Футиду захлестнула волна гнева. «Какой же ты идиот! — обрушился он на себя самого. — Гидротермальная скважина. Вода. Жидкая вода, здесь, на Марсе. Тебе следовало знать. Тепловой поток, пятна ржавчины. Здесь должны жить сидерофилы, бактерии, перерабатывающие железо и воду. Они ослабили стену, а ты еще отскреб немного, и этого оказалось достаточно, чтобы давление воды прорвало перегородку.

Да, — согласился он сам с собой. — Теперь, когда ты совершил открытие, ты должен жить, чтобы сообщить о нем остальному миру».

Щиток по-прежнему был в испарине. Футида нащупал на запястье контрольный рычаг, который должен был включить вентиляторы в скафандре и очистить щиток. Он решил, что нашел то, что нужно, и нажал. Ничего не изменилось. Более того, прислушавшись, он не услышал едва заметного жужжания вентиляторов. Тишину нарушало лишь его собственное тяжелое дыхание.

«Подожди. Успокойся. Думай.

Вызови Родригеса. Расскажи ему, что произошло».

— Томас, у меня небольшая неприятность.

Никакого ответа.

— Родригес! Ты меня слышишь?

Молчание.

Медленно, осторожно он согнул руки, затем ноги. Все тело болело, однако переломов, по-видимому, не было. Но вентиляторы молчали, по лбу Футиды катился пот.

Мигая, хлопая ресницами, он заметил, что щиток шлема начал очищаться сам по себе. «Гидротермальный выброс, наверное, был слабым», — с благодарностью подумал он. Он не слышал больше рокота; туннель перестал дрожать.

Неохотно он поднял руку к лицу и поднес к глазам клавиатуру на запястье. Панель была пуста. Неисправность в электросети! Он яростно застучал по клавишам: ничего. Обогреватель, теплообменник, вентиляторы, радио — все отключилось.

«Я покойник».

Панический страх сдавил сердце ледяной рукой. «Вот почему я больше не слышу жужжания! Наверное, врезавшись в стену, я повредил батарею скафандра».

Футида ощущал, как стучит в ушах кровь. «Успокойся! — скомандовал он себе. Все не так плохо. В скафандре еще осталось воздуха больше чем на час. И он хорошо изолирован, ты не замерзнешь — по крайней мере, несколько часов. Ты сможешь обойтись без вентиляторов. Некоторое время».

Настоящий ужас охватил его, когда он попытался подняться. Правая щиколотка горела огнем. «Сломана или вывихнута, — понял Футида. — Я не могу стать на эту ногу. Я не смогу выбраться отсюда».

Ирония ситуации поразила его. «Я буду первым человеком, умершим от перегрева на Марсе».

«Проблема в том, — сказал себе Родригес, — что у нас только одна страховочная обвязка, и она у Мицуо.

Мне придется спуститься туда без страховки, без всего снаряжения для скалолазания, которое осталось у Футиды».

Дерьмо!

Другой выход, знал он, — это оставить биолога и вернуться в безопасный самолет. Родригес покачал головой. «Оставить его я не могу. Уже темнеет, и он не доживет до утра.

С другой стороны, существует чертовски большая вероятность, что мы оба там погибнем».

Куча дерьма.

Долгие, бесполезные минуты он провел, уставившись в темные глубины кальдеры, которая полностью погрузилась в тень, поскольку солнце опустилось к самому горизонту.

«Никогда не показывай страха, — повторил Родригес про себя. — Даже себе самому». Он кивнул. Да-а, это легко сказать. А сделать трудно, когда вот так мурашки по спине бегают.

Но все же он пошел вниз, медленно, осторожно, перебирая руками трос.

Уже через пару метров стало совершенно темно. Единственное светлое пятно отбрасывала тусклая лампа на шлеме, и, казалось, черные скалы, окружавшие его, жадно стремятся пожрать этот свет. Родригес аккуратно, не торопясь, переставлял ноги, зная, что углекислый газ из атмосферы уже начал конденсироваться на ледяном камне.

Родригес бросил быстрый взгляд в темнеющее небо, словно заключенный, который в последний раз отчаянно смотрит на свободный мир перед тем, как войти в темницу.

«По крайней мере, я могу идти но веревке, — подумал он. Он двигался неуклюже, рассчитывая каждый шаг, стараясь не наступить на обледенелый участок, — Если я упаду и сломаю что-нибудь, нам обоим крышка, — говорил он себе. — Не волнуйся. Не спеши. Не допусти ошибки».

Медленно, медленно астронавт спускался вниз. Когда канат привел его к входу в лавовый туннель, клочок неба над головой скрылся из виду; стало совершенно темно. Если звезды и подмигивали ему оттуда, сверху, он не видел их сквозь затемненное стекло шлема.

Он вгляделся в туннель. Это было все равно что смотреть в бездонный колодец.

— Эй, Мицуо! — окликнул он. — Слышишь меня?

Никакого ответа. «Либо он потерял сознание, либо погиб, — решил Родригес. — Он лежит где-то далеко в туннеле, и мне нужно его найти. Или то, что от него осталось».

Он сделал глубокий вдох. «Никакого страха», — напомнил он себе.

И он побрел вглубь туннеля, не обращая внимания на внутреннюю дрожь, не слушая голоса, говорившего, что он зашел достаточно далеко, что парень мертв, что нет смысла подыхать здесь, что нужно убираться отсюда к чертям, немедленно.

«Я не могу его бросить! — безмолвно прокричал Родригес, обращаясь к этому голосу. — Мертв он или жив, я не могу оставить его здесь».

«Тогда тебе конец», — возразил голос.

«Да, разумеется. Я отлично смогу вернуться на базу и без него. Но что они подумают обо мне? Как я…»

Он увидел обмякшее тело биолога, привалившееся к стене туннеля, — безжизненный скафандр и рюкзак с оборудованием.

— Эй, Мицуо! — крикнул он.

Неподвижное тело не шелохнулось.

Родригес поспешил к биологу и попытался рассмотреть его лицо внутри шлема. Стекло сильно запотело.

— Мицуо! — проорал он. — Ты в порядке? — И сразу же понял, какой идиотский он задал вопрос.

Но Футида внезапно вытянул руки и ухватился за его плечи.

— Ты жив!

Ответа по-прежнему не было. «У него радио не работает, — наконец сообразил Родригес. — А атмосфера слишком разрежена, звук не распространяется».

Он прикоснулся своим шлемом к шлему Футиды.

— Эй, приятель, что случилось?

— Батарея, — ответил биолог; голос его звучал приглушенно, но понятно. — Батарея отказала. И моя нога. Я не могу идти.

— Господи Иисусе! Ты сможешь подняться, если обопрешься на меня?

— Не знаю. У меня вентиляторы не работают. Я не хочу выделять лишнего тепла.

«Дерьмо, — выругался про себя Родригес. — Неужели мне придется нести его всю дорогу наверх?»

Сидя в туннеле, как глупый школьник в первой экспедиции в пещеру, Футида жалел, что в свое время не уделял большого внимания буддизму. Сейчас самое подходящее время для медитации, достижения внутреннего мира и безмятежного альфа-состояния. Или это было бета-состояние?

Поскольку вентиляторы не работали, воздух в изолированном скафандре почти не циркулировал. Тепло, выделяемое телом, не переносилось к теплообменнику, находившемуся за спиной; температура внутри скафандра все время поднималась.

Хуже того, выдыхаемый им углекислый газ почти не поступал в очиститель воздуха. Он скоро задохнется в скафандре от своих собственных испарений.

Оставалось сидеть как можно спокойнее, не шевелиться, не моргать. Успокоиться. Достичь небытия. Не суетиться. Ждать. Ждать помощи.

«Родригес придет за мной, — говорил он себе. — Томас не оставит меня умирать здесь. Он придет за мной».

Но успеет ли он вовремя? Футида попытался отогнать мысли о смерти, но понимал, что она неизбежна.

«И, что самое обидное, я уверен, что набрал полный мешок сидерофилов! Я стану знаменитым. Посмертно».

И тут он заметил приближающийся трясущийся свет фонаря. И едва не разрыдался от облегчения. Появился Родригес — неуклюжее существо в громоздком скафандре, похожее на робота. Для Футиды он был прекраснее ангела.

Сообразив, что нужно прислониться к шлему Футиды, Родригес спросил:

— Как, черт тебя побери, ты умудрился так стукнуться?

— Гидротермальная скважина, — объяснил Футида. — Струя швырнула меня через весь туннель.

— «Верный Старик» бьет на Марсе, — проворчал Родригес.

Футида попытался рассмеяться, но у него получилось лишь трясущееся хриплое хихиканье.

— Ты можешь двигаться? Встать?

— Думаю, да… — Медленно, с помощью Родригеса, подхватившего его под мышки, Футида поднялся на ноги. Он глубоко вздохнул, затем закашлялся. Попытавшись ступить на поврежденную ногу, он едва не рухнул на пол.

— Легче, легче, приятель. Обопрись на меня. Нужно доставить тебя в самолет, пока ты не задохнулся.

Родригес забыл про лед.

Он почти тащил Футиду по туннелю, и лишь маленькие пятна света, отбрасываемые их фонарями, разрывали абсолютную, давящую тьму, окружавшую их.

— Как ты, дружище? — спросил он японца. — Скажи что-нибудь.

Прислонившись своим шлемом к шлему астронавта, Футида ответил:

— Мне жарко. Я сейчас сварюсь.

— Везет тебе. А у меня задница отмерзает. Наверное, что-то с обогревателем.

— Я… я не знаю, сколько смогу протянуть без вентиляторов, — выдавил Футида слегка дрожащим голосом. — У меня голова начинает кружиться.

— Ничего, — ответил Родригес с наигранной бодростью. — Ну, будет тебе немного душно в скафандре, но ты не задохнешься.

Родригес знал, что первый американский астронавт, вышедший в открытый космос в скафандре, едва не погиб от перегрева. Проклятые скафандры удерживают внутри все тепло, выделяемое телом; именно поэтому нас заставляют надевать кальсоны с водяным охлаждением и ставят в скафандры теплообменники. Но если вентиляторы не гоняют воздух, то от этих теплообменников нет ни черта пользы.

Родригес ухватился за канат. В тусклом свете фонаря он видел, что канат ведет вверх, прочь из этой бездны.

— Мы будем в самолете через полчаса, а то и раньше. Тогда я починю твое оборудование.

— Хорошо, — сказал Футида и снова закашлялся.

Казалось, прошли часы, прежде чем они выбрались из туннеля и снова оказались на уступе, на склоне гигантской кальдеры.

— Давай, хватайся за трос. Мы поднимаемся.

— Ладно.

Но тут ботинок Родригеса скользнул по камню, и астронавт с глухим стуком рухнул на колени.

— Проклятие, — пробормотал он. — Скользко.

— Лед.

Астронавт перекатился и сел на корточки, колени сильно болели.

— Что, слишком скользко, чтобы подниматься? — Судя по голосу, Футида был близок к панике.

— Ага. Придется нам тащить себя вверх с помощью лебедки. — Он лег на живот и знаком приказал японцу сделать то же.

— А это не опасно? Что если мы порвем скафандры?

Родригес постучал по плечу Футиды.

— Прочный, как сталь, дружище. Они не порвутся.

— Ты уверен?

— Хочешь провести ночь здесь, внизу?

Футида ухватился за трос обеими руками.

Ухмыляясь про себя, Родригес тоже вцепился в канат и велел Футиде включить подъемник.

Но через несколько секунд он почувствовал, что натяжение ослабло.

— Стой!

— Что случилось? — спросил Футида.

Родригес несколько раз осторожно подергал за трос. Он болтался свободно.

— Вот дерьмо, — проворчал он.

— Да что такое?

— Лебедка не может выдержать наш вес. Мы вырвем ее из опор.

— Ты хочешь сказать, что мы здесь застряли?

— Я так понимаю, что никому из нас спать не придется.

При этих словах Стэси Дежурова улыбалась, но ее ярко-голубые глаза были совершенно серьезными. Труди Холл была по-прежнему на посту у консоли центра связи. Стэси стояла у нее за спиной, а Джейми медленно расхаживал взад и вперед по комнате. Виджай Шектар, доктор, принесла еще один стул и села у дверей, наблюдая за ними.

В слишком тесной для четверых кабине центра связи было душно и жарко. Джейми не ответил на замечание Дежуровой; он просто продолжал расхаживать, пять шагов от одной перегородки до другой, затем обратно.

— Родригес, должно быть, уже нашел его, — сказала Холл, слегка повернувшись на стуле к Стэси.

— Тогда почему он не выходит на связь? — спросила та почти зло.

— Наверное, они еще в кальдере, — предположил Джейми.

— Уже ночь, — напомнила Стэси.

Джейми кивнул и продолжал расхаживать.

— Самое худшее — это ожидание, — вступила Виджай. — Когда не знаешь, что…

— Это Родригес, — прохрипело радио. — У нас тут небольшая проблема.

Джейми в мгновение ока оказался у консоли, склонившись между двумя женщинами.

— Что произошло, Томас?

— Футида жив. Но его оборудование повреждено, батарея отключилась. Обогреватель, вентиляторы — ничего в скафандре не работает.

Голос звучал напряженно, но спокойно, как у пилота, у которого только что загорелся реактивный двигатель: неприятно, но справиться можно. Пока ты не врежешься в землю.

Затем он добавил:

— Мы сидим на выступе примерно в тридцати метрах от края кальдеры и не можем выбраться, потому что камни покрыты сухим льдом и карабкаться наверх слишком скользко.

Пока астронавт продолжал рассказывать, как они едва не вырвали из скалы лебедку, попытавшись подняться на канате вверх, Джейми постучал Холл по плечу и попросил найти спецификации на систему вентиляции скафандров.

— Хорошо, — обратился он к Родригесу, когда тот закончил. — Вы оба не ранены?

— Я получил несколько синяков. У Мицуо плохо с ногой. Он не может на нее наступить.

На одном из экранов консоли появилась схема циркуляции воздуха в скафандре. Холл просматривала длинный список рядом.

— Мицуо, как ты себя чувствуешь? — спросил Джейми, стараясь выгадать время, чтобы подумать, чтобы получить нужную информацию.

— У него радио не работает, — объяснил Родригес. И, помедлив, добавил: — И еще он говорит, что ему жарко. Он вспотел.

Виджай, кивнув, пробормотала:

— Гипертермия.

Странно, но Родригес хихикнул:

— Мицуо еще говорит, что он обнаружил сидерофилов внутри кальдеры! Он хочет, чтобы Труди это знала.

— Я слышу, — ответила Холл, не отрываясь от спецификации. — Он взял образцы?

Пауза, затем Родригес произнес:

— Ага. Внутри скалы есть вода. Жидкая вода. Мицуо говорит, что это нужно опубликовать… разместить в Сети.

— Жидкая? — Холл перестала просматривать списки. Глаза ее широко раскрылись. — Ты уверен насчет…

— Сейчас это не важно, — прервал ее Джейми, изучая цифры на экране. — Если верить спецификации, с выключенными вентиляторами можно протянуть по меньшей мере два часа.

— Тогда мы не можем дожидаться здесь рассвета, — сказал Родригес.

— Томас, ремни Мицуо присоединены к лебедке? — спросил Джейми.

— Насколько я вижу, да. Но если мы попробуем подняться на ней, то вырвем ее из грунта.

— Тогда Мицуо придется подниматься самому.

— Самому?

— Именно так, — подтвердил Джейми. — Пусть он поднимется на лебедке наверх, затем снимет ремни и бросит их тебе, чтобы ты смог подняться. Понятно?

В тусклом свете фонарей Футида не видел лица Родригеса через затемненное стекло. Но он понимал, что сейчас должен чувствовать астронавт.

Приблизившись к Родригесу, он сказал:

— Я не могу оставить тебя здесь одного, даже с тросом.

Должно быть, микрофон в шлеме Родригеса уловил эти слова, потому что Уотерман ответил железным голосом:

— Никаких возражений, Мицуо. Вытаскивай оттуда свою задницу и бросай ремни обратно. Чтобы вам обоим подняться, потребуется несколько минут, не больше.

Футида хотел было возразить, но Родригес оборвал его:

— О'кей, Джейми. Звучит неплохо. Мы свяжемся с вами, когда окажемся наверху.

Футида услышал, как радио, щелкнув, отключилось.

— Я не могу тебя тут бросить, — повторил он, чувствуя, как его охватывает отчаяние.

— Как раз это тебе и придется сделать, приятель. Иначе мы оба останемся здесь.

— Тогда иди первым и брось мне трос.

— Ни в коем случае, — возразил Родригес. — Ты ученый, твоя жизнь важнее. Я астронавт, меня учили, как действовать в случае опасности.

— Но это моя вина… — начал Футида.

— Дерьмо собачье! — рявкнул Родригес. И добавил: — А кроме того, я сильнее и выносливее тебя. А теперь иди, и хватит тратить время!

— Как ты найдешь трос в темноте? Он может болтаться в двух метрах от твоего носа, а твой фонарь не осветит его!

Родригес презрительно фыркнул:

— Привяжешь маяк к концу троса и включишь фонарик.

Футида почувствовал себя униженным. «Я должен был об этом подумать. Это так просто. Наверное, у меня действительно голова кругом идет, мозги совсем не соображают».

— А теперь — пошел! — приказал Родригес. — Ложись на живот и включай лебедку.

— Подожди, — сказал Футида. — Я хочу тебя кое о чем попросить…

— Что? — нетерпеливо спросил Родригес.

Футида помедлил, затем торопливо заговорил:

— Если… если у меня не получится… если я погибну… ты свяжешься с одним человеком, когда вернешься на Землю?

— Ты не погибнешь.

— Ее зовут Элизабет Верной, — продолжал Футида; он боялся, что, если его остановят, он не сможет закончить. — Она лаборантка на факультете биологии в Токийском университете. Передай ей… что я люблю ее.

Родригес понял всю важность слов своего спутника.

— Твоя подружка не японка?

— Моя жена, — сказал Футида.

Родригес негромко присвистнул, затем ответил:

— О'кей, Мицуо. Разумеется. Я передам ей. Но ты сможешь ей сам это сказать. Ты не умрешь.

— Конечно. Но…

— Нет. Я знаю. А сейчас иди!

Футида неохотно повиновался. Он ужасно боялся тысячи несчастий, которые могли произойти: от порванного скафандра до необходимости оставить своего спутника замерзнуть насмерть. Но еще больше он боялся сидеть внизу, ничего не предпринимая.

Хуже всего было то, что ему стало жарко. Он задыхался в своем скафандре. Скрежеща зубами, он ухватился за трос так крепко, как только позволяли сервомоторы на его перчатках. Затем сообразил, что ему нужна свободная рука, чтобы поворачивать рычаги лебедки, находящиеся на его страховочных ремнях.

Дрожащей рукой он потянулся к рычагам, отчаянно пытаясь вспомнить, какой из них запускает лебедку. Он нашел и надавил. Прошла секунда, ничего не изменилось.

Затем его внезапно оторвало от уступа и потянуло вверх, по каменному склону кальдеры, скафандр скрежетал, скрипел, трещал, соприкасаясь с шероховатой скалой.

«У меня никогда не получится, — понял Футида. — Даже если скафандр выдержит, я задохнусь прежде, чем доберусь до вершины».

Родригес смотрел, как Футида рывками ползет вверх по склону, то поднимаясь, то съезжая обратно, — тусклое светлое пятно удалялось медленно, но все же удалялось. Сквозь шлем, изолирующий звуки, он не слышал, как скафандр биолога скрежещет о покрытый льдом камень; он слышал только свое учащенное дыхание. «Спокойно, — приказал он сам себе. — Успокойся, и все будет в порядке».

«Да, конечно, — ответил сардонический голос у него в мозгу, — Проще простого. Пара пустяков».

И тогда он понял, что остался совершенно, абсолютно один в темноте.

«Все нормально, — убеждал он себя. — Мицуо сбросит мне трос, и я поднимусь наверх».

Фонарь на шлеме отбрасывал тусклое пятно света на темную шероховатую скалу. Когда Родригес обернулся, бездонная пропасть кальдеры поглотила свет; она была глубокой, широкой, бескрайней.

Тьма окружала его. Ему казалось, что он остался один во всей вселенной, что сама вселенная исчезла и осталась только жадная тьма этой холодной черной ямы.

Непрошеное воспоминание, строчка из какой-то пьесы, которую он читал в школе, пришла ему на ум:

«Мой ад везде, и я навеки в нем».

«Не будь дураком, — рявкнул он на себя. — С тобой все будет в порядке. Твой скафандр работает нормально, а Мицуо, скорее всего, уже наверху, снимает обвязку и сейчас сбросит ее тебе».

Да, без сомнения. Он мог потерять сознание, мог зацепиться за скалу, а может быть, чертовы ремни оборвались, когда лебедка тащила его вверх по склону.

Родригес положил руку в перчатке на камень, чтобы успокоиться. «Скоро все кончится», — повторил он мысленно. И удивился: неужели свет лампы слабеет? Неужели батареи садятся?

Футида так сильно ударился головой о шлем, что почувствовал во рту вкус крови. Он изо всех сил зажмурился и увидел суровое, непреклонное лицо отца. «Как он будет разочарован, узнав, что я погиб на Марсе, как кузен Коноэ.

И Элизабет. Наверное, так будет лучше. Она сможет вернуться в Ирландию и найти другого мужа, своего соотечественника. Моя смерть избавит ее от жизни, полной тревог».

Лебедка внезапно остановилась, и Футида ощутил смертельный страх. Она застряла! В этот миг он понял, что не готов к смерти. Он не хотел умирать. Только не здесь, на Марсе. Вообще где бы то ни было.

На него смотрел зловещий красный глаз. На миг Футида решил было, что он теряет сознание, затем не сразу, но сообразил, что это огонек на верхушке одного из метеорологических маяков, которые они расставили по краю кальдеры.

Напрягая зрение, чтобы рассмотреть хоть что-нибудь в свете звезд, он решил, что видит лебедку, возвышающуюся над его распростертым телом. Вытянув руку, он дотронулся до нее.

Да! Он добрался до вершины. Но он был близок к обмороку, чувствовал тошноту. Тело взмокло от пота. «Перегрев», — подумал он. Как смешно умереть от перегрева, когда температура вне скафандра равна примерно двумстам градусам ниже нуля.

Футида засмеялся, понимая, что у него начинается истерика, но был не в силах остановиться. Он смеялся до тех пор, пока на него не напал страшный приступ кашля.

Внизу, на уступе, Родригес боролся с подступающим страхом.

— Мицуо, — позвал он, включив радиосвязь между скафандрами. — Ты в порядке?

Ответа не было. Разумеется, тупица! У него же радио не работает. Холод, казалось, просачивался сквозь скафандр. В таком холоде начинает замерзать углекислый газ. В таком холоде может испортиться обогреватель скафандра. В таком холоде можно умереть.

— Поднимайся, Мицуо, — шептал он. — Поднимайся наверх целым и невредимым и бросай мне чертов трос.

«Он меня здесь не оставит. Если, конечно, доберется до вершины. Он не побежит к самолету, бросив меня здесь. В любом случае, он бежать-то не может. Даже идти не может. Но все же сможет доползти до самолета, выбравшись отсюда. Хромая, прыгая на одной ноге. Нет, он этого не сделает. Он не бросит меня здесь умирать одного. Должно быть, с ним что-то случилось. Наверное, он ранен или без сознания».

На него нахлынули воспоминания о смерти старшего брата. Внезапно он увидел окровавленное, изувеченное тес ло Луиса, которое спасатели вытащили из-под обломков прицепа. Полицейская погоня на автостраде. Все эти годы его брат перевозил на своем трейлере наркотики из Тихуаны, а Томас не знал, даже не подозревал об этом. Он уже ничего не мог сделать. Когда он увидел сплющенный грузовик Луиса на обочине шоссе, было уже слишком поздно.

Он видел себя, беспомощного, оцепеневшего, слышал, как брата его объявили мертвым и вкатили в ожидавшую «скорую», затем увезли прочь. Вот так. Смерть приходит внезапно, как удар молнии.

«Что я мог сделать для его спасения? — в тысячный раз задавался вопросом Родригес. — Я должен был что-то предпринять. Но я был слишком занят, изображая летчика, занят подготовкой к космическим полетам. У меня не оставалось времени для семьи, для родного брата».

Он глубоко, с горечью вздохнул, втягивая консервированный воздух. «Что же, теперь справедливость будет восстановлена. Я добился того, чего хотел, я прилетел на Марс, а теперь я здесь умру».

А потом он услышал негромкий, мелодичный голос брата: «Не бойся, малыш. Никогда не показывай страха. Даже себе самому».

Родригес не боялся. Он чувствовал лишь непреходящую грусть, потому что не помог Луису, когда тот нуждался в помощи. А теперь все подходило к концу. Все сожаления, все надежды, все-все…

На какой-то миг ему показалось, что он видит на стене тусклый красный огонек. Он моргнул. Ничего. Он снова поднял взгляд, но шлем мешал видеть. «Ты хватаешься за соломинку, — сказал он себе. — Ты так хотел увидеть это, и ты увидишь, даже если его там на самом деле нет».

Но смутный огонек снова мелькнул, и на этот раз не исчез, даже когда Родригес сморгнул. «Проклятые шлемы!» — разъярился он. Нельзя ничего к чертовой матери увидеть, пока оно не окажется у тебя под носом.

Он попытался отклониться назад всем телом, понимая: одно лишнее движение — и он свалится с уступа и полетит в бездонную кальдеру.

Вот он! Далеко у него над головой раскачивался красный огонек маяка, похожий на недремлющее око всевидящего спасителя.

Он снова прислонился к скале. Ноги его стали мягкими, безвольными. Черт подери, старина, ты действительно испугался.

Теперь он различал болтающиеся ремни, к которым клейкой лентой был примотан телескопический столбик маяка. «Где, дьявол его возьми, Мицуо достал клейкую ленту? — удивился он. — Должно быть, все это время носил с собой. Универсальное средство. Когда мы вернемся на Землю, то сделаем этой штуке рекламу. „Спаси свою жизнь на Марсе с помощью проклятой клейкой ленты“».

Казалось, прошел целый час, прежде чем маяк приблизился и Родригес смог его схватить. Подрагивающими руками Родригес потянулся и вцепился в маяк, оторвал его и пристегнулся к тросу. Затем он защелкнул все крепления и, пробуя, дернул за трос. Он показался прочным.

Родригес потянулся к контрольному рычагу, который включал подъемный механизм. Но остановился.

— Погоди немного, — прошептал он отрывистым тоном профессионального летчика.

Он наклонился и подобрал маяк. Раздвинув его на полную длину, он засунул заостренный конец в щель в базальтовой стене. Вряд ли он долго продержится, да и работать сможет, только если солнце будет светить на него несколько часов в день. Но он почувствовал удовлетворение, оставив знак того, что люди с Земли были здесь, что они спустились в эту яму, вырвали у нее по крайней мере несколько секретов и выжили — возможно.

— О'кей, — сказал он сам себе, хватаясь за канат одной рукой. — Поехали.

Он надавил на контрольный рычаг, и его сбило с ног. Он почувствовал, как его тащит по скалистому склону, и скафандр трется, сминается, скрипит, голова его билась о шлем, ноги, обутые в ботинки, болтались, но он ехал вверх.

Хуже этого ему не приходилось испытывать ни в одном тренажере. Хуже, чем в центрифуге с повышенной силой тяжести, в которую его сажали. «Такого даже в „Диснейленде“ не увидишь», — подумал Родригес, стуча зубами и подпрыгивая, когда его вынесло на край кальдеры.

Наконец все было кончено. Родригес лежал, пыхтя, задыхаясь, все тело ныло. Рядом на камнях застыла неподвижная фигура Футиды.

Родригес перекатился на бок, насколько позволял ему рюкзак. Небо над темным силуэтом Футиды было усыпано звездами. Сверкающие яркие, дружелюбные огоньки подмигивали ему, словно тысячи тысяч алмазов. Словно райское видение.

«Я это сделал, — сказал себе Родригес. И поправился: — Пока не совсем. Рано об этом говорить».

Он приблизил свой шлем к голове Футиды.

— Эй, Мицуо! Ты в порядке?

Это был глупый вопрос, и он сам это понимал. Футида не ответил, но Родригесу показалось, что он слышит дыхание японца: тяжелое, частое и поверхностное.

«Нужно нести его в самолет. Здесь я не могу для него ничего сделать».

Родригес торопливо расстегнул свои ремни, затем осторожно поднял продолжавшего оставаться без сознания Футиду и встал на ноги. «Хорошо, что мы на Марсе. Я бы никогда не смог тащить его в этом скафандре, будь мы на Земле. А теперь где, черт подери, этот самолет?»

В отдалении Родригес заметил одинокий красный глаз установленного ими маяка. Он направился к огоньку, бережно неся на руках товарища.

«Я не смог сделать этого для тебя, Луис, — мысленно произнес Родригес. — Я хотел бы помочь тебе тогда, но это все, что в моих силах».

В куполообразном здании базы было темно и тихо, освещение выключено, поскольку наступило время сна, пластиковая оболочка сделалась непрозрачной, чтобы предотвратить утечку тепла во время марсианской ночи. Стэси Дежурова по-прежнему сидела у консоли, она задремала, когда раздался вызов Родригеса.

— Мы в самолете, — без предисловий объявил астронавт. — Дайте мне Виджай.

— Виджай! — крикнула Стэси голосом, от которого сонное здание задрожало. — Джейми!

В темноте послышался звук торопливых шагов, босые и одетые в носки ноги шлепали по пластиковому полу. Виджай, врач, скользнула в кресло рядом с Дежуровой, и ее черные, как смоль, глаза были широко раскрыты, в них читалось напряженное внимание. Вбежали Джейми и Труди Холл, еще полусонные, и остановились за женщинами.

— Это Виджай, — произнесла врач. — Как вы себя чувствуете?

На экране они могли видеть только шлемы и плечи двоих мужчин. Лица их были скрыты за темными стеклами. Но Родригес ответил твердо, уверенно:

— Со мной все в порядке. Немного ушибся, но это ерунда. Я продул скафандр Мицуо и подключил его к аварийной системе воздухоснабжения самолета. Но он еще без сознания.

— Как давно ты это сделал? — спросила Виджай, и ее смуглое лицо напряглось.

— Пятнадцать-шестнадцать минут назад.

— И ты вышел на связь только сейчас? — сердито спросила Дежурова.

— Мне пришлось чинить его батарею, — объяснил Родригес, не обращая внимания на ее тон. — Она отключилась, когда его сбило с ног…

— Сбило с ног? — вырвалось у Джейми.

— Ага. И когда он повредил щиколотку.

— Сильно он ранен? — спросила Виджай.

— По меньшей мере растяжение. Возможно, перелом.

— Он не мог сломать кость в скафандре, — пробормотал Джейми. — Там хорошая защита.

— В любом случае, — заключил Родригес, — электричество в скафандре отрубилось. Я решил, что исправить это — второе по важности дело. Снабдить его свежим воздухом было первым.

— И третьим — связаться с нами, — намного мягче сказала Дежурова.

— Верно, — согласился Родригес.

— Я вижу его показатели, — сообщила Виджай, изучая экран с показаниями медицинских приборов.

— Да, я снова подключил батарею, и скафандр работает нормально.

— Генератор включился? — спросила Виждай.

— Должен был, — ответил Родригес. — Подождите…

Они увидели, как астронавт наклонился и прикоснулся шлемом к плечу неподвижного Футиды.

— Да, — через несколько секунд объявил он. — Я слышу, как насос пыхтит. Вода уже должна циркулировать в его скафандре.

— Это понизит его температуру, — пробормотала Виджай, обращаясь скорее к себе. — Проблема в том, что у него может быть шок от перегрева.

— И как мне ему помочь? — спросил Родригес.

Врач покачала головой:

— Ты мало что можешь сделать, друг. Особенно когда вы оба запечатаны в скафандрах.

Несколько долгих минут они молчали. Виджай не отрывалась от медицинского экрана. Температура тела Футиды понижалась. Пульс в норме. Частота дыхания почти нормальная. Он должен…

Биолог закашлялся и пошевелился.

— Что произошло? — выдавил он слабым голосом.

Все четверо в комнате связи расплылись в улыбках. Они не видели лица Родригеса за щитком шлема, но услышали в его голосе облегчение:

— Ну а теперь, Мицуо, тебе полагается спросить: «Где я?»

Биолог выпрямился.

— Труди здесь?

— Не волнуйся насчет…

— Я здесь, Мицуо, — произнесла Труди Холл, склонившись между Дежуровой и Виджай Шектар. — В чем дело?

— Сидерофилы! — воскликнул Футида, — Бактерии, питающиеся железом, живут внутри кальдеры.

— Ты взял образцы?

— Да, разумеется.

Двое биологов принялись болтать, и Джейми отступил прочь. Футида едва не погиб, а для него имеет значение только то, что он нашел новый организм. Улыбнувшись про себя, Джейми признал, что, возможно, он и прав.

Джейми проснулся как раз в тот момент, когда в куполе включилось дневное освещение. Отбросив тонкую простыню, он вскочил на ноги. После долгой ночи, которая выпала им всем, он должен был чувствовать себя усталым, измученным. Но он был бодр, полон сил, готов начать новый день.

Джейми быстрыми шагами подошел к письменному столу и включил портативный компьютер, затем установил связь с Футидой и Родригесом. Взглянув на настольные часы, он увидел, что еще только шесть тридцать три. Он сомневался лишь секунду, затем вызвал двоих путешественников на горе Олимп.

Как он и думал, оба уже проснулись. На экране компьютера Джейми появились оба, сидящие бок о бок в кабине самолета.

— Доброе утро, — произнес он. — Хорошо спалось?

— Превосходно, — ответил Футида.

— Эта кабина показалась нам лучше, чем самый дорогой номер в отеле, когда мы забрались сюда вчера ночью, — добавил Родригес.

— Да, могу вам поверить, — кивнул Джейми.

Родригес сделал короткое, четкое сообщение. Футида восторженно восхвалял астронавта за то, что он очистил его скафандр от углекислого газа и починил электричество в рюкзаке.

— Мои вентиляторы жужжат как следует, — сказал он. — Но думаю, что я не много пользы смогу принести с поврежденной ногой.

Прошлой ночью, когда Футида пришел в сознание, они обсудили, что делать со щиколоткой. Виджай предполагала, что у него растяжение, но хотела, чтобы биолог как можно скорее вернулся на базу, чтобы провести рентгенологическое обследование.

Джейми решил, что Родригесу следует, прежде чем возвращаться, сделать в одиночку как можно больше из запланированного. По расписанию, им следовало провести на вершине горы еще несколько часов, затем во второй половине дня отправиться в обратный путь. Еще до заката они должны были приземлиться у купола.

— Буду счастлив избавиться от этого скафандра, — признался Футида.

— Когда мы их снимем, запах от нас будет не из лучших, — добавил Родригес.

Джейми обнаружил, что изо всех сил вглядывается в маленький экран, пытаясь различить лица за шлемами. Разумеется, это невозможно. Но держатся оба довольно оживленно.

Страхи и опасности прошлой ночи исчезли, дневной свет и относительная безопасность самолета придали им бодрости.

— Мы решили, что я спущусь обратно в кальдеру и как следует закреплю маяк, который мы оставили там, на уступе, — сообщил Родригес.

— Таким образом мы сможем получать с него данные, — вступил Футида, словно боясь, что Джейми запретит ему это делать.

— Вы действительно думаете, что стоит рискнуть? — спросил Джейми.

— Это будет не слишком трудно, — беззаботно ответил Родригес, — если только мы не станем снова приближаться к проклятому лавовому туннелю.

— «Мы» — это он просто так выразился, — объяснил Футида. — Боюсь, что мне придется остаться здесь, в самолете.

— А там, где вы собираетесь установить маяк, достаточно света? — уточнил Джейми.

Ему показалось, что биолог кивнул внутри своего шлема.

— Да, каждый день солнце несколько часов освещает уступ.

— Так что мы будем получать информацию прямо из кальдеры, — напомнил Родригес.

— Это не очень глубоко, — заметил Футида, — но все же лучше, чем вообще никакой информации.

— Вы и правда собираетесь это сделать?

— Да, — ответили оба в один голос.

Джейми почувствовал, что они настроены решительно. Это была их маленькая победа над горой Олимп, их способ доказать себе, что они не боятся гигантского вулкана.

— Ладно, о'кей, — согласился Джейми. — Только будьте на этот раз осторожнее.

— А мы всегда осторожны, — сказал Футида.

— Почти всегда, — со смехом добавил Родригес.