Члены клуба отнюдь не возмутились тем, как я решила проблему с Вероникой. Только моя мать не удержалась от возражений, но я держалась твердо. Ночью я решила, что, если им не понравятся мои действия, я подам в отставку. На самом деле из-за того, что я проворонила махинации Вероники, меня должны были уволить.

Но ирония заключалась в том, что поступок Вероники был абсолютно забыт всего через несколько дней. Да и появление статьи о женском клубе недолго было сенсацией на фоне куда более серьезного события.

В одну из пятниц в начале ноября наша самая популярная местная газета вышла специальным дневным выпуском. В нем объявлялось, что нью-йоркская корпорация «Арктурис» через два месяца закрывает завод и перевозит его в Мексику.

На этом заводе работали больше 55 процентов мужчин и 20 процентов женщин Ларксдейла. Сильнее разрушить жизнь городка могла только атомная бомба.

Никого больше не интересовал маленький инвестиционный женский клуб. Марта купила специальный дневной выпуск в нескольких экземплярах. В субботу утром на еженедельном заседании все женщины были или в ярости, или чувствовали себя подавленными. Такими я их еще ни разу не видела.

Марта, раздав всем газеты, села в свое кресло и уставилась на огонь в камине. Долли, которая сильно похудела, питаясь раздельно и обустраивая свой загородный дом, методично и безучастно жевала какие-то корешки. Остальные, размахивая газетами, возмущенно проклинали нью-йоркских воротил.

Мне хотелось хорошенько встряхнуть своих работодателей. Завод мог закрыться или открыться в Мексике, это никак не отражалось на их положении. Они просто забыли, что даже, несмотря на кражу, они по-прежнему остались очень богатыми женщинами. Я сердилась, потому что считала глупостью расстраиваться из-за того, что от них не зависело, – из-за экономического спада в стране. Я считала их более разумными.

Но постепенно я поняла, что они расстраиваются не из-за этого, а из-за своих друзей и знакомых. Им стыдно перед ними за свое богатство. Вот что угнетало их больше всего.

Я задумалась: а как с моими чувствами? Сочувствую ли я своим соседям и знакомым? Да, я им очень сочувствовала, но это не мешало мне наслаждаться жизнью обеспеченной женщины.

Когда Марта начала заседание, выяснилась еще одна вещь. Все были настолько в подавленном состоянии, что ни у кого не возникло ни одной идеи по поводу инвестиций. Было такое впечатление, что у всех разом отказали мозги. Но в данном случае мозги были заняты другими вопросами.

Можно ли обеспечить горожан работой? Очень многие пытались сделать это по всей стране, но без особого успеха. Можно ли повлиять на промышленную корпорацию так, чтобы они изменили свое решение? Стоит ли просить помощи у правительства? Устроить ли пресс-конференцию? Следует ли выбросить акции завода на биржу? Стоит ли привлечь на помощь иностранные компании?

Многие люди в городе обсуждали все эти вопросы, споря до хрипоты. Никто не интересовался нашим мнением.

Мы даже не могли предложить городу дотации из-за нашей проворовавшейся бухгалтерши. Нам пришлось бы для этого тронуть основной капитал. У нас больше не было свободных денег в достаточном количестве. Конечно, мы бы продали акции, если бы знали, что это поможет спасти завод, но проблема была в том, что женщины любили воплощать в жизнь блестящую идею. А никто из нас сейчас не был способен ее выдать, поэтому все сидели и уныло молчали.

В одиннадцать часов, устав от бесполезных обсуждений, мы разошлись по домам.

И только к вечеру мне позвонила Мэри Мейтлэнд и сказала, что нашла кое-что интересное.