Возвращение в пещеры Гончих было торжественным и раздражающим. Но Магда больше не ухмылялась, поглядывая на меня. Изабо выглядела озадаченной и смущенной. Мне, наверное, стоило бы больше побеспокоиться о собственном благополучии, но я, в общем-то, был даже рад тому, что получил шанс доказать свое отношение к Изабо. Несмотря на то что время для этого выбрали — хуже некуда. К тому же я ведь и прежде подвергался испытанию, которое устраивала всем мадам Вероника. Возможно, она и предпочитала вышивки оружию, но была весьма пугающей особой.

Но может быть, я недооценивал предстоящую проверку.

Большая часть факелов в пещерах была погашена; лишь несколько свечей горели вдоль берега молочного озера. Кала уже смотрелась намного лучше. Она сидела на стертом старом камне, и все ее амулеты и костяные бусы постукивали, стоило ей пошевелиться. Вдоль стен выстроились воины со своими собаками. Я видел, как поблескивали их глаза. Земляной пол пещеры был очищен от камней и осколков сталактитов, зато посыпан чем-то вроде соли и сухих трав.

— Логан Дрейк, по своей ли воле ты явился на ритуал? — спросила Кала, и эхо ее голоса было совсем не похоже на естественное, присущее пещерам.

Я снял сюртук и рубашку, положил их на каменный выступ и пробормотал:

— Эти вещи не такие уж дешевые.

Кто-то усмехнулся. Я и представить не мог, что они должны обо мне думать, глядя на сюртук в пиратском стиле и ботинки с металлическими носками. Ведь совсем нетрудно предположить, что парень, который прекрасно себя чувствует в рубашке с кружевными манжетами, не способен отличить меч от зубочистки. Я к этому привык и отлично знал, как использовать свое преимущество.

Изабо нервно сглотнула и бросила на меня взгляд, смысла которого я не понял. Она уже хотела о чем-то меня предупредить, но мужчина, стоявший рядом, зажал ей рот ладонью. Я нахмурился.

— Ты знаешь правила,— резко сказала шаманка, обращаясь к Изабо.— Кости и сны нельзя игнорировать.

— Со мной все будет в порядке,— заверил я Изабо и, вскинув брови, посмотрел на Гончего, все еще силой принуждавшего ее к молчанию.— Отойди от нее!

Я просто поверить не мог в то, что Изабо позволила ему подобное. Должно быть, здешние традиции были куда суровее, чем я предполагал.

— Ну!

Он усмехнулся и опустил руку, но не отошел ни на шаг. Шарлеман выглядел так, словно не видел ни малейшей необходимости вцепиться в физиономию этого типа, а потому я решил, что и мне незачем это делать. Может быть, тот факт, что собака лучше меня соображала, что надо делать, когда это касалось Изабо, не сулил ничего хорошего.

Кала встряхнула погремушку, подвешенную рядом с собачьим зубом. Звук был похож на стук дождя по жестяной крыше. Сразу шесть Гончих тоже подняли погремушки и присоединились к шаманке. Кала принялась что-то ритмично начитывать на языке, похожем на санскрит, подчеркнутый гортанными звуками викингов. Если бы я закрыл глаза, то мог бы вообразить, что нахожусь в каком-то прекрасном далеком храме... или меня похитили викинги в медвежьих шкурах.

Звук оборвался, погремушки разом умолкли.

— Начинаем,— резко бросила Кала.

Я напрягся, почти ожидая, что вампиры с завываниями бросятся на меня. Но ничего такого не случилось. Вообще ничего не произошло. В пещере царила холодная тишина, я слышал только ритмичный звук капель, падающих в озеро, и сопение собак. Это самое обыкновенное мгновение тишины было едва ли не хуже, чем открытое нападение. Если бы меня атаковали, я бы все-таки примерно знал, что делать. Тишина нервировала...

Но для того она и была предназначена.

Я надменно вскинул голову, напружинил колени, готовый прыгнуть, отразить все то, что они швырнут. Черта с два я им позволю увидеть меня съежившимся и вспотевшим от страха.

Рык оказался таким низким, что я почти ощущал, как от него дрожит земля под ногами.

Это была по-настоящему большая собака.

Ее туловище, такое же огромное, как у Бычьего Глаза, напоминало разом и добермана, и ротвейлера. Из пасти пса потекла слюна, когда он продемонстрировал зубы, какими могли бы гордиться хел-блары. На этой сплошной горе мышц нельзя было найти ни единой капельки жира. Он был научен сражаться и убивать. Кожаный ошейник с шипами защищал его от нападений. Мне приходилось слышать о том, что похожих собак использовали в Древнем Риме для боев гладиаторов, а еще — для охоты на кабанов в Средние века.

Но это знание не давало никаких преимуществ. От него лишь увеличилось количество адреналина в крови.

Мне бы следовало сообразить, что они используют собаку. Если я нанесу ей рану, пусть даже ради спасения собственной шкуры, Гончие просто убьют меня за это. Другие псы, окружавшие нас в темноте, заворчали.

Так это испытание или подвох?

Но было уже слишком поздно сожалеть о поспешном решении.

Я отлично знал, что нельзя ни отступать, ни смотреть в глаза собаке. При этом у меня не было какого-нибудь отравленного бифштекса, который мог бы отвлечь внимание зверюги. Только мое жалкое самолюбие.

Да, все эти переговоры о единстве ни к чему хорошему не приведут.

Меня еще и угораздило влюбиться в девушку из племени кровожадных лунатиков.

Пес шел ко мне, угрожающе опустив голову, подкрадываясь, как будто я был хромой газелью, а он — львом.

Но я совсем не собирался вести себя как какая-нибудь чертова газель. Вряд ли так я доказал бы, что достоин Изабо.

Вполне возможно, что сегодня мой комплекс белого рыцаря, как называла его Соланж, мог привести к тому, что меня просто убьют. Кому-нибудь стоило бы написать об этом поэму. Это было бы вполне справедливо.

Я решил не отступать. Все равно бежать было некуда. Меня со всех сторон окружали Гончие с собаками. Свет блеснул на серебряных пуговицах моего сюртука, лежавшего на камнях. Если мне очень повезет, я сумею подпрыгнуть достаточно высоко, приземлиться на узком каменном выступе и вскарабкаться еще выше, где меня нельзя будет достать. Я снова посмотрел на слюнявого боевого пса и чуть сильнее напружинил колени, ожидая. Все вокруг отступило куда-то вдаль: застывшее лицо Изабо, ее выразительно стиснутые руки, мигающий свет, шум водопада. Остались лишь я, огромный пес и неровный камень, неуверенно обещавший спасение.

У меня был всего один шанс.

Я осторожно посмотрел в глаза псу и обнажил клыки.

Он не стал тратить время на то, чтобы лаять или рычать. Его задние лапы оттолкнулись от земли, и пес ринулся на меня — сплошные зубы и бешеные глаза. Ошейник угрожающе сверкнул. Я пригнулся, напружинился, взлетел в воздух спиной вперед и крутанул сальто, которое сделало бы честь любому акробату. Я чуть не усмехнулся от легкости собственного прыжка.

Однако приземление вмиг стерло мою ухмылку. Стальной носок ботинка ударился о стену. На выступе не хватало места для того, чтобы поставить ногу целиком, рядом не было ничего такого, за что можно было бы ухватиться рукой. Камень осыпался под моей пяткой, я покачнулся, выругался и рухнул вниз. Острый обломок скалы впился мне в руку, из пореза хлынула кровь. Я чуть не вышиб себе зуб, ударившись щекой о землю.

Но на меня никто и не посмотрел.

Рядом со мной засверкали еще чьи-то острые зубы, раздалось громкое рычание. Шарлеман, только что сидевший у ног Изабо, сорвался с места и одним прыжком очутился между мной и боевым псом. Он приземлился с невероятной грацией и силой, оскалился и зарычал. Боевой пес остановился, прижал уши, вдруг сел на зад и заскулил.

Я разинул рот.

Кала слегка наклонила голову и сказала:

— Очень хорошо.

Я вытер кровь и грязь, а потом поинтересовался:

— Какого черта, что тут происходит?

— Ты прошел первое испытание,— произнесла шаманка так, словно я сам не мог этого понять, а подобные штучки были здесь совершенно в порядке вещей.— Одна из наших собак приняла тебя за своего, а это куда важнее. Такое случается нечасто.

Я сморгнул пот, набежавший на глаза. Шарлеман с радостным видом свесил набок язык.

Кала бросила щепотку сухих трав и чего-то вроде мела в маленький костер, горевший на известняковом берегу белого озера.

— Это перемолотые кости некоторых наших самых священных собак,— пояснила она и показала на сотни маленьких гробниц-гротов, выбитых в скале. В каждой из них стояли свеча или глиняная урна.— Мы держим их рядом, как и пепел наших матерей.

Я решил, что «матери» — это другое название шаманок.

Когда моих ноздрей достиг дым, поднимавшийся от костра, меня перестали интересовать семантика и молотые кости. Гончие как будто растаяли где-то вдали, а на Изабо, похоже, упал свет спрятанного где-то прожектора. Она сияла, как жемчужины, звезды, лунный свет, выглядела еще прекраснее, чем обычно. Ее длинные прямые волосы светились, а осанка была грациозной, почти кокетливой. На ней было облегающее платье из атласа цвета бургундского вина с разрезом почти до бедра. Стройная нога оказалась снаружи, когда Изабо сделала шаг вперед. У меня пересохло во рту. На ней не было никаких драгоценностей, ее украшали только поблекшие шрамы.

Она улыбалась мне.

— Логан,— тихо произнесла Изабо, зеленые глаза которой сияли весельем и жаром, когда она приближалась ко мне.

— Изабо...— выдохнул я.

Голос у меня надломился, чего не случалось с тех пор, как мне было тринадцать лет.

Позади нас потрескивал огонь, создавая занавес из душистого дыма, повисший между нами и всеми остальными. Мы как будто остались совершенно одни в пещере, а то и в целом мире.

Она остановилась только тогда, когда подошла так близко, что могла бы лизнуть меня, не подаваясь вперед.

Изабо именно это и сделала.

Она стала целовать меня так, что боевой пес мог бы спокойно подойти сзади и откусить мне ногу, а я ничего и не заметил бы. Изабо была такой же сладкой, как теплое вино со специями. Ее язык касался моего. Я прижал ее к себе так крепко, что между нами не смог бы просочиться и дымок, окружавший нас. Она игриво покусывала меня, была мягкой и податливой в моих руках, цеплялась за меня, шептала мое имя...

Понадобилось еще мгновение, чтобы у меня наконец-то родилась ошеломительная мысль.

Изабо никогда не стала бы вот так вздыхать и хвататься за меня, не запустила бы руки мне под майку, не стала бы гладить мою талию на глазах у всего своего племени.

Только не Изабо.

Мне все же понадобилась вся моя воля, чтобы я смог отодвинуться. Девушка была едва ли в дюйме от меня, наши носы практически соприкасались. Она лизнула мою нижнюю губу. Все мысли вылетели из моей головы.

«Черт, да соберись же ты, Дрейк»,— приказал я себе.

Она потерлась носом о мое ухо, и у меня по спине побежали мурашки.

— Логан, давай уйдем отсюда,— промурлыкала Изабо.— От Гончих, Дрейков и всей этой политики. Пусть будем только ты и я. Одни.

Вообще-то имелась некая по-настоящему важная причина, по которой я не должен был соглашаться с ней и не позволять ей увести меня из пещер. Как только кровь вернулась в мою голову, я ее вспомнил.

Изабо куснула меня за мочку уха, и я почуял нешуточную опасность. Вампиры, страдающие манией величия, и гражданские войны были ничто по сравнению с этой девушкой.

— Идем со мной, Логан.

Я испытал настоящую физическую боль, отталкивая ее. Дым как будто стал гуще, путался в волосах девушки, застревал у меня в горле.

— Выпей, Логан. Я хочу этого.

Очень молодым вампирам совсем не просто сохранять самообладание при виде свежей крови. Я понимал, что если бы этим вечером не выпил необходимую порцию, то сейчас просто погиб бы. Изабо и кровь вместе — это оказалось таким соблазном, противостоять которому было почти невозможно. Я изо всех сил цеплялся за свои моральные принципы, пытался не позволить клыкам высунуться наружу. Успех оказался неполным.

Она улыбнулась, слизнула со своего пальца каплю крови и проворковала:

— Я — твое подношение, Логан.

Я зарычал, когда мои клыки выиграли битву с кишками, схватил девушку за локоть и потащил ее к озеру.

Она хихикнула.

Конечно, это была не настоящая Изабо.

Дым потянулся за нами. Ее кровь расплылась в молочной воде розовыми лентами.

— Что ты делаешь? — нервно спросила она и повернулась, заманчиво обнажив ногу.

Но я уже вспомнил, что Изабо говорила мне прежде, когда мы находились в астральных телах. Три толстые свечи мигали слева от меня, бросая вполне достаточно света на жемчужную поверхность воды. Я подтащил ее немного ближе и наклонил так, чтобы увидеть отражение.

Озеро, возможно, и нельзя было назвать настоящим зеркалом, но оно вполне годилось на эту роль.

Я увидел клуб дыма, по форме смутно напоминавший женщину, и понял, что впервые реально столкнулся с древним мифом, гласившим, что вампиры не имеют отражения.

Я отпустил ее со сдавленным ругательством, отскочил назад так быстро, что мог бы сбить девушку с ног, если бы она была настоящей. Внезапно я очутился совершенно один в клубах дыма, резко развернулся на пятках и бешено уставился на Гончих. Они уже не прятались в тени.

Кала не улыбнулась, но выглядела довольной и пробормотала:

— Теперь последнее испытание.

— В чем оно состоит? — с подозрением спросил я.

— В проверке боем.

Я едва не вздохнул, ничуть не удивился и проворчал:

— Конечно же.

Может, я встревожился бы сильнее, если бы не отбивался всю жизнь от шестерых братьев и не имел бы матери, которая считала себя ниндзя.

— Морган!

Кала махнула рукой женщине, стоявшей в толпе, выглядевшей едва ли на шестнадцать и одетой в серое бархатное платье, спадавшее до босых ног. Волосы у нее были заплетены в три толстые косы до колен, увешанные костяными бусами, покрашенными в голубой цвет или позолоченными.

Она была изящной, хрупкой, маленькой, как балерина, но не одурачила меня.

Особенно когда вдруг атаковала, не издав предупреждающего боевого крика. Я не услышал даже выразительного звука меча, выхваченного из ножен, но я не собирался отскакивать с ее дороги. Я просто упал и перекатился под ногами Гончей до того, как она опустилась на землю. Когда я снова вскочил, она уже успела развернуться ко мне лицом.

Мне пришлось отпрыгнуть, чтобы острие ее меча не отсекло мне нос. Браслеты на запястьях воительницы премило позвякивали. Мое лицо нравилось мне таким, каким оно было. Поэтому я отклонился, выбросил вперед ногу и ударил ее в солнечное сплетение, но недостаточно сильно для того, чтобы вывести из строя. Она предвидела это, оказалась достаточно проворной, избежала полного попадания моей пятки, успела схватить меня за ботинок и резко дернуть. Я упал на спину и ушиб локоть и плечо об острый камень. Огоньки свечей задрожали над моей головой.

Для Гончих это был ритуал, поэтому Они не кричали и не аплодировали, лишь ритмично напевали что-то и время от времени встряхивали погремушками.

Все это раздражало и вызывало дрожь.

Когда Морган снова бросилась на меня, я выставил ногу, пытаясь захватить ее врасплох. Она споткнулась, но не упала, однако мне хватило времени на то, чтобы снова подняться. Я смахнул с глаз волосы. Кровь из моего плеча размазалась по камням, стекала по руке. Меня окружали двойные и тройные клыки, выставленные напоказ. Ноздри Морган раздувались.

Потом я просто не смог уйти от ее атаки.

Она ужалила меня, как шершень, и кровь залила мне руку, грудь, бедро... Я отбивался так долго, как только мог, достал ее несколько раз, но не смог добиться победы. Потом я почему-то оказался плывущим в воздухе, приземлился рядом с Изабо, и ее ботинок ударил меня в ребра.

Не слишком ли этого много для того, чтобы доказать, что я ее достоин?

Острие меча Морган, уже испачканное моей кровью, уткнулось прямо мне в горло. Я застыл, стараясь не сглотнуть. Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем Морган отступила, вложила меч в ножны и скользнула прочь. Тут уж я поневоле сглотнул.

Изабо присела на корточки, чуть заметно улыбнулась и заявила:

— Это было потрясающе.

От ее слов мое унижение стало почти терпимым.

Я кое-как поднялся на ноги и спросил:

— Ты, похоже, не заметила, что она пнула меня в зад?

Изабо повела плечом и ответила:

— Морган всегда побеждает. Она наш чемпион.

— Я чего-то не понимаю.— Тут мне пришлось нахмуриться.

— Речь шла не о победе. Лишь двое Гончих сумели победить ее за последние сто пятьдесят лет.

— Тогда за каким чертом все это было затеяно? — Я вскинул руку.— Впрочем, неважно. Не думаю, что меня это заботит.

К нам подошла Кала и проговорила:

— Неплохо, Логан Дрейк. Теперь мы можем считать тебя нашим братом.

— Вот как? Круто!

Кала подала мне рубашку, сюртук, кожаный шнурок с собачьим зубом, обмотанным медной проволокой, и пояснила:

— Это один из молочных зубов Шарлемана, знак того, что теперь ты один из нас. Еще в нем скрыта магия.

Я надел шнурок на шею, а Гончие в это время сменили погремушки на барабаны. Синяк под моим правым глазом пульсировал.

— Спасибо.

Барабанный бой заполнил пещеру, в центре которой уже горел костер.

— Обычно мы отмечаем подобные события танцем до рассвета,— сказала шаманка, понизив голос.— Но насколько я знаю, у тебя есть важные дела?

— Да, мне очень жаль,— кивнул я.

Изабо повернулась ко мне и согласилась:

— Да, нам надо идти.

Когда мы уже поднимались по грубо вырубленным ступеням к похожему на балкон выступу над пещерой, она искоса посмотрела на меня.

— Логан?

— Да?

Я уже оделся, рубашка тут же прилипла к ранам. А я ведь так старался сохранить одежду чистой!

— Как ты догадался, что это не я?

— Шутишь, да? У нее же были просто бешеные глаза! К тому же ты не стала бы вот так хлопать ресницами, глядя на меня.