В своей комнате по другую сторону лестничной площадки Кэтрин услышала, как кричит отец.

Когда она распахнула дверь в его комнату, он полусидел-полулежал, весь в поту.

– Все в порядке, – сказал он. – Ничего особенного. Просто сон.

Окутанные молчанием, они сидели друг напротив друга в нижней комнате. Кэтрин приготовила чай, и теперь они пили его, сладкий и крепкий, а у Элдера еще и приправленный виски. Часовая стрелка приближалась к четырем. Скоро начнет светать. Когда она спросила его, что это был за сон, он лишь покачал головой.

Кэтрин поставила свою чашку и, сходив наверх, вернулась с одноразовой зажигалкой и пачкой сигарет. Элдер и не знал, что она курит.

– Не волнуйся, – заметила она. – Я уже бросаю. – А когда Элдер ничего не ответил, спросила: – Это уже не в первый раз, не так ли?

Он кивнул.

– И давно?

– Довольно давно.

Этот сон стал преследовать его через полгода после того, как он сюда приехал, сначала спорадически, раз или два в неделю, не более; и всякий раз это были вариации на одну и ту же тему: кошки, лестница. Обычно он просыпался еще до финальной сцены, до последних ступенек лестницы, до тела на постели. Но потом, когда пришла зима, сон начал повторяться все чаще и чаще, и сама мысль о том, что надо ложиться в постель, вызывала отвращение. Элдер сидел, слушая радио, а с темного оконного стекла на него смотрело отражение его собственного лица, усталого и постаревшего. Он обратился к врачу, ему прописали какие-то таблетки, потом пошел к психиатру – женщине – и в уединении и комфорте ее кабинета поделился с ней воспоминаниями о давнишнем, еще времен его детства, случае с наполовину одичавшими кошками. И больше к ней не обращался.

– Ты не хочешь об этом говорить? – спросила Кэтрин.

Снова утвердительный кивок.

– А может, тебе от этого станет легче?

– Не думаю.

– Но, папа, нельзя же…

– Что нельзя?

Она и сама не знала, а даже если и знала, то не сказала.

Он чувствовал запах пота, уже высохшего на теле, и ужасался при мысли, что она тоже может его ощутить, а также осадок, что оставил в его душе страх.

Кэтрин затушила свою сигарету и поднялась на ноги:

– Пойдем прогуляемся.

– Да нет, стоит ли… – начал было Элдер, но потом передумал: – Ладно, хорошо. Пойдем.

Там, где небо обнималось с морем, под черно-пурпурным облаком появилось ярко-оранжевое кольцо. Вокруг все лиловое. И медленный ритм волн, ударяющихся о подножие утесов: удар – откат, удар – откат. Сырость на полях и в воздухе. Первый сегодня крик птицы.

– Если ты так и будешь оставаться сам по себе, – произнесла Кэтрин, – думаю, тебе вряд ли что-то поможет.

– Я вчера и не был сам по себе. Ты была рядом, через лестничную площадку.

– Да я вовсе не об этом.

Была у него тут одна женщина – лет тридцати, живая, привлекательная. Официантка из кафе в Сеннен-Коув. Элдер иногда заговаривал с ней, не часто. Прошло несколько месяцев, прежде чем он пригласил ее съездить вместе в Пензанс, в кино; они поужинали в ресторане, кормили там очень средне, музыка орала слишком громко. В конце концов ей надоело терпеть его молчание, его нежелание поделиться с ней подробностями своей прежней жизни – он держал их взаперти от нее. «Если уж я все время пребываю вроде как в одиночестве, – сказала она тогда, – то с таким же успехом могу оставаться сама по себе».

Он видел ее пару раз с тех пор – она смеялась, прижимаясь к какому-то рыбаку, седому, с обветренным лицом. Счастливая и довольная, как ему тогда показалось.

– Можешь дать брачное объявление. – На лице Кэтрин играла улыбка. – «Бывший полицейский, возраст – за пятьдесят, отлично управляется с наручниками. Ищет женщину для совместного проживания. Фото желательно».

Элдер рассмеялся:

– Ну спасибо! Думаешь, я уже дошел до такого состояния?

Резко остановившись, она изучающе посмотрела на него – морщины на лице, выцветшие синие глаза.

– Вероятно, еще нет.

Когда они вернулись в коттедж, он разделся, улегся обратно в постель и проспал до девяти с минутами, проснувшись от звуков радио, запаха кофе и горячих тостов с маслом.

Все остальное время, пока Кэтрин жила у него, о ночном кошмаре больше не говорили, да он и не повторялся. Они вместе посетили галерею Тейт в Сент-Айвсе – Элдера больше поразило само здание, то, как его стеклянный по большей части фронтон повторяет изгиб береговой линии залива, чем произведения искусства, что в нем хранились. На мысе Корнуолл они забрались на самую высокую точку и любовались оттуда тюленями, глянцево блестевшими среди волн. Три часа, потраченные на выход в море на маленькой рыбачьей лодке, принесли им тощую макрель и пару крабов. Они бродили по полям, добираясь до Зеннора, гуляли по прибрежной дороге – и на запад, и на восток; закусывали по пути мясными пирогами, жареной треской с картофельными чипсами, пили чай со сливками. В саду Скульптур Барбары Хепуорт они сидели в белых креслах, щуря глаза на ярком солнце, а когда на колени Элдеру вспрыгнул котенок, он, вместо того чтобы согнать его, позволил ему устроиться поудобнее, и тот свернул хвостик кренделем и лапкой прикрыл глаза.

В последний вечер Элдер повел Кэтрин в прибрежное кафе в Портминстере, а после ужина они побродили по песчаному пляжу.

– Как дела дома? – спросил Элдер. Если не считать мужчины, выгуливавшего собаку, и молодого человека в легком водолазном костюме, отчаянно пытавшегося не упустить отлив, пляж был в их полном распоряжении.

– Да вроде все нормально.

– А Мартин? Как ты с ним?

Мартин Майлз владел магазином одежды на Кингз-роуд в Лондоне, еще одним – в Кенсингтоне, сетью салонов-парикмахерских под вывеской «Стрижка-укладка» с отделениями в Лондоне, Челтнеме, Дерби и Ноттингеме. Когда Элдер и Джоан на седьмом году своего брака переехали из Линкольншира в Лондон, Джоан устроилась в один из салонов Майлза стилистом. Год спустя, когда Элдер никак не мог обжиться в столичной полиции, а в его отношениях с женой начался скверный период, у Джоан с Майлзом был короткий роман. Когда это открылось, Элдер и Джоан, обсудив положение и выяснив отношения, решили все забыть. Элдер предложил жене сменить место работы, найти себе другого босса, но Джоан не согласилась. «Мне нужно видеть его каждый день и всегда помнить, что он мне больше не нужен, а вовсе не уходить и потом не знать, так это или нет».

Восемь лет спустя, когда Кэтрин уже переходила в среднюю школу, Джоан предложили место менеджера в новом салоне, который Майлз открыл в Ноттингеме. Они снова переехали. Устроились, обжились. Кэтрин очень понравилась новая школа. Элдер относительно легко освоился в отделе по расследованию особо тяжких преступлений. Иной раз человек ничего не замечает до самого последнего момента, когда уже поздно что-либо предпринимать.

– Я опять с ним виделась. С Мартином. Прости, Фрэнк, но я…

– Виделась с ним?

– Да, я…

– Спала с ним?

– Да. Фрэнк, прости, я…

– И давно это у вас?

– Фрэнк…

– Давно ты с ним спишь?

– Фрэнк, пожалуйста…

Элдер расплескал виски, залив себе руку и брюки.

– Давно, мать твою?!

– Ох, Фрэнк!.. Фрэнк… – Из глаз Джоан текли слезы, дыхание было прерывистым, с лица сошли все краски. – По сути дела, мы никогда не переставали…

Пляж теперь был в их полном распоряжении, его и Кэтрин, и их сопровождал тихий плеск волн медленно начинающегося прилива.

– Выпьем еще кофе, прежде чем пойдем назад? – предложил Элдер.

– Я лучше не буду. Мне завтра рано вставать.

К тому времени, когда они вернулись в коттедж, небо уже было серым и начинало чернеть. Несколько минут они стояли снаружи, молча глядя на звезды. Кэтрин уже собрала свой рюкзак, он стоял у подножия лестницы.

– Спокойной ночи, пап.

Прижав к себе, он поцеловал ее в волосы, потом в щеку.

– Хорошо, что ты приехала.

– Да. Хорошо было.

Потом он стоял в своей маленькой кухне – в руке стакан с виски, а вокруг лампы пляшут мотыльки – и слушал, как она ходит наверху. Потом тишина. Когда они с Джоан разъехались, он очень старался как-то подбодрить дочь, не желая, чтобы та стала воображать, что в этом есть и ее вина.

«Я люблю тебя, Кэт, – сказал он ей тогда. – Ты ведь знаешь это, да?» А она посмотрела на него и грустно улыбнулась: «Знаю, но это не имеет никакого значения, не так ли?» «О чем ты говоришь? Конечно, имеет!» – «Нет. Все дело в маме. Тебе нужно было больше ее любить».

Элдер проглотил остатки виски и сполоснул стакан; эту ночь он провел внизу, в кресле, накрыв ноги одеялом. Быстрый завтрак еще до семи утра, потом езда через гранитный хребет полуострова в Пензанс. Поезд стоял у перрона, все двери настежь. Быстрое объятие, и она отвернулась.

– Ты еще приедешь ко мне?

– Конечно.

Взмах руки, крик кондуктора, лицо Кэтрин в окне, белесое, смазанное. И Элдер, на самом краю платформы, машет рукой, рывок и отход поезда отзываются во всем теле острой болью, реальной, как от удара, а поезд уже исчезает вдали…