Мануэль чуть не убил меня на этот раз! Рэчел, помоги!

Эти слова из отчаянного письма Кармелиты вновь и вновь возникали в голове Беверли, когда она гнала свой голубой корветт по шоссе, ведущему в Техас.

Уже пять лет она не получала от Кармелиты писем. И вдруг на прошлой неделе почтальон принес в кафе конверт, адресованный Рэчел Дуайер. Мы жутко подрались, — писала Кармелита. — Мануэль пытался убить меня. Я больше не могу так жить, Рэчел. Однажды мы поклялись выручать друг друга из беды! Я молю Бога, чтобы это письмо дошло до тебя, потому что я сейчас в беде.

Беверли оставила кафе под присмотром Энн Хастингз и вот теперь мчалась на машине по бескрайним просторам Техаса. Впервые за все эти годы.

Воздух был наполнен переменами. Беверли чувствовала это. Мир, казалось, движется все быстрее и быстрее. Русские запустили человека в космос, в Америке лихорадочно строили атомные убежища и повсюду танцевали твист. Жизнь, которую вело не одно поколение американцев, готова была внезапно, резко и навсегда остановиться. Мир стоял на пороге новой эпохи.

Если бы ее попросили объяснить, почему она так думает, Беверли не смогла бы этого сделать. Это было нечто, что она чувствовала, но не могла выразить словами. Хотя уже повсеместно наблюдались признаки чего-то нового, грядущего: на Юге участились расовые стычки белых и черных, из битников вырастали рок-певцы и вмиг становились популярными по всей Америке. Даже консервативный Голливуд изменился, заполнив кинотеатры валом фильмов о шпионах и спецслужбах. Все эти картины проносились перед глазами Беверли на фоне огромного ядерного гриба.

Он ли вызывал эти перемены? Ядерная бомба? Все нарастающая угроза с Востока? Что случилось с безмятежной, размеренной жизнью прошлого десятилетия? И если это лишь начало, как говорила ей интуиция, то что же будет дальше?

Что бы там ни было, какое бы будущее ни лежало за горизонтом, Беверли точно знала одно — она должна стать богатой.

В начале этого года Эдди заявил, что Беверли будет получать десять процентов от доходов их предприятий. При четырнадцати закусочных, с успехом торгующих королевскими гамбургерами, Беверли стала получать приличные дивиденды. А когда она решила, что ее счет в банке растет не так быстро, как ей хотелось, Беверли вняла совету Эдди и купила один из только что построенных коттеджей в Энсино. Но не поселилась в нем, а сдала его в аренду. Цена дома почти сразу же стала расти — долина Сан-Фернандо переживала самый на-стоящий строительный бум. Поэтому Беверли решила снять со счета еще часть денег и купить два новых коттеджика. И тоже сдала их в аренду. Эта недвижимость уже приносила Беверли неплохой доход. А через десять лет, как уверял Эдди, ее стоимость увеличится по крайней мере в десять раз.

Беверли, однако, продолжала очень осторожно обращаться с деньгами. Когда Эдди пытался ее уговорить купить в складчину пакет акций и облигаций, Беверли отказалась. Одно дело — вкладывать доллары в строительный бизнес: здравый смысл говорил, что это выгодная затея. Совсем другое — заниматься крайне рискованными играми с ценными бумагами! Так же, когда Эдди и Лаверна приобрели шикарный дом в престижном районе, Беверли решила остаться в своей скромной квартирке. Каждый доллар, который она откладывала, был ее вкладом в будущее.

Даже голубой корветт, который она теперь вела по дорогам Техаса, был куплен в магазине подержанных автомобилей и только потому, что Беверли нуждалась в нем по работе. Будучи региональным управляющим фирмы Королевские гамбургеры, Беверли должна была контролировать торговые точки по всей Южной Калифорнии. Их гамбургеры теперь стоили пятнадцать центов, а фирменная картошка — двадцать. Чтобы процветать, надо было строго выдерживать качество продаваемой продукции. А Беверли очень хотела процветать!

Этим теплым ноябрьским утром Беверли ехала той же самой дорогой в Сан-Антонио, какой ее много лет назад привез Дэнни. Она ехала по этому шоссе не случайно. Каждая миля придавала девушке новые силы. Вспоминая места, так радовавшие влюбленную и ничего не подозревавшую девочку, Беверли заряжалась новой, неистовой энергией для выполнения цели своей жизни. Сжав руль, она заставляла себя вспоминать те давние дни, ворошила память, распаляла ненависть и жажду реванша. Ты говоришь, что добьешься успеха, — сказала она Дэнни той ночью, когда он вышвырнул ее из машины. — Что ж… Я стану богаче и влиятельнее тебя.

По радио передавали новости. Президент Кеннеди, — сообщал диктор, — продолжает свой неофициальный визит в Техас. Сегодня утром он прибыл в Хьюстон, где был встречен ликующими толпами горожан, приветствовавших президента на всем пути следования правительственного кортежа. Джон Кеннеди потребовал, чтобы пуленепробиваемый верх его лимузина был поднят, чтобы он мог стоя приветствовать хьюстонцев. Президента в поездке сопровождает первая леди. Визит Джона Кеннеди в Техас завершится посещением Далласа в конце недели.

Ландшафт изменился. Пустыня перешла в гористую местность, по бокам дороги замелькали фермы. Сан-Антонио лежал впереди.

Беверли долго сидела перед входом в заведение Хэйзл.

Она поехала сюда не сразу. Сначала она подъехала к месту, где стоял дом Боннера Первиса, и нашла там детскую площадку соседнего новопостроенного дома. Площадка была окружена высоким забором, ее охраняла собака на цепи.

Что стало с ангелоподобным дружком Дэнни и его бедной матерью?

Затем Беверли поехала к мрачному кирпичному дому, где она девять лет назад была вынуждена отдать своего ребенка. Но здание тоже не сохранилось. На его месте стоял новый жилой дом приветливого вида.

Несмотря на это, память Беверли хранила все события того времени, как если бы они произошли вчера. Боннер и его мать могли перебраться куда угодно, однако Беверли все еще отчетливо помнила тошнотворный запах грязной прачечной и скрип железной койки, на которой Дэнни пользовал ее каждую ночь. И акушера может больше не быть в городе, но ведущая к нему темная лестница с едва горящей единственной лампочкой словно отпечаталась в мозгу Беверли.

Беверли завела машину. Сан-Антонио не был конечной целью ее поездки. Она лишь проезжала этот городишко, полный воспоминаний. Беверли знала, что больше никогда не поедет в эти края. Кармелита здесь уже не жила. То отчаянное письмо она написала из Далласа.

До Долласа было около двухсот семидесяти миль, и Беверли решила переночевать неподалеку от Сан-Антонио. Она нашла недорогой мотель и провела в нем ночь, пытаясь придумать, как разыскать Кармелиту в Далласе. Ведь на конверте не было обратного адреса. Кармелита в спешке или из-за страха не упомянула в письме, где она сейчас живет. Со слабой надеждой Беверли взяла телефонный справочник. Там значилась одна Кармелита Санчес. Беверли набрала номер, но обнаружила, что не туда попала. Оставалось только поехать в Даллас и попытаться как-то разыскать подругу. Девять лет назад они дали друг другу слово, и Беверли никогда об этом не забывала.

Она приехала в Даллас в среду вечером. Беверли отчаянно надеялась на две вещи: ей удастся спасти Кармелиту и уговорить ее возвратиться вместе в Голливуд.

Некоторое время она ездила по тем местам, где, вероятнее всего, можно было встретить подругу. Беверли сильно подозревала, что Кармелита продолжает заниматься проституцией. Потом Беверли сняла комнату в мотеле старой части города неподалеку от района развлечений. Она не теряла время. Бросила чемодан в свою неказистую комнату и отправилась на поиски Кармелиты.

Она пришла к выводу, что разыскать подругу можно было единственным способом: беспроволочным телеграфом. Многие женщины на улице смотрели на молодую блондинку с недоверием. Ты из полиции? — спрашивали одни. Другие хотели знать, зачем она разыскивает Кармелиту. Большинство коротко отвечали, что никогда не слышали о Кармелите Санчес, и отворачивались. Но Беверли не отступала. Она сообщала каждой, где остановилась и что она будет ждать там Кармелиту. В первый раз за девять лет Беверли произносила свое настоящее имя: Пожалуйста, скажите ей, что ее ищет Рэчел Дуайер.

Это было долгое, полное неопределенности ожидание. Рано утром в четверг Беверли спустилась в темный неуютный холл отеля и заняла место напротив главного входа. Она наблюдала за входящими и выходящими людьми: старыми, молодыми, ссорящимися молодоженами, двумя старыми девами в старомодных платьях. Никто не обращал внимания на тихую девушку, которая сидела, плотно сжав ноги, держа руки на коленях, со взглядом, устремленным к двери. В этом отеле ты платил по счету и не лез в чужие дела.

В тот вечер она опять отправилась на поиски, гуляя по улицам, которых избегали приличные девушки, но которых не боялась Рэчел Дуайер. Проститутки и их парни наблюдали за ней с изумлением. Неужели она не понимает, что нарвется здесь на неприятности? Их удивляло, что она подходит к ним и разговаривает с ними, как будто они обыкновенные прохожие. Они не могли знать, что девушка с тихим голосом когда-то была одной из них.

Ни помощи, ни информации. Она вернулась в отель усталая и голодная. Но не сдавшаяся. Беверли обладала не только целеустремленностью, но и терпением. Она найдет Кармелиту.

В пятницу утром она опять сидела в холле, пила кофе и слушала новости по радио. Сегодня утром, — говорил диктор, — президент Кеннеди произнес речь в Торговой палате Форт Уорта. Он и миссис Кеннеди сейчас находятся на борту самолета и должны приземлиться в аэропорту Далласа в одиннадцать сорок. Отсюда президент и первая леди предпримут десятимильную автомобильную поездку через Даллас. По пути их следования уже собираются толпы желающих поприветствовать.

Беверли выпрямилась. В дверном проеме стояла молодая женщина, неуверенно оглядываясь.

Кармелита!

Их глаза встретились. Беверли поднялась, Кармелита медленно пошла навстречу. На ее хорошеньком лице было написано недоумение. Когда она приблизилась, Беверли почувствовала комок в горле. На нее нахлынули воспоминания.

Кармелита остановилась, не дойдя нескольких шагов.

— Вы разыскивали меня? — спросила она. Беверли кивнула.

— По словам моих друзей, вы говорили, что здесь Рэчел. Где она?

— Она перед тобой, Кармелита, — мягко сказала Беверли. — Разве ты не узнаешь меня? Я — Рэчел.

Кармелита наклонила голову. Лицо ее приняло озадаченное выражение.

— Вы не Рэчел.

— Да нет же, — повторила Беверли, — я — Рэчел из заведения Хэйзл в Сан-Антонио. Мы виделись последний раз девять лет назад, когда ты посадила меня на поезд в Калифорнию. Мы поклялись, что если нужна будет помощь, то позовем друг друга. Ты ведь помнишь.

Глаза Кармелиты стали как щелочки.

— Смеешься надо мной? Ты не Рэчел!

— Это я. Я там научила тебя читать. А ты придумывала шарады с цифрами. Ты, Белл и я — мы дружили втроем.

— Рэчел? — все еще неуверенно прошептала Кармелита.

— На внутренней стороне бедра у меня татуировка. Бабочка.

Черные глаза Кармелиты широко раскрылись.

— Бабочка! — воскликнула она. — Господи! Рэчел! Плача и смеясь одновременно, Кармелита раскрыла руки, и подруги обнялись.

— Не могу поверить, — проговорила Кармелита, вытирая глаза. — Рэчел, ты приехала! Так как обещала. Но… ты теперь такая красивая! Что произошло?

— Я тебе все расскажу, но сначала о другом. Как дела, Кармелита? С тобой все в порядке? Мануэль причинил тебе боль? Твое письмо…

Кармелита оглянулась и тихо сказала:

— Может, пойдем куда-нибудь выпьем кофе?

Они отправились в маленький придорожный ресторанчик, где основными посетителями были шоферы и торговцы скотом. Кармелита быстро расправилась с порцией жареного мяса и горячим кукурузным початком. Беверли съела чуть-чуть салата, запивая черным кофе. Кармелита не выражала желания говорить о Мануэле, поэтому Беверли посвятила ее в свои новости. Когда Беверли рассказывала о пластической операции, Кармелита изучала ее лицо с нескрываемым любопытством.

Заканчивая свою историю, Беверли спросила: — А ты, Кармелита? Когда ты ушла от Хэйзл?

— Ты знаешь, у Мануэля возникли неприятности с полицией. Мы сбежали ночью. Когда мы добрались до Далласа, я позвонила Хэйзл, дала ей адрес и попросила направлять по нему почту. Она этого не сделала. А мне должны были прийти несколько чеков за шарады. Негодяйка.

— Почему ты перестала отвечать на мои письма? Кармелита вытерла пальцы салфеткой.

— Вот как получилось, подружка. Ты и я обменивались письмами пару лет. Сначала все было нормально. Мы все еще дружили. Но потом я почувствовала, что мы расходимся. Ты — приличная девушка с работой, а я — проститутка. Мне показалось неправильным продолжать писать тебе.

— Но мы все равно друзья, Кармелита, — тихо заметила Беверли. — Расскажи мне, что произошло.

Кармелита сжала салфетку в руке. Ее было еле слышно из-за волны длинных черных волос, которые почти закрывали ей лицо.

— В этот раз он меня по-настоящему напугал. Мы поссорились. У Мануэля появилась другая девушка. Он говорит, что не может все время любить одну женщину. Я застала их вместе и приревновала. Я ударила его. Он достал нож.

Кармелита подняла черные глаза, и Беверли увидела в них ту же боль, непонимание и стыд, что и много лет назад.

— Ты не поверишь, но меня спасла эта девушка. Она помешала ему. Он хотел ударить в сердце, но нож прошел вот здесь, — она показала на место ниже грудной клетки. — Я провела неделю в больнице. Приходила полиция и напугала меня. У меня появилась мысль, что Мануэль вернется и прикончит меня. Поэтому я попросила у медсестры бумагу и написала тебе письмо.

— Я выехала, как только получила его. Кармелита отвела взгляд.

— Я не была уверена, что ты его получишь. Я не знала, продолжаешь ли ты работать в кафе. Сейчас я жалею, что отправила его.

— Почему?

Кармелита чувствовала себя не в своей тарелке. За последний час она поняла, как много их разделяет. Теперь Рэчел была порядочной и чистой, а она, Кармелита, так и осталась изгоем. Рэчел даже поменяла имя, став Беверли Хайленд. Новое имя и новое лицо. С этой женщиной у нее не было ничего общего. Кармелита внезапно осознала, что разговаривает с незнакомкой.

— Слушай, а куда все идут? — спросила Кармелита. Она посмотрела на часы: почти час дня. Потом вспомнила: скоро проедет президентский кортеж.

— Кармелита, — позвала Беверли, — поехали со мной.

— Куда?

— В Калифорнию. Поехали со мной, и начнешь новую жизнь.

Кармелита изумилась.

— Уехать из Техаса?

— Да.

— Ой, нет!

Гслос Беверли стал еще мягче.

— Кармелита, ты счастлива?

Девушка пожала плечами:

— А кто счастлив?

— Ты можешь стать счастливой, если поедешь со мной, я дам тебе хорошую работу, ты сможешь учиться. Тебе понравится Калифорния.

Кармелита покачала головой.

Беверли дотронулась до руки подруги и произнесла:

— Помнишь, как мы вместе мечтали? Ты хотела учиться, работать в конторе, печатать, говорить по телефону. Ты сможешь достичь этого, если поедешь со мной. Кармелита, в Калифорнии сбываются мечты!

В испанских глазах Кармелиты появилось то редкое выражение, которое Беверли замечала иногда, давным-давно. Как будто ее посещали видения. В эти мгновения Кармелита испытывала надежду или, вернее, предчувствие надежды. Это случилось раньше, когда она научилась читать первые слова, когда продала первую шараду в журнал. Мечта о лучшей жизни загоралась в ее черных глазах в такие минуты. Но огонек быстро угасал, так же как и сейчас. Кармелита не умела надеяться и мечтать, она давно смирилась со своей страшной судьбой.

— Слишком поздно для меня, подружка, — произнесла она, глядя на клочья салфетки в руках, — я уже не смогу уехать.

— Почему?

— Я слишком стара. Мне двадцать пять. И потом Мануэль…

— Но ты не можешь любить его!

Любить? Мануэля? Может быть, когда-то она и любила Мануэля, но это было очень давно. Сейчас он был для нее просто мужчиной, который защищал ее, отбирал у нее деньги и приказывал. Когда у него было хорошее настроение, он хорошо к ней относился, когда она того заслуживала, он наказывал ее. Она не может уйти от Мануэля. Он решал за нее, он даже говорил ей, какую одежду носить. Она стала жить с ним с тринадцати лет. Он превратился в частичку ее самой.

Кармелита редко размышляла над своей жизнью. День за днем монотонно тянулись нескончаемой чередой! Она приводила мужчин в свою комнатушку и продавала свое тело. Кармелита жила в пустоте, без будущего. А, собственно, о чем думать? Мануэль заботился обо всем. Например, вчера вечером она сообщила ему, что опять беременна. Он сразу ответил:

— У меня есть парень, который тебе поможет. Несмотря на криминальный образ жизни, Кармелита Санчес была верной католичкой и каждую неделю исповедовалась. Ей предстояло исповедоваться в очередном большом грехе — еще одном аборте. Но так решил Мануэль. Кармелите и в голову не приходило подумать самой, не согласиться с ним и сказать: больше не будет абортов. Я оставлю ребенка.

Обе замолчали. Беверли отчаянно подыскивала слова, чтобы убедить подругу поехать с ней. Кармелита снова отчетливо почувствовала себя не в своей тарелке.

— Послушай, — сказала Кармелита, поднимаясь, — мне нужно идти, а то Мануэль начнет интересоваться, куда я пропала.

Уже в машине Беверли произнесла:

— Если ты боишься, что Мануэль разыщет тебя в Калифорнии, не волнуйся. Ему это не удастся. Ты изменишь имя. Помнишь, как тебе нравилось имя Кармен? Полностью изменишь свою личность, так же как и я.

Кармелита бросила на нее нервный взгляд. Да, это была реальная опасность — разыскивающий ее Мануэль. Но не только по этой причине она не могла покинуть его. Такие девушки, как она, не созданы для нормальной жизни, вот и все.

Беверли хотела добавить еще кое-что. Через несколько лет Кармелита начнет стареть, и Мануэль предпочтет ей кого-нибудь помоложе. Она останется совершенно одна, поистрепавшаяся женщина с панели, которая никому не нужна. Кармелита сама осознавала это. Они с Беверли понимали это уже девять лет назад, когда им было всего по шестнадцать.

Улица была запружена машинами. Кажется, весь Даллас хотел поприветствовать президента.

На перекрестке они застряли. Машину Беверли зажали со всех сторон, сзади в ее бампер почти врезался автобус, водитель которого непрерывно сигналил.

Кармелита ругалась по-испански и произнесла:

— Он же видит, что нам некуда ехать. Что толку гудеть?

Вдруг между машинами образовался просвет. Беверли отреагировала мгновенно. Они успели проскочить, а автобус и его сердитый водитель так и остались в пробке.

Машина Беверли нырнула на боковую улицу, где не было толпы, желающей поглазеть на президента.

— Мне нужно вернуться в Калифорнию, — сказала она Кармелите по дороге в отель. — Сегодня я уезжаю. Если ты передумаешь, я в отеле до шести вечера.

Дэнни Маккей жал на гудок, пытаясь заставить голубую машину убраться с дороги. Блондинка за рулем только рот разевала. Сидела и трепалась с подружкой.

Наконец появился просвет. Он опять нажал на гудок и закричал:

— Давай! Двигай! — Машина метнулась вперед и исчезла в боковой улице.

— Да, — протянул Боннер Первис, сидевший рядом, — никогда такого не видел. И все только потому, что старина Кеннеди приезжает в город.

Дэнни нетерпеливо топал ногой и пытался выбраться из этой неразберихи. Он приехал в Даллас не за тем, чтобы увидеть президента. У него были здесь более важные дела.

День был не жаркий, но у Дэнни взмок воротник рубашки. Он был сам не свой от нетерпения. Семь лет они в бизнесе. Семь лет с тех пор, как выкинули Билли Боба Магдалену в пустыне и завладели его автобусом. За эти годы Дэнни заработал такие деньги, о которых и не мечтал. Много уходило на красивых женщин и гостиницы, но он регулярно откладывал на будущее. Дэнни приехал в Даллас купить кое-что из недвижимости, оглядеться и завязать полезные знакомства. Ему тридцать лет, у него есть деньги в банке — пора меньше заниматься проповедями и сосредоточиться на достижении цели.

Он был полон энергии так же, как когда-то в Сан-Антонио. Весь Техас знал его как удивительного проповедника. Аудитория на его проповедях была так велика, что он проводил их на открытом воздухе, так как шатер уже не мог вместить всех желающих. Людям нравился взвинченный молодой проповедник, который ни минуты не мог усидеть спокойно. Дэнни был вечно в движении, даже когда он садился, медленно растягивал слова и лениво смотрел из-под ресниц, атмосфера вокруг него была наэлектризована.

Он чувствовал свою силу. Он не хотел ограничиваться Техасом и проповедничеством. Его сжигало желание владеть и править. В Далласе он собирался переговорить о покупке административного здания и, возможно, нескольких квартир. Дэнни не терпелось приобрести недвижимость, и наконец-то он был в состоянии себе это позволить.

На боку автобуса красовалась надпись — Дэнни Маккей несет вам Иисуса. Но это был уже не тот автобус, что они украли у Билли Боба. Последняя модель, с встроенной спальней, ванной и кухней. Как правило, Дэнни сам не садился за руль, этим занимался Боннер. Дэнни водил белый, отделанный хромом линкольн-континенталь. Но решив продать автобус и обосноваться в Далласе, Дэнни сам сел за руль, чтобы отвести автобус к покупателю. Дэнни было по-своему жалко расставаться с большим и комфортабельным автобусом. Они вместе пережили хорошие времена. Но он не должен останавливаться. Бюстик Наполеона на приборной доске напоминал ему о цели. Власть, проповеди — лишь ступенька к ней.

— Смотрите! — показывая, воскликнул Боннер. Они стояли на пересечении трех магистралей. Внизу им был виден президентский кортеж из двенадцати машин. Сестра Сью, одна из девушек, сопровождавших в данный момент Дэнни, выглянула из заднего окна и завизжала:

— Жеки! Смотри, Марсия, это Жеки!

— Проклятие, — ругнулся Дэнни, останавливаясь на знак. Он восхищался и завидовал семье Кеннеди, прекрасно понимая, почему люди с ума сходят из-за них. Когда-нибудь он будет обладать такой же властью.

Крэк!

— Что это? — спросил Боннэр.

— Что-то в машине, — ответил Дэнни.

— Боже мой! — пронзительно закричала Сью.

— Что… — начал Дэнни, повернулся и посмотрел вниз. Президентский лимузин остановился. Жеки наклонилась над мужем, губернатор Коннелли странно осел в руках жены.

А потом воцарился хаос. Внезапно люди побежали в разные стороны, некоторые падали. Агент секретной службы кричал в сторону машины Линдона Джонсона:

— Ложись! Ложись!

Машина президента стремительно рванула с места, за ней последовала машина охраны.

— Господи, Дэнни! — вопил Боннер. — Они застрелили президента!

Сью и Марсия непрерывно голосили на заднем сиденье.

Дэнни ни о чем не думал в тот момент, он не понимал, что и почему делает. Он просто устремился вслед за президентской машиной, ни на минуту не упуская ее из вида.

Потом перед ними возникло тринадцатиэтажное здание больницы. Машина президента остановилась перед отделением скорой помощи. Через несколько секунд пострадавших положили на носилки.

Дэнни так резко затормозил, что три его спутника выпали из своих кресел. Он выскочил, оттолкнул Боннера.

— Послушайте, — кричал Дэнни на бегу, — что случилось?

Но его остановили агенты секретной службы. Он стоял и смотрел. Жеки все еще прижималась к мужу. Ее юбка и ноги были запачканы кровью. Когда носилки внесли в здание, позицию у дверей немедленно заняли люди из охраны президента.

— Что там, Дэнни? — переводя дыхание, спросил подбежавший Боннер. — Он жив? Кто стрелял? Дэнни!

— Господи, — простонал Дэнни. — Я не знаю!

К больнице начали подъезжать машины. Люди бежали по тротуару, некоторые кричали, плакали, другие двигались как зомби, не произнося ни звука. Полиция охраняла подходы к больнице. Вокруг суетились репортеры, неподалеку на лужайке поспешно налаживали аппаратуру телевизионщики, тут же расположилась машина одной из крупнейших радиостанций Далласа. Люди были растеряны, не знали, что делать.

Президента застрелили. Мир остановился.

Пораженный, Дэнни оглянулся вокруг. Негритянка стояла на коленях, по ее щекам струились слезы. Она била себя в грудь и причитала. Другие, не отрываясь, смотрели на больницу, в оцепенении скрестив руки на груди.

Сью и Марсия в испуге прижимались друг к другу. Журналисты пытались хоть что-нибудь узнать.

Настолько серьезно ранен президент?

Толпа росла. Людей влекло к больнице, они хотели быть рядом с поверженным лидером. Хаос вокруг напоминал Дэнни растревоженный муравейник. Вдруг его озарило.

Вот оно, его место в истории.

— Послушайте, — воскликнул Дэнни, — послушайте меня! — Он подбежал к автобусу и выпрыгнул на неровный капот — Братья и сестры во Христе! — закричал он с распростертыми руками. — Сольемся в молитве за нашего возлюбленного президента.

Так Дэнни завоевал их. Наконец кто-то заговорил, наконец кто-то вышел из толпы, стал для них путеводной звездой. Человек с властным голосом вдруг сказал слова, которые они хотели услышать, — знакомые, успокаивающие. Они устремились к нему, как мухи на мед.

Дэнни смотрел на растрепанные лица, глаза, полные надежды, и знал, что ему делать. Они как дети, — думал он. — Беспризорные маленькие дети. Они ждут, что кто-нибудь возьмет их за руки и укажет путь.

— Братья и сестры! Я не знаю, что сейчас происходит внутри этого здания, — звенел его голос над их головами, — о я знаю, что человеку на больничной койке там необходимы наши молитвы. Мы должны поднять свои голоса к Господу и молить Его не забирать сегодня к себе Джона Фитцжеральда Кеннеди. Мы должны излить свою любовь и свою душу Господу, чтобы Он услышал нас.

— Аминь! — закричал кто-то.

— Мы знаем, кого будет винить мир за случившееся! — продолжал Дэнни. — Он будет винить Техас! Но Техас не стрелял в нашего возлюбленного президента. Это был дьявол! Грех и разврат правят бал в нашем сегодняшнем мире. Это они стреляли в Джона Кеннеди! Если блаженный человек, лежащий там, умрет, — тут он указал рукой отделение скорой помощи, — то его убьют наше безбожие и грехи наши.

— Аминь, братья! — вопил Боннер.

Дэнни постепенно заводился, как всегда случалось с ним во время проповедей. Как только он расходился, его уже было не остановить. Его переполняло чувство власти над людьми. Тело его, казалось, парило над толпой, голос звучал громко и отчетливо, слова лились рекой.

Дэнни упал на колени и молитвенно сложил руки.

— Господь отец наш, — взывал он, — пожалуйста, услышь наши молитвы, Все мы жалкие грешники, достойные Божьей кары. Но мы молим тебя не забирать от нас сегодня Джона Кеннеди! Мы как маленькие дети. Нам нужен отец.

— Аминь! — стали повторять люди. Некоторые встали на колени в молитве. Все лица были обращены к притягательному молодому человеку, который стоял на коленях на капоте автобуса. В лучах солнца его почти рыжие волосы светились, как нимб над головой.

У Дэнни был красивый голос, который приказывал, уговаривал, заставлял людей менять мнение. Но у Дэнни был еще один талант: он умел плакать.

Он выкрикивал свое обращение к Господу, а по щекам его струились слезы. Голос срывался в нужных местах, иногда Дэнни очень уместно не мог сдержать рыдания. И толпа плакала вместе с ним.

Проходили минуты. Из больницы не поступало никаких сообщений.

Дэнни вскочил на ноги и, излил свой гнев.

— Мы должны показать Господу, что недостойны такого наказания. Мы должны показать Господу, как сильно любим человека, лежащего сейчас в этой больнице. Братья и сестры во Христе, давайте предложим себя вместо нашего поверженного президента. Давайте поклянемся, что откажемся от жизни во грехе и воспевании сатаны и вернемся на праведный путь. Ради Джона Кеннеди!

Толпа обезумела. Она взывала к Господу. Она давала обещания сделать все, что угодно, лишь бы Он оставил президента в живых. Дэнни стоял с распростертыми руками на фоне солнца. Его стройная фигура излучала страсть и магнетизм. Радиожурналисты заняли места поближе к автобусу; в эту минуту его слова были слышны половине Техаса. Пока не было новостей из больницы, телевизионщики нацелили камеры на Дэнни и снимали.

— Говорю вам, братья и сестры, — вопил он, — примиритесь с Господом сейчас! Обещайте Ему, что вы готовы на жертвы, если они спасут нашего возлюбленного президента! Братья и сестры, спрашивайте не о том, что может для вас сделать президент, а что вы можете сделать для президента!

— Аллилуйя! — визжала толпа. — Аминь! Хвала Господу!

Ошеломленный, Боннер Первис отступил в сторону. Он и раньше видел Дэнни во время его страстных проповедей, но ни одна из них не шла ни в какое сравнение с сегодняшней. Люди взирали на Дэнни с восторгом. Они были в его власти, он мог сейчас вести их куда угодно. Боннеру вспомнились статьи о выступлениях Гитлера, которые он вырезал и хранил.

Боннеру пришел на память день три года назад, чем-то похожий на нынешний. Они работали в одном заштатном городишке, а Дэнни, нервный и возбужденный, все искал чего-то. В тот вечер в разгар всеобщей молитвы Дэнни исчез. Он вернулся через четыре часа, страшно бледный, но спокойный. Но следующее утро Боннер услышал в местных новостях, что доктор Саймон Уоддел был найден мертвым, жестоко и безжалостно убитым в своей постели. Полиция вела поиски. Разумеется, в случае необходимости сотня свидетелей могла присягнуть, что около одиннадцати вечера Дэнни молился вместе с ними. Он знал психологию толпы, мог заставить их поверить в любую иллюзию. Но Боннер-то знал, что Дэнни там не было. Он присутствовал лишь в мыслях истерически религиозной толпы. Несколько месяцев спустя полиция приписала убийство наркоману, которого доктор Уоддел, должно быть, застал в момент кражи наркотиков.

Боннер думал о том вечере, наблюдая, как Дэнни манипулировал толпой у больницы. Для него они были послушные куклы. Дэнни кричал:

— Дух Кеннеди будет жить!

Эти слова мгновенно сделали его знаменитостью. Боннеру пригрезилось будущее, и он затрепетал от предвкушения.

Кармелита Санчес узнала новости, когда зашла в ночной клуб. Там Мануэль и его друзья обычно проводили дни, играя в карты и заключая сделки о купле-продаже наркотиков. Мануэль должен был ждать ее в задней комнате, чтобы отвести на аборт. На стойке стоял включенный радиоприемник. Рядом с ним, опираясь на метлу, застыл дворник, и глаза его были полны слез.

Примерно в час дня, — читал диктор, президент Джон Фитцжеральд Кеннеди скончался в больнице Паркленд от пулевого ранения в голову.

Как и для всей нации, для Кармелиты остановилось время. Машины ехали по магистрали, школьников отпустили домой, телефонные линии были перегружены звонками, а Кармелита замерла в спертой темноте далласского ночного клуба со стриптизом. Голос из радиоприемника заполнил все помещение. Говорящего не назвали, последний раз она слышала его много лет назад, поэтому не узнала человека, призывающего всех пойти на жертвы, чтобы Кеннеди жил.

В глазах Кармелиты начали собираться, а потом капать слезы. Все ее существо было охвачено горем. Она, не отрываясь, смотрела на радиоприемник, и на нее волнами накатывала записанная речь. Эту речь ей предстоит услышать в ближайшие недели еще много раз, потому что ее будут крутить почти все радио— и телевизионные станции страны. Знаменитая речь его преподобия Дэнни, которую он спонтанно произнес у стен больницы, где умирал Кеннеди. Как и многие другие, под влиянием этой речи Кармелита подумала: Да, я должна измениться.

И тут она поняла: Господь не хотел, чтобы она оставалась шлюхой.

Кармелита Санчес привыкла вставать на колени. Она делала это в грязных гостиничных номерах с безымянными клиентами, она вставала на колени, когда по воскресеньям молилась в церкви. Но она впервые опустилась на колени на линолеум ночного клуба.

Дневной портье в отеле тихо плакал, закрыв лицо руками. Два старика застыли на диване, невидящими глазами глядя прямо перед собой. Беверли Хайленд замерла посреди холла, вслушиваясь в знакомый голос, раздававшийся из радиоприемника.

Он был здесь, в Далласе. Всего лишь в нескольких милях от нее.

Как и все в Америке, Беверли ощущала на себе влияние проникновенных молитв Дэнни Маккея. Но на Беверли они действовали несколько иначе, чем на остальных.

Ее тело было как натянутая струна. Она слегка дрожала.

Он в самом деле находился здесь.

Ей стоило лишь завести машину и…

Но она не двинулась с места. Дэнни пригвоздил ее. Он призывал ее отказаться от грешной и развратной жизни. Возлюбить Иисуса Христа. Принести жертвы ради Джона Фицтжеральда Кеннеди. Подумать только, он просил ее вернуться на праведный путь ради президента! Но Беверли слышала в голосе Дэнни Маккея что и много лет назад, — власть.

Она окончательно уверовала в то, что он выполнит свое обещание и станет большим человеком.

Он предсказал это девять лет назад, когда вышвырнул ее из машины. И вот теперь он использует людей, идет по головам в маниакальном стремлении забраться наверх. Даже умирающий президент был для него всего лишь ступенькой.

Она продолжала стоять посредине убогого холла, на улице гудели автомобили, тихо всхлипывал портье, а Дэнни Маккей вещал по радио. Беверли вдруг захотелось, чтобы он стал кем-то очень значительным.

Потому что когда-нибудь он упадет, и она поможет этому. Ей хотелось, чтобы он упал с самой большой высоты. Не важно, сколько это займет времени, она подождет. Когда придет время, она вернется к Дэнни Маккею и столкнет его в пропасть.

— Рэчел, — неуверенно позвал ее кто-то.

Она обернулась. В дверях стояла Кармелита с саквояжем в руках.

— Рэчел, — произнесла она, — я еду с тобой.