Позднее утро июньского дня. В воздухе разлита жара. Музыкальный салон. Обставлен комфортабельно, однако случайно подобранными вещами: маленький рояль, большое трюмо, ширма. На стенах фотографии и портреты композиторов и певцов: Верди, Пуччини, Сольти, Моцарта, Карузо, Бриттена, Марии Каллас и других. Застекленные двери ведут на узенькую террасу.
На террасе СЕСИЛИ РОБСОН (СИССИ), полная женщина, в ушах у нее наушники от маленького плейера. Она слушает музыку, то кокетливо улыбается, то шепчет слова, то напевает мелодию, которую, разумеется, слышит только она.
На скамейке РЭДЖИ (РЕДЖИНАЛЬД) ПЕЙДЖЕТ. Это стройный, подтянутый, безупречно одетый мужчина (белый воротничок, галстук). Он изучает книгу Эрнста Ньюмена о творчестве Вагнера. Попутно делает заметки.
Через несколько минут появляется УИЛФРЕД (УИЛФ) БОНД. Это крупногабаритный мужчина в полном смысле слова. Одет с артистической небрежностью, а быть может, он вообще пренебрегает своим внешним видом. Уилф опирается на палку.
Взглянув на Уилфа, Рэдж снова погружается в книгу.
Сисси самозабвенно слушает музыку.
Посмотрев на своих друзей, Уилф подсаживается к Сисси. Он явно что-то замышляет. Сисси простодушно улыбается, он улыбается ей. Жестом она показывает, что слушает музыку.
Он понимающе кивает ей.
УИЛФ. СИССИ! Положа руку на сердце, позволь сказать тебе, что у тебя самые красивые в мире СИССИ. Таких ни у кого не видал.
Разумеется, Сисси не слышит, а Рэджи устало вздыхает.
Вся твоя плоть пробуждает во мне плотское вожделение.
Смотрит на Рэджа, но тот никак не реагирует.
И еще скажу, чтобы мне хотелось сделать с тобой, когда ты нагибаешься, натягивая хирургические чулки; — мне хочется сразу облапать тебя. Ты бы этого хотела, СИССИ?
РЭДЖИ. УИЛФ! Прекрати свои плоские шуточки!
УИЛФ. Не плоские, а плотские. (Доволен собой). СИССИ, ведь в молодости ты была, как говорят, слаба на передок, прости меня, СИССИ. Конечно, это было давно — но по моим наблюдениям, ты любила «что-то погорячее», разве не так?
РЭДЖИ. Перестань, УИЛФред, я вежливо тебя прошу.
УИЛФ. А ты, СИССИ, предпочитала рабочих сцены, осветителей. Ведь это же так, моя курочка? И не очень-то жаловала меня, а также РЭДЖИ. Хотя говорили, что Фрэнк Уайт раз или два давал тебе подержать свою флейту. Несчастный педераст! Скажу, что в те далекие времена мы должны были с тобой спариться. Вообще, я не очень-то гонялся за бабами, но нам с тобой было бы хорошо — это уж точно. Меня всегда тянуло к тебе, продолжает тянуть и теперь.
РЭДЖИ. УИЛФред, прекрати! Ты начинаешь повторяться. Всю эту неделю ты бегал за юбками.
УИЛФ. Знаю. Но ничего не могу с собой поделать. Когда я говорю СИССИ всякие эротические пошлости, я испытываю подъем. Теперь это единственный для меня возбудитель. День и ночь я думаю об этом треклятом сексе. Казалось бы, что я уже вышел, из этого возраста, а выходит, что — нет. Ты считаешь, что со мной что-то не так? Не могу смотреть на женщину, чтобы мысленно не начать ее раздевать. В своем воображении я проделываю с ней черт знает что, или же она со мной. Даже с нашей матроной… Видишь, до чего я дошел… А СИССИ всегда любила перед выходом на сцену потереться с кем-нибудь за кулисами. Видно, я был слишком рафинированным для нее. (Усмехается). Но все мы знаем, как это благотворно действовало на голос. Не правда, СИССИ?
РЭДЖИ. УИЛФ, ты омерзителен! Прекрати! (Продолжает читать).
УИЛФ. РЭДЖИ, это я так просто вспомнил… РЭДЖИ, я хочу, чтобы ты послушал, потому что моя эскапада закончена. Я задаю СИССИ эротический вопрос, и она всегда дает мне благосклонный ответ, как только снимет наушники. Я говорил тебе, что я над этим работаю. СИССИ, позволь нам с Рэджем немного поразвлечься с тобой. А ну, давай, СИССИ, будь умницей, ложись на лужайку, снимай панталоны и ноги врозь. Ну как, СИССИ.
Хлопает ее по руке.
Сисси снимает наушники.
СИССИ. Я готова.
УИЛФ (в восторге). Ну вот! А я что тебе говорил? Она готова.
Рэджи выдавливает из себя улыбку.
СИССИ. А что здесь смешного?
УИЛФ. Ровно ничего. А что ты слушала?
СИССИ. Конечно нас. «Риголетто». До чего хорошо мы пели! Зачем ты меня прервал? У тебя что-то срочное?
УИЛФ. Не могу вспомнить.
СИССИ. Слава Богу, что кто-то еще, кроме меня, не может что-то вспомнить.
РЭДЖИ. Весьма любопытно. (Читает). «Вопрос о том, могут или не могут поэзия и музыка существовать на основе приемлемого равенства, — будет рассмотрен ниже в данной главе. Считаем нужным заметить, что термин „поэтический“ в определении основного импульса всех искусств- является ошибочным, так как он может вызвать только неразбериху и путаницу понятий». А вы как думаете?
УИЛФ. Я думаю, что в нашу обитель прибыл новый обитатель. Интересно, кто это?
СИССИ (чрезмерно возбуждена). Что? Что? К нам едет какой-то новенький? Мне никто об этом не говорил. Новое поступление? Кто? Кто это может быть? (Отстегивает наушники, прячет плейер в сумку).
УИЛФ. Если бы я знал, то я бы не спрашивал.
СИССИ (расстроена сверх меры). Я хочу, чтобы они ставили нас в известность. Почему такая секретность?
РЭДЖИ. Потому что это единственное средство сохранить над нами контроль. Секретность — основа всякой власти. (Продолжает читать).
СИССИ. До чего же противно!
УИЛФ. Уверен, что это какая-то важная персона.
СИССИ. Почему ты уверен?
УИЛФ. Не знаю. Просто мое ощущение. Несколько дней мне казалось, что здесь что-то происходит. Вокруг какая-то суета, люди перешептывались друг с другом.
СИССИ. Терпеть не могу, когда люди о чем-то шепчутся. Я всегда думаю, что они шепчутся обо мне. СИССИ Робсон, СИССИ Робсон, СИССИ Робсон…
УИЛФ. А сегодня утром они торопили нас с завтраком.
РЭДЖИ (вспыхивая). В моем присутствии о завтраке прошу не упоминать!
УИЛФ (продолжая)…а затем выпроваживали нас из коридоров, сам Дуче и старшая сестра — матрона — были такие взъерошенные. И я про себя решил, что они ждут какую-то важную персону.
СИССИ. Но почему ты не сказал мне об этом? Ведь кроме тебя никто ничего не знает. Все молчат. А ты знал, РЭДЖИ?
РЭДЖИ (о своем). Я уверен, что Эрнст Ньюмен прав. Поэзия не может быть основным импульсом всех искусств.
УИЛФ. О, какой ты зануда, РЭДЖИ! Вместо своего Вагнера почитал бы лучше Кама Сутру, книгу о сексе в индийской мифологии.
СИССИ. РЭДЖИ таких книг не читает, потому что он истинный джентльмен, чего нельзя сказать о тебе, УИЛФ. РЭДЖИ, я так рада, что ты благополучно вернулся из Карачи!
Рэджи и Уилф обмениваются взглядами.
РЭДЖИ. Мне очень хотелось, хотя бы раз в жизни спеть Тристана или Зигфрида. Но они прошли мимо меня.
УИЛФ. Вагнера поют только проклятые иностранцы. Мы лучше всего исполняем британских композиторов: Россини, Доницетти, Джузепе Верди.
Рэджи улыбнулся.
СИССИ. Я где-то прочла, что если бы Джузеппе Верди родился в Англии, его непременно окрестили бы Джоном Грином — Зеленым. Но с таким именем разве можно сделать карьеру? Представьте себе «Реквием» Джона Зеленого. Содрогнуться можно.
РЭДЖИ. Раз уж мы заговорили о Верди, есть ли идеи в отношении концерта десятого октября?
УИЛФ. Думаю, что каждый должен выступить соло.
РЭДЖИ. А не проще бы трио? Не так ответственно.
СИССИ. Трио? Лучше уж что-нибудь старенькое. Не уверена, что смогу выучить новый текст.
РЭДЖИ. Давайте обсудим это на специальном заседании — позже. (Делает в блокноте пометки).
УИЛФ. Какое еще там специальное заседание? Неужели нельзя просто об этом договориться?
СИССИ. А все-таки, как некрасиво с их стороны без нашего согласия принять какого-то нового человека.
РЭДЖИ. Это нормальный процесс. Они не обязаны спрашивать нас. Здесь распоряжаются они, а не мы.
УИЛФ. РЭДЖИ прав. Мы приходим и уходим, а начальство пребывает вовеки. И когда наши голоса умолкнут, то есть перейдут в хор небесных херувимов, в наши комнаты вселят кого-то другого. Такова жизнь. Месяц назад Лоуренс Тиммс покинул эти берега, а сейчас, вероятно, поет дуэт с Марией Каллас. Мы знали, что на его место придет другой…
РЭДЖИ. Вся наша жизнь состоит из приездов и отъездов. Старые уезжают, новые приезжают. Сделайте вывод. Не огорчайтесь.
Пауза.
СИССИ. РЭДЖИ, я так счастлива, что ты благополучно вернулся из Карачи! Неужели я вам не сказала, что получила небольшой чек за «Севильского цирюльника»? Пойду, узнаю, кто же к нам пожаловал.
СИССИ уходит, Уилф подвигается к Рэджу.
УИЛФ. Почему из Карачи?
РЭДЖИ. Понятия не имею.
УИЛФ. У нее там родственники?
РЭДЖИ. Ее отец служил в армии, в Индии. На прошлой неделе она приветствовала меня из Бангладеш.
УИЛФ. Она становится все более странной. Меня это беспокоит. Мы не допустим, чтобы ее отсюда забрали.
РЭДЖИ. Упаси Боже!
УИЛФ. Милая СИССИ! Ее лицо все еще гладкое, детское, чистое. А ее улыбка — это свет в темноте. Когда я впервые увидел ее — Боже, как давно это было! Она показалась мне самой сексуальной из женщин, которых я знал. Статная, пышная. Но, видит Бог, без дела она не сидела. Все время с кем-то крутила. Я попробовал к ней подступиться, но мне не повезло. У нее были шашни с каким-то художником-декоратором… Ты думаешь, она и вправду получила чек за «Севильского»?
РЭДЖИ. Весьма вероятно.
УИЛФ. А кто пел Фигаро?
РЭДЖИ. Дайлан Морган.
УИЛФ. Проклятые иностранцы!
Улыбаются. Уилф берет буклет «Риголетто».
Думаешь, они нам заплатят за нашего «Риголетто»?
РЭДЖИ. Должны заплатить. Кассета пользуется большим спросом.
УИЛФ. Да неужели? Кто тебе об этом сказал?
РЭЛЖИ. Сейчас не припомню. Кто-то сказал.
УИЛФ. «Риголетто». Рад, что они вновь выпустили буклет. Но на обложке вместо наших фамилий они могли бы поместить наши фотографии. Сучьи сыны эти агенты! Все же смотрится красиво: Хортон, Бонд, Пейджет, Робсон. Чувствуешь, что ты еще жив. Конечно, меня они должны были выделить — крупным планом… Все же, хорошие это были денечки, не так ли, Рэдж? Я помню наши спектакли, записи на кассету — помню все, словно это было вчера. Но что было сегодня утром на завтрак — не помню.
РЭДЖИ (снова вспыхивая). Я просил не упоминать о завтраке!
УИЛФ. Никто никогда не исполнял квартет лучше нас.
РЭДЖИ (успокоившись). А ты слушал кассету?
УИЛФ. Нет. Странно. Не хочется. Не хочу слышать свою молодость. А ты? Ты слушал кассету?
РЭДЖИ. Нет. Но по другой причине.
УИЛФ. Понимаю. Бестактно с моей стороны. Прости, что заговорил об этом. (Кладет буклет на место). В те дни у меня голова кружилась от успехов… Крупные заголовки на первой странице «Дейли мейл» и моя фотография «УИЛФрид Бонд — новая звезда?» И вопросительный знак — вот это уже лишнее. Но он попал в самую точку.
РЭДЖ. Я помню эту сенсацию.
УИЛФ. Да, я стал знаменит всего лишь на один день. Быть может, на неделю. Прихоти капризной моды. Но я хорошо заработал, это было все, что я хотел. Я не сентиментален — это мой недостаток. Я не такой, как ты, Рэдж. Ты — художник, а я ремесленник..
РЭДЖИ. УИЛФ, твоя беда в том, что ты всегда легко себя продавал. Но у тебя иногда бывают удивительные озарения.
УИЛФ. Ты добрый друг, РЭДЖИ. На добро отвечают добром. Я придумал заглавие для твоей автобиографии: «Тенор на распутье». Ну как?
РЕДЖИ. Неплохо.
УИЛФ. «Тенор на распутье» РЭДЖИНальда Пейджета. В этом что-то есть. А как движется твоя работа?
РЭДЖИ. Медленно.
УИЛФ. До какого места ты уже дошел?
РЭДЖИ. До своего первого урока музыки с миссис Либерман.
УИЛФ. Сколько тебе было лет?
РЭДЖИ. Семь.
УИЛФ. Когда дойдешь до периода полового созревания, дай мне знать. Тут-то и начнется самое интересное. Да, у меня тоже есть для тебя мысль об искусстве… (Ищет в карманах).
РЭДЖИ. Скажите пожалуйста, не такой уж ты обыватель, каким хочешь казаться.
УИЛФ. Куда я ее спрятал? Я же ее записал, потому что никогда б не запомнил. Сунул куда-то. (Роется в карманах).
РЭДЖИ. Странное совпадение. Я сегодня утром сочинил афоризм. Тоже об искусстве. (Вынимает дневник, ищет страницу). Вот мой афоризм: «Обыватель считает настоящим лишь то искусство, которое популярно. Но истинное искусство никогда не может быть популярным». Это культурный девиз нашего времени. Здорово? Тонко и точно, не так ли?
УИЛФ не отвечает, все еще ищет в карманах.
«Обыватель считает настоящим лишь то искусство, которое популярно. Но истинное искусство никогда не может быть популярным». Ну, как? Очень точное определение.
УИЛФ (рассеянно). Ищи, ищи… (Роется в карманах).
Появляется СИССИ в крайнем возбуждении.
СИССИ. Я знаю, кто это, я ее видела, я ее видела! Вы правы, очень важная персона, но вы никогда, никогда, никогда не угадаете — кто это. Никогда!
УИЛФ. Тогда скажи, не мучай нас бесконечно.
СИССИ. Я ее видела, я ее видела в натуральную величину, но еще более ужасной!!..
УИЛФ. Кто это? Умоляю, скажи!
СИССИ. Ты никогда не поверишь!.. О, Господи, ну как же ее…?
УИЛФ. Вспоминай, СИССИ!
СИССИ. Как сквозняком выдуло! Минуточку, минуточку… Начинается с Дж.
УИЛФ. С Дж? Дай подумать.
СИССИ. Знаменитое сопрано, да ты же знаешь!
УИЛФ. Знаменитое сопрано, начинается с Дж.? Она уже умерла?
СИССИ. Да, нет же, нет! Раз она здесь, значит жива.
УИЛФ. Весьма логично. Так кто же она?
СИССИ. Вспомнила! Вспомнила! Это Джильда!
УИЛФ. Какая Джильда?
СИССИ. Наша Джильда!
УИЛФ. Ты хочешь сказать — ДЖИН Хортон?
СИССИ. Конечно, какой ты догадливый!
УИЛФ. ДЖИН Хортон! Она здесь?
Оба смотрят на Рэджи. Он в смятении.
Что с тобой, старина?
РЭДЖИ. Так это ДЖИН? Она здесь? СИССИ, ты не ошиблась? Ты в этом уверена?
СИССИ. Абсолютно. Сам Дуче водил ее по своим владениям. Он просто купался в лучах ее славы. А, в общем, он походил на дворового пса, который случайно избежал кастрации.
РЭДЖИ. ДЖИН? Она здесь?..
УИЛФ. Успокойся, Рэдж, успокойся.
РЭДЖИ. Как могли они так поступить? Они даже не поставили меня в известность! Как это подло! Невыносимо! Все подстроено. Все!
Напряженное молчание.
СИССИ. Я не сказала вам, что получила чек за свою Розину?
РЭДЖИ. Это же чудовищно!!
СИССИ. Нет, нет, нет. Сумма была не такой уж большой.
Короткая пауза.
УИЛФ. После тебя она вышла замуж за Фредди Мильтона?
РЭДЖИ. Да. А после Фредди Мильтона за Майкла Риза, а после Майкла Риза…
СИССИ. У нее была связь с Энрико Кардинале. Об этом писали все газеты.
УИЛФ. У Фредди был очень легкий характер.
СИССИ. Что ты! Это был очень тяжелый мужчина. РЭДЖИ, ты знал Энрико? Он походил на вывернутый ветром зонтик.
УИЛФ. Не болтай, СИССИ!
РЭДЖИ. Это возмутительно! Бестактно, беспардонно! Конечно, все было подстроено.
УИЛФ. А возможно и нет. Ты же их знаешь.
РЭДЖИ. Они должны были посоветоваться со мной. Я подам жалобу своему адвокату. Я не позволю им так со мной обращаться! И вообще, что они о себе думают? Я уеду отсюда. Я найду другой пансионат…
Замолкает, охваченный чувством собственной беспомощности.
А куда мне идти? Теперь мне некуда идти. У меня нет никого. Никуда…
УИЛФ. Успокойся, РЭДЖИ, успокойся. Ты помнишь нашу заповедь: никогда не вызывай к себе чувства жалости… Ну вот, молодец. А ведь ты был женат совсем недолго?
РЭДЖИ (сухо). Да. Совсем недолго.
Короткая пауза.
УИЛФ. Мне она всегда казалась холодной, фригидной.
РЭДЖИ. Они могли бы меня предупредить!
УИЛФ. Возможно, они не знали…
СИССИ. Если это тебя хоть чуточку утешит, скажут она ужасно постарела.
УИЛФ. Сколько ей сейчас может быть лет?
СИССИ. Она немного старше меня.
УИЛФ (ехидно). Значит, ей больше восьмидесяти?
СИССИ. Не говори глупости! Я намного моложе ее. Намного. Ей можно дать все сто! Посмотрю, что там происходит. Я вернусь.
Поспешно удаляется, Уилф подходит и Рэджи.
РЭДЖИ. Я не хочу говорить об этом!
УИЛФ. Мы и не будем.
РЭДЖ. Чтобы ты ни сказал и ни сделал — не выражай мне сочувствия.
УИЛФ. Разве я кому-то сочувствовал?? Я даже не знаю значение этого слова…
РЭДЖИ. Справлюсь сам без посторонней помощи.
УИЛФ. Ты хочешь остаться один?
РЭДЖИ (сердито). Я сказал — не хочу сочувствия!
УИЛФ. Тогда я пошел.
РЭДЖИ. Нет, не уходи.
Уилф что-то мурлычет себе под нос.
Перестань мычать, это самая раздражающая привычна!
Уилф замолкает.
Как это чудовищно несправедливо! Здесь было так спокойно, Такая благодать… И вдруг появилась ДЖИН. Я старался забыть прошлое. Я вычеркнул ее из жизни… Я больше не хочу страдать. Я приучил себя жить в настоящем! А теперь еще вот это. Я словно очнулся после наркоза и увидел чужое враждебное лицо… Вот почему мне так нравится стареть. Старость помогает забыть человеку то, о чем ему лучше не вспоминать. С каким-то особым упорством я радостно принимал естественный ход событий, охотно расставался с мелочными амбициями, легко уязвимой гордостью. Процесс угасания мне казался естественным и неотвратимым и я с наслаждением его приветствовал. Я жил экономно, питался простой пищей, но по совету врачей пропускал раз в день стаканчик красного вина. Иногда покупал на распродаже кассету и подержанную книгу. Я сам занимался ремонтом своих костюмов, но одних и тех же ботинок два дня подряд не носил… Единственная роскошь, которую я себе изредка позволял — это мой любимый одеколон… Я откладывал деньги, копил… И все во имя чего? Я хотел сохранить свою независимость, чтобы я мог без помощи благотворительности обеспечить себя за свои деньги хорошей комнатой и уходом в этом доме, где обитают мои бывшие соратники…. чтобы я мог наслаждаться тихой и достойной старостью… Но вдруг приезжает она и все разрушает… Это так несправедливо!.. О Боже, я не хочу встречаться со своей катастрофой…
УИЛФ. Неудачная женитьба — это еще не катастрофа.
РЭДЖИ. Но в моем случае — катастрофа.
УИЛФ. Причины могут быть разными: несовместимость. Двое людей той же самой профессии; столкновение карьерных интересов. Они согласны разъехаться и жить раздельно. Думаю, что вина была скорее ее, чем твоя, если я вообще что-нибудь в этом понимаю.
РЭДЖИ (вспыхивая). Что ты понимаешь? Ты тридцать пять лет прожил с одной женщиной, своей женой Мелиссой. Мало найдется таких людей!
Пауза.
УИЛФ. А если это меня тяготило? Я ненавидел приближающуюся старость. Я ненавидел ее каждый день, каждую секунду. Сначала тебя беспокоит простатит, и ты три раза ночью бегаешь в уборную помочиться. Если не простатит, то начинается геморрой. У тебя выпадают зубы, портится слух, начинают слезиться глаза, появляется катаракта. А потом уж идут проблемы с памятью. Сначала ты не можешь вспомнить чье-то нужное имя, а кончаешь тем, что забываешь свое собственное. И врачи начинают морочить тебе голову. Сначала рекомендуют шагомер, потом шунтирование, говорят, бросьте курить, следите за холестерином, снижайте кровяное давление; только судороги мы снять вам не можем… И все это рекомендации «на авось». Либо пан, либо пропал. Последнее вернее. А уж что касается секса…
РЭДЖИ. Появилось какое-то новое средство?
УИЛФ. Да. И я попросил доктора Когган дать мне его. А она спрашивает: «А вам-то оно зачем?»… — А как вы думаете, зачем? — отвечаю. — Я дам вам успокоительное, — говорит она. — А на черта оно мне нужно? — говорю я, — я и так слишком спокоен. А она: — Не забывайте о своем возрасте… Ну я и послал ее куда подальше!
РЭДЖИ (улыбаясь). «Я гневаюсь, я полыхаю, я горю…»
УИЛФ. Точь-в-точь. Обо мне это. А ты, Рэдж, поэт, настоящий поэт. Как это?.. «Я гневаюсь, я полыхаю, я горю…»
РЭДЖИ. А у тебя удивительный дар — ты можешь поднять настроение человека..
УИЛФ. Странно услышать это от тебя. Сто лет назад что-то подобное мне сказала твоя бывшая супруга. Мы репетировали «Риголетто», этот проклятый «Квартет». Репетировали до одури. Ты же был там. Помню, СИССИ плакала, а ДЖИН, как всегда, выламывалась. Я выдал ей за это как следует. А она мне: «УИЛФред, ты вульгарен и груб. Ты как злая муха це-це. Но ты можешь вдохнуть новую жизнь в человека, а это прекрасно. Благодарю, если ты оставишь в покое мой зад».
Помимо воли Рэджи улыбнулся.
Я всегда это помнил. Много раз повторял это себе…
Молчание.
Ты действительно был очень несчастен?
Нет ответа.
Мне всегда хотелось узнать — почему она так внезапно бросила сцену?
РЭДЖИ. Это случилось, когда она вышла замуж за Майкла Риза. Она была в расцвете своих сил и возможностей. И все бросить! Так просто бросить! Она сказала, что хочет посвятить себя домашнему очагу, хочет быть женой и матерью. Истинной причины я не знаю.
УИЛФ. Ты прав. Это так непохоже на ДЖИН, она такая же мать, как наш Дуче.
РЭДЖИ. ДЖИН всегда уходила от правды. Особенно неприятной. Никаких объяснений. Она просто бежала от нее.
УИЛФ. Ты мне подал идею. Давай-ка сегодня вечером сбежим отсюда. Где-нибудь покутим. Возьмем такси. О цене не беспокойся. Ухнем весь гонорар за «Риголетто», мы еще не знаем, каков он. Погуляем на всю катушку, тряхнем стариной в трактире «Белая лошадь».
РЭДЖИ (внезапно взрываясь). Анжелика, стерва! Сегодня утром она опять не подала мне к завтраку мармелад!
УИЛФ (не обращая внимания на этот взрыв, продолжает). Поужинаем на славу. Потом отправимся в бар, выпьем по рюмочке за Брамса и Листа, вернемся в нашу обитель и там под окном ДЖИН исполним дуэт из «Искателей жемчуга». Ну как?
Появляется возбужденная СИССИ.
СИССИ. РЭДЖИ, УИЛФред! Встречайте ДЖИН во всем ее блеске!
РЭДЖ отворачивается. Появляется ДЖИН ХОРТОН, изящная хрупкая женщина. Она опирается на палку. У Джин манеры гранд-дама, одета соответствующе, но чувствует себя беззащитной, нервно улыбается.
ДЖИН. Да, да, я знаю. Как поживают поверженные боги?
УИЛФ. Ты как всегда бестактна. Ни чуточку не изменилась.
Подходит к ней, целуются.
СИССИ. А я вам что говорила? Она все еще выглядит как юная девушка! Но здесь ты будешь чувствовать себя неуютно, обстановка не для тебя. Мы все инвалиды, а ты, как всегда, блистаешь молодостью и красотой.
ДЖИН. Вы оба так добры ко мне. (Подходит к РЭДЖИ). РЭДЖИ? Это я, ДЖИН.
РЭДЖИ (отшатываясь от нее). Я знаю, кто ты.
ДЖИН. Не будь ко мне жесток, Рэдж, после всех этих лет. Я этого не перенесу.
УИЛФ. Он просто расстроен от неожиданности. Его не предупредили о твоем приезде.
РЭДЖИ. Я совсем не расстроен.
ДЖИН. Всецело моя вина, РЭДЖИ. Я не хотела никакого шума. Ты ведь знаешь, что такое пресса. Если бы журналисты узнали, что я собираюсь закончить свою жизнь в этом доме — они бы стали злорадствовать. Да, нескладно получилось.
УИЛФ. Ничего, все нормально.
РЭДЖИ. Странно, что пресса все еще проявляет к тебе интерес…
ДЖИН. Жестоко так говорить, Рэдж! Надеюсь, ты не стал жестоким?
РЭДЖИ. А ты разве знаешь, что такое жестокость?
ДЖИН. Ты никогда не был жестоким. Ты всегда был добрым, деликатным и застенчивым.
РЭДЖИ. Застенчивым — да. Но не стоит ворошить прошлое.
Неловкое молчание.
ДЖИН. Вероятно, это тебя удивит, но я все еще пользуюсь известностью. На днях меня как почетную гостью пригласили в Ковент-Гарден. Стоило мне только войти в ложу, как зал устроил мне овацию. Было очень лестно. Рэдж, пожалуйста, скажи мне что-нибудь приятное. Если мне суждено здесь жить, мы должны быть друзьями. Ну если не друзьями, то давай хотя бы вежливо относиться друг к другу…
Рэджи не отвечает.
Я должна сесть… Я в списке очередников на операцию тазобедренного сустава. (Присаживается рядом с РЭДЖИ, говорит ему на ухо). РЭДЖИ, дорогой, не создавай лишних трудностей, их и так уже много. Я знала, что ты здесь и что мое присутствие может быть для тебя неприятным.
РЭДЖИ. О каких трудностях ты говоришь? О каких трудностях?
ДЖИН. Поверь, у меня не было выбора. Дай мне сказать то, что я должна сказать. Прости, что я причинила тебе боль. Пожалуйста, будь ко мне снисходителен. Мы и тогда были разными людьми… Так вот. Я целую неделю репетировала свою речь. Как первоклассница.
РЭДЖИ молчит.
Как будто я шла на свою первую репетицию.
Рэджи молчит.
Всегда хочется произвести хорошее впечатление. Расскажите мне подробно о вашей жизни. Ваш директор показался мне таким обаятельным.
СИССИ. Мы называем его диктатором. Или Дуче.
ДЖИН. Оригинально! (Не понимает почему). Скажу, что я была очень разочарована, когда мне представили всяких хористок — их я лично не знала. Быть может и видела несколько раз… и еще оркестрантов, мне совсем незнакомых. Но я-то надеялась встретить здесь настоящих звезд.
СИССИ. У нас живет Фрэнк Уайт, флейтист. Чем не звезда? Однако боюсь, что долго он не протянет. Бедняга еле дышит. Так его жаль! Он даже не понимает, где он находится. Сидит в своей комнате, никого видеть не хочет. Представьте, даже меня. А ведь какой был виртуоз! Когда-то мы с ним очень дружили. Однажды он разрешил мне подержать свою флейту.
УИЛФ усмехается.
А какие звуки он издавал!.. Разумеется, на флейте. Чистое золото. И с такими переливами, словно хор ангельских голосов.
ДЖИН. Мне показалось, что в углу прятался Боби Суэндон.
СИССИ. На него это похоже.
ДЖИН. Боже, во что же он превратился?!
УИЛФ. Он почти слепой. Врачи наблюдали за его катарактой. Ждали, пока созреет. И дождались… А теперь говорят, ждать было не нужно. Все решает микрохирургия… Эти врачи, сукины дети!
СИССИ. ДЖИН, у нас у всех есть свои маленькие территории, где мы собираемся. Вот этот зал наш. Музыкальный салон и терраса. Но когда я сюда впервые вошла, я испугалась. На стенах какие-то бездарные натюрморты — птицы, рыбы, артишоки. На психику действовало угнетающе. Я решила все переделать по-своему!
ДЖИН. Вижу. Хорошим вкусом ты никогда не отличалась.
СИССИ. А мы считаем себя элитным клубом.
УИЛФ. Мы — элита. Вот мы кто — элита.
СИССИ. Когда я пригласила тебя вступить в наш клуб, я, разумеется, говорила от имени всех его членов.
РЭДЖИ. Но только не от моего имени!
УИЛФ. Ты должна выполнять наше правило, ДЖИН. Не вызывай к себе чувства жалости. Никогда не задавай двух вопросов: как вы себя чувствуете и какие у вас на сегодня планы? Это все, что ты должна помнить.
ДЖИН. Должна сказать, что мне был оказан очень теплый прием. Люди меня узнавали, даже слегка аплодировали. Как это трогательно! Вспоминаю, это было совсем недавно в Ковент-Гардене, когда я появилась в ложе как почетная гостья, зал приветствовал меня стоя. Разве это не потрясающе?
СИССИ. А однажды в Нью-Йорке зал приветствовал меня сидя.
УИЛФ. Вероятно у них в Нью-Йорке была сидячая забастовка.
ДЖИН. Какой у вас прелестный сад! Сколько цветов. Я обожаю нигелии и розы.
СИССИ. А какие цветы были в прошлом месяце — полиантусы и незабудки. Такие у вас в Карачи, вероятно, не растут.
ДЖИН с удивлением смотрит на нее.
ДЖИН. Благодарю небо за этот легкий бриз. Хотя жара тоже чувствуется. Но я ее легко переношу. Но как это убийственно для тебя, СИССИ, тащить на себе весь свой вес. А я любила часами лежать на солнце — и ничего.
СИССИ. А там дальше за красным буком небольшая роща, где растут колокольчики. Нам позволяют ходить туда на прогулку. Только с провожатыми. Надо получить разрешение от матроны. Какие в этом году были там колокольчики! Правда, они уже отцвели.
ДЖИН. Как и мы.
СИССИ. ДЖИН, не говори так! Мы счастливы, что попали сюда. Мы все как единое целое. Правда, кое-кто иногда впадает в депрессию, и все из-за этой секретности. Люди начинают шептаться, кому-то стало плохо, у кого-то крыша поехала, кого-то увезли в дурдом. Но это долго не продолжается. А зачем этому продолжаться? Ведь вокруг столько радостного! Люди приезжают и уезжают: новые лица, старые друзья, группы физподготовки, трудовая терапия, всевозможные лекции — просто захватывающе! А для таких женщин, как я, которые не были замужем и не имели детей, чьи дорогие и близкие уже там — этот Дом просто подарок божий. Волшебная сказка с волшебными огоньками! А люди здесь такие интересные, такие неожиданные. Есть у нас драматический тенор — только имя забыла, — но ты с ним познакомишься — он играл Отелло, пел, как умел, а Дездемона была… ни за что не отгадаешь — откуда — Из Ганы. Разве это не чудо? Только с сюжетом как-то не стыковалось.
УИЛФ. Есть у нас и садовник, с виду довольно брутальный — не так ли, СИССИ? Откликается на имя Нобби. Работает всегда обнаженным до пояса. Мускулы так и лоснятся от пота.
СИССИ. Обожаю запах мужского пота.
УИЛФ. Это мы уже слышали.
СИССИ. Могу часами наблюдать за ним, когда он работает.
УИЛФ. Осторожно, СИССИ, подожжешь фитиль на своем шагомере.
СИССИ. А от Фрэнка Уайта пахло медом.
УИЛФ. ДЖИН, я был так удивлен, узнав, что ты здесь. По моим сведениям, ты жила на Итон-сквер.
СИССИ. А наш бассейн тебе показали? Вода в нем всегда теплая. И я каждое утро там плаваю.
УИЛФ. А я наблюдаю за ней. Это моя единственная физическая зарядка.
ДЖИН (РЭДЖИ, интимно). РЭДЖИ, ну скажи мне хоть что-нибудь. Я так мечтала снова увидеть тебя. Поверь мне. О прошлом говорить не будем. Что было — то было. Давай будем просто друзьями. Сейчас и вовеки веков.
РЭДЖИ молчит.
Я полагаю, что наши друзья, здешние обитатели не будут все время трещать о своих успехах и неуспехах в прошлом — это ведь таи раздражает, не правда? Боюсь, что это симптом старости. Мой покойный муж все время повторял одно и тоже.
РЭДЖИ. Который твой покойный муж?
ДЖИН. Найджел. Найджел Харрис.
РЭДЖИ. Он у тебя четвертый или пятый?
ДЖИН не отвечает.
ДЖИН. А здесь хорошо кормят?
УИЛФ. Превосходно. Если ты закажешь жареного барашка с заварным кремом, тебе иногда могут подать и то и другое вместе.
РЭДЖИ. А кем был Найджел Харрис?
ДЖИН не отвечает.
ДЖИН. А вы все здесь давно живете?
УИЛФ. Я около года.
СИССИ. А я девять месяцев.
РЭДЖИ молчит.
УИЛФ. РЭДЖИ у нас новичок. Он, кажется, отбыл шесть месяцев своего срока. Я не ошибся, РЭДЖИ?
ДЖИН (УИЛФу). Я слышала о смерти твоей жены Белинды. Я очень тебе сочувствую. Ее звали Белинда?
РЭДЖИ. Ее звали Мелисса. Она была хорошей женой. Нежной. Уступчивой. Тактичной. Они прожили вместе тридцать пять лет.
УИЛФ (расстроен). Прошу тебя, Рэдж, не надо! (Отворачивается).
Короткая пауза.
ДЖИН. А что у вас здесь за шумиха по поводу десятого октября? Директор сказал, — он так и сказал: комитет, предложит мне участвовать в каком-то концерте. А что за концерт — он так и не объяснил.
УИЛФ. Юбилейный концерт.
ДЖИН. В честь кого?
СИССИ. В честь Джона Грина.
ДЖИН. Такого не знаю. Кто он?
СИССИ. Знаешь, знаешь! Сейчас объясню. Я член юбилейного комитета. А председатель Седрик Ливингстон. Он пригласил меня вступить в комитет на следующей неделе после моего приезда. Им нужен был человек радостный, оптимистичный. Конечно, председателем должен быть РЭДЖИ; мы все хотели его избрать. Но Седрик крепко держится за свое место. Мы составляем официальные извещения, ведем протоколы, занимаемся чепухистикой, но себя мы чувствуем такими важными, деловитыми, а тут еще день рождения Верди. Отмечается каждый год. А знаешь, как будет Джузеппе Верди по-английски? Джо Грин. Улавливаешь шутку, ДЖИН?
ДЖИН. Да, да, конечно. (Но она «не улавливает»).
СИССИ. У него День рождения десятого октября. А мы всегда отмечаем торжественные даты: Томи Бичема, Бриттена, Моцарта. Но ведь никогда не знаешь, что это — день рождения или смерти? И мы всегда стараемся просчитать вперед — кто следующий… И все в таком ажиотаже! Каждый хочет внести свою лепту. И вот приближается наш первый гала-концерт. Все ждут, что РЭДЖИ исполнит «Сердце красавицы». Ты споешь, РЭДЖИ?
РЭДЖИ не отвечает.
ДЖИН. Я влюбилась в РЭДЖИ, когда впервые услышала его исполнение этой арии герцога.
СИССИ. В этом году у нас выступит еще одна звезда. Энн Лэнгли. Она споет партию Виолетты.
ДЖИН. Энн Лэнгли? Она здесь? Я думала, что ее давно похоронили.
СИССИ. И похоронят после того, как прослушают ее Виолетту.
ДЖИН. У нее такие визгливые верхние ноты, они всегда напоминали мне крик совы в родовых муках… РЭДЖИ, ты не хочешь прогуляться и показать мне сад?
РЭДЖИ (яростно). ДЖИН, оставь меня в покое! Ради Бога, оставь меня в покое!
ДЖИН разражается рыданиями.
Прости меня, ДЖИН. Сорвалось! Меня всегда учили, что истинный джентльмен тот, кто никогда, даже подсознательно, не бывает грубым. Как это я сорвался? Это так недостойно…
ДЖИН (сквозь слезы). Я очутилась в состоянии безысходности… Мне пришлось обратится в благотворительной центр. Вот потому я здесь.
УИЛФ. Как и мы с СИССИ, как большинство обитателей этого дома. Помощь благотворительности — не позор, когда ты уже за чертой…
РЭДЖИ. А я не пользуюсь благотворительностью. За все плачу сам.
УИЛФ. РЭДЖИ, не вызывай к себе сострадания…
Что-то напевает про себя. Джин тихо плачет.
Рэдж протягивает ей свой безупречно чистый носовой платок, Джин утирает слезы, хочет высморкаться, но вдруг почувствовала запах.
ДЖИН. Тот же самый запах… Твой любимый одеколон. Ты еще позволяешь себе такую роскошь? Этот запах вернул меня в прошлое, вернул меня к тебе, РЭДЖИ. Для меня запахи — это тоже музыка.
Возвращает платок Рэджи, улыбаются друг другу. Уилф это замечает.
УИЛФ (СИССИ). СИССИ, я видел, как Нобби отправился в сад; и что он снимал рубашку.
СИССИ (с наигранным равнодушием). Где? Не вижу.
УИЛФ. Он скрылся за красным буком.
СИССИ быстро уходит. УИЛФ ухмыляется.
УИЛФ. Пойду посмотрю, не пришел ли последний номер журнала «Эротика».
УИЛФ уходит. Молчание.
РЭДЖИ. Не могу припомнить, чтобы ты когда-нибудь плакала.
ДЖИН. Мама учила меня, никогда не показывать людям слезы. РЭДЖИ, мы должны прийти к какому-то согласию.
РЭДЖИ. Твоя мать умела скрывать свои чувства. Ей это легко давалось, потому что у нее не было никаких чувств. Когда я впервые с ней познакомился, я подумал — почему она никогда не смеялась? Вероятно скрывает свои плохое зубы. Но я ошибся. Зубы сами показали себя, когда она ела. Это были отполированные клыки. Она никогда не смеялась, потому что ничто не могло ее рассмешить. Даже то, что ты ушла от меня. Вероятно, сейчас ее уже нет на свете?
ДЖИН. Да. Она умерла лет десять назад. Нет, одиннадцать. Не говори о ней плохо. Пожалуйста.
РЭДЖИ. А вот твой отец нравился мне. Когда он узнал, что ты меня бросила, он позвонил и слазал: «Старина, считай, что тебе повезло. Я ведь женат на ее матери.»
ДЖИН. Папа умер раньше мамы… Родители мною очень гордились… И я каждый день о них думаю. Мама окончила жизнь в доме для душевнобольных. Мрачное заведение. Я поклялась, что никогда, никогда ни в какой дом не пойду. И вот я здесь, РЭДЖИ. И нам придется как-то вместе существовать. Что же нам делать?
РЭДЖИ. Нажать кнопочку клише и сказать: «Сделаем все, что можем». Что же еще нам остается?
ДЖИН. Прости меня за ту боль, которую я тебе причинила. Прошу, будь ко мне снисходителен. Тогда мы тоже были такими разными… Я всю неделю репетировала свою речь…
РЭДЖИ. Ты это мне уже говорила. Ты повторяешься.
ДЖИН. Неужели? О, Боже! Останови меня, если я начну повторяться. Но я все равно это чувствую.
РЭДЖИ. Чувствуешь — что?
ДЖИН. Раскаяние. За то, что я сделала. Но я была молода и нетерпелива. И я была потрясена до глубины души тем, что узнала… Но мой поступок непростителен…
РЭДЖИ. Не надо, ДЖИН! Остановись, остановись сию же секунду! Я не хочу говорить об этом. Я не хочу думать об этом, не хочу вспоминать! Когда СИССИ сказала, что ты здесь, я просто рвал и метал. Потом, когда я увидел тебя, моя реакция была еще более бурной. А теперь уже все… И возраст не тот, чтобы переживать прошлое. Эмоции гаснут. Теперь меня уже больше ничто не волнует. Волноваться бессмысленно. Ты здесь. Мы в западне. Я здесь. Этим все сказано.
ДЖИН. У меня было предчувствие, что наш брак распадется. Когда папа повел меня под венец, я это прочла в глазах священника. У него были черные круги под глазами и дикий замученный взгляд. Дурная примета.
Вопреки самому себе Рэджи улыбнулся.
Бедный РЭДЖИ!
РЭДЖИ (вспыхивая). Не смей меня жалеть!
Пауза.
ДЖИН. И теперь оба мы уже старые.
РЭДЖИ. Да, теперь мы уже старые.
Пауза.
ДЖИН. Расскажи, как ты проводишь здесь время?
РЭДЖИ. Слушаю музыку. Читаю. Беседую с друзьями. Я их люблю. Не хочу, чтобы меня пичкали политикой, потому телевидение почти не смотрю. Пишу свою автобиографию. Если мне хочется утомить себя — я думаю об искусстве. Если мне хочется измотать себя — я думаю о жизни. Но мое основное занятие — искусство — его назначение, его способность увлекать, вдохновлять, образовывать и усмирять нравы… (Внезапно умолкает. Видит кого-то в саду, наливается злостью, шипит). Сука! Нет, ты только посмотри на нее, появилась!.. Анжелика, в белом халате, работает сторожихой, а себя называет сестрой. Посмотри, посмотри на нее, сука, корова, толстозадая тварь! Она не дает мне к завтраку мармелад! Все его получают, кроме меня. А мне она нарочно подает абрикосовый джем, зная, что я его ненавижу. Сука, корова! (Провожает ее взглядом, а потом как ни в чем ни бывало обращается к ДЖИН): Искусство, ДЖИН, это терапия для человечества. Но как оно возникает? Эрнст Ньюмен прав. Происхождение искусства не поэтическое. Я пришел к заключению, что в основе искусства — сама жизнь. Во всем ее разнообразии, ее красоте и уродстве… Возможно это звучит высокопарно и претенциозно, и вообще сформулировать очень трудно.
ДЖИН чувствует себя неловко, хочет ввести разговор в прежнее русло.
ДЖИН. Ты прослушиваешь свои старые записи?
РЭДЖИ. Только те, где нет твоего голоса.
ДЖИН. А я свои слушаю часто.
РЭДЖИ. Я так и подумал.
ДЖИН. Они издали нашу старую запись «Риголетто».
РЭДЖИ. Меня просят на гала-концерте спеть «Сердце красавицы». Твой образ Джильды, будет передо мной. Предвкушаю большой успех.
ДЖИН. Я влюбилась в тебя, когда услышала, как ты исполнял, эту арию.
РЭДЖИ. Меня вызывали двенадцать раз.
ДЖИН. Девять раз. Двенадцать вызывали меня. Недавно в Ковент-Гардене, когда я появилась в ложе…
РЭДЖИ. Ты повторяешься.
ДЖИН. Да неужели?
РЭДЖИ. И не первый раз. Но не имеет никакого значения. В опере мы все время повторяем себя, повторяем себя все время… все время…
Улыбается.
Молчание.
ДЖИН. Моя беда в том, что я никогда не думала о будущем. Жила беспечно, одним днем. Я пела, путешествовала, швыряла деньгами — своими, но чаще деньгами мужа. Когда я вышла замуж за Найджела Харриса… (Не договаривает).
РЭДЖИ. Чем он занимался?
ДЖИН. Продавал всякое тряпье. Вдовец. Меломан. Прожигатель жизни. Мне сказали, что он очень богат. А я была страшной транжирой. Банальная история. Он стал за мной ухаживать. Я бесстыдно его поощряла. Мы поженились. У него была квартира на Итон-Сквер. Он был прелестным компаньоном. Однажды, в канун Рождества, мы одевались, чтобы пойти на прием. Он стал жаловаться на боли в желудке. Я вышла в ванную за лекарством, а когда вернулась, он лежал на полу… уже мертвым. Ко мне пришел его адвокат. Квартиру пришлось оставить. Найджел не был столь богатым человеком, каким мне его представили. Поверь, мне не хотелось идти в этот дом, но у меня не было иного выбора.
РЭДЖИ. А твои дети? У тебя были дети от Майкла Риза?
ДЖИН. Кристофер и Эмма. Милые дети. Ты их увидишь, они обещали меня навестить.
РЭДЖИ. Они могут тебе помочь?
ДЖИН. Увы, нет. Кристофер викарий…
РЭДЖИ. Викарий? Неужели?
ДЛИН. Да. Но он играет на гитаре. Он принял духовный сан после того, как я сбежала с Энрико Кардинале. Ты помнишь Энрико?
РЭДЖИ. Да… Неплохой бас.
ДЖИН. По тембру бас, по характеру бес. Не везет мне с мужьями.
РЭДЖИ. Благодарю.
ДЖИН. Эмма вышла за школьного учителя. Они бедны как церковные мыши. У них тоже есть дети. Представь себе, у меня уже шестеро внуков.
РЭДЖИ. И вот ты здесь.
ДЖИН. С помощью благотворительности. Это — я, я и благотворительность!! РЭДЖИ, у меня ничего нет. Какие-то платьица, немного драгоценностей. И больное бедро, которое превращает мою жизнь в ад. Ну почему мы должны стареть?
РЭДЖИ. Очень глупый вопрос.
Короткое молчание.
Почему ты так внезапно бросила сцену?
Появляется СИССИ.
СИССИ. Вот вы где! Прекрасно, прекрасно, такие события! Мы должны поговорить, мы вчетвером. Где УИЛФред? Пойду его поищу.
СИССИ уходит.
ДЖИН. Она стала какой-то чудной.
РЭДЖИ. Нет, нет, такой и была. Всегда немножко «с приветом».
ДЖИН. Она мне сказала что-то очень странное о Карачи.
РЭДДИ. У нее это «пунктик». Ей кажется, что люди все время должны откуда-то возвращаться. Нам надо быть начеку. Мы не допустим, чтобы ее от нас увезли. А это часто бывает, стоит человеку окончательно свихнуться.
Из музыкального салона выходит УИЛФРЕД.
УИЛФРЕД. Вот вы где. А вас искала СИССИ. Я послал ее сюда.
РЭЖДИ. А нам она сказала, что искала тебя.
УИЛФРЕД. Неужели? Она была очень возбуждена. Возможно, что Нобби снял перед ней не только рубашку. А если не так, она возможно купила себе билет в Карачи.
Рэджи улыбнулся.
А вы с ДЖИН заключили мирный договор?
РЭДЖИИ. Не договор, а некое перемирие. Переговоры ведутся.
УИЛФ. Напомни, сколько времени вы были женаты?
Никто не отвечает, возвращается СИССИ.
СИССИ. Ах, вот вы где! А я подумала, что вы меня избегаете. Есть очень важное сообщение… (Задумывается). Было какое-то предложение…
УИЛФ. Нобби предложил тебе свою руку и сердце?
СИССИ (погруженная в мысли). Нет, нет, совсем не то… Я искала Нобби, кто-то подошел ко мне… Но кто это?.. В легком шифоне…
УИЛФ. Это Седрик. В шифоновом сари.
СИССИ. Конечно Седрик. Но что он сказал?
УИЛФ. Он сказал: не бегай за Нобби, СИССИ. Нобби мой друг.
СИССИ. Нет, нет, что-то еще. Нобби я не нашла.
УИЛФ. ДЖИН, ты помнишь Седрика Ливингстона? Он не был красив, как ты, но был еще более женственный.
ДЖИН. Смутно припоминаю…
УИЛФ. Контр-тенор, а точнее — кастрато. Ему уже за девяносто. Он председатель нашего юбилейного комитета. Если бы он попал в тюрьму, он был бы бароном наркоманов, а в нашем доме — он барон меломанов. (Доволен своей остротой).
СИССИ. Да, конечно, комитет… Седрик его председатель. Но он ужасно злится, когда его называют председателем…
УИЛФ. Он редко выходит из комнаты, так как боится, что родители узнают о его сексуальных наклонностях. Я ему сказал, что его родители давно уже умерли, а он ответил: «Все равно они существуют».
РЭДЖИ. Седрик спиритуалист. Верит в то, что мертвые не умирают, а просто переходят в соседнюю комнату.
УИЛФ. Тогда передай ему от меня, что я заглядывал в соседнюю комнату и никого там не находил.
СИССИ. Так что же хотел Седрик?.. Вот только что вспомнила, но опять забыла. Да, да, снова вспомнила! Это потрясающе! Он хочет, чтобы 10-ого октября мы бы спели квартет из «Риголетто»
Краткое молчание.
ДЖИН. Что за бредовая идея!
СИССИ. ДЖИН, это большая честь.
ДЖИН. Большая честь? Если посчитать, то нам четверым будет в среднем сто девяносто восемь лет! И мы будем исполнять квартет из «Риголетто»?! СИССИ, это не честь — это абсурд!
СИССИ. Но мы все должны что-то приготовить для концерта.
ДЖИН. Но почему?
СИССИ. Потому что здесь так принято. Наш «Риголетто» пользовался таким успехом. Сегодня утром я прослушала нашу кассету. До чего же хорошо мы пели. Вот почему нам подарили вторую жизнь.
ДЖИН. Хотелось, чтоб это было так. (Начинает смеяться).
Ее смех переходит в истерический хохот. Внезапно она умолкает. Смотрит в пространство. Все растеряны. Уилф что-то напевает. Сисси переводит взгляд с одного на другого.
СИССИ. Что мне сказать Седрику?
УИЛФ. Скажи, что сари он должен носить только ночью.
СИССИ. Нет, нет, не то… Как в отношении гала-концерта?
ДЖИН внезапно встает, ковыляя, уходит.
УИЛФ. ДЖИН ходит по тонкому льду. Она близка к срыву.
СИССИ. ДЖИН близка к срыву? А ты попробуй поднажать на нее.
УИЛФ. Я бы с удовольствием поднажал бы на вас двоих. Но если ты предлагаешь одну — довольствуюсь и этим.
СИССИ. Квартет — это же такая идея!
УИЛФ. Квартет на троих — не пройдет.
СИССИ. Мы попробуем ее уговорить. В комитете мы всегда уговариваем друг друга.
УИЛФ. Ради чего?.. И кому это надо?
Пауза.
РЭДЖИ. Не думал, что мне когда-нибудь придется испытать чувство жалости к ДЖИН. Но минуту назад она тронула мое сердце. И я протестую.
УИЛФ. Рэдж, прости и забудь.
РЭДЖИ. Простить могу. Но забыть — никогда. Но, видит Бог, постараюсь.
ДЖИН возвращается.
ДЖИН. Нет, это не обитель покоя. Это психушка.
СИССИ. ДЖИН! Как хорошо, что ты вернулась из Карачи!
ДЖИН. Мне еле-еле удалось вырваться из толпы беззубых старух. Она пришли в такое возбуждение, когда узнали во мне Джильду. Затем подошел какой-то псих в шифоновом сари, видно ваш Седрик и сказал: «Я выпущу ваш квартет в финале концерта».
СИССИ. Как это мило! Звезд всегда выпускают в финале.
ДЖИН. Хочу, чтобы вы меня поняли. Заявляю категорически, что считаю всю эту затею смешной и нелепой. Сисии, прошу передать это Сэдрику, Бобби Суэнсону, Энн Лэнгли и всем обитателям Дома. Сделай это немедленно! Боже, как я только могла сюда приехать?
Хочет уйти. Рэджи преграждает ей путь.
РЭДЖИ. Прошу тебя, ДЖИН, не торопись. Давай обсудим, поговорим. Это все, о чем я тебя прошу.
СИССИ. Я готова.
УИЛФ смеется.
А что здесь смешного?
ДЖИН. Я все равно не останусь. Наш разговор бесполезен.
СИССИ. А я не говорила вам, что получила чек за «Севильского»? Правда, кассету мне еще не прислали. Свинство, не так ли? Я им напишу.
РЭДЖИ. СИССИ, сконцентрируй свое внимание. (Вынимает дневник). Я набросаю небольшую повестку дня.
УИЛФ. А нельзя ли без повестки, просто так поговорить?
РЭДЖИ (листая дневник). Люблю порядок во всем. И так, гала-концерт — десятого октября. Воскресенье. Значит, в нашем распоряжении приблизительно — пять, шесть, одиннадцать, двенадцать, пятнадцать недель.
ДЖИН. Вся ваша идея — это какая-то дичь! Мы осрамимся как старые дураки. Сама мысль о концерте меня угнетает, а я не хочу впасть в еще большую депрессию!
СИССИ. Все это не так. Будет очень смешно, ДЖИН. Я тебе обещаю.
ДЖИН (яростно). Ничего смешного здесь не будет! Кончилось! Смешного уже не осталось! Все отравлено, все!
Молчание.
РЭДЖИ. Решаем первый вопрос, он принципиальный — мы принимаем приглашение комитета?..
ДЖИН. Ах, комитет, ваш комитет! Вероятно почти все его члены пели в хоре, когда у меня был дебют Виолетты. Все они были на моем последнем спектакле.
СИССИ. Нет, не были. Потому что тогда пела Энн Лэнгли. Она была прелестной Виолеттой.
ДЖИН. Только не говори глупости! Виолетта умирает от чахотки, а Энн Лэнгли толстуха, и она пела как Фальстаф в юбке.
СИССИ. Но в те дни были иные представления о женской фигуре.
ДЖИН. А меня не интересуют ТЕ дни!
РЭДЖИ. Если мы решим петь, нам понадобится репетитор.
УИЛФ. Боби Суэнсон. Он нам окажет колоссальную помощь. Он все еще неплохой пианист. Уверен, он согласится.
СИССИ. Это будет великое событие. После стольких лет мы четверо снова будем петь квартет!
ДЖИН. А я говорю — нет. И свое решение не изменю. Я не участвую в этом кошачьем концерте.
УИЛФ. А быть может, в большом буме?
РЭДЖИ. Давайте проголосуем, узнаем общее настроение. Да или нет?
УИЛФ, СИССИ — Да!
ДЖИН. Нет!
РЭДЖИ. Два голоса «за» против одного. Значит, поем.
ДЖИН. Я не обязана подчиняться вашим идиотским правилам.
РЭДЖИ. Не я их придумал, ДЖИН. На правах большинства основана демократия.
ДЖИН. Ты уже совсем тронулся. Мы не политическая партия. Мы четыре независимых личности. Я не хочу выстыть и не буду. Все! Демократия не имеет ничего общего с искусством.
РЭДЖИ. А ведь это же правильно.
СИССИ. Нам оказали такую честь выступить в финале концерта. Такое мне не могло присниться даже в самых сумбурных снах — петь в финале на гала-концерте в день рождения Верди!
РЭДЖИ. Только твой приезд, ДЖИН, сделал это возможным.
СИССИ. Приступаем к репетициям сегодня, сейчас, немедленно!
ДЖИН. Нет! Отказываюсь категорически! Джильду я петь не буду, отказываюсь петь любую другую партию. Пожалуйста, выслушайте меня.
РЭДЖИ. Мы тебя слушаем.
ДЖИН. Нет, не могу… Не знаю, как вам объяснить…
РЭДЖИ. А ты постарайся, мы тебя не торопим.
ДЖИН. Поймите, я в состоянии шока. Ведь это мой первый день в вашем доме. Не прерывайте, сейчас говорю я. Все вы знаете, как люди восхищались моим голосом…
Звук гонга.
УИЛФ. Обед!
УИЛФ, СИССИ и РЭДЖ устремляются к выходу. Рэдж на секунду задерживается.
РЭДЖИ. ДЖИН, обед! Торопись! Иначе нам не достанется картофельного пюре!
Быстро уходит следом за остальными.
ДЖИН рыдает.
Занавес