Пролог

Пользоваться свечами – большая роскошь. Они освещают лишь то, что на расстоянии вытянутой руки, да и сгорают слишком быстро.

Поэтому пользуются ими в основном для дел, которыми не занимаются при свете дня. К примеру, аккуратно обтачивают ножиком края золотых монет, или пришивают потайное отделение к сумке, или засыпают в это отделение соль, с которой берется слишком высокая пошлина.

Когда дела идут хорошо, кое-кого можно даже застать за рисованием на столь же дорогой, как и свечи, бумаге лавки своей мечты или идеального города. Но будь то незаконная деятельность или рисование – все эти ночные делишки предназначены для того, чтобы втайне доставлять удовольствие кому-то одному.

Церковь частенько предупреждает, что улыбаться в ночи тайком – надежный способ привлечь внимание демонов; несомненно, подобные предостережения родились из наблюдений за торговцами, сидящими по ночам за столами и тихонько радующимися одному Господу ведомо чему. Будучи еще учеником, Лоуренс иногда смотрел на согнувшуюся над столом спину своего учителя, и его охватывала дрожь, несмотря на накинутое одеяло.

И все же – он сам не помнил, когда это началось, – у него завелась привычка зажигать свечу, даже когда никаких особо важных дел не было. Он просто сидел при свече и смотрел на медленно плавящийся воск или на свою чашку, наполненную вином, которое он вовсе не собирался пить.

Вообще-то он знал, зачем зажигает свечу. В прошлом ночь его раздражала, ведь она была преградой между ним и торговлей; но сейчас он хотел вкушать ночные часы… пусть даже недолго. Он хотел позволить себе насладиться неспешным, мирным, спокойным ходом времени перед суетой и суматохой нового дня.

Его ушей касалось мерное дыхание двоих спящих. Если бы только он и дальше мог слушать это безмятежное дыхание, он был бы не против зажечь и еще одну свечу; однако ночь быстро подходила к концу, предстоял новый безумный день. Если он не ляжет спать в ближайшее время, его тело просто не выдержит.

Он беззвучно рассмеялся и собрался было задуть свечу, но сперва не удержался и кинул взгляд туда, откуда слышалось сопение. Это зрелище победило бы любой страх перед темнотой, если бы он был. И оно оставалось в памяти торговца, пока он не отправился наконец в страну сновидений.

 

Глава 1

Лодка превратилась в очень ненадежное средство передвижения, как только покинула бухту. Опытный лодочник волнение даже за «волнение» не считал, пока оно не было очень уж большим, но другим в этой лодке их мирок казался крутящейся зоной бедствия. Почему Лоуренсу так казалось? Потому что так казалось тем, кто рядом.

В это путешествие он пустился с двумя спутниками. Эти двое весело дурачились на палубе – пока лодка не вышла из бухты. А потом началась качка, и один из них тут же нырнул под палубу и, весь дрожа, прижался к Лоуренсу; с тех пор он так и не отцепился.

Телосложение у него было худощавое, и сейчас, скрючившийся и дрожащий, он напоминал котенка. Лоуренс не стал смеяться над мальчиком, а просто позволил ему прижиматься к своим коленям.

Уже семь лет минуло с тех пор, как он, восемнадцатилетний, стал бродячим торговцем и принялся странствовать по миру. С тех пор он много чего пережил, набрался опыта. Но во время первого своего плавания на лодке он тоже кричал от ужаса при малейшей качке. Так что смеяться над своим спутником он просто никакого права не имел.

Мягко и ритмично похлопывая мальчика по дрожащей спине, Лоуренс размышлял о том о сем. Потом оглядел темный, затхлый грузовой отсек лодки, и его мысли изменили направление; он не смог сдержать неловкой улыбки. Пусть он чувствовал себя немного виноватым от того, что думал так, – но ему хотелось бы, чтобы не Коул, а другой его спутник сейчас вел себя робко и послушно.

Эх, если бы именно Коул сейчас весело носился туда-сюда. Лоуренс просто не мог удержаться от таких мыслей, ведь Коул – бродяга-школяр, которого часто принимали за девочку, – всегда был умным и послушным пареньком. Тихий вздох сорвался с губ Лоуренса, когда он увидел еще одну фигуру, легко и проворно спускающуюся с палубы.

– Ты, слушай – я видела океан!

С этими словами Хоро, его вторая спутница, громко бухнулась рядом с ним; ее глаза горели. На первый взгляд это была обычная монахиня – ее фигуру от лодыжек до макушки скрывал балахон с капюшоном. Но любой, кто смотрел бы на нее сейчас, когда она, вволю повеселившись наверху, уселась скрестив ноги, понял бы, что это одеяние она носила лишь в пути.

Да, Хоро одевалась таким образом только ради удобства; множество проблем удавалось разрешить гораздо легче, когда она выглядела как монахиня. Так что Лоуренс совершенно не собирался укорять ее за грубые и неделикатные манеры. И тем не менее, одной рукой поглаживая спину Коула, второй он потянул вниз балахон Хоро.

– Хмм?

Она обернулась, всем видом спрашивая, в чем дело.

– Этот твой хвост, которым ты так гордишься.

Едва она услышала эти слова, ее губы изогнулись в широкую ухмылку, а хвост скользнул под балахон. Да, балахон служил еще одной жизненно важной цели, помимо того, что делал Хоро похожей на монахиню: он скрывал хвост, растущей от ее поясницы, и пару подвижных ушей на макушке; в остальном же она выглядела как юная девушка. Впрочем, ее улыбка обнажала пару острых клыков.

По правде сказать, девичья внешность не была ее истинным обличьем. На самом деле Хоро была богиней-волчицей, которая жила в пшенице и возраст которой исчислялся веками.

– Ты, там на самом деле океан!

– Хорошо, хорошо. Не могла бы ты успокоиться? Ты прямо как щенок, который впервые в жизни увидел снег.

– Умм… ну как можно оставаться спокойной, когда прямо перед глазами такой громадный океан? Даже поля, которые я видела, кажутся по сравнению с ним крохотными и узкими. Это расхожее выражение – «океанский простор» – ведь на самом деле точнее и не скажешь.

Глядя на мокрые брови, выглядывающие из-под капюшона, Лоуренс легко представил себе, как Хоро, вцепившись в край борта лодки, вглядывается в морскую ширь. Даже балахон стал весь влажный от морской воды, так что Лоуренсу захотелось отодвинуться.

– Неужели ты раньше никогда не видела океан?

– Видела. Мне доводилось носиться вволю по песчаным берегам, и много раз я не могла сдержать себя и прыгала в море, так сильно мне хотелось пробежаться по его поверхности. Всякий раз, когда я вижу эту безграничную синеву, я думаю, как радостно было бы пробежаться по ней и оставить позади все горести. Я слышала, люди часто думают, что хорошо бы парить в небе, как птицы; почему же в них нет желания бежать по океану?

Хоро часто с гордостью именовала себя Мудрой волчицей из Йойтсу, и Лоуренсу представилось уже немало возможностей убедиться в ее уме. И все же сейчас она казалась ему почти что щенком. Он ответил с оттенком досады в голосе:

– …Мы часто размышляем, какие земли и страны лежат по ту сторону океана, но никогда не думаем о таких нелепостях, как бегать по нему.

– Скучный ты самец.

Время от времени Хоро выказывала те или иные звериные особенности, но никогда еще она не походила на щенка так сильно, как сейчас. Невольно в голову Лоуренсу заползла мысль, не принесет ли это проблем в будущем, – ведь лодка несла их в заснеженное королевство Уинфилд.

Кошка, когда идет снегопад, сворачивается в клубочек перед огнем, но щенок, забыв обо всем на свете, носится и катается в снегу. Быть может, следовало бы перед отплытием потратиться на ошейник и поводок. Как только эта мысль посетила голову Лоуренса, Хоро звучно, от души чихнула.

– Эй, лезь быстрее под одеяло. Бегаешь и промокаешь в такую холодную погоду – смотри не заболей.

– О да. Влажный океанский ветер такой неприятный. Даже мое чутье притупляется от вони этих волн.

Накинув поверх балахона одеяло, Хоро принялась его обнюхивать, будто стремясь оживить свое обоняние знакомыми запахами.

– А, и еще, ты…

– Хмм?

– Я впереди едва-едва разглядела какую-то землю. Мы туда и плывем?

– Нет, это другой остров. Сейчас наша лодка повернет на север, и мы приплывем куда надо вечером.

Королевство Уинфилд – это один большой остров и множество маленьких вокруг него. Насколько Лоуренс знал, пролив, отделяющий королевство от материка, был достаточно узок, чтобы эти островки можно было с трудом, но увидеть.

Была даже легенда о войне, развернувшейся в древние времена между двумя берегами пролива. В этой легенде бог войны, приняв облик воина, метал копья во врагов по ту сторону пролива. Конечно, подобным легендам едва ли стоило верить, но они вполне показывали, насколько же близко лежали берега.

– О да. Куда бы мы ни плыли, мы приплывем, если только ветер не переменится.

– Хм? Ветер не переменится?

– Если ветер будет встречным, лодка не сможет плыть вперед. Сейчас у нас в парусе хороший попутный ветер, так что тревожиться не о чем.

Какую-то секунду Лоуренс был не вполне уверен, как ему реагировать; однако если он сейчас начнет выставлять свои знания напоказ, Хоро ему непременно отплатит, да еще с лихвой. Поэтому свое объяснение он начал с улыбкой не скромной, но и не надменной.

– Даже при встречном ветре лодка все равно сможет плыть вперед, только медленнее.

– …

Хоро, почти целиком укрывшись под балахоном и одеялом, точно лиса в норке, ела Лоуренса подозрительным взглядом. Ее уши трепетали – ясно было, что она сомневается в истинности того, что он только что произнес.

– В это трудно поверить, пока не увидишь своими глазами, не правда ли? Но при встречном ветре лодка может двигаться зигзагом, то влево, то вправо, держась все время под углом к ветру. Я слышал, Церковь даже преследовала первого моряка, которому пришла в голову эта идея, – они заявляли, что он «пользуется силой, дарованной дьяволом».

– …

Хоро, хоть и продолжала подозрительно смотреть на Лоуренса еще какое-то время, видимо, более-менее удовлетворилась его объяснением. Негромко чихнув, она пробормотала:

– Хорошо бы он поскорее сменил направление.

– Но, знаешь, я никогда не предполагал, что мы на самом деле поплывем по океану, – увидев ее реакцию, так же тихо произнес Лоуренс с мягкой улыбкой на лице и кинул взгляд наверх, в сторону палубы.

Всякий раз, когда на лодку набегала очередная волна, она издавала скрип, способный истрепать все нервы тем, кто не привык к этому звуку; зато для привыкшего он служил прекрасной колыбельной песней. Но все же в этом плавании Лоуренс опасался, что лодка может в любую минуту развалиться на части.

– Твой любимый конь сейчас, должно быть, беззаботно щиплет травку.

– Не то чтобы я его оставил, чтобы он мог отдохнуть, но все равно сейчас у него нет работы. Хорошая у него жизнь.

– О? И к кому обращен этот сарказм, позволь спросить?

Если вкратце – Лоуренс и его спутники затеяли это путешествие, потому что так пожелала Хоро. Однако и он, и Хоро прекрасно понимали, что это лишь предлог, которым они оба воспользовались, чтобы сохранить лицо. Лоуренс знал, что она сейчас спорит только ради спора.

– Ну, сейчас не только у него нет работы; у меня тоже… хотя должен признать, так беззаботно проводить время тоже неплохо – иногда.

Несколько дней назад Лоуренс очутился в самом центре событий, грозящих разорвать надвое город Кербе – тот самый, из которого отплыла их лодка. Случилось все из-за того, что моряки поймали легендарное создание – нарвала. И тут же множество предприимчивых торговцев затеяли настоящую торговую войну, пытаясь завладеть этим драгоценным существом.

Вообще-то Лоуренс отправился в Кербе, чтобы разузнать насчет костей передней лапы бога-волка, такого же, как Хоро. И ему было невдомек, что его затянет в самую сердцевину урагана.

Он всегда считал себя грязным, жадным до денег торгашом, но лишь после того, что было в Кербе, он понял всю истинность пословицы «За всякой горой есть другие горы». В Кербе он познакомился с такими людьми, как Киман, в юном возрасте уже возглавлявший отделение торговой гильдии, и Ив, которая с легкостью перевернула ситуацию в городе с ног на голову в своем стремлении заполучить всю прибыль от нарвала.

В итоге Лоуренсу и его спутникам удалось подобрать ключ к разрешению конфликта, и в награду они получили сведения о костях бога-волка. Потому-то они и плыли сейчас в этой лодке.

Под одеждой Лоуренс хранил рекомендательное письмо от Кимана и Ив, которое должно будет облегчить им поиски. В королевстве Уинфилд он будет впервые, и это письмо окажется куда надежнее любого оружия. И все же Хоро находила запах письма отвратительным, подобно тому, как некоторые животные не выносят запаха металла.

– Но все же, если вспомнить, как все развивалось, – разве ты не получил кое-какую прибыль? Это ведь считается за доход, не так ли?

– Вот, значит, почему из моего кошеля пропадают серебряные монеты… это все ты творишь, да?

– Если бы я тебя тогда не подтолкнула, справился бы ты с кошмаром того положения, в котором мы очутились, с твоей-то неуверенностью в себе? Если так посмотреть, несколько монеток – вполне достойная плата.

Произнеся эти слова абсолютно спокойным голосом, она скользнула под одеяло. Эта волчица умела остановиться ровно в тот момент, когда человек доходил уже до точки кипения. Содержимое кошеля для торговца столь же важно, как его жизнь, и все же Лоуренс не смог заставить себя рассердиться… он лишь беспомощно вздохнул.

– Ты взяла достаточно и для себя, и для парнишки?

Лоуренс указал на Коула; Хоро фыркнула и закрыла глаза. Озарения Коула сыграли ключевую роль в разрешении конфликта в Кербе. Однако таков был его характер, что он ни за что не стал бы просить вознаграждения и, по-видимому, отказался бы, даже если бы Лоуренс ему предложил.

Так что Хоро, должно быть, заставила его принять заслуженную награду… даже если для этого пришлось воровать. Лоуренс заподозрил, что, когда он отлучился, Хоро достала деньги из его кошеля на глазах у Коула, тем самым сделав его соучастником.

Лоуренс ласково похлопал свернувшуюся Хоро по спине и тут же услышал шелест хвоста.

– Но этот «Великий монастырь Брондела» – похоже, трудное место.

– Неужели он кишит упрямыми стариками? – спросила Хоро, неожиданно выглянув из-под одеяла.

– Великий монастырь Брондела – грандиознейшее из творений человеческих; узрев его, всякий ощутит его могущество. От его величия языческие боги падают ниц, он дарует свою силу всем людям. И потому Великий монастырь Брондела, обитель всемогущего Господа, внушает всем благоговение.

Хоро наморщила нос, услышав, как Лоуренс прочувствованно декламирует строки знаменитой оды. Для языческого божества, такого как она, Великий монастырь Брондела, должно быть, невыносимо скучен.

– Впрочем, если оставить в покое его историческую роль – в нем столько разных святых родилось, – сегодняшний Великий монастырь Брондела больше подобает посещать нам, торговцам.

– Хмм?

– Поскольку он святой, ему частенько дарят землю и деньги. Поэтому, даже если он сам этого не хочет, он должен уметь обращаться со своей собственностью, это просто необходимость. Кроме того, раз уж он «обитель Господа», это означает, что его собственность должна выглядеть впечатляюще; в общем, сейчас этот монастырь – скорее торговое заведение. Его нельзя доверить каким-нибудь надменным монахам, а то он станет совершенно неприятным местом.

По легенде, когда Папа поссорился с великим королем, он на три дня отправил короля в заснеженную пустыню. Будь это не король, а торговец, он бы так легко не отделался.

Торговцы частенько рассказывают истории про то, как Церковь нарочно ставит перед ними препоны, чтобы торговые переговоры шли в ее пользу. Однако в последнее время Великий Монастырь Брондела пришел в упадок. Но при таком «упадке» страдают обычно лишь простолюдины. А аристократы почти всегда богатеют.

– Неужели кости и вправду в таком противном месте?

Поскольку тема костей бога-волка весьма деликатная, даже Хоро понизила голос, говоря о них. Лоуренс в ответ мог лишь неопределенно кивнуть; хоть Ив и снабдила его сведениями, но полной уверенности даже у нее самой не было.

– На это весьма похоже, однако же у монастыря высокие каменные стены. Говаривают, даже сами боги не знают, что за этими стенами происходит.

– Я как-то слышала, один миссионер говорил: никакая правда, что большая, что малая, не может оставаться сокрытой вечно.

– Даже твои чувства выдают твои же собственные уши и хвост.

– В то же время твои чувства написаны у тебя на лице всегда.

После этих слов Хоро буднично зевнула, и Лоуренс последовал ее примеру. Если не считать самых первых дней после знакомства, подобные перепалочки были для них так же привычны, как «здравствуй». Сейчас Лоуренса куда больше беспокоили его беседы с Коулом.

Осторожно отвернув край одеяла, чтобы посмотреть, что с мальчиком, Лоуренс обнаружил, что тот уже крепко спит. Это и хорошо – пока он спит, его не одолеет ни страх перед качкой, ни морская болезнь.

Так же осторожно накрыв Коула, Лоуренс краем глаза заметил, как Хоро, высунувшая голову из своего одеяла, медленно удвигается обратно. Она тоже беспокоилась о мальчике.

– Не забудь разбудить меня, когда доплывем.

В ответ на эти приглушенные одеялом слова Лоуренс мягко погладил Хоро по спине. Одеяло тут же приподнялось, потом медленно опустилось. Угадав, что это Хоро довольно вздохнула, Лоуренс усмехнулся и продолжил гладить ее по спине.

***

Лодка плыла без приключений и в назначенное время прибыла в портовый город Ику королевства Уинфилд. Когда путники отплывали, небо было сизого цвета, но сейчас, когда они сошли с лодки в порт, оно окрасилось в темно-красные тона. Коул, так и проспавший до самого прибытия, щурил глаза, не приспособившиеся пока что к яркому свету.

При виде порта зимой иногда вспоминаются летние сумерки. Быть может, такая связь объясняется тем, что порт, такой оживленный днем, в сумерках внезапно затихает. Зимой же от всех портов круглые сутки исходит аура безделья и заброшенности. Однако этот порт был еще тише обычного – возможно, из-за невероятного холода.

Когда приходит зима, большая часть королевства Уинфилд оказывается укрытой толстым слоем снега – это северная страна в самом прямом смысле. Чем ниже опускалось на западе солнце, тем злее становился мороз.

Вдоль улиц и домов виднелись сугробы. Коул, стопы которого защищали лишь изношенные соломенные сандалии, устало тащился, будто не мог остановиться ни на секунду.

– Ты. Если мы не найдем место для отдыха как можно скорее, то все замерзнем тут до смерти.

Хоро чувствовала себя ненамного лучше Коула. В лодке она спала, завернувшись в одеяло, и теперь, когда она его лишилась, холод был ей особенно невыносим.

– У тебя на родине разве не лежит снег все время? Потерпи еще немного.

– Дурень. Ты хочешь, чтобы я сейчас обросла шерстью?

С этими словами Хоро обхватила Коула сзади. Лоуренс в ответ склонил голову набок, потом извлек письмо Кимана и Ив и еще раз прочел:

– «Идите в торговый дом Тейлора и разыщите там господина Дойчмана», хм.

Автор письма был настолько любезен, что даже набросал эмблему этого Тейлора. Лоуренс зашагал вперед, сжимая письмо в руке. В порту были здания, принадлежащие многим известным торговым домам и гильдиям – в том числе очень крупным.

Зимой королевство Уинфилд заваливало снегом, зато в остальные времена года климат здесь был мягкий и влажный. Почва была плодородна, луга уходили за горизонт. Лошади, коровы, прочий скот – все здесь быстро размножались и набирали вес.

Особенно процветало овцеводство. Говаривали, что овечья шерсть здесь растет быстрее, чем трава. И по количеству шерсти, продаваемой другим странам, королевство Уинфилд не уступало никому.

Горы мешков с шерстью громоздились на погрузочных дворах всех торговых домов, выстроившихся вдоль порта, и под крышей каждого из этих домов виднелась эмблема в виде бараньего рога, обозначающая королевское разрешение продавать шерсть.

Торговый дом Тейлора был в этом ряду последним, и фасад его не вызывал никаких нареканий. Судя по свету свечи, пробивающемуся из-под входной двери, этот торговый дом процветал.

Лоуренс постучал в деревянную дверь, и она тут же открылась. Точнее, приоткрылась – видимо, потому что время было неурочное. В любом городе, в любом порту рабочие часы мастерской или торгового дома следовало уважать.

– Кто там?

– Прими мои искренние извинения, что беспокою в столь поздний час. Я ищу господина Дойчмана.

– Дойчмана? Ты вообще кто –

– Я Крафт Лоуренс из Торговой Гильдии Ровена. Меня послал господин Руд Киман из Кербе.

С этими словами Лоуренс протянул письмо. Бородатый торговец средних лет какое-то время изучал лицо Лоуренса, потом наконец взял письмо и осмотрел с обеих сторон. Затем, оставив позади лишь «подождите немного», ушел в глубь здания.

Через приоткрытую дверь наружу пополз теплый воздух. Кроме того – возможно, потому что Лоуренс и его спутники прибыли сюда под вечер, – изнутри потянуло вкусным ароматом; похоже, там подогревали коровье или овечье молоко с медом.

Даже Лоуренсу трудно было терпеть этот запах, что уж говорить о Хоро с ее сверхострым обонянием. В животе у нее нетерпеливо заурчало, и в ту же секунду бородатый торговец вернулся и открыл дверь… Лоуренс даже подивился – может, он ее услышал?

– Прошу прощения, что заставил ждать. Пожалуйста, заходи, господин Лоуренс.

– Прошу прощения за вторжение.

Кивнув своему собеседнику, Лоуренс вошел в дом; Хоро и Коул за ним.

– Сюда, пожалуйста.

Торговец закрыл дверь и пошел в глубь здания. Идя следом, Лоуренс и остальные вскоре очутились, судя по всему, в комнате для переговоров – здесь было несколько столов и стульев.

Вся мебель в комнате была с красивым орнаментом, со стен свисали гобелены с изображениями короля Уинфилда. Комната была словно в особняке аристократа, а не в обиталище торговцев.

За аккуратно расставленными столиками можно было обнаружить малочисленных торговцев, играющих в карты. В Уинфилде любили азартные игры, но поведение этих людей не казалось грубым – скорее, наоборот, элегантным.

Эти люди, похоже, шумным посиделкам за пивными кружками предпочитали более изысканные развлечения и теплые напитки. И это еще усиливало ощущение аристократичности, которая здесь царила.

– Бурное было море? – спросил торговец, поднявшись по лестнице на второй этаж. Идущий следом Лоуренс задрал голову и ответил:

– Нет. Должно быть, нам сопутствовала милость богов, и море было спокойным.

– Рад слышать. Я слышал, совсем недавно громадные волны обрушились на берега какой-то из северных стран. Обычно течения здесь идут с юга на север, но там все было настолько плохо, что даже они сменили направление.

Когда на берег набегают гигантские волны, возле него можно поймать много рыбы. Видимо, благодаря этим волнам и удалось найти нарвала близ города Кербе.

– Море в наших краях редко бушует, но уж если начнет, то этому конца не будет. Как правило, вода все-таки спокойна, как в озере, на ней даже снег лежит.

– Понятно. Может, как раз поэтому люди здесь такие спокойные и миролюбивые.

– Ха-ха-ха! Мы всего лишь унылая кучка людей, которые плывут по течению.

Любой торговец частенько встречает себе подобных из других стран на постоялых дворах и прочих заведениях для ночлега. Характеры, конечно, у всех разные, но все равно можно увидеть, какой отпечаток на них наложило воспитание в их родных странах.

Большинство жителей королевства Уинфилд были по натуре своей спокойными и миролюбивыми. Но, как метко заметил торговец, ведущий сейчас Лоуренса, столь же легко их можно было описать как «унылых и плывущих по течению».

Если бы Хоро прожила здесь несколько лет, стала бы и она тихой и послушной, как ягненок? Такая мысль проскочила у Лоуренса в голове, но он тут же решил, что, если ее характер станет более унылым, это будет только к худшему. Он обернулся к Хоро; та недоуменно склонила голову набок.

– Мы пришли.

С этими словами торговец постучал в дверь и тут же открыл, не дожидаясь ответа.

– Входите.

Едва войдя, Лоуренс настолько изумился, что это отразилось у него на лице. Да и глаза Хоро распахнулись. А Коул тихо ахнул, даже не попытавшись сдержаться.

Вдоль стен комнаты до самого потолка возвышались полки. И они были заставлены всякой всячиной – от пряжи и клубков ниток до тканей, веретен и даже маленьких ткацких станков. Но в первую очередь внимание приковывали к себе стоящие на полках овечьи черепа.

Пустые глазницы в свете свечей зловеще смотрели на незваных гостей. Черепов было десятка два – с челюстями разной формы, с рогами разного размера.

К реальности Лоуренса вернул раздавшийся скрип – человек, писавший что-то за столом в дальнем конце комнаты, поднялся на ноги.

Хотя то, что с ними не поздоровались как положено, отчасти возмещалось впечатляющим видом комнаты, Лоуренс непременно сбавил бы оценку партнеру по переговорам – если бы, конечно, это были переговоры. Но, похоже, комната была украшена именно в расчете на то, чтобы поражать гостей. На лице человека появилась гордая улыбка.

– Эти овцы приносят нам прибыль; хотя Церковь, конечно, не должна этого видеть.

Перед Лоуренсом стоял мужчина средних лет с усами и маленькими глазками. Когда он улыбался, эти глазки вообще почти что пропадали. Обменявшись рукопожатием, Лоуренс ощутил твердость его руки.

Улыбающийся мужчина производил впечатление обычного добряка. Немногие, пожалуй, способны так хорошо скрывать всю глубину своего опыта и способностей. Лоуренс ощутил облегчение при мысли, что он здесь не для того, чтобы заключать с этим человеком торговые сделки. Как бы усердно человек ни работал, ему всегда найдется трудный противник.

– Я Аме Дойчман, занимаюсь покупкой шерсти в нашем торговом доме.

– Прими наши глубочайшие извинения за столь неожиданный визит. Я Крафт Лоуренс из Торговой Гильдии Ровена.

– Пожалуйста, присаживайся.

– Благодарю.

Обменявшись обычными приветствиями, Лоуренс (а следом и Хоро с Коулом) сел на скамью, поставленную перед столом. Дойчман сел напротив. Приведший их человек жестом попрощался и вышел.

– Перейдем к делу. Я был сильно удивлен, когда увидел имя господина Кимана, прозванного «Глазом Кербе». А следом еще и имя Болан! Насколько же пугающая сделка мне предстоит?

При любой возможности бросать слова, вызывающие на лице слушателя натянутую улыбку, – характерная черта жителя Уинфилда. Потирая нос, Лоуренс ответил, словно оправдываясь:

– Когда король выказывает уважение крестьянам, это значит, что война уже в разгаре. В такие времена даже чашка воды из рук короля ценна, как поднесенные в дар меха.

– О… ты хочешь сказать, что в Кербе произошли какие-то большие события?

– Надеюсь, кое-что ты об этом уже знаешь? Я был бы более чем счастлив рассказать тебе прямо сейчас, но не знаю, поверишь ли ты мне.

Как ни странно, эти слова, похоже, подогрели интерес Дойчмана. Его плечи сотряслись от смеха, и он с довольным видом ответил:

– Человек нередко встречается с чудесами, когда занимается торговлей. Но вернемся к делу. Судя по просьбе в этом письме… ты собираешься посетить Великий монастырь Брондела?

– Да, так и есть. И я хотел бы спросить: помимо покупки шерсти, какой еще может быть повод нанести туда визит?

– О?..

Бродячие торговцы обычно отращивали бороды, а вот городские торговцы в Уинфилде, похоже, предпочитали усы. Дойчман принялся пощипывать густой ус, разглядывая Лоуренса.

– Ведь, насколько я помню, паломникам дозволено посещать лишь удаленную часть монастыря, а в главное здание их не пускают, это правда?

– Правда. Даже из обитателей самого монастыря лишь немногие избранные вхожи в главное здание. Как ты уже должен знать, даже торговля шерстью происходит в особом отделении на отшибе, так что…

– Постучаться в двери главного здания не так-то просто.

– В точности так, господин Лоуренс. Конечно, это отделение для Великого монастыря Брондела жизненно важно, так что с главным зданием оно связано. Но… есть еще кое-что…

Конечно, Лоуренс прекрасно знал, что именно притягивало к себе крохотные глазки Дойчмана, опытнейшего торговца. Подпись Болан. Они не могли отправиться в монастырь ни как паломники, ни как торговцы, а значит, выбор оставался небогатый. Имя Ив, падшей аристократки Уинфилда, было знакомо всякому здешнему более-менее крупному торговцу, и оно могло служить лишь одной цели.

– Можешь не волноваться. Я не посланник какого-либо правителя.

Словам торговца веры нет, в такой ситуации особенно. Неудивительно, что взгляд Дойчмана из-под век был остр как игла. Человек, представившийся как закупщик шерсти от Торгового дома Тейлора, посмотрел сперва на письмо, потом на Лоуренса и наконец на Хоро с Коулом.

Приди Лоуренс один – Дойчман бы ему вежливо отказал. Но Лоуренс привел с собой двух спутников, а значит, едва ли он был посланником. Похоже, Дойчман пришел наконец к такому выводу.

– Прошу прощения, если причинил тебе беспокойство.

– Ничего, ничего. Пожалуйста, не извиняйся. У тебя были причины для подозрений.

– Благодарю, однако именно такого рода проблемы и стоят сейчас перед Великим монастырем Брондела.

– Э?

Сразу после недоуменного возгласа Лоуренса в дверь постучали, и вошла служанка с подносом. На подносе стояли напитки – по-видимому, те же, какие пили картежники внизу.

Что ж, по крайней мере здешние хозяева достаточно заботливы, чтобы дать что-то согревающее путникам, вошедшим с холода. От кружек поднимались клубы теплого пара, такие густые, что, казалось, схватить можно.

– Пожалуйста, угощайтесь. Это овечье молоко, вскипяченное с медом и имбирем. В зимнее время здесь все пьют этот напиток – молодые и старые, богатые и бедные, король и крестьянин. Он вас быстро согреет.

– Что ж, не откажусь.

При взгляде на пузырящееся молоко Лоуренсу показалось, что, если он это выпьет, у него зубы растворятся. Не то чтобы он не любил сладкое питье – просто ему не нравилось чересчур сладкое. Он решил ограничиться небольшим глотком из вежливости. А Хоро, обожающая подобные напитки, непременно изыщет возможность прикончить остальное.

– Вернемся к предыдущей теме.

– Да.

– Скажи, господин Лоуренс, какие мысли тебя посетили при виде нашего порта?

Обычный способ узнать, насколько человек искренен, – задать ему неожиданный вопрос. Так что Лоуренс не стал размышлять, а сказал от чистого сердца:

– Возможно, это из-за мороза и позднего часа, но он кажется совсем заброшенным.

– Увы, не кажется. Дела в последнее время идут ужасно. Я говорю это не из скромности, не как торговец, – а просто потому что это правда.

– …Очень жаль это слышать. Я бродячий торговец с материка и, честно говоря, плохо знаком с положением дел у вас в стране…

– Ясно. Значит, ты не слышал о запрете, наложенном королем Сильваном?

– Боюсь, что нет.

И городским, и бродячим торговцам, таким как Лоуренс, необходимо понимать законы тех стран, где они собираются торговать. Но если что-то случится, бродячий торговец может сбежать в безлюдье и тем самым уйти от того или иного закона. У торгового дома такой возможности нет – они не могут погружать и разгружать свои товары там, где нет порта. Для них законы – все равно что слово Единого бога.

– Если вкратце – запрет на ввоз чужеземных товаров. Продавать можно все, но покупать – только зерно и вино. Это сделано для того, чтобы –

– Чтобы остановить отток денег, да?

– Верно. Король на троне уже пять лет. Его главная цель – сделать нашу страну богатой. Но продажи шерсти с каждым годом все хуже. Кроме шерсти, королевство Уинфилд почти ничего не может продавать, а если выручка с продажи не может угнаться за тратами на покупки, конечно, наша страна беднеет. И поэтому король, которому не хватает опыта торговца, принял такое решение.

С этими словами Дойчман поднял руки; этот жест без слов говорил: «Какая досада». Судя по его недовольному виду, нетрудно было догадаться, что горожанам запрет был очень не по душе.

– Как только торговец узнаёт, что в Уинфилде он ничего не сможет продать, он, конечно же, перестает сюда плавать. Кораблей в порт приходит все меньше, постоялые дворы пустеют и затихают, никто не пьет вино в тавернах, мясо не продается, накидки и одеяла тоже продавать некому, конюшни на грани разорения, потому что им надо кормить лошадей, а менялам остается взвешивать лишь пыль, что скапливается на их весах.

– Заколдованный круг.

– Вот именно. Похоже, наш король прекрасно знает, как махать мечом в битве, но не умеет пользоваться здравым смыслом. Ничего удивительного, что наши дела идут все хуже. Мы и опомниться не успели, как в городе не стало денег, и… впрочем, сам взгляни!

Дойчман привычным движением достал монету. Клан Уинфилдов основал королевство после длившихся много поколений конфликтов разных кланов, населяющих архипелаг, и множества кровавых сражений с пиратами северных морей. Монета с профилем третьего правителя страны, короля Суфона, вся почернела. В тусклом свете, заполнявшем комнату, даже разглядеть, что на поверхности монеты, было трудно.

– Так вышло, потому что они подмешали в серебро изрядную долю меди или еще Господь ведает чего. Я слышал, даже искуснейшие из менял не могут дать ответ, сколько же серебра тут осталось. А когда к деньгам нет доверия, ими перестают пользоваться. Кажется, некоторые из аристократов даже начали скупать медные деньги, на которые можно покупать хотя бы хлеб, да только это все тщетно. Король в ответ лишь новые законы издает, все суровее и суровее…

Хоро и Коул тоже подались вперед, чтобы рассмотреть лежащую на столе монету, но тут же выпрямились, как только поняли, что Дойчман еще не закончил свой рассказ.

– При таком положении, в котором мы находимся, вполне естественно появление тех, кто хочет воспользоваться возможностью нажиться на нем.

Торговля – просто перетягивание каната. Потянув за канат, можно почувствовать, что находится на другом его конце. Если цена денег падает, если денег не хватает даже на хлеб… что должно произойти?

Торговые процессы в государстве – не какой-то таинственный ритуал, проходящий за закрытыми дверями. Деньги любой страны постоянно сравнивают с деньгами соседей, чтобы судить, чего каждая из этих стран стоит. Если монеты королевства Уинфилд все черные и дешевые, каким это королевство выглядит со стороны?

Как слабые олени обречены стать добычей волков, так и состояния, построенные на слабых деньгах, падут жертвой сильных денег.

– Ты говоришь о людях, которые приходят покупать владения, а не товары?

– Да; они это делают затем же, зачем акулы собираются возле раненой рыбы. Вот почему я с самого начала решил, что ты один из них, господин Лоуренс.

– Понятно. Ну да, Великий монастырь Брондела выглядит очень заманчивой целью. Он обладает не только властью и влиянием, но и богатыми владениями.

– Совершенно верно.

– В таком случае позволю себе поинтересоваться: кто именно сейчас акула?

Дойчман зубасто ухмыльнулся – такая ухмылка вполне подходила атмосфере разоряющейся таверны – и ответил:

– Флаг луны и щита.

– !

– Да-да, Альянс Рувика, который живет и процветает на северных землях материка. Это они сейчас в роли акулы.

Альянс Рувика обладал несколькими мощнейшими военными кораблями, на мачтах которых гордо реяли красивые зеленые флаги с эмблемой в виде луны и щита. Это был самый мощный торгово-промышленный союз в целом мире; он включал в себя 23 профессиональных гильдии из 18 различных стран, его поддерживали 30 аристократов, а возглавляли десять крупнейших торговых домов.

Даже утверждение, что Альянс мог выбирать, кого посадить на трон той или иной страны, было не так уж далеко от истины. Это действительно было невероятное по силе и размеру объединение. Любые законные тактики противодействия бесполезны, если такая громада выбирает тебя своей жертвой.

– Мы, конечно, даже шелохнуться не смеем – просто смотрим, как зрители. А потом, они строго придерживаются законов, так что нашей торговле шерстью никак не препятствуют.

– Им нужны земли монастыря?

– Да. Насколько я слышал, они хотят воспользоваться этой возможностью, чтобы скупить монастырские земли и переманить на свою сторону местных аристократов. Из-за решения короля повысить налоги эти аристократы уже в довольно-таки тяжелом положении. Следующим шагом Альянса будет, по-видимому, вмешательство в политику королевства. С их огромным размером держать намерения в секрете просто невозможно, но он же и помогает им действовать.

У того, кто стал мишенью Альянса Рувика, нет ни единого шанса как-то ему противостоять. Лоуренс мог с легкостью поставить себя на место аристократов, предчувствующих, как король Сильван становится марионеткой и продает их всех Альянсу Рувика. А когда это произойдет, все покатится, как снежный ком.

Лоуренс кинул взгляд на Хоро; ему подумалось, что они всегда натыкаются на что-то интересное, когда попадают в новое место.

– Впрочем, монастырь оказался упрямее, чем мы ожидали, так что переговоры идут неважно. Похоже, торговые дома в составе Альянса соперничают между собой – каждому хочется заключить сделку первым. Поэтому, хмм…

Взгляд Дойчмана вновь упал на рекомендательное письмо, потом торговец опять ущипнул свой ус. Наконец, склонив голову чуть вбок, он сказал:

– Если ты уверен, что тебе все еще хочется лезть в столь опасное логово, господин Лоуренс, я познакомлю тебя кое с кем серьезным…

На лице «унылого и плывущего по течению» торговца из Уинфилда появилась слабая улыбка.

– Единственное условие: ты никогда не говорил с нашим торговым домом.

Лоуренс не стал отвечать немедленно, но вовсе не потому, что по зрелом размышлении изменил свое мнение. События развиваются так интересно – он сомневался, что здешние торговцы и дальше будут оставаться в роли зрителей. Некоторые обязательно поддадутся искушению начать действовать. На таком спектакле любой бы захотел занять место поближе к сцене.

Чтобы продавать шерсть разводимых в Великом монастыре Брондела овец, там открыли отделение специально для торговцев, приезжающих покупать. Скорее всего, в том месте уже поднялась какая-никакая, но суматоха. Сейчас самое время проверить, насколько жарок очаг. Если не проверить, а потом он окажется слишком жарок, составлять новый план будет уже некогда.

Рассудив так, Лоуренс ответил, даже взгляда не кинув на Хоро:

– Рассчитываю на твою помощь.

Дойчман в ответ улыбнулся.

***

Полный мешок с глухим шмяком опустился на пол. Если бы Лоуренсу сказали, что в нем товары, ожидающие отправки в какую-нибудь далекую страну, он бы нисколько не удивился. Плоский полотняный мешок был набит шерстяными одеялами. По сравнению с жесткими и тяжелыми дорожными одеялами, от которых мало тепла, под этими явно можно было вспотеть. В общем, к Лоуренсу в комнату доставили одеяла, предназначенные для всех троих.

– Это… мм. Ты. Скажи, это все вправду нормально?

Хоро только что вымыла волосы, чтобы избавиться от запаха морской воды, и теперь сушила их перед очагом в самой дорогой комнате постоялого двора. При виде этих шерстяных одеял даже она не могла удержаться от того, чтобы спросить.

Она часто требовала, чтобы Лоуренс снимал комнаты на лучших постоялых дворах, однако же в ценах она более-менее разбиралась. В таких роскошных комнатах Лоуренс и его спутники не останавливались еще никогда. Чтобы это понять, достаточно было одного взгляда на реакцию Хоро.

– На этом постоялом дворе не было ни одного постояльца уже десять дней, а в этой комнате – четыре недели. Я слышал, в это время года постояльцев вообще мало, так что одного серебряного люта хватило, чтобы оплатить и эту комнату, и дрова для очага, да еще и сдачу нам дали. Правда, – Лоуренс указал на лежащие на столе черные монеты, – на эти деньги тут едва ли что-то купишь.

– Понятно. Значит, ты наживаешься на их беде.

– Не слишком ли сильное заявление? Когда нет спроса, вполне естественно, что цена падает.

– Ладно, ладно, главное, чтобы ты не снял эту комнату ради остатков своей гордости. Эй, малыш, подержи тот конец.

Хоро поспешно стелила постель, и Коул, адресат ее игривых насмешек, покорно взялся за край ее одеяла. Наблюдая за ними со смущенной улыбкой, Лоуренс размышлял.

Он прокручивал в голове то, что рассказал ему Дойчман о трудном положении королевства Уинфилд и о планах Альянса Рувика воспользоваться им ради собственных целей. В любом веке слабые обречены становиться добычей сильных.

И тем не менее Лоуренса потрясло то, что даже Великий монастырь Брондела, о котором сложено столько знаменитых од и поэм, не может избежать этой судьбы. Да, Церковь сейчас не обладала той властью, как прежде, но Лоуренсу все равно казалось, что ее монастыри поддерживает некая невидимая сила.

Вскоре после знакомства Хоро и Лоуренса они оказались в опасном положении, а Хоро даже угодила в заложницы – виной всему этому была именно Церковь. Мысль, что Лоуренс с близкого расстояния наблюдает падение могучей империи, одновременно возбуждала и вгоняла в уныние.

Конечно же, Лоуренс не собирался ни поддерживать, ни противостоять обеим сторонам. Человек ест овец, но страдает от волков. Когда он дошел до этой мысли, Хоро вдруг повернулась к нему и сказала, глядя ему в глаза:

– Если бы ты только мог сейчас видеть свое лицо – ты просто ходячее беспокойство.

В комнате было тепло, спасибо надежным ставням на окнах и камину. Однако капельки пота на лбу Хоро, снявшей уже балахон, были, скорее всего, вызваны ее игрой с Коулом. Сам Коул сидел ссутулившись возле кровати и пил воду; вид у него был совершенно измотанный. А вот большие глаза Хоро горели радостным возбуждением – возможно, ее взбодрил запах овечьей шерсти.

– О да, мои намерения, несомненно, злы и коварны. Как раз сейчас я молча молился, чтобы Церковь стояла вечно.

– Что?

С равнодушным видом она села на стул и потянулась к кувшину с водой, стоящему на столе. Точнее, там должна была быть вода, но на самом деле кувшин был наполнен вином. Он был не из глины, не из железа и даже не из бронзы – все кувшины здесь представляли собой выдолбленные кокосовые орехи. Кокосы, по-видимому, росли в далеких южных странах. Уже отсюда можно было легко представить, как процветала эта страна раньше.

– А, да, насчет твоих последних слов…

– Если они тебе не понравились, я могу сыграть другую роль – веселого торговца, который наблюдает за падением некогда могучего врага.

– …Дурень.

Поколебавшись чуть-чуть, она все же наступила ему на ногу – вспомнив неудачу с нарвалом в Кербе. Как ни удивительно, где-то глубоко было в ней чувство справедливости. Но несмотря на это, по-видимому, ее изрядно беспокоила воображаемая картина «Протягивание руки помощи некогда сильному врагу, ныне попавшему в беду».

В Кербе они трое помогли Ив, красивой женщине-торговцу, которую прозывали волчицей реки Ром. Конечно, Лоуренс знал, что если будет дразнить Хоро на этот счет, то вполне может поплатиться и жизнью. С той самой минуты, как Ив «поймала» его, он жил как на иголках. Ему совершенно не хотелось пережить то же самое второй раз.

– Меня это немного печалит. У меня к Церкви неоднозначное отношение, но иногда она меня выручала.

– Хмм… могу представить. С другой стороны, тот тип из Тейлора был на вид вполне довольным, когда рассказывал про их ситуацию.

– Дойчман, думаю, и был доволен. Он ведь сказал, что занимается покупкой шерсти, помнишь? Нужно приложить немало сил, чтобы хотя бы получить шанс вести с монастырем переговоры, так что он и должен радоваться тому, что у монастыря затруднения.

– Унылый и плывущий по течению, да?

– Именно. Но сама ты не слишком ли радовалась, когда нам принесли шерстяные одеяла?

При этих словах Лоуренса лицо Хоро стало предельно серьезным. Но – уши встали торчком, щеки надулись. Видимо, осознав, что скрывать чувства поздно, она расслабила лицо и вздохнула.

– Из-за этих одеял мне только труднее будет уснуть. Запах овец будоражит голову.

– А тем парням, думаю, не дает уснуть запах денег. На этот раз едва ли у нас будет возможность влезть в эту историю вокруг монастыря. При всей твоей мудрости, уме Коула и моей смелости – противник просто-напросто слишком силен.

– О чем это ты?

Хоро села и оперлась щекой на руку; она казалась одновременно уставшей от Лоуренса и счастливой.

– А тогда что мы будем делать? – это Коул внезапно решил поучаствовать в разговоре, после того как подкинул еще дров в очаг. Как истинный северянин, он прекрасно умел поддерживать огонь.

– Едва ли Альянс Рувика охотится за костями бога-волка. Иначе или Ив, или Киман хоть что-нибудь знали бы об этом.

– Значит, два хищника, охотящиеся за разной добычей, случайно встретились на одной узкой тропинке?

– Не знаю, насколько тут можно сказать «случайно встретились на одной узкой тропинке»… но, что бы там ни было, а Альянс Рувика – невероятно сильный противник; можно считать, что он равен целому королевству. Состязаться с ними мы просто не можем – никак. Однако если взглянуть под другим углом – для нас это может быть хороший шанс.

– Хмм?

Коул, прислушиваясь к разговору Лоуренса и Хоро, тряс перед огнем свою куртку – видимо, пытался вытрясти блох.

– Сейчас монастырь стоит перед пастью этой ядовитой змеи, Альянса. Все, чем они владеют, выложено напоказ всему миру, это избавляет нас от усилий – не придется искать самим. Кроме того, по словам Дойчмана, цель Альянса – обширные земли монастыря. Даже если кости в монастыре, вряд ли Альянс ими сейчас интересуется.

Альянс Рувика едва ли волнует предмет, который тянет всего на пару тысяч золотых монет. Несмотря на всю их ценность, кости бога-волка – всего лишь товар, который можно купить за деньги. А по-настоящему ценно то, что за деньги купить нельзя.

– Если мы просто подойдем к монастырю и посмотрим, что там творится, особой опасности не будет. Если уж называть настоящую опасность, то это…

– Что?

Склонив голову набок, Лоуренс ответил:

– …Больше ста тысяч овец, которыми владеет Великий монастырь Брондела. Ты уверена, что совладаешь с собой?

Изначально Лоуренс хотел лишь пошутить на этот счет, но, увидев возбуждение Хоро из-за всего лишь нескольких шерстяных одеял, он начал всерьез беспокоиться, как она поведет себя в монастыре.

Именно в это время года туда, должно быть, направляется множество торговцев, которые собираются закупать шерсть весной; они хотят оценить качество руна, и для этого в торговое отделение пригоняют громадное количество овец. Даже в обычное время в монастыре можно найти много разных вещей, связанных с овцами. И, что хуже всего, пастухи, которых Хоро так презирает, тоже там будут, и тоже во множестве.

Судя по ее возбуждению в лодке, можно было лишь пытаться вообразить, насколько неуправляемой станет Хоро, когда перед ней окажется белая от снега и овец равнина. Беспокойство Лоуренса начало постепенно переходить в серьезное опасение.

– А, никаких проблем быть не должно.

Вопреки тревоге Лоуренса Хоро говорила таким тоном, будто все это так, ерунда. Лоуренс сверлил глазами жизнерадостную волчицу, будто спрашивая: «Откуда ты берешь такую уверенность?». Коварная Мудрая волчица ответила самодовольной ухмылкой.

– Все будет хорошо, если я съем столько баранины, что даже запах овец перестанет меня возбуждать, не так ли? Как бы сильно мы что-либо ни любили, всегда есть предел, после которого мы устаем… или я неправа?

– …

– Что ж, если мы приняли решение – поскорее приступай! Накормить меня до отвала, чтобы я даже сидеть не могла, – для этого необходимы долгие и сложные приготовления! И потом, взгляни! Даже у этого мальчика на лице написано страстное желание отведать баранины!

Конечно, Лоуренс прекрасно понимал, что Хоро использует Коула как предлог. Но она была права – при виде написанного на лице Коула предвкушения Лоуренсу стало еще труднее пропустить ее слова мимо ушей. Ему не хотелось ей отказывать, но он решил поспорить еще чуть-чуть.

– Я уже начинаю уставать тратить деньги на то, чтобы все время угощать тебя роскошными кушаньями. Что ты об этом думаешь?

Морской воздух во время путешествия на лодке привел балахон Хоро в неважное состояние, но Хоро немедля юркнула в него. Потом, надев на голову капюшон, ответила:

– Когда к тебе время от времени относятся недружелюбно, это само по себе не так уж плохо, но если ты от меня устанешь, это будет слишком тяжкий груз для моего сердца.

Она говорила кокетливым тоном, прижимая руки к груди. Поскольку серьезный ответ на эти слова лишь заставит его выглядеть дураком, Лоуренс лишь буднично произнес:

– О да, госпожа.

Не сдержав смешка, Хоро взяла Коула за руку и двинулась к двери. Потом обернулась и крикнула, как беззаботное дитя:

– Эй! Давай быстрее!

Ну что с ней будешь делать? Лоуренс мысленно вздохнул, потом ухватил свой плащ и поднялся на ноги.

***

Самое сильное из всех оружий – сильные деньги. Так сказал великий торговец, пересекший океаны и покоривший много стран золотыми монетами. Лоуренс, на себе испытавший эту истину, был рад, что сам был торговцем.

Предложение Дойчмана остановиться в Торговом доме Тейлора он отклонил. Судя по всему, это предложение Дойчман сделал, потому что местные жители считали всех иностранных путешественников чем-то вроде денежных деревьев, которые можно и нужно трясти. Эта догадка подтвердилась, как только путники прибыли на постоялый двор.

Разумеется, Лоуренс внял предупреждению Дойчмана и не стал менять свои деньги на местные. На пробу он достал серебряный лют, стоящий чуть меньше, чем тренни, и тут же увидел широкую улыбку владельца заведения. Их тарелки тотчас были доверху наполнены жареной бараниной, покрытой желтым жирком – мяса было столько, что оно едва на стол не вываливалось.

Травы в это время года, естественно, не было, и жизнь пастухов стала недешевой. По слухам, им пришлось забить больше овец, чем обычно, чтобы собрать достаточные запасы пищи. В любой другой стране это привело бы к взлету цен на соль и уксус, которые нужны для сохранения баранины. Но здесь, в королевстве Уинфилд, было достаточно холодно, чтобы можно было хранить мясо сырым, просто во льду, потому и баранина оставалась недорогой.

Откусить здоровенный кусок баранины, запить вином – и поверхность вина покрывается пленочкой жира. Возможность угоститься столь прекрасным мясом за столь низкую плату выпадает нечасто. Единственным темным пятном в этой замечательной во всех прочих отношениях трапезе был неважный хлеб.

Говорят – какова страна, таков и хлеб, который в ней выпекают. Пшеницу, овес и другие продукты, из которых делается хлеб, хранить куда легче, чем мясо и овощи, так что в неспокойные времена хорошую пшеницу и овес запасают на случай бедствия.

– Я так тронут! Подумать только, спустя столько времени без посетителей вообще нас посетили господа с таким превосходным аппетитом! Это, должно быть, благословение небес!

Хозяин таверны, конечно, преувеличивал, но комната и вправду была полупуста. Большинство посетителей просто молча пили, и, похоже, все они были местными – половина ремесленники, половина мелкие торговцы.

Работников торговых домов, главные отделения которых располагались на материке, видно не было. Скорее всего, они прекрасно понимали, что выставлять напоказ благосостояние своих нанимателей – лишь заслужить презрение местных.

Для путешественника, однако, все было наоборот. Как только Лоуренс щедро предложил всем посетителям угощаться мясом и вином, оказалось, что жир и спиртное – прекрасная смазка для языка.

– Хей, гляньте-ка на это безжизненное место! Эй, ребята! Вот так надо есть и пить в таверне!

– Аа, заткнулся бы, старый! Сам-то хорош, всегда отказываешься от хорошего вина ради водянистого пива, которое варят в грязи?

– Точно, точно! А еще я слышал, ты столько бобов в хлеб кладешь, что твоя жена целыми днями плачет!

Хозяин таверны тоже стал шутить вместе с посетителями, вызывая взрывы смеха. Один городской торговец как-то сказал Лоуренсу, что, когда дела в городе идут плохо, местным часто кажется, что мир катится в пропасть и его не спасти. В такие времена щедрый путешественник зажигает в их сердцах искру надежды – они начинают верить, что что-то хорошее в этом мире еще осталось.

– Кстати, а откуда ты к нам прибыл, добрый господин? – спросил хозяин таверны, принося очередное блюдо (поскольку одна лишь жареная баранина довольно быстро приестся, Лоуренс и его спутники заказали также тушеную баранину с кислой капустой). Обратился он не к Хоро, но отнюдь не из-за ее юной внешности – просто она была слишком занята поеданием мяса. Глядя, как она жадно работает челюстями, прочие посетители ее подбадривали.

– С материка, из города Кербе. А до того я путешествовал еще южнее.

– Кербе?.. О! Там ведь недавно большая суматоха была, да? Что же там было… эй, Ханс! Напомни, что там случилось в Кербе?

– Нарвал, нет? Как ты вообще торгуешь, если ничего не знаешь, старый ты пень? Я слышал, они поймали одну из этих тварей северных морей. Даа, суматоха была что надо! Мне рассказал один лодочник, который у Леона работает – он совсем недавно к нам в порт явился.

Сведения распространяются очень быстро, даже через океаны – это всегда следовало иметь в виду. История с нарвалом ведь всего несколько дней назад закончилась.

– Точно-точно-точно! Нарвал, это был нарвал. Скажи, слухи врут или нет?

На лице хозяина было написано неподдельное любопытство. Он и не догадывался, что те, кто повернул вспять поднявшиеся в Кербе ураганные ветры, сидели прямо перед ним. Лоуренс повернулся к Хоро, чтобы незаметно обменяться с ней улыбками… но лишь обнаружил, что она на него вовсе не смотрит.

Если бы Лоуренс сейчас кинул взгляд на Коула, мальчик бы непременно понял, чего он хочет, и улыбнулся бы их общей тайне. Но которому из двух своих спутников со столь разным характером Лоуренс хотел выказать больше доброты? Ответ лежал на поверхности.

– Слухи не врут. Из-за этой истории город почти что раскололся на две части – северную и южную. В конце концов один торговый дом приготовил несколько ящиков, полных золотых монет, отвез их к собору и потребовал у Церкви продать нарвала ему. Из-за всей этой суматохи у нас там ни минуты отдыха не было.

– Ооо… ящики, полные золота, э?

При упоминании ящиков с золотом все посетители, окружившие Лоуренса и жадно внимавшие его словам, среагировали очень живо. Нетрудно было догадаться, что сейчас больше всего интересовало этих людей.

– Но что привело вас троих в наши края из стран к югу от Кербе? Торговать здесь собираетесь, да?

– Нет, мы в паломничестве, идем в монастырь Брондела.

Лоуренс умышленно не стал затрагивать тему денег – он видел, насколько она болезненна для окружающих. На его взгляд, не меньше половины людей здесь были либо торговцами, либо ремесленниками. Если бы он сказал, что пришел ради денег, ему бы не удалось собрать тут нужные сведения – все, вместо того чтобы говорить, начали бы пытаться продать ему свои товары.

– О, монастырь Брондела…

– Возможно, в это трудно поверить, но мои спутники – дети Господа. Хоть это и противно моей природе, мне приходится вести себя так, будто я ищу отпущения грехов.

– Понятно. Но торговец в паломничестве к монастырю Брондела… есть в этом ирония, да?

С этими словами хозяин таверны (Лоренс и не заметил, как в его руке оказалась кружка с вином) огляделся, ища согласия посетителей. В улыбке на его лице, да и во всех остальных улыбках тоже, явно читался сарказм. Лоуренс постарался надеть на себя маску ни о чем не подозревающего путешественника.

– А в чем ирония?

– Ну, видишь ли, монастырь Брондела сейчас настолько сильно интересуется торговыми делами, что создателям легенд и не снилось; а вот к паломникам он уже много лет не очень-то дружелюбен. Большинство иностранцев, которые туда направляются, проходят через наш город, и я уже слишком многих из них видел на обратном пути, и все они были с унылыми физиономиями.

– Вообще-то им положено давать деньги на починку дорог и постройку постоялых дворов для паломников, но дают они сущие крохи, особенно если сравнить с тем, что выручают от продажи шерсти! Даже ребенку ясно, в какую сторону наклонены их весы. Да защитит нас Господь!

Когда посетитель, смахивающий на торговца, произнес эти слова, хозяин таверны одобрительно закивал. Будь то монастырь или торговый дом – похоже, все они идут одной дорогой, когда их ведет жажда наживы. Правда, многое в результате и теряют.

– Вот за такое свое поведение, должно быть, они и заслужили на свою голову божественную кару. Последние несколько лет уинфилдская шерсть почему-то очень плохо продается, и монастырю от этого достается сильнее всех. Даже те торговцы, что покорны, как ягнята, больше туда не ходят. И паломники, которых они оттолкнули, тоже уже не придут наполнить их казну, как бы их ни просили.

– Но подумать только – в такое время иностранный торговец отправляется туда в паломничество… быть может, божественная кара и к концу подходит. А жаль, они ее заслуживают.

Церковные заведения почитаются огромным множеством людей; тем поразительнее видеть, как сурово те же люди относятся к тем же заведениям, когда благоговение сходит на нет. Все до единого посетители таверны с наслаждением ругали монастырь. А это значило, что, скорее всего, разузнать про Альянс Рувика будет легче легкого.

– Вот, значит, какие тут дела… так, стало быть, монастырь сейчас вообще никто не посещает?

При этом вопросе на лице хозяина появилось непонятное выражение. «Эта мысль мне так приятна, но в то же время и немного печальна» – казалось, что-то вроде этого он сейчас чувствовал. Несмотря ни на что, монастырь оставался важным религиозным центром, он пустил корни в сердце каждого жителя Уинфилда.

– Кое-кто посещает. Даже сейчас там немало торговцев собирается. Только их цели немного другие, не такие, какие привычны нам. Тебе доводилось слышать про Альянс Рувика, добрый господин?

Хоро перестала поглощать баранину громадными кусками и отхлебнула вина из кружки, словно делая передышку… но это было отнюдь не совпадение. Она поняла, что темы, оживлявшие атмосферу таверны, закончились.

– Ты говоришь о величайшем торговом союзе, имя которого известно по всему миру?

– Именно о нем. Я слышал, их люди в монастырь ходят целыми стадами. Сперва туда ездили большие шишки в черных каретах, но – может, из-за холодной зимы – их быстро сменили торговцы, которые ходят на своих двоих. Вроде бы эти торговцы один за другим ходят то туда, то обратно – каждый хочет первым успешно провести переговоры. Из-за этого у нас тут целый год одни лишь торговцы с каменными рожами – они идут прямо в луга, а на мою таверну и не смотрят.

– А что у них за переговоры?

То, что Лоуренс сейчас услышит, либо подтвердит, либо опровергнет слова Дойчмана. Он только ради этого и спросил, так что ответ стал для него полной неожиданностью.

– Ты только не смейся – они хотят купить Золотого барана.

Лоуренс готов был поклясться, что слышал, как дернулись уши Хоро под капюшоном. Что до него самого – он мог лишь неверящим взглядом уставиться на хозяина таверны.

– Эта легенда, похоже, всегда всплывает в тяжелые времена – что у монастыря есть луг, простирающийся до самого горизонта, и на самом краю белого моря овец на этом лугу ходит сверкающий золотой баран, словно воплощение солнца.

– А еще в той легенде говорится, что человек однажды сумел выдернуть клок золотой шерсти, но она растворилась, как луч света, сразу же, как только отделилась от тела.

Лоуренсу доводилось слышать много подобных легенд. Чем хуже было положение той или иной страны – например, во время войны, – тем больше таких историй ходило. Истории о плачущих статуях Святой девы-матери, о ведьмах, которые крадут детей, ухмыляясь до ушей, о громадных флагах с эмблемой Церкви, развевающихся высоко в небесах.

Легенда о Золотом баране монастыря Брондела была хорошо известна на материке. Всякий раз, когда мир скатывался в черноту, эта легенда чудодейственным образом дарила людям новую надежду.

– Должно быть, на самом деле они тут, чтобы купить имя монастыря, а может, его землю.

– Я слышал, Альянс собирается стать аристократией Уинфилда.

– Но король Сильван – внук Уинфилда Первого; едва ли он позволит кому-то покупать титулы. Однажды у нас торговец уже купил титул падшего аристократа, так король был в таком гневе, что выпустил закон, из-за которого тот разорился на торговле шерстью. А мы в конце концов получили то, что сейчас имеем.

Человек, сказавший это, с последними словами провел ладонью по шее, изображая обезглавливание. Лоуренс догадался, что упомянутый торговец был мужем кое-кого, кого он очень хорошо знал.

– Денег никто не зарабатывает, а король все повышает налоги. Хотя, может, правильнее наоборот сказать: король так бесится с налогами именно потому, что ни у кого нет денег.

– Вы хорошие покупатели, так что я дам совет: если собираетесь отправиться в монастырь, будьте осторожны. Обитель Господа сейчас в руках у демонов. А Господь, который должен был бы прийти к нам на помощь, видать, заблудился в лугах, его уже много веков не слышно и не видно.

Лоуренс уже перестал понимать, кого именно ругают местные – монастырь или Альянс Рувика. Быть может, они и сами не знали, кого им больше хочется ругать. Быть может, им хватало уже того, что было на кого жаловаться. Но на кого бы они ни жаловались, делали это не из ненависти.

И король, и Альянс для них – нечто из другого мира, не из их собственного; а на монастырь они привыкли смотреть снизу верх, пусть даже его положение стало плачевным. Смятение чувств в их сердцах было как на ладони для любого. И Лоуренсу казалось, что он понимает их трудности.

– Спасибо. Я буду осмотрителен.

– О да, ну а тогда лучше вам всем есть и пить как следует, чтобы набраться сил! Как только вы покинете город, сразу познакомитесь с заснеженными полями. Если у вас будет недостаточно сил – умрете на полпути!

Слова хозяина таверны вновь подогрели всеобщее настроение. Лоуренс поднял кружку и выпил за хозяина. Коул, похоже, был уже на пределе, а вот Хоро явно еще могла пить.

Монастырь Брондела посреди заснеженной равнины… если это и есть их цель, заранее наполнить животы – и впрямь мудрая идея.

***

Он слышал потрескивание, как от горящих дров. Но они же не разводили костер накануне вечером, так ведь? А, ну конечно, очаг… его они тогда разожгли. От него просто звук был не такой, как от костров, к которым он привык.

Наконец-то мысли в голове забегали. Он открыл глаза и поднял голову.

В комнате царил полумрак – значит, еще совсем рано. Он мог разобрать, хорошая или плохая погода снаружи, просто по свету, вливающемуся в окна. Увы, похоже, день предстоял хмурый.

Он как раз начал думать, что будет холодно, но тут волна морозного воздуха нахлынула на него и разбудила окончательно. Похоже, холод пробрался-таки в комнату, несмотря на потрескивание дров в очаге.

– Снегопад, э, – пробормотал он себе под нос, после чего с наслаждением зевнул и сел. Да, шерстяное одеяло и вправду прекрасно хранило тепло. По правде сказать, давненько он не спал так крепко. Даже Хоро, судя по всему, дрыхла без задних ног. Ее пушистое одеяло ритмично поднималось и опускалось; это было даже более заметно, чем обычно.

Но холод стоял страшный. У Лоуренса было такое чувство, будто он свалился в ледяную реку. Кинув взгляд на кровать Коула, он обнаружил, что мальчик, как и Хоро, сжался в комочек и залез под одеяло с головой. Лоуренс был единственным из троих, кто спал с открытым лицом.

Потерев это самое лицо, Лоуренс выдохнул струйку белого тумана. Поднялся с кровати, вздрогнул, потом подошел к столу, взял кувшин и встряхнул. Он не очень-то надеялся на лучшее – и действительно: вода в кувшине замерзла.

– Видимо, придется спуститься и взять еще…

С тех пор, как Лоуренс начал путешествовать с Хоро, его привычка вслух говорить с самим собой стала проявляться куда реже. Однако в подобных ситуациях он всегда возвращался в плен той старой привычки и бормотал себе под нос фразу-другую.

В едва горящий очаг он кинул соломы, потом, дождавшись, пока она разгорится, подбавил немного дров. Это могло показаться излишним, но подобные кирпичные очаги могут гаснуть сами собой – просто от холода кирпичей.

Когда дрова занялись как следует, Лоуренс вышел из комнаты. Снаружи царила мертвецкая тишина, но ощущения, что это из-за отсутствия людей в столь ранний час, не возникало. Казалось, будто что-то просто съедает все звуки. Половицы при каждом шаге издавали скрип, но он тут же глох. Такая тишина, как будто все закутано в хлопок, бывала только лишь в снежные дни.

Спустившись на первый этаж, Лоуренс сообразил вдруг, что рабочий день на постоялом дворе еще не начался – входная дверь была закрыта на деревянный засов. Однако в глубине коридора, ведущего на задний двор, открылась другая дверь. Вскоре Лоуренс увидел красноносого владельца постоялого двора с шарфом вокруг шеи и с бочонком на плече.

– О? Да ты ранняя пташка.

– Доброе утро.

– Черт бы подрал этот мороз! Даже колодец замерз. Умучался даже просто разбивать лед на поверхности. Похоже, сегодня нас накроет одеялом.

Хозяин отнес бочонок в противоположный конец коридора и опустошил в стоящую там кадку. Людям, живущим в краях, где зимы суровы, приходится заботиться о воде, когда становится холодно. Вообще, если задуматься – необходимость беспокоиться о воде, когда вокруг столько снега, выглядит довольно-таки нелепо.

– Накроет одеялом?

– О, мы здесь так говорим, когда снег заваливает все. Одного дня хватает, чтобы все вокруг стало совершенно белым.

– Ясно.

– А, да. Желаешь чего-нибудь? Я могу приготовить гостям завтрак… только на это время понадобится.

– О, не утруждай себя. Честно говоря, вчера вечером мы принесли с собой из таверны довольно много еды.

В таверне накануне царила настолько оживленная атмосфера, что даже ночная стража заглянула посмотреть, что происходит. В конечном счете у Лоуренса и его спутников не осталось выбора, кроме как забрать остатки еды и уйти. Все блюда были приготовлены великолепно, так что, если их разогреть на очаге, завтрак получится замечательный.

– Ха-ха-ха! Такую хорошую баранину достать непросто. Ужасно жалко будет, если ее никто не доест.

– Вот именно! А, да, могу я попросить немного воды?

– Конечно, конечно. Хмм… в вашем железном кувшине вода замерзла, да? Я скоро принесу вам ящичек с опилками. Держи кувшин в опилках, тогда вода не так быстро будет замерзать.

– Я буду весьма признателен.

Получив от хозяина заведения куда более практичный глиняный кувшин с водой, Лоуренс направился обратно в комнату, думая на ходу, что «накрыло одеялом» – очень точное описание снежной погоды. Он припомнил, как один наемник говорил что-то похожее, когда они вдвоем пережидали холодную ночь и пили дешевое спиртное в какой-то хибаре.

Если необходимо вести войну, ее надо вести на севере, где вся боль и печаль, даже самая великая, рано или поздно будет погребена под снегом.

Где бы снег ни падал, всюду он несет с собой меланхолию. Неловко улыбнувшись этой мысли, Лоуренс открыл дверь в комнату.

– О? Ты уже проснулась –

Лоуренс замолчал на полуфразе, почувствовав, что атмосфера в комнате требует тишины. Хоро, сидя на своей кровати, молча смотрела в окно. Просто сидела и смотрела; если бы не белые облачка, срывающиеся с ее губ, можно было бы без особого преувеличения сказать, что она походит на глиняную статую.

Даже когда Лоуренс закрыл за собой дверь, Хоро продолжала молча смотреть. Дрова в очаге еще не выгорели, но Лоуренс подбавил еще, а потом, поставив кувшин на стол, подошел к кровати Хоро.

– Снегопад, – промолвила волчица, не повернув головы. Лоуренс посмотрел туда же, куда она, и, ответив «да», сел рядом. Хоро по-прежнему смотрела наружу. Она сидела как-то необычно – не скрестив ноги, не обняв колени… а просто как будто время вокруг нее внезапно застыло. Так они с Лоуренсом вдвоем молчали и смотрели в окно.

Окно было открыто, и в комнату вливался морозный воздух. Тихонько вздохнув, Лоуренс положил руку на голову Хоро. Пряди ее прекрасных волос замерзли. Было совершенно очевидно, о чем именно ей напоминал снег, так что Лоуренс не стал ее обнимать, а просто сидел рядом.

– …

– Что еще ты видишь?

Услышав слова Лоуренса, Хоро лишь молча повернулась к нему. Ее лицо оставалось бесстрастным, но оно уже не казалось замерзшим – чувства, прячущиеся там, в глубине, как будто начали оттаивать. К бледным губам тоже постепенно возвращался цвет.

– Значит, все-таки ты немножко умеешь быть деликатным.

– Смотри не заболей.

Лоуренс предпочел ответить так, нежели пытаться парировать ее иронию. Кивнув, Хоро тут же чихнула – и в следующее мгновение была уже под одеялом. Лоуренс встал и захлопнул окно.

– Когда я в своем истинном обличье, я могу смотреть сколько хочу.

– Ты имеешь в виду, пока тебя не занесет снегом.

Хоро лишь улыбнулась и показала на кувшин с водой. Но когда Лоуренс передал ей требуемое, она обхватила его руку своими.

– Я ведь говорила, что ничего не случится, даже если пойдет снег? – со слабой улыбкой сказала она. Она имела в виду, что снежная погода для нее – не повод прыгать и резвиться. Она столетия жила в деревне Пасро, где, в отличие от ее родного Йойтсу, вообще не знали снега.

Лоуренс, в свою очередь, обхватил ее заледеневшие руки и ответил:

– Как я могу быть уверен – ты же не хрупкая дева из тех, что вечно в слезах? Я совершенно не удивлюсь, если увижу, как ты, полная сил, носишься по снежным полям.

– …

Молча улыбнувшись, Хоро выпрямилась и глотнула из кувшина. Но тут же улыбка сменилась хмурой гримасой, и волчица укоризненно посмотрела на Лоуренса.

– Почему здесь не вино?

– Дуреха, – ответил Лоуренс, воспроизведя ее манеру обзываться. Хоро пихнула кувшин ему в руки и кинулась на кровать, словно ребенок, собирающийся закатить истерику.

– Что? Собираешься дальше спать? Имей в виду, сегодняшний завтрак обещает быть вкусным.

Да, где бы снег ни падал, всюду он несет с собой меланхолию. Но, бесспорно, точно так же вкусная еда несет с собой радость.

***

Как и следовало ожидать от страны, где преуспевали пастухи, среди принесенной накануне еды нашелся кожаный мешочек, доверху наполненный маслом. Хоро с восторгом намазывала это масло на ломти овсяного хлеба и отправляла их в рот. У Коула, напротив, даже его обычного неважного аппетита не было; он встал слишком рано, ну и манеры Хоро, конечно, тоже не порождали желания есть.

– И что – чавк – мы будем – чавк – делать теперь?

– Не разговаривай с набитым ртом. Дойчман сказал, что познакомит нас кое с кем из Альянса Рувика, так что сейчас нам остается только ждать, когда они с нами свяжутся.

– Ладно – чавк.

Проглотив наконец овсяный хлеб, Хоро сделала паузу, чтобы отдышаться. Потом раскрыла рот, и Лоуренс решил было, что она хочет еще что-то сказать – но она откусила еще один громадный кусок хлеба.

– Ты что, готовишься в спячку залечь или что?

– Это – чавк – тоже неплохая идея.

Когда перед глазами Хоро появлялась вкусная еда, ничьи слова не задерживались у нее в голове надолго. Лоуренс положил ломтик баранины на кусок хлеба, разогретый на очаге, и откусил.

– Но в такую холодину, да еще по снегу, передвигаться будет тяжело, да? – вступил наконец в разговор Коул, до того с удовольствием наблюдавший за Хоро и Лоуренсом и потягивавший теплое овечье молоко.

– Конечно. Кстати говоря, как тебе раньше удавалось путешествовать одному?

– Когда я ушел из дома, погода была не такая уж плохая, так что все было нормально, но когда я пересек Ром, вдруг стало очень холодно. Но я постепенно научился избегать тех мест, где много снега.

– Я так и думал. С твоей-то одеждой – стоит тебе попасть под снегопад, и одним небесам известно, проснешься ты или нет, если уснешь.

Лоуренс снял кусочек жира, прилипший к щеке мальчика. Коул смущенно улыбнулся, но Лоуренс не понял, что смутило его сильнее – этот жест Лоуренса или потрепанная одежда.

– Ну, там, где часто идет снег, люди принимают меры. Они ставят на одинаковом расстоянии друг от друга столбы с указателями. А рядом с ними маленькие хижины – убежища на случай метели. Я как-то был в месте под названием Архтшток – там метели очень злые; зато по крайней мере там на разбойников не нарвешься. В такой страшный мороз даже медведи и волки ищут убежища в пещерах, так что путешествовать на удивление легко.

– Вы были в Архтштоке? Это ведь один из самых северных городов, да?

– Меня как-то попросили отвезти туда вещи одного умершего путешественника. Только тогда, один раз. Он на северо-западе, дальше даже, чем равнина Доран. Я своими глазами видел эту легендарную землю – она как поверхность моря в полный штиль. Зрелище такое, что просто дух захватывает.

Говаривали, что давным-давно громадный дракон, взлетев в небо, поднял страшный ураган, который вырвал с корнем всю траву и деревья и оставил лишь голую землю. Поскольку из осадков там выпадал только снег, близ Архтштока было не только холодно, но и очень сухо. Голая снежная пустыня, в которой любой сознавал, какой же он на самом деле маленький.

– Если верить легенде, Святой Арагая провел там тридцать лет в медитации. Когда я там побывал, я понял, почему после этого его стали называть святым.

– Ух ты… – и Коул, вслушивавшийся в историю Лоуренса, втянул воздух. Количество еды перед Хоро тем временем уменьшалось, и ее настроение стало портиться, но с этим поделать ничего было нельзя. В отличие от Коула, она никогда не выражала желания терпеливо слушать рассказы Лоуренса, так что вполне естественно, что и он к ней относился несколько иначе, чем к Коулу. В душе он надеялся, что небеса простят его за это.

– Когда я учился, я выучил названия городов повсюду в мире, но своими глазами видел так мало…

– Это ко всем относится. Что до меня – я редко присоединяюсь к торговым караванам и редко езжу одними и теми же путями; потому-то мне и удается заезжать в такие далекие уголки и видеть все, что я видел.

– А в южных городах вы были?

– Ну, думаю, с ними ты знаком лучше, чем я; но я еще был в восточных странах –

Лоуренс смолк, но отнюдь не от того, что оставленная в одиночестве Хоро разразилась слезами, – а от стука в дверь.

– Иду! – жизнерадостно воскликнул Коул и вскочил на ноги – к таким мелким побегушкам он уже привык. Хоро все еще ела, но Лоуренсу хватило одного быстрого взгляда, чтобы понять, что она в дурном настроении – она даже не озаботилась надеть капюшон. Лоуренс лихорадочным движением прикрыл ей голову.

– Кто там?

Коул открыл дверь; за ней оказался человек, облаченный с головы до ног в дорожное одеяние – Лоуренсу это напомнило Ив. Шарф, обмотанный вокруг головы и закрывающий почти все лицо, двухслойный плащ, ниспадающий до лодыжек. На голенях звериные шкуры, через плечо перекинут мешок.

Похоже, он был готов хоть сейчас отправиться в долгий поход сквозь снегопад. По правде сказать, на его голове и плечах уже виднелся снег. Кинув на обитателей комнаты любопытный взгляд через щель в шарфе (судя по всему, этот человек буквально только что прибыл в город), вошедший затем принялся его разматывать.

– В этой комнате живет господин Крафт Лоуренс?

Его голос звучал на удивление юно. Да и лицо, показавшееся из-под шарфа, оказалось юным, под стать голосу.

– Ээ, да. Лоуренс – это я.

– Значит, это ты. Вынужден извиниться, что не оделся подобающе. Я только что получил весточку от господина Дойчмана, потому и пришел в столь неудобное время.

Лоуренс встал и направился к двери. Раз Дойчман послал этого человека, значит, он из Альянса Рувика.

– Нет, нет, это я должен был нанести тебе визит. Пожалуйста, заходи.

– Что ж, прошу прощения за вторжение.

Мужчина легкими шагами вошел в комнату. Он был чуть ниже Лоуренса, однако странно, что он мог двигаться с такой легкостью, навьюченный всем тем, что на нем было. Если он бродячий торговец, то ему явно приходилось зарабатывать на жизнь, странствуя по очень суровым местам.

– Ух ты! Какая прекрасная комната.

– Обычно мы не можем себе позволить чего-то подобного.

– Ха-ха! Думаю, это можно считать профессиональной способностью. В начале осени я здесь тоже понаслаждался роскошью.

Светлые волосы посетителя притягивали к себе взгляды – возможно, из-за очень короткой стрижки. Благодаря жизнерадостному тону он производил впечатление весьма дружелюбного человека. Похоже, даже Хоро была удивлена.

– Ой, я же забыл представиться. Я из Торгового дома Фирса, который входит в Альянс Рувика. Мое имя Логу Пиаски.

– Позволь и мне еще раз представиться: Крафт Лоуренс, Торговая Гильдия Ровена, бродячий торговец. Обычно я веду дела на материке.

– О, это, несомненно, провидение Господне! Уверен, по моей одежде ты и сам догадался – я тоже бродячий торговец.

Лоуренс пожал Пиаски руку; обнаружив, что она такая же жесткая, как его, он чуть расслабился. Хоро подобрала остатки своего завтрака и отодвинулась к краю кровати, так что Лоуренс пригласил Пиаски к столу.

– Итак, по словам господина Дойчмана, вы трое собираетесь отправиться в монастырь Брондела, так?

Пиаски не произвел на Лоуренса впечатление торопливого человека. Он, похоже, был из тех, кто Лоуренсу встречался редко, – из тех, кто предпочитает проводить свободное время, обтачивая края серебряных монет, нежели беседуя с кем-либо.

– Если возможно, мы хотели бы попасть в отделение для торговли, которое близко к главному зданию, а не в то, которое предназначено для паломников.

Лоуренс совершенно не собирался раскрывать, что они разыскивают кости бога-волка. До недавнего времени они вовсе не знали, где эти кости находятся, но теперь, когда они узнали, что кости, вероятно, в монастыре, сообщать об этом первому встречному было бы безрассудно. Особенно – если собеседник из Альянса Рувика.

– …Раз тебя рекомендовал господин Дойчман, я не буду расспрашивать, зачем тебе это нужно. Но, судя по твоим словам, я так понял, ты не собираешься покупать там шерсть?

Он смотрел Лоуренсу прямо в глаза. Некто просит сопроводить его до монастыря, но не желает объяснить причины… что ж, вполне естественно, что проводник так реагирует.

Лоуренс, однако, не собирался отступаться. Он был уверен, что доверие Кимана и Ив купили ему не только Дойчмана, но и Пиаски тоже. Доверие – по сути невидимые деньги.

Вскоре лицо Пиаски расплылось в улыбке.

– Ладно, неважно, зачем это тебе. Я частенько сопровождаю людей, которые желают своими глазами посмотреть на наше с монастырем сражение… ну и кое-какой доход получить, конечно же. Я не буду тебя больше расспрашивать. И потом, часто достаточно просто собрать вместе несколько человек, чтобы вокруг них собралось гораздо больше.

Торговать не получается, если рядом нет тех, кто может стать продавцом или покупателем. Потому легко понять, что все предпочитают вести дела там, где собирается много торговцев. Конечно, если охотишься за большой прибылью, очень важно не болтать языком и не распространяться о том, какого рода торговлей собираешься заниматься. Пиаски, естественно, это понимал.

– Флаг луны и щита будет развеваться на ветру всегда, так что мелочи нас не заботят.

Разумеется, Лоуренс знал следующую фразу, которая никогда не произносилась, но всегда подразумевалась: «Однако каждый, кто захочет вмешаться в наши дела, не отделается легко».

– Благодарю. Конечно, я приготовлю подарок в знак признательности.

Пиаски искренне улыбнулся; да, это был настоящий торговец. Они с Лоуренсом вновь обменялись рукопожатием, как бы заключив символический договор.

– Итак. Я по натуре немного нетерпелив, так что давай обсудим наше отправление прямо сейчас. В монастырь собираются все, кто здесь есть?

– Да. Из-за этого нам будет труднее использовать «покупку шерсти» в качестве повода?

Коул-то ладно, а вот Хоро явно не походила на человека, имеющего отношение к торговле.

– Вовсе нет, вовсе нет. Ничего необычного нет в том, что человек, ищущий душевного спокойствия, берет с собой в торговую поездку слугу Церкви. Кроме того, сейчас обстановка в торговом отделении монастыря Брондела довольно-таки беспокойная, так что новоприбывшие не привлекают особого внимания. Если вы пройдете сквозь главные ворота, дальше все будет хорошо.

– Это приятно слышать.

Лоуренс постарался, чтобы в его голосе звучало облегчение. Он не старался кого-либо обмануть – просто Пиаски казался слишком уж свойским парнем, и Лоуренс должен был напомнить себе, что бдительность терять никак нельзя.

– Так насчет времени отправления…

– Мы готовы отправиться в любой момент.

– Понятно. Честно говоря, я также играю роль посредника между монастырем и торговыми домами на материке, так что я должен расстаться с вами как можно быстрее и заняться своими делами.

Застенчивые слова Пиаски были, похоже, намеренной имитацией уклончивого стиля речи жителей Уинфилда. Лоуренс глянул на Хоро и Коула. Оба кивнули, давая понять, что не против отправиться немедленно.

– Просьба изначально была наша, так что, даже если придется выйти прямо сейчас, мы не будем против.

– Отлично. В таком случае предлагаю отправиться после полуденного колокола.

– Мы пойдем пешком?

– Нет, на лошадях. Здесь снег еще не успел скопиться, но на монастырских землях его уже навалило изрядно. Лошадьми я займусь сам, но еду, пожалуйста, приготовьте свою. О! И еще… – он улыбнулся и загадочным тоном продолжил: – Менять деньги на местные нет нужды.

Первое, что обычно делают бродячие торговцы, когда приезжают в новую страну, – меняют деньги. Так что лишь бродячий торговец мог оценить шутку Пиаски. Лоуренс даже не пытался сдержать смех.

 

Глава 2

Они ехали на лошади: Коул впереди, Лоуренс сзади. Но им не было тесно, несмотря даже на то, что посередке уместилась еще и Хоро. Под ними был длинношерстный ломовик, какие тянут сани по бескрайней (описания не врали) заснеженной равнине Уинфилда.

– Проклятье… ничего себе тварь.

Такие слова сорвались с языка Хоро, когда путешественники встретились с Пиаски и она увидела лошадь, которую он для них приготовил. Эти слова впечатлили Лоуренса.

Конечно, в своем истинном обличье она была куда крупнее, чем эта зверюга. Ее недовольная реакция при виде громадного коня, по-видимому, была вызвана осознанием собственного невежества: мир был настолько шире того, что она знала. На материке такие крупные лошади практически не встречались.

– Все готовы? – спросил Пиаски, взгромоздясь на лошадь ростом поменьше и взяв поводья. Лоуренс ответил утвердительным жестом, хотя поводья брать в руки не стал: их лошадью было кому править.

Было бы страшным расточительством, если бы эта здоровенная туша всего-навсего несла на себе людей. Даже чахлый мул, едва способный нести ребенка, не падая при этом без сил, может, если его запрячь, везти четырех взрослых людей.

Оглянувшись, Лоуренс увидел позади себя повозку с немыслимой горой товаров. В основном там были еда и спиртное для торгового отделения монастыря. Лоуренс слышал, что, когда снег полностью заносит дороги, такие повозки заменяют на сани. Работа Пиаски и состояла в том, чтобы ездить между монастырем и торговыми домами с материка, передавая сведения и возя подобные товары.

– Что ж, помолимся тогда за безопасное путешествие.

Вполне подходящий ритуал перед тем, как отправиться в монастырь. Помолившись, вся компания тронулась в путь, и одновременно церковный колокол пробил полдень.

Погода была далека от совершенства – слишком холодно. Хотя их еще не «накрыло одеялом», напАдавший на дорогу снег смешался с землей и превратился в грязищу, в которой пешие путники утопали бы по щиколотку. Но когда город остался позади, оказалось, что простирающиеся до горизонта поля почти полностью укутаны снегом.

Открывшаяся перед путниками картина воистину подходила королевству, называемому еще «страной бескрайних лугов»; куда ни посмотри, мир был белоснежен. И лишь до самого горизонта тянулась грязная лента, по которой они ехали.

Все были закутаны в несколько слоев одежды и походили на большие колобки. А сверху Лоуренс и его спутники надели еще меховые плащи и перчатки, одолженные на постоялом дворе.

Несмотря на все это, пронизывающий ледяной ветер в конце концов добрался-таки до них. Сама того не заметив, Хоро крепче прижала к себе Коула, а Лоуренс – Хоро.

Путешествие проходило в молчании. Все, что слышали путники, – звук опускающихся на капюшоны снежных хлопьев да собственное дыхание, нарочно замедленное, чтобы дать морозному воздуху согреться, прежде чем он попадет в легкие. И даже эти звуки посреди мертвой тишины слышались совершено отчетливо. Теперь ясно было, почему северяне мало говорят, а когда говорят – почти не раскрывают рта.

Легче было понять и то, почему монахи, странствуя в поисках просветления, накладывают на себя обет молчания: чтобы сберечь силы.

Снежные хлопья закрыли собой небо, и вскоре стемнело. Путники ехали не особо долго, но все равно устали, когда добрались наконец до места ночлега на исходе первого дня пути.

Один ревностный монах вообще отказался от речи, поскольку считал, что «разговор – это роскошь». Справедливость этих слов сейчас была очевидна, однако Лоуренс и его спутники были ближе к мирской жизни, чем тот монах. Хоро была из троих самой мирской, и монотонная тишина явно действовала ей на нервы.

Она рухнула в кровать, даже снег с капюшона не стряхнув. И Лоуренс совершенно не собирался ее ругать. Он знал, что у нее сейчас такое же выражение лица, как и у Коула, в изнеможении упавшего на стул. Безжизненное выражение лица, показывающее, как близок человек к тому, чтобы свалиться без сил.

Все суеверия про нежить, обитающую в холодных одиноких деревеньках, несомненно, рождались, когда кто-то встречал путешественников с такими лицами.

– Коул.

Услышав, как Лоуренс зовет его, мальчик, воистину походящий на призрака, вернул пустой взгляд.

– Улыбнись – скоро станет лучше.

Странствия Коула до встречи с Лоуренсом, должно быть, научили его этой мудрости. Мальчик натянуто улыбнулся и кивнул.

– Ну тогда пойдем поедим. Пиаски уже должен договориться с постоялым двором насчет ужина.

– Хорошо…

Коул поднялся на ноги. Пока мальчик избавлялся от плаща с налипшим снегом, Лоуренс подошел к Хоро, которая с того момента, как рухнула на кровать, даже не шелохнулась, и откинул ее капюшон.

– Уверен, ты это и сама знаешь, но ты не сможешь уснуть, если будешь просто так лежать. Тебе станет гораздо лучше, если ты пойдешь выпьешь вина где-нибудь в тепле.

Сонливость и усталость вроде бы похожи, но на самом деле – совершенно разные вещи. Уши Хоро обвисли и вяло дернулись, будто говоря: «Я знаю». Но она не попыталась встать – так человек не может заставить себя вылезти из-под теплого одеяла, хоть и знает, что пора подниматься.

У Лоуренса не было выхода, кроме как поднять Хоро самому – и обнаружить на ее лице выражение, как у спящей принцессы, ожидающей, что герой разбудит ее волшебным поцелуем. Но он не был героем. Чтобы снять ее проклятье, больше напоминающее хворь, требовалась магия иного рода.

– Я слышал, здесь спиртное настолько крепкое, что от малейшей искры загорается.

Едва Лоуренс прошептал это в обвисшие уши, как они встали торчком, словно палатки. Хоро недоверчиво взглянула на него, безмолвно спрашивая: «Что, правда?»

– Все, в чем много воды, здесь быстро замерзает, поэтому, чтобы согреться, им приходится делать напитки, которые не замерзают даже во льду. Даже если этот напиток сам холоднее льда, как только ты его выпьешь, внутри все будет гореть.

Глаза Хоро вновь засияли. Она сглотнула, будто освобождаясь от оков проклятья, и неуверенно поднялась. Свисавший хвост, у которого только что был такой вид, будто он принадлежал не евшей три дня бродячей собаке, наконец ожил.

– …Хотя, боюсь, закусывать нам придется одной лишь кислой капустой.

Лоуренс предпочел прояснить это заранее, опасаясь, что иначе навлечет на себя ее гнев. Поднявшаяся с кровати Хоро тотчас пошатнулась, но соблазн спиртного оказался достаточно силен, чтобы она не без труда восстановила равновесие.

– Лучше, чем ничего.

– Очень правильное отношение.

Этот разговор заставил его вспомнить кое-что, когда они выходили из комнаты. В каком-то городе Хоро выпила обжигающего нутро вина и сказала, что на ее родине делали похожее спиртное. Должно быть, это великолепное воспоминание, дополняющее вкус напитка… не исключено даже, что оно само по себе придает сил уставшему. До монастыря Брондела было еще два дня пути, так что Лоуренс, неся Хоро, мысленно пересчитывал монеты в своем кошеле.

***

«Еда здесь дорогая, ужасная на вкус и дурно пахнущая».

Эту фразу даже ребенок способен запомнить, притом куда легче, чем строки из Священного писания. Вонь чеснока, разносящаяся от соседнего столика, служила бессловесным подтверждением того, что здесь эта фраза более чем уместна. Использовать чеснок – то же самое, что быть бедным. Несмотря на свое убеждение, что сам он в еде весьма скромен, Лоуренсу показалось, что его трапезы роскошны по сравнению с этим.

Лишь у Коула живот урчал от запахов с соседнего стола. В конце концов, он в своих прежних скитаниях часто был вынужден ограничиваться одной лишь сушеной репой. Но, несмотря на то, что Лоуренсу давно уже не доводилось ощущать этот запах, он не мог пробудить в себе аппетит… Хоро с ее острым нюхом – тем более.

Несмотря на все это, им, можно сказать, крупно повезло, и вовсе не потому, что они много заплатили или на кухне каким-то чудом кончился чеснок. Просто Пиаски, предвидя такую реакцию, сам приготовил для них еду.

– Я часто путешествую по северным землям, и всякий раз, когда мы попадаем в снегопад, я помогаю с готовкой. Так и научился.

Он поставил на стол большую чашу вкусно пахнущего легкого супа с бараниной. «Легкий суп» обычно включает в себя имбирь, зеленый лук, сушеную баранину и бараньи кости, сваренные в очень соленой воде. Но в этом супе было и еще кое-что – кое-что особенное.

Пиаски опустил голову, после чего наконец сознался, что же это за дополнительный продукт. Это оказалось то же, что с аппетитом пожирали путешественники за соседним столом, – чеснок. Совсем чуть-чуть чеснока – но это и был секрет вкуса прозрачного бульона с тонкой пленочкой жира.

В чаше с супом размокал кус овсяного хлеба, который сам по себе жевался очень трудно. Сейчас, однако, можно было пить бульон и в то же время есть пропитанный им хлеб. В результате необходимость проталкивать все это в горло не была уже тяжким испытанием – напротив, получилось нечто вполне аппетитное.

Лоуренс испытывал благодарность к Пиаски, и не только за вкусный суп, но и за то, что он отвлек Хоро; за вкусной едой она почти забыла про недешевое крепкое спиртное, о котором Лоуренс говорил раньше.

– Вода, которую ты берешь с собой в дорогу, со временем становится невкусной, так что, если поблизости нет озер или рек, ты можешь просто вскипятить ее со всем этим, и проблемы не будет.

Хоро, держа в руке деревянную ложку, жевала кусок баранины. Она уплетала уже третью миску. Даже Коул, обычно евший умеренно, попросил добавки. Это было лучшее свидетельство того, насколько хорош был суп.

– Просто невероятно – даже из грязной воды можно сделать нечто столь вкусное! Но ведь такое возможно, только когда у тебя много попутчиков? Если ты делаешь такой суп всякий раз, как путешествуешь один, у тебя должно уходить много денег.

– Совершенно верно. Я часто путешествую с торговыми караванами, так что даже в мои годы у меня уже богатый опыт.

И с точки зрения безопасности, и с точки зрения самой торговли путешествовать караваном лучше, чем в одиночку. У Пиаски, однако, была хватка человека, много странствующего в одиночку.

При взгляде на него в голове Лоуренса всякий раз возникал образ гордого торговца-одиночки, лезущего вверх по крутой скале. Кстати, сам Пиаски прекрасно сознавал, что производит такое впечатление; по его словам, другие нередко описывали его подобным образом.

– Но это все в прошлом. Даже если мы, торговцы, объединяемся, мы остаемся лишь компанией… но не семьей.

– В тяжелые времена доход измеряется просто: выжил ты или нет.

Пиаски в ответ пожал плечами и, криво улыбнувшись, ответил:

– Ты прав.

Прежде чем Лоуренс начал путешествовать в одиночку на козлах своей повозки, ему доводилось объединяться в пути с другими торговцами. Когда дела шли хорошо, он путешествовал с одними и теми же людьми долгое время. Сейчас он не мог вспомнить, когда именно перестал ездить вместе с другими. Возможно, он устал от такого отношения – объединяться лишь благодаря общей жажде наживы, – но, скорее всего, на самом деле он перестал это делать по той же причине, что и Пиаски.

Когда на такую группу нападает стая волков, каждый спасается бегством в одиночку, молясь всем богам, чтобы волки положили глаз на кого-то другого. А когда волки наконец выбирают себе жертву, тому, кто вытянул короткую соломинку, остается лишь душераздирающе вопить «спасите!».

– И не то чтобы я не знал, что группа бродячих торговцев не в силах соперничать с городскими. В конце концов я решил сам устроиться в подчинение к городскому торговцу. В обмен на часть свободы я всегда могу отправиться в те или иные города, зная, что там меня встретят товарищи, и встретят улыбкой. Это редкая награда.

Хоро принялась за спиртное – но вряд ли потому, что уже наелась. Должно быть, слова Пиаски пробудили в ней воспоминания. Любой, кто жил путешествиями, даже Коул, прекрасно понял бы, о чем именно говорил Пиаски.

– А уж если эти товарищи принадлежат к Альянсу Рувика, твоя награда еще больше.

– Конечно же; и амбиции торговца при этом тоже растут.

– Понятно. И тем не менее, несмотря на то, что ты живешь сейчас совсем другой жизнью, твои способности по части готовки не притупились… О, мои извинения. Мне просто трудно связать в голове твои умения путешествовать в одиночку и готовить.

– Ха-ха! Ты не первый, кто так говорит. Правда же в том, что я во время путешествий по-прежнему готовлю еду для многих людей, вот как сейчас.

Лоуренс слышал, что в монастырь Брондела приходит множество людей, чтобы просто посмотреть. Но, судя по тону Пиаски, его дополнительный заработок как проводника этих людей был не особенно велик. Однако когда он представлялся, он упомянул, что его работа – передавать сведения и сопровождать товары для Альянса Рувика. Значит, ответов на вопрос, чем же конкретно он занимается, не могло быть много.

– Хе-хе-хе… Каждый опытный торговец спрашивает меня об этом, господин Лоуренс, а я им даю один и тот же ответ, – драматическим тоном произнес Пиаски и с веселой улыбкой обвел взглядом Хоро и Коула.

– Наш путь лишь начинается. У меня достаточно времени, чтобы подумать.

Торговец без любопытства – все равно что церковник без веры, так что слова Пиаски были надежным способом погрузить слушателей в задумчивость. Когда сидишь на лошади посреди холодной тишины, думать – лучший способ убить время.

– И, к твоему сведению, я не так часто езжу в монастырь Брондела.

В подобных скучных поездках игра в угадайку за обедом, должно быть, приносит Пиаски немало похвал. Лицедейство, которым он ловит слушателей на крючок, – на самом деле один из товаров, которыми он гордится. И действительно, хоть Хоро и продолжала есть с выражением лица «мне эти ваши скучные игры неинтересны», но мяса в ее миске меньше не становилось. А прямодушный Коул, как и ожидалось, застыл на месте с ложкой в руке, уставившись на деревянный узор на столе.

Того, кто дает им развлечение, такое поведение, несомненно, должно радовать, но Лоуренса слегка кольнуло раздражение. Лишь опытные торговцы среагировали бы на слова Пиаски так, как он, и лишь опытные торговцы знают ответ на эту загадку. Более того – даже если ответ стоил пары смешков, Пиаски не мог быть уверен, над какой именно частью ответа в итоге будут смеяться его слушатели. Сам Лоуренс смеялся бы безудержно.

– Что ж, мне не хочется, чтобы кто-то от глубоких раздумий потерял сон, так что не стесняйтесь, можете просто подойти и спросить. Я с радостью скажу ответ.

Подначки Пиаски было достаточно, чтобы два простака перед ним нахмурили брови еще сильнее; вот теперь они точно потеряют сон. Если Лоуренс будет бездействовать, они так и просидят за своими мыслями лишь Господу ведомо сколько времени.

– Кроме того, если вы будете слишком усердно думать над ответом, вы снова проголодаетесь, а ответ ваши животы не наполнит.

Когда желудок пуст, даже в скучном путешествии не уснешь, так что Хоро и Коул при этих словах вернулись к реальности и продолжили есть. Лоуренс и Пиаски переглянулись и обменялись усмешками. Кто бы что ни говорил, а веселая трапеза оставалась для Лоуренса величайшей из драгоценностей.

– Если бы только монастырь Брондела был на самом краю земли.

– Я, конечно, много загадок знаю, но не настолько много.

Смех, еда, питье – так они провели вечер.

***

На следующий день снегопад усилился. Хорошо еще, что ветер не задувал, иначе за снежными хлопьями размером с ноготь ничего бы не было видно. Впрочем, путники опустили капюшоны настолько низко, что они и так почти ничего не видели (а почти все, что видели, тонуло в белом тумане дыхания).

Но все это едва ли было препятствием для возницы, который ездил этим путем уже сорок лет. Для него это было так же нормально, как для престарелого городского торговца, теряющего зрение за конторкой, – сложная паутина торговых отношений в городе.

Когда путники покинули постоялый двор, лошадь, направляемая молчаливым возницей, размеренно пошла прямо через белоснежную целину; теперь она была запряжена уже не в повозку, а в сани. Они ехали и ехали, не останавливаясь, ведь малейшей остановки хватило бы, чтобы их занесло снегом. И сколько они ни ехали, взгляд их приветствовала лишь белизна, сменяющаяся еще большей белизной.

Съев обед, Коул не выдержал и уснул прямо на спине лошади. Это была всего лишь лошадь, но земля лежала пугающе далеко. Если мальчик упадет, то серьезно поранится. Подумав об этом, Лоуренс извлек кусок веревки, приготовленный заранее, и собрался было обвязать им Хоро и Коула, как вдруг заметил, что Хоро вовсе не дремлет, как ему казалось, и ее руки крепко обнимают мальчика.

– О, так ты не спишь?

Снег не только мешал видеть, но и глушил звуки. Несмотря на царящую вокруг тишину, Лоуренс едва мог расслышать собственный голос. Не вызывало сомнений, что Пиаски, чья лошадь шла сзади, слышать их просто не мог.

– Я не сплю.

Лоуренс едва не рассмеялся над ее полусонным ответом. Но он знал: Хоро так отвечает, потому что в плохом настроении, скорее всего – из-за вчерашней загадки Пиаски за ужином. Эта загадка была не из тех, ответ на которые можно найти, просто рассуждая. Вообще-то угадать ответ не под силу даже торговцу.

Коул быстро сдался и отправился спать, но Хоро, всегда гордящаяся своим титулом «Мудрой волчицы», размышляла долго и упорно. Ну, разумеется, она не могла не показывать всем видом, что, мол, «если бы эта загадка имела какое-то громадное значение, то ладно, а на такую бессмысленную тратить целую ночь – что за глупости».

Неспособность найти ответ ее, должно быть, страшно злила. Естественно, Лоуренс знал, что, когда Хоро начинает думать и вести себя по-детски, она нарочно стреляет в него глазками украдкой – вот как сейчас. Она добивалась того, чтобы он посмеялся над ее раздражением, сказал «что, не получается?», а потом быстренько дал ответ. Таким путем она решала подобные проблемы в большинстве случаев.

Но сейчас Лоуренс спуску ей не давал. По правде сказать, ему хотелось, чтобы она вообще забыла про эту загадку, если такое вообще возможно. Ответ ему в каком-то смысле не нравился. Поэтому, несмотря на ощущение, что он чувствует то, чего нет, он случайно пропустил мимо себя первый ее взгляд. А второй взгляд он пропустил нарочно. И третий. И четвертый.

Растратив впустую столько усилий в попытке раскопать ответ, Хоро явно расстроилась. Сейчас Лоуренс уже даже не мог состряпать какой-нибудь ответ, который насмешил бы ее – она бы только сильнее рассердилась. С каждым пропущенным взглядом раскрыть ответ было все труднее, а теперь Лоуренсу и вовсе следовало не дать ей узнать правду. Знай он, что так получится, он бы просто вывалил ответ сразу же, но сейчас было уже поздно.

***

– Вот так.

Лишь второй раз за этот день Хоро говорила с Лоуренсом, но разговор вышел односторонним. Она говорила без умолку, лишь изредка вставляя раздраженные вздохи, пока не добралась наконец до конца своего монолога. Коул, развешивавший дорожное платье всех троих на веревке для просушки, застыл и ошеломленно слушал ее речь.

После ужина, едва Лоуренс с Коулом заметили, что Хоро ушла из комнаты и ее нет уже довольно долго, как она явилась и сразу перешла к делу. Неудивительно, что Коул так среагировал. Лоуренс был весьма впечатлен, что цепочка рассуждений Хоро позволила ей прийти к заключению.

– Ты абсолютно права…

– Ах ты дурень!

Оправдания Лоуренсу не было, так что он мог лишь искренне ответить. Хоро тоже обругала его искренне. Впрочем, из-за столь нелепого его поведения, ее гнев быстро выгорел. Хоро уселась, потребовала у Коула принести ей бутылку и, зло вытащив зубами пробку, принялась пить.

– Это твое странное поведение заставило меня еще сильнее желать найти ответ. Кто бы мог подумать, что –

– Так вы пошли и спросили ответ у него?

Еще совсем недавно Коул дрожал при малейшем намеке на гнев Хоро, но сейчас ему достало храбрости задать этот вопрос, когда она передала ему пробку.

– О да. Я сказала, что потеряла сон, пытаясь найти ответ, и он надо мной смеялся. Надо мной! Волчицей Хоро Мудрой!

– В школе меня учили, что «есть вещи, которые не узнаешь, пока не спросишь». Ну так какой же ответ?

На этот вопрос мальчугана, который снова вернулся к развешиванию одежды, Хоро отвечать не стала. Вместо этого она повернула голову к Лоуренсу, всем видом говоря: «Не хочу себя утруждать, объясни ты». На самом-то деле, видимо, ей просто было лень. Держа в одной руке бутылку с крепким спиртным, она принялась есть сушеное мясо, которое держала в другой.

– Такие, как Пиаски, – привыкшие путешествовать в одиночку, но умеющие готовить еду на многих, – встречаются очень редко. Он, должно быть, участвует в закладке новых городов и рынков. Он упоминал, что часто прокладывал дорогу для других; думаю, он имел в виду первопроходцев, желающих начать новую жизнь на новой земле.

– Вот, значит, почему…

Даже слушая Лоуренса с изумленным выражением лица, Коул успел отработанными движениями закончить свою работу и проверить огонь. Очага здесь не было, да и свежий воздух поступал не очень хорошо, так что следить за силой огня было трудно.

– Как правило, люди, отправляющиеся в такие путешествия, непривычны к дороге. И если ведущий их человек не может правильно их снарядить и принимать в пути быстрые решения, ему очень трудно справляться со своей работой.

– Вообще говоря, с высоты своего опыта управления стаей я могу сказать, что тот самец и впрямь кажется очень надежным. Он прямодушен и хорошо говорит.

С этими словами Хоро стрельнула взглядом из-под полуопущенных век в Лоуренса; тот кашлянул. Коул с застенчивой улыбкой сказал:

– Значит, у господина Пиаски такая важная работа, да… но если так…

Почему господин Лоуренс пытался скрыть ответ от госпожи Хоро? Этот вопрос был написан на лице Коула громадными буквами. Лоуренсу было очень стыдно признавать вслух, что он слишком сильно беспокоился ни о чем, но, если он не примет свое наказание, ему не заслужить прощения Хоро.

Конечно, он не мог бы с гордо поднятой головой называть себя независимым торговцем, если бы всякий раз, когда возникали подобные глупые ситуации, тут же кидался просить у Хоро прощения. Но сейчас, в этой комнате, которая быстро наполнилась бы дымом, если бы в огонь подкинули больше, чем нужно, дров, всякий захотел бы, чтобы хвост Хоро согрел его в ночи. Торговец должен уметь подсчитывать прибыли и убытки.

– В общем, его работа – помогать первопроходцам. Если их поддерживают короли или аристократы, то они захватывают новые земли. Если их поддерживает Церковь, то они распространяют ее учение. Но каковы бы ни были причины, итог один: если первопроходцы находят себе пристанище и им удается там обжиться, это место становится для них домом.

– Аа…

– Эта работа трудна, но в случае успеха может принести немалый доход и благодарность людей. Я даже слышал, что некоторые люди, которые этим занимались, сами становились аристократами по просьбе селян или горожан, которым они помогали. Но среди тех, кто отправляется в новые земли, многие лишились домов у себя на родине из-за войны, голода и болезней. Вот почему, – Лоуренс повернулся к Хоро, – вот почему мне хотелось, чтобы ты не возилась с этой загадкой.

– Пффф.

Хоро отвернулась и кинула в огонь кусочек кожи, который оторвала от своей полоски сушеного мяса. Пепел взлетел в воздух; Коул следил за ним глазами, точно лицезрел нечто чудесное.

– У нас, волков, понятия «нового дома» просто не существует. Дом есть дом, и неважно, кто в нем живет. Важна сама земля. И да, ты, должно быть, беспокоился, что я скажу что-то вроде вот этого?

Благодаря бесчисленным пикировкам за время их путешествия Хоро знала, что творится у Лоуренса в голове, как свои пять пальцев.

– «Пожалуйста, найди новый дом и для меня, хорошо?»

Она кокетливо смотрела на него искоса. Коул с замиранием сердца наблюдал за разворачивающейся перед его глазами картиной. Лоуренс знал, что Хоро сердита на него. Но он знал также, что ее гнев сродни тому, как котенок протягивает лапу с коготками, прося, чтобы с ним поиграли.

– Самцы – воистину дурни и тупицы!

– …Тут мне нечего возразить.

– Действительно.

Саркастично выплюнув последнее слово, Хоро глотнула из бутылки. Лоуренс смотрел на нее с выражением полной безнадежности, прижав ладонь ко лбу. Пока что все развивалось, как обычно. Оставалось только Коулу радостно улыбнуться – и ритуал будет завершен. Но хвост Хоро продолжал колыхаться взад-вперед. Завтра тоже придется вставать рано.

– Я так сильно сердилась, что устала. Спокойной ночи.

Да, ее умение заставлять всех плясать под свою дудку впечатляло.

***

Лишь во второй половине третьего дня пути они прибыли в монастырь Брондела. Быть может, их благословил Единый бог – сильный снегопад был лишь на второй день; но вот то, что досматривали их не очень строго и что они довольно легко прошли внутрь отделения, не давало поводов для радости.

Высокие стены, окружающие это место, были по виду вполне монастырскими, но едва Лоуренс и его спутники очутились внутри, им показалось, что они в городе торговцев.

– Ты, что будет, если ты случайно уронишь на землю монетку?

Уже по тому, что сидящая на лошади Хоро не удержалась от подобной фразы, ясно было, насколько густая атмосфера торговли тут царила. Если бы здесь кто-нибудь уронил монетку, это привлекло бы всеобщее внимание – все равно что чихнуть в церкви.

– Не исключено, что здесь можно купить абсолютно все… – жизнерадостно произнес Пиаски, едущий рядом. Лоуренс усмехнулся в ответ, но уверенности, что Пиаски шутил, у него не было.

Середина улочки была расчищена от снега, зато по бокам громоздились высоченные сугробы. Из-за этого холод стоял, как в ледяной пещере. Даже грива их коняги покрылась ледком в некоторых местах.

Несмотря на мороз, торговцы были повсюду; они оживленно беседовали о делах, скрестив руки. Судя по тому, как они притопывали ногами, точно резвящиеся дети, они действительно получали удовольствие.

– Пожалуйста, подождите немного, пока я не устрою вам жилье.

– Надеемся на тебя.

Пиаски сперва привязал лошадей, на которых они ехали, в общественной конюшне, потом потрусил прочь. Чтобы залезать на лошадь и слезать с нее, требовался некоторый навык, особенно когда все тело закоченело от холода. Лоуренс слез сам, потом спустил на землю Хоро и Коула.

Выгрузив с саней пожитки, он поблагодарил возницу за безопасную поездку. Лошадь оставалась такой же невозмутимой, как и прежде, но возница сложил руки на груди – вежливый жест прощания. Это было живое воплощение истинного северянина.

– Ты, здесь просто удивительно много всего. Ты же говорил, это всего лишь дальний уголок или что-то вроде того?

– Не могу сказать, что знаю все, так что полной уверенности у меня нет. Но я точно знаю, что здесь торговое отделение, где, говорят, «шерсти столько, что можно наполнить Уинфилдский пролив». Смотри! Вон там даже окна застеклены.

И действительно, в окнах на верхнем этаже впечатляющего трехэтажного каменного здания отражалось сизое небо, посыпающее землю снежными хлопьями. Не во всех домах здесь были застекленные окна, но от всех исходило ощущение величия и прочности – казалось, они вполне смогут выдержать небольшой штурм.

Домов было пять, и стояли они по обе стороны от широкой дороги, ведущей от ворот. Но здесь были не только дома. Еще и общественные конюшни, а за ними овчарни. И, словно размеры этого места недостаточно поражали воображение, подобных отделений было несколько (если верить Пиаски).

– Впечатляющее достижение – построить такое здесь, в снегу.

Хоро смотрела перед собой, уверенно улыбаясь. Это отделение монастыря предназначалось исключительно для торговцев. Всего лишь отделение, притом на приличном расстоянии от главного здания – но его вид никоим образом не пятнал репутацию монастыря.

Дорога упиралась в здание, еще более впечатляющее, чем остальные, – настолько, что внушало даже благоговение. На его шпиле, упирающемся, казалось, в небеса, красовалась эмблема Церкви. А ниже висел колокол, настолько громадный, что его и четырнадцати лошадям не сдвинуть.

Скорее всего, это было святилище, куда ходили торговцы, желающие душевного покоя. И, видимо, оно и впрямь приносило в их души покой, несмотря на то, что исходящее от него ощущение громадного веса само по себе, казалось, могло раздавить любого.

– Я вспомнил кое-что, что слышал в школе.

– Хмм?

– Я слышал, церковники с севера лучше других умеют допрашивать еретиков.

Смысл этих слов Коула был Лоуренсу совершенно ясен: церковники с севера ведут допросы, не ведая жалости. Да, именно оттого, что эти бородатые священники здесь живут, у них такие холодные, жестокие глаза ястреба и они так хорошо умеют допрашивать еретиков.

– Но это ведь было давным-давно, разве нет?

Проследив за взглядом Хоро, Лоуренс принялся наблюдать за монахом в рясе толще овечьей шкуры. Монах только что вывел из здания большую группу торговцев и сейчас весело беседовал с ними. Он был толст и пухлощёк. В общем, в его внешности не было ни намека на скромность, чистоту и добродетельную бедность.

– Конечно. Ведь в наши дни даже такие, как ты, могут явиться сюда как паломники.

Ее лицо дышало уверенностью, но улыбка казалась не вполне искренней.

– …И это меня беспокоит.

Произнеся эти слова, Лоуренс продолжил оглядывать окрестности сквозь белые струйки, вырывающиеся изо рта; но тут он получил пинок от Хоро. Вернувшись к реальности, он увидел ярость в ее глазах и тут же сообразил, что она его неправильно поняла.

– Ох, я не тебя имел в виду… Просто начал думать уже о другом.

Несмотря на его объяснение, Хоро по-прежнему ела его подозрительным взглядом, так что он продолжил:

– Меня беспокоит, что здесь слишком много людей.

– Эмм, вы имеете в виду… – внезапно вклинился Коул. Он уже довольно долгое время восхищенно озирался по сторонам. Похоже, он смутно почувствовал причину тревоги Лоуренса.

– Здесь слишком много людей для такого размера отделения. Как бы величественно тут все ни было, торговцы и монахи не умеют спать вместе, и едва ли им доставляет удовольствие ночевать в битком набитых комнатах.

– Ты хочешь сказать, что мы можем не найти себе места для ночлега?

В торговом отделении должно быть какое-то помещение для переговоров, помещение для хранения договоров и помещение для обсуждения разных подробностей этих самых договоров. Кроме того, требовались работники, обслуживающие эти помещения и держащие дома в порядке, а также повара. Ну и, наконец, если сюда наносит визит высокопоставленный торговец, у него непременно есть при себе значительная свита.

Лоуренс знал, что его плохое предчувствие вовсе не вызвано неприятной погодой. Странно, но в монастыре, перед лицом Единого бога, человеческая интуиция обостряется, так что Лоуренс, скорее всего, был прав. Все трое нервно заозирались и тут же увидели Пиаски, трусцой бегущего к ним от маленького здания. Едва подбежав, он тут же приступил к делу, как любой торговец, зарабатывающий за счет быстрых действий, а не тщательных переговоров.

– Мне очень жаль. Здесь слишком много людей, так что мне не удалось найти комнату для вас троих.

Лоуренс был готов к такому повороту событий, но все равно на мгновение растерялся. Пиаски тем временем продолжил:

– Возможно, вам придется спать вместе с другими в одной из больших комнат…

Он замолчал и взглянул на Хоро. Что будет, если такая девушка окажется в битком набитой комнате? Это было бы все равно что бросить кусок мяса стае голодных псов.

– Еще можно подыскать комнату без половиц, там вы могли бы переночевать. Но в такую холодную погоду это ненамного лучше, чем ночевать снаружи. Какая досада! Мне сказали, что за последние два дня сюда неожиданно приехало очень много людей.

– В конюшнях тоже нет места, да?

– Даже сеновалы все заняты – там сейчас, думаю, даже теплее, чем в комнатах. О складах с шерстью можно и не говорить.

На лице Пиаски, пытающегося решить проблему Лоуренса и его спутников, было написано неподдельное беспокойство; он был похож на путешественника, подошедшего к реке и обнаружившего, что мост рухнул. Лоуренс видел, что Пиаски заботится о них искренне, не ради прибыли. Неудивительно, что Хоро была о нем такого высокого мнения.

Однако их положение не изменится к лучшему всего лишь оттого, что Пиаски искренен. Если они остановятся в комнате с каменными стенами и полом, им понадобится хоть что-то вместо кроватей. Лоуренс собрался было это сказать, но тут вокруг поднялась суматоха. Точнее – с одной стороны послышался гул голосов.

– О! Белая армия возвращается с победой! – воскликнул один из болтавших неподалеку торговцев. Лоуренс кинул взгляд в сторону входа, чтобы выяснить, что происходит, и мгновенно понял. Сквозь ворота вливался бесконечный поток овец, сопровождаемый рокотом и легким содроганием земли.

Даже полностью снаряженный отряд наемников не в силах противостоять такому громадному стаду. Но, едва овцы входили в настежь распахнутые ворота, их встречали копья и пастушьи псы, которые направляли их в расположенные за конюшнями овчарни.

Некоторое время спустя стали различимы звуки колокольчиков, столь часто слышные в лугах, и в ворота вошли четверо пастухов. Они принялись здороваться со знакомыми торговцами, гладить псов по головам и возносить благодарности Единому богу за безопасное завершение дня.

Вот кто действительно жил в добродетельной бедности. И все же шли они с таким достоинством. Пока Лоуренс наблюдал за ними, его мысли блуждали. Если бы Нора, с которой они недавно познакомились, нашла себе работу в подобном месте, ей бы не пришлось переносить столько тягот.

– Твои мысли у тебя на лице написаны.

Слова Хоро вернули его к реальности. Любому было бы совершенно ясно, кто тут овечка, а кто волк, – достаточно увидеть, как Лоуренс заискивающе посмотрел на Хоро. Но, похоже, столь жалкая реакция ее удовлетворила, и она, вместо того чтобы продолжить атаку, произнесла спокойно:

– Воистину судьба существует. Мир так сложен, что не все идет так, как мы желаем.

– …Да, это правда.

Многое из того, что происходило с ними во время путешествия, подтверждало эти ее слова.

Пока они тихо разговаривали, Лоуренс ощутил на себе чей-то взгляд и поднял голову. Он посмотрел в сторону ворот, через которые только что промчалась лавина овец.

Стадо уже удалилось на некоторое расстояние, и сейчас ворота закрывали. Однако пастухи оставались там, и Лоуренсу показалось, что один из них, пожилой, наблюдает за ним.

– Мастерская? Нет, может, кладовка в конце зала? Или… э?

Пиаски все еще пытался найти решение проблемы, но, когда Лоуренс поднял голову, последовал его примеру. Несколько секунд он неотрывно смотрел на пастухов, а потом вдруг хлопнул в ладоши.

– Точно! Могут еще быть свободные комнаты в доме пастухов! Я слышал, зимой многие из них не заняты… пойду спрошу!

И убежал. Тот пастух глядел в их сторону, но, может, он просто смотрел мимо них на святилище. Лоуренсу уже почти удалось убедить себя, что так и есть, но тут Хоро кинула взгляд на пастухов и сказала:

– Один из них только что таращился на нас.

– Значит, мне не показалось.

Один лишь Коул удивился и стал нервно оглядываться по сторонам. Есть много городов и деревень, где местные жители враждебно относятся к чужакам. Но непохоже, чтобы пастух смотрел на них враждебно.

– Быть может, ему просто показалось необычным, что ты здесь? Есть много монастырей, где живут мужчины и женщины, но здесь, насколько я помню, монахинь нет.

– Да… в его взгляде было удивление.

– Ты случайно не показала уши или хвост, нет?

Несмотря на то, что это была очевидная шутка, Хоро опустила голову, прищурила глаза и с очень недовольным видом ответила:

– Мои уши и хвост со скуки обвисли под балахоном. Потому что ничего не происходит, что заставило бы мое сердце биться чаще.

– Прекрасная новость. Я предпочитаю женщин с нежным очарованием.

На ногу ему тотчас наступили; Коул отвернулся, беззвучно смеясь. И как только занавес опустился над сценой этой низкопробной комедии, Пиаски, договорившийся о чем-то, радостно замахал рукой.

– Хоро, тебя устроит, если ты поселишься вместе с пастухами?

– А ты предпочел бы, чтобы я сейчас изобразила девушку с нежным очарованием?

Лоуренс, естественно, задал свой вопрос не из-за того, что сомневался в способности Хоро находиться в компании пастухов, – он просто опасался, что это испортит ей настроение. Но ее твердый и будничный ответ дал понять, что ее действительно устраивало. В конце концов, она уже не ребенок.

– Видимо, это лучшее, что нам остается, – произнес он и помахал рукой Пиаски. Затем его ждал некоторый сюрприз – Пиаски обменялся рукопожатием с тем самым пожилым пастухом, о котором они говорили буквально только что.

Похоже, пастухам Великого монастыря Брондела, вокруг которого ходила легенда о Золотом баране, предстоит временно делить кров с Мудрой волчицей из Йойтсу, богиней урожая.

Должно быть, в мире куда больше мира, чем можно вообразить.

***

– Хаскинс.

За звуком, с которым пожитки Лоуренса опустились на землю, он едва не пропустил это короткое слово. Когда он наконец понял, что пастух только что представился, то поспешно протянул правую руку.

– Я Крафт Лоуренс.

– …

Они обменялись рукопожатием, стоя в дверях; ладонь Хаскинса оказалась жесткой, как овечье копыто.

– А это Хоро и Коул. Ветры судьбы свели нас вместе.

– Рада познакомиться.

– Рад познакомиться.

Хаскинс ничего не ответил, лишь молча пожал им руки. Кроме имени, он вообще не произнес ни слова. Его рука была цвета снега, смешанного с сеном; кроме того, у него были длинные брови и борода почти до груди. Крепкое телосложение – он был не сгорблен, не худ; серые глаза под морщинистыми веками цепко смотрели вдаль. От него не исходило ощущения какого-то особого проворства, зато веяло надежностью. Чем-то он походил на старого дикого барана.

Истинный пастух, покоритель лугов. Живое воплощение пастушества. В общем, Хаскинса много как можно было описать. Почтенный человек, внушающий уважение всем обликом.

– Благодарю тебя за согласие нам помочь.

По словам Пиаски, пастухи, живущие вместе с Хаскинсом, приходили домой лишь раз в несколько лет. Хаскинс готов был предоставить свободные комнаты Лоуренсу и его спутникам при условии, что те будут заниматься приготовлением пищи. Конечно, это был далеко не постоялый двор, и в комнатах не было очагов… лишь общая кирпичная печь. И все же это был рай по сравнению с необходимостью спать в толпе незнакомцев или на грязных холодных камнях.

– Ночью я присмотрю за огнем. В остальном вы можете делать что хотите.

Говаривали, что пастухи, целыми днями присматривающие за бессчетными стадами овец и живущие в неимоверно суровых условиях, становятся более святыми, чем настоящие святые. К Хаскинсу это подходило более чем к кому бы то ни было. Попытки завести разговор со старым пастухом едва ли приведут к успеху.

Да, похоже, Хаскинс не испытывал желания с кем-либо общаться. Поняв это, Лоуренс кивнул и не стал отвечать. Окинув всех троих взглядом, Хаскинс легонько кивнул и направился в комнату с печью.

– Он что, священник?

Этот вопрос Коул задал, как только шаги Хаскинса достаточно удалились. Вопрос вовсе не казался странным – Лоуренс и сам легко мог себе представить, как люди, сбившиеся с жизненного пути, просят его о наставлении.

– Он больше похож на мирского мудреца-отшельника, тебе не кажется?

– Это ты надо мной, что ли, смеешься? – спросила Хоро, набившая рот малиной сразу же, как только их пожитки очутились в комнате. Лоуренс кинул на нее короткий взгляд и наигранно пожал плечами.

– Похоже, у нас больше еды, чем я думал. Даже с учетом доли Хаскинса мы протянем довольно долго. А раз тут повсюду полно торговцев, то, даже когда наша еда подойдет к концу, это не станет серьезной проблемой.

– Да, но недавно я видел большую очередь к колодцу, так что проблемы могут быть с водой.

Коул, как всегда, был наблюдателен. В нищем странствии нет ничего важнее воды. Когда практически нечего есть, можно продержаться неделю, без воды же – всего ничего.

– Может, мне сейчас сбегать?

– Это было бы лучше всего… ладно, значит, вода за тобой. Она нам и для готовки понадобится, и еще надо не забывать, что за ночь колодец может замерзнуть.

– Бегу!

Коул, похоже, был из тех, кому легче, когда у них есть какое-то задание. Весело ответив, он ухватил ведро и кожаный мех и выскочил наружу. Лоуренс, глядя, как Хоро, не обращая ни на что внимания, лениво поглощает ягоды, почувствовал, что должен что-то сказать.

– Хоть я и подтрунивал над тобой только что, пожалуйста, не сердись.

Чувства не отображались на лице Хоро, но на самом-то деле она тоже хотела быть полезной. Только вот из-за того, что она этого не показывала, иногда случалось, что от нее так и не было никакой помощи.

– …Похоже, ты постепенно совершенствуешься.

– Хотелось бы думать, что я провел с тобой достаточно много времени для этого.

– Хех. Не будем об этом; но если нам придется остаться здесь достаточно надолго, чтобы начать беспокоиться о еде, для меня это будет весьма неприятно.

Она сунула в рот последнюю ягодку и приподнялась.

– Это верно. А застрять мы можем – например, если все завалит снегом. Если уж где-нибудь застревать, то лично я предпочел бы в городе.

– Для меня это одна из причин, но есть и вторая.

– Есть и вторая?

– О да. Возможно, ты окажешься погребен заживо в шерсти всех тех овец, что я сожру.

– Пожалуйста, приложи все усилия, чтобы до этого не дошло.

Лоуренс сказал это в шутку, но подумал, а шутила ли Хоро. Ему лишь мельком удалось взглянуть на стадо, но, похоже, руно у овец было превосходное. А раз руно отличное – почти наверное и мясо вкусное.

– С другой стороны, любому путешественнику, кто здесь застревает, не остается ничего другого, кроме как обмениваться слухами. Нам же нужно собирать сведения, так что для нас это самое подходящее, не так ли?

– Не обязательно. Слухи могут расходиться слишком быстро, и тогда из них никому пользы не извлечь. Нам важнее всего решить, как втихую собрать сведения о костях и не привлечь к себе внимания.

Лоуренс принялся обдумывать эти слова Хоро, поглаживая начавшие уже завиваться волосы на подбородке. Впрочем, выбор был небогат, так что и думать долго не пришлось. Держать рты других людей на замке чрезвычайно трудно. А значит, единственным выходом было – заручиться помощью кого-то, кому можно доверять.

Лишь один человек годился. Однако Лоуренса невольно охватила нерешительность при мысли о том, чтобы просить Пиаски о помощи. Пиаски – выдающаяся личность; настолько выдающаяся, что Лоуренсу не хотелось стоять рядом с ним перед Хоро.

– Не вижу никакой проблемы. В стае, где два вожака, они часто грызутся, как и двое старейшин в клане. Нет нужды беспокоиться из-за таких мелочей.

Она в точности угадала, что его тревожило. Но, каким бы тугодумом Лоуренс ни был, ему было невероятно трудно признать, что причина его нерешительности – опасение, что Хоро слишком хорошо поладит с Пиаски.

К несчастью, молчать сейчас – лишь играть на руку Хоро. В худшем случае она даже может принять его нерешительность за недоверие. Поэтому Лоуренс произнес так, будто намереваясь выложиться без остатка на переговорах колоссального масштаба:

– Сейчас мне безразлично, к кому ты будешь ближе.

На его слух, это заявление было идеальным. Он не сомневался, что даже Хоро не сумеет поймать здесь ложь. Однако же у нее было такое выражение лица, словно она наблюдала за идущим прямо в капкан кроликом.

– Хмм? Или ты не вожак стаи?

И ее лицо мгновенно стало совсем другим.

– Ты стараешься поладить с тем самцом, одновременно оставаясь настороже, не так ли? Что ж, когда кто-то лишь начинает вести стаю, нередко бывает, что он чересчур сильно старается. Не могу сказать, что не понимаю этого…

Лоуренс еще раз прокрутил в голове предыдущие слова Хоро. Нарочно подпускать неопределенность в свои фразы она умела просто потрясающе. Более того, она отлично знала, как люди будут эти фразы понимать.

– Я всегда считала тебя вожаком, а оказывается, ты тревожишься вот об этом? Ты не только считаешь вожаком меня, но и надеешься, что я не перенесу свою привязанность на другого?

Она улыбнулась довольной улыбкой.

– Какой же ты милый мальчик.

Сто лет уже Лоуренсу не приходилось так краснеть. Он даже застонать не мог. То, как она непочтительно опустила голову и ткнулась ему в руку подбородком, виляя хвостом, разожгло в нем безумное желание со всей силы ущипнуть Хоро за щеки, а потом завернуть в одеяло и вышвырнуть в ближайшее окошко.

Но если он сейчас выйдет из себя, это лишь подольет масла в огонь – его позор лишь увеличится, а наказание станет злее. Он убедил себя, что сдаться, лишь обозначив намек на вызов, – лучший выход, и выкинул белый флаг, как подобает хорошему торговцу.

Потом Лоуренс услышал шелест материи и догадался, что Хоро перевернулась в кровати. Она явно была разочарована его неожиданно спокойной реакцией.

– Пфф, теперь-то ведешь себя как разумный самец.

Столь ядовитые слова он никак не мог оставить без внимания.

– Все становится понятно, как только я вспоминаю прошлое.

– Хмм?

Лоуренс поднял указательный палец, а вторую руку положил на пояс, словно собираясь читать лекцию.

– Каков самый прекрасный способ привлечь внимание той, кого любишь, и выиграть ее искреннюю улыбку?

Хоро смотрела удивленно.

– Намеренно искать неприятностей – и тогда она тебя заметит.

– Вот поэтому я не могу выходить из себя по мелочам.

С этими словами Лоуренс подошел к ее кровати и прижал нос Хоро указательным пальцем. Конечно, он был открыт для контратаки и прекрасно знал, что, стоит только Хоро пожелать, она нанесет ответный удар с легкостью. Уже ведь не сосчитать было случаев, когда Лоуренс был уверен, что загнал Хоро в угол, но в итоге сам терпел поражение. Так что он был готов, что его могут укусить за руку.

Сейчас, однако, Хоро явно наслаждалась его маленькой лаской. Лоуренс терпеливо ждал контратаки, но волчица лишь молча лежала и смотрела на него. Прошло какое-то время, и она заговорила – чуть в нос, так как этот самый нос по-прежнему был прижат пальцем Лоуренса.

– В конце концов, о вкусах не спорят.

Она имела в виду, что люди не всегда выбирают то, что для них лучше; вот и она не обязательно перенесет свою привязанность на Пиаски. Таким образом, Хоро показала, что сдается, сумев при этом ни в малейшей степени не польстить Лоуренсу.

– Я… я, пожалуй, сочту это за комплимент.

Он был неописуемо зол на себя за то, что запнулся в самый ответственный момент. Зато достопочтенная Мудрая волчица была довольна.

– Фмм, – хихикнула она в нос. И почти тут же в комнату вбежал запыхавшийся Коул с водой.

***

Лоуренс и его спутники не собирались скрывать, кто они такие, но все же дождались заката и лишь затем отправились в святилище. Видимость была ужасная: даже если бы они зажгли свечу, все равно ничего вокруг было не разглядеть.

Снег продолжал падать, так что непривлекательное обычно времяпрепровождение за молитвой на церковных скамьях выглядело куда более желанным. Обитатели монастырей обычно начинают работать и ложатся спать раньше мирян, так что вечерняя служба давно закончилась, и в церковном зале, кроме Лоуренса, его спутников и Пиаски был лишь дежурный монах.

В руках у монаха была сума – изрядно потертая, но из превосходной овечьей кожи. Когда новоприбывшие закончили молитву, он тут же подошел и молча открыл суму. Пиаски и Лоуренс опустили туда несколько серебряков с материка.

– Да пребудет с вами благословение Господне, – холодно произнес монах и ушел. Лоуренс понимал, что ему, скорее всего, пришлось поторопиться, чтобы зажечь свечи к поздней молитве, но все равно не мог удержаться от мысли, что подобное отношение не прибавит Церкви ревностных сторонников.

– Пора, – приглушенно сказал Пиаски, и слова, покинув его рот, тотчас растворились в белом облачке дыхания. Холод стоял невероятный; и вообще – в это время суток люди обычно наслаждаются вином и бараниной. Но, в отличие от Лоуренса, у Пиаски здесь было много друзей, к кому он мог бы пойти в столь занятое время.

Спутники Лоуренса продолжали беззвучно молиться. Лоуренс кивнул Пиаски, потом похлопал их по плечам. Коул с Хоро одновременно встали.

Чтобы в полной мере ощутить все величие святилища, достаточно было взглянуть на потолок, стоя у входа в зал, напротив алтаря. Чувствовалось, что за много лет сюда были вложены немалые деньги – достаточные, чтобы святилище внушало священный трепет. Расшитая драпировка, свисающая с потолка, потускнела от свечной копоти и холодного климата; казалось, отодвинь ее чуть в сторону – и глазу откроется море золота.

– Великий монастырь Брондела… обитель всемогущего Господа… – прошептал Коул, когда троица прошла извивающимися коридорами и выбралась наружу через большие ворота, способные, казалось, выдержать удары тарана. Мальчик, хоть и был язычником с точки зрения Церкви, не питал к ней особой вражды.

Он просто восхищался торжественным духом этого святилища, возведенного в краю падающего снега. А может, ему просто нравилась та ода.

В обычной ситуации Хоро не упустила бы случая посмеяться над ним, но сейчас даже она не могла заставить себя подергать Коула за руку. Она встала рядом с мальчиком, и они вдвоем молча смотрели какое-то время, лишь потом побежав догонять Лоуренса и Пиаски.

– Если бы это было возможно, я бы с удовольствием пригласил тебя, господин Лоуренс, и твоих спутников ко мне присоединиться…

– Ничего, ничего. Я понимаю твое положение. Вот если бы ты отправлялся на деловые переговоры, я бы обязательно потащился следом, что бы ты ни делал.

– Ха-ха-ха, спасибо за понимание. Ну, тогда до завтра!

– До завтра. Хорошего тебе вина!

Распрощавшись с Пиаски возле освещенного факелами входа в святилище, троица направила стопы к дому пастухов. В столь поздний час им не встретилось ни души, даже возле святилища. И света, кроме как от факелов высоко над головой, тоже не было.

– Уверена, его ждет отличное вино.

Хотя в святилище они провели не так уж много времени, каменное крыльцо дома пастухов уже исчезло под толстым слоем снега.

– У него и в том мехе было прекрасное.

– Вино бывает хорошим, только когда пьешь его в хорошей компании.

– И что ты этим хочешь сказать…

Сперва Лоуренс заподозрил, что Хоро намекает, что он – плохая компания для выпивки, но, вспомнив, что было раньше, быстро сообразил, что ее намерением было вовсе не это.

– Только не говори подобных вещей сегодня за ужином, слышишь?

Из-под капюшона донесся тяжкий вздох. Потом Хоро зашагала вперед, особо громко топая ногами.

– Но как можно наслаждаться напитками, когда рядом такой унылый и грязный тип? Мало того, что он поздороваться как следует не может, – не успела я подумать, куда это он исчез, как он имел наглость появиться передо мной с сырой бараниной! Во что вообще он играет, что выкладывает ее возле печи? Он что, нарочно пытается вывести меня из себя?

Пастухам приходится уходить из дома рано утром и возвращаться поздно вечером. Поэтому все их трапезы, кроме ужина, проходят под открытом небом. Поскольку здесь выпадает очень много снега, ночевать они вынуждены в помещениях. Конечно, овец в собственном доме Хаскинс держать не стал бы, но готовить пищу для своих товарищей по профессии – одна из обязанностей пастуха.

Пожалуй, правильнее было бы говорить не «Хаскинс такой нелюдимый, потому что ему недостает навыков общения», а «он должен готовиться к предстоящему дню и не может позволить себе роскошь долгих вежливых разговоров». Но Хоро больше всего раздражал, скорее всего, отнюдь не характер Хаскинса, а то, что он сушил баранину прямо у нее перед носом. Он даже развесил бараньи колбасы рядом с кожаным шнуром, на котором сушилось остальное мясо.

– У нас тоже осталось еще немного вяленой баранины, разве нет?

– Такое жесткое мясо не по мне, – и Хоро недовольно отвернулась. При виде такого ее поведения Лоуренс даже подумал, уж не хочет ли она, чтобы он ее отшлепал за ребяческое нахальство… Во всяком случае он знал, что, если бы она пожелала вынудить его купить ей что-нибудь вкусненькое на ужин, она бы подготовилась лучше. Сейчас, похоже, Хоро всего лишь пыталась отныть себе немножко такой аппетитной на вид баранины Хаскинса – без особой охоты, просто потому что она оказалась перед носом.

– Достаточно его сварить в горшке, как Пиаски делал, и оно станет мягким и вкусным.

Хоро подняла голову и уставилась на Лоуренса с надутым видом, как будто все ее надежды обратились в пыль.

– Думаю, с сегодняшнего дня тебе надо привыкать пользоваться горшком вместо подушки.

Лоуренс устало вздохнул.

– Ты имеешь в виду, что хочешь, чтобы моя голова стала еще мягче?

Ничего не ответив, Хоро отвернулась и стала глядеть вперед. Так беседуя, троица вошла в дом пастухов, где из каждой комнаты доносились ароматы пищи и тихий смех. Воздух был полон запахов вареной и жареной баранины, так что губы облизывала в предвкушении не только Хоро.

Все внутренние двери прогнили настолько, что хорошим пинком в них можно было бы дыру проделать. Хоро проказливо заглядывала в каждую комнату, мимо которой проходила, в надежде увидеть, чтО там едят. Комнат было пять, Лоуренс и его спутники жили в комнате на втором этаже.

Всего в доме обитало полтора десятка пастухов, и здесь же была псарня. Если подсчитать и отдельные фермы, стоящие то тут, то там на обширных монастырских землях, можно было прийти к выводу, что всего пастухов не меньше тридцати. Лоуренс слышал, что некоторые из них жили попеременно то здесь, то на фермах; стало быть, они даже друг друга не все знали.

Хаскинс был одним из самых старых. Местные говорили, что по части знаний об овцах он превосходил самого Единого бога.

– Мы вернулись.

Для путешественников останавливаться на ночлег в чужих домах – обычное дело. Но чтобы постой проходил приятно, необходимо по возможности тепло приветствовать других жильцов первыми.

– Здешнее святилище воистину впечатляет.

Хаскинс лишь молча кивнул и продолжил свое занятие – очистку сырой баранины от жил и жира. Во взгляде Хоро вновь появилось недовольство – видимо, ее возмущало, что пастух удаляет такой превосходный жир.

Проводив Хоро и Коула до комнаты, Лоуренс занялся ужином; ведь им разрешили здесь остановиться на одном условии – они будут кормить Хаскинса. Лоуренс поднял один из горшков – и тут Хаскинс раскрыл рот.

– …Очень подходящая обитель для всемогущего Господа.

Лоуренс улыбнулся и кивнул, поняв, что старик имеет в виду святилище. Позаимствовав затем один из инструментов Хаскинса, чтобы сделать подставку для горшка, Лоуренс наполнил посудину водой и продуктами в нужных долях, как его научил Пиаски.

Хоро предпочитала более пряную пищу, так что он добавил немного больше соли. Хаскинса это должно было устроить – Лоуренс слышал, что пастухи, как и овцы, тоже предпочитают соленое. Затем он добавил много твердых полосок вяленого мяса и раскрошившийся в дороге хлеб. В результате должно было получиться весьма питательное варево.

В обычной ситуации сейчас была бы прекрасная возможность насладиться беседой о том о сем, но Хаскинс продолжал работать в молчании. Кто-то когда-то сказал, что люди, бОльшую часть жизни проведшие как пастухи, говорят только со зверями, – и Лоуренс теперь понимал, как могло родиться такое поверье.

– Ужин готов.

Зайдя в соседнюю комнату за Хоро и Коулом, Лоуренс обнаружил, что они выдрали из своих постелей немного сена и увлеченно посвятили себя детской забаве «угадай, где самая короткая травинка». Судя по широкой ухмылке на лице Коула, он выигрывал.

Проходя мимо Хоро, Лоуренс похлопал ее рукой по голове; волчица тут же кокетливо прильнула к нему. Похоже, она была в неважном настроении.

***

– Благодарим тебя, Господи, за хлеб наш насущный.

Перед ужином троица прочла соответствующую молитву из Священного писания – чего обычно они не делали. Коул, улыбаясь до ушей, тут же принялся набивать рот, но лицо Хоро приняло недовольное выражение, придавшее ей еще большее сходство с монахиней.

Должно быть, она так реагировала, потому что в их супе была сушеная баранина, а не свежая, и – еще важнее – потому что горячий суп плохо сочетался с крепким вином, которое они пили.

Эта проблема возникала и по дороге сюда, но тут, в монастыре, Хоро даже напиться как следует не могла. Лоуренс не сомневался, что совсем скоро она начнет ныть по этому поводу, но, увы, поделать тут он ничего не мог. Ведь рядом с ними с видом отшельника сидел Хаскинс.

Чтобы лучше ухватить происходящее, Лоуренс решил, что всем троим следует изображать ревностно верующих паломников. Их единственным другом здесь, если только это слово тут вообще применимо, был Пиаски. Как раз сейчас монастырь пожирался Альянсом Рувика; даже имя Торговой Гильдии Ровена едва ли имело здесь какой-то вес.

Им улыбнулась удача – они жили с человеком, проводящим почти все время на монастырских землях, пусть это и был простой пастух. Естественно, такой удачей надо было пытаться воспользоваться. Но губы молчаливого старика запирали знания в его голове подобно крышке на кувшине. Как же поднять эту крышку?

Хаскинс, конечно же, ел молча, не выражая ни признательности, ни недовольства. С учетом того, что он сам попросил Лоуренса обеспечивать его пищей, это следовало признать мудрым: если бы он ругал вкус еды, это могло бы привести к ссоре.

Но, к сожалению, такое отношение Хаскинса не давало Лоуренсу возможности приоткрыть крышку, под которой таились знания. Оставалось лишь сидеть и ждать, когда такая возможность представится. Лоуренс ел и думал, как же ему подступиться к Хаскинсу, как вдруг тот медленно встал.

Горшок был практически пуст, оставалось лишь вычерпать остатки бульона. Уголки губ Хоро приподнялись; она даже не пыталась скрыть жадную улыбку, без слов говорящую: «Одним едоком меньше!» Но пастух тут же сел обратно, и улыбка исчезла с лица Хоро… до того момента, когда он кинул в горшок кусок баранины, висевший только что на кожаном шнуре.

– …Время от времени делить трапезу с такой компанией вовсе не плохо.

Голос старика звучал ненамного громче, чем пепел, оседающий в огне, но для его гостей, которым прежде частенько доводилось есть в одиночестве, эти слова были теплее любого приветствия. Даже настроение Хоро, похоже, улучшилось – она уже тянулась к мясу, не давая ему свариться.

Лоуренс повернулся к Хаскинсу, чтобы поблагодарить его, и обнаружил, что старик протягивает ему бутылочку. Если белая жидкость вокруг горлышка о чем-то говорила, то там было какое-то спиртное на овечьем молоке. Лоуренс одним глотком осушил свою чашку, чтобы Хаскинс налил ему своего напитка.

– Мм, давно забытый вкус.

Такого рода напитки человек либо обожает, либо терпеть не может, и Лоуренс принадлежал к последним. Но он прекрасно сознавал, что Хаскинс предлагает ему свою дружбу – по крайней мере на то время, что они тут живут. Лоуренс преувеличенно изобразил благодарность, хоть и знал, что Хоро мысленно смеется над ним.

– Господин Хаскинс, ты…

Лоуренс сделал вид, что эти слова вырвались у него под действием спиртного, а потом умолк, наблюдая за реакцией Хаскинса. Старик отрезал кусок сварившегося уже мяса, положил в рот, потом глотнул из чашки и поднял глаза на Лоуренса.

– Ты всегда жил здесь, господин Хаскинс?

– Я живу здесь несколько десятков лет, еще с прошлого аббата.

– Понятно. А я с детства путешествовал, вел жизнь торговца. Иногда я оставался на одном месте какое-то время, но все равно не знаю, на что это похоже.

Хаскинс ничего не ответил, но Лоуренс чувствовал, что он слушает, и потому продолжил.

– А, да… Помню, я слышал, что в королевстве Уинфилд никогда не меняются три вещи… как там дальше? Интересно, сколько правды в этих словах?

Хаскинс, резавший баранину в своей миске, остановился, услышав эти слова Лоуренса. Его взгляд устремился куда-то в пространство, как у любого, кто ищет ответ в памяти.

– Надменные аристократы, красивые луга и –

– …И огромные стада овец!

Еле заметная улыбка тронула губы Хаскинса, когда Лоуренс закончил за него фразу.

– …Здесь и вправду ничто не изменилось.

– Звучит замечательно.

– …Ты действительно так считаешь?

Голос Хаскинса звучал отчетливо, будто он с самого начала видел насквозь Лоуренса с его попытками льстить. Набившая рот мясом Хоро, судя по всему, подглядывала за ними из-под капюшона. Ее поведение было верным признаком того, что Хаскинс и впрямь раскусил Лоуренса, но паниковать не стоило. В конце концов, Лоуренс был весьма опытным торговцем.

– Конечно. Вот возьмем меня. Когда я возвращаюсь куда-то, где год не был, я всегда говорю всем с улыбкой… – и, удерживая улыбку на лице, продолжил: – «Как хорошо, что здесь все осталось по-прежнему».

– …

Серые глаза под длинными бровями, похожие одновременно на человеческие и на звериные, взглянули на Лоуренса. Впервые Хаскинс прямо смотрел на Лоуренса, и взгляд этот был довольно пристален. Потом он поднес к губам чашку с овечьим спиртным, сделал глоток и кивнул. Повисло молчание, нарушаемое лишь бульканьем варева в горшке.

– …Да, здесь ничто не изменилось и не изменится впредь.

– Ну конечно же – в конце концов, здесь же Великий монастырь Брондела.

Хаскинс молча кивнул, налил Лоуренсу еще спиртного и кивнул опять. Похоже, Лоуренсу удалось произвести хорошее впечатление. Торговец не удержался от мысли, что, если бы еще вино было вкусным, все было бы просто идеально.

– Но даже каменные стены изо дня в день меняются, – заметил он.

– …Ты имеешь в виду тех торговцев? А вы не такие, как они?

Подобная осторожная манера речи была характерна для жителей королевства Уинфилд. Лоуренс осушил свою чашку одним глотком и улыбнулся несколько натянуто.

– Я торговец, да, но моя цель немного не такая, как у других.

– …О? Прийти сюда, в нашу глушь, и привести с собой детей Господа…

– Мы в паломничестве; до нас дошли слухи, что в монастыре Брондела хранится некая святая реликвия.

Лоуренс намеренно не стал говорить о костях бога-волка. В таком громадном монастыре непременно должна быть не одна реликвия – потому-то паломники сюда и идут. На лице Хаскинса отразилось легкое удивление, но он тут же принял объяснение Лоуренса. Старик пробормотал что-то неразборчиво, будто слова застряли у него во рту, потом кивнул и добавил:

– …Этот неинтересный мир показывает свои истинные цвета, когда люди путешествуют с разными целями.

Его слова показались бы выспренними, если бы их произнес менестрель, но в его устах они прозвучали как великая правда. Лоуренс с улыбкой кивнул и налил Хаскинсу особенно большую порцию супа, оставшегося в горшке.

***

На следующее утро Хаскинс ушел еще до рассвета. Похоже, для него это было обычным делом, если только радостный лай пастушьих псов и говор пастухов вообще что-то значили. Лоуренс дрожал от морозного воздуха, прокравшегося под одеяло; в поисках тепла он крепче прижался к надежной грелке – хвосту Хоро.

Ему захотелось понаслаждаться теплом еще чуть-чуть. Но когда он проснулся в следующий раз, оказалось, что прошло уже немало времени. Солнце поднялось высоко, его лучи заглядывали в комнату через ставни.

Лоуренс подумал было, что, долгое время не занимаясь торговлей, вконец обленился, но тут выяснил, почему ему так хорошо спалось. Под одеялом было восхитительно тепло. Рядом с ним спала Хоро – она-то его и согревала.

– Я такая замечательная, правда?

Любой мужчина был бы счастлив проснуться рядом с прекрасной юной девой, но если при этом у нее изо рта свисает полоска сушеного мяса – дело другое. Тем более – если от нее еще и несет перегаром.

Конечно, Лоуренс знал, что Хоро забралась к нему лишь для того, чтобы над ней не насмехались, что она напилась в одиночку и заснула у печки. Поскольку она предпочитала спать, свернувшись калачиком, она решила свернуться под боком у Лоуренса. Даже Лоуренс терпеть не мог пить спиртное в одиночестве. Впрочем, самым правильным ответом, как правило, оказывается простейший – Хоро залезла под одеяло, потому что там теплее.

– …Коул?

– Не знаю, где он. Малец сперва возился у печки, потом, когда рассвело, пошел следом за пастухом. Куда – я не знаю.

Пока Хоро говорила, полоска мяса у нее во рту подергивалась. По ее цвету Лоуренс ясно видел, что это та самая баранина, которую Хаскинс развесил накануне вечером. Но он слишком устал, чтобы корить Хоро, и лишь надеялся, что Хаскинс не заметит.

– Значит, погода улучшилась.

В плохую погоду зимой люди часто оказываются заперты в своих домах, поэтому в ясные дни они всегда выходят наружу и весело переговариваются.

– О да. Один из этих пастушьих псов еще совсем недавно носился неподалеку. Но, по-моему, некий милый мальчик здесь прижимается ко мне, как щенок.

– Так явно теплее, чем пить с самого утра. Ладно, выпусти меня. Мне нужно идти собирать сведения.

Лоуренс похлопал Хоро по плечу, однако та не желала двигаться с места, и он, вздохнув, сам перелез через нее. Солнце взошло уже довольно давно, но выбираться из-под одеяла от этого теплее не стало. Лоуренсу страшно хотелось вернуться в постель, где ждала Хоро с мясом в зубах, но он знал, что это его дьявол искушает. Он распахнул деревянные ставни, и солнечный свет, отраженный от снега, ударил его по глазам, затуманив зрение.

– …Уфф. Какой потрясающий вид.

– Холодно.

– Когда ты увидела море, тебе захотелось по нему пробежаться; а при виде вот этой снежной равнины тебе не хочется того же? А, вон где Коул – играет с собаками на той стороне.

За колодцем, по ту сторону большого двора возле амбара мальчик весело возился с собаками – они игриво наскакивали на него. Это был не кто иной, как Коул. Внезапно Лоуренс осознал, что Хоро не может возиться с пастушьими псами, как Коул. Хоро почувствовала его безмолвный смешок и подозрительно уставилась на Лоуренса.

– Ну, думаю, он скоро вернется с белыми губами. И тогда можешь потешаться над ним сколько захочешь.

– …

На лице ее было написано безразличие, но колышущийся хвост ясно показывал, что идея ей по душе. Лоуренс прошел в соседнюю комнату и обнаружил, что в печи еще есть дрова. Коул явно не забывал своих обязанностей. Даже вода еще оставалась в ведре. Да, прилежание мальчика впечатляло.

Взглянув на сушащуюся баранину, Лоуренс заметил, что за ночь она заметно потемнела. Он пропихнул в глотку немного черствого овсяного хлеба, запил водой, потом несколько минут приводил в порядок бородку. Заранее зная, что Хоро к нему не присоединится, он тем не менее задал бесполезный вопрос:

– Не желаешь пойти со мной?

Естественно, он имел в виду «пойти со мной собирать сведения о костях». В конце концов, это ведь она предложила их искать.

Как Лоуренс и ожидал, Хоро осталась лежать, не произнеся в ответ ни слова, лишь хвостом виляла.

– Ну, тогда счастливо оставаться.

Уже закрыв за собой дверь, Лоуренс заметил, что невольно подбавил возбужденных ноток в конце фразы. Интересно, заметила ли Хоро. Здесь собралось множество торговцев из Альянса Рувика. Лоуренс непременно узнает много интересного и помимо новостей о костях бога-волка.

Стоял морозец, но из-за отражающихся от снега солнечных лучей было светлее, чем летом. Прикрыв обеими руками уверенно улыбающееся лицо, Лоуренс двинулся прочь.

***

– Крапп от Ассадзи, вайда от Эролла, дуб от Вудо, шафран от Рокатты.

– У Рокатты шафран отменный. Я слышал, господин Милон на последнем пиру был в прекрасных желтых одеждах.

– Ты про тот пир, который потряс даже архиепископа Миры? Благодаря ему один из моих постоянных покупателей-аристократов купил у меня много всего разом и принес мне неплохой доходец.

– О? Завидую. Но если тебе надо пополнить запасы – мой груз пряностей скоро придет. Как насчет заказать немножко? Они из самых разных мест…

Не зная, кто все эти люди, любой пришел бы в полную растерянность от их разговоров, доносящихся со всех концов улицы. Друзья торговца – тоже торговцы. Если вести дела здесь, можно купить любой товар в мире, это уж наверное. И какой торговец не радовался бы, попав в такое место?

Лоуренс, в отличие от остальных, был всего лишь бедным бродячим торговцем, почти ничего не знающим даже об общеизвестных дорогих вещах. Зато он был уверен в своих познаниях о необычных, даже уникальных сельских товарах. Не присоединиться ли вот к этой компании торговцев? Нет! Вон та кажется более подходящей.

Сумев каким-то образом победить многочисленные соблазны, Лоуренс подошел к зданию, над главным входом которого висел зеленый флаг с изображением луны и щита, – это был один из постоялых дворов для торговцев из Альянса Рувика.

– Можешь не стучать.

Эти слова произнес, помахав Лоуренсу рукой, один из группки торговцев, оживленно беседующих о какой-то кузнечной лавке. Лоуренс улыбнулся и благодарно кивнул; остальные торговцы приподняли шапки и улыбнулись в ответ.

– Здесь и вправду рай для торговцев, – пробормотал Лоуренс себе под нос и, открыв дверь, громко спросил: – Прошу прощения, господин Пиаски здесь?

– Хмм… Пиаски? А, ты про Лаго. Он вон там, в глубине, пишет что-то.

– Благодарю.

На первом этаже всех постоялых дворов и иностранных отделений гильдий располагается зал для отдыха. Поблагодарив торговца, Лоуренс направился именно туда. В зале было десятка два столов; сидящие за ними люди занимались самыми разными делами – играли в карты, обсуждали какие-то схемы, взвешивали монеты.

Пиаски был абсолютно поглощен письмом; его рука с пером яростно летала над столом. Лоуренс не решался его побеспокоить; но Пиаски был опытным бродячим торговцем, обостренные чувства которого позволяли ему замечать засады наемников в двух холмах впереди. Он поднял голову и, увидев, что перед ним Лоуренс, слегка улыбнулся.

– Доброе утро, господин Лоуренс. Хорошо спалось ночью?

– Да, благодаря тебе. Желал бы я с уверенностью сказать то же и про следующую ночь.

– О Господи. Почему же так? – ответил Пиаски, подыграв Лоуренсу с его преувеличенно тревожной интонацией. Да, этот молодой человек впечатлял. Думая про себя, что у него есть чему поучиться, Лоуренс указал на глаза Пиаски.

– Никогда не видел бродячего торговца в очках. Теперь, думаю, от зависти всю ночь не буду спать.

– А, ты про это? Ха-ха-ха! Ну, здесь же монастырь, страна письма. Тут можно найти много пар, которые уже никому не нужны… эти не мои.

Создание стекла само по себе трудное дело, но изготовление линз требует поистине выдающегося мастерства. Очки – товар редкий и дорогой; но для монахов, которым постоянно приходилось переписывать фразы, записанные изощренными буквами с тонкими, вычурными линиями, они являлись предметом первой необходимости.

– Итак, какое важное дело привело тебя сюда? О, присаживайся, пожалуйста.

Лоуренс заметил на столе известняковую табличку, на которой было высечено множество названий товаров и чисел. Пиаски, судя по всему, составлял список того, что нужно купить и привезти сюда в следующий приезд.

– Торговцу-одиночке нужно запоминать лишь те товары, которые ему самому необходимо приобрести. Тот, кто входит в организацию, должен знать, что покупают все.

– Ну, не зря же есть поговорка «Писаное слово живет дольше, чем память». К тому же, если уж ты вступил в организацию, то, когда ты умрешь, тебя запишут в погребальной книге Церкви, и тогда тебя будут помнить не только твои спутники.

– Да уж. О, да защитит нас Господь.

Пиаски макнул перо в чернильницу и продолжил писать улыбаясь.

– Приношу извинения, что пишу во время разговора. Насколько я понимаю, ты пришел, чтобы узнать, каково у нас тут положение дел?

– …Тебе можно это так громко говорить?

– Ха-ха-ха! Все нормально. Здесь все друг друга знают, так что чужаки всегда на виду.

Лоуренс удержался от того, чтобы заоглядываться с дурацким видом, и остался сидеть с улыбкой на лице. Пиаски, тоже продолжая улыбаться, кинул на Лоуренса неожиданно острый взгляд.

– Ты купил проход сюда доверием господина Дойчмана, так что не волнуйся. Меня так и подмывает спросить, что же ты ему сказал, из-за чего он стал тебе доверять… но это, полагаю, торговый секрет, не так ли?

Его улыбка стала озорной. В свою очередь, Лоуренс продолжал улыбаться естественно, при этом напоминая себе не терять бдительности.

– Увы, так и есть.

– Тогда не буду больше беспокоить тебя по этому поводу. В любом случае, наш противник не собирается сдаваться, пусть даже их крепость на грани полного разрушения. От наших усилий им, похоже, становится больно, так что они взяли небольшую передышку.

– …Они по-прежнему держатся, хотя их атакуют со всех сторон?

– Мы предприняли множество попыток вести переговоры напрямую, но, похоже, безуспешно. Поэтому, я слышал, мы начали пытаться переманить на свою сторону их аббата, его помощника, прежнего аббата, настоятельницу женского отделения монастыря и даже летописца. В конце концов, здесь множество торговцев, и вполне возможно, кто-то из них – друг или хороший знакомый кого-то из здешних шишек. Но они упрямо отказываются от всех предложений, хотя их положение явно оставляет желать лучшего… невольно начинаешь испытывать уважение к таким людям.

Голос Пиаски звучал искренне, не насмешливо. То, что монастырь до сих пор выдерживал атаки, должно быть, со стороны Альянса выглядело настоящим чудом.

– Ладно… какие именно сведения тебе нужны от меня, господин Лоуренс?

На губах Пиаски играла честная улыбка, но Лоуренс не был простофилей – он ведь постоянно имел дело с Хоро, мастерицей словесных ухищрений и уверток. Внезапная атака Пиаски не поколебала его спокойствия, и он начал думать, что ответить.

В конечном итоге он решил не притворяться глупее, чем он есть, и отвел глаза. Попытки обхитрить собеседника едва ли закончатся чем-то хорошим. В конце концов, над этим постоялым двором висит флаг Альянса Рувика. Хитростью заставлять Пиаски плясать под свою дудку достойно нахального молокососа, а не выдающегося торговца.

– Честно говоря, предмет моих поисков слишком стыдно называть вслух, тем более здесь.

– Большинство тем, обсуждаемых в этих священных землях, стыдны для уха, так что, пожалуйста, не стесняйся.

Манеры Пиаски, когда он приглашал Лоуренса высказаться, напомнили ему священника на исповеди.

– Ты вправду так считаешь?

– Да. Кроме того, мне самому это очень интересно. Ты не похож на человека, пришедшего сюда, чтобы посмотреть на наше печальное положение дел. Я предположил, что тебе необходимо повидаться с кем-то, однако же ты пришел ко мне, а не к какому-нибудь монаху. Каким бы никчемным я ни был, я все же бродячий торговец и не могу подавлять свое безграничное любопытство. Если я вижу задернутую штору, мне всегда хочется узнать, что же за ней.

Лоуренс поймал себя на мысли, что торговать с Пиаски было бы истинным удовольствием. Немногие вызывали в нем такое ощущение. Лоуренсу захотелось продолжить их игру в перетягивание каната, но он знал, что пришло время дернуть изо всех сил и выиграть. Подавив тень сожаления, он нарочно надел на лицо застенчивую улыбку.

– Я хочу спросить: велики ли шансы, что таким, как мы, удастся увидеть здесь священные реликвии?

С лица Пиаски резко исчезло всякое выражение. Он начал поглаживать подбородок с видом человека, глядящего на катастрофу.

– Я… прошу прощения. Ха-ха! Похоже, мне есть еще чему поучиться. Вот уж какой причины я не ожидал от тебя услышать.

– Значит, она не кажется тебе подозрительной?

– Прошу, перестань дразнить меня. Здесь одно из отделений Великого монастыря Брондела. Меня проклянут небеса, если я выкажу еще большее удивление от того, что кто-то явился сюда смотреть на священные реликвии, а не в поисках прибыли.

Пиаски вновь рассмеялся, потом глянул на кончик своего пера и обнаружил, что чернила почти высохли. Он вновь макнул перо в чернильницу и продолжил писать.

– Я действительно думал, что у тебя другая цель…

– Другая цель?

– О, ничего-ничего. Но, выслушав тебя, я понял, что ты искренен. Тебе здесь определенно не стоит вести себя беспечно. Если ты оставил свои дела и явился сюда с рекомендацией господина Дойчмана, ты, несомненно, желаешь увидеть список наших возможных приобретений, не так ли?

Именно это Лоуренс сказал Хоро и Коулу, когда они сидели на постоялом дворе близ порта. Он был уверен, что, если Альянс Рувика пытается купить монастырскую собственность, они наверняка тщательно разузнали, чем именно владеет монастырь.

Делать такой вывод, возможно, значило ставить лошадь позади телеги, но сейчас Лоуренсу, естественно, не было нужды принижать себя и выкладывать все начистоту. Поэтому он не стал ни кивать, ни качать головой, а лишь улыбнулся.

– Имя монастыря известно по всему миру. Я слышал, он много чем владеет, священными реликвиями в том числе. Конечно, я не знаю всего об этих реликвиях, но… какие именно ищешь ты? Возможно, я и смогу тебе помочь.

Следующий ответ Лоуренс должен был взвесить со всей тщательностью. Он решил в качестве меры предосторожности ответить непрямо.

– Речь о реликвии, связанной с Золотым бараном.

– С Золотым бараном…

Когда умный торговец повторяет слова другого, это значит, что он обдумывает их. За тот короткий миг, который он таким образом выгадывает, он проигрывает в голове сотню возможных вариантов. Но даже купив себе немного времени, Пиаски не смог придумать достойного ответа.

Он улыбнулся точно так же, как улыбался Коул, когда Хоро его поддразнивала. Торговцы, подслушивающие их разговор, сейчас, должно быть, мысленно качали головами и вздыхали.

– Если это какие-то останки святого, я знаю несколько таких вещиц… но Золотой баран – боюсь…

– …Что это лишь пустой слух?

– Ну, я бы не стал списывать его со счетов полностью.

При этих словах взгляд Пиаски уткнулся в торговцев за соседним столиком. Двое почувствовали этот взгляд – конечно, они все слышали, хоть и играли в карты, – и пожали плечами.

– Легенда о Золотом баране ходит здесь веками, так что можно сказать и по-другому…

– Что за все эти века никто этого Золотого барана так и не нашел?

– Это лучшее, что я могу тебе сказать.

На лице Пиаски было написано искреннее огорчение. Он явно не хотел пренебрежительно усмехаться, зная, что Лоуренса привел сюда пустой слух. Ну а поскольку собеседник выказывал такое отношение, то и Лоуренсу не было более нужды продолжать притворяться.

С другой стороны, он не мог позволить окружающим думать о себе пренебрежительно – это повлекло бы трудности при сборе сведений впоследствии. Быть скромным и позволять смотреть на себя сверху вниз – совершено разные вещи. Так что Лоуренсу необходимо было как-то поправить свою репутацию в глазах торговцев.

– Если честно – мне много раз говорили, когда я сюда шел, что это лишь миф. Но не только мелкие торговцы, такие как я, отправляются на поиски своей мечты – даже большие люди, все время сидящие за гроссбухами, испытывают подобное желание время от времени. Так и произошло, когда я познакомился с господином Дойчманом.

– …То есть?

– Когда человек, познакомивший меня с господином Дойчманом, узнал, зачем я сюда иду, в нем пробудилось любопытство. Он не мог освободиться от собственных обязательств, поэтому послал меня, чтобы я отыскал его мечту. Чем выше сам человек, тем более открыт его разум к самым разнообразным интересным вещам.

Искусство убедительно лгать состоит в том, чтобы отталкиваться от фактов и сообщать необходимое количество подробностей. Двое картежников за спиной Пиаски закивали, словно говоря: «А, вон оно что». Если торговец перестает гоняться за деньгами ради какой-то нелепой мечты, его считают непрактичным дураком. Но если он этим занимается, чтобы ублажить богатого человека, – дело иное. Пиаски явно так и решил.

– Вот, значит, в чем дело.

– …Теперь ты узнал еще один способ, как заслужить доверие богача?

– Нет, нет, я совершенно серьезен.

Лоуренс был счастлив увидеть неловкую улыбку на лице Пиаски. Он сумел сохранить хорошую репутацию – не слишком высокую и не слишком низкую. Что еще лучше – теперь его считали безвредным торговцем, явившимся сюда из чьего-то капризного любопытства.

Лоуренс смело подался вперед и сказал:

– Вот почему я пришел сюда; я хочу узнать все, что только возможно, о Золотом баране. Может быть, тут есть кто-нибудь, кто что-то знает?

Торговец, избегающий капризов богачей, не заслуживает того, чтобы называться торговцем. Поэтому другие торговцы, до сих пор молча прислушивавшиеся, один за другим стали собираться вокруг Лоуренса с кружками в руках и улыбками на лицах.

***

Лоуренс не стал упоминать кости бога-волка, но лишь потому, что Золотого барана было достаточно – волки и овцы всегда были связаны друг с другом. Если в монастыре есть реликвия, относящаяся к Золотому барану, то, идя по ее следу, он сможет разузнать и о костях. Даже если он не узнает ничего конкретного, то по крайней мере разнюхает какие-то намеки.

Такова была надежда Лоуренса, но в конечном счете он узнал куда меньше, чем рассчитывал. Хуже того – подобные темы идеально подходят для веселых бесед за кружечкой вина. Когда Лоуренсу удалось наконец покинуть компанию и вернуться к себе в комнату, он был настолько пьян, что не мог ходить ровно.

Он рухнул лицом вниз на кровать, прежде чем Хоро, расчесывавшая хвост, успела освободить ему место. Пока она дергалась, пытаясь выбраться из-под Лоуренса, Коул поспешно принес воды.

– Ты явно перебрал, – заметила Хоро, когда наконец освободилась.

– Кто бы говорил.

Лоуренс взял миску, принесенную Коулом, и выпил, не вставая с кровати. Если бы он даже на это был не способен, то вообще не мог бы останавливаться на дешевых постоялых дворах, где приходится делить комнаты с другими. Осушив миску, Лоуренс вернул ее Коулу. Он знал, что если сейчас закроет глаза, то мгновенно провалится в сон.

– Ну что, много сумел разузнать?

Хоро, пристально глядя на Лоуренса прищуренными глазами, потянула его за ухо. Лоуренс, пожалуй, обиделся бы, будь он трезв, но, раз уж он пользовался ее пушистым, ухоженным хвостом как подушкой, он понимал, что и у Хоро есть причины обижаться.

– Ты имеешь в виду «хорошо ли я провел время?» По-моему, ты и так знаешь, нет?

– Пф. Если бы ты посмел сказать, что хорошо провел время, я бы тебе уши откусила.

– Если б я знал, что так выйдет, я бы заставил тебя пойти со мной… Прости, что я пришел так поздно, что достопочтенной Мудрой волчице пришлось пить в одиночестве…

Пропитавшийся спиртным рассудок уже не подчинялся Лоуренсу; своим сарказмом он заработал лишь пощечину. По правде сказать, если бы Хоро присоединилась к нему, все было бы еще труднее. Скорее всего, она это понимала и потому осталась дома.

После пощечины, напоминающей удар кнута, Хоро тихонько потянула Лоуренса за щеку.

– Есть еще что сказать?

Ее щипок вообще-то был даже приятен занемевшему лицу. Лоуренс закрыл глаза и ответил:

– Дай сперва немного посплю…

– Дурень. Но я, в отличие от тебя, знаю, как выказывать благодарность.

Его сознание уже уплывало, однако он готов был поклясться, что ощутил успокаивающие движения руки, которая гладила его по щеке.

Лоуренс был уверен, что провалами в памяти не страдает, но, когда он открыл глаза, вместо сумрака вокруг была непроглядная чернота. Он проснулся резко, но подняться сразу не смог.

Лоуренс заподозрил, что отключился ровно в тот момент, когда Хоро погладила его по щеке. Повернуть голову он даже не пытался – знал, что это будет слишком болезненно. Он закрыл глаза, мысленно сожалея, что заснул в такой неудобной позе, потом резко сел.

Все его тело задубело, как почва, лишенная влаги. Его единственной отрадой было воспоминание, что, когда он засыпал, его укрыли одеялом. Нет, погодите, это было не одеяло…

Сев, он обнаружил, что к его одежде пристали бурые шерстинки. Должно быть, Хоро все это время укрывала его хвостом. Стряхивая шерстинки, Лоуренс ощутил ее слабый запах.

– Уйй…

Лоуренс потер рукой шею, которая, судя по всему, промахнулась мимо подушки, когда он падал на кровать. В это самое время дверь в соседнюю комнату медленно открылась, впустив слабый мерцающий свет. При нынешнем состоянии Лоуренса даже тусклый свет от печи бил по глазам слишком сильно.

– Проснулся?

– …Кажется, да.

– Ужин еще горячий. Будешь?

– …Воды бы.

Вместо ответа Хоро пожала плечами и протянула кувшин с водой.

– Коул?

– Ему тот пастух рассказывает, что надо знать, чтобы пережить снежные дни, а он слушает. В отличие от меня, этот юнец обожает задавать вопросы.

Лучики света пробивались сквозь щели между дверью и косяком. Уверенная улыбка Хоро в полумраке казалась пугающей. Из-за любви Коула к вопросам Лоуренс частенько увлекался беседами с ним и переставал обращать внимание на Хоро. Похоже, это ей не нравилось еще больше, чем Лоуренс предполагал. Во всяком случае, сейчас она пристально смотрела на него сверху вниз, не желая сесть рядом.

– Похоже, мне придется найти кого-то, кто расскажет, что надо знать, чтобы пережить твои упреки.

– Ты имеешь в виду – найти кого-то, кроме меня?

– Тебя я могу спрашивать, только когда ты не сердишься… иначе ты становишься совершенно другой.

– Пфф. Мой настоящий облик тоже другой, знаешь ли.

И она ласково улыбнулась. Лоуренс просто не мог не бояться этой волчицы.

– Ну… как прошло?

Они оба говорили тихо, словно на ушко друг другу, прекрасно сознавая, что лишь тонкая дверь отделяет их от соседней комнаты. При мысли о том, какой интимной эта беседа выглядит со стороны, не протрезвевший еще Лоуренс ощутил, как его губы искривляются в усмешке.

Впрочем, у улыбки была и другая, более важная причина. Когда он с трудом доплелся до комнаты, Хоро не схватила его за грудки и не потребовала отчета немедленно. Несмотря на отчаянное желание узнать результат его изысканий, она проявила заботливость.

Но именно из-за этого улыбка на его лице постепенно перешла в опустошенное выражение. Все, что мог сказать Лоуренс, – что его изыскания прошли неудачно.

– Пока мне ничего не удалось узнать.

Выражение лица Хоро изменилось. Но она не вышла из себя – потому ли, что знала, что торговцы, упав, всегда встают на ноги (если им не платят за то, чтобы они оставались лежать), или же она предвидела такой исход?

– …И что теперь?

Лоуренс утратил власть над собственным голосом и ответил тоном торговца:

– Если только торговец не работает в одиночку, обязательно где-то хранятся записи его приобретений. Значит, если то, что мы ищем, вправду здесь, должна быть и запись.

Лучшее тому свидетельство – Пиаски, который писал что-то в зале для отдыха. Даже предмет, само существование которого следовало сохранить в секрете, должен быть где-то записан. Именно эта привычка торговцев и позволила Лоуренсу и его спутникам обратить в свою пользу ситуацию в Кербе.

– Пфф.

Уперев руку в бедро, Хоро звучно фыркнула и чуть кивнула, глядя на Лоуренса. Потом она отвернулась и опустила голову, а ее хвост раздулся, будто сума, наполненная водой.

– Ты думаешь, что можешь так просто от меня отговориться?

Будь Лоуренс полностью трезв, он, может, и сумел бы выдержать ее холодный тон. А так – он медленно поднял руки, показывая, что сдается. Ему хотелось свалить на спиртное всю вину за то, что он позволил сорваться со своего языка неискренним словам торговца.

– Признаю: пока существование костей не будет опровергнуто, я буду прилагать все усилия для их поиска.

А опровергнуть их существование было невозможно. Хоро, закрыв глаза, вслушивалась своими большими волчьими ушами, будто раздумывая, что он имел в виду. Лоуренс знал, что он должен произнести следом.

– Прости, что приходится испытывать твое терпение.

Плечи Хоро удивленно дернулись. Лоуренс был поражен, глядя, как она ведет себя подобно ребенку, чью шалость обнаружили взрослые, но предпочел ответить улыбкой.

– Я всего лишь недостойный бродячий торговец, я могу собирать сведения лишь подобными окольными путями. Но для тебя –

Для Хоро ничего невозможного не было – хоть существование самого дьявола доказать. Спиртное умеет освобождать сознание от оков логики; обычно Лоуренс говорил более рассудительно, но сейчас в голове у него все крутилось, и язык действовал по своей воле. Если бы Хоро не поспешила закрыть ему рот обеими руками, он бы как пить дать закончил эту фразу.

– …

Он случайно приподнял крышку сосуда, который следовало держать закрытым. Так говорило лицо Хоро; и она не убирала рук от его рта. Однако она держала руки очень нежно. Лоуренс молчал довольно долго, но Хоро тоже ничего не говорила; тогда он медленно обхватил ее руки и отвел от своего лица.

– То, что было в Кербе, тебя ничему не научило? Когда имеешь дело с такой дорогой вещью, как священная реликвия, любая попытка забрать ее силой ничем хорошим не закончится – не только для меня, но и для тебя.

У Хоро были маленькие ладони и тонкие пальчики. С ее-то истинным обличьем – такая фигура была самой неудобной, какую только можно представить. Ее гигантские клыки и когти способны принести ей практически все, чего она только может пожелать.

– Помнишь, ты тогда сказала в Кербе: можно в один миг решить все проблемы, если ты воспользуешься зубами и когтями.

Высокие монастырские стены, железные ворота, тяжелые цепи, даже творения искусного замочных дел мастера, в которые он вложил душу… Хоро способна разрушить это все и показать миру все тайны, которые от него хотят скрыть.

Какое сопротивление может оказать монастырская стража? Ответ очевиден. У них, конечно, власть, но для Хоро это мало что значит. Ее сила позволит ей в мгновение ока достичь цели, не оставив от монастыря камня на камне. Однако Хоро не пошла этим путем, и причина была проста.

– Если… – наконец-то разомкнула уста Хоро. – Если ты пожелаешь очутиться где-то далеко, я смогу отвезти тебя туда на себе. Если ты пожелаешь заполучить что-то, я принесу это тебе. Если на тебя нападут, я разгоню твоих преследователей. Если ты пожелаешь что-то защитить, я помогу тебе. Но…

Она нежно разогнула пальцы на правой руке Лоуренса и вложила свою ладошку в его.

– Но я для тебя могу что-то сделать, только когда ты в человеческом облике.

Сила Хоро позволяла ей с легкостью выручать Лоуренса, когда он в беде, но эта же сила означала, что все свои проблемы ей проще было решать самой. На первый взгляд такая связь сулила выгоду одному лишь Лоуренсу, но и он, и Хоро знали, что отношения, как между курицей и цыпленком, возможны, лишь когда кто-то из двоих действительно мать, а второй ее птенец.

Они уже более-менее надежно знали, где Йойтсу. Если Лоуренс поручит поиск костей Хоро, он потеряет последний шанс сделать что-то для нее. Хоро обладала силой, позволяющей ей решать собственные проблемы, причем очень быстро; поэтому ее тревожило, что, если Лоуренс почувствует, что стал ей бесполезен, он не захочет более оставаться с ней.

Лоуренс понимал, почему Хоро это беспокоило, но он был слишком трезвомыслящим человеком, чтобы утешать ее улыбкой и словами «тебе не о чем волноваться». Деловое партнерство приносит успех лишь тогда, когда оба участника приносят выгоду друг другу. Хоро уже видела на примере Пасро, что происходит, когда партнерство перестает быть выгодно одной из сторон.

Лоуренс потянул на себя правую руку вместе с зажатой в ней ладонью Хоро. Потом обвил левой рукой спину волчицы. Но он по-прежнему сидел, и получилось в результате, что его лицо уткнулось в грудь Хоро. Он соврал бы, если бы сказал, что его это вовсе не смущает. Но он и так себя неловко чувствовал, теперь стало еще чуть более неловко – это роли уже не играло. Хоро сперва удивилась, но тут же, поняв намерение Лоуренса, расслабилась и положила свободную руку ему на голову.

– Прости меня… и потерпи еще немножко, ладно?

Это ведь по его вине ей приходилось ждать, и он хотел дать понять, что сознает это.

– …Ладно, – кивнула Хоро, и они остались сидеть в позе, почти противоположной той, к какой они уже успели привыкнуть. Хоро держалась, как священник, принимающий исповедь, и ее рука, лежащая у Лоуренса на голове, прощала ему его слабость. Могло показаться даже, что она сама хочет извиниться – в кои-то веки.

– Не вздумай извиняться передо мной. Иначе все мои труды пойдут насмарку.

Впервые в жизни Лоуренс зарылся лицом в худой живот Хоро, но теперь ему было даже легче поднять глаза и открыто посмотреть ей в лицо. Хоро сердито ущипнула его за улыбающиеся щеки. Похоже, она требовала не смотреть на нее свысока, хоть и прекрасно знала, что Лоуренс нарочно ее дразнит. Еще какое-то время она продолжала щипать Лоуренса за щеки, пока наконец не выпустила его, устало улыбаясь.

– Я могу не удержать себя в руках, если обнаружу, что эти кости вправду принадлежали кому-то из моих товарищей.

– Ничего страшного, даже если не удержишь, потому что, когда ты превратишься в зубастую бурю, на мне останется очень важная задача.

Лоуренс мог с легкостью представить себе Хоро, застывшую перед костями своего товарища. Если этот момент настанет, а его, Лоуренса, не будет рядом с ней, – все, через что они вместе прошли, окажется сплошной ложью.

– А ты в себе уверен.

– Все как ты говоришь: я дурень.

Всякий раз, когда Хоро бывала по-настоящему счастлива, она склоняла голову и смущенно улыбалась. Большего, чем эта реакция, и не требовалось, чтобы Лоуренса охватила решимость разыскивать кости, каких бы усилий ему это ни стоило.

– Хех… если мы будем слишком долго тут шептаться, у других могут возникнуть подозрения.

Лоуренс подумал, не будет ли он выглядеть слишком глупым, если нарочно спросит «какие?», но, прежде чем он успел решиться, Хоро отпихнула его от себя. Сейчас она улыбалась озорной усмешкой – она явно разглядела его колебания. Он опоздал. Глядя на его застенчивую улыбку, Хоро ухмыльнулась до ушей, обнажив клыки.

– Ужин еще не остыл. Есть будешь?

Лоуренс поднялся, выбросив белый флаг.

– Да, набить живот не помешало бы.

– Ну, тогда не торопись, чувствуй себя как дома.

Дразня его, Хоро была в полном восторге.

Открыв тонкую деревянную дверь, Лоуренс с облегчением обнаружил, что Коул по-прежнему слушает объяснения Хаскинса.

 

Глава 3

Лоуренс осторожно повернул голову, опасаясь, что она может отвалиться, и попытался выгнать остатки черноты из сознания. Затем легонько похлопал себя по щекам.

Он чувствовал, что не имеет права называться бродячим торговцем, если у него уходит целый день на то, чтобы протрезветь, однако вскоре нашел другую причину своей вялости – возможно, он просто слишком устал. Но, какова бы ни была причина, позволить себе леность он не мог.

Сейчас он смотрел на почти умерший огонь в печи так же бодро, как обычно чувствовал себя, вставая с постели. Здесь был не постоялый двор близ шумного рынка и не хибара на какой-нибудь одинокой горе. Тихо доносящиеся снаружи голоса людей, блеяние овец, лай собак наполняли комнату подобно сладкой колыбельной песне. Вместе с потрескиванием горящих дров и шорохом оседающего пепла эти звуки создавали невероятно снотворную мелодию.

Лоуренс зевнул во весь рот, потом потер глаза, которые ему не без труда удалось открыть. Он увидел, что сушащееся мясо затвердело и потемнело, потом заметил связки лука и чеснока, свисающие с балки. Люди могут жить и без денег. Эта комната была прекрасным примером такого стиля жизни.

Зевнув еще разок, он занялся огнем в печи.

– Доброе утро, – поздоровался с ним Коул, который вовсе не зевал с тех пор, как встал. Потрепанное одеяние и растрепанные волосы мальчугана выдавали нищету, худые запястья и лодыжки говорили, что в прошлом ему нередко приходилось голодать. Но умный блеск глаз говорил, что он вовсе не попрошайка, а бродячий школяр. Цепкий, упрямый взгляд подчеркивал, как же сильно отличаются эти два стиля жизни.

– Сегодня тоже холодно.

– Будь это так, ты бы даже из-под одеяла до сих пор не вылез.

– Ага… холодно, но терпимо.

Они на удивление хорошо понимали друг друга, поскольку оба полагались на тепло хвоста Хоро. Первое, что каждый из них делал, выбравшись из постели и позаботившись об огне, – отряхивал прилипшие к телу шерстинки с хвоста. С таким каждодневным ритуалом – странно было бы, если бы между ними не возникло понимания.

– Хоро еще спит?

– Госпожа Хоро свернулась калачиком – не думаю, что она уже проснулась.

Лоуренс не сдержал смешка. Передал Коулу немного хлеба и сушеного мяса – того же, что жевал сам.

– Когда прозвонит утренний колокол, пойдем прямо на постоялый двор Альянса.

– Ээ… а нам не следует сперва разбудить госпожу Хоро?

Коул с серьезным видом выглянул в окно – он явно высчитывал, сколько сейчас времени, пользуясь знанием календаря и высоты солнца.

– Об этом не беспокойся. Если к тому времени она не проснется сама, будить ее не надо.

– …А она не рассердится?

Хотя речь Коула звучала довольно взросло, сейчас, жуя хлеб, он больше походил на щенка или котенка. Он сунул в рот весь кусок сразу и мгновенно съел, не оставив ни крошки.

– Нет, не рассердится. Если она нацелится на кости всерьез, она просто отправится и отыщет их сама.

– Э? Чт… что..

Коул знал об истинном обличье Хоро и потому, должно быть, уже думал о такой возможности. Но ничего не говорил. Конечно же, он рассудил, что не может вмешиваться в работу Лоуренса. Но, выказав такое удивление при словах Лоуренса, он кинул взгляд в сторону спящей Хоро, и – его радостная улыбка и следующие слова превзошли все ожидания Лоуренса.

– Думаю, она очень верит в нас. Мы должны как следует постараться.

Настала очередь Лоуренса удивиться.

– Ээ, что?

Коул смотрел на ошеломленное лицо Лоуренса, думая, видимо, что сказал что-то не то.

– Ой, ничего…

Лоуренс одной рукой замахал на Коула, а второй принялся яростно тереть лицо. Его жесты, должно быть, выглядели совершенно наигранными, будто он неудачно пытался изобразить гончара, работающего с глиной. Коул был просто полон сюрпризов.

– Я просто думаю: сам я был таким умным в твои годы?

– Это… я вовсе не умный…

Эти слова заставили Лоуренса задуматься – может, это он слишком глуп. Он ведь знал, что в мире множество одаренных людей. Надо было только не завидовать, а стараться изо всех сил, чтобы в конечном счете не проигрывать этим людям.

– Хотя ты уже видел, насколько я беспомощен, так что впечатлять меня еще сильнее нет нужды.

Лоуренс отряхнул руки от крошек и встал. Мировые истины не меняются. И от Лоуренса вовсе не требовалось их менять – он должен был искусно пользоваться теми, какие есть.

– Господин Лоуренс.

– Хмм?

Коул тоже встал, взял в руки куртку и с некоторой неохотой произнес:

– Честно говоря, я очень хочу стать похожим на вас, когда вырасту, но мне все время кажется, что я не смогу.

Эти слова – видимо, высшая похвала, какую только может получить мужчина возраста Лоуренса, однако он считал себя слишком молодым, чтобы ее принять.

– Будь ты моим учеником, это было бы похвально, – он встрепал мальчику волосы. – Но раз уж мы спутники – когда путешествуют вместе два одинаковых человека, это плохо. Идеальные спутники в дороге – те, кто могут возмещать недостатки друг друга.

Хоро сейчас, должно быть, криво ухмыляется под одеялом, если только она уже проснулась. Коул же повел себя так, будто ему только что сообщили великую истину из Священного писания; он серьезно кивнул и ответил:

– Я буду стараться.

– Пожалуйста, постарайся.

И как только они обменялись этими фразами, снаружи раздался удар колокола. Двое одновременно повернулись и прислушались к звону, потом приготовились выходить. Лоуренс прекрасно понимал, почему Хоро любит Коула; ему самому становилось спокойнее при виде мальца.

Погода была чудесная, солнце сияло ослепительно.

***

– Сначала мы должны увидеть их список священных реликвий. Вдруг нам сильно повезет и окажется, что монастырские писцы случайно внесли их туда.

– Я тогда должен притворяться школяром, который совершает паломничество ради учебы?

– Если спросят, ты можешь рассказать, что тебя интересуют законы Церкви. Ты много об этом успел узнать, пока учился?

Они сидели под карнизом крыши дома пастухов в укромном местечке, куда люди практически не заглядывали, и Лоуренс смотрел, как Коул заматывает стопы в несколько слоев ткани. Без этого соломенные сандалии мальчика не спасли бы его ноги от мороза.

– Наш учитель никогда не рассказывал нам про деньги.

– Правда? Это просто идеально.

Коул, похоже, растерялся на секунду, но затем, туго затянув скрепляющие ткань веревочки, улыбнулся.

– У меня до сих пор не было возможности чему-то про них научиться, поэтому, пожалуйста, поучите меня.

– Отличная игра.

Лоуренс потрепал мальчика по голове, и они пошли. На небе не было ни облачка до самого горизонта, солнце светило так ярко, что больно было смотреть. Утыкаться взглядом под ноги было бесполезно, поскольку солнечный свет прекрасно отражался от серебрящегося снега.

Некоторые торговцы предпочитают идти через горы, чтобы получить преимущество перед другими, которые идут в обход; их зачастую отличает загар – даже в зимнее время. Испытав на себе кусачие лучи солнца, Лоуренс понимал, почему у этих людей часто бывает плохое зрение. Коул, едва выйдя наружу, сощурился – его глазам тоже было трудно приспособиться к яркому освещению.

– Надеюсь, мы найдем в этом списке то, что ищем.

– Это будет твоя работа.

Услышав эти слова, Коул застыл, издав лишь удивленное «э?!».

– Ты знаешь о писаниях Церкви куда больше меня. Какие святые покровительствуют пастухам, какие из святых были раньше языческими богами, какие суеверия касаются волков и овец… все такое. Так что твоя задача – отделить правду от сказок.

Хоро любила Коула не только за чуднОе поведение – она также восхищалась его силой воли.

– …Понял, – послушно ответил он, несмотря на удивление. Лоуренс тогда произнес тоном учителя:

– Тогда оставляю это на тебя.

Затем выпятил грудь и открыл дверь постоялого двора Альянса Рувика.

– Мм?.. Эээй! Вчера вечером с тобой было весело!

Едва войдя внутрь, Лоуренс обнаружил компанию торговцев, которые уже пили и разговаривали. Один из них поприветствовал его, взмахнув кружкой. Могло показаться, что пить в такую рань – это чересчур, но для тех, кого ветер и снег заперли на постоялом дворе, такое было не внове.

– Доброе утро! Я зашел сказать спасибо господину Пиаски за вчерашнее угощение.

– Лаго сейчас в святилище. Обычными переговорами занимается. Молодой парнишка, но способный.

Лоуренс предположил, что этот мужчина имеет в виду «обычные» переговоры с лидерами монастыря – судя по его голосу, Пиаски не был просто посредником. Возможно, после покупки монастырской земли Альянс собирается основать здесь город или рынок. Едва ли человек такой редкой профессии, как у Пиаски, был бы здесь в роли простого посредника.

– А, значит, в святилище. Спасибо.

– Всегда пожалуйста! Как-нибудь приходи еще с нами выпить! И в следующий раз приводи своего нанимателя.

Конечно, под «нанимателем» подразумевался вымышленный богач, которого Лоуренс создал, чтобы собирать сведения. Слова торговца выглядели несколько грубоватыми, но они позволяли Лоуренсу спокойно вести разговоры по существу. Каковы бы ни были намерения человека – когда его подозревают, это хуже, чем когда его раскусили; ведь богатое воображение часто порождает самые немыслимые подозрения.

– А разве в святилище не служба сейчас должна быть? – спросил Коул, когда они с Лоуренсом вышли с постоялого двора.

– Не думаю, что у них есть выбор. Похоже, их положение хуже, чем я ожидал.

Окутанное сиянием от солнца и белого снега, святилище слепило сильнее, чем лучший из драгоценных камней. Но тех, кто собирался молиться Единому богу, бесцеремонно вытолкали наружу – положение дел было яснее ясного. Лишь несколько особо ревностных торговцев стояли и молча молились прямо перед захлопнутыми дверями.

Лоуренс попытался сообразить, что же делать дальше, но как раз тут двери распахнулись. Из святилища вышла процессия. Сперва вышли элегантно одетые торговцы, потом их слуги, далее пожилые торговцы с пергаментами в руках. Последнюю группу возглавлял Пиаски. Заметив стоящего возле дороги Лоуренса, он отделился от процессии и направился к нему.

– Доброе утро, господин Лоуренс. Как провел ночь?

– Моя спутница обожает выпить, так что мне достались одни лишь упреки.

– Ха-ха! Ну, тогда в следующий раз пригласи и ее выпить с нами!

Пока они обменивались приветственными словами, Лоуренс не упустил возможности рассмотреть одеяние Пиаски. Судя по всему, этот парень занимал далеко не самое низкое положение.

– Господин Пиаски, ты не мог бы уделить мне немного времени?

Услышав слова Лоуренса, Пиаски кинул взгляд на торговцев, вышедших из святилища вместе с ним.

– Если только немного.

Лоуренс был удивлен, но отнюдь не тем, что Пиаски согласился уделить ему время. Жесты и тон Пиаски свидетельствовали о том, что он оказывал Лоуренсу услугу. Он мог подчеркивать это, лишь если считал себя у Лоуренса в долгу. Поэтому Лоуренс выразил свою признательность с деловой улыбкой.

– Благодарю. Где нам лучше всего поговорить?

– Ну, у меня сейчас есть кое-какие дела, так что почему бы тебе не подойти в библиотеку чуть попозже?

– В библиотеку?

– О! Прошу прощения. Это вон в том доме. Там на первом этаже найдешь человека, похожего на ученого богослова. Просто назови ему мое имя.

Он указал на неприметный домишко, стоящий позади другого, придорожного здания. Судя по тому, что окна там были не застеклены, а лишь закрыты ставнями, посещали его нечасто.

– Мне нужно написать отчет и кое-что упаковать, так что, пожалуйста, подожди немного, а потом отправляйся в библиотеку.

– Понятно. Встретимся в библиотеке.

Пиаски направился к постоялому двору Альянса. Почти сразу после этого Лоуренс и Коул увидели бредущую в их сторону знакомую фигуру. Вскоре они убедились, что да, это была Хоро.

– Думаю, я к вам все-таки присоединюсь, – раздался тихий голос из-под капюшона. Глядя на явные следы сна на лице Хоро, мужчины подивились, сколько времени она потратила на обдумывание, идти или нет, но решили не поднимать эту тему, а лишь молча кивнули.

Полчаса спустя троица подошла к зданию, которое показал им Пиаски. Действительно, едва войдя, они обнаружили хмурого бородатого мужчину, напоминающего богослова. Когда они упомянули имя Пиаски, мужчина позволил им пройти в дальнюю комнату библиотеки.

***

Войдя в комнату, троица обнаружила, что, как и следовало из названия, здесь было полно различных бумаг. Однако Лоуренсу показалось странным, что почти все эти бумаги были совершенно бесполезны для торговцев. Здесь имелись карты, планы городов, списки гильдий ремесленников, запутанные генеалогические древа аристократических родов.

Похоже, у Пиаски здесь было что-то вроде личного кабинета. Бородач провел посетителей через пустую комнату к двери в дальней стене. Как Лоуренс и ожидал, комната за этой дверью тоже была завалена бумагами.

– Прими наши извинения за то, что отвлекаем тебя от работы.

– Ничего, ничего. Этого, конечно, недостаточно, но мои товарищи вчера вечером вели себя довольно грубо, поэтому я решил воспользоваться возможностью извиниться перед тобой.

Вот, значит, почему Пиаски считал, что он в долгу перед Лоуренсом.

– Ты слишком уж вежлив. От твоих товарищей я узнал много нового. Я им безмерно благодарен.

Сделав короткую паузу, Лоуренс шутливым тоном продолжил:

– И если ты будешь так держаться, мне будет труднее просить тебя о помощи в будущем.

Заем, вписанный в гроссбух, рано или поздно будет выплачен – это правда. Но правда и в том, что если кто-то теряет, то кто-то и приобретает.

– Ха-ха! Ну, конечно, если это что-то трудное, я вполне могу попросить расплатиться. Но чем именно я могу помочь? Если я могу это сделать с легкостью, – помогу с удовольствием, только скажи.

– Честно говоря, как ты и сказал вчера вечером, я хотел бы, если тебя это не очень затруднит, посмотреть список священных реликвий монастыря, о которых известно Альянсу.

– О, значит, дело и вправду в этом. А я думал, тут что-то большее. Что ж, список реликвий у меня есть, пожалуйста, смотри!

С этими словами он взял из стопки пергаментов у себя на столе самый верхний и протянул Лоуренсу. И действительно, там был подробный перечень реликвий.

– Я его подготовил на всякий случай, раз уж мы договорились здесь встретиться.

Лоуренс пробежал глазами пару страниц, потом поднял голову и высказал свою признательность:

– Спасибо. Если бы обычный торговец вроде меня постучался в монастырские ворота и попросил у них список реликвий, его бы просто выгнали без разговоров.

– Ну, теперь уже ты слишком вежлив. Уже по тому, как легко я тебе отдал этот список, ты можешь догадаться, что он совершенно бесполезен. Почти все здесь не стоит ничего или почти ничего. Уверен, ты и сам печально улыбнешься, когда прочтешь до конца, но – прошу, читай.

Эти слова он произнес с интонацией виноторговца, рекомендующего лучшие вина. Лоуренс еще раз пробежался глазами по пергаменту и понял, что Пиаски сказал правду. Ему даже не нужно было знать точных рыночных цен – он знал, что так называемые «знаменитые реликвии», хоть название и намекало на их невероятную стоимость, – предметы вовсе не уникальные, а настолько часто встречающиеся, что любому известно, что это такое.

– Большинство их, похоже, были приобретены в качестве взяток. Монастырь ведь не может принимать взятки в открытую. И даже если глава монастыря знает, что та или иная реликвия – подделка, он купит ее у короля или аристократа ради поддержания своей репутации. Отличный пример – веревка, на которой повесили святую Эмеру. Если связать вместе все подделки, которые гуляют по миру, не найдется такого высокого дерева, чтобы на этой веревке кого-либо повесить.

Ну да; в этом списке значилось даже «правое око великого мудреца», которое якобы позволяло видеть будущее. Лоуренсу были известны по меньшей мере четыре церкви, обладающие этим «оком мудрости». Все это было не более необычно, чем лавка, продающая копья, способные пробить любой щит, по соседству с лавкой, продающей щиты, способные выдержать любое копье. В общем, не редкость.

– Но, возможно, ты не найдешь в этом списке того, что ищешь, господин Лоуренс. В конце концов, Золотой баран – лишь легенда, никаких подтверждений у нее нет. Я даже слышал, что тот человек, который выдрал у него клок золотой шерсти –

– Нет, нет. То, что мы ищем, не настолько очевидное; оно обширно, как облака в небесах. И, как облака, парящие высоко в небе, его почти невозможно ухватить. Все, что мы можем, это –

– …Идти по его следу, верно?

– Точно. Если нам удастся узнать, какие святые покровительствуют пастухам, какие предметы они после себя оставили, это может говорить о том, что монастырь Брондела скрывает знания о Золотом баране. И тогда мы сможем утверждать, что Золотой баран действительно существует.

Лоуренс знал, что этот аргумент притянут за уши, но иногда, чтобы удовлетворить партнера по сделке, приходится прибегать к подобной комедии. Пиаски, по-видимому, тоже это понимал – ему ведь приходилось вести людей в «новую гавань», которая оказывалась просто куском дикой земли.

Тяжело вздохнув, Лоуренс кивнул и натянуто улыбнулся.

– Увы, все как ты и говорил. Похоже, здесь нет того, что мы ищем…

Лоуренс передал пергамент Хоро и Коулу. Они сами этого не попросили, потому что прекрасно знали, какие роли им надо было играть. Кинув на них короткий взгляд, Пиаски ответил.

– Прости, что список тебе не помог… хотя странно, что за это мне приходится извиняться.

Лоуренс не удержался от того, чтобы рассмеяться над шуткой Пиаски.

– Мы ведь тоже исследовали этот список, причем одному Господу ведомо сколько раз. Такие реликвии можно найти почти повсюду. Конечно, некоторые из этих вещиц пользуются спросом, их можно продать сразу после покупки, но… откровенно говоря, я показал тебе список еще по одной причине.

– Еще по одной? – переспросил Лоуренс; на лице Пиаски появилась извиняющаяся улыбка.

– Да. Я подумал, не скрыто ли здесь что-то, что имеет более глубокое значение.

При этих словах Лоуренс невольно кинул взгляд на пергамент, который тщательно изучали его спутники. Предметы из этого списка можно найти в любом преуспевающем соборе и монастыре, но все они совершенно бесполезны. Не поймешь даже, с какими легендами они связаны, и даже – местные они или нет. С точки зрения Лоуренса, это скорее был список того, как богатые люди могут тратить деньги.

Однако Лоуренс понял, что имел в виду Пиаски. Он хотел узнать, нет ли среди этих предметов чего-то, что было куплено не для того, чтобы выставить напоказ свою силу, а из настоящей веры и убежденности. Нетрудно догадаться, почему он хотел найти такую вещь. Монастырь упорно сопротивлялся Альянсу Рувика, и Пиаски, видимо, искал оружие, способное пробить это сопротивление. Главный принцип любых переговоров – необходимо знать, чего желает партнер.

– Только что я был в святилище, участвовал в переговорах. Монахи держатся с похвальным единством – даже несмотря на их денежные и политические проблемы. Им уже приходится умолять королевских торговцев дать им денег на весенние церковные празднества – и все равно они держатся.

– А у них действительно настолько тяжелое денежное и политическое положение?

Пиаски кивнул и испустил еле слышный вздох.

– Повседневные расходы на уход за зданиями, свечи, манускрипты, пергамент, куда их переписывать, жалованье пастухам, корм для скота… и это только малая часть. Монастырь занимает важное положение – они должны раз в несколько лет проводить крупные церковные собрания, а это означает большие дорожные расходы. Далее – расходы на содержание важных гостей и женского отделения, потом еще налог, который они платят Папе. А кроме того, они еще вынуждены работать королевской сокровищницей, чтобы король смотрел сквозь пальцы на их независимость. Со всем этим грузом они не смогут долго продержаться.

Конечно, даже монастырь не может существовать в отрыве от внешнего мира. А значит, чтобы продолжать существовать, он обязан подчиняться правилам и законам этого мира. Но, судя по всему, положение монастыря Брондела было еще хуже, чем Лоуренсу казалось.

– За многие годы они накопили огромное богатство, и все благодаря продаже шерсти, так что, очевидно, у них хватает умов, способных подсчитывать прибыли и убытки. И среди них просто не может не быть кого-то, кто желал бы найти разумный компромисс. И все же – их высшие чины едины в своем упорном сопротивлении...

– Ты имеешь в виду, что у них едва ли было бы такое единство без глубокой убежденности?

Человек не может упорствовать до бесконечности, если его не поддерживает какая-то сила. В еще большей степени это относится к группам людей, придерживающихся различных взглядов. Пиаски вряд ли стал бы жаловаться, если бы монастырь объединился всего лишь во имя защиты власти своего повелителя.

В любом монастыре, помимо полусвятых обитателей, посвящающих себя молитвам, есть и те, кто любит богатство. Но несмотря на это, монастырь Брондела демонстрировал абсолютную сплоченность, чем раздражал Альянс Рувика, члены которого этого просто не понимали.

– Думаю, лучше всего их единство объясняется тем, что они приобрели какую-то святую реликвию. Если ее получают верующие, она, естественно, становится для них духовной опорой, которая помогает перетерпеть трудные времена. И если мы поймем, за что же именно они так цепляются, то сможем раздавить их сопротивление одним ударом.

Это был весьма прямолинейный метод атаки. Обратив взгляд на Хоро и Коула, Лоуренс заметил, что они оба пребывают в задумчивости, хоть и делают вид, что безуспешно ищут что-то полезное в пергаменте с перечнем реликвий.

Легендарные кости бога-волка… если это не пустой слух, годный лишь для застольной болтовни, то они идеально укладываются в предположение Пиаски.

– Я считаю, что это хорошая идея, но… все остальные, кто рядом со мной, сомневаются, что монахи способны возложить все надежды на кучку реликвий, которые, по-видимому, все подделки. Впрочем, лично я считаю, что это лишь прикрытие, которым монастырь пользуется.

– Понятно… да, это выглядит разумным.

О костях бога-волка Лоуренс молчал, потому что упоминание вполне могло увести их всех не в том направлении. Ему пришлось бы противостоять могущественному Альянсу Рувика. Настолько могущественному, что даже портовый город Кербе сравниться не мог.

Если он безрассудно позволит втянуть себя в эту мясорубку, ему уже никак не удастся выбраться из нее без серьезных последствий. Коул и Хоро, по-видимому, поняли, о чем он думает, – они вновь опустили взгляды на пергамент.

– Честно говоря, вчера вечером, когда ты ушел, я был так возбужден, что долго не мог уснуть.

Пиаски, сидя на своем стуле, усмехнулся, явно потешаясь над самим собой. Он словно признавался в накопившейся внутри него усталости. И его слова «мы тоже исследовали этот список одному Господу ведомо сколько раз» приобретали теперь новый смысл. Лоуренс представил себе, как Пиаски в глухой ночи втайне от всех тщательно изучает список реликвий при свете свечи.

– Любой ключик, которое поможет нам продвинуться вперед, будет куда чудеснее, чем слово Господне. Снова и снова обшаривать этот список, лишь чтобы убедиться в конце концов, что все это – пустая трата времени… чувство опустошения, знаешь ли, возникает, которое не передать словами. И все же, быть может, я что-то пропустил, а ты найдешь, – с этой надеждой я и передал тебе этот пергамент.

– Прости, что ничем не смог помочь.

И после этих слов Лоуренса двое мужчин улыбнулись друг другу. В отличие от какого-нибудь владельца хлебной лавки, который всю жизнь стоит за прилавком и продает хлеб, торговец, вечно цепляющийся за различные возможности разбогатеть, постоянно мечется между предвкушением и разочарованием. Но торговцы от неудач не падают духом – они продолжают надеяться.

Лоуренса, однако, беспокоило кое-что.

– Можно я задам глупый вопрос?

– Хмм?

– Неужели Альянсу настолько выгодно купить земли монастыря?

Альянс Рувика существовал не для того, чтобы гоняться за мелкими доходами, какие подошли бы торговым домам из мелких городишек. Это была колоссальная организация, владеющая множеством грузовых и военных судов. Если какой-нибудь город вводил пошлины для защиты своих торговцев, Альянс вполне мог надавить на них и заставить отказаться от этой идеи.

Лоуренсу доводилось слышать о множестве больших сделок с участием Альянса Рувика, и все они включали настолько громадные суммы, что ему оставалось лишь думать: «Надо же, как много в мире денег».

Если торговцы из Альянса раз за разом упорно сюда идут, значит, здесь возможны невероятные прибыли. Бродячий торговец вроде Лоуренса даже представить не в силах, сколько знаков окажется в конечной сумме. Какие же деньги здесь можно загрести?

Пиаски почесал нос и улыбнулся; вопрос Лоуренса его явно несколько смутил.

– Если ты спрашиваешь, сколько золотых монет мы выручим, – даже я этого не могу вообразить. Но могу твердо сказать одно: эта сделка будет выгодна очень и очень многим.

– Очень многим?

Лоуренс не удержался от того, чтобы переспросить; слова Пиаски как-то не укладывались у него в голове. В Альянсе было много людей, так что, на первый взгляд, эта фраза вполне имела смысл; однако Лоуренс чувствовал, что за ними кроется что-то другое.

– О да. Ты же примерно представляешь, что мы тут собираемся сделать, да?

– Твой альянс собирается скупить земли монастыря, пока он в бедственном положении, с их помощью перетянуть на свою сторону аристократию и потом влиять на политику страны.

– Именно так. Но если бы мы просто раздали землю аристократам, их расточительность, вера и желание пускать пыль в глаза приведут к тому, что они просто отдадут землю другим церквам и монастырям, и земля просто пропадет. И даже если такого не случится, в будущем она будет делиться на все более мелкие клочки между наследниками, и в конце концов от нее все равно ничего не останется. В общем, ни мы, ни они не выгадают. Именно поэтому в поисках решения призвали меня.

Пиаски улыбался уверенно, речь его текла лениво, неторопливо. Он явно держался так не потому, что привык рассказывать об этом другим, и не потому, что был невозмутим от природы. Просто он был уверен в себе.

Это была уверенность человека, гордящегося своей работой. Хоро первой это заметила и подняла голову. Потому-то Лоуренс и чувствовал себя неуверенно, находясь рядом с Пиаски. Тот был как ремесленник, отточивший мастерство до предела; из-за этого Лоуренс ощущал почти что тревогу.

Альянс собирался скупить земли, которые монастырь не использует, и отдать их поселенцам. То есть – основать город или деревню. Кабинет Пиаски и соседняя комната были полны знаний на эту тему; ясно, что это было сделано специально для него.

– Из-за того, что монастырь держит в запустении свою лишнюю землю, окрестные аристократы теряют доход, более того, даже не могут обеспечить своим крестьянам достаточно земли для безбедного существования. Ты ведь знаешь, что на материке многим приходится покидать родные края из-за войн, голода, мора, наводнений и так далее – в общем, у них нет дома, нет работы, нет денег, и все, что им остается, – промышлять разбоем или просить подаяние. Если мир полон таких людей – где же в этом мире закон?

– Короче говоря, твой альянс собирается отвести этих людей в новую землю, дать им дома и работу и в то же время оказать услугу аристократам, страдающим от разбойников, так?

– Все верно. Если мы сумеем преодолеть нашу препону, дальше все пойдет как по маслу. И дело не только в том, чтобы получать доход. Я знаю, это звучит тщеславно, но, когда ты помогаешь тем, кто лишился дома, обрести новый, это…

Грань между лицемерием и благотворительностью довольно тонка. Лишь те, кто понимают это, способны искренне улыбаться в подобных ситуациях.

– …В общем, к этому трудно не пристраститься. И любой, даже самый ненадежный ключик заставляет человека всю ночь не спать, перерывая все бумаги, какие у него есть.

Хоро отвлеклась от дела и вслушивалась в слова Пиаски. Конечно же, Лоуренс не мог ее винить. Если бы она действительно была зашорена, если бы ее утверждение, что работа Пиаски ей неинтересна, было правдой, – тогда все те случаи, когда она выходила из себя во время путешествия с Лоуренсом, были бы ложью.

Лоуренс не мог не беспокоиться, как на Хоро скажутся слова Пиаски, но тут он заметил, что второй его надежный спутник уже протянул руку помощи. Коул сжал руку Хоро под листом пергамента, на лице у него была написана решимость.

– Однажды я имел дело с переселенцами, чью деревню сожгли пираты. Некоторых из их семей пираты похитили, и они не надеялись уже вновь увидеть родных. Но до тех в конце концов дошла весточка о переселении, и они воссоединились с потерянными родственниками уже в новой деревне. Вот в такие моменты испытываешь чувства, после которых просто невозможно бросить это дело. Возможно, ты не знаешь, но такие случаи довольно часты.

Лоуренс даже слишком хорошо знал, что эти случаи довольно часты и обычны. Когда он проезжал через деревни и мелкие городки, его нередко спрашивали, не встречал ли он того-то и того-то в таком-то и таком-то месте, или (после слухов о войне) существует ли еще такая-то деревня.

Он даже встречал рабов, которых забрали из дома, но которым удалось скопить денег и выкупить себя. Некоторые из этих людей были родом из таких далеких краев, что им приходилось бродить бесцельно, без какого-либо представления, где они находятся.

И подобное относилось не только к людям. Хотя у Хоро сейчас было бесстрастное, как у статуи, лицо, тот, кто прикоснулся бы к ее щеке, ощутил бы, что в душе она плачет. Хоро ведь тоже была одной из таких бродяг.

– Естественно, поскольку в переселении участвует множество людей, денег тоже можно заработать много. И любого из Альянса гостеприимно принимают в городах, которые Альянс основал. Но эта работа так затягивает вовсе не поэтому. Любой, кто зарабатывает деньги в дороге, остро чувствует идею «родного дома». Потому-то мы и цепляемся так упорно за этот монастырь и не желаем отсюда уходить. Ради самих себя так упорствовать не было бы нужды, но, поскольку это во имя других людей, мы обретаем силы продолжать бороться.

Последние слова больно ударили по ушам Лоуренса – потому что они были правдой. В конце концов, сам он стоял здесь и старался ради Хоро по этой же причине.

– Ха-ха! Прости, что обременяю тебя этой бессмыслицей.

– Ни… – Лоуренс запнулся, глядя на самоуничижительную усмешку Пиаски. – Ничего-ничего. Я понимаю твои чувства, потому что я сам такой же.

И как только Лоуренс это сказал, Пиаски, похоже, догадался, почему Лоуренс путешествует со своими спутниками и почему они отправились в это необычное странствие. Он посмотрел сперва на Коула, потом на Хоро; они оба ответили смущенными улыбками. Затем он кивнул и произнес:

– Если вы двое не возражаете, не могли бы вы сказать, какое место вы зовете родиной?

– Они оба северяне с материка, но из разных мест.

Пиаски не распахнул глаза от удивления, но и не заулыбался сочувственно. Вместо этого он взволнованно спросил, будто перед ним был соперник по торговой сделке:

– И вы ищете сокровища, происхождение которых связано с вашими родными краями?

Войнам всегда сопутствуют грабежи, а экспедиции Церкви против язычников мало отличались от войн. Языческие земли породили множество предметов, которые, будучи отобраны у их владельцев, объявлялись священными реликвиями немыслимой ценности. По правде говоря, именно из-за таких предметов Церковь беспрестанно отправляла рыцарей в эти экспедиции.

– Примерно так. Они разыскивают то, что осталось от их городов, а мне необходимы их знания. Можно считать маленьким чудом, что мы трое вообще встретились.

– А, вот в чем дело… Это значит, господин Лоуренс, что ты сначала нашел человека, который заплатил тебе за поиски, а потом встретил двоих, кто мог бы указать тебе дорогу? Просто невероятно, какие штуки выкидывает судьба, не правда ли?

– Не знаю, стоит ли мне благодарить небеса. У меня смешанные чувства.

Услышав эту шутку, совершенно неуместную в монастыре, Пиаски сухо рассмеялся. Именно плохими шутками людей насмешить проще всего.

– Прости за бестактность. В общем, я готов помочь чем смогу. Если что-то понадобится – спрашивай, не стесняйся.

– Ты уже нам сильно помог, когда позволил увидеть этот список. Спасибо тебе.

Пиаски демонстрировал такую открытость не потому, что он был выдающимся торговцем, – просто он по характеру был заботлив.

– Желаю вам всем найти то, что вы ищете.

Он произнес эти слова так, будто просто не мог не произнести. Видя его поведение, Лоуренс всем сердцем осознал, что Пиаски занимался своей нынешней работой не из стремления к деньгам или благодарностям.

Хоть Лоуренсу и больно было это признавать, но Пиаски превосходил его во всем. Невольно ему подумалось – как хорошо, что Хоро не повстречала Пиаски раньше, чем его. Иначе что бы сейчас было?

Лоуренс никак не мог прогнать эту мысль из головы. Он ведь был не из тех, кто абсолютно уверен в себе. Задумавшись, он был уже готов уныло вздохнуть, как вдруг в дверь постучали.

Пиаски открыл дверь; в проеме стоял посланец от Альянса. Естественно, слова посланца угодили в уши и Лоуренсу, и он узнал, что этот человек пришел за Пиаски. Тот ответил и повернулся к Лоуренсу.

– Приношу извинения; похоже, Альянс требует моего присутствия…

Естественно, с учетом мотивов, с какими Альянс явился в монастырь, библиотека была для них самым важным местом. Когда Пиаски отсюда уйдет, посетителям едва ли позволят остаться. Лоуренс осторожно взял у Хоро и Коула пергамент и со словами благодарности вернул его Пиаски.

– Спасибо за помощь.

– Не за что. Заходи, обращайся в любое время, если нужна такая мелочь.

От одного вида невинной улыбки на лице Пиаски Лоуренсу подумалось, что зайти сюда еще раз вполне стоит. Как только все покинули комнату, Пиаски запер дверь. Невольно Лоуренс восхитился, подумав, сколько же новых городов можно здесь основать. На лице Хоро тоже было написано восхищение – она явно думала о том же.

– Тогда до свидания.

Они распрощались возле библиотеки; Пиаски направился к постоялому двору с зеленым флагом, Лоуренс и его спутники – в противоположную сторону. Погода стояла такая ясная, что, поглядев какое-то время на небо, можно было позабыть о сугробах вокруг. Все трое шли молча, погрузившись в свои мысли; в тот самый миг, когда Лоуренс решился разорвать молчание, Хоро внезапно застыла.

– Что случилось?

Лоуренс и Коул, сделав еще несколько шагов, остановились и развернулись. Голова Хоро была опущена, так что Лоуренс не мог разглядеть ее лица, скрытого капюшоном. Но узкие плечики выглядели уныло, так что Лоуренс знал – она в подавленном настроении.

– Вы идите вперед… я просто хочу прогуляться.

Она улыбалась, судя по очертаниям губ, но Лоуренсу частенько хотелось, чтобы Хоро приберегала свои улыбки лишь для тех случаев, когда была по-настоящему счастлива. Коул собрался было подойти к ней, на лице его было написано сочувствие; однако Лоуренс его остановил.

– Смотри только не простудись. Если ты захвораешь, тебя отволокут в церковь и начнут читать молитвы, которые ты так любишь.

– Дурень.

Хотя произнесла Хоро лишь одно слово, с ее губ сорвался большой клуб белого тумана. Потом она развернулась и зашагала прочь. Коул явно страдал; он смотрел ей вслед, поднеся руку к груди, а потом поднял глаза на Лоуренса. Он не мог не понимать, почему Хоро так себя вела.

Старая поговорка гласит: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать». И верно, когда видишь, как работают люди вроде Пиаски, это производит куда более мощное впечатление, чем если просто слушаешь рассказы, как основывают новые города.

Кроме того, Пиаски просто был хорошим человеком. Он действовал не ради денег, хотя и у него, конечно, были свои желания.

Хоро, сделав несколько шагов, перешла на бег, потом свернула за угол и скрылась из виду. Лоуренс, глядя ей вслед, чувствовал, как у него колет в сердце. Быть может, тогда, прежде, у нее тоже болело сердце. Если бы она встретила Пиаски раньше…

– Бежать ли мне за ней?

Лоуренс вдохнул морозный воздух, выдохнул теплый. Они с Коулом стояли посреди дороги; впрочем, смотрелись они не более подозрительно, чем другие торговцы, которые тоже болтали, стоя на месте. Сделав еще один глубокий вдох, Лоуренс снова двинулся вперед.

– Не знаю, догонять госпожу Хоро будет правильно или нет, но… я уверен, она будет рада.

Лоуренс был не Хоро, но за такой прекрасный ответ ему хотелось погладить мальчика по голове. К сожалению, прекрасные ответы не всегда верные.

– Несмотря на то, что мой родной город все еще существует?

Коул со свистом втянул воздух и застыл на месте. Лоуренс не остановился, и мальчик вскоре его нагнал.

– Господь живет на небесах, свободный от старости и болезней, но все же утешает нас.

Если Хоро была непревзойденна в жонглирования словами, то Коул был мастером по части убеждения. Благодаря его искренности его слова всегда трогали сердца людей. Кроме того, Коул изучал законы Церкви и потому знал, когда какую цитату из Священного писания добавить, чтобы слова звучали убедительнее. Но растерянного, смущенного бродячего торговца, который даже самому себе лгал, убедить было не так-то просто.

– Прости. Я знаю, что мне недостает храбрости. Я боюсь, что, если я за ней побегу, она меня отвергнет.

– Госпожа Хоро вас не отвергнет.

– Почему ты так уверен?

Лоуренс остановился и уставился на Коула. Мальчик был чуть ниже ростом, чем Хоро; даже вопреки желанию Лоуренса из-за разницы в росте он своим взглядом давил на Коула. Лицо его застыло, но не из-за дерзости мальчика и не от холода. Лоуренс вновь зашагал и, дождавшись, когда Коул его догонит, продолжил говорить.

– Дело не в том, что я в нее недостаточно верю. Мне кажется, ее сердце неспокойно, причем не от грусти и не от одиночества. Она начала свое путешествие, сознавая, что ее родина либо уцелела, либо погибла, но мысль, что можно создать себе новую родину, ей, думаю, в голову не приходила. Мне кажется, она просто еще не уверена, что ей делать с этой мыслью и как себя вести.

Добравшись до пастушьего дома, он открыл тонкую дверь в их комнату и, войдя, продолжил:

– Я не могу вмешиваться во все, что делает Хоро, и не могу решать все ее проблемы. Мне остается лишь стараться делать то, что могу.

Он должен изо всех сил стремиться достичь наилучшего решения – этого и Хоро от него ожидает.

Лоуренс отправил в печь немного сена, и тут же вспыхнул огонь, во все стороны полетели искры.

– Вы ведь оба заметили, как хорошо кости бога-волка во все это вписываются, да?

– …Вы имеете в виду, что эти кости – именно то, что ищет господин Пиаски?

– Точно. Все как было в Кербе. Священные реликвии высоко ценятся, и их можно использовать по-разному – можно и для того, чтобы поддерживать веру. Ведь и наш поиск костей, и поиск Золотого барана можно толковать как поиск веры. Это-то и нужно Пиаски.

Если монастырь пожелал купить кости, даже зная, что они принадлежали языческому божеству, то их убежденность была очевидна. Высшие чины монастыря будут держаться, поскольку у них действительно есть возможность спасти монастырь как в практическом, так и в духовном смысле.

Мир так иронично устроен – чем умнее решение, тем больше в нем дыр. Чем проще ложь, тем труднее ее разглядеть. Но Лоуренс не стал говорить Пиаски вообще ничего – просто потому, что чувствовал: это решение принимать не ему.

– А почему вы тогда ничего не рассказали господину Пиаски, господин Лоуренс?

Лоуренс в тот момент был уверен: Хоро поняла, что его грызет; да и Коул, скорее всего, тоже ухватил ситуацию в общих чертах. Ему достаточно было вспомнить, что происходило в Кербе, чтобы понять причину тревоги Лоуренса.

– Потому что тогда они узнали бы достаточно, чтобы принять важное решение. Если бы я проболтался о том, что мы знаем, едва ли мы смогли бы остаться в стороне. Ты думаешь, кто-нибудь в верхушке Альянса стал бы действовать после всего лишь слов? Думаю, они бы заставили меня поклясться, а дальше – кто, знает; например, они могли бы взвалить на меня всю вину, если бы у них ничего не вышло. Или даже прикрыться мной, как щитом, если бы в монастыре поднялся бунт.

– То есть нам не удалось бы остаться в стороне?

– Да. Они очень сильны. Если мы откроем им то, что знаем, и они сочтут наши слова правдоподобными, то все, что они узнали о реликвиях монастыря, все их прежние переговоры будут перечеркнуты. Если кости действительно существуют, доказательства всплывут быстро. И тогда нам придется иметь дело с очень влиятельными людьми, а на помощь нам в этой снежной пустыне прийти будет некому.

В Кербе было хорошо – там жило множество людей, которые могли помочь при надобности. А здесь даже название Торговой Гильдии Ровена мало что значило.

– Конечно, всегда есть выход – рискнуть, а потом, когда станет слишком опасно, сбежать на спине Хоро; но если мы на это пойдем, то Хоро вполне могла бы перекинуться в волчицу с самого начала. А она предпочла бы этого избежать, если только возможно. Она ведь надежный друг, она беспокоится и о других тоже.

– …

Хоро всегда говорила с Лоуренсом очень уклончиво, что сильно осложняло дело и лишь намекало на ее истинные чувства, причем намекало так, что это нередко приводило к недоразумениям. Но Лоуренсу казалось, что с Коулом она говорила более прямо и открыто.

Лоуренс уверился, что прав, потому что, хоть он и опустил несколько важных подробностей в своей речи, мальчик явно понял, что он хотел сказать. Более того – лицо Коула наполнилось горечью. По этой реакции ясно было, что Хоро и впрямь рассказала мальчику многое о своих чувствах.

В таком случае отношения Лоуренса и Хоро, двух взрослых существ, должно быть, казались Коулу совершенно детскими. Почему не быть более честными друг с другом? Если бы Коул предложил это Хоро, та, несомненно, расхохоталась бы.

– Вот почему, пока она этого желает, я готов рисковать. Ведь кроме таких мелочей, я ничего не могу.

Лоуренс умолк и принялся смотреть на пепел от сена, пляшущий в теплом воздухе. Ему казалось, что, глядя на пепел, он глядит и на себя самого, но он чувствовал, что вслух это прозвучало бы слишком выспренно.

– Ты говорил недавно, что, хоть мой родной город по-прежнему существует, я все равно могу утешить Хоро?

– Д-да.

– Но мне это довольно трудно. Если она попросит меня помочь ей основать новую родину, это принесет мне одну лишь головную боль. Но все равно…

То, что его губы изогнулись в кривую улыбку, то, что он был готов взять на себя любой риск ради Хоро, – это было лишь по одной причине.

– …Но все равно я что угодно сделаю, чтобы ей не пришлось обращаться за помощью к кому-то другому.

Будь здесь Хоро, он ни за что не смог бы произнести эти слова, пусть они и шли от самого сердца.

Лицо Коула застыло – и неудивительно. Он небось и помыслить не мог, что услышит столь ребяческие слова от человека, который давно уже перестал быть ребенком. И тем не менее Лоуренс ощутил, как странное, освежающее ощущение нарастает в груди и смешивается с гордостью. Шутливым тоном он продолжил:

– Раз так, моя цель задана, и отвлекаться нельзя, верно? Я должен делать все, что могу, чтобы она забыла о работе Пиаски, и тогда ее чувства останутся при мне.

Эти слова выглядели предательскими и себялюбивыми, но они родились не от того стремления, которое полностью владело Лоуренсом прежде, – стремления положить в кошель еще одну серебряную монетку. В те времена даже исповедь в церкви не оставляла в его сердце ощущения такой свежести. Тогда он лишь хитро цеплялся за мысль, что этой исповедью заслужил прощение.

Но все это относилось лишь к нему одному. Его слова, вне всяких сомнений, должны были чрезвычайно смущать любого слушателя. И все же Коул отреагировал спокойно – просто отвернулся, будто скрывая замешательство.

– Конечно, перед ней я бы такого никогда не произнес. А тебе, кстати, приходится хуже всего – мы оба изливаем на тебя свои мысли.

После этих слов Коул наконец поднял голову и попытался что-то сказать. Но ему удалось лишь приоткрыть рот, а потом он вновь потупил очи долу. Заметив его странное поведение, Лоуренс не удержался от вопроса:

– Что с тобой?

Коул испуганно съежился. Обычно он отвечал честно, однако сейчас лишь вновь отвел взгляд. Потом, не глядя на Лоуренса, тихо произнес:

– …Простите меня, пожалуйста.

– За что простить? За что ты просишь проще-…

В печи треснул уголек, и в воздух взлетело облачко пепла. А может, это только Лоуренсу показалось, что уголек треснул; или, может, с таким звуком его лицо застыло, будто превратившись в лед.

Коул съежился, чуть ли не свернувшись в клубок, на его лице было написано глубочайшее раскаяние. У Лоуренса не осталось никаких сомнений по поводу происходящего. Закрыв лицо ладонью, он поник плечами.

Все, что он сейчас сказал, было подслушано. Должно быть, когда они вышли из библиотеки, Хоро улучила момент и сказала Коулу, что он должен сделать. Она, видимо, поручила ему подстроить такую ситуацию, в которой она могла бы подслушать Лоуренса и узнать его реакцию на ее желание побыть одной.

Каждое слово, которое Лоуренс только что произнес, всплыло у него в голове. Но он тут же принял решение не спасаться бегством, чтобы сохранить то, что осталось от лица. Прежде чем Коул пришел в себя, Лоуренс встал, потрепал мальчика по голове и шагнул мимо него к двери. Тонкая дверь совершенно не задерживала звуки – впрочем, едва ли это имело какое-то значение для Хоро, которая стояла за дверью, не выказывая намерения сбежать.

– Да, для меня было неожиданностью, что ты не видишь во мне слабую самку, способную лишь проливать слезы. Но… нет, серьезно… даже если тебя эти слова не смущают, то меня, когда я их слушала, – еще как.

На лице Хоро играла озорная улыбка. Лоуренсу захотелось ответить, заспорить, победить эту нахальную улыбку, заставить Хоро расплакаться и захныкать «не надо, не говори так больше». Он уже устал считать, сколько раз его обманывала эта улыбка за время их путешествия. И всякий раз он злился, потому что Хоро устраивала свои проделки так, чтобы подчеркнуть его глупость.

– Не хочешь видеть, как я обращаюсь за помощью к другому… ох уж, ты, как всегда, такой милашка. Ах ты!..

Из-под губы показался острый клык. Хоро собралась было ткнуть пальцем Лоуренса в грудь, но –

– …Ннн… а!..

Говорят, если человек долго сдерживает ярость, рано или поздно он взорвется; но действия Лоуренса напоминали скорее загнанного в угол пса. Хоро в первый миг съежилась, но тут же пришла в себя и принялась вырываться – она явно боялась реакции Коула.

Но, конечно же, в человеческом обличье она была куда слабее Лоуренса. В конце концов она успокоилась. Потом, спустя неизвестно сколько времени, Лоуренс наконец ослабил объятия. И в тот же миг Хоро глубоко вдохнула и отвесила ему пощечину. Судя по тому, каким тяжелым получился удар, Лоуренс держал ее довольно долго.

Пошатнувшись, Лоуренс отступил; он понимал, что Хоро ему не победить. И не потому что Хоро была слишком проворна для него, а потому что на лице ее не было следов гнева даже после того, как она его ударила. Более того, сейчас у нее было ласковое, чуть улыбающееся лицо, какое ему редко доводилось видеть.

– Думаю, теперь мы квиты.

Интересно, кто из нас двоих эту ловушку подстроил? Так Лоуренс непременно спросил бы, если бы по улыбке Хоро не видно было, что она не настроена шутить. Но, как ни хотелось ему что-то сказать, чтобы вернуть должок, нужные слова не находились, потому что улыбка перед его глазами была совершенно искренней.

– …Да.

На краткую реплику Лоуренса Хоро довольно кивнула и, отпихнув его в сторону, вошла в комнату.

– Юный Коул, в ознаменование успеха нашего плана позволь вознаградить тебя.

С этими словами она прижалась щекой к щеке Коула, смотрящего на все происходящее круглыми глазами, и ласково погладила его по голове. Он все-таки был еще ребенком, и Лоуренс ничуть не удивился, увидев, что его лицо залилось краской. Но кто знает, какие ловушки подстроила бы Хоро, если бы узнала про это. Так что Лоуренс просто закрыл дверь и направился к печке. Хоро, обнимая Коула со спины, тоже взглянула на огонь.

– Я собираюсь покинуть это место сегодня ночью или, возможно, завтра.

– Э? – вырвалось у Коула, и он попытался повернуть голову. Но, поняв, видимо, что так он окажется лицом к лицу с Хоро, передумал.

Мягко улыбнувшись, Хоро продолжила:

– Конечно, вы оба отправитесь со мной. Мы вернемся в тот порт, Ику или как там он называется, как следует наедимся и напьемся и отправимся спать. Вам следует хорошенько выспаться, ведь в этом снегу у нас уйдет дня три на то, чтобы вернуться.

Коул, похоже, заметил нечто странное в ее словах: на его лице проступило выражение замешательства. Лоуренс же вовсе не удивился. Он смутно ожидал чего-то подобного и совершенно не возражал – если Хоро действительно хотела именно этого.

– Выпив слишком много, вы оба проспите до полудня. И когда вы проснетесь, все будет так, как и было. Мы вместе насладимся трапезой, спокойно обсуждая, возвращаться нам через океан или нет. И почему же все так будет?

Она кашлянула, чтобы удержаться от смеха, вытерла рот рукой и продолжила:

– Потому что, даже если окажется, что совсем недавно в некоем далеком монастыре произошло нечто ужасное – к примеру, нападение гигантской волчицы, – вы будете совершенно ни при чем. В любом случае вас никто с этим происшествием не свяжет. Все, что вам придется делать, – тихо и спокойно проводить время, и опасность не встанет на вашем пути.

Наконец-то Хоро прямо взглянула на Лоуренса. Он смотрел на нее, ожидая, когда она улыбнется и скажет: «Ну, что думаешь?» Она выбрала путь, лишенный всякого риска для Лоуренса, но в то же время сама она не собиралась уходить с пустыми руками. Так что выбранный ею способ был самым логичным и удобным. Все просто.

– Если ты твердо решила, мне нечего сказать. Ты же слышала уже – я возражать не буду.

– Да. А поскольку я уже убедилась в твоих чувствах, сомневаться в тебе – значит, саму себя выставлять дурехой.

Хоро выглядела бы очень миленько, если бы произнесла эти слова с застенчивой улыбкой на лице; но, увы, улыбалась она проказливо. Впрочем, иначе это была бы уже не Хоро. Без этой своей остринки она все равно что вяленое мясо без перца.

– Я Хоро, мудрая волчица из Йойтсу. Все, кому доводиться меня узреть, страшатся и пресмыкаются предо мной. Но все это будет тщетно, если и я выкажу страх.

Даже когда она возвращается к своему истинному обличью ради того, чтобы защитить кого-то, те, кого она защищает, невольно дрожат от страха перед ее величием. Не стоит даже упоминать, какой устрашающей она может быть, когда действует ради себя самой.

Конечно, Лоуренс понимал, что заботило Хоро. Но все равно ему хотелось, чтобы она время от времени показывала, что верит в него.

– Если мы уедем сегодня ночью, это может показаться подозрительным. Лучше подождать до завтра, а может, до послезавтра.

– А ты что скажешь, юный Коул?

Хоро стала бы обращаться с таким вопросом к Коулу лишь для того, чтобы подразнить его или чтобы скрыть собственное смущение. Но мальчика вопрос застиг врасплох; он подскочил от удивления, после чего поспешно согласился.

– Тогда решено. Правда, это означает, что ты лишаешься шансов получить прибыль, и я не знаю, как перед тобой извиниться.

С этими словами она положила подбородок Коулу на плечо. Видя такие ее манеры, Лоуренс никак не мог искренне ответить. Конечно, он мог бы как-то воспользоваться легендой о костях бога-волка, чтобы подзаработать, но трагедии часто подстерегают того, кто пытается забрать больше, чем вмещает его кошель. Да, кошель подобен желудку: у слишком жадного человека он может лопнуть и убить своего хозяина.

– Если тебе вправду жаль, то просто попроси прощения.

Получив на свой несерьезный вопрос несерьезный ответ, Хоро весело ухмыльнулась.

– Прости меня, пожалуйста, хорошо?

Все это выглядело так нелепо, что Лоуренс расхохотался. Потом, вздохнув, покачал головой и подумал: «Какой тихий денек». Впрочем, одновременно с его языка соскользнул ответ:

– Забудь. Так вот попадаться время от времени – не так уж и плохо.

Было ясно и светло. Казалось, что и печку греть совсем не требуется.

 

Глава 4

Чтобы выйти под снегопад, нужны немалые силы – и физические, и душевные. Вот почему зимой торговцы нередко неделями торчат в городках на постоялых дворах. Даже знакомые пути становятся похожими на чужестранные, неизведанные дороги, когда их заваливает снегом. Хуже того – под слоем снега невозможно различать опасности посреди безвредных лугов.

Чтобы путешествовать зимой, нужны проводник, крепкая лошадь, которой нипочем чуток снега, и заранее уговоренное местечко в придорожной хибаре, где можно провести ночь. Если требуется совершить более длительное путешествие, надо позаботиться также о достаточном запасе пищи и воды.

Единственное, что достойно радости, – пока есть потребность, есть и поставщики. А уж в торговом отделении монастыря Брондела люди, желающие путешествовать, встречаются на каждом углу. Вечером Лоуренс подошел к Пиаски, чтобы договориться насчет того же возницы, который помог им на пути в монастырь.

Удивленное выражение промелькнуло на лице по-прежнему пишущего что-то Пиаски, когда он услышал, что Лоуренс собирается покинуть монастырь. Но в зимнее время людям свойственно проявлять решительность в том, что касается отъезда; вдобавок Лоуренс щедро заплатил Пиаски за услуги, так что тот быстро согласился.

Видимо, он, как и любой другой на его месте, понимал, что человек, поиск которого не увенчался успехом, стремится уехать побыстрее. В конце концов, пускаться по новому следу куда лучше, чем тратить время, разочарованно слоняясь туда-сюда.

При встрече торговцы всегда пожимают друг другу руки с улыбкой, даже если это их первая встреча. А когда приходит время прощаться, они так же обыденно улыбаются друг другу и машут руками. Довольно тоскливый способ делать дела, однако в какой-то степени это успокаивает.

– Скоро все приготовления будут закончены.

– Мы у тебя в долгу.

– Ты по-прежнему слишком вежлив. Я ведь почти ничем не сумел помочь.

Торговцы не забыли обменяться обычными ничего не значащими, но нужными банальностями. Но в рукопожатии, которым они обменялись после, некое значение было. Как телосложение человека намекает на его натуру, так его руки намекают на образ жизни.

Лоуренс всегда принимал решение, как долго он будет помнить лицо человека, с которым расстается, по ощущению от прощального рукопожатия. Двое мужчин крепко пожали руки, и Лоуренс решил, что лицо Пиаски он запомнит хорошо и надолго. Он надеялся, что и Пиаски его не забудет.

– Думаю, вы сможете выехать уже завтра утром. Но…

– Но?

– Недавно пришел гонец из Уинфилда; похоже, к западу отсюда погода совсем отвратительная. Более того, человек, который должен был прибыть сегодня, еще не прибыл. Думаю, скоро к нам придет буран.

Когда к снегу прибавляется сильный ветер, весь мир мгновенно становится белым. Даже самый искусный возница не всемогущ.

– Ну, конечно, в буран мы не поедем. Любой знает, что никогда нельзя сражаться с тремя вещами: Церковью, младенцами и погодой.

Пиаски с усмешкой кивнул.

– Если нам повезет, он пройдет севернее. В любом случае скоро должны вернуться пастухи, и тогда я их расспрошу. Им лучше других известно, что там снаружи творится…. О, да, я чуть не забыл, вы же живете в пастушьем доме.

– Ну конечно! У нас самое подходящее место, чтобы все разузнать.

После этой шутки Лоуренс вновь поблагодарил Пиаски и покинул постоялый двор. Выйдя наружу, он заметил, что в унылом сумеречном небе и впрямь собрались облачка, и время от времени налетали порывы ветра.

Торговцы на улице, похоже, ускоряли шаг, и отнюдь не из желания заработать побольше денег, а чтобы побыстрее добраться до горячей пищи. Поскольку Лоуренс обязан был чтить свою часть сделки и готовить ужин для Хаскинса – а еще его ждала Хоро, – он тоже ускорил шаг, направившись к дому.

– Буран?

Понаблюдав, как в поставленном на огонь горшке варится похлебка, Лоуренс передал черпак Коулу и ответил Хоро, лежащей на кровати и расчесывающей хвост:

– Да, я только что узнал, что погода портится. В таком случае мы застрянем здесь немного дольше. Быть может, дня на два-три …

– Мм. Да, теперь чувствую, похоже, ты прав. В последнее время вокруг меня слишком много овец, и, похоже, мое чутье притупилось.

Хоро пару раз понюхала воздух и чихнула. Даже людям, если они привыкли жить странствиями, иногда удается предсказывать погоду по запаху.

– А, ну, пожалуй, если мы уедем несколькими днями позже, это разницы не составит?

Хоро куснула кончик хвоста и улыбнулась своей обычной озорной улыбкой. Лоуренс ответил своим обычным пожатием плеч. Хоро хихикнула, еще разок погладила хвост и встала с кровати.

– Ужин уже готов?

– Пока нет. Кроме того, мы не можем садиться, пока господин Хаскинс не вернется.

Хоро направилась к печке; как всегда, ее пушистый хвост был искусно скрыт под балахоном, однако капюшон сейчас она не накинула. Лоуренс двинулся за ней; когда она неуклюже протянула руку, чтобы стянуть кусок сушеной баранины, Лоуренс надвинул капюшон ей на голову.

– Мфф… ну и когда… фф… этот приятель вернется?

– Уже скоро должен прийти. Сегодня безлунно и очень холодно.

По правде сказать, холодно было настолько, что Коул завернулся в одеяло, прежде чем начать помешивать похлебку в горшке, а с каждым словом Лоуренса и Хоро, хоть они и были в комнате, изо рта у них вырывались белые облачка. Ветер снаружи продолжал крепчать – по всем признакам выходило, что буран и впрямь надвигается.

– Грр… я проголодалась.

– Господин Хаскинс сейчас ухаживает за теми самыми овцами, которых ты ешь, так что тебе следовало бы относиться к нему чуточку более почтительно.

– Конечно, но когда ты ко мне относился почтительно?

Лоуренсу безумно хотелось ответить «а когда я был на твоем попечении?», но, увы, он был не в том положении, чтобы говорить такое.

– Ох уж…

Недовольно пробурчать себе под нос – вот и все, что он мог.

В следующее мгновение взгляд Хоро метнулся к двери. Это могло означать лишь одно – у них гости; но, судя по настороженности Хоро, это был не Хаскинс.

Может, Пиаски? Так Лоуренс подивился про себя, и тут же раздался стук в дверь. Коул настолько привык выполнять всякие мелкие поручения, что тут же открыл дверь. Там, опираясь на посох, стоял пастух.

– Ооо, как вкусно пахнет… Похоже, Хаскинсу достались очень хорошие путешественники.

Затем, узнав, видимо, Коула, пастух погладил его по голове, после чего прокашлялся и продолжил:

– Прошу прощения за вторжение. Хаскинс, по-моему, собирается заночевать на ферме. Снаружи уже сильно метет, я и двое моих спутников еле успели вернуться вовремя.

– Ясно… спасибо, что зашел к нам и предупредил.

– Пожалуйста. Это очень утомительно – ждать кого-то, не зная, когда он вернется.

Слова эти звучали тем более весомо, что произнес их пастух, зарабатывающий на жизнь в этом снежном краю. Да, зачастую человек не может знать даже, живы ли вообще его спутники. Когда с неба спускаются тьма и снег, людям остается лишь скучиться вокруг огня и ждать.

– И кроме того, сидеть и ждать, когда рядом такая превосходная еда, должно быть, невыносимо, – и пастух, улыбнувшись, поднял руку в прощальном жесте. – Это все, что я хотел сказать.

С этими словами он развернулся и вышел. Торговец на его месте воспользовался бы случаем попросить миску горячей похлебки, но пастухи, похоже, не столь мелочны. Все, на что им приходилось полагаться посреди бескрайних лугов, – посох да пастуший пес. Такое одинокое существование, несомненно, и объясняло их невероятную гордость. Сказать по правде, их манеры немного напоминали волчьи. Хотя если бы Хоро узнала, что Лоуренс так думает, она была бы в ярости.

– Что ж, если так, мы здесь застряли до послезавтра. Надеюсь, хотя бы порт не замерзнет…

Эти слова Лоуренс произнес, закрывая дверь, потом повернулся как раз в тот момент, когда Хоро отняла черпак у Коула.

– О да. И я надеюсь, что этот горшок тоже не успеет замерзнуть.

Судя по довольному виду Хоро, от Хаскинса она была не в восторге. Но в немалой мере ее радость была вызвана тем, что теперь на один рот меньше будет есть мясо.

– Еще ведь не сварилось до конца, нет? – спросил Лоуренс, подкидывая в печь не-таких-уж-дешевых дров.

***

Наступила ночь.

Коул уснул давно; наконец и Хоро тоже захрапела. Ветер яростно стучался в закрытое окно. И не только в их окно – по всему дому дребезжали ставни. Иногда в эти звуки вплетался собачий лай; похоже, пастушьи псы тоже боялись того, что творилось на улице.

Это была самая обычная ночь перед бураном. Прежде в такие ночи Лоуренсу долго не удавалось заснуть, как бы он ни цеплялся за свои одеяла. Но сегодня все было по-другому. Под одеялом было просто-таки жарко. Отчасти из-за того, что его согревал хвост Хоро, но, что важнее, рядом с ним было теплое человеческое тело – лучшая защита от холода.

Ее тело и обычно-то было чуть горячее, чем у других, – как у ребенка; а от выпитого ею спиртного оно разогревалось еще больше. И поэтому, пусть зимний мороз и кусал Лоуренса за высунутое из-под одеяла лицо, внутри было тепло, как весной.

Несмотря на все это, уснуть Лоуренс не мог; однако на то была причина. Последние события заставили его осознать, что его сил недостаточно, чтобы решить все неурядицы Хоро. Более того – его раздражала невозможность как-то строить планы на будущее.

Если Хоро перекинется в волчицу, их монастырское приключение закончится, найдутся тут кости или нет. Если кости здесь, история завершится естественным путем, но она может завершиться, даже если их тут не окажется. Не существует в мире монаха, который способен лгать, когда челюсти Хоро смыкаются на его голове и она требует, чтобы ей сказали, где кости. Но если монахи ответят, что монастырь никогда их не приобретал или уже продал, – смогут ли Лоуренс и его спутники продолжать поиски дальше?

Что если кости на самом деле на юге? Путешествовать там нетрудно, но это значило бы необходимость не только тратить еще больше сбережений Лоуренса, но и постепенно терять возможности по части торговли, над созданием которых Лоуренс трудился столько времени. Если Лоуренс слишком надолго остановит торговые дела, в конце концов ему перестанет хватать денег даже на повседневные нужды; вдобавок он потеряет репутацию, которую долго и упорно создавал.

Пусть он желал и дальше отвлекаться от обычных дел и путей – уходить сколь угодно далеко он не мог. Пусть он желал и дальше продолжать свое драматичное, волнующее, опасное странствие с Хоро – он, как и этот монастырь, не мог вырваться из тисков реальности: чтобы жить, нужны деньги. Он мог сопровождать Хоро, лишь пока ему позволяли его способности.

Конечно, Хоро все это понимала; но, как только в голове Лоуренса всплыла мысль, что не надо отклоняться больше от пути к Йойтсу, сонливость у него отшибло начисто. Если они направятся прямо туда – сколько еще он пробудет с Хоро? Глядя в потолок, он попытался отсчитать дни на пальцах.

По-настоящему серьезный вопрос – что они будут делать после того, как доберутся до Йойтсу. Этот вопрос был подобен дрожжевому тесту: чем дольше они его избегали, тем сильнее он разбухал. Лоуренс не знал, что на этот счет думает Хоро, но, во всяком случае, он мог сказать с уверенностью, что к нему чувства Хоро самые добрые.

Увы, оба они уже давно не дети. Они прекрасно понимали, что не все в мире идет так, как им хочется. Рано или поздно какое-то решение принять придется. Даже если бы они оба были людьми – достаточно разницы в общественном положении, чтобы любовь вызвала неприязнь и гнев окружающих. Но Хоро – Мудрая волчица из Йойтсу, а он – всего лишь обычный бродячий торговец… какая же решимость от них потребуется?

Лоуренс провел рукой по прекрасным русым волосам лежащей рядом с ним Хоро. Когда она засыпает от выпитого спиртного, разбудить ее не удается, даже щипая за щеки. Кроме того, Лоуренс утрудил себя тем, чтобы донести ее до кровати, и хоть такую награду он вполне заслужил.

– …

Пряди волос Хоро, будто шелковые, медленно скользили между пальцами Лоуренса. Он был безумно влюблен. Больше всего ему хотелось оставаться рядом с Хоро до тех пор, пока они не будут вынуждены расстаться, – какое бы унижение ему ни пришлось при этом перенести, каким бы дураком он ни выглядел.

Он знал, что это полное безрассудство, но все равно был готов. И тем не менее – спустя считанные секунды после того, как эта мысль всплыла у него в голове, холодный внутренний голос спросил: «Действительно ли ты согласен на такую жертву?»

Лоуренс вздохнул и прекратил гладить волосы Хоро. Это был столь трудный вопрос, что Лоуренсу захотелось посоветоваться с Мудрой волчицей, хоть он и понимал прекрасно, что ответ он должен отыскать сам. Подавив в себе дурацкое желание выпалить «проклятье!», он вновь посмотрел на Хоро. Должно быть, вид у него сейчас был невероятно жалкий. Лоуренс уже собрался было под этим предлогом зарыться лицом ей в волосы, как вдруг –

– !

Он застыл на месте – но вовсе не потому, что Хоро перестала храпеть или начала смеяться над ним под одеялом. Ему показалось, что он услышал какой-то звук – будто что-то волокли неподалеку.

– ?..

Хоро безмятежно спала, спрятав лицо под одеялом; оттуда доносился беззащитный храп. Лоуренс изо всех сил вслушивался, но слышал лишь дробот ставней да вой ветра снаружи.

Он расслабился, решив, что это всего лишь снег соскользнул с крыши – и тут звук раздался вновь. Лоуренсу это явно не почудилось. Он поднял голову, прислушался, потом развернулся вбок – и вот опять. Звук явно был настоящим.

Лоуренс медленно вдохнул, впуская в себя холодный воздух. Спрыгнул с кровати и встал обеими ногами на скрипучие половицы; мороз тут же набросился на него, коля кожу, точно кинжалами. Лоуренс достал нож и несколько раз стиснул-расслабил кулак.

Он готовился к драке, потому что воры в таких местах, как здесь, встречались на удивление часто. Большинство людей считают, что к ним сюда явятся лишь те, с кем они знакомы, и потому беспечны; этим воры и пользуются.

Лоуренс открыл дверь комнаты, и звуки волочения усилились. Нет, теперь это больше походило на шаги… шаги и скрип чего-то твердого. Как будто кто-то шел с посохом. С шагами вора, крадущегося в ночи, их спутать было невозможно – эти звучали слишком беспечно. Но кто это мог быть, в такой-то час?

– …Ннн… гхх…

Хоро перевернулась на другой бок и обнаружила, что Лоуренса рядом нет. Она села и, потирая глаза, кинула на него вопросительный взгляд. Однако ее необычайно детское поведение длилось недолго. Как только она услышала шаги, ее глаза мгновенно стали волчьими. Хоро выбралась из-под одеяла настолько проворно, что и не скажешь, что она пьяна; впрочем, холод оставался для ее тела непобедимым врагом – Хоро поежилась.

Шаги приближались. Шшш… бум… скрип. Хоро кинула взгляд на дверь, потом на Лоуренса. Она явно хотела поинтересоваться, кто же этот ночной гость, но Лоуренс знал не больше, чем она. Шаги остановились перед дверью, потом некто потянулся к ручке.

Дверь медленно отворилась.

– …Ха-…

Закончить слово Лоуренсу было некогда. Он подскочил к вошедшему и подхватил его, прежде чем тот рухнул на пол. Вошедший был весь в снегу; прийти сюда явно стоило ему громадного труда. Он выглядел вроде бы как Хаскинс, только это был не человек. Лоуренс лишился дара речи.

– …

С бровей у неизвестного создания свисали сосульки; вокруг рта была то ли борода, то ли еще сосульки. Вцепившаяся в посох рука была вся покрыта снегом и так промерзла, что не поймешь, где кончается рука и начинается посох.

Существо дышало очень тихо… настолько тихо, что это даже немного пугало. Глаза, потонувшие в сосульках, горели.

Все молчали. Вошедший выглядел почти как демон – странно сгорбленная спина, острые закрученные рога на голове, гнутые бараньи ноги.

– Господи… – вырвалось у Лоуренса, и тут же ледяная корка на демоническом лице треснула и отпала. Когда Лоуренс осознал, что демон улыбается, Хоро уже была рядом с ним.

– …Значит, ты волчица…

Всякий раз, как губы существа двигались, свисающие с бороды сосульки стукались друг о дружку. Голос принадлежал Хаскинсу.

– …Ты даже не успела себя прикрыть?..

– …

Он улыбнулся и вытер лицо свободной рукой. Любой нормальный человек умер бы, пройдя через то, что выпало только что на долю Хаскинса.

– Ты пришел, чтобы надо мной посмеяться?

Голос Хоро был холоднее, чем воздух вокруг. Полудемон по имени Хаскинс прищурился, будто она уколола его в глаз, потом шатаясь поднялся. Рука Лоуренса помимо его воли протянулась и поддержала пастуха.

Перед ними стоял демон. Как ни посмотри – настоящий демон. Но Лоуренс чувствовал, что обязан поддержать его, потому что Хоро не пыталась скрыть уши и хвост.

– …Перед волком… овца, конечно же, должна прятаться… разве нет?

При каждом движении Хаскинса было слышно, как где-то похрустывает лед. Лоуренс проводил Хаскинса к печке и усадил. Тут раздалось «ах!» – это не сдержался проснувшийся Коул.

– Правильно говорит древняя мудрость: проще всего спрятать дерево в лесу. Я даже не заметила.

– …Я не такой, как ты.

Хаскинс наблюдал за Хоро искоса. Судя по ее лицу и движениям хвоста, слова Хаскинса ее рассердили. И все же ей достало сил признать их правдивость. Она кивнула и неохотно спросила:

– И что?

Хаскинс и Хоро были во многом схожи, тут у Лоуренса никаких вопросов не было. Путешествие научило его тому, что существа, подобные Хоро, нередко существуют среди людей, не выделяясь. Они живут в лесах близ городов, где ходят темные слухи, или в отделенных от остальной части города кварталах, куда горожане боятся ступать, или в пшеничных полях, за которыми ухаживают, даже когда люди в них не верят. Так что его сердце было даже спокойнее, чем у Хоро; и они все вместе ждали, что будет дальше.

– У меня к вам… просьба.

– Просьба?

В комнате было так холодно, что даже вода, растаявшая на теле Хаскинса и стекшая на пол, замерзла опять. Хаскинс нарочито кивнул; слова вышли у него изо рта, как вздох:

– Случилась беда… чтобы с ней справиться, моей силы уже не хватит.

– И поэтому ты хочешь позаимствовать мою?

На эти слова Хоро он кивнул, однако Лоуренс быстро понял, что на самом деле это был не кивок – Хаскинс смеялся. Потом дрожащими руками извлек из-под накидки письмо.

– Твоя сила в острых клыках и когтях… но эпоха, когда они решали все, давно позади. Вот почему я хочу передать это… – и Хаскинс повернулся к Лоуренсу.

– Мне?

– Да… я хочу отдать это человеку, который путешествует с волчицей. Я позволил вам жить здесь, чтобы… наблюдать за вами. Верю – это была воля богов.

– Ха! Богов? – рассмеялась Хоро, обнажив клыки. Но ее угрожающее и надменное лицо удостоилось от Хаскинса лишь холодной улыбки.

– Как ты цепляешься за этого… необычайно добросердечного человека, так я цепляюсь за своих богов… только и всего…

– Я… я не…

Хоро отчаянно пыталась что-то возразить, но, как ни странно, была в полном замешательстве и не могла найти нужных слов. Рядом с Хаскинсом она казалась ребенком перед стариком – и вовсе не только внешне.

Хаскинс смотрел на молчащую Хоро, но на лице его не было гордой улыбки того, кто превзошел своего соперника. Такая реакция и показывала всю разницу между ним и Хоро. Не придавая своему лицу какого-либо выражения, он тем не менее смог показать доброжелательность и сочувствие к Хоро.

– Ты ведь торговец, не так ли? Будь добр, взгляни на это…

– На это?..

– Подобное случается нередко… я искал овцу, отбившуюся от стада посреди бурана… и тут пес, который был со мной, обнаружил человека. Его замело снегом; он стоял в такой позе, будто молился богам, но душа уже оставила его тело.

Письмо прежде было запечатано, но сейчас сургучная печать на пергаментном конверте была сломана. Если тот человек пропал в снегу – должно быть, это был гонец, спешивший сюда из какого-то другого места, но заблудившийся.

Если идти медленно, тебя занесет снегом; но если идти быстро, то ты скоро выбьешься из сил. Люди постоянно становятся жертвами подобных трагедий, и всегда находятся жалкие душонки, которые не упускают возможности ограбить тела, когда снег сходит.

– Я, в конце концов, всего лишь баран… юная волчица, ты ведь понимаешь, что я имею в виду, правда?

Хаскинс перевел разговор на Хоро. Та прижала руки к груди, точно какой-то ее секрет вдруг оказался раскрыт.

– Перед этой маленькой бумажкой наши силы – просто ничто…

Произнеся эти слова, Хаскинс медленно выдохнул и закрыл глаза. Пламя в печи уже охватило недавно подброшенные дрова и весело плясало. Лед, сковывавший тело Хаскинса, наконец растаял. Пришедший в себя Коул принялся заботливо ухаживать за пастухом; тому на попечении мальчика явно было уютно.

Хаскинс уже вернулся к человеческому облику – совершенно незаметно для троицы. Его прежняя, демоническая фигура казалась почти что сном. Однако уши и колышущийся хвост Хоро, стоящей перед Хаскинсом и глядящей на него сверху вниз, все еще были отчетливо видны. Лоуренс раскрыл письмо, переданное пастухом, и проверил печать. Он сразу понял, что означали слова Хаскинса «наши силы – ничто».

– Господин Хаскинс. Ты сказал, что хочешь позаимствовать мою силу, но… что именно ты хочешь, чтобы я сделал?

– …Я хочу, чтобы ты защитил…

– …

У Лоуренса отнялся язык. Хаскинс закрыл глаза и с еле заметной улыбкой докончил фразу:

– …Да. Чтобы ты защитил монастырь.

– П… прости, но зачем тебе это?

Хаскинс приоткрыл один глаз и уставился этим глазом на Лоуренса. От него веяло достоинством, как от дикого барана, гордо вышагивающего по дикой равнине. Его сила была совершенно не такой, как у Хоро. Волчицу можно было описать как острый клинок без ножен, Хаскинса – как громадный стальной молот.

– Ничего удивительного, что ты обеспокоен. Ты, должно быть, не можешь понять, почему я склонился перед богами… Видишь ли, я слишком долго позволял себе полагаться на людей, как и юная волчица, что сидит рядом с тобой.

Хоро явно хотелось что-то возразить, но ее остановил взгляд Хаскинса – прямо как взрослый взглядом утихомиривает ребенка.

– Я отнюдь не намереваюсь навлечь на себя твой гнев. Мы проводим день за днем в обществе людей, так что для нас вполне естественно обращаться к ним в поисках силы.

– Хмм… но что ты сделал с той силой, которую позаимствовал у них?

– Построил дом.

– Что?

Глаза Хоро округлились. Хаскинс отчетливо и спокойно продолжил, не меняя тона:

– Мы построили дом. На этой земле. Наш собственный дом.

Дрова в печи трещали. Глаза Хоро были круглы, как две луны.

– Ничто не избегает человеческих рук. Ни горы, ни леса, ни луга. И поэтому, чтобы у нас была тихая гавань, которая не исчезнет за какие-то несколько веков, но сохранится навсегда, мы тоже должны полагаться на человеческие руки. Сначала мы беспокоились, сможем ли достичь этой цели… но в конце концов нам удалось. Мы создали место, где любой, кто возвращается, сколько бы лет он ни скитался, всегда говорит…

– …«Как хорошо, что здесь все осталось по-прежнему».

Хаскинс улыбнулся ласково, как добрый дедушка, и, сделав глубокий вдох, продолжил.

– Это всегда была наша заветная мечта. Давным-давно наше племя было изгнано с родины и рассеялось по всему миру. Одни из нас отправились в выжженные пустыни, другие приняли человеческий облик и осели в городах. Иные отправились в бесконечные странствия. Но куда бы нас ни разбросало, есть место, где мы можем воссоединиться, и это место – здесь.

– Ты сказал, твое племя рассеялось… неужели Медведь Луно-…

– Ха-ха… ха! Значит, ты и это знаешь… тогда объяснить все будет проще. Да, наш прежний дом отнял у нас Медведь Лунобивец, или Ирава Вир Мухеддохендо на древнем языке.

Лоуренс вспомнил множество собранных неким монахом древних легенд, которые он прочел в далекой деревушке, где поклонялись богу-змее. Хоро сделала глубокий вдох, точно ребенок, пытающийся сдержать слезы.

– Когда случается бедствие, мое племя оказывается слишком слабым, чтобы противиться. Но времена изменились. Чтобы защитить это место, мы должны полагаться на иную силу. Дома, построенные людьми, слишком сложны, а мои копыта слишком грубы…

Когда просишь кого-то оказать тебе услугу, следует держаться с ним на равных – не быть ни чересчур напористым, ни чересчур скромным; найти нужную грань непросто. И не менее сложно, обладая бесконечной гордостью, не попасть в плен гордыни. Но Хаскинс принимал все как есть и делал то, что мог делать. Так он жил, должно быть, веками. И именно это позволяло ему держаться с таким достоинством.

– В прошлом мы тоже нередко сталкивались с трудностями, но на этот раз найти выход из положения – для нас непосильно.

Быстро пробежав глазами письмо, Лоуренс повернулся к Хаскинсу.

– Король… требует денег, да?

– Наши трудности можно было решить гораздо проще… во время долгой распри перед основанием королевства. Можно было убедить воюющих отложить оружие и заключить мир, но к тому времени война уже истощила землю и разрушила монастырь, оставив нас ни с чем. Поэтому… я тайно помог Уинфилду Первому объединить земли под своей властью. Если мне придется назвать величайшую свою ошибку, я назову именно ее.

Эти существа сильнее и умнее людей, они правили миром до того, как он попал в человеческие руки. Но день за днем мир меняется, и трудности, подобные нынешней, встречаются все чаще.

– Если даже сыновья и дочери не помнят, каков их долг перед родителями, то внуки не помнят тем более. Я не могу более действовать открыто. В лучшем случае могу показываться время от времени, чтобы попытаться укрепить силу моего племени в людских глазах.

– Легенда… о Золотом баране…

– Верно. К слову, некоторые из тех случаев – результаты моей неосторожности, когда я встречался с друзьями, которых не видел очень и очень давно.

Если кто-либо произносит несмешную шутку, когда и без нее не смешно, иногда весы склоняются на сторону смеха. Но когда волна смеха утихает, остается лишь тревога.

– Я не умею считать деньги, но для меня не секрет, что монастырь на грани разорения. Всякий раз, когда король требует денег, нам задерживают жалованье. Некоторые из торговцев, с которыми мы ладим, говорили, что еще одного такого побора мы не выдержим.

– Но это…

– Я уже не знаю, что я тут могу поделать. Если нужно что-либо растоптать копытами, истолочь зубами – я сделаю это с радостью. Ты же торговец, да? Когда люди выгоняют моих родичей из лесов и с гор, торговцы всегда шныряют в тени. И увидев, как один из них водит столь близкую дружбу с волчицей… я понял: конечно, мы можем лишь…

Хаскинс издал невероятно протяжный вздох и закончил фразу:

– …Мы можем лишь положиться на тебя.

– Но –

– Пожалуйста.

Лоуренс провел несколько лет в странствиях. Не раз и не два он выполнял просьбы умирающих попутчиков доставить весточку их семьям. Глядя, как эта же страшная картина вновь разворачивается у него перед глазами, он лишился дара речи. Обычное письмо он мог бы принять. Но это было сообщение о новом королевском налоге.

– Нет.

Лоуренс по-прежнему стоял столбом, не в силах вымолвить ни звука; вместо него заговорила Хоро.

– Нет. Мы не можем пойти на такой риск.

– Хоро…

– Если чего-то ты не можешь сделать, будь честен и прямо скажи, что не можешь. Не ты ли решил уже, что твое участие в здешних делах было бы слишком опасным? Мы отправляемся завтра, а если завтра не сможем, то послезавтра. Мы путешественники, и это место для нас ничто.

После этой словесной атаки какое-то время не было слышно ничего, кроме частого, неглубокого дыхания Хоро. Если бы она эти слова произнесла нахмурившись, Лоуренс, возможно, рассердился бы. Но отнюдь не гнев вынудил его бесстрастно встать и двинуться к Хоро, оставив Коула приглядывать за Хаскинсом. Хоро, придя в себя, съежилась.

Ее выражение лица с трудом поддавалось описанию. Поджатые губы выдавали гнев, но в то же время как будто печально подрагивали. Плечи поникли, кулаки были крепко сжаты, лицо – мертвенно бледное. Видеть ее такой для Лоуренса было невыносимо. Он знал, что реакция Хоро была вызвана обычной ревностью.

– Чт… что? Ты… я неправа? Ты сказал, что будет опасно, поэтому я предложила уехать. А теперь ты хочешь принять предложение этого создания –

– Хоро.

Лоуренс взял ее за руки. Хоро немного повырывалась, потом утихла. Слезы бежали у нее по щекам. В глубине души она понимала, что ее слова совершено детские. Она могла вынести то, что Пиаски создавал новый дом для людей, но если от этого выигрывал Хаскинс – совсем другое дело. И ведь родные дома ее и Хаскинса уничтожил один и тот же враг – Медведь Лунобивец.

– Юная волчица… – молвил Хаскинс. – Твой дом ведь тоже он разрушил, да?

Хоро смотрела на него, и в ее взгляде смешались ревность, зависть и настороженность.

– Создать для себя новый дом было нелегко. Мы приняли человеческий облик, мы старались не привлекать к себе внимания, не запоминаться, мы затаились под видом пастухов – и продолжаем делать все это до сих пор. Мы давным-давно решили, что во имя защиты этого места пойдем на все.

– Я тоже так могу! – гневно выкрикнула Хоро, но голос ее звучал слабо. Потом она охрипла, и следующие слова звучали уже невнятно.

– Если мне удастся найти… свой дом… Йойтсу… я… тоже…

– Судя по всему, тебе не приходилось сражаться с медведем, я прав? Ты говоришь, что тебе достанет решимости рискнуть жизнью, бросив вызов медведю?

Лицо Хоро исказилось от гнева. Она, похоже, решила, что Хаскинс относится к ней пренебрежительно. Но даже глядя в эти полные ярости красновато-янтарные глаза, Хаскинс оставался спокойным и невозмутимым.

– Когда он явился к нам, я бежал. Я бежал, как последний раз в жизни, потому что у меня тоже были товарищи, нуждавшиеся в моей защите. Я изо всех сил вел их к спасению. Та ночь до сих пор жива в моей памяти – громадная полная луна в небе, четкие вершины гор на горизонте за лугами… и мы, бегущие в ужасе прочь от изобильных лугов, на которых всегда паслись.

Хаскинс выглядел дряхлее обычного. Видимо, человеческий облик его, как и Хоро, делал слабее. Но все же он продолжал говорить без устали, словно огонь, горящий в печи, растопил давным-давно замерзшие в сердце воспоминания.

– На бегу я повернул голову туда, где был мой дом, и тогда я увидел его. Увидел этого громадного медведя, туша которого вполне могла бы усесться на те горы… страшное и прекрасное зрелище. Даже сейчас я искренне так считаю. Он взревел и поднял когтистую лапу, будто пытаясь схватить луну. Никогда не забуду эту картину…

Все это произошло в давнем прошлом, задолго до эры человека. В те века весь мир был окутан тенями, и правили в нем духи.

– Сейчас все то, что было тогда, вспоминается с тоской. Тот громадный медведь был последним владыкой нашего времени – времени, когда правила сила. Сейчас моя ненависть к медведю уже выгорела дотла, оставив лишь тоску…

Хоро, которая не сумела сразиться за свой дом и лишь века спустя узнала, что он был разрушен, могла лишь выдавить детскую улыбку.

– Ты – ты бежал в страхе, а теперь еще смеешь говорить о решимости. Просто смешно!

Она огрызалась, точно побитый ребенок. Но умудренный опытом Хаскинс ответил ей с легкостью:

– Ради того, чтобы выжить в мире людей, я даже стал есть мясо. И уже веками его ем.

– !

Взгляд Хоро метнулся в сторону сушеного мяса, свисающего с кожаной веревки. Что это за мясо? И какое мясо они прежде ели вместе с Хаскинсом?

Хоро часто задышала, потом ее стошнило.

Лоуренс понятия не имел – то ли она хотела заплакать, то ли пыталась представить себе, как она сама делает то, что делал Хаскинс. Тот, чтобы сыграть роль пастуха, даже баранину ел, да еще держался так, будто в этом нет ничего особенного. Способна ли она на такое?

– Я многим пожертвовал ради того, чтобы хранить это место годами, и перешел границы, которые не должен был переходить. Если мы лишимся этого места, то, возможно, никогда уже не найдем другого, где сможем жить в мире.

Его голос звучал так, будто он вовсе не винил ни в чем Хоро, а просто раскрывал без утайки, зачем именно ему нужна была сила Лоуренса. Но Хоро не могла не завидовать тому, что он сумел создать новый дом.

Она прекрасно понимала, что, ведя себя так по отношению к существу, приложившему гигантские усилия для воссоздания утраченного, выставляет себя глупой и взбалмошной. И она знала, что собирается бросить в беде того, кто всего-то хочет защитить свой новый дом. Если ей и казалось, что Хаскинс ее винит, то это лишь собственное чувство вины на нее давило.

Разум Хоро вступил в сражение с эмоциями, и в конце концов она предпочла обратиться в бегство. Словно дитя, она разрыдалась и рухнула на пол, не выпуская руки из ладони Лоуренса. Хаскинс подождал, пока Лоуренс не положил вторую руку ей на плечо, и продолжил.

– Юная волчица, которую ты сейчас держишь, должно быть, тоже испытала немало горестей. И, накопив громадное количество везения, она нашла наконец добросердечного человека, с которым может путешествовать. Я вполне понимаю ее нежелание расстаться с таким счастьем, а также чувства, которые она желает сохранить. Но все же… – Хаскинс медленно закрыл глаза. – Я тоже не хочу отдавать это место. Столь трудно доставшаяся нам… земля… но…

Коул заметил, что Хаскинс прервался, и поспешно приложил руку к широкой груди. Судя по облегченному выдоху мальчика, Хаскинс не был плох – он просто сильно устал.

Вслушиваясь в треск поленьев и всхлипы Хоро, Лоуренс вновь опустил взгляд на указ о налоге, переданный ему Хаскинсом. Судя по всему, отказаться выполнить этот приказ короля монастырь не сможет.

Лучший способ уйти от уплаты налога – открыто заявить, что денег просто нет; но король избрал такой способ сбора денег, при котором скрывать истину бесполезно. Фактически это был ультиматум.

Нетрудно было видеть, что король настроен очень решительно; любые попытки уйти от налога заранее обречены на неудачу. Скорее всего, при малейших признаках колебаний он пошлет сюда армию. Быть может, он с самого начала это и планировал.

Хоро говорила совсем недавно, что, если в стае два вожака, они вместе не уживутся. То же относилось и к правлению страной. Монастырь обладал обширными землями и огромной властью. Для короля само существование его – болезненная заноза.

Заплатит монастырь или нет – он в любом случае падет. Вот из такого безнадежного положения его требовалось вытащить. И сделать это должен был Лоуренс, простой бродячий торговец.

– Невозможно…

Услышав слово, сорвавшееся у Лоуренса с языка, Коул поднял голову и переспросил:

– Невозможно?

Он отважился покинуть безопасность и уют своей родной деревни ради того, чтобы защитить ее. Сейчас его глаза горели даже более решительно, чем всегда, и он смотрел на Лоуренса почти обвиняюще.

– …Во время одного из моих путешествий произошло несчастье. Накануне лил дождь, и дорогу развезло.

При столь внезапной и нелогичной смене темы на лице Коула появилось редкое для него выражение гнева. «Он торговец, а торговцы в своих сражениях прибегают к предательской логике»… это было написано у мальчика на лице.

– Ведущая повозка внезапно увязла в грязи. Мы поспешили к ней и увидели, что торговец, который ей управлял, к счастью, выжил. Он лежал на спине, смотрел на нас смущенно. Он поранился, но с ним все должно быть хорошо… так мы думали, пока не попытались его поднять. Лишь тогда мы обнаружили…

Продолжая гладить по спине всхлипывающую Хоро, Лоуренс повернулся к Коулу.

– …Мы обнаружили здоровую дыру у него в животе. Сучок проткнул его и обломился внутри, а он сам этого не понимал, пока не увидел наши лица. Он неловко улыбнулся и начал просить нас спасти его, но мы ведь не боги. Все, что мы могли, – это быть с ним в его последние минуты и проводить его.

В мире есть вещи, изменить которые не в силах никто. Мир так устроен, только и всего.

Вздохнув, Лоуренс продолжил:

– Конечно, нам его было жалко. Я тоже знаю, что Господь должен нам помогать, но, когда он нам нужен, его всегда нет поблизости. Вот почему я просто сказал себе: «Повезло, что не со мной сегодня случилось несчастье».

– Это так…

– Это естественный ход вещей. Проводив того, кому не повезло, я должен был встать и продолжить путь. Все, что я мог, – взять с его повозки столько груза, сколько был способен унести сам, – уголок губы Лоуренса приподнялся. – И я не забыл сказать самому себе: «Неплохой доходец».

Лицо Коула дернулось, как будто он пытался выжать из себя какие-то слова, но не мог. Он опустил голову и продолжил утирать ледяную влагу с волос и бороды Хаскинса.

Когда человек сталкивается с обстоятельствами труднопереносимыми, но неизбежными, он может с головой уйти в свои обычные дела – это дает ему хоть какое-то облегчение. Лоуренс уже сам не помнил, когда он осознал эту истину.

Раздумывая об этом, он приподнял Хоро. Волчица молча лежала в его объятиях – не то выплакалась и заснула, не то лишилась чувств от взрыва эмоций; Лоуренс отнес ее в спальню. Снаружи по-прежнему бушевали ветер и снег, но тот же снег забил все щели в стенах и окнах, так что внутри было не так холодно, как раньше.

Хоро дышала часто и неглубоко, точно ее лихорадило. Должно быть, ей снился дурной сон. А может, это совесть не давала ей нормально дышать.

Уложив Хоро в кровать, Лоуренс снова вернулся мыслями к Хаскинсу.

Но когда он уже собрался уйти, Хоро ухватила его за рукав, приоткрыв глаза. Она отбросила свою гордость, смущение – все; она только лишь глазами умоляла его не уходить. Лоуренс не был уверен, что Хоро действительно бодрствует, но тем не менее гладил ее по голове свободной рукой, пока она, похоже, утешившись, не закрыла глаза вновь.

Немного погодя он медленно, один за другим отцепил пальцы Хоро от рукава. В соседней комнате Коул в исходящем от печи свете избавлял Хаскинса от верхней одежды. Мало того что Хаскинс был довольно тяжел, так еще и Коул не отличался особой силой. Когда Лоуренс пришел на помощь, мальчик его не поблагодарил, хотя и не отказался.

– По крайней мере подумать над этим можно без риска.

Коул, радостно-удивленный, не ответил ни слова. Он лишь поднял глаза и застыл.

– Потяни слегка за тот край.

– А! Сейчас, сейчас!

– Обдумывать варианты вполне безопасно – ведь сейчас нам одним известно, что в этом письме.

Лоуренс с Коулом отыскали в углу комнаты сухую одежду для Хаскинса и сняли с него промокшие насквозь сапоги.

– Судя по тому, насколько это письмо важное, едва ли они послали одну копию. Когда буран утихнет, уверен, придут еще люди и доставят его. Это означает, что какие-то варианты у нас еще остаются.

Следует ли рассказать кому-то еще? И если да, то кому?

– Можно ли спасти монастырь?

– Не знаю. Но мы можем предугадать, что будет. Монастырь уже загнан в угол, но и король тоже. У них уже почти исчерпаны средства, и они близки к тому, чтобы принять последнее решение. И ведь в дело вовлечены не только они – есть еще Альянс Рувика.

Коул был весь внимание, он даже дышать забыл; потом он робко спросил:

– А госпожу Хоро мы не должны учитывать?

Некоторые ключевые вопросы подобны ранам; если к ним прикоснуться, человек либо застонет, либо впадет в ярость. Лоуренс был из числа первых.

– …Для нее это все невыносимо, она не примет происходящее так просто. Она могла сказать то, что сказала, только если ей самой недоставало решимости. Но, если ситуация позволит, она поможет. Пусть тебя не обманывают ее обычные манеры, она иногда бывает очень добросердечной. О, и тебе следует знать: в подобных случаях ты должен изображать удивление.

Пока Лоуренс говорил, Коул обмотал ступни Хаскинса тканью, чтобы легче переносить мороз, и подбросил дров в печь. Когда он услышал последние слова Лоуренса, его усталое лицо наконец расплылось в улыбке.

– Эта девочка прекрасно знает, каким ужасным может быть ее сердце, когда она ревнует. При виде решимости Хаскинса она, должно быть, почувствовала себя просто ребенком; это был жестокий удар для ее гордости Мудрой волчицы.

Хоро могла задирать нос и быть ветреной – в этом она не знала себе равных. Но она разбиралась, когда время дурачиться и когда время быть серьезной. Если она становилась серьезной, даже Лоуренсу приходилось перед ней склоняться.

– Как-то раз я сказал ей одну вещь.

– Какую?

– Я сказал, что любая проблема может быть решена разными путями, но уже после того, как она решена, нам надо как-то жить с последствиями. Поэтому лучше выбирать не простейший путь, а тот, который приведет к мирному будущему.

Коул закутал Хаскинса в одеяло, чтобы укрыть его от сквозняков. Потом, завернув полешко в ткань, подложил его старику под голову вместо подушки. Теперь все необходимое было сделано.

– Когда я это сказал, она с обреченным видом ответила, что я дурень. Но если она оттолкнет Хаскинса… ты думаешь, она сможет дальше уживаться с собственной совестью?

Коул, должно быть, вообразил, что Хоро просто набьет живот едой и спиртным и будет спать без задних ног, словно щенок или котенок. Но отвергнуть просьбу того, кто прошел через большие страдания, создал себе новый дом, а сейчас вот-вот потеряет и его, – Лоуренс просто не мог себе представить, чтобы после такого Хоро смогла остаться беззаботной. Коул тоже решительно помотал головой.

– А твое отношение, думаю, еще более очевидно.

Лоуренс улыбнулся, увидев, как Коул смущенно опустил глаза; лицо мальчика было напряжено, будто он только что выложил душу на общее обозрение. Даже если бы Лоуренс и Хоро бросили Хаскинса, Коул бы остался.

– Так; до сих пор это все были эмоции.

– До сих пор?

Пусть Лоуренс и не Хоро, но при виде озадаченного лица Коула ему захотелось обнять мальчугана. Перед ним так легко было держаться уверенно и гордо.

– Я ведь торговец. Я ничего не делаю, если это не может принести прибыль.

– …Вы имеете в виду…

– Ключ ко всему – королевский указ. Если верить словам Хаскинса и суждению Пиаски, этот налог сметет все, чем обладает монастырь. Так вот, для нас это отличная возможность. Я слышал, что перед гигантской волной вода отступает от берега и обнажает морское дно… Как ты думаешь, что это означает?

Коул ответил сразу же:

– Что все сокровища на морском дне тоже оказываются на виду, да?

– Точно. И если там, внизу, вправду есть сокровища, монастырь не сможет скрыть их от нас… и это поможет Хоро достичь своей цели. Ну, конечно, забрать одно из них силой или нет – зависит только от нее.

Коул кивнул и, удовлетворенно вздохнув, сел.

– Совершенно не представляю, как вы стали таким искусным, господин Лоуренс.

Коул, должно быть, имел в виду умение смотреть на вещи под разными углами. Лоуренс лишь молча улыбнулся и пожал плечами; и это не было чем-то наигранным. Будь здесь Хоро, она бы подтвердила. Никто ведь не может по-настоящему лгать самому себе.

– У нас впереди долгая ночь, а огонь так хорошо горит. Коул…

– Да?

– Мне понадобится твой ум.

– Я готов!

Выкрикнув последние слова чересчур громко, мальчик поспешно прикрыл рот руками. Лоуренс тут же достал бумагу и перо и принялся составлять план.

***

Увидеть, как трепещут крылья насекомого, очень трудно, но когда бьет крыльями могучий орел, взмахи можно даже сосчитать. Точно так же предсказать действия маленьких организаций куда труднее, чем больших. А уж если организация загнана в угол, ее действия становятся тем более предсказуемыми.

Но Лоуренсу и его спутникам недоставало знаний. Все, что им сейчас было известно, – что у монастыря крайне тяжелое положение в денежном и политическом плане и что неумелые действия короля истощили его казну. Еще они знали о новом королевском поборе и предвидели, что монастырь его не переживет.

Им по-прежнему было неведомо, какую именно собственность монастырь скрывал. Действительно ли это, как полагал Лоуренс, драгоценная реликвия вроде костей бога-волка? Или же просто крупная сумма денег?

Все это Лоуренс записал на верхней половине страницы, а нижнюю он оставил для перечня вариантов действий, которые могли предпринять он и его спутники. Они могли сообщить кому-нибудь об указе… но кому? Альянсу? Монастырю? А может, лучше хранить молчание? И собирать сведения о костях тоже можно было по-разному.

Казалось, путей перед ними лежит так много и одновременно так мало; то же можно сказать и о том, что им неизвестно. Монастырь находится в столь отчаянном положении, что не переживет очередного налога, и никто не может знать, продолжат ли монахи сопротивляться или же склонятся перед королевской армией, точно покорные агнцы.

Решить проблему собственными силами монастырь не способен. Единственный разумный путь для них сейчас – продуманно обмениваться сведениями с Альянсом и постепенно, мелкими шажками двигаться вперед. Конечно, этот путь опасен, но не безнадежен.

Да, Альянс держит их за горло и как раз сейчас задумывается о том, как бы это горло разорвать; но они все же не наемники, твердо намеренные терзать добычу, пока от нее не останется лишь воспоминание. Альянс знает, как растить хлеб и как собирать богатые урожаи. И они знают, что большой, но разовый доход не так важен, как маленький, но постоянный. Кроме того, они должны убедиться, что на полученных ими землях все достаточно спокойно, чтобы переселение прошло успешно. Поэтому им очень важно, чтобы монастырь жил.

Лоуренс и Коул провели всю ночь, обсуждая все возможности, до каких только могли додуматься, и оценивая, стоит ли каждую из них пробовать. Возможно, им удалось сохранить головы ясными благодаря метели и накатившему перед рассветом морозу; но помогло и то, что Лоуренс был независимым торговцем, хорошо знакомым с мирскими властными отношениями, а Коул не давал ему сбиваться с мыслей.

К тому времени, когда яркие веселые языки пламени в печи превратились в тусклые, маленькие и безмолвные, Лоуренс и Коул пришли наконец к лучшему, по сути лишенному недостатков варианту действий и занесли его на бумагу. Лоуренс представил себе радостное лицо Хоро и удивленное – Хаскинса. План состоял в том, чтобы –

– …

Гордо сообщая Хоро свои выводы, он проснулся. Шуршал огонь в печке, с очень похожим звуком снаружи шелестел снег; затуманенное сознание Лоуренса попыталось понять, сколько же он проспал. Теперь осталось вспомнить тот безупречный план, который он успел ухватить, прежде чем заснул. А, ну конечно… он упал духом, поняв, что все это ему приснилось. Он бы, пожалуй, смог переварить это открытие, если бы только у него на лице не было ясно написано, что ответ он нашел лишь во сне.

– Дурень.

Он спал, положив голову на тот же ящик, на котором писал. Хоро, притулившаяся возле печки, кинула в него это слово, как только он встал. Ее голос звучал чище и приятнее, чем церковные колокола. Лоуренс потянулся, и ему показалось, будто в его шее что-то завязалось кошмарным узлом; должно быть, это от неловкой позы, в которой он спал.

– Ну и дурень…

Наконец он заметил, что на плечи ему были накинуты два одеяла, а Коул свернулся в комочек рядом с Хоро. Отвернувшись, волчица снова и снова обзывала Лоуренса дурнем. Мальчик, похоже, вцепился в ее хвост и не желал отпускать.

Лицо Хоро казалось изнуренным – быть может, из-за того, что оно, еще недавно мокрое от слез, снова стало нормальным, а может, просто она непривычно выглядела в тонком платье без балахона. Да нет, не только лицо – она вся выглядела изнуренной. Как раз когда Лоуренс это осознал, Хоро вздохнула.

– Я так счастлива.

Несмотря на то, что ее слова не очень подходили к выражению лица, они казались более искренними и правдивыми, чем когда она хвалила кусок баранины с восхитительным жирком.

– …Несмотря на то, что в мире столько всего происходит не так, как мы хотим.

Рот Коула был полуоткрыт, дыхания не слышно – он даже не сопел. Если не приглядываться, его можно было бы принять за мертвого. Но когда Хоро ласково погладила его шею, он втянул голову, как от щекотки.

– Боги учат нас делиться с другими.

– Даже если мы делим собственное богатство?

Она спросила это таким тоном, будто ей было совершенно неинтересно. Очень холодная фраза; могло показаться, что, стоит Лоуренсу ответить не вполне подходяще, и Хоро лишь презрительно вздохнет и вообще никогда больше не захочет с ним знаться.

– Даже собственное богатство. По-моему, мне это удалось.

– …

– Я даже делюсь с мальцом уютом твоего хвоста.

На мгновение «сдающееся» выражение возникло на лице Хоро, когда Лоуренс произнес эти слова совершенно серьезным тоном. Потом, улыбнувшись одними уголками губ, она быстро подошла к окну.

– Мое тело все горит, будто его пожирает огонь.

– Это из-за…

Он хотел сказать в шутку «это из-за моих слов», но не смог набраться смелости. Впрочем, даже неоконченная шутка привела Хоро в удивительно радостное настроение. Ее уши затрепетали, плечи затряслись, и она, не поворачиваясь к Лоуренсу, рассмеялась.

– Любое живое существо лелеет мысли о том, чтобы ни с кем не делиться тем, чем обладает. Давненько я так не завидовала тому, что есть у другого. От этого даже на душе легче.

Лоуренс ответил не сразу, чтобы подчеркнуть, что его следующие слова – шутка.

– После всех тех упрямых слов, что ты наговорила, как ребенок, – ничего удивительного, что у тебя на душе полегчало.

Хоро была неспособна наградить лишь пинком того, кто молит о помощи, припав к ее ногам. Даже если ей это доставляло неудобство, даже если это ее злило, она все равно не могла отказать в такой просьбе. Потому-то она и провела те века в Пасро.

– Что человек, что баран – оба думают об одном и том же.

– Конечно же. Даже мы с тобой спорим на равных.

– Мм. Если двое не соперничают из-за одних и тех же вещей, не ругаются между собой на одном и том же языке, не глядят друг на друга с одной и той же высоты, это значит, что они не ссорятся вовсе.

Произнеся эти слова, Хоро погладила Коула по голове и села. Облачка белого тумана вырывались у нее изо рта всякий раз, когда она весело смеялась или безудержно болтала. Ее спокойная, но милая, даже почти изящная поза могла бы любого убедить, что перед ним истинная лесная богиня.

Все потому, возможно, что сейчас она не скрывала свою стройную фигурку и была совершенно не похожа на ту округлую себя, какой представала, когда закутывалась с ног до головы в многочисленные одежды. Лоуренс видел перед собой не хрупкую девушку, ищущую защиты и доброты, но Хоро, Мудрую волчицу непостижимого возраста, обитающую в пшенице.

– Все-таки у меня есть немного мудрости и опыта. А у Коула есть холодный ум и фантазия.

– А у меня?

– А у тебя есть ответственность.

Так он ей сказал.

– Ты в ответе за то, чтобы история нашего путешествия стала неподвластна времени, чтобы люди пересказывали ее вечно. Рассказ о волчице, пришедшей на помощь барану, разве не идеально для этого подходит?

Чтобы любая власть могла существовать, ее должна поддерживать определенная система ценностей. Хорошей жизненной ценностью, например, является необходимость держать слово. Хоро приоткрыла рот, обнажив клыки, и наружу выплыл громадный клуб тумана.

Лоуренс смотрел на ее жизнерадостную ухмылку. Это была та же невинная, детская ухмылка, какую Хоро всегда показывала, когда готовилась к очередной проказе. Так человек ухмыляется, когда он, оторвавшись от разбойников, обнаруживает, что заблудился в лесу, но ему есть к кому воззвать, кроме богов.

– У нас есть хоть один шанс?

Лоуренс молча пожал плечами и протянул ей бумагу, которая только что была у него под щекой. Хоро мягко хихикнула, глядя на его лицо; должно быть, там остались чернила.

– Я вполне уверена в своей проницательности, но… в таких вот вещах я не особенно сильна.

По-видимому, она имела в виду способность смотреть на вещи с различных точек зрения. Когда ситуация скатывается к худшему, Хоро предпочитает прорываться сквозь неприятности силой. Так что ей без надобности скрупулезно просчитывать все на несколько ходов вперед.

– И все же, как сказал когда-то один генерал, не получится побеждать всегда, если пользоваться одной и той же стратегией. Лучший и вернейший путь к победе – всегда приспосабливаться к стратегии врага, но…

– Но что?

– Лишь боги способны делать это долгое время.

Его озорная шутка породила на лице Хоро выражение «ну погоди у меня». Она чуть склонила голову; впрочем, явно не сердилась.

– Имеет значение лишь одно: владеет ли монастырь костями, которые мы разыскиваем; шансы, что владеет, весьма высоки.

– Именно. Кости – ключ, который лучше всего подходит к замку в рассказе Пиаски.

– А ты должен быть на стороне тех, с кем знаком, а не монастыря, верно? Мало что страшит сильнее, чем объединение с людьми, намерения которых тебе непонятны.

Пока Хоро говорила, ее взгляд с невероятной скоростью пробежал по бумаге. На этом листе Лоуренс довольно корявым почерком записал свой разговор с Коулом. Он вспомнил размолвку с Хоро, когда та солгала, будто не умеет читать; глядя на нее сейчас, он задался вопросом, сам-то он умеет читать так же хорошо, как она.

– Это уж точно. Особенно – потому что в Альянсе не дураки. Если на их стороне такие люди, как Пиаски, значит, они действительно желают этой земле процветания. Хаскинс и его друзья, возможно, обнаружат, что их дом стал немного теснее, но их цели не очень отличаются от целей Альянса.

Хоро чуть прищурилась, точно аристократка, оценивающая драгоценный камень. Ее взгляд обратился на Хаскинса, спящего возле печи. Но, осознав, что Лоуренс за ней наблюдает, она повернулась к нему обратно и смущенно улыбнулась.

Ему недоставало смелости спросить, но, похоже, пропасть в годах между ней и Хаскинсом была сродни пропасти между Лоуренсом и ей. Хоро обладала не только чувством ответственности, но и искренностью, и если она намного младше другого существа, то, видимо, будет выказывать ему почтение, пусть даже это баран. И если она протягивает руку помощи с заносчивым видом – возможно, это просто от смущения.

– Итак. Хватает ли уверенности бродячему торговцу Крафту Лоуренсу на то, чтобы выполнить эту задачу?

Она так редко звала Лоуренса по имени, что это само по себе звучало как награда. Невольно Лоуренс подивился, не это ли люди называют «ненормальностью». Он улыбнулся уверенной улыбкой человека, который готовится осушить очередную кружку вина в состязании выпивох и не собирается давать спуску сопернику. Потом, сделав глубокий вдох, ответил:

– Ну, кости, похоже, имеют для наших противников огромную ценность. Если рассуждать логически, они – единственное прямое свидетельство, указывающее на истину, поэтому, скорее всего, монастырь придает им колоссальное значение. С другой стороны – чем проще нашим сведениям сдвинуть проблему с мертвой точки, тем важнее они будут выглядеть. Именно в таких условиях бродячий торговец чувствует себя как рыба в воде.

– А ты уверен, что все именно так? Твои сведения точны? Правда? Ты готов поклясться? Ну, тогда я доверюсь тебе.

Хоро веселилась, как ребенок, бросая в Лоуренса вопрос за вопросом. Он принимал их на себя, держась с осанкой успешного торговца. Затем, опершись локтем о ящик, он сказал:

– Я дам тебе доказательство, но сначала – что скажешь о моем плане?

– После этого объявления налога, или как оно там называется, у них будет совсем мало времени.

– Уверен, это тоже будет учтено при переговорах. Когда следующий гонец с копией указа сюда доберется, времени останется в обрез. Если мы промедлим, все шансы на прибыль пропадут. Есть поговорка: следует жертвовать маленьким доходом, чтобы получить большой.

– Пфф.

Хоро фыркнула, будто высмеивая слишком оптимистические предсказания Лоуренса, потом отвернулась, будто ей все наскучило.

– Все получится.

С этими словами она сунула бумагу обратно в руку Лоуренсу. Тот принял ее, как аристократ принимает указ короля, и аккуратно свернул.

– Значит, решено.

Он снова превратился в торговца – слугу договоров, раба денег и в то же время одного из тайных правителей, властвующих из тени над миром людей.

***

– Отлично.

Он подстриг бородку, причесался, поднял ворот куртки. Чтобы претворить в жизнь деловой план, все должно быть идеально. Впрочем, как известно, ни один план не может учесть всего. Первой трудной задачей Лоуренса было придумать, как заставить Альянс купить его идею насчет костей. Если он споткнется, едва выйдя на дорогу, все будет кончено.

– Я пошел.

Постороннему наблюдателю он, должно быть, представлялся бы карликом, идущим в логово великанов. Но когда он только начинал карьеру, все торговцы казались ему великанами. И все же среди этих великанов он до сих пор как-то умудрялся выживать – а значит, и на сей раз все получится. С этой мыслью он покинул дом пастухов; Хоро и Коул проводили его взглядами.

Хаскинс по-прежнему чувствовал себя неважно – видимо, потому что накануне ему пришлось прокладывать себе путь сквозь буран… но к его щекам вернулся румянец, когда он услышал от Лоуренса, что тот согласен помочь. Он всегда поддерживал монастырь из тени, скрывая свое истинное лицо. А значит, пока он жил здесь, он должен был выглядеть обычным пастухом. Говоря, что ему не на кого положиться, кроме Лоуренса, Хаскинс не лгал.

Снег продолжал валить без устали. Дома были засыпаны почти целиком, лишь кое-где под крышами виднелись пятна камня или дерева. Но даже в такую скверную погоду торговцам трудно было сидеть без движения. Приложив немало усилий, Лоуренс добрался-таки до постоялого двора Альянса и тут же наткнулся на торговца, прибежавшего туда из здания через дорогу.

– О? Подумать только, даже в такую погоду и в такую рань у нас посетитель.

– Ну конечно. Чем хуже погода, тем выше шансы на хорошую прибыль.

– Ха-ха! Трудно не согласиться!

Судя по всему, этот торговец тоже был из Альянса Рувика. Без раздумий открыв дверь, он быстро вошел внутрь. Лоуренс проследовал за ним, и тут же к нему обратился другой торговец, стоящий возле входа.

– Ты ищешь Лаго?

Похоже, Лоуренса тут уже хорошо знали.

– Мои мысли что, так ясно написаны у меня на лице?

Лоуренс погладил лицо, и торговец улыбнулся.

– Он в ученой комнате.

Поскольку работник библиотеки изрядно походил на богослова, Лоуренс не мог не согласиться, что описание «ученая комната» подходит очень хорошо.

– Благодарю.

– Ты к нему по делам пришел?

Это был вполне обычный треп торговцев; Лоуренс улыбнулся и ответил:

– Точно. Я пришел обсудить с ним одно предложение, которое может принести целое состояние.

Вскоре он вновь очутился в мире падающего снега и начал прокладывать себе путь к рабочему кабинету Пиаски. Как и ожидалось, у входа Лоуренса встретил похожий на ученого богослова мужчина; он даже не стал спрашивать, кто перед ним.

Его работа, скорее всего, заключалась в том, чтобы следить за соглядатаями из соперничающих торговых домов и гильдий. Пока Лоуренс крутил в голове эту мысль, мужчина молча подошел и показал рукой в глубину здания. Лоуренс поблагодарил и направился в знакомую комнату.

Едва он подошел к двери, Пиаски открыл ее – он будто ждал.

– Доброе утро.

– Доброе утро. Что-то стряслось?

Пиаски пригласил Лоуренса в свой кабинет, закрыл за ним дверь и повернулся к ней спиной. Уже то, что Лоуренс пришел сюда в столь отвратительную погоду, давало понять, что он не просто так это сделал. Лоуренс стряхнул с одежды снег, который налип, пока он был на улице, откашлялся, чтобы скрыть волнение, и надел на лицо деловую улыбку.

– Честно говоря, вчера вечером случилось кое-что, что меня сильно встревожило.

– Что-то, что тебя сильно встревожило? А, но сначала присядь.

Лоуренс сел на стул, предложенный ему Пиаски, и потер пальцем под носом. Потом сделал вид, что поймал себя на этом движении, и сжал руку в кулак. Возможно, это выглядело слишком наигранным, но Лоуренс чувствовал, что ситуация такого требует.

– Это было нечто настолько из ряда вон выходящее, что я не спал всю ночь, думал… взгляни!

Он указал пальцем на мешки у себя под глазами. Любой торговец, явившийся на переговоры в таком состоянии, сразу вызывает подозрения, но Пиаски просто весело улыбнулся.

– Вижу.

Снаружи бушевал буран; переговоры Альянса с монастырем зашли в тупик. В такие времена разговоры о чем-то необычном лучше всего вести за кружечкой.

– И о чем ты хочешь сказать? Случайно не о том, что ты придумал, как нам расколоть защиту монастыря?

Лоуренс не упустил момента и нанес удар.

– Да, именно об этом.

Улыбки застыли на обоих лицах; двое мужчин молча смотрели друг на друга, и это тянулось, казалось, целую вечность. Потом Пиаски, не меняя выражения лица, встал и потер руки. Открыл дверь, проверил, не подслушивает ли кто снаружи.

– И что же это? – поспешно спросил он еще даже до того, как снова закрыл дверь. Похоже, Пиаски тоже был хорошим лицедеем.

– Ты знаешь порт Кербе через пролив отсюда?

– Да. Это торговый центр, связывающий север с югом. Я там никогда дел не вел, но дельта – прекрасное место.

– А знаешь ли ты о некоем слухе, который начал расходиться пару лет назад?

Пиаски проводил дни в странствиях, так что вполне мог и не знать этого слуха. Лоуренс не исключал, что такое возможно; однако Пиаски устремил взор в пространство, будто его мысли где-то блуждали, и прикрыл рот рукой, словно пытаясь скрыть что-то.

– Кажется, это что-то связанное с… костями… языческого божества, да?

– Верно. Кости бога-волка.

Пиаски смотрел мимо Лоуренса; его голова работала в полную силу. Когда он наконец перевел взгляд на Лоуренса, его глаза смотрели настороженно, точно говоря: «Не думал, что ты заговоришь о столь необычных вещах».

– И что насчет этих волчьих костей?

Он задал этот вопрос настолько небрежно – либо он считал Лоуренса тупым, либо просто не верил своим ушам. Однако Лоуренс уже вошел в колею.

– Предположим, монастырь купил волчьи кости. Что тогда?

– …Монастырь?

– Да. Даже кости языческого божества можно использовать с умом, чтобы восславить могущество Господа. С их помощью можно убеждать тех, кто собирается в святилищах, чтобы молить Господа о помощи; для монастыря это огромная ценность. Это и позволяет им цепляться за свои убеждения в нынешнем положении.

Когда Лоуренс закончил объяснение, Пиаски закрыл глаза; на лице его появилось серьезное выражение. Это вовсе не говорило о том, что он намеревался всерьез принимать слова Лоуренса; наоборот, он подыскивал выражения, чтобы отказать и при этом не обидеть. Лоуренс продолжил:

– Продажи шерсти падают с каждым годом, но, полагаю, положение, в котором монастырь сейчас очутился, происходит из проблем, которые накапливаются уже давно. Поэтому, возможно, монастырь уже давно решил, как ему защищать свои владения. Ведь деньги Уинфилда постоянно дешевеют, а значит, чтобы защищать свои владения, им надо вкладывать деньги во что-то другое. В идеале – во что-то, что ценится независимо от денег. Тогда, если деньги королевства обесценятся вконец, монастырь сможет продать кости за иностранные деньги и вернуть эти деньги в Уинфилд. И тогда они наверху – как мы были на том постоялом дворе.

Пиаски слушал сбивчивое объяснение Лоуренса со страдальческим видом.

– Ну, что думаешь?

Пиаски поднял руку, давая Лоуренсу знак подождать немного; он словно говорил: «Я так удивлен, что даже не знаю, что тут можно сказать».

Потом три раза кашлянул и с видимым трудом произнес:

– Господин Лоуренс.

– Да?

– Конечно же, предложенную тобой идею совсем нетрудно представить.

– Как я и говорил, – ответил Лоуренс с милой улыбкой на лице, хоть и знал, что бисеринки пота уже образуются у него на лбу.

– Но мы же Альянс Рувика. Мм… мне нелегко это сказать…

– Ну?

Будь сейчас здесь Хоро, лицедейство Лоуренса ее бы поразило, это уж точно.

– Это… ох, ладно, я буду с тобой откровенен. Мы давным-давно уже рассмотрели такую возможность.

– …Э?

– Это очень известная легенда, и…

Похоже, для Пиаски было невыносимо говорить то, что он говорил. Он откашлялся, чтобы скрыть чувства, и уныло вздохнул.

– По правде сказать, многие… ярчайшие наши умы… уже потратили много времени и сил, думая в этом направлении.

Лоуренс застыл, по-прежнему подавшись всем телом вперед. Пиаски положил руки на стол и искоса смотрел на своего собеседника. Лоуренс отвел глаза, снова взглянул на Пиаски, опять отвернулся. Ставни задребезжали от налетевшего снаружи порыва ветра.

– В итоге мы пришли к выводу, что этого не может быть. Так получилось, что один из наших людей был в Кербе, когда эта легенда все еще ходила широко. Он провел расследование с помощью дружественной нам компании и выяснил, что лишь один торговый дом занимается поиском костей, да и то вполсилы. Более того, тот торговый дом был недостаточно силен и богат, чтобы купить истинную священную реликвию. Это была всего лишь попытка раздуть свою репутацию. Людям случается делать такие вещи – обычно чтобы на них благосклонно смотрели на пирах, а может, из любви к странным шуткам.

Возможно, Пиаски сам на себя сердился за то, что так много сказал. Может, он сердился просто из-за того, что ожидал от Лоуренса большего. Лоуренс, не произнося ни слова, устроился на стуле поудобнее и скрестил руки на груди. Комнату заполнило неловкое молчание.

– Это всего лишь пустой слух.

Пренебрежительным тоном Пиаски наконец-то произнес те самые слова. Лоуренс мгновенно ухватился за них.

– А если нет?

Лицедейство Лоуренса было бы просто ужасным, если бы, произнеся эти слова, он не улыбнулся. Он опустил голову и смотрел исподлобья, продолжая держать на лице удовлетворенную улыбку.

– …Не шути так, – сказал Пиаски после нескольких секунд молчания. Он прикладывал немало усилий, чтобы сохранять видимую невозмутимость, но от Лоуренса не укрылось, как он нервно сцепил руки.

– Ты сам сможешь решить, шучу я или нет.

– Я не это имел в виду, господин Лоуренс. Пожалуйста, не нужно так. Если я был груб, я извинюсь. Но на эту тему мы вправду очень долго и усердно думали, поэтому совладать с чувствами мне довольно трудно. Вот почему –

– Ты хотел бы, чтобы я не заставлял тебя терять самообладание, говоря такие необдуманные вещи, да?

Ставни продолжали дребезжать и шуршать каждый раз, когда в них ударял очередной порыв ветра, наполненного снегом. Лоуренс вдруг поразился, подумав, как шорох снега по ставням похож на звук волн, ударяющихся в нос корабля. Пиаски смотрел так, будто его одолела морская болезнь. Бледный, с широко раскрытыми глазами, он закусил нижнюю губу.

– Полторы тысячи монет.

– Что?

– Ты знаешь, сколько нужно ящиков, чтобы уместить полторы тысячи золотых румионов?

В голове Лоуренса еще свежа была картина того, как Торговый дом Джин гордо выставляет гору ящиков перед церковью в Кербе. На лице Пиаски появилась напряженная улыбка.

– Го… господин Лоуренс…

Капельки пота скатывались с его висков. Выражение лица, интонации, слезы… все это можно сыграть. Пот – никогда.

– Что скажешь, господин Пиаски?

Лоуренс подался вперед, приблизив лицо к Пиаски настолько, что мог бы по запаху определить, что тот ел накануне на ужин. Это был момент истины. Если Лоуренс не сможет поймать Пиаски на крючок сейчас, его конечная цель останется недостижимой.

– Мне хотелось бы с твоей помощью поддерживать постоянную связь с Альянсом.

Пиаски просто не мог не понять значения этих слов. Он уставился на Лоуренса в страхе, точно пилигрим, к горлу которого приставили нож.

– Узел будет разорван, и сделаешь это ты. Неплохое предложение, как ты считаешь?

– Н-но…

Когда Пиаски сумел наконец выдавить из себя следующие слова, Лоуренс ощутил вышедший вместе с ними запах хорошего вина.

– Но… есть ли у тебя доказательства?

– Доверие всегда остается невидимым для глаза, в каком бы веке мы ни жили.

Лоуренс улыбнулся и откинулся на спинку стула. Не обращая внимания на жалкое лицо Пиаски, которое, казалось, вот-вот начнет багроветь, он продолжил:

– Естественно, монастырь не настолько глуп, чтобы прямо написать в своих бумагах «волчьи кости». Они использовали другое название. Но, как гласит старая пословица, все тайное становится явным. Если читать записи, не рассчитывая что-то найти, то и не найдешь. Но если читать, разыскивая там скрытую покупку, думаю, исход будет иным. Что скажешь?

Пиаски ничего не ответил. По правде сказать, он, похоже, был не в состоянии говорить.

– Вообще-то у меня есть кое-что в пользу легенды о костях бога-волка… но, если не вдаваться в подробности, размер этого всего чересчур велик для простого бродячего торговца, такого как я. Если бы я рассказал это высоким чинам Альянса, едва ли мне поверили бы. Поэтому мне нужно, чтобы кто-нибудь замолвил за меня словечко.

Когда Лоуренс продавал в деревнях и городах товары, которые перевозил на большие расстояния, он на собственном опыте выучил: даже если цена не меняется, продажи вырастают, если в городке есть друг, который помогает.

Лоуренс был, может, и наивен, но не настолько, чтобы считать, что одной лишь правды хватит, чтобы завоевать сердца слушателей. В одиночку трудно продать и самый лучший товар, но двое способны даже от низкосортных вещей избавиться с неплохой прибылью. Это был настоящий, работающий секрет успешной торговли.

– Но…

– Подумай. В порту я сумел завоевать доверие господина Дойчмана. Я, нищий бродячий торговец.

Пиаски взглянул удивленно, потом закрыл глаза, точно от боли. Поговорка про доверие, насколько знал Лоуренс, родилась в одном городе некоей южной империи, где за несколько десятилетий выросла мощная и всемогущая торговая сеть. Сейчас эта сеть протянулась уже по всему миру. Лоуренс в том городе не бывал никогда, но менее звучной для него поговорка от этого не стала. Доверие – то, чего нельзя увидеть. Но при этом его нельзя и проглядеть.

– Господин Пиаски…

Пиаски поежился, услышав, что Лоуренс к нему обратился, и несколько капелек пота сорвались с его подбородка. Если легенда о волчьих костях – более чем пустой слух, то, помогая Лоуренсу, он движется к процветанию. Но если окажется, что все это лишь карканье полоумного путешественника, доверчивость может отправить его в гибельную бездну.

Либо рай, либо ад. Два возможных исхода их союза, сумма которых равна нулю; а значит, рискнуть стоит хотя бы ради острых ощущений. Но стоя перед выбором, неудача в котором повлечет гибель, любой будет колебаться, особенно если время поджимает. А колебания означают страх.

– …Это… я все равно не…

Пиаски, хоть и желал верить Лоуренсу, смог издать лишь эти звуки; лицо его исказилось от боли. Добыча пытается ускользнуть! У Лоуренса не осталось выбора – он должен был перекрыть Пиаски путь к отступлению.

– Король…

Его голос был остр, как игла. Лоуренс сделал паузу, достаточную, чтобы перевести дыхание. Если он сейчас произнесет то, что собирается произнести, пути назад для него уже не будет. Но, сглотнув слюну, он продолжил:

– Что если я скажу тебе, что король уже сделал ход?

– Что… э? Какой ход?

– Указ о новом налоге.

Лоуренс все же произнес эти слова. Лицо Пиаски застыло, его глаза неотрывно смотрели на Лоуренса. Но, в отличие от лица, мысль его, должно быть, сейчас работала с невероятной быстротой. Он вскочил на ноги; стул с грохотом упал на пол. Однако Лоуренс не собирался позволить ему сбежать.

– Что проку сейчас сообщать всем эту весть?

Пиаски отчаянно пытался вырваться из рук Лоуренса. Его намерения были совершенно очевидны. Любой человек, ощущающий свою принадлежность к организации, какова бы она ни была, действует, как преданный пес. Неудивительно, что первым побуждением Пиаски было донести ужасную весть до Альянса.

– Что проку?.. Конечно же, я должен немедленно сообщить Альянсу!..

– Ну сообщишь, а что дальше? Будете придумывать какой-то план?

– Это уже тебя не касается!

– У вас уже не осталось ходов, а ты по-прежнему упрямишься?

– !

Пиаски прекратил сопротивляться. Судя по страдальческому взгляду, он еще не утратил способности мыслить разумно.

– Пожалуйста, успокойся. Даже если ты прямо сейчас сообщишь Альянсу, вы все равно ничего не сможете поделать, кроме как сидеть и волноваться. Когда указ доставят сюда, монастырь будет разорен. И тогда они либо склонятся перед королем и будут умолять его о пощаде, либо не склонятся и храбро погибнут. Но если в самый ответственный момент кто-то скажет вслух, что у монастыря есть волчьи кости, – как ты думаешь, что сделает монастырь?

Монастырь никак не может сбежать со своей земли, и земля эта никак не может спасти его от мирских властей. Если им, чтобы заплатить налог, придется открыто просить Альянс Рувика о помощи – а Альянс, так вот удачно сложилось, как раз ищет способ вмешаться в политику королевства, – что произойдет? Король, скорее всего, обвинит монастырь в предательстве и пошлет армию.

Даже оказавшись в такой ситуации, монастырь все же останется связан с Церковью, а значит, проблеск надежды у них сохранится. Однако если кто-то именно в этот момент раскроет правду, что у монастыря есть волчьи кости, этот проблеск будет затушен. Если у монахов спросить, кто страшнее, если станет врагом, – король или Папа, – они без колебаний ответят «Папа». И это единственное, на что Альянс еще может сделать ставку.

– Господин Пиаски, у нас мало времени и всего один шанс. Пока здесь все не свалилось в хаос, мы должны предложить эту глупую, но заманчивую идею тем, на чьей стороне и власть, и время. Даже если они не согласятся сразу же, мы хотя бы привлечем их внимание, и когда наступит хаос, они повернутся к нам. Ведь тот, кто тонет, всегда цепляется за соломинку. Я верю в лучшее, потому что… – Лоуренс обошел вокруг стола и остановился рядом с Пиаски. – …Потому что я могу с уверенностью сказать: волчьи кости существуют.

Пиаски смотрел на Лоуренса, его лицо застыло. Нет, он смотрел не на Лоуренса, его взгляд тянуло что-то другое. Дышал он коротко и хрипло, плечи резко поднимались и опускались.

– Господин Пиаски…

Пиаски закрыл глаза. С таким видом человек обычно сдается; однако его губы разомкнулись, и он спросил:

– А доказательства нового налога у тебя есть?

Добыча взяла наживку, но на крючке сидела еще не твердо. Лоуренс подавил в себе желание подпрыгнуть и медленно ответил:

– Я живу с пастухами; естественно, я первым узнаю, если снаружи кто-то что-то обронил.

Пиаски сжал губы и с силой втянул воздух, будто прочищая голову. Явно он понял значение слов Лоуренса.

– Когда это случилось?

– Вчера поздно вечером. Это одна из причин, почему я не мог уснуть.

Зубы Пиаски были так крепко сжаты, что Лоуренс не сомневался – совсем скоро он услышит их скрип. Если указ о новом налоге действительно существует и об этом станет известно – здесь будет как в разворошенном осином гнезде. И тогда никакие идеи уже не помогут. Альянс ведь не может действовать по указке одного человека.

Пиаски хватало мудрости, чтобы это все понимать. Лоуренс был в этом уверен и потому замолчал. Ради прибыли настоящий торговец может хоть всю ночь прождать, когда чаши весов склонятся на его сторону. В спокойной атмосфере, какая бывает только в снежные дни, неподвижным оставалось все, кроме времени. Бисеринки пота проступали у Пиаски на лбу; и наконец он медленно открыл глаза.

– Полторы тысячи.

– Хмм?

– Сколько нужно ящиков, чтобы перевезти полторы тысячи золотых румионов?

Лоуренс почувствовал, как его напряженное лицо само собой расслабляется. Не из-за глупого вопроса Пиаски – просто он понял, что согласие достигнуто.

– Обещаю, ты не пожалеешь.

Услышав эти слова, Пиаски рассмеялся. Он хлопнул в ладоши, откинулся на спинку стула и резким движением вытер пот с лица.

– Хоть раз в жизни хочу увидеть, как выглядят полторы тысячи румионов.

Лоуренсу оставалось лишь протянуть ему руку.

– Если все пройдет хорошо – увидишь.

– Будем надеяться!

Итак, Лоуренс преодолел первую трудную препону.

 

Глава 5

Они обменялись рукопожатием в знак заключения договора, и Пиаски тут же начал действовать. В конце концов, его работа была – сводить вместе маленькие группки незнакомых людей и основывать новые городки и деревушки. Вполне возможно, что он куда лучше Лоуренса понимал, как побудить к действию сообщество людей – тем более он сам был членом сообщества.

Пиаски не побежал сразу же сообщать большим шишкам Альянса, что волчьи кости могут быть настоящими, – в нетерпении и без плана. Он твердо полагал, что лучший путь – сперва собрать союзников.

– Это должны быть люди любопытные, но умеющие хранить секреты; кроме того, они должны обладать благоразумием и свободным временем. Таких людей всякий хотел бы иметь на своей стороне, не только тот, кто сколачивает банду превосходных торговцев. И, быть может, Господь на нашей стороне, ибо здесь сейчас собралось множество столь выдающихся людей.

Если бы они не провели тщательное расследование насчет волчьих костей, прежде чем сообщать о них большим чинам, это лишь породило бы сомнения в их здравом рассудке и ничего бы не решило. А для подобных расследований требовались единомышленники.

– Ты займешься этими приготовлениями?

– Конечно, это нетрудно. День или два уйдет на то, чтобы просмотреть торговые записи. Как только отыщем хоть намек на то, что монастырь что-то прячет, сделать остальное будет легко.

Пиаски гордо улыбнулся; при виде такой улыбки человеку хочется довериться бесповоротно.

– Рассчитываю на тебя.

– Надеюсь, что нам удастся закончить подготовку до того, как стихнет буран. Мы можем просить их выслушать нас только тогда, когда у них будет на это время. Все, что останется… представить твердые доказательства, которые их убедят.

Без Лоуренса Пиаски не смог бы протолкнуть идею, что волчьи кости вправду существуют. Ведь если бы в гроссбухах имелись какие-то странности, прямо указывающие на то, что кости здесь, Пиаски и сам бы их уже нашел.

– Я тебя не разочарую. Предоставь эту часть мне и ни о чем не беспокойся.

Пиаски кивнул, затем сказал:

– А, да…

– Хмм?

– Ты не собираешься обсудить, как мы поделим прибыль?

Цель у торговца всегда одна – получить доход. Если он не пытается говорить, как делить прибыли, значит, у него что-то на уме. Пиаски сверлил Лоуренса взглядом. Лоуренс отвернулся и ответил:

– Я просто не волнуюсь, что наша прибыль окажется настолько мелкой, что такое обсуждение будет необходимо.

– …

Пиаски поглядел одобрительно и кивнул, будто говоря: «Прости, что усомнился в тебе».

– Иногда я думаю, не лучше ли мне было бы заниматься более простыми делами – купил-продал.

Торговец вечно подозревает всех прочих, словно ходя по тонкому льду, лишь потому, что дело, которым он занимается, очень сложное. На самоуничижительное замечание Пиаски Лоуренс ответил:

– Я тоже желаю иногда заниматься торговлей исключительно ради себя самого.

– Это было бы хорошо или плохо?

Пиаски открыл дверь; Лоуренс поднял ворот плаща и привычно огляделся – не подслушивает ли Хоро.

– По крайней мере я не уставал бы так.

Пиаски улыбнулся, на секунду задумался, потом вздохнул, давая понять, что чувствует то же самое.

– Как правильно замечено. Усталость – мать катастрофы.

Будь они сейчас на праздничной трапезе, они бы похлопали друг друга по плечу. Торговцы, однако, более сдержанные люди, поэтому они лишь быстро переглянулись.

– Мы вооружимся пергаментом и чернилами. А ты, господин Лоуренс?

– Доказательствами… и пергаментом тоже.

Сообщать кому-либо, что он обладает материальными доказательствами, было опасно – он ведь сейчас был один в безлюдном месте. Возможно, доказательства у него попытаются отобрать силой. Но Лоуренс чувствовал, что с точки зрения Пиаски устных свидетельств недостаточно. Потому он и сказал то, что сказал. И, судя по тому, что Пиаски зримо расслабился после этих слов Лоуренса, он поступил верно.

– Как бы там ни было, я ставлю на тебя все, господин Лоуренс.

– Я осознаю серьезность ситуации.

– Тогда я пойду искать союзников прямо сейчас. А ты?

– Я должен отправиться к себе и все обсудить с моими спутниками. Положение у нас запутанное, и слова тех, чьи руки спрятаны под балахонами, могут быть убедительнее, чем слова тех, чьи руки запятнаны чернилами.

Пиаски кивнул и раскрыл дверь еще шире.

– Хорошо бы буран длился подольше. Если все пойдет своим чередом, времени у нас будет мало.

Если они не успеют провести переговоры до того, как либо Альянс, либо монастырь узнают о налоге, осуществить план Лоуренса будет очень трудно. Выйдя наружу, Лоуренс увидел, что снегопад немного поутих. Судя по небу, правда, погода успокаиваться не собиралась. Однако какой-нибудь гонец вполне мог пойти на риск и попытаться-таки доставить королевский указ.

– В следующий раз приходи прямо в библиотеку. А мне удобно будет… навестить тебя в твоем жилище?

– Конечно же. Ну, рассчитываю на тебя.

Вот и все. Лоуренс и Пиаски пожали руки и разошлись.

Лоуренс вновь принялся прокладывать себе путь через снег; он шел вдоль своих же почти засыпанных следов к дому пастухов. Всякий раз, когда он делал что-то ради кого-либо другого, это достижение таяло во времени так же быстро, как следы в снегу. Даже громадные следы Хоро время пожирает со страшной скоростью.

Родной дом, обитатели которого любят шутить, что здесь всегда все будет, как было, тоже не вечен. И все-таки – даже когда все следы уже исчезли, нужно продолжать идти вперед. Когда от родного дома не осталось и следа – нужно продолжать идти вперед.

Лоуренс согласился помочь Хаскинсу, потому что этим он показал бы пример Хоро – он показал бы ей, что создать себе новый дом возможно. Когда кто-то в беде, другой протягивает руку помощи. Мир не лишен сочувствия, не пронизан одним лишь отчаянием.

Войдя в дом пастухов, он обнаружил, что Хоро и Хаскинс беседуют между собой, сидя по разные стороны печки. Точнее было бы сказать – Хаскинс понемногу делился с Хоро воспоминаниями о своей жизни, а та молча слушала.

– Наша первая добыча более-менее взяла наживку.

– …

Хаскинс выразил признательность уверенным, торжественным кивком.

– Я немного посплю. Пиаски собирает союзников, чтобы вместе рыться в гроссбухах; они найдут что-нибудь подозрительное достаточно быстро.

Настоящие трудности начнутся после того, как Лоуренс и Пиаски убедят Альянс в существовании костей. Когда это произойдет, Альянс, несомненно, начнет давить на монастырь еще сильнее. Насколько сильнее – будет зависеть от убедительности легенды.

Лоуренс не мог знать наверное, крепко ли он держит поводья. Ведь сейчас он правил не лошадью или волом. Ему необходимо поспать и набраться сил, а не то последние остатки покинут его очень быстро.

Хоро, стеснявшаяся, видимо, в присутствии Хаскинса, на Лоуренса даже не взглянула. Лишь тихонько прикоснулась к его руке, когда он проходил мимо.

Войдя в спальню, Лоуренс обнаружил, что Коул спит без задних ног. По крайней мере Лоуренсу не придется в одиночестве дрожать от холода под одеялом; и тем не менее его охватило чувство, будто чего-то не хватает.

Неловко усмехнувшись, он скользнул под одеяло.

***

Когда ставни плотно закрыты и засыпаны снегом, понять, сколько времени, совершенно невозможно. Лоуренс, проснувшись, решил, что полдень уже миновал. Он спал недолго, но пробудился из-за какого-то странного ощущения… Было слишком тихо.

Он сел, потом тут же вскочил и открыл окно – снег со шлепком осыпался со ставней. Лоуренс так и оставил окно открытым, и холод пошел в комнату, кусая торговца за щеки. По ту сторону окна лежала белоснежная картина.

Ветер почти стих; снег еще сыпался сверху, но это был уже не буран. Мир снова вернулся к беззвучию, какое стоит обычно в снежные дни. Было так тихо, что можно слышать шум в собственных ушах.

Скорее всего, тишина его и разбудила. Лоуренс частенько просыпался именно от тишины, а не от громких звуков, потому что когда вокруг человека все смолкает, ему кажется, что вот-вот случится что-то плохое.

– …Ты одна, э.

Войдя в комнату с печкой, Лоуренс обнаружил, что Хоро приглядывает за огнем в одиночестве.

– Я как раз думала, будить тебя или не стоит.

– Но не смогла смириться с мыслью о том, что разбудишь меня, зная, как я устал?

Хаскинса не было, и Лоуренс без стеснения сел рядом с Хоро. Она коротко ответила, ковыряя в печке кочергой:

– При виде твоего глупого лица я поняла, что мне лень даже пробовать.

– Что-то случилось?

Судя по тому, что Хаскинс, хоть и был измотан, куда-то ушел, и Коула тоже не было, что-то произошло. Тем более – раз кончился буран, который дарил им всем время.

Хоро выпустила кочергу и прильнула к Лоуренсу.

– Когда метель стихла, сюда пришли люди из монастыря. Они спрашивали, не видели ли пастухи гонца, который должен был прийти вчера или сегодня.

– И что сказал господин Хаскинс?

– Нам старик сказал, что они, по-видимому, говорили о мертвеце, которого он нашел. Он сказал, что пока будет делать вид, что ничего не знает, поскольку тело он нашел далеко, обычные пастухи туда, скорее всего, не доходят. Юный Коул пошел с ним.

Судя по всему, гонцы с копиями указа прибудут в монастырь завтра, самое позднее послезавтра.

– Что будем делать?

– Сейчас мы можем только ждать. Как только Пиаски и его люди отыщут что-то полезное, мы встретимся с большими шишками из Альянса.

– А…

Услышав ее вялый ответ, Лоуренс перевел взгляд с лица Хоро на ее хвост. Она вдруг схватила его за ухо.

– Ты вообще можешь что-либо понять, не проверяя, как себя ведет мой хвост?

– Чтобы… достичь чего-то большого, надо всегда искать доказательства…

– Дурень.

Хоро отвернулась и выпустила ухо Лоуренса, правда, сперва как следует дернув. Она нисколько не сдерживала себя, так что Лоуренсу было больно. Такая ее несдержанность означала, что она очень сердита, но Лоуренс не мог понять, это каприз девичьего сердца или звериного. Видимо, ей казалось, что любой ее ответ не будет принят всерьез, если спрашивающий обращает внимание лишь на то, какие чувства выдают ее уши и хвост.

– Разумеется, и у тебя будет шанс выйти на сцену.

При этих его словах уши на приопущенной голове Хоро встали торчком. Увидев столь явную реакцию, Лоуренс невольно захотел погладить Хоро по волосам, но тут она сказала:

– Хочешь, чтобы я тебе уши откусила?

Уши Хоро были очень ценны для нее, но и Лоуренс свои считал не менее ценными. Он быстро покачал головой.

– Альянс – огромная организация. Конечно, здесь находится лишь малая доля его представителей. По-настоящему большие чины сейчас где-нибудь в тепле и вдали от снегопада. Но все же это организация, и, чтобы заставить их действовать, нужна сила убеждения. А для убеждения иногда требуется нечто большее, чем просто факты и доказательства.

Хоро еще сильнее опустила голову и настороженно взглянула исподлобья. Она явно нарочно изображала капризницу – видимо, потому что Лоуренсу нравились девушки, ведущие себя так.

– Когда я оказываюсь перед большим числом людей, я начинаю страшно нервничать. Ты же – прирожденная лицедейка.

Лоуренс нарочно сосредоточил свои слова на ее поведении. Несмотря на раздраженное «пфф», как будто Лоуренс испортил ей все развлечение, хвост Хоро возбужденно завилял, выдавая, что теперь она в хорошем настроении.

– Добычу знаний мы предоставим Коулу, работа ногами будет на мне.

– А на мне?

Лоуренс не сразу нашел подходящее слово, но в конце концов ответил:

– Атмосфера.

Хоро не сдержала смеха. Отсмеявшись наконец, она вздохнула. Обхватила руку Лоуренса обеими своими и прошептала ему в ухо:

– Да, я всегда создаю атмосферу, которую ты всегда разрушаешь.

– …

Ему очень хотелось ответить что-нибудь ехидное, но он предпочел кашлянуть и продолжить свою мысль.

– Для нас важно чувствовать тонкие изменения в атмосфере. У нас есть свидетельства, но невозможно отрицать, что нет твердых доказательств. Важнее всего для нас – убедить тех людей, что игра стоит свеч. Поэтому, говоря откровенно… – он посмотрел Хоро прямо в глаза и закончил фразу: – От тебя очень сильно будет зависеть, удастся наш план или нет.

Лоуренс продолжал смотреть в ее янтарные с красноватым отливом глаза. Они видели столько хорошего и дурного в этом мире, однако сохранили чистоту невинной девы. Кристально-чистые глаза медленно моргнули – и когда они открылись, на Лоуренса смотрело совершенно другое существо. Когда Хоро заговорила, ее голос звучал угрожающе.

– Предоставь все мне. Старик пообещал.

– Что он пообещал?

– Что когда наш план удастся, он даст мне самую жирную овцу этого года.

Дух барана, который притворялся человеком (даже питался бараниной) и отчаянно трудился, как скрытно, так и явно, чтобы создать здесь новую родину, конечно же, должен был обладать немалой проницательностью. Ничего удивительного, что он дал такое обещание.

Получив столь умное и практичное предложение, Хоро, должно быть, просто не могла ответить иначе как улыбкой. Она, скорее всего, подумала что-то вроде «мы непременно должны найти, как ему помочь».

– Он много рассказывал о том, как создавал дом, и делился опытом, как его хранить и оберегать.

Выражение лица Хоро представляло собой смесь спокойствия и гнева. Лоуренсу даже не надо было смотреть на ее хвост, чтобы понять: Хоро тревожится. Он знал, что она очень серьезно относится к вопросам лояльности и что иногда она бывает просто невероятно настойчива.

– Он дал какой-нибудь стоящий совет?

Хвост резко колыхнулся.

– …Да.

– Вот как.

Если бы Хоро прямо сейчас раскрыла рот и попросила создать для нее новую родину, как это сделал Хаскинс, Лоуренс не смог бы с легкостью сказать «да». Они оба чувствовали это без слов.

Но если они продолжат уходить от этой темы, будет казаться, что они друг другу не доверяют, и это лишь внесет в их отношения дополнительную неловкость. Поэтому, увидев, что Хоро расслабилась, Лоуренс обвил ее рукой и собрался было притянуть к себе, когда –

– Стой, – сказала она и подняла его руку. – Некогда.

– …

– Хех. Не смотри на меня так. Или ты предпочел бы, чтобы другие снова увидели тебя в панике и замешательстве?

Где-то за ее озорной улыбкой раздались звуки шагов и стук посоха. Судя по всему, вернулись Коул с Хаскинсом.

Хоро встала и смачно потянулась; ее суставы заскрипели, шерсть на хвосте встала дыбом. Лоуренс наблюдал за ней с улыбкой – но, увы, все это продлилось недолго. Хоро не стала щипать его за щеки, но укрыла уши и хвост.

Скрывать свою внешность от Хаскинса ей резона не было. Значит, шаги, которые он услышал после Хоро, принадлежали не только Коулу и Хаскинсу. Неужели…

У Лоуренса волосы зашевелились на голове. Рука сама прижалась к груди, хоть он и знал, что это его не спасет. Ибо там был спрятан королевский указ, взятый Хаскинсом у мертвого гонца.

Даже если Лоуренс прямо сейчас бросит пергамент в огонь, он не сгорит мгновенно, как бумага. Хоро глядела на Лоуренса потрясенно, безмолвно спрашивая, что случилось. Дверь распахнулась. Лоуренсу оставалось лишь молиться Единому богу.

– Прошу прощения.

Голос звучал уверенно, не оставляя места для пререканий. Принадлежал он мужчине в балахоне, не похожем на балахон Хоро. Этот человек явно привык отдавать приказы. За дверью стояли двое монахов (этот, с уверенным голосом, и еще один) и между ними Хаскинс.

– Просим прощения за вторжение. Ты!

– Да!

Младший из монахов вошел в комнату, быстро огляделся и принялся копаться в вещах Хаскинса. Тот следил за его действиями, пряча свои чувства за усами и бородой; его непроницаемое лицо могло бы ввести в заблуждение даже Хоро.

Волноваться следовало бы о Коуле – тот был слишком юн для усов и бороды и никогда в жизни с подобными людьми не сталкивался. Встретившись с ним взглядом, Лоуренс увидел, что мальчик настолько перепуган, что его вот-вот начнет трясти.

– Ты бродячий торговец, да? – обратился к Лоуренсу толстый старший монах, стоя в проеме. Не входя в комнату, он подчеркивал тем самым, что считает обиталище пастуха нечистым.

– Да. Мы здесь остановились на время, потому что не смогли найти комнату на постоялых дворах.

– Понятно. Ты тоже из Рувика?

– Нет. Я член Торговой Гильдии Ровена.

– Хмм, – и монах кивнул. Он производил настолько отталкивающее впечатление, что Лоуренс подивился даже, было ли его хмыканье ответом – может, просто складки жира на шее выдавили воздух, когда он кивнул.

– Позвольте узнать, что случилось?

В воздухе висело слишком ощутимое напряжение, чтобы можно было предположить, что монахи явились просто побеседовать, – особенно с учетом того, что один из них за спиной у Лоуренса грубо рылся в пожитках, одеялах и даже дровах. Возможных ответов было немного.

Несомненно, Хаскинс попал под подозрение монахов. Они думали, что он наткнулся на гонца, когда разыскивал заблудившуюся овцу, и украл что-то у него. В действительности подобное случалось нередко.

– Нет, ничего необычного не произошло… Ты только что сказал, что ты член Торговой Гильдии Ровена?

На вопрос монаха Лоуренс мог лишь ответить честно:

– Да.

– Насколько мне известно, наш монастырь не ведет дел с этой гильдией.

Если сейчас Лоуренс ударится в панику, позже ему не на что будет жаловаться, когда Хоро начнет его пинать в спину.

– Верно, однако я здесь не по торговым делам.

– О? – прищурился монах.

– Я пришел сюда с этой девушкой и этим господним дитем, дабы очиститься в святости монастыря Брондела.

– …Так вы паломники?

– Да.

В монастыре Брондела давно уже не принимали паломников с гостеприимством. В нынешнее время паломнический визит сюда торговца, да еще с монахиней и мальчиком, был делом весьма необычным. Губы монаха изогнулись в улыбку, но глаза не улыбались.

– Ровен… насколько я помню, эта гильдия находится на материке… Разве там нет множества знаменитых церквей и монастырей? Например, в одном только Рубинхейгене есть монастырь Святого Либера, монастырь Ла Киакка, церковь Джибротта.

Его расспросы походили скорее на допрос – особенно на фоне обыска, который учинял второй монах.

– До меня дошел слух, что здесь есть некая священная реликвия.

– Священная реликвия, – повторил монах, не утрудив себя использованием вопросительного тона.

– О да. Я слышал, ваш монастырь глубоко любим не только Господом, но также овцами. И потому он более, чем другие названные тобой места, подходит такому торговцу, как я.

Монах усмехнулся на шутку Лоуренса, но отвел свой жирный взгляд, как только второй монах перешел в соседнюю комнату. Там были пожитки Лоуренса и его спутников; однако все торговцы привыкли носить опасные вещи с собой. Так что, даже если все их вещи вывалят на землю и обшарят, бояться нечего.

– Понятно… судя по твоему виду, ты опытный торговец. Да благословит тебя Господь!

Лоуренс кивнул, хоть и понимал, что монах иронизирует.

– Марко!

Молодой монах, услышав призыв толстого, тут же прекратил рыться в прожитках и выбежал из спальни, словно дрессированная собака. Он нисколько не походил на монаха, как его обычно рисует воображение, – прилежно молящегося день за днем. По правде сказать, больше всего он напоминал хорошо обученного наемника.

– Ну что?

– Я ничего не нашел.

– Вот как?

Почему толстый монах выказывал столь открытую враждебность? Просто чтобы надавить на Лоуренса, Хоро, Коула и Хаскинса? Или он, ничего не найдя, пытался спасти лицо? Как бы там ни было, судя по всему, пока что четверка была в безопасности. Так Лоуренс полагал.

– Кукушка подбрасывает яйца в чужие гнезда. Обыщи этих двоих.

Толстый монах, видимо, сам когда-то был торговцем; но когда Лоуренс это осознал, было уже поздно. Младший из монахов, Марко, кинул взгляд на Лоуренса, потом на Хоро. Похотливая улыбка мелькнула у него на лице, когда он оттолкнул Лоуренса и подошел к Хоро.

– Именем Господа призываю тебя к терпению.

Кажущееся приличие лишь делало Марко еще более похожим на змею. Хвост Хоро был скрыт под балахоном, уши под капюшоном. Она надела выражение лица святой женщины, спокойно готовящейся к мученичеству, но Лоуренс чувствовал себя, как муравей на сковородке.

Как будто этого всего было мало – Марко не стал утруждаться проверкой рукавов балахона Хоро, а сразу положил руки ей на плечи и провел вниз по изгибам тела. Хоро отдернулась, когда он прикоснулся к ее грудям.

– Это что?

Монах обнаружил мешочек с пшеницей, который она носила на шее. Уже то, что он нашел предмет, спрятанный под одеждой, показывало, насколько распутно он проводил свой обыск.

– Пшеница?

– Это амулет…

На ее тихий, как комариный писк, ответ он омерзительно ухмыльнулся, будто удовлетворил свою жажду причинять страдания. Лоуренс проглотил свою ярость, чувствуя, как его руки сжимаются в кулаки. Готовность Хоро вынести позор пропадет впустую, если Лоуренс не будет готов к тому же.

Тем временем руки Марко скользили по пояснице Хоро и ниже, и ему пришлось встать на колени из-за разницы в росте. Если он ощупает ее сзади, непременно наткнется на хвост. Или она все равно сумеет как-то скрыть его?

Лишь благодаря своей тревоге Лоуренсу удавалось с трудом удерживать внутри себя бешенство. Вот руки Марко поползли по бокам назад –

– Уу… у…

Марко бесстыдно ощупывал бедра низко опустившей голову Хоро, но, услышав ее всхлипы, поднял взгляд и цокнул языком. Слезы текли из глаз Хоро; она обеими руками вцепилась в мешочек с пшеницей, будто молясь о божьей защите.

Поняв, что развлечение окончено, Марко убрал руки. Напоследок поспешно проверил рукава и произнес:

– Господь доказал твою невиновность.

Она чуть кивнула. Лоуренс видел, что ее слезы наигранные, однако способность Хоро так плакать его поразила. Впрочем, его облегчение было недолгим – ясно, что его очередь следующая.

– Прошу прощения.

Выражение лица Марко заметно изменилось. Теперь, когда пришло время обыскивать Лоуренса, ему незачем было сдерживаться. В конце концов, Лоуренс был более подозрительным из них двоих.

Лоуренс держал при себе несколько писем; если монахи найдут то, с королевским указом – конец всему. Он лихорадочно пытался придумать, как незаметно достать и спрятать письмо. И, когда руки Марко уже потянулись к Лоуренсу, тот встретился взглядом с Хоро –

– Берегись!

С этим выкриком Лоуренс оттолкнул Марко и бросился к ней. Перед этим Хоро еле заметно кивнула, а потом, все еще со слезами на глазах сжимая мешочек, будто молясь, пошатнулась и начала падать в сторону печки. На нее будто наложили какие-то чары, заставившие ее потерять сознание.

Лоуренс поймал Хоро, и они оба рухнули на пол. Этим они выиграли чуть-чуть времени, но что дальше? Что сейчас следует предпринять? Лоуренс, сжимая Хоро, отчаянно думал; но тут сзади раздались шаги. Он понял, что их уловка продлится недолго.

– Она не поранилась?

Марко бесстыдно произнес эти слова в попытке изобразить сочувствие, но Лоуренсу было не до реверансов, и он в ответ коротко огрызнулся:

– Нет.

Он держал Хоро в руках; та не открывала глаз и делала вид, что в обмороке. Подбежавший Коул вместе с Лоуренсом подняли Хоро.

– Помоги отнести ее.

Лоуренс и Коул отнесли Хоро в соседнюю комнату и уложили на кровать. Все это время Марко не сводил с них глаз, не давая ни единого шанса достать и спрятать письмо. Сердце Лоуренса отчаянно колотилось, пока он пытался найти решение; ему казалось, что его живот весь в огне.

– Теперь можно продолжить?

Лоуренсу оставалось лишь, точно покорному агнцу, подчиниться неумолимому требованию Марко.

– В таком случае прошу снять куртку.

Лоуренс медленно снял куртку и передал ее Марко. Тот несколько раз встряхнул ее, проверил карманы и прощупал подкладку – не спрятано ли там что-либо. По его действиям было видно, что эта процедура ему не внове.

– Рубаху!

«О Господи!» – возопило сердце Лоуренса, когда он, изо всех сил пытаясь сохранять спокойствие, снял рубаху, в которой были письма. И –

– …Чисто.

Методично обыскав рубаху, Марко подал ее обратно.

– Господь явил нам истину.

Ограничившись этими словами, Марко повернулся к старшему монаху. Лоуренс сумел не рухнуть на пол мешком лишь потому, что мельком увидел губы лежащей на кровати Хоро – они были изогнуты в гордую улыбку.

– Примите наши извинения за доставленное беспокойство. Господь вознаградит вас за веру, с которой вы отправились в паломничество.

Удостоив напоследок Лоуренса и остальных лишь этими неискренними словами, монахи ушли. Хаскинс, стоя в коридоре, ел их глазами, пока они не удалились, потом присоединился к Лоуренсу. Как только Коул закрыл за ним дверь, трое остальных протяжно выдохнули.

– Я даже не заметил, когда ты их вытащила… – произнес Лоуренс, глядя на Хоро, с озорной улыбкой прислонившуюся к дверному косяку.

– А ты думал, я все время только плакала? Ох уж…

Подойдя к Лоуренсу, она извлекла из-под балахона пачку писем и помахала перед его носом.

– Я думала, ты сразу заметил.

Она собиралась это сделать с самого начала; она поэтому и сжимала мешочек с пшеницей, будто в молитве. А Лоуренс не догадался; интересно, подумал он, насколько плохо все могло сложиться, не встреться он взглядом с Хоро в критический момент. При этой мысли волна страха прошла по его сердцу и отразилась тревожной улыбкой на лице.

– Так или иначе, мы преодолели эту преграду, так что это не имеет значения. Тем более – мне удалось посмотреть, как по-дурацки ты себя вел.

С этими словами она ткнула Лоуренса кулачком в грудь, после чего Хаскинс вдруг тихо рассмеялся. Через некоторое время смех перешел в кашель, и пастух уселся возле печки.

– Простите мне мою невежливость.

Это краткое извинение лишь добавило ситуации неловкости. Хоро делала вид, что ей все равно, но лицо Лоуренса тут же залилось краской.

– Однако, судя по всему, монастырь вышлет людей на поиски гонцов…

Когда Хаскинс перешел к делу, Лоуренс наконец вернул самообладание.

– Они успеют вернуться к завтрашнему дню?

– Это довольно далеко, а солнце скоро сядет, так что, скорее всего, они вернутся завтра вечером или послезавтра… какое сейчас у нас положение? Есть ли шансы?

– Не обещаю, что все пройдет как по маслу, но я заручился помощью очень надежного человека.

– Ясно… нет...

– ?

Лоуренс хотел было спросить, что Хаскинс имеет в виду, но остановился, когда тот покачал головой и опустил взгляд.

– Прости, что я сомневался в тебе. Люди необычайно умны. Не знаю, то ли я чересчур горд, то ли просто завидую, но мне не хотелось этого признавать.

Эти слова он произнес довольно жизнерадостным тоном, и тут же Лоуренс услышал звук быстрых, уверенных шагов, направляющихся к ним. В прошлом ему представлялось немало возможностей вслушиваться в звуки, затаив дыхание, и пытаться понять, чьи шаги он слышит – вдруг разбойника или волка; эти шаги звучали дружески. В дверь постучали; Коул открыл ее и впустил Пиаски.

– Господин Лоуренс.

На щеках его играл румянец. Лоуренс переглянулся с Хоро и Коулом, затем перевел взгляд на вставшего Хаскинса. Но тот указал на пастуший посох и покачал головой. Лоуренс понял – он хотел сказать: «Я попросил вас о помощи, сейчас я доверяю вам вести все дальше самим». Лоуренс кивнул и обратился к Пиаски:

– Тебя не очень затруднит, если мои спутники к нам присоединятся?

– Нет, ни в коей мере. Напротив, я даже предпочел бы, чтобы они присоединились. Эти монахи сюда уже приходили, не так ли?

– Да, и не могу сказать, что их визит доставил нам удовольствие.

Пиаски улыбнулся по-детски невинно.

– Настолько плохо, да? Однако то, что ты это говоришь, означает, что все закончилось хорошо, верно? От того, что они сюда уже приходили, у меня на душе спокойнее, хотя и не должно бы.

Когда вся компания вышла из комнаты, он продолжил:

– Если мы собираемся это сделать, надо действовать сейчас.

Солнце уже коснулось горизонта, снегопад почти полностью прекратился.

***

Когда они добрались до библиотеки, там уже было множество торговцев, причем все они обладали одной и той же странной привычкой. Непохоже, чтобы у них сейчас был перерыв в торговле, однако эти юноши не стригли бороды и волосы, отращивая их длинными, как у рыцарей.

Когда Лоуренс и его спутники вслед за Пиаски вошли в комнату, кто-то негромко присвистнул, здороваясь.

– Этих монахов, которые к тебе приходили, ненавидят все, кто живет здесь на постоялом дворе.

Пиаски оперся рукой о стол в дальнем углу комнаты, повернулся к Лоуренсу и продолжил:

– «Гонцы уже прибыли?», «Скрываешь ли ты какие-либо письма?» – так они долбили раз за разом и перерывали наши вещи… Думаю, это лишь показывают, как сильно они встревожены. Возможно, их тревожит также, что король готовится объявить и еще один побор.

– Понятно. Значит, они чувствуют, что опасность совсем рядом.

Пиаски на краткий миг опустил веки, соглашаясь. Такого рода знаки использовались обычно в тускло освещенных помещениях, если говорить было нельзя.

– Как прошел твой поиск?

– Поскольку мы знали, что искать, на этот раз нам не понадобилось много времени. В конце концов, если кто-то покупает что-то дорогое, он прячет это среди других дорогих вещей. Но мы лишь полагаем, что нашли то, что нам нужно; естественно, мы не можем быть уверены полностью.

Чтобы убедиться, им нужна была помощь Лоуренса.

– Они к тому же засунули это в список постоянных расходов, чтобы выглядело не так подозрительно – если бы оно было в разовых расходах, то слишком бросалось бы в глаза. Их постоянные расходы – траты на балахоны и всякие вещи для монахов, строительные материалы, жалованье каменотесов, расходы на трапезы особых гостей.

С этими словами Пиаски подал Лоуренсу ту часть записей расходов монастыря, о которой говорил. Лоуренсу хватило взгляда, чтобы понять, что без тщательного рассмотрения здесь ничто не выглядит подозрительным – обыкновенная расходная книга.

– Мы, торговцы, превосходим их числом рук, числом глаз и тем, что мы вместе знаем очень многое о самых разных странах. Ключом оказалась вот эта пряность – шафран, который доставили сюда через два города.

– Каким образом?

– Потому что так вышло, что именно в то время, когда они купили этот шафран, именно в том городе его не было. Его только везли туда на корабле, а он задержался из-за шторма. Так что имперские торговцы, которые занимаются ввозом товаров, должны знать, что затеял монастырь, и воспользовались этим. Они ведь вряд ли тратят деньги, чтобы пустые ящики перевозить, – они возят дорогие штучки. Ну и это нас подтолкнуло в нужном направлении.

Стоит обнаружить одну ложь, как вся прочая ложь посыплется, как карточный домик. Стоит обнаружить, что какой-то предмет был перевезен тайно, как якобы пустые ящики найти легче легкого, и вся загадка открывается.

– А за вот этот груз они заплатили больше, чем он стоил на рынке. Кто знает – может, те ящики и впрямь были пустые; есть ведь товары, о которых даже мы все вместе ничего не знаем. Однако –

– Однако того, что вы нашли, уже достаточно, – продолжил Лоуренс, возвращая записи Пиаски. – Самое раннее, когда гонцы могут явиться, – сегодня вечером?

– Да. Ведь монастырь разослал повсюду своих монахов, значит, положение действительно отчаянное. Возможно, они даже пастухов отправили разыскивать гонцов.

Это хорошо ложилось на то, что сказал Хаскинс. Лицо Пиаски посерьезнело.

– Если тебя устраивает – начальство уже собирается на встречу.

Лоуренс кинул взгляды на стоящих по обе стороны от него Хоро и Коула. Они медленно кивнули.

– Хорошо.

– Тогда… – Пиаски оторвался от стола, на который облокачивался. – Идемте.

***

Когда они пришли на постоялый двор Альянса, Лоуренс ощутил, что там царит необычная атмосфера. Здесь все было окутано странным жаром, будто в огонь подкинули чересчур много дров. Возможно, это давал о себе знать визит монахов. Когда два надменных монаха ведут себя так бесцеремонно, всякий торговец, если только он не спит, чует запах крови, точно волк.

Здешние торговцы, должно быть, понимали, что монахи ведут себя так неприлично, потому что загнаны в угол. Все собравшиеся здесь были из тех, кто готов воспользоваться слабостью монастыря или на худой конец поглазеть на неотвратимое. Вполне естественно, что в помещении, наполненном такими людьми, было очень жарко.

Вот почему, когда Пиаски ввел Лоуренса и его спутников, все взгляды обратились на них. Вошли чужак-торговец, похожая на монахиню девушка и мальчик, напоминающий слугу; а привел их сюда, в логово здешних торговцев, и даже проводил вверх по лестнице не кто иной, как сам Пиаски. Разумеется, вопросы читались на каждом лице.

Может, эти трое что-то обнаружили? На вошедших один за другим обращались полные зависти взгляды, будто стремясь прожечь дыры в одеждах. Не то что Хоро – даже Лоуренса эти взгляды кололи. Коул – тот вообще не осмеливался поднять голову.

– Мы пришли.

Пиаски остановился перед дверью в самой середине третьего этажа. Затем молодой торговец расправил одежду и постучал.

– Прошу прощения за вторжение.

Едва они вошли, их омыли ароматы пряностей вместе с запахами молока и меда. Такой запах всегда окружает людей, которые считают, что еда не еда, если она как следует не приправлена.

Посреди комнаты стоял круглый стол, за которым сидели четверо торговцев средних лет. От них веяло чем-то таким… Лоуренс не удивился бы, окажись они владельцами крупных торговых домов. Возможно, так оно и было. Несомненно, жизнь в этом заснеженном монастыре сказалась на них. Однако то, что лишь один из них удостоил вошедших взглядом, едва ли объяснялось их усталостью.

– Я, ваш покорнейший слуга Лаго Пиаски, пришел с визитом.

– Оставь церемонии. У нас мало времени.

Эти слова произнес приземистый мужчина, волосы которого завивались возле ушей. Свои слова он подкрепил жестом, после чего его узкие глаза повернулись к Лоуренсу.

– Я слышал, ты из Ровена?

– Да.

– Хмм…

Он просто задал вопрос, на который хотел получить ответ; он не дал Лоуренсу возможности представиться. Остальные мужчины за столом сидели неподвижно, даже к напиткам своим не притрагивались.

– Позвольте нам объясниться? – промолвил Пиаски, будто противясь тяжелой атмосфере. Человек с завитыми волосами приподнял руку, давая знак начинать.

– Благодарю вас за то, что уделили нам свое драгоценное время. Сначала, пожалуйста, обратите внимание вот на эти бумаги.

Пиаски достал из-под мышки пачку пергаментов; стоявший возле стены слуга тотчас подошел, забрал их у него и положил на середину стола. Четверка лениво потянулась за бумагами, пробежала взглядами, и их глаза прищурились.

– Копии их торговых записей, э? И что с ними не так?

На этот раз говорил другой человек. Он был тощ, кожа да кости, и, казалось, всех подозревал. Он говорил таким тоном, будто уже устал от происходящего. Вокруг унылых глаз собралось множество морщинок – так много, что веки казались чешуйчатыми. Остальные трое были на вид не менее усталыми; бегло оглядев бумаги, они положили их обратно на стол.

– Мы обнаружили платеж за несуществующие ящики, а также несколько покупок товара по слишком высокой цене.

Четверо даже не переглянулись; один из них ответил Пиаски от имени всех:

– Подобные вещи трудно счесть необычными для организаций, пытающихся изыскать способы вырваться из когтей сборщиков налогов.

– Да, это так.

– Тогда что ты пытаешься доказать нам?

Пиаски под пристальным взглядом спросившего сделал короткий вдох. Пришла очередь Лоуренса.

– Мы предполагаем, что траты монастыря призваны скрыть некоторые предметы, а не доходы.

Вся четверка сосредоточила взгляды на заговорившем чужаке. Лоуренс был не вполне уверен, что наполняло эти взгляды – интерес или гнев.

– Траты?

– Именно.

Тут один из четверки перебил:

– Ты сказал, что принадлежишь к Ровену… ты сейчас говоришь от имени сэра Гольденса?

Гольденс был тем, кто управлял всей Гильдией Ровена. Существо далеко за пределами мира Лоуренса. Его круглый стол вполне мог бы посоперничать по влиятельности с тем, перед которым сейчас стоял Лоуренс.

– Нет.

– Тогда от чьего-то еще?

Взгляды четверки стали ощутимо жестче; вполне ожидаемая реакция, когда люди подозревают вмешательство чужой гильдии. Их флаг несет на себе изображение луны и щита; и никто здесь не смеет ходить под иным флагом, если только за ним не стоит его гильдия.

– Позвольте мне поправиться: я всего лишь одинокий бродячий торговец.

– Слова дешевы.

Вполне справедливо. Извинившись, Лоуренс достал с пояса маленький кинжал. Без тени колебаний извлек из ножен и вонзил себе в ладонь.

– Если мне дадут пергамент, я готов расписаться кровью.

С того момента, как бродячий торговец покидает свою гильдию, ему некуда податься. Из четверых мужчин трое отвернулись, потеряв интерес.

– Ты!

Четвертый движением подбородка подал знак стоящему у стены слуге, и тот выбежал из комнаты. Лоуренс решил, что он отправился за тряпицей, чтобы перевязать рану.

– Да, пока ты молод, надобно помнить, что уметь рисковать очень важно. Я на этот раз не обращу внимания на произнесенное тобой имя «Ровен» и окажу тебе честь, выслушав объяснение от твоего собственного имени.

Было бы ложью сказать, что Лоуренс не улыбнулся при этих словах.

– Крафт Лоуренс.

Слуга быстро вернулся с тряпицей; Хоро тотчас отобрала ее и принялась перевязывать руку Лоуренса. По ее поведению Лоуренс сделал вывод, что его лицедейство прошло приемлемо.

– Крафт Лоуренс, к какому выводу ты пришел вместе с Лаго Пиаски из Альянса? Ты утверждаешь, что монастырь своими тратами пытается что-то прикрыть? Если принять во внимание королевские налоги, покупка пустых ящиков и переплата за товары выглядят не настолько необычно, чтобы привлечь наше внимание.

– Это было бы так, если бы они делали все это ради уклонения от налогов.

– И какой же другой резон у них может быть?

Хоро закончила перевязывать рану и мягко похлопала Лоуренса по руке, приободряя его. Воодушевленный поддержкой, он ответил:

– Желание купить нечто дорогое так, чтобы никто не знал, что это у них есть.

Четверо тут же переглянулись.

– Нечто? Какого рода «нечто»?

Наконец-то они проявили интерес. Невольно Лоуренс сжал в кулак перевязанную правую руку.

– Кости волка. По сути – священную реликвию, которая свидетельствует, что на севере, кишащем язычниками, жил некогда так называемый «бог».

Это были ключевые слова. Лоуренс вдохнул и, сказав себе, что его не примут всерьез, если он не продолжит давить, тут же добавил:

– И это не пустой слух. Через пролив отсюда лежит портовый город Кербе, там есть Торговый дом Джин. Уверен, вы уже знаете о событиях вокруг нарвала, которые там недавно произошли. В этом водовороте исчезли полторы тысячи румионов Дома Джин.

Четверка хранила молчание. Лоуренс сделал еще один вдох и продолжил:

– В истоках реки Роеф есть деревня Леско; там находится компания Дива – они и давали деньги Дому Джин. Их цель была – купить эти волчьи кости.

Лоуренс чувствовал, что пока что справляется неплохо. Ну, может, он говорил чуть быстровато, но в самих словах он был уверен. Он не сомневался, что в верхах Альянса Рувика слышали и о костях, и о компании Дива, управляющей тамошними шахтами. Даже если ему не поверят сразу же, они по крайней мере поймут, что в его расследование было вложено немало сил. В этом Лоуренс был убежден.

– Что вы об этом думаете?

И все же ответа не последовало. В комнате царила атмосфера расслабленности, почти что усталости. Пиаски взглядом умолял Лоуренса предложить какой-то более убедительный аргумент, иначе их план обречен на провал. Лоуренс был в замешательстве; он уже почти что открыл рот, когда вмешалась Хоро.

– Если у вас есть какие-то мысли, пожалуйста, поделитесь с нами.

Все пораженно уставились на нее, однако Мудрую волчицу это нисколько не смутило.

– Господь учит, что не следует притворяться, что вам неинтересно, если вам интересно.

Любой, кто шутит в подобной ситуации, – либо скоморох, либо дурак; ведь надменные позы сидящей за столом четверки – грудь колесом, носы вверх – были отнюдь не наигранными. Однако их высокое положение ценилось лишь в мире людей, и это следовало помнить с учетом того, где именно они находились сейчас. В монастыре, где монахи молятся существу, более высокому даже, чем Хаскинс и Хоро, – Единому богу.

– Госпожа… прошу прощения, дева веры, молящаяся денно и нощно, но не пояснишь ли нам свою мысль?

– Господь непостижим для смертного человека. Стоит мне положиться на его силу, даже спрятав глаза под капюшоном и опустив голову, как самые мелкие подробности становятся как на ладони.

Аура исключительности – источник силы и власти. От четверки за столом исходило невидимое глазу нечто, что лишало воли противиться им. Чтобы такая атмосфера могла установиться, от Лоуренса и его спутников требовалось не только признание власти за этими людьми, но и убеждение, что они действительно выдающиеся. И если кто-то не способен осознать такую атмосферу, этот человек либо непроходимо глуп, либо просто живет с совершенно иной философией.

– Спасибо… что поделилась с нами своей бесценной мудростью.

Когда перед сильным мира сего стоит юный наглец, слишком много возомнивший о себе, его всего лишь следует поставить на место. Но если этот юный наглец – девушка, то «поставить ее на место» приведет лишь к неловкости.

Общепринятый способ иметь дело с ничего не значащими людьми (женщинами, детьми) – надеть на лицо легкую улыбку, утешить их какими-нибудь словами и оставить маячить на заднем плане, как вазу. Лоуренс и сам еще недавно был связан этой привычкой, поэтому невольно улыбнулся, глядя, как вся четверка пытается изобразить натянутые улыбки.

– Итак, мне повторить мой вопрос?

Их лица побагровели, подчеркивая тем самым, какими бледными они были до сих пор. Все четверо не знали, что делать: их положение велело одно, здравый смысл другое, достоинство третье. Даже тоненькое одеяло согреет, если потереться об него.

Состоял ли план Хоро в том, чтобы разъярить их, потом нанести удар и добиться своего, когда они будут в слишком большой ярости, чтобы что-то внятно отвечать? Вполне возможно, подобный подход сработал бы; и если бы удалось, это было бы весьма примечательное достижение. Но это не детская ссора; Лоуренс уже решил было повторить свой вопрос, когда –

– Нет, – процедил сквозь сжатые губы один из багроволицых мужчин. – В этом нет необходимости.

Он поднял правую руку выше плеча, и слуга тотчас подошел и подал ему белый платок. Мужчина громко высморкался, и его лицо вернуло прежний цвет.

– Достаточно. Это просто напомнило мне кое-какие события двадцатидвухлетней давности.

При этих словах другой из четверки поднял бровь.

– Напомнило мою жену, как она впервые пришла в мою семью с приданым. От нее я узнал, что одной лишь логикой истины не постичь.

Лоуренс ощутил изменение атмосферы и одновременно услышал какой-то тихий звук. Совсем скоро он понял, что это все четверо смеются.

– Да и вообще, каждый день мы принимаем деловые решения, которые бросают вызов логике. Все мы…

Его голос окреп – предвестие настоящего совещания за этим круглым столом.

– Позвольте мне подытожить наши расспросы?

– Нет возражений, – тут же согласились остальные трое. Мужчина обратил взор на Лоуренса.

– Что касается темы, которую мы обсуждаем, у меня остался один вопрос, Крафт Лоуренс.

– Пожалуйста.

Лоуренс готов был поклясться, что его ладони потеют кровью.

– Что дает тебе такую уверенность во всем этом? Пожалуйста, поделись с нами.

Рука Лоуренса тут же нырнула в нагрудный карман и извлекла письмо. Это была его козырная карта – именно она делала легенду о волчьих костях более чем просто слухом. Письмо было подписано Киманом и Ив – людьми, очень хорошо известными по эту сторону Уинфилдского пролива. Ив даже была некогда аристократкой королевства Уинфилд. Их подписи заверяли свидетельство Ив, что Церковь приобрела волчьи кости.

– Это письмо мне написала Флер фон Эйтерзентель Мариель Болан.

Длинное имя свидетельствовало о благородном происхождении – правда, лишь для тех, кто обладал достаточными познаниями, чтобы понимать истинные значения имен.

Двое людей, сидящих за круглым столом, переглянулись, третий едва заметно кивнул.

Удалось.

Такая мысль мелькнула у Лоуренса в голове, и вдруг –

– Что еще?

– Э?

Лоуренс едва не переспросил, но сумел в последний миг прикрыться мягким покашливанием. Несколько раз кашлянул, потом протянул здоровую руку в сторону стола, извиняясь за невежливость. Этот жест намертво въелся в него за годы участия в переговорах, поэтому он вышел естественным. По правде сказать, Лоуренс был в такой панике, что в его сознании царила лишь девственная белизна.

«Что еще?» Человек, имеющий, по-видимому, самый большой вес среди четверки, ответил Лоуренсу этим вопросом. Неужели письма недостаточно? Лоуренс только что выложил козырную карту, веря, что это идеальный ход в уже ставших благоприятными обстоятельствах. Но если этого мало – у него кончились козыри в рукавах.

Несколько взглядов сверлили его из-за стола.

– Волчица и Мудрое око… да, репутация этих двух торговцев имеет вес. Однако если делать суждение, основываясь лишь на весе имен, полагаю, найдутся другие, чьи имена и советы еще весомее. Даже здесь, посреди ничего.

Деловые переговоры – поле боя торговца. Наемнику секундное колебание на поле боя может стоить жизни, торговцу секундное колебание на переговорах может стоить договора. Уже то, что Лоуренс увел взгляд в сторону после этих слов, означало, что опытные торговцы за столом победили его. Да – его уверенность исчезла без следа, и он стал не более чем марионеткой, которую дергают за ниточки.

Из-за стола послышались вздохи. Лоуренс видел, как Пиаски открыл рот, но тоже не смог найти нужных слов. Пытаясь вернуть самообладание, Лоуренс лишь затягивал паузу. Если подписей Кимана и Ив недостаточно, чтобы заслужить доверие этой четверки, то поделать уже ничего нельзя. Поражение. Это чувство наполнило его сердце, когда –

– Лоуренс.

Знакомый голос произнес слово, которого почти никогда не произносил. Лоуренс обернулся и убедился, что да, именно Хоро произнесла его имя. Она смотрела на него с гневом, и он готов был поклясться, что слышит, как расчищается стол, на котором было столько навалено… нет, это звук, с каким тяжелая дверь, чуть приоткрывшись, затворяется вновь.

Лоуренс смотрел в глаза Хоро, несмотря на сосущее ощущение, что двери возможностей закрываются перед ним. Янтарные с краснинкой глаза, в которых оставалось то же выражение. Эти глаза всегда таили в себе ответ – ответ столь очевидный, что уже должен быть на кончике языка, но спрятанный за этими глазами так надежно, что до него не дотянуться.

Ответ всегда был прост. И сейчас Лоуренсу нужно всего лишь убедить себя, что ничто еще не кончено, а потом побыстрее его найти. Поторопись, подумай еще раз обо всем, что было сказано! Лоуренс принялся ломать голову, выжимая до капли всю мудрость, какой обладал. Время бежало беспощадно, но торговцу неведомо, что значит «сдаваться».

– Есть еще кое-что!

Его голос поднялся почти до визга. Столь неожиданный взрыв напугал всех в комнате; они разом отдернулись и уставились на Лоуренса. Лица у них были такие, будто они вдруг увидели, как покойник возвращается к жизни, и в каком-то смысле так оно и было. На переговорах торговец, блуждающий взгляд которого выдает неуверенность, – все равно что разлагающийся труп.

Лоуренс крикнул настолько громко, что сам пораженно замолчал; он стоял в центре внимания всех присутствующих, ждущих его следующего слова, и не мог выдавить ничего. Вдруг левую руку пронзила боль – она напомнила Лоуренсу, что он еще жив, и вывела его из ступора. А потом правую руку сжала еще чья-то ладонь, напоминая Лоуренсу, что он не один.

– Я видел волчицу.

Молчание после этих слов длилось всего миг, но для Лоуренса он растянулся на целую вечность.

– Волчицу?

– Да… гигантскую волчицу.

Он сам понятия не имел, почему произнес эти слова. Все, что он знал, – что это правильные слова, и потому произнес их с уверенностью. Если по правде – он с самого начала знал, что это и есть правильный ответ. Ведь что сказали ему эти четверо за столом, когда согласились выслушать его? Они сказали, что окажут Лоуренсу честь, выслушав объяснения от его имени.

Они сошли с проторенных путей, когда сказали ему это, – а он в ответ достал пергамент с именами других. Неудивительно, что Хоро рассердилась. Этим четверым не нужны были доказательства – им нужно было понять, почему он так убежден. Вот чего они на самом деле хотели от него.

– И я путешествую ради этой волчицы… гигантской волчицы.

Решат ли они, что он сломался от тревоги? Или сочтут, что он отчаянно пытается привлечь их внимание столь нелепыми заявлениями? В обычной ситуации его собственное лицо выдало бы его беспокойство, но, поскольку он не лгал, то и беспокоиться было не о чем.

– …Ты с севера? – спросил один из четверки.

– Вот они с севера, – ответил Лоуренс, указав на Хоро и Коула. Все четверо прищурили глаза и уставились куда-то в пространство, будто пытаясь разглядеть Хоро и Коула не здесь, а на далеком севере.

Для Пиаски, похоже, было настоящей пыткой, что ему никак не удавалось вставить даже словечко. Лоуренсу казалось, что он стоит не на твердом полу, а на тонком льду. Любому, кто смотрел на него сейчас, должно быть, хотелось отвести взгляд в страхе за то, что может произойти.

Четверка закрыла глаза и впала в молчание. Лоуренс стоял неподвижно, прямой, как меч, хоть логика его и не поддерживала.

– Вот как?

Это краткое изречение разбило наконец тишину.

– Ясно. Пути судьбы порой непостижимы.

– Да благословит нас Господь!

Должно быть, не только Лоуренсу эти слова показались немного зловещими. Четверо за круглым столом, одеяния которых пахли перцем и шафраном, теперь говорили изысканно и текуче.

– Как бы невероятна ни была правда, когда-нибудь она непременно вскроется.

– …Мм?

– Мы долго ждали. Впрочем, точнее было бы сказать, что мы долго не могли принять решения.

– Какое решение… – разом прошептали Лоуренс и Пиаски, после чего переглянулись. Может, слух тех четверых за столом и ослаб с возрастом, но недооценивать его не стоило.

– Видишь ли, мы уже получили некие сведения, что монастырь приобрел волчьи кости. Но последствия любого нашего решения слишком велики… и мы не могли вынести суждение, основываясь только лишь на тех сведениях, потому что…

Говорящий пристально смотрел на Лоуренса, но, несмотря на серьезное выражение лица, исходящая от него аура была почти ласковой.

– …Потому что мы, старики, выкопали их ржавыми лопатами и потому не могли не сомневаться в их достоверности. Но если кто-то более юный пришел к такому же выводу, не полагаясь исключительно на логику, это дает нам основания считать, что сведения и вправду верные.

– З-значит…

– Да. Мы знаем, что монастырь Брондела приперт к стене. Терять время больше нельзя. Но если они на самом деле приобрели волчьи кости, на этот случай у нас уже есть план.

Четверо устало улыбнулись.

– Нам, старикам, трудно вести войну, потому что люди наших лет всегда увлекаются мелкими тактическими изысками.

– Да, такие дела. Мы не испытываем особой враждебности к нынешнему противнику, но эти сведения подобны сильному яду, который способен мгновенно нанести ему смертельную рану.

Четверо беседовали между собой, выглядя, как обычные старики. Неудивительно, что Пиаски, вслушиваясь в их слова, опустил голову, и Лоуренс сделал то же самое. Хоро, однако, склонила голову чуть набок, а Коул, хотя у него явно камень с души свалился, смотрел с непонимающим видом.

Невольно Лоуренс ощутил горечь при мысли о том, что ему следует сказать дальше, – поскольку он знал, что обратит эти слова не к Хоро. Сидящая за столом четверка обладала не только ее хитростью, но и гибким умом.

– В таком случае…

Они загнали Лоуренса и его спутников в угол, так что сейчас ему оставалось произнести лишь это:

– Пожалуйста, предоставьте все нам.

Они это подстроили отчасти для того, чтобы обезопасить самих себя, а отчасти просто для того, чтобы переложить работу на других. В Лоуренсе и его спутниках они видели группу, которая способна сделать за них все, что надо; в свою очередь, Лоуренсу и остальным это открывало путь к успеху. Человеческие отношения куда сложнее, чем «один нападает, другой защищается».

Тяга Лоуренса к противникам уровня Хоро, с которыми невозможно справиться обычными способами, объяснялась, возможно, его восхищением тем, как они поднимаются над законами общества. И, разумеется, сюда он пришел для того, чтобы взять поводья в свои руки.

– А, кстати, у меня есть еще одно письмо.

Лоуренс извлек следующую бумагу – ту самую, с королевским указом и королевской печатью.

– Это же… но откуда это у тебя?..

Вот и пришел его черед улыбаться; не обращая внимания на заданный вопрос, Лоуренс кашлянул и продолжил:

– Этот указ может привести вот к каким последствиям…

Четверка внимательно слушала слова вышедшего на главную сцену Лоуренса.

***

Самый традиционный способ уйти от налога – заявить, что тебе нечем платить. Король не может взять деньги у тех, у кого их нет, а если он поспешит захватить их собственность, другие дважды подумают, прежде чем решат ступить на его землю.

Правда, если бы все было так просто, каждый стал бы с помощью различных ухищрений скрывать свои деньги и вынуждать сборщиков налогов воевать за каждую монетку. Прятать деньги под половицы, прятать золотые статуэтки в свинцовых слитках – в общем, что угодно, лишь бы скрыть было легче, чем отыскать.

Перевозку больших сумм денег слишком легко обнаружить, но никто не заметит, если куда-нибудь в горы их перевозить по крохам. Сборщиков налогов всегда намного меньше, чем плательщиков.

Это, конечно же, не означает, что короли, городские советы и Церковь опускают руки и отказываются от сбора налогов. Имя Единого бога удобно использовать, чтобы заставлять людей платить, даже не полагаясь на сборщиков и не беспокоясь, как глубоко человек закопал свои деньги.

Но такие методы столь суровы, что нередко в результате их применения в невыгодном положении оказываются все. В конце концов, если ударить человека палкой, то и руке нападающего тоже больно. Более того – у подобного проявления силы много ограничений.

Можно считать, что королевству Уинфилд повезло. Король Сильван пользовался столь жесткими методами сбора налогов лишь тогда, когда у него не было иного выхода. То есть – когда ему приходилось изымать монеты из оборота, чтобы расплавить их и отчеканить новые.

Добавить к этому запрет на обращение старых денег – и все, что спрятано в кубышках, под половицами и под землей, становится бесполезным. Конечно, если монеты выкопать и расплавить, чтобы добыть сколько-то золота или серебра, можно получить какую-никакую прибыль, но плавить деньги не так-то легко: за всеми плавильнями постоянно следят.

Поэтому все несут старые деньги на монетный двор. Король тогда может менять старые монеты на новые по любому курсу, какой захочет назначить; заодно и налог собирает.

– Мой опыт подсказывает мне, что деньги у монастыря есть. Король это знает, потому и действует так. Раз даже торговцы знают, как превращать деньги в товары, едва ли монастырь будет держать все свои деньги в бумагах.

– Думаю, король хочет воспользоваться этим случаем, чтобы захватить власть над монастырем, имеющим в Уинфилде большое влияние, и заодно нас отсюда вышвырнуть. Во-первых, он заберет земли монастыря в качестве налогов, во-вторых, тем самым и от нас избавится, пальцем не пошевелив, – ведь нам эти земли и нужны.

– И торговлю шерстью, видимо, тоже хочет прибрать к рукам.

– Есть такая возможность. Нигде не проходит такое громадное количество шерсти, как здесь. Если он властвует над монастырем, то может назначать любые цены на шерсть, какие ему заблагорассудится.

Лоуренс и Пиаски стояли по обе стороны круглого стола, Хоро и Коул – рядом с Лоуренсом. Посреди стола лежала схема с выписанными вариантами и возможностями, на составление которой Лоуренс и Коул потратили ночь. Даже тот, кто недостаточно умен, чтобы соображать подобные вещи на ходу, может спокойно обдумать все в подробностях и обнаружить что-нибудь полезное.

– Если бы они не купили волчьи кости, уверен, они смогли бы наскрести денег и выполнить требование короля. Но раз сейчас у них денег нет…

– Они, скорее всего, сделают вид, что деньги у них есть, – продолжил Пиаски мысль Лоуренса. – Скорее всего, набьют ящики камнями, потом скинут их в какую-нибудь расселину и сделают вид, что при перевозке вышла авария. Пастухи должны знать места, где можно устроить такую «аварию»; ну а если подходящей расселины поблизости нет, то уж болото-то найдется.

На это объяснение все сидящие за столом кивнули; один из них спросил:

– Сколько примерно денег им потребуется заплатить?

Пусть собравшиеся за столом и были блестящими торговцами, но они уже довольно долго не занимались торговлей лично, и им требовалось что-то понагляднее, чем просто число монет.

– Скорее всего, лишь часть платы будет в монетах… Я бы сказал – десять-пятнадцать ящиков вот такого размера.

– По такому толстому снегу им даже на санях трудно будет проехать. Скорее всего, они отправятся большой процессией.

Никто не решится встрять, когда бродячий торговец высказывает свои мысли по части перевозки груза. Лоуренс продолжил:

– Сомневаюсь, что они управятся малой и незаметной группой.

– Понятно… значит, если мы дадим понять, что знаем о королевском указе, они ничего не смогут предпринять. И если мы затем предложим им руку помощи, видимо, они пойдут на переговоры.

Таким тоном человек обычно говорит, когда обдумывает, в какую сторону попытается сбежать загнанная в угол крыса. Лоуренс вспомнил, как им самим вертели, как такой вот крысой, в портовом городе Кербе. По сравнению с этим его приземленное существование человека, который всего-навсего покупает и продает товары, казалось мирным, как жизнь в деревушке где-нибудь в глухомани.

Не то чтобы Лоуренс имел какое-то особое мнение о тех или иных способах ведения торговли. Но обсуждение, в котором он участвовал сейчас, было для него совершенно новой азартной игрой, и это позволяло ему сохранять холодную голову.

– Если мы собираемся сделать ход, его надо сделать быстро. Если из-за нас они слишком запаникуют, то могут наломать дров и потерять все. Все-таки они остаются слугами Господа, в каком бы отчаянии они ни находились… они могут просто предпочесть умереть во славу Господню, нежели жить в позоре.

– А среди них есть люди, достойные уважения. Мы не разбойники, потому должны действовать с осторожностью.

Есть такая поговорка: «Замок на вершине холма от глаз не скроешь». Смысл ее заключается в том, что человек, обладающий высоким положением в обществе, должен вести себя подобающе. Во всяком случае, сидящая за столом четверка не нуждалась в том, чтобы им напоминали эти слова.

– Что ж, давайте тогда откроем правду здешним монахам. Та неприятная парочка по-прежнему шныряет поблизости?

– Пойду узнаю. Если не найдем, рассказывать ли остальным?

– Нет, не стоит. Эти двое – подручные тех, кто в главном отделении. Скажи приору. Он сейчас должен вести дневную службу, и он по крайней мере способен сесть на коня.

По комнате разошлась короткая волна смеха – в торговом отделении жило множество монахов, слишком толстых, чтобы самостоятельно забираться на лошадь.

– Хорошо, – вежливо ответил Пиаски, склонив голову.

– Я сомневаюсь, что главенство монастыря с их медленными мозгами сможет быстро принять решение и сразу заняться перевозкой ящиков, но на всякий случай предлагаю с рассветом поместить наших людей в каждом из крупных постоялых дворов и других домов.

– У некоторых из здешней верхушки есть кровные родственники при королевском дворе. С такими связями монастырь должен более-менее предвидеть, что будет происходить, поэтому надо оставаться наготове.

– Точно сказано. Но у нас все получится.

– Да благословит нас Господь!

И на этом совещание завершилось.

***

Все отделение было словно охвачено пламенем. Да нет, даже это сравнение выглядело неудачным – такой хаос тут воцарился.

Приор по имени Ройд, когда узнал о королевском указе, выронил Священное писание, которое благочестиво сжимал в руках; а потом, когда подбирал его, случайно сшиб свечу. Настолько очевидной была его тревога.

Поскольку буран уже стих, приор Ройд приказал немедленно запрячь лошадей и зажечь факелы, после чего в сопровождении пяти проводников и двух монахов отправился в ночной путь прямо по снежной целине.

Монахи в торговом отделении оказались весьма расчетливыми людьми, что и неудивительно. Они уже собрались в комнатах людей из Альянса, готовые обратиться к ним, если возникнет срочная необходимость.

Пиаски и его товарищи быстро обсудили и составили список требований, касающихся деревни, которую они собирались основать, и других материй, относящихся к будущему переселению. Они все сплотились, чтобы вместе идти к общей цели. По крайней мере такое впечатление от них сложилось у Лоуренса.

Что до самого Лоуренса – он должен был рассказать все до мельчайших подробностей, что знал о волчьих костях, а потом присматривать за правильным использованием этих сведений. Связи между Торговым домом Джин и компанией Дива, денежные потоки, перевозка товаров, то, как легенду о костях воспринимают в Кербе… даже Хоро с Коулом вложили в общий котел то, что узнали за время своих странствий.

Все были по колено в делах, готовясь к предстоящему сражению с монастырем. Торговое отделение охватила таинственная, возбуждающая атмосфера.

Посреди обсуждения Хоро ушла, чтобы рассказать Хаскинсу о происходящем.

Было уже поздно, и Лоуренс изрядно устал, когда она вернулась с ответом. Хаскинс извинялся, что ничем не смог помочь… после этой весточки Лоуренсу точно не удалось бы заснуть, даже если бы ему хотелось.

– Мы теперь совершено бессильны.

Уже подступал рассвет, когда Хоро самоуничижительным тоном произнесла эти слова. Каждый из тех, кто здесь находился, выполнил отведенную ему задачу и был полностью в курсе происходящего. Здесь же находились и те, кто могли наилучшим образом воспользоваться результатами этой подготовки.

Слова Хоро прозвучали немного тоскливо, но откровенно. Даже ее острые как бритва клыки и когти, скорее всего, не могли уже повернуть вспять волну, поднятую этим скоплением умов. У человека есть талант объединять колоссальные возможности людей разных рас и с разным прошлым во имя достижения общей цели – талант, которым не обладает ни одно животное.

Легкая улыбка расплылась у Хоро на лице, когда она смотрела на членов Альянса, побежденных усталостью и спящих повсюду в комнате. Возможно, она даже чуточку им завидовала.

– Хех. Стоит мне устать, и я поддаюсь чувствам.

Полностью выдохшийся Коул съежился в комочек у стены. Лоуренс обвил рукой плечи Хоро и привлек ее к себе. Чистое голубое небо за окном обладало какой-то притягательной красотой. Если и есть такой день, когда все должно идти гладко и точно по плану, то он должен быть таким, как этот.

Хоро тоже вскоре уснула; потом и Лоуренс незаметно для себя последовал ее примеру. Но кто-то громко кричал от входа в отделение, так что Лоуренс был не вполне уверен, что спит.

– Они идут! Люди от главного монастыря идут!

Главное здание монастыря было сооружено посреди луга – отличное место для строительства. Группу людей, идущую со стороны того луга, заметить очень легко, и так же легко догадаться, что эта группа – от главного монастыря.

Подняв голову и осознав, что услышанное – не сон, Лоуренс вскочил и побежал к входу. Многие торговцы уже были там; они выстроились по обеим сторонам улицы и вглядывались в бескрайнюю пустоту, через которую шла дорога к главному зданию монастыря.

– …Еще не приехали, что ли?

– Шшш!

Несколько подобных реплик раздалось в толпе, а потом она вся затихла. В тишине раздался стук лошадиных копыт; с постоялого двора один за другим вышли представители Альянса с таким видом, будто они прождали всю вечность.

Хотя Лоуренс и остальные освободили проход, вышедших почти полностью окружили другие торговцы с их природным любопытством. Тем временем стук копыт становился все громче – и резко стих. Прямо у постоялого двора.

Перед торговцами стоял громадный конь, которого держали в поводу двое.

– Я посланец аббата, – заявил сидящий на коне рослый мужчина в длинном, закрывающем ноги плаще с меховой оторочкой. Его капюшон был надвинут так низко, что лица не разглядеть. Но не одеяние всадника удивляло сильнее всего.

Странным было то, что он прибыл один, в сопровождении всего лишь двух провожатых, но при этом говорил так надменно и даже с коня не сошел. Все, включая Лоуренса, полагали, что сюда явятся с бледными лицами все высшие чины монастыря, включая аббата.

– Спасибо за визит. Если не возражаешь, пройдем внутрь.

Элегантно одетый торговец произнес эти слова с учтивостью, выработанной, должно быть, годами; они заметно выделялись на фоне гомона прочих собравшихся вокруг людей. Постоялый двор тем временем уже готовился принять гостя. Выплывающие наружу ароматы пищи дразнили голодные животы тех, кто всю ночь оставался на ногах.

– В этом нет необходимости, – твердо ответил всадник. Из-под плаща он извлек письмо, прицепил к хлысту возле седла и подал на хлысте торговцу из Альянса с такой торжественностью, будто это был королевский приказ.

– Вот ответ аббата. Мы, слуги Господа, не склоним головы перед чужеземными варварами. Никогда! Мы выплатим налог королю и будем продолжать молиться Господу, как молились прежде.

Как только недоумевающий представитель Альянса взял в руки письмо, посланец аббата ударил коня хлыстом. Конь развернулся, провожатые поспешно вцепились в поводья.

Посланец даже не попрощался. Все, что услышали Лоуренс и остальные, – стук копыт; все, что увидели, – лошадиный круп. Повисло потрясенное молчание.

– Да что вообще происходит?

Неясно, кто именно произнес эти слова, но это и не имело значения. Они отразили мысли абсолютно всех, кто здесь собрался. Письмо, адресованное четверке круглого стола, было тут же вскрыто. Как только один человек его прочитывал, тут же передавал следующему, и так до тех пор, пока его не прочли все четверо. После этого на их лицах осталось лишь замешательство.

– Дурость какая… Неужели им хватит денег, чтобы уплатить налог?

Этих слов всем окружающим вполне хватило, чтобы понять, что было в письме. Поднялся гомон; все разом заговорили друг с другом. Но никаких путных выводов из этого гомона родиться не могло. Все знали, что монастырь всего лишь продолжает упорно вести проигранную войну.

– Невозможно… о чем они вообще думают? Они что, верят, что король будет их защищать, пока они покорно платят налоги? Уж он-то даст им меньше защиты, чем кто бы то ни было…

Чтобы выплатить сегодняшний налог, монастырь готов был опустошить все свои кладовые – и это ради короля, который уже долгое время вымогал у него деньги.

Хаос растекался все дальше, точно капля масла, брошенная на поверхность воды. Все-таки оставалась еще возможность, что монастырь не купил волчьи кости, а просто таил где-то крупную сумму денег, которой и собирался сейчас расплатиться.

Но даже и в этом случае вовсе незачем было держаться с Альянсом так заносчиво. Обеспечить себе больше источников денег на крайний случай – вот мудрое решение. Неужели они придумали что-то новое и хитрое? А может, о чем-то договорились с королем?

Все были заняты прикидками вариантов и исходов, когда вдруг подал голос торговец, до того молча следивший за суетой из угла.

– Раз они сообщили, что заплатят налог, значит, они будут перевозить деньги? Если мы уверены, что им заплатить нечем, все, что нам нужно сделать, – убедиться, есть у них деньги или нет, не так ли?

Большинство собравшихся здесь людей не сомневались, что денег у монастыря нет; но даже если монастырь сможет заплатить – проблемы, с которыми он тут же столкнется, были видны невооруженным глазом. Скорее всего, монахам придется заполнить ящики камнями; по-видимому, лучшим решением для Альянса было бы сделать ставку на эту возможность.

– А может, они хотят подстроить аварию, пока у нас тут не прекратился беспорядок? – высказал свои мысли другой торговец.

– Может быть… это, кстати, объясняет, почему они приняли решение так быстро: чтобы не дать нам времени подумать.

Тотчас по всей комнате раздались голоса: «Да, точно, так и есть». Лоуренс кинул взгляд на представителей Альянса, стоящих с краю толпы; похоже, они общего мнения не разделяли. И Лоуренс тоже.

– А в письме указано, когда именно они собираются платить?

Ничего удивительного не было бы, если бы монахи указали точное время – раз уж они решили огорошить Альянс этим дерзким ходом. Собственно, похоже, они так и сделали.

Представители по-прежнему смотрели на письмо с кислыми лицами, и Лоуренс прекрасно понимал, что у них сейчас на душе. Монастырь хотел, чтобы все узнали дату и время. Скрыть их было уже невозможно – ситуация вышла из-под контроля.

– Сегодня в полдень. По снежной целине, путем Святого Хеврониуса.

– Что я и говорил! Они просто напрашиваются, чтобы мы за ними пошли!

– Если они собираются выйти в полдень, медлить нельзя. Там возле холма Суриели полно болот – идеальное место, чтобы изобразить аварию.

– Идемте! Кто не рискует, тот сидит без денег!

Волна выкриков подвела итог общей сумятицы; возможно, у всех просто голова кружилась из-за недосыпа.

Лоуренс не заметил, когда Хоро подошла к нему, но она стояла рядом и тянула его за рукав. Однако он понятия не имел, что делать. Даже представители Альянса были явно сбиты с толку, и никакие более удачные идеи в голову не шли.

Однако же он, не будучи членом Альянса, мог взглянуть на ситуацию более-менее беспристрастно. И как только он это сделал, ему сразу стало ясно, что именно, скорее всего, происходит: монастырь заманивает их в ловушку.

Если торговцы в охватившей их горячке смешают воедино смелость и жажду наживы, они вполне могут, развернув знамена, встретить монастырский караван, везущий ящики. При везении они обнаружат, что в ящиках камни, и возрадуются… но что если там окажутся деньги?

Альянс погрузится в отчаяние. Хуже того – поскольку монастырь не обязан предъявлять Альянсу содержимое ящиков, последует драка. Монастырь сможет с легкостью обвинить Альянс в попытке забрать деньги, предназначенные для короля, – а это непростительно.

Или же они просто заявят, что Альянс украл деньги, пока их везли в королевский дворец, и тогда ситуация станет накаляться – каждая сторона будет упрямо держаться своей версии. При этом любое кровопролитие послужит подтверждением версии монастыря.

Король – а вердикт выносить именно ему – расценит происходящее как возможность избавиться от Альянса, который смеет вмешиваться во внутренние дела его страны. Конечно же, он примет решение в пользу монастыря. По сути, монастырь загонит Альянс в угол и заставит отказаться от своих требований.

Альянсу придется заплатить за монастырь налог, да еще и купить у него шерсть по завышенной цене. Впрочем, неважно, как именно монастырь выбьет из Альянса деньги. И Лоуренс понимал, почему представители Альянса молчат. Если они запретят открывать ящики, то тем самым противопоставят себя остальным членам, а это вызовет рознь в Альянсе.

Итак, монастырь воспользовался действиями Альянса, чтобы загнать его в тупик, и теперь ждет, когда Альянс полезет в драку. Но представители Альянса не могли сейчас вмешиваться в происходящее: они ведь тоже были членами Альянса, им нельзя было идти наперекор остальным – ведь их всех объединяла одна и та же цель.

Если так, не следует ли вмешаться Лоуренсу – человеку, не являющемуся членом Альянса и преследующему другую цель? У него были свои причины опасаться того, что Альянс угодит в ловушку. Если монастырь вправду расставил на Альянс капкан и если он сработает, для Лоуренса это будет плохо.

Быть может, монастырь надеется, что сможет водить Альянс за нос, как только вцепится в его уязвимое место; но не следует забывать, что Альянс – торговая организация, ставящая превыше всего прибыль. Как только высшие чины решат, что прибыль здесь не стоит затрачиваемых усилий или что цель не оправдывает средства, Альянс просто выйдет из игры.

Судя по тому, что высших чинов – тех, кто путешествует в черных каретах, – здесь не было, эта сделка явно была для Альянса не столь уж важной. А значит, как только они осознают, что угодили в ловушку, они кое-как разберутся с последствиями и протрубят отступление… и, возможно, никогда уже не вернутся.

Если это произойдет, кто защитит монастырь? Он получит лишь временную передышку, но без Альянса все, с чем они останутся, – огромное количество овечьей шерсти… которую некому покупать. Если монахи считают, что шерсть вновь подорожает, у них есть резон поступать так, как они поступают. Когда какой-то товар годами продается хорошо, любой поверит, что падение спроса лишь временное.

Но едва ли они продержатся долго. И когда они падут, король заберет земли и разгонит монахов. Нетрудно понять, что будет дальше: король разделит земли между многочисленными аристократами, чтобы заручиться их поддержкой, и размеры этих наделов, конечно, будут ничтожными.

Когда разражается война, жители тех мест, куда она приходит, всегда спасаются от нее бегством. И у таких, как Хаскинс, не остается иного выхода, кроме как уходить.

Хоро и Коул тоже явно нервничали, стоя рядом с Лоуренсом. Хоро могла любого измочалить своими острыми клыками и когтями, но эта древняя сила никак не могла изменить современных течений. Поэтому Лоуренсу пришлось одному выступить против группы людей, уже собравшихся в поход через заснеженную равнину.

– Возможно, это ловушка, которую подстроил монастырь.

При этих словах Лоуренса люди, которые думали точно так же, но молчали, взглянули на него с тревогой.

– И если мы сейчас пойдем, то сыграем им на руку.

Когда Лоуренс добавил вторую фразу, все застыли и устремили взгляды на него.

– Как так?

– Если мы вскроем ящики, а там окажутся деньги, Альянс ничего хорошего не ждет.

– Может, и так, но если мы не вскроем ящики, мы тоже сыграем им на руку. До сих пор мы пробовали твои идеи, но ни одна из них не сработала… и вот теперь у нас есть шанс? Что это, как не воля Господа? Если мы этот шанс упустим, все наши усилия пропадут зря!

– Точно!

Поднялась волна возгласов. Ясно, кого они тут считали трусом, а кого храбрецами. Увы, в наше время мудрость редко ценится так же высоко, как храбрость.

– И даже если там ловушка, все равно нам надо как-то выбраться отсюда. С самого начала идея была, что если мы не сможем купить землю, то просто упакуем вещички и уедем, так что разницы нет. И почему нам нельзя сейчас оставить тут все и махнуть за прибылью?!

– Точно! – закричала толпа и хлынула вперед. Лоуренса, Хоро и Коула прижали к стене. Позади кровожадной толпы Лоуренс с трудом заметил представителей Альянса – те явно не собирались останавливать людей.

– Кстати… если подумать, ты же не из нашего Альянса, так?

У Лоуренса кровь застыла в жилах, и отнюдь не из-за мороза. Любой, кто жил странствиями, знал, что подобные фразы страшнее, чем волчий вой. Лоуренс огляделся; повсюду были незнакомые лица.

– Ты небось хочешь нас остановить, чтобы выиграть время.

Когда кого-то обвиняют в том, что он соглядатай, отмыться от этого обвинения становится почти невозможно. От него просто не примут иного ответа, кроме признания вины.

– Эй… это правда или нет?

Капельки пота катились по щекам Лоуренса, его взгляд блуждал. У него на поясе висел кинжал, но против такого большого количества людей он был обречен. А достав кинжал, он мигом лишится даже ничтожных шансов доказать свою невиновность.

Что же делать? Лоуренс отчаянно пытался найти решение. Хаскинс возложил на него все надежды, потому что считал мир людей слишком сложным, а собственные копыта бессильными. И из-за этого, как только ситуация изменилась, Лоуренс оказался на грани гибели в руках у разъяренной толпы.

Толпа начала придвигаться к Лоуренсу и его спутникам; бежать было некуда. Неужели это конец? Закрыв собой Коула и Хоро, Лоуренс изо всех сил искал решение, каким бы абсурдным и парадоксальным оно ни казалось.

Если ему не удастся помешать Альянсу сделать то, что они собираются, практически уже невозможно будет увести монастырь с гибельного пути. Хаскинс лишится второй родины, которую он с таким трудом создал, и все, с чем останется Хоро, – осознание, что ей подобным нет больше места в этом мире.

Конечно, он не может просто отойти в сторону и смотреть, как все это происходит. Но сейчас достаточно кому-то из окружающих Лоуренса и его спутников людей протянуть руку – и хлынет вся толпа. Положение было безвыходное. Даже Хоро смотрела обреченно, и ее рука поднялась к груди.

Неужели этим существам, некогда почитаемым как боги, оставлен лишь один этот жестокий способ применения своей силы? Лоуренс чувствовал, как больно сейчас Хоро, и ему хотелось завыть во всю глотку от собственной беспомощности.

Хаскинсу придется уйти и забрать с собой бессчетные стада овец…

– Что…

Толпа уже почти что бросилась на чужаков, когда перед глазами Лоуренса мелькнула картина – широкая река из овец, текущая по лугу.

– Стойте! – выкрикнул он. – Подождите! Я знаю, как убедиться, что в ящиках!

Гробовая тишина заполнила комнату, хотя еще секунда – и здесь разверзся бы ад. Лоуренсу удалось прорваться в последний миг.

– Да, и как же?

Настал решающий момент для того, чтобы успокоить толпу, не дать ей разбушеваться. И один из представителей Альянса, почувствовав это, тут же взял инициативу в свои руки.

– Погодите минуту! Давайте сперва выслушаем, что он имеет в виду!

Не будет преувеличением сказать, что ситуация по-прежнему оставалась на волосок от кровавой бани. Лоуренс сделал глубокий вдох, потом выдох, потом еще вдох – и произнес:

– Любая ловушка будет бесполезна, если в нее попадем не мы.

Вмешался еще один из представителей:

– Что ты имеешь в виду?

– Если они собираются подставить Альянс, нужно, чтобы капкан захлопнул кто-то другой, и тогда их планы будут сорваны.

– Хмм… ты имеешь в виду, что ящики проверишь ты сам?

Это было бы бесполезно; доказать монастырю, что Лоуренс не на стороне Альянса, ничуть не проще, чем доказать Альянсу, что он не соглядатай от монастыря. Поэтому, конечно, Лоуренс покачал головой.

– Если не ты, то кто тогда?

Лоуренс был не вполне уверен в собственной идее, но кое-кто помог ему воспрянуть духом и вернуть самообладание… кое-кто, чья ручка твердо держала его руку, – Хоро. Если бы Лоуренс действовал лишь ради собственного блага, он и не стал бы лезть навстречу такой опасности.

– Овцы.

Этого короткого слова хватило, чтобы все вновь застыли на месте.

– …Значит, все-таки у нас есть третий путь!

Ситуация вновь перевернулась с ног на голову.

***

Естественно, овца – идеальный пример безобидного травоядного. Однако, как упомянула когда-то пастушка Нора, она совершено не понимает слова «хватит».

То же относилось и к Хаскинсу, Золотому барану. Когда он принимал какое-либо решение, остановить его было невозможно. Он даже начал пожирать плоть себе подобных, чтобы влиться в общество людей… как будто для него это было ничто.

Под предводительством пастуха стадо овец способно хоть со скалы броситься. Люди нередко получали серьезные раны, когда оказывались на пути таких стад.

Монастырь устроил ловушку и приготовился к кровавой схватке с Альянсом, который в нее угодит; потом на Альянс можно было бы свалить все. Но даже отряд наемников бессилен остановить прущее вперед стадо овец – что уж говорить о монастыре.

Лоуренс и его спутники своими глазами видели здесь, в торговом отделении, какие громадные тут стада и какие искусные пастухи. Вот почему ни один рот не открылся, чтобы возразить на предложение Лоуренса.

– …Вот, в целом, и все.

Лоуренс закончил объяснять свой план Хаскинсу, сидящему возле печи неподвижно, точно замшелый камень. Наконец старик шевельнулся.

– Ты просишь меня, чтобы мои овцы… напали на людей?

– Более-менее.

Хоро стояла в дверях с вялым выражением лица. Коул остался на постоялом дворе Альянса – по сути, в качестве заложника.

– Одолжишь ли ты нам свою силу, господин Хаскинс?

Никто лучше него не годился для осуществления плана, включающего в себя использование овец. Единственным возможным препятствием была его гордость Золотого барана, существа, некогда почитаемого как бога. Но в нынешнее время древние уже не властвовали над миром, как когда-то, – Хаскинс не мог действовать из собственной прихоти, он вынужден был считаться с законами людей.

Роль Хаскинса была низведена до мелкой сошки, его уже нельзя было даже назвать «кукловодом в тени». Осознание этого причиняло боль совершенно иного сорта, нежели боль от безуспешных попыток как-то изменить положение. Даже Лоуренс почувствовал себя оскорбленным, когда впервые услышал, как кто-то пренебрежительно отозвался о его имени, а потом резко изменил отношение, услышав имя его гильдии. Именно в такие моменты человек осознает, насколько он мал по сравнению с целым миром – капля в огромном океане.

Хаскинс сунул в печь полешко, и языки пламени весело заплясали.

– Ха-ха… значит, дошло в конце концов и до этого.

Похоже было, что он упивается своим неприглядным положением; в то же время он оказался более искренним и сговорчивым, чем ожидалось. Даже приняв человеческий облик и сделав то, после чего возврата к прошлому уже нет, он по-прежнему мог смеяться над собой. Смеяться, глядя, как его последняя линия защиты рушится, – как будто это зрелище было болезненным и в то же время прекрасным.

И все же, услышав его слова, прислонившаяся к дверному косяку Хоро вмешалась:

– Ты забыл уже, кто именно попросил моего спутника о помощи?

Хаскинс повернул к ней голову на мощной шее и пристально посмотрел; уголки его губ приподнялись.

– Хоро, – одернул ее Лоуренс. Хаскинс перевел взгляд на него и весело произнес:

– Ничего, ничего. В конце концов, лишь мужчине дано понять красоту упадка, верно?

Некогда он вел за собой диких баранов, заполонявших щедрые луга, но теперь его заботой было защищать их временное пристанище. Чувство ответственности и сильная воля служили ему доспехами, укрывая даже эмоции. На его лице не было места боли, печали, отвращению. Он должен был все это терпеливо выносить и упрямо идти вперед.

Хаскинс был представителем всех овец, и по полной достоинства фразе, которую он произнес, становилось ясно, что этот пастух, больше походящий на монаха, вполне ценил красоту; что он тоже существо из плоти и крови. Хоро сочла, видимо, что ею пренебрегают, и открыла рот, собираясь что-то сказать, но слов Хаскинса хватило, чтобы ее утихомирить.

Заметив, что Хаскинс собирается встать, Лоуренс быстро протянул руку и поддержал его.

– Значит, ты поможешь нам?

Хаскинс был чуть ниже Лоуренса, когда стоял выпрямившись, но от его сильного, крепкого тела веяло ощущением власти. Вьющиеся серебряные пряди волос и бороды качались сами по себе, точно каждая из них была тронута молнией. На мгновение Лоуренсу открылся истинный облик Хаскинса.

– Конечно. Кто, кроме меня, способен это сделать?

Легким движением он взял свой пастуший посох; колокольчик приятно зазвенел.

– От всей души благодарю тебя. Теперь я наконец найду себе новую роль в этом мире.

На эти слова Лоуренс мог лишь задумчиво улыбнуться. Тогда Хаскинс повернулся к Хоро и сказал:

– Мы не можем более вести себя так же свободно, как прежде, но… – он перевел взгляд на свою руку, затем на печь, в которой наконец занялось полено. – У нас по-прежнему есть места, которые мы называем домом, а значит, у нас по-прежнему есть цель. Ты еще даже не видела свой родной дом, поэтому не смотри так, будто вот-вот расплачешься. Не огорчай этого юношу.

Глаза Хоро расширились, и даже сквозь ткань капюшона было видно, как ее уши встали торчком от раздражения. Лоуренс решил, что хвост ее тоже, должно быть, распушился. Но несмотря на весь свой гнев, все, что она смогла, – пробурчать, когда Хаскинс покинул комнату:

– Подумать только – у какого-то барана хватает наглости меня поучать.

Похоже, есть вещи, которые лишь она и Хаскинс способны понять. Они встретились взглядами лишь на миг, но прочли мысли друг друга. Лоуренс проводил Хаскинса до постоялого двора Альянса, Хоро пришла следом чуть позже. Как только они прибыли, торговцы окинули Хаскинса взглядом и согласились, что он подходит для их нового плана.

Дальше все шло как по маслу; стадо овец было собрано в мгновение ока. Оставшиеся в отделении монахи явно были озадачены, почему овец ведут наружу в такой час.

Копыта уходящего стада гремели, как землетрясение. Хаскинс с посохом в руке гордо шел впереди.

Лоуренс и Хоро, держась за руки, смотрели на его удаляющуюся спину.

 

Заключительная глава

Пришпоренные кони взметнули в воздух снег и умчались за горизонт. Им предстояло донести до главного здания монастыря участников решающей битвы, которая должна была там развернуться.

Первый из всадников хранил на груди могучее оружие, на создание которого ушла целая ночь. То было оружие более острое, чем любое другое, – все благодаря истине, принесенной Хаскинсом. Едва ли теперь придется затратить много времени и сил, чтобы уладить проблемы.

Можно было лишь посочувствовать главам монастыря, представляя себе, как они бредут по утоптанному снегу в полнейшем отчаянии. Принятое ими решение было достойно уважения – они выбрали лучший вариант из немногих, что у них оставались.

Если бы Лоуренс не заметил, что монастырь заманивает своих противников в ловушку, это пришлось бы сказать кому-то из членов Альянса. И тогда Альянс раскололся бы надвое, да так глубоко, что просто не смог бы больше действовать как должно.

А значит, даже если бы после горячего обсуждения, вскрывать или не вскрывать ящики, группа торговцев направилась бы к каравану монастыря, это была бы не очень большая группа. На что, скорее всего, монастырь и рассчитывал.

Пиаски был в числе первых, кто исчез за горизонтом. Сейчас, скорее всего, он уже находился в грандиозном зале главного здания и зачитывал монахам предложение Альянса.

Ящики оказались набиты камнями.

Быть может, монастырю просто нечем было заплатить налог, либо же у него имелись волчьи кости, но об этом никому не полагалось знать; так или иначе, с точки зрения короля монастырь совершил непростительное предательство, и вот теперь оно вскрылось.

Монастырь возглавляли не глупцы; они знали, когда пора отступать. Поскольку путей к спасению у них не осталось, приходилось лишь изыскать способ сдаться, сохранив достоинство, и продолжать затем упрямо выживать, как они выживали всегда.

Лоуренс сделал долгий, протяжный вдох, потом медленно выдохнул. Укрытые снегом луга казались застывшим морем. Идти одному по этому снегу под ярко-синим небом было довольно приятно.

Рядом с ним никого не было. Хоро, как и ожидалось, накинула балахон и взобралась на одного из коней первой партии, прежде чем кто-либо успел ее остановить. У припертого к стене монастыря не осталось иного выхода, кроме как выложить на обозрение все свои сокровища, и потому хвост Хоро, должно быть, метался под одеянием от возбуждения.

По снегу, утоптанному бессчетным множеством овец, идти было легко, как по мостовой. Холма под названием Суриели Лоуренс достиг очень быстро.

Если обойти вершину холма, то можно увидеть всю тропу, идущую вокруг него с севера на восток. Не было лучшей точки, чтобы рассмотреть место, где планы монастыря потерпели полный крах.

– Мечи и луки здесь были абсолютно бесполезны.

На тропе можно было разглядеть несколько красных пятен – их оставили те, кто ударился в панику и попытался сражаться. Но против гигантского стада овец все их усилия были столь же тщетны, как попытки Хоро и Хаскинса противостоять человечеству.

Все попадали без сознания вокруг саней, когда прямо по каравану промчалось громадное стадо. Да, они действительно собирались атаковать торговцев Альянса, если бы те явились проверять ящики, – а затем свалить на них всю вину. У них было чересчур много оружия, даже с учетом того, что они якобы перевозили деньги.

Если бы дело дошло до сражения между людьми, потери были бы немалые. Лоуренс разглядывал поле битвы, когда собиравший овец Хаскинс заметил его и подошел.

– Хо!

Что за беззаботное приветствие.

– Рад видеть, что ты цел и в хорошем настроении.

– Ха-ха… конечно, в хорошем. Я ведь совершенно не ожидал, что смогу решить проблему собственными руками.

– Да, твой удар оказался решающим.

– Вот как… Мы стоим превыше людей, а люди стоят превыше овец. Но времена меняются. Когда-нибудь изменится и этот порядок.

Монастырю и в самых безумных снах не могло привидеться, что Альянс пошлет овечье стадо. Если бы Лоуренс не знал про Хаскинса, ему и самому такое в голову не пришло бы.

– Ах, да; куда делась юная волчица?

– Ты про Хоро? Она сейчас, должно быть, уже в монастырской сокровищнице.

– Ха-ха! Вот как…

Посмеявшись немного, Хаскинс опустил глаза. Увидев это, Лоуренс поинтересовался:

– Что-то не так?

– Хмм? О… нет, ничего… Просто я обращался с волчицей как с ребенком, а ребенок-то, похоже, я.

Он сощурился и уставился куда-то в пространство. Под бородой Лоуренс разглядел довольную улыбку.

– Трудности заставляют всех ценить друг друга. Невольно приходит мысль, не стал ли я принадлежать к другому обществу.

– …Ты имеешь в виду…

– Ничего… хорошо, если ты понял, что я имел в виду, но не говори этого вслух. Волки и овцы останутся волками и овцами, это естественный порядок вещей.

Хаскинс звучно выдохнул – почти вздохнул. Потом втянул воздух, покачал колокольчиком и бегом отправился собирать овец, начавших уже разбредаться во все стороны. Какое-то время Лоуренс смотрел, как он это делает; потом Хаскинс снова подошел и сказал:

– Сколько еще ты собираешься противиться естественному порядку вещей?

Лоуренс искоса глянул на него – но Хаскинс, прищурившись, смотрел лишь на своего пса. Лоуренс поскреб в затылке и медленно ответил:

– Я торговец, так что, видимо, до тех пор, пока не перестану получать прибыль.

Самые практичные ответы всегда звучат как шутки. После секундного молчания Хаскинс рассмеялся.

– Глупый был вопрос. То же и ко мне относится… хоть я и баран, но странно привязан к этому псу.

– Почему же ты меня спросил об этом?

Хаскинс нарочно приоткрыл рот, чтобы видны были зубы, и ухмыльнулся до ушей. Сейчас он казался солдатом-ветераном, прошедшим через множество сражений.

– Я пытаюсь решить, кому рассказать.

– …Про что?

– Здесь собираются мои сородичи, и, естественно, сюда стекаются самые разные сведения.

Хаскинс был бараном. Он уже говорил Лоуренсу, что его сородичи разбросаны по всему миру, а значит, здесь должны были собираться сведения с огромной территории. Хаскинс смотрел Лоуренсу прямо в глаза; столь глубоким взглядом могло обладать существо, прожившее на свете много веков.

– Вроде бы волчица сказала, что вы направляетесь в древнее место – Йойтсу, да?

– Д-да, верно.

– Я слышал об этом месте раньше и снова услышал недавно.

Лоуренс ничего не ответил, лишь взглядом предложил Хаскинсу продолжить. Хаскинс знал, что Хоро ищет свой родной город, и не мог не понимать, насколько важны любые новости. И тем не менее он не решался открыть Хоро то, что знал; стало быть, имел на то причины.

– Это название было в очень беспокойных новостях, которые принесли мои сородичи.

Сердце Лоуренса забилось быстрее. Он более-менее догадывался, какого рода могли быть эти новости.

– Указ нашего короля о новом налоге и эти кости, которые, как ты считаешь, монастырь приобрел… это все может быть связано с теми новостями, потому что –

Сильный порыв ветра взметнул недавно выпавший снег; белые хлопья затанцевали в воздухе и закрыли от Лоуренса лицо Хаскинса, когда тот заканчивал фразу. И потому Лоуренс не увидел выражения его лица, хотя по словам примерно догадался, каким оно могло быть.

Затем Хаскинс зашагал к холму, чтобы продолжить собирать овец. На полпути он остановился, но лишь затем, чтобы обернуться и сказать:

– Желаю вам обоим удачи…

Со спокойным лицом он глядел на Лоуренса, как на что-то слишком яркое. Потом, широко улыбнувшись, отвернулся.

– …И спасибо.

Он зашагал прочь; овец он подчинил себе искусно и быстро, как будто Лоуренса вовсе не было рядом. Торговец некоторое время следил за его удаляющейся спиной, потом сделал долгий, глубокий вдох, развернулся и тоже двинулся прочь.

«Желаю вам обоим удачи». Такое прощание обычно адресуют тем, кто собирается в путешествие, и потому этих слов хватило, чтобы Лоуренс отправился своим путем. Он бы не удивился, если сказанное Хаскинсом оказалось чистой правдой.

В наше время подобные происшествия – обычное дело; но они происходят обычно в далеких странах, и о них лишь судачат в тавернах за выпивкой. Как мог Лоуренс предвидеть, что дорогое ему существо окажется связано с одним из таких происшествий?

Идя по заснеженной целине, он прищурился. Для защиты глаз от света, отражающегося от снега, конечно; но и еще кое-что породило в нем такое желание.

В снегу неподалеку от тропы, утоптанной овечьими копытами, можно было разглядеть двух человек. Они шли в сторону торгового отделения монастыря.

– Ну, как дела?

Услышав вопрос, двое застыли, потом продолжили прокладывать путь сквозь снег. Возможно, им просто нравилось раскидывать снег в стороны, как детям, а не идти натоптанной тропой. Подойдя ближе, Лоуренс увидел, что щеки Хоро и Коула разрумянились от мороза.

– Как все вышло?

Хоро шла, высоко подкидывая снег, Коул за ней. Секунду помолчав, она сказала:

– Угадай.

– Они оказались фальшивыми.

Видимо, он ответил слишком быстро; на лице Хоро мелькнула недовольная гримаска. Потом волчица повернулась к нему.

– Почему ты так решил?

– Потому что не хочу видеть, как ты плачешь.

Губы Хоро изогнулись в улыбку; волчица наигранно пожала плечами и подкинула снег ногой.

– Будь они настоящими или фальшивыми, я бы не утратила контроля над чувствами. Я ведь Хоро Мудрая.

То ли она уже наигралась со снегом, то ли вымокшая одежда стала слишком тяжелой – Лоуренс не знал; однако Хоро выбралась на проложенную овцами тропу и подошла к нему. Нагнувшись, стряхнула снег, налипший на балахон. Вдруг Лоуренс откинул ее капюшон и прикоснулся сзади к шее.

– У тебя одежда наизнанку.

Он имел в виду – та, что была под балахоном. Вздохнув, Лоуренс взял за руку подошедшего Коула. Ладонь мальчика была холодна как лед, пальцы застыли.

– Они были фальшивые, верно ведь?

Хоро, должно быть, возвращалась из монастыря в волчьем обличье, потому у нее и одежда наизнанку. Будь она печальна, хвост и уши выдали бы это. Скорее всего, она перекинулась в свое истинное обличье и бежала по морозу с Коулом на спине, потому что была недовольна.

Лоуренсу подумалось, что волноваться было совершено не о чем – все его предчувствия обернулись лишь разочарованием.

– Они были фальшивые, – ответила Хоро, глядя в небо. Коул рисковал получить обморожение, но явно не возражал. Это было странно, каким бы послушным ни был паренек. Хоро, видимо, раскрыла ему свою слабую сторону еще до того, как они узнали правду о костях, поэтому мальчик просто не мог на нее сердиться.

– Скорее всего, это оленьи кости – из самой широкой части задней ноги. Похоже, они долго пролежали под землей.

– Хотелось бы мне быть там и видеть твое лицо, когда ящик открыли.

Коул рассмеялся, услышав эти слова, а Хоро наступила Лоуренсу на ногу. Воцарилось спокойствие… такое мирное, что любой бы пожелал продлить его навсегда.

– О чем ты вообще думаешь с такой ухмылкой? Отвратительно.

– Не обращай внимания. Давай поспешим обратно. Нам еще надо загрузить дрова в печку и развести огонь.

Хоро посмотрела подозрительно, но, увидев, что Лоуренс уже зашагал прочь, отложила расспросы. Она догнала его, схватила за руку и громко крикнула:

– Смотри, чтобы в горшке было побольше мяса и соли!

Ее практичный ответ вызвал на лице Лоуренса улыбку, но его глаза не смотрели на что-то конкретное. Он размышлял о том, что рассказал Хаскинс. Если все верно, то Лоуренс уловил лишь маленький кусочек большой и пугающей картины. И все же – Хаскинс предпочел рассказать ему, а не Хоро.

Если здесь было место, которое должен был защищать Хаскинс, – где то место, что предстояло защищать Лоуренсу? Перед его глазами встал мысленный образ спины Хаскинса: пастух, сжимая посох, вел овец вперед ради безопасности их общего дома.

Небо было такое синее. Крепко держа за руки своих бесценных спутников, Лоуренс направился к дому пастухов.